Текст книги "Взгляд Медузы"

Автор книги: Торкиль Дамхауг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

43

Аксель слышит телефонный звонок. Он узнает мелодию на телефоне, но у него установлена не такая. Он ищет по всей комнате. Звук все приближается, но он не может понять, откуда тот доносится. Аксель открыл глаза и огляделся в чужой гостиной. Не сразу, но он сообразил, что находится в Ритиной квартире у станции метро «Тосен». И еще несколько секунд прошло, прежде чем ему вспомнилось случившееся. Он сел на кожаный диван. Часы на стене показывали без четверти два.

У него замерзли ноги: носки он выбросил в мусорный контейнер в Софиенбергском парке. Он взял мобильный телефон, включил звук. Список непринятых звонков был длинным. Четыре от Бии, три от Мириам. Он позвонил ей.

– Где ты, Аксель? Почему ты не отвечаешь?

– Мне нужно было поспать несколько часов. Полиция у тебя?

– Они здесь были и расспрашивали меня обо всем, а потом звонили два раза. Двое все еще работают на площадке лестницы перед дверью. И они осматривали квартиру и что-то искали. И во дворе дежурит полицейский. Как бы я хотела проснуться и чтобы все это оказалось просто страшным сном!

– Та, что лежала там, – это твоя соседка?

Он услышал, что Мириам плачет.

– Что ты им сказала?

Она не ответила.

– Ты не сказала, что я у тебя был?

– Нет, Аксель, ну что ты… Но они, когда звонили, спрашивали, не видела ли я мужчину, который утром выходил из подворотни. И описание похоже на тебя.

– А, это разносчик газет, он меня видел.

– Ты должен пойти и поговорить с ними, Аксель. Прямо сейчас.

– Мне сначала надо морально подготовиться.

Он позвонил Бии.

– Аксель, – воскликнула она, – ты хочешь меня в гроб свести?! Ты представляешь себе, сколько раз я тебе звонила?! Рита говорит, что ты заболел, но что она понятия не имеет, где ты. Я уже собралась обзванивать больницы.

– Больницы? Возьми себя в руки, Бия.

– Это ты должен взять себя в руки! – закричала она. – Ты что, не понимаешь, как я волновалась?

Он глубоко вздохнул:

– Послушай меня, Бия, не перебивай. Кое-что случилось. Я не могу тебе пока всего рассказать – расскажу, когда вернусь. Я не болен, слышишь, я не болен! Просто мне необходимо разобраться в одном деле.

– Но где же ты все-таки?

– У друзей, они мне помогут.

– А ты не мог бы сейчас приехать? – попросила она, голос у нее дрогнул.

– Бреде, – сказал он внезапно, – мне нужно найти Бреде.

– Бреде? А он какое отношение имеет к этому?

– Мне нужно его найти. Потом я вернусь домой.

Бреде пришел ему в голову неожиданно. Не мог же он сказать правду! Пока нельзя. Он снова откинулся на спинку дивана.

Закрыв за собой дверь квартиры Мириам и спускаясь по шаткой лестнице, он вдруг осознал: все это крутится вокруг него. Сначала физиотерапевт в лесу. Потом Сесилия Давидсен, его пациентка, у которой он бывал дома. И теперь эти останки за дверью. И только когда он бродил по Софиенбергскому парку, всплыло в памяти одно воспоминание – Бреде, вопящий: «Когда-нибудь я уничтожу тебя, как ты меня уничтожил!» И сейчас, проспав несколько часов, он все еще был твердо уверен: «Все это крутится вокруг меня и Бреде. Я его предал. Никто, как он, не желает мне зла».

Рита пришла около половины пятого.

– Ты все еще здесь, Аксель? – воскликнула она и радостно, и испуганно.

– Решай сама, верить ли собственным глазам, – ответил он.

Она разделась, сунула ноги в красные тапки с меховой оторочкой и оттащила на кухню три пакета из универсама «Меню». Потом вернулась в гостиную и села в кресло у стола.

– Как там восприняли, что я отменил прием?

– Ну как восприняли? Все же понимают, что и ты тоже можешь заболеть. Но теперь расскажи-ка мне, что же у тебя стряслось.

Он откинулся на спинку дивана, уставился в потолок:

– Мы с тобой сколько времени работаем вместе, Рита?

Она задумалась:

– Да уж, пожалуй, скоро двенадцать лет.

– Как тебе кажется, знаешь ты меня?

– Да уж знаю.

– Ты мне доверяешь?

– Прекрати, Аксель! В свой последний час не многих хотела бы я видеть у своей постели, но вот ты один из этих людей.

Он улыбнулся:

– Надеюсь, твое отношение ко мне не изменится, когда ты услышишь то, что я собираюсь тебе сказать.

Рита разогрела рыбный суп.

– Ты что, Аксель, серьезно так думаешь? – воскликнула она, ставя на стол кастрюльку, из которой поднимался пар. – Не может быть, чтобы человеку пришло в голову убить трех беззащитных женщин только ради того, чтобы навредить тебе.

– А ты, значит, считаешь случайностью, что все убитые имели отношение ко мне?

Она налила супу в тарелку, подвинула к нему.

– Я вообще не знаю, что и думать. Этим пусть полиция занимается.

– Ты права, я с ними поговорю, но не раньше завтрашнего дня.

– Ты что, спятил?

Он не сразу ответил: во рту был суп, он же ничего не ел со вчерашнего дня, с обеда.

– Я поговорю с ними завтра утром. Но сначала мне нужно кое-что сделать. Сегодня вечером.

Рита покачала головой:

– Думаешь, я не видела, как она с первого дня к тебе липла, студентка-то?

– Да речь вообще не о ней.

Но Рита не поверила:

– Как меня бесят такие вертихвостки!

Аксель отодвинул тарелку в сторону.

– Три человека убиты, Рита. Каким-то непонятным образом в этом замешан я. Давай не будем приплетать к этому Мириам. У тебя не найдется для меня пары носков и карманного фонарика?

44

Викен просматривал электронные выпуски газет. Они не давали в прессу информации о том, что подозревают, будто за этими убийствами стоит один и тот же человек, но журналисты ничуть не сомневались на этот счет. Газета «ВГ» уже окрестила его зверюгойи прекратила пичкать народ россказнями о том, что по городу разгуливает медведь-убийца. В циркуляре от Паянен, датированном этим же утром, были выделены слова, что любые контакты с прессой должны осуществляться только через нее и через ведущего криминалиста. Викену так было даже удобнее, потому что при таком раскладе мадам было чем заняться и она не станет встревать в расследование. С другой стороны, она совершенно не представляла себе общей картины происходящего. Руководителей, теряющих голову, когда земля начинает гореть под ногами, Викен за свою жизнь насмотрелся вдоволь. Сам он становился тем спокойнее, чем больше адреналина перекачивалось по коридорам управления. «Может статься, в нашей профессии это важнейшее для руководителя качество», – подумал он, открывая одну из записей Йенсен, чтобы повнимательнее изучить показания разносчика газет.

Зазвонил телефон. Он взял трубку и узнал голос той девушки из приемной, которую он называл стопроцентной блондинкой. Нет, он не принимает никого, кто к ним сам заявляется, даже если они желают рассказать что-то очень важное. Да, даже и в том случае, когда они отказываются разговаривать с кем-нибудь еще, кроме него. Она должна связаться с центральным постом, следуя общепринятой процедуре. У него, к чертовой матери, нет времени талдычить одно и то же каждый божий день!

Он так разошелся еще и потому, что представил себе, как блондинка сидит за стойкой, облаченная в туго облегающую ее выпуклости форменную блузку. И тут он расслышал еще один женский голос, разобрал имя, которое женщина упомянула.

– Что она сказала вот сию минуту? – спросил он девушку.

– А, вы слышали? Я думала, вы повесили трубку.

– Я вас спрашиваю, что сказала эта посетительница.

– Она сказала… Что вы говорили вот только что?.. Что-то про то, что вам необходимо кое-что узнать, пока не будет слишком поздно; это касается доктора Гленне, ее лечащего врача.

Когда посетительница вышла из лифта, Викен уже ждал ее. Она была несколько выше среднего роста, у нее были рыжеватые волосы и определенно женственные формы – и у этой тоже, надо же! Одета она была в черный костюм в серую полоску; юбка до колен, сапожки на высоких каблуках. Если вообще можно по одежде определить, откуда тот, кто ее носит, то, уж во всяком случае, эта женщина живет не в демократичном районе Тёйен или Грёнланн. Она протянула ему затянутую в перчатку руку таким движением, словно ждала, что он эту руку поцелует. Он довольствовался тем, что легонько пожал ее.

– Сольвейг Лундвалл, – представилась женщина.

Он провел ее в свой кабинет.

– Вы захотели побеседовать лично со мной, – начал он.

Она сняла перчатки и, положив их на колени, принялась разглаживать.

– Вы давали в газетах интервью об этих ужасных… событиях. И вот еще, я вас видела в новостях по телевидению. Вы такой человек, который сразу же внушает доверие.

– Так-так… – произнес Викен и откинулся на спинку кресла. – Наша задача – обеспечивать покой граждан. – Он всегда питал слабость к рыжеволосым женщинам. – Вы хотели что-то рассказать об одном враче…

– О докторе Гленне. Я ждала до последнего, но теперь больше не могу носить это в себе.

Викен достал из нижнего ящика стола магнитофон, которым не пользовались уже несколько лет:

– Вы не возражаете, если я буду записывать то, что вы рассказываете?

– Никоим образом, господин инспектор. Напротив, я хочу, чтобы об этом узнало как можно больше народу.

Он несколько опешил, не поняв, что она хочет этим сказать, но не стал допытываться.

– Мы с вами говорим о враче по имени Аксель Гленне, практикующем в клинике на улице Бугстад-вейен?

– Да.

– Вы его пациентка?

И на это тоже она ответила утвердительно.

– Так что же такое, по вашему мнению, мы должны о нем знать?

Она замялась, а потом решительно заявила:

– Я не доносчица, даже и не думайте!

Он подвинул микрофон поближе к ней:

– Люди, что приходят к нам, не доносчики, а свидетели. Чтобы выполнять свою работу, мы целиком и полностью зависим от таких, как вы.

Она прикрыла глаза и сказала, отделяя каждое слово:

– Доктор Гленне хороший врач. Замечательный. Но он не тот человек, каким кажется. – Она замолчала.

– Как это понимать?

– Он принял на свои плечи ношу страданий всего человечества.

Викен покачал головой, но промолчал.

– Он многих спас. Он спас моего мужа от верной гибели.

– Ваш муж болен?

Она пробубнила что-то, чего он не разобрал; ему послышалось «молочный ад», но переспрашивать он не стал, опасаясь, что далее последует история болезни всех членов ее семьи.

– Я, наверное, не самый сообразительный человек на свете, госпожа Лундвалл, но я все еще не понял, о чем же вы пришли заявить.

Она сидела все так же, с закрытыми глазами. Он увидел, как у нее заходили желваки на скулах.

– Доктор Гленне взялся спасти мир от надвигающейся катастрофы. Я хотела последовать за ним, но теперь уже не думаю, что он в состоянии совершить это. Я думаю, что он всего лишь человек, как вы и я.

Викен почесал затылок.

– Он обольститель, – сказала посетительница, открыла глаза и посмотрела прямо на него. В глазах ее промелькнул гнев.

– Значит ли это, – спросил Викен, – что он преступил некие границы в своих отношениях с пациентами?

Она покачала головой:

– Нет, не с пациентами. Но он водит знакомство со всякими убогими. И с блудницами.

Викен нашел такое определение странноватым:

– Вы проституток имеете в виду?

– Называйте ее как угодно.

– Ее? Вы о какой-то конкретной женщине говорите?

Внезапно Сольвейг Лундвалл встала:

– Я все сказала. Если вы его ищете, то я знаю, где его найти.

Викен тоже поднялся, не будучи уверенным, стоит ли просить ее снова присесть.

– Вообще-то, мы сейчас специально этим Гленне не занимаемся. Но в вашем сообщении осталась парочка моментов, которые…

– Я сказала все, что собиралась. Деньги меня не волнуют ни в малейшей степени, можете оставить их себе.

Викен растерялся:

– Какие деньги?

Сольвейг Лундвалл протянула ему руку и, когда он, поколебавшись, ответил на рукопожатие, вдруг поцеловала его в щеку.

– Тридцать сребреников, Каиафа [17]17
  Каиафа – иудейский первосвященник, потребовавший распятия Христа у Понтия Пилата.


[Закрыть],– прошептала она ему в ухо.

Викен отпрянул и растерянно заморгал глазами, пытаясь понять, с чего бы это. Посетительница улыбнулась ему, ее глаза блеснули, и не успел он опомниться, как она развернулась на каблуках и вышла из комнаты.

Он так и остался стоять, потирая щеку. Только через пару минут он выключил магнитофон и опустился в кресло, совершенно сбитый с толку, досадуя на себя за то, что позволил совершенно чокнутой по всем признакам тетке проскочить через все фильтры и проникнуть к нему в кабинет.

45

Аксель шел по тропинке вдоль берега озера Согнс-ванн. Держался подальше от многолюдных мест. Он не знал почему, но не хотел, чтобы его видели. Только что он отправил два сообщения, одно Мириам, другое – Бии, и выключил телефон.

В городе, внизу, шел дождь. Забравшись высоко в гору, Аксель обнаружил, что здесь уже выпал снег. Дорожки возле озерца Бланк-ванн были покрыты тонким белым ковром, мерцавшим в свете низко зависшего солнца. Он даже ощущал неопределимый аромат зимы, но в вереске все еще попадались крохотные кустики черники со сморщенными ягодами. На снегу кое-где виднелись свежие следы. Лось, судя по всему. Раньше Аксель много раз натыкался на лосей. Совсем недалеко от этого места он как-то раздел Бию, она оперлась о ствол поваленной сосны, и он взял ее сзади, и тут вдруг по склону к ним сбежала лосиха. Она остановилась в двух метрах от них, постояла, принюхиваясь и всматриваясь, и в какой-то момент показалось, что она собирается напасть. Но тут она нырнула в сторону и пропала из виду, а за ней два лосенка. На следующий день он рассказал об этом Уле. Они сидели в кабинете, попивая кофе и поджидая первых пациентов. «Ты помнишь, что я, как свидетель на вашей свадьбе, сказал в своей речи? – прокомментировал этот рассказ Ула, изобразив на лице наивнейшую улыбку. – Ни одному животному не придет в голову напасть на тебя в момент, когда ты приносишь жертву Пану». Ула был самым его лучшим другом, но и ему Аксель не рассказывал о том, что произошло с Бреде.

Он остановился возле горного озерца. Не больше пары недель прошло с тех пор, как они с Мириам купались здесь. Он снова увидел, как она выходит из воды. Приближающееся к нему обнаженное белое тело. Как-то она полушутя-полусерьезно сказала, что хочет свозить его в те места, откуда она родом. Привести в дом у моря, до которого долго добираться из ближайшего города, Каунаса.

Он вскарабкался на вершину взгорка, спустился с другой стороны. Подошел к шалашу из еловых лап. Постоял немного, разглядывая его. В шалаше никого не было. Он зажег фонарик и заглянул внутрь. На свернутом шерстяном одеяле валялись бутылка из-под пива, вскрытая пачка венских сосисок и газета. Он развернул ее: «Дагбладет» двухдневной давности. В уголочке внизу – фото инспектора, который его допрашивал: «Новых следов в деле о медвежьих убийствах нет».

Отойдя чуть в сторонку, он сел на влажный мох на противоположном склоне, оперся о еловый ствол. Так и сидел не шевелясь, и его постепенно окутывала тьма. Казалось совершенно невероятным, чтобы Бреде появился здесь. Аксель же был уверен в том, что это случится. Он вслушивался в осенний вечер: шелест верхушек деревьев, самолет летит к аэропорту Гардермуэн. Потом тишина. Если бы кто-то приближался к шалашу, он услышал бы это с большого расстояния.

Перевалило за полночь. В ложбину позади него начал задувать ветер. Температура упала, пожалуй, ниже нуля. Из-за туч время от времени выплывал месяц. Аксель плотно запахнулся в куртку, но теплее не стало. Посидев еще несколько минут, он поднялся и двинулся к шалашу. Улегся там, завернувшись в отдающее плесенью шерстяное одеяло. Сквозь прореху в пластике был виден кусочек черного неба. «У Бреде было вполне достаточно возможностей взять на себя ответственность за свой поступок, Аксель. Ему нисколько не поможет, что ты прощаешь ему то, что он совершил». – «Не отсылай его из дому, пожалуйста! Бреде не хотел». Когда отец отвечает, его голос звучит сдержанно, но Аксель слышит в нем сдерживаемый гнев, нечто, что может вызвать взрыв, сделай он неверный шаг, – взрыв, который разнесет его в клочья. Он не осмеливается ничего больше говорить, и тут отец кладет руку ему на плечо: «Я ценю, что ты хотел защитить его, Аксель. Ты хороший мальчик. Ты всегда сумеешь ответить за свои поступки. Но знай, что для некоторых деяний прощения нет».

«Бреде, – подумал Аксель, лежа теперь в шалаше, – я не хотел, чтобы так получилось! И когда я здесь лежу и всматриваюсь в темноту, мне мерещится тонюсенькая пелена, отделяющая твою жизнь от моей. Достаточно всего только легкого дуновения, чтобы я стал таким, как ты, и чтобы не было возврата назад».

Может быть, он заснул. Внезапно прореху в пластике что-то закрыло, какое-то лицо. Он вздрогнул и спиной вперед выбрался наружу. Выпрямляясь, услышал удаляющиеся шаги. Увидел исчезающую между деревьями тень.

– Стой! – крикнул он и кинулся вдогонку.

Остановился на взгорке и прислушался: чуть впереди кто-то бежал в сторону озерца. Он бросился туда со всех ног, запутался в вереске и споткнулся.

Фигура убегавшего появилась впереди, возле перевернутой лодки, миновала ее и пустилась дальше вдоль берега. Аксель поднажал, нагнал убегавшего, схватил его за плечо. Тот попытался вывернуться. Аксель обхватил его вокруг пояса и швырнул на землю, уперся коленом ему в грудь, выхватил из кармана фонарик и направил мужчине в лицо.

– Бреде! – крикнул он.

Тот крепко зажмурился от яркого света. У него были длинные седые волосы, борода и ввалившиеся глаза. Должно быть, ему было уже за шестьдесят. От него терпко воняло мочой.

– Ну чё вам надо? – захныкал он.

Аксель закусил губу и выругался про себя: «Возьми-ка себя в руки! Ты ведь не думал, что это Бреде!»

– Так это вы живете в шалаше?

Старый бродяга неуверенно кивнул.

– Больше здесь никто не обитает?

Тот затряс головой, высвободил руку и держал ее перед собой как щит.

– Вы теперь убьете меня? – пробормотал он.

Я жду тебя. Сижу в машине и листаю газеты. Какой-то профессор говорит, что обо мне писать не надо. Что именно этого я и добиваюсь. Что жажда внимания может толкнуть меня на новое убийство. Знал бы этот путаник, насколько он попал пальцем в небо! Не жажду я внимания нисколько! Мне насрать на то, что пишут газеты. Все дело-то в тебе. И во мне. И ни в ком другом. А, вот и ты наконец. Следуешь за мной взглядом, идя по тротуару на другой стороне улицы. Ты еще не знаешь. Но у тебя есть предчувствие. Того, что теперь твой черед. Если тебя не спасут какие-нибудь случайности. Это единственное божество, которое может вмешаться в ход событий. Я мог все спланировать тщательнее. Мог попробовать управлять богом случайностей. Но непредсказуемое заложено в моей природе. Ставить на кон все – заложено в моей природе. Не то с тобой. Ты всегда вовремя поворачиваешь назад. И все же, получается, у нас души-близнецы. В таком случае медведь оказывается не только зверем внутри меня, но и зверем внутри тебя. Слушая это, ты лежишь и не можешь пошевелиться. Не можешь сделать ничего, а только слушаешь мой голос. Теперь ты понимаешь, к чему привели твои поступки. Ты раскаиваешься. Это тебе не поможет. Только случайности могут тебе помочь. Пока я начитываю это, ты еще, возможно, можешь ускользнуть. Многое может пойти вкривь и вкось. Ты еще получишь последнее предупреждение. Может быть, ты тогда заявишь на меня и спасешься. Если нет, то следующая очередь твоя. Три раза я наведывался к разным женщинам и забирал их с собой. В четвертый раз будет по-другому. Ты ко мне наведаешься. Тебя приведет сюда твоя больная совесть. И поэтому вот сейчас ты лежишь в темноте и слушаешь мой голос. И значит, божество случайностей слабо и ему больше не удастся вмешаться в ход событий. Он чуть было не остановил меня в тот день, когда я забирал третью женщину. После того как я дал ей понюхать тряпку и она отрубилась, ее вырвало и она тюкнулась головой о лобовое стекло. Мимо проходила пара с собакой, но я спихнул ее на пол, и было так темно, что они ничего не увидели. Она провела у меня три ночи. Когда я улегся рядом с ней, я развязал ей руки. Она хотела меня. Хотя я сказал ей, что мне придется ее убить, она меня хотела. Но я не воспользовался этим. Я не такой. Лежал с ней рядом всю последнюю ночь. Позволил ей обнимать и гладить меня, сколько ей было угодно. Она успокоилась, ей было хорошо. Мы оба заснули. Утром я показал ей, как это произойдет. И тогда мне пришлось снова связать ее скотчем. Ты тоже это увидишь. Я буду следить за малейшими изменениями твоего лица, когда ты осознаешь, что должно произойти в подвале. Думая об этом, я просто сгораю от нетерпения. Видеть твои глаза в этот момент – это будет прекраснейшее мгновение в моей жизни. Потом тебя не станет, а я окажусь там, где больше никого нет. То, что я сделал, невозможно исправить. За это меня ненавидят. Презирают меня. Нет пути, который вел бы назад, к людям. Вот что значит быть одиноким. Это никогда не кончается. Вот этого я и хочу.