Текст книги "Взгляд Медузы"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Часть IV

46
Среда, 24 октября

Нина Йенсен припарковала машину. В подворотне дома на улице Хельгесенс-гате все еще стоял констебль. Он был моложе ее на несколько лет, рослый, крепкий и светловолосый. Перед тем как подняться в квартиру на верхнем этаже, она перекинулась с ним парой слов. Лента ограждения перед дверью была снята. Она позвонила. Почти целую минуту пришлось ждать, пока Мириам Гайзаускас откроет. Лицо у нее было бледное и осунувшееся. Увидев инспектора полиции, она попыталась улыбнуться:

– Я вас не ждала.

Нина Йенсен села на диван и огляделась. Стены были окрашены в светло-персиковый цвет, занавески красные с изображением тюльпанов. На подоконнике стояло несколько поникших комнатных растений. Мириам вернулась с кухни, неся в руках кофейные чашки и вазу с фруктами. Нина взяла яблоко. Она была голодна, но могла продержаться до обеденного перерыва, если только удастся пару раз выпить кофе.

– Как я уже сказала, мне бы хотелось обсудить с вами кое-какие вещи. Можно было сделать это по телефону, но я предпочитаю беседу с глазу на глаз.

– Я же уже все рассказала, – повторила Мириам.

– Вы очень помогли нам, – похвалила ее Нина, надкусывая яблоко. – А у вас сегодня нет занятий?

Мириам отвела взгляд:

– Не было сил идти.

– Понимаю, но вряд ли стоит сидеть здесь весь день и думать о случившемся.

– У меня хорошие подруги, они уже звонили мне и ругали за это. Завтра обязательно выберусь на занятия.

Нина Йенсен рассматривала ее. У Мириам были большие темные глаза и красивый выпуклый лоб, на котором внезапно появлялись и быстро пропадали тоненькие морщинки. Нос был довольно длинный, но узкий и прямой. Нина ощутила вдруг симпатию к девушке и постаралась взять себя в руки, чтобы не утратить способности реально оценивать ситуацию.

– Вы сказали, что утром в понедельник услышали, что кто-то возится на заднем дворе. Вы не спали, было начало шестого. Дверь в подворотне открылась один раз или два?

Мириам подумала:

– Один раз.

– Вы слышали, чтобы кто-нибудь разговаривал?

– Нет.

– Вы можете довериться нам, Мириам. Не надо бояться рассказывать то, что вам известно.

– Мне больше нечего сказать, ничего нового.

Она поднялась, прошла на кухню. Вернулась назад с кофейником.

– Хороший кофе, – похвалила Нина, пригубив. – Вы еще сказали, что весь вчерашний вечер провели в одиночестве.

Мириам едва заметно кивнула.

– Но получается, что этого не может быть.

Девушка вздрогнула:

– Что вы хотите сказать?

– Наши техники-криминалисты обнаружили на площадке, в натекшей крови, след ноги. Кто-то встал туда ногой в одном носке.

Мириам вцепилась в подлокотники кресла.

– И они нашли отпечатки того же запачканного носка у вас в квартире. В прихожей, вот здесь в гостиной, в спальном алькове.

Не дожидаясь, пока Мириам ответит, Нина достала из кармана листок бумаги, развернула его и положила на стол:

– Разносчику газет встретился мужчина, выходивший из дома. Газетчик описал его внешность, и наш художник по этому описанию составил портрет. Посмотрите на него внимательно и скажите, не напоминает ли он вам кого-либо, виденного вами раньше.

Мириам не отрываясь вглядывалась в портрет. Нина увидела, как по ее шее пробежала дрожь. «Ну вот оно!» – подумала она, и тут Мириам закрыла лицо руками и затряслась всем телом.

Дверь в кабинет Викена была приоткрыта. Нина Йенсен влетела в кабинет и постучалась, только когда закрывала за собой дверь. Инспектор сидел за компьютером, он взглянул на нее поверх очков:

– Рад тебя видеть, Йенсен. Но вообще-то, я не имею ничего против того, чтобы люди стучались до того, как ворваться ко мне.

– Да, конечно, извините. – Она достала блокнот, полистала его. – Я просто подумала, что это вам будет интересно. Я снова допросила Мириам Гайзаускас.

– Ты сияешь, будто выиграла торт в благотворительной лотерее.

– Мириам осенью была на медпрактике в одном медицинском центре, – сказала Нина, слегка порозовев, видимо, из-за того, что он намекнул на торт. – Угадайте, кто руководил ее практикой?

Желваки на скулах Викена так и заходили.

– Да неужели?..

Она не дала ему договорить:

– Доктор Аксель Гленне. Мы точно знаем, что он был последним, кто разговаривал с Хильдой Паульсен. И он был участковым врачом Сесилии Давидсен. Мы же сошлись на том, что уже это само по себе было как-то странновато.

– Да, щекотливое дело, – отозвался Викен, который и сам не мог взять в толк, почему у него с языка сорвалось это выражение.

– Но это еще не всё.

Ему стало любопытно, он снял очки и положил на стол.

– Гленне был у Мириам Гайзаускас в ночь на понедельник.

– Вот черт, ты уверена?

– Он у нее ночевал два раза, – ликовала она. – Утром в понедельник он ушел из ее квартиры около пяти. По ее словам, это он обнаружил убитую перед дверью.

Викен медленно выдохнул – звук был такой, будто спускают воздух из старого надувного матраса.

– Он и есть тот мужик в подворотне, – твердо заключил он, – которого видел разносчик газет, и под описание он прекрасно подходит. Ах ты черт, Йенсен, мне кажется, тут у нас начинает кое-что вытанцовываться! Давай-ка мы его вытащим к нам сюда.

– Я звонила в медцентр, – сообщила она. – Он на этой неделе не показывался там, сославшись на нездоровье.

– Тогда попробуем найти его дома. – Он повернулся к компьютеру.

– Я пробовала, никто трубку не снимает. Но когда я позвонила его жене на мобильный, она ответила.

Викен покосился на нее с улыбкой, в которой читались изумление и одобрение.

– Он не появлялся дома с воскресенья. Звонил ей пару раз. Она говорит, что понятия не имеет, где он.

Викен вскочил на ноги:

– Отлично сработано, младший инспектор полиции Йенсен, на пять с плюсом! Я же все время говорил, что с этим доктором Гленне что-то не так.

47

Им открыла стройная женщина среднего роста. Ей могло быть и за сорок, но выглядела она моложе.

– Вы, должно быть, госпожа Гленне? – уточнил Викен, отметив, что в кои-то веки обратился к человеку на «вы», что было ему, как и большинству норвежцев, несвойственно.

Женщина протянула ему руку, и то, что он поздоровался за руку со свидетелем, которого ему предстояло допросить, тоже случалось редко.

– Вибека Фриск Гленне, – сказала она. У нее было крепкое рукопожатие, сухая узкая ладонь.

Викен пропустил вперед Нурбакка:

– А это младший инспектор полиции Арве Нурбакк.

Викен заметил, что ее слегка раскосые глаза широко распахнулись.

– Э-э-э… да мы встречались уже, – сказала она, и ее загорелая кожа чуть порозовела.

– Мы разговорились как-то вечером в кафе в начале осени, – пояснил Нурбакк с мальчишеской улыбкой. – Это не в «Смюгет» было?

Викен быстренько прикинул за и против и решил, что тот факт, что коллега и раньше сталкивался с этой дамой, большого значения не имеет. Раз она среагировала на Нурбакка так же, как и большинство других женщин, значит, им обоим обеспечен доброжелательный прием.

Хозяйка провела их в гостиную. Это была большая и светлая комната, окна которой выходили на юг и на запад. На одной из стен висели две огромные абстрактные картины маслом.

Она показала рукой на кожаный диван:

– Устраивайтесь, я принесу кофе.

К ним заглянула девочка лет восьми-десяти.

– Привет, – сказал Нурбакк. – Это тебя зовут Марлен?

– Надо же, – изумился Викен, – ты уже успел изучить все фамильное древо?

– Вы разве не заметили табличку на двери? – подмигнул Нурбакк.

– А вы одеты не в форму, – констатировала девчушка. Она была светловолосой и круглолицей и совсем не походила на мать.

– И все-таки мы настоящие, – заявил Нурбакк и достал полицейский жетон.

Марлен подошла к нему, шаркая ногами; он подал ей жетон:

– Видишь, это же я?

Девочка рассмотрела фотографию, потом уставилась ему в лицо. Вдруг она застенчиво улыбнулась, и Викен понял, что Нурбакк, такой немногословный и сдержанный, похоже, нравится и детям тоже. Тем лучше, сам-то он не мог ничем таким похвастаться. С другой стороны, инспектор всегда знал, кто чего стоит, умел расшифровывать код каждого отдельно взятого человека. Код Нурбакка был чуточку более сложным, чем среднестатистический, но не настолько замысловатым, чтобы Викен уже не продвинулся довольно далеко в его расшифровке.

Вибека Гленне вернулась с подносом, на котором стояли кофейник, маленькие чашечки и блюдо с печеньем, похоже домашней выпечки.

– Госпожа Гленне, как я уже объяснил по телефону…

Она остановила его:

– Я понимаю, почему вы пришли сюда, но больше я ничего не понимаю. Марлен, пойди пока к себе в комнату.

– Она нам не помешает, – заверил Викен, окинув взглядом обиженное девчачье личико.

Ему показалось, что присутствие здесь ребенка будет совсем не лишним.

– Она может потом к нам выйти, если вы захотите спросить ее о чем-нибудь.

Когда дочь удалилась, гордо, как принцесса, вскинув голову, хозяйка добавила:

– Я хотела бы по возможности оградить детей. – В ее голосе послышалась неуверенность. – Я даже не знаю, от чего я хочу их оградить… – Она выпрямилась, постаравшись взять себя в руки. – Вы ведь не верите на самом деле, что Аксель может иметь отношение к этим убийствам?

Викен сказал как можно спокойнее:

– Верить – не наша работа, госпожа Гленне, веру мы оставляем священнослужителям. – Ему не раз приходилось произносить эту фразу. – Мы лишь констатируем, что он не подает о себе вестей. Не хочу никого пугать, госпожа Гленне, но я вынужден напомнить вам, что за последнее время в Осло исчезли три человека. И все трое обнаружены мертвыми.

Лицо Вибеки Гленне посерело.

– Итак, вы не видели вашего мужа с воскресенья?

– С утра понедельника. Он поднялся раньше обычного и уехал, как раз когда вставала я, часов в семь.

Нурбакк записал это в свой блокнот.

– Как бы вы нам его охарактеризовали? – поинтересовался Викен.

Ее глаза округлились.

– Охарактеризовала?

Викен промолчал, дав ей возможность подумать.

– Он трудолюбив и умен и хороший отец. На него можно положиться. И он сильный – вот что я сказала бы, наверное.

У Викена чесался язык сообщить, что этот человек, на которого можно положиться, совсем недавно заночевал в квартире одной студентки, но решил приберечь эту информацию до другого случая. Она может понадобиться ему позже, например при очной ставке.

– Я хотел бы задать вам вопрос относительно четверга тринадцать дней тому назад, – сказал он. – Со второй половины дня и весь вечер ваш муж был дома?

Она задумалась:

– Во второй половине дня каждый четверг он ездит на прогулку в лесопарк. Я посмотрю, не было ли чего особенного в тот вечер.

Она вышла на кухню и сразу же вернулась с перекидным календарем, пролистнула страницы назад:

– Здесь у него написано «работа с документами». После прогулки в лесопарке он часто задерживается у себя в кабинете, оформляет заявки на пособия по инвалидности и тому подобные вещи. Больше я ничего не знаю.

– Когда он вернулся домой?

– По четвергам я забираю Марлен из школы верховой езды. Домой мы приезжаем около половины девятого. Вроде бы Акселя в тот четверг еще не было дома. А чем так важен именно этот день?

Викен ответил не сразу:

– В тот вечер пропала одна из убитых. Вы знаете, что она, возможно, была пациенткой вашего мужа?

Вибека Гленне подскочила на стуле:

– Это просто бред какой-то! Да вы знаете, сколько я уже с ним прожила? Двадцать три года! Если бы он был в чем-нибудь замешан, я бы это знала, вы можете быть в этом уверены на сто процентов.

«Настолько же уверены, как в том, что на него можно положиться», – подумал Викен, на губах которого появилась ехидная ухмылка.

– Ну разумеется, – сказал он, – мы не сомневаемся в том, что вы знаете его лучше, чем кто-либо другой. Могу я воспользоваться туалетом?

Она повела его в коридор. Викен обернулся и махнул рукой Нурбакку, чтобы тот продолжал работу.

Они спустились в просторный холл, выложенный мраморной плиткой. Две стены были почти полностью зеркальными. «Ага, зеркальный зал», – усмехнулся про себя Викен. Туалет находился в маленьком коридорчике за углом. Викен запер дверь. Опорожнив пузырь, он сполоснул руки, осмотрел зеркальную полочку: тюбик зубной пасты, в стаканчике на стене – зубные щетки. В аптечке упаковка парацетамола, пластырь и остатки театрального грима для детей. У господ родителей, разумеется, собственный санузел, заключил он и послал Нурбакку эсэмэску: «Попробуй осмотреть второй санузел. Он наверняка на втором этаже». Викен не уставал повторять своим молодым коллегам: гостиная показывает, какими люди хотят выглядеть в чужих глазах, ванные же всегда выдают хоть что-то из жизни за фасадом.

Выходя из туалета, он услышал из полуоткрытой двери в другом конце коридора хорошо знакомый звук. Он заглянул в комнату. На краешке кровати сидел подросток и подбирал аккорды на электрогитаре. На полу перед ним стоял небольшой усилитель.

– Разучиваешь? – спросил Викен.

Парень не подал виду, что стоявший в дверях человек застал его врасплох. Он едва заметно кивнул и продолжал бренчать.

– Ты в группе играешь?

Еще кивок. У парня были черные волосы до плеч, на вид крашеные, и колечко в брови.

– А какую музыку вы играете? – не унимался инспектор.

Парнишка покосился на него, и в его взгляде промелькнула издевка.

– Рок, блюз, металл – всякое.

– Я тоже играю на гитаре, – признался полицейский.

– Да ну?

Парень не проявил к его признанию слишком большого интереса.

– Тебя как зовут?

– Том.

– Можно, попробую твою гитару?

Том поколебался было, но потом встал. Он был долговязым, ростом с Викена, и худощавым; поперек лба тянулась полоска прыщиков. Сняв с себя ремень, он протянул гитару инспектору. Гибсон Лес Пол. У самого Викена такой дорогой гитары не было никогда. Он с благоговением прошелся пальцами по струнам. Настроены они были прекрасно.

– Это тебе отец подарил?

– На день рождения, – подтвердил парень. – Отец ее в Англии купил.

Викен взял несколько аккордов, послушал, как они звучат; даже и со слабым усилителем ощущалось, как затягивает игра на этой красавице-гитаре.

– Вот бы мне такую! – вздохнул он и выдал несколько риффов. – А это слышал?

И снова заиграл. На лице Тома по-прежнему ничего не отразилось.

– Хорошо, – сказал он, когда Викен закончил. – Да, слышал раньше.

– «Блэк мэджик вумэн»! – воскликнул инспектор.

– Это из Сантаны чё-то такое?

– Сантана украл это у «Флитвуд Мэк». А сочинил Питер Грин. Лучший из белых блюзовых гитаристов, которых когда-либо слышал мир. У него был Гибсон вроде твоего. Но в конце концов он отрастил такие длинные ногти, что больше не смог играть.

– А это еще зачем? – спросил Том.

– Он думал, что это отобьет у него охоту играть блюз.

– Жесть!

Викен протянул ему инструмент:

– Теперь ты.

Том взял гитару, подкрутил усилитель. Этот рифф был Викену незнаком, но в нем был драйв, и играть парень умел, в этом сомневаться не приходилось. Вдруг он тонким хрипловатым голосом запел:

– I’m gonna fight ’em off… A seven nation army couldn’t hold me back [18]18
  «Я буду драться… Армия семи наций не сможет меня остановить» (англ.) – слова из песни «Seven Nation Army».


[Закрыть].

Закрыв глаза, парень, казалось, разом погрузился в свой собственный хрупкий мир, не заботясь о том, что чужой человек стоит и разглядывает его.

– And I’m bleeding and I’m bleeding, and I’m bleeding right before the Lord. All the words are gonna bleed from me and I will think no more [19]19
  «А я истекаю кровью, я все истекаю кровью, я истекаю кровью на глазах у Господа. Все слова кровью истекут из меня, и я больше не буду думать» (англ.) – слова из песни «Seven Nation Army».


[Закрыть].

Викен, дослушав, воскликнул:

– Это было охрененно сильно, Том!

Паренек понял, что тот не кривит душой. Улыбнувшись, он отвернулся и поставил гитару на подставку рядом с кроватью.

– А вы еще играете в группе? – спросил он полицейского явно для того, чтобы скрыть неловкость.

– Давно уже не играл, – сознался Викен.

– А как ваша группа называлась?

Инспектор ухмыльнулся:

– Мы себя называли «Graveyard Dancers» [20]20
  «Кладбищенские танцоры» (англ.).


[Закрыть]. Вообще-то, мы чуть было не подписали контракт на выпуск диска.

– Клевое название, – кивнул Том.

Викен спросил как бы между прочим:

– А почему твоего отца нет дома?

Том пожал плечами:

– Он матери вчера звонил. Это из-за его брата.

– Брата твоего отца?

– Йес, брата-близнеца.

Инспектор постарался скрыть свою заинтересованность за равнодушным тоном:

– Значит, у твоего отца есть брат-близнец. И как его зовут?

– Бреде.

– И они похожи друг на друга?

– Не знаю, никогда его не видел.

В дверь заглянула Вибека Гленне:

– Ах вот где вы!

Викен подмигнул Тому:

– Я не смог удержаться и не попробовать сыграть на этой гитаре. Никогда не держал в руках такого инструмента. Раздобудь себе альбом Питера Грина, услышишь, что он вытворяет на Гибсоне.

– Альбом? – опешил Том.

– Э-э-э… ну ты, конечно, можешь просто скачать песни в Сети, – поправился инспектор.

– Ваш сын рассказал, что у Акселя Гленне есть брат-близнец.

Хозяйка подлила всем кофе.

– Они не поддерживали отношений уже много лет. Бреде то ли алкоголик, то ли наркоман, не знаю точно. Он постоянно кочует из одного медицинского заведения в другое.

– Мальчик говорит, что никогда с ним не встречался.

– Вообще-то, и я тоже.

Брови Викена непроизвольно полезли вверх.

– Больше чем за двадцать-то лет?

– Связь между ними прервалась, когда они были еще подростками. Бреде больше не захотел видеть Акселя. Ревность и все такое прочее. Аксель добился успеха в жизни, а Бреде и не пытался его достичь.

– Значит, вам неизвестно, похожи ли они друг на друга?

– Они однояйцевые. И к тому же я видела Бреде на детских фотографиях. Их невозможно различить.

– Можете показать мне какие-нибудь фото?

– Это детские фотографии, но, послушайте, вы же так и не объяснили, почему вы…

Женщина замолчала, встала и вышла в соседнюю комнату. Слышно было, как она там открывает ящики. Она вернулась, неся в руках три фотоальбома:

– Вот пожалуйста, только вы уж извините меня, я что-то не в настроении предаваться воспоминаниям вместе с вами.

– Да ничего, пожалуйста.

Фотографии были отпечатаны с цветной пленки. Краски поблекли и покрылись золотистой патиной. Запечатлены были походы на пляж и празднование Дня независимости, 17 мая. На снимках были женщина со светлыми волосами, заплетенными в косу, и мужчина, на вид гораздо старше, который показался Викену знакомым.

– Родители Акселя, если я правильно понимаю.

Вибека Гленне склонилась над столом:

– Да, верно. Он старше ее на двадцать лет. Он был видным деятелем движения Сопротивления, а позже адвокатом Верховного суда.

– Торстейн Гленне? – сообразил инспектор, раздосадованный тем, что ему это раньше не пришло в голову. – Так ваш муж – сын Торстейна Гленне?

Он стал листать альбом дальше, на одной из страничек задержался подольше. Фьорд и нагретые солнцем скалы.

– А где сделаны эти снимки?

Хозяйка бросила взгляд на фото:

– На даче. Это летний дом в Ларколлене. Мы до сих пор там отдыхаем.

Викен прищурился:

– Летний дом? А подвал там есть?

– Ну да. Господи, и зачем вам это знать?

Инспектор не ответил.

– И как давно у вас этот дом? – поинтересовался он.

Вибека Гленне задумалась:

– Да он уже давно принадлежит их семье. Там прошло еще детство Торстейна Гленне, как я понимаю. То есть это с двадцатых или тридцатых годов.

– А это Аксель или Бреде?

Викен приподнял альбом, чтобы ей было лучше видно.

– Аксель, – твердо заявила она.

– А где здесь Бреде?

Она показала на снимок пониже на той же странице.

– Но они же абсолютно одинаковые, – воскликнул полицейский, – у них даже купальные трусы одинаковые! Как вы можете быть уверены?

– Муж мне рассказал, кто здесь кто.

Викен пролистнул дальше. Отец, мать и один из близнецов.

– А что, нет снимков, где они вместе? – удивился он.

– То есть как это?

– Фотографий близнецов – пруд пруди, но нет ни одной, где бы были оба сразу.

Женщина, похоже, растерялась:

– А какое значение это может иметь?

– Да, действительно. Наверное, никакого. А с кем вы разговаривали о Бреде?

– С кем разговаривала? Да, собственно, только с Акселем и разговаривала.

– Вы хотите сказать, что вы никогда не слышали, чтобы его родители или еще кто-нибудь из родственников что-нибудь говорил об этом втором близнеце?

– Бреде отослали из дому, когда ему было пятнадцать лет. По словам мужа, жить с ним под одной крышей стало просто невыносимо. Он никому не подчинялся. В семье Акселя об этом никогда не говорили, Бреде был и остается табу. Муж запретил мне упоминать его имя в присутствии других.

– И что, родители отослали из дому своего пятнадцатилетнего сына и больше не желали его видеть?

– Семья у Акселя не совсем обычная. – Вибека Гленне сделала ударение на слове совсем. – Нельзя сказать, чтобы это были любвеобильные и душевные люди. Мне не довелось стать свидетельницей того, чтобы Астрид, моя свекровь, хоть раз проявила заботу о ком-нибудь, кроме себя самой. Внуки ее тоже абсолютно не интересуют. А старик Торстейн – он же был просто божеством. Далеким и строгим. – Немного подумав, она добавила: – Аксель не говорит об этом, но я замечаю, что его до сих пор не покидают мысли о брате. Когда он позвонил вчера, то намекнул, что надо бы его найти. Это наверняка связано с тем, что случилось, когда Бреде отослали из дому.

– И что же тогда случилось?

Она откинулась на спинку стула, скрестила ноги. Не успела она начать свой рассказ, как Нурбакк поднялся:

– Извините, мне нужно в туалет. Нет, сидите-сидите, я сам найду дорогу.