355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Торкиль Дамхауг » Взгляд Медузы » Текст книги (страница 20)
Взгляд Медузы
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 23:53

Текст книги "Взгляд Медузы"


Автор книги: Торкиль Дамхауг


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

58

Аксель бежал через Софиенбергский парк. Вдруг он остановился и выхватил мобильный телефон, набрал номер Управления полиции. Ему была невыносима мысль разговаривать снова с инспектором Викеном, и он попросил соединить его с молодым инспектором, фамилия того была, кажется, Нурбакк.

– Я вас переключу на телефон опергруппы, – заявила дамочка на другом конце провода.

– Мне необходимо поговорить с младшим инспектором полиции Нурбакком, – не сдавался Аксель, – и ни с кем другим. Позвоните ему и скажите, что его ищет Аксель Гленне.

Прошло не больше тридцати секунд, как зазвонил его телефон.

– Гленне? Откуда вы звоните?

Аксель узнал голос Нурбакка.

– Я звоню из-за Мириам Гайзаускас. Вы ведь знаете, кто это?

– А что с ней?

– Я думаю, что ее похитили. Она оставила мне сообщение на автоответчике.

– Что за сообщение?

– Она кричала, звала меня на помощь. Кто-то напал на нее. По-видимому, это произошло вчера вечером. В ее квартире лежит конверт с фотографиями убитых. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понял. Мы пошлем туда машину. Вы придете в Управление полиции, чтобы заявить об этом?

– Мне больше нечего сказать.

Он прервал разговор и выключил мобильник.

Рита так и застыла в прихожей, разглядывая его во все глаза:

– На кого ты похож! Тебя кто-то избил?

Он попытался улыбнуться растрескавшимися губами.

– Ты вполне сойдешь за бомжа.

– Конверт, – сказал он и протянул руку.

Рита запахнула халат:

– Что случилось, Аксель? Ты нездоров?

Он не был ни здоров, ни болен. Страх прогнал сонливость, прояснил голову. Он объяснил все парой фраз.

– Никогда не слышала ничего более дикого, – заявила Рита. – Ты знаешь, вот только теперь я действительно испугалась.

– Где у тебя тот конверт, о котором говорила Мириам?

– Все еще лежит в ящике стола в кабинете Улы.

– Можно, я возьму твою машину?

– Да, но ты сначала хоть что-нибудь перехвати из еды. От тебя так и разит спиртным. К чему такая спешка теперь, когда ты уже предупредил полицию?

Он дал себя уговорить. Пока она собирала поесть, он уселся за компьютер, вышел в Интернет. Во всех интернет-изданиях главной новостью оказался он сам. «Полиции пришлось отпустить подозреваемого, – прочитал он в газете „Афтенпостен“. – Сорокатрехлетний врач все еще остается под подозрением». В газете «ВГ» эту новость потеснила другая: «Подозреваемый в убийстве разбушевался и накинулся на журналистку». Ему пришлось два раза прочитать этот заголовок, чтобы понять, о чем это. Под этим текстом была опубликована его фотография. Снимок был сделан несколько лет тому назад. Это Бия сфотографировала его в шведском парке аттракционов «Лисеберг». Он стоял рядом с каруселью и смеялся. Когда он увидел этот снимок, освещение в комнате словно изменилось: свет как-то побурел, стал каким-то призрачным, тени стали резче. Все шло к тому, что он потеряет все. Он подумал о Бии, о детях. Больше всего его беспокоил Даниэль «И это твой отец, Даниэль!» В ушах зазвучал голос Мириам – «Когда я в темноте закрываю глаза, я вижу твое лицо. Аксель». Он поднялся на ноги, пошел в ванную Сбросил с себя пиджак и майку, сунул голову под душ «Ну-ка просыпайся, – пробормотал он, – Аксель Гленне, просыпайся немедленно».

Рита поставила на стол тарелку с разогретой куриной грудкой в грибном соусе, бросила взгляд на экран компьютера.

– Прямо горжусь своим знакомством с такой знаменитостью! – сухо заметила она.

Аксель невесело хмыкнул.

– Как там наши пациенты? – поинтересовался он.

– Ни один из них не верит ничему из того, что про тебя пишут, Аксель. Ни один, можешь быть уверен. Многие звонили мне специально, чтобы это сказать. Несколько человек позвонили, чтобы отменить прием, но по совершенно другим причинам. Трое, ну, может, четверо.

– Сольвейг Лундвалл не подавала вестей?

– Давай-ка садись и ешь, ты бледный как покойник.

Он послушался ее и принялся за еду.

– Звонил ее муж Сольвейг опять в больнице.

– Слава богу.

– Там все очень бурно развивалось, как я поняла. Она хотела повеситься на дереве, вбила себе в голову, что она тебя предала, что это из-за нее тебя замели в тюрьму.

– У нее очень сильное обострение, – пробубнил он с полным ртом, – ее сейчас нельзя выпускать, пока не наступит улучшение.

Рита сказала:

– Кстати, мне сегодня вечером звонили из желтого журнала «Се о хёр» [30]30
  «Смотри и слушай» (норв.).


[Закрыть]
. Они хотели опубликовать репортаж о тебе.

Он покосился на нее. Сейчас его ничто не могло удивить.

– Они намереваются подать все в благоприятном для тебя свете – так они утверждали. Чем-нибудь порадовать читателей, несмотря на весь этот ужас.

– Что ты им сказала?

– Я предложила им отправляться к чертям собачьим и сеять эту свою радость там, где она действительно нужна.

Он прикрыл ее ладонь своей:

– Если бы не ты, я бы тоже оказался в гостях у этих чертей.

Он хотел что-то добавить, но резко поднялся и отошел к окну.

59

Рита прибралась в его кабинете после обыска, но все же там был беспорядок. Все еще отсутствовал компьютер, книги и папки лежали где попало. Он зашел в кабинет Улы. Похоже, здесь полиция не похозяйничала.

Конверт лежал в среднем ящике письменного стола, там, где он его оставил в прошлый раз. Он приподнял клапан, вытащил сразу всю пачку конвертов поменьше. Все они были проштемпелеваны и адресованы Мириам Еще там лежал отдельный листок бумаги. Он развернул его и узнал ее почерк. Выглядело это как начало письма.

Сегодня я получила последнее письмо от тебя. Да, я встретила другого человека! С твоей стороны гнусно шпионить за мной, но тебе больше не удастся портить мне жизнь. Что бы ты ни придумал, я никогда ничего не расскажу тебе о нем. Когда мы с ним вместе, тебя просто не существует! Даже в моих мыслях!

Ты хочешь напугать меня? Я-то думала, что ты понял. Я не желаю тебе зла! Тебе и так пришлось несладко в жизни. Я бы хотела, чтобы у тебя все сложилось хорошо. Но я больше не могу для тебя ничего сделать. Особенно после того, что случилось в домике в тот раз. Я могу тебя понять. Ты мне рассказывал о своей семье, я знаю, что я – единственный человек, которому ты смог довериться. Я много думала о том, что ты мне рассказал. О твоем дедушке, который помог столь многим людям бежать из страны во время войны и которого схватило гестапо и отправило в концентрационный лагерь. Он вернулся оттуда с подорванным здоровьем, но не услышал ни слова благодарности за все спасенные им жизни! Я думала и о твоем отце, который, по твоим словам, был лучшим отцом на свете, но сильно пил и запирал вас в подвале. Я помню тот вечер, когда ты рассказал мне это, словно это произошло вчера. Мы сидели на крылечке перед домиком, и я не могла понять, почему ты серьезно считаешь, будто твоя мать виновата во всем плохом, что с вами случилось, потому что она бросила вас и уехала; но что у твоего отца были благие намерения, что бы он с вами ни вытворял. Я по глупости высказала все, что я о нем думаю, и вот тут-то ты будто превратился в другого – человека. Я не могу этого забыть, как бы мне этого ни хотелось! Мне всегда твои глаза будут представляться такими, какими я увидела их той ночью в подвале. Ты тогда ненавидел меня и хотел уничтожить. Никакими извинениями не исправить того, что было разрушено тогда! Я знаю, что ты доверял мне больше, чем всем другим девушкам, что именно поэтому ты рассказал мне все про свою семью. Я могу понять и простить тебя, но я никогда больше не смогу доверять тебе! Ты должен обратиться…

Очевидно, дописать письмо ей что-то помешало. Он стал перебирать конверты. На штемпеле последнего стояла дата – двадцать шестое сентября этого года. В конверте лежал сложенный листок, напечатанный на компьютере.

Это последнее письмо, которое я тебе пишу. Не знаю, прочитаешь ли ты его, но это уже не важно. Вместо этого я начал разговаривать с тобой. Я понял, как мне заставить тебя слушать то, что я имею тебе сказать. Будешь, к дьяволу, слушать каждое мое слово! И у тебя нет никакого шанса отвертеться. Сегодня я тебя ждал. Ты тогда сказала, что тебе требуется время, пока ты снова не будешь готова. Теперь это время прошло. Я тебе устрою сюрприз. Ты вышла из клиники и села в машину вместе с каким-то мужчиной. Вы поехали к набережной Акер-Брюгге. Вы, черт дери, полчаса просидели в этой машине! На следующий день он отвез тебя домой, и, когда ты собралась выйти из машины, он ткнулся в тебя носом; тогда-то я и понял, что у вас шуры-муры. Ему сорок три года. Он на шестнадцать лет старше тебя. Он зарабатывает восемьсот пятьдесят тысяч в год, и семь миллионов [31]31
  Одна норвежская крона равна приблизительно пяти рублям.


[Закрыть]
на книжке. Он женат, у него трое детей. Тебя все это, похоже, устраивает. И я вот думаю, что не надо было мне выпускать тебя тогда из подвала домика и что мало было оставить тебя тогда там на ночь. Что, может быть, я приеду и заберу тебя из твоей теплой постельки как-нибудь ночью, когда ты будешь считать, что ты в безопасности, и отвезу тебя назад в тот подвал, и кто знает, выйдешь ли ты когда-нибудь вообще оттуда.

Аксель сидел и смотрел на листок с письмом. Подпись отсутствовала. На конверте отправитель тоже не был указан. Письмо было послано на следующий день после того, как она начала проходить у него практику.

Мириам несколько раз порывалась рассказать ему о чем-то, что с ней случилось. О чем-то, что страшило ее. Каждый раз, как она была готова начать рассказ, он уклонялся от этого. Она говорила что-то о подвале домика, в котором она побывала. Где-то возле границы со Швецией. Это было в последнюю ночь, когда он был у нее. «А что ты там делала?» – должен был он спросить, но не стал. Подумал, что дело в каком-то мужчине. А он не хотел знать о ее прошлом – о мужчинах, которые были у нее до него. То, что у них было вместе, сосредоточилось на крохотном островке настоящего. И прошлое, и будущее могли в любой момент поглотить этот островок. Но самому-то ему хотелось рассказывать ей о себе, о своем прошлом. Неужели он пытался ее использовать? Он представил себе ее лицо, ее глаза, когда она слушала его. Она вбирала в себя все, хранила в памяти, не пыталась ничего изменить.

Следующее письмо, которое открыл Аксель, было написано более двух лет тому назад.

Когда ты сбежала отсюда, то сделала это якобы потому, что тебе нужно было время, чтобы подумать, но с тех пор прошло уже больше года, и я думаю, что ты мне наврала. Не слишком умно с твоей стороны мне врать. Я знаю, что тебе было страшно сидеть в подвале домика, но я не сознавал, что делаю. Когда ты приедешь, ты увидишь, что я изменился. Ты не поверила мне, когда я сказал, что ты первая, с кем я был вместе. Баб вокруг меня всегда крутилось много. Они сами навязывались, но мне никто не был нужен. После первой ночи в «Сандане», когда мы шли вдоль фьорда, я сказал, что хочу тебя. И никого другого. И тогда ты сказала, что рада этому. Ты еще много чего говорила – что тоже не хочешь никого другого, что всегда будешь со мной, что у нас родственные души, и всякую прочую бабью чепуху. Что тебе нравится спать со мной. Что я лучший из тех, что были у тебя. Убить кого-нибудь не хуже, чем дать кому-нибудь что-то, а потом вдруг отнять.

Еще одно, датировано девятнадцатым августа прошлого года.

Я знаю, что ты видела меня сегодня. Ты прошла совсем рядом с моей машиной. Ты заметила меня и притворилась, будто не видишь, и перешла на другую сторону улицы вместе со своей подругой. Вы поехали на метро до «Стортинга», а там пошли в кафе «Алексис». Ты провела там час, а потом пошла домой. Свет в твоем окне горел до десяти минут двенадцатого. Потом он погас. Значит, ты заснула. Или, может, ты лежала и думала. Всю эту неделю я не ходил на работу – использовал отгулы. Не было в сутках секунды, когда бы я не знал, где ты и чем занимаешься.

Письмо от девятого июня.

Если только ты сможешь забыть то, что случилось, то я вот что придумал. Я продам домик, возьму кредит и куплю в городе квартиру побольше. Достаточно большую для двоих. Пожалуйста, забудь то, что случилось. Я проштрафился, но получил урок.

Аксель снова и снова перебирал листочки, проникая все глубже в отношения, о которых не желал ничего знать. Он понял, что вот эти письма могут рассказать ему о том, что с ней произошло, но еще и о том, где она может быть. Он помнил, что Мириам рассказывала ему о домике, где она побывала. Должно, быть, это тот самый домик, о котором шла речь в письмах, с подвалом, который использовали во время войны. Хозяин домика переводил людей через границу, рассказывала она. Дедушка ее знакомого.

Почерк, которым были написаны письма, становился все более неряшливым. Тон тоже изменился: в тех, что были написаны, по всей видимости, еще до разрыва, никаких угроз не было. Аксель открыл конверт, помеченный 16 июля пять лет тому назад:

Я все еще сижу на крыльце и смотрю на дорожку. А потом я смотрю на свой палец с кольцом, которое ты мне подарила. Обручен. Вот бы ты в выходные оказалась свободна и решила приехать. Сюрприз! Ты любишь делать мне сюрпризы. Что ты придумала в ночь перед тем, как тебе нужно было уехать, я бы никогда себе представить не мог…

Дальше Аксель читал по диагонали.

Я знал, что тебе поправится здесь, в лесу. Самый чудесный домишко в области Хедмарк. Мы здесь можем жить месяцами, годами, и никто нас не потревожит. Может, нам стоило бы переехать сюда, обосноваться здесь насовсем, ходить на охоту, жить тем, что найдем в лесу, как жил мой отец? Чтобы нам никто не докучал.

Вместе с письмом и конверте лежала фотографии. Аксель поднес ее поближе к настольной лампе, чтобы на нее падал спет. Это был тот же снимок, что лежал у нее дома на кухне, но здесь ничего не было отрезано. Она стоила на фоне дощатой стены, покрытой коричневатой олифой. На фото был и тот, кто обнимал ее за плечи. Видно было, что он на двадцать – тридцать сантиметров выше ее. По чертам лица было понятно, что у него синдром Дауна. На земле; перед ними – тень от головы и рук, отброшенная тем, кто их сфотографировал. На обратной стороне снимка было написано: «Освальд не может найти слов, чтобы это выразить, но и ему ты тоже нравишься».

Аксель выхватил письмо из конверта, проштемпелеванного четырьмя неделями раньше того, что он только что прочел.

Все хожу из угла в угол и считаю дни до твоего приезда. Радуюсь тому, что смогу показать тебе все то, что мне так дорого. Я знаю одно место, о котором больше никому не известно, там можно отлично искупаться. Маленькое озерцо недалеко отсюда. И еще мы можем подойти поближе к границе, и там я тебе покажу медвежью берлогу. Может быть, и сама матушка-медведица окажется на месте. Не так давно я там видел следы медведицы и двух медвежат. Ты же говорила, что внутри я – медведь. Да и ты тоже, мне кажется. Я привел машину и порядок и встречу тебя на станции, как мы договаривались. Но на эту старую развалюху полагаться нельзя. Если она вдруг забарахлит на лесовозной дороге, придется тебе до Омуэна ехать на автобусе. Домик расположен почти на десять километров севернее, в глубине леса, так что даже и не пытайся разыскать его сама, попроси кого-нибудь из ребят с бензоколонки «Эссо» подвезти тебя сюда. Я у них подрабатывал на школьных каникулах еще с тех пор, как был совсем мальчишкой. Спроси Рогера Охейма и передай ему привет от меня.

Аксель заново перечитал последние строчки. «Она в этом домике! – пронеслась у нет и голове мысль. И в ту же секунду: – Я знаю, как мне его найти».

Было пять минут пополуночи. После седьмого звонка он уже начал сомневаться, что кто-нибудь снимет трубку. И тут на другом конце кто-то хмыкнул.

– Том? Это папа.

Ответа не было, но ему слышно было дыхание сына. Аксель представил себе, как тот стоит в темноте своей комнаты в боксерских трусах и футболке и пытается понять, что происходит.

– Отец, – пробормотал он. – Вот черт…

Волосы у него наверняка падают на глаза, и ему холодно. Когда Акселю в последний раз так хотелось обнять сына? Прижать его к себе так крепко, чтобы он никуда не мог от него деться.

– Что тебе надо? – Голос зазвучал раздраженно: парень вновь обрел самообладание.

– Том, у тебя ко мне тысяча вопросов. Скоро ты получишь ответ на все, если я только буду в состоянии ответить. Но вот как раз в этот момент ты должен помочь мне в одном очень срочном деле. Ты понял?

В трубке снова хмыкнули.

– Ты помнишь карты, которые остались после дедушки, те, что лежат на чердаке? Мы их еще смотрели все вместе – ты, я и Даниэль.

– Это те старые, с войны?

– Вот именно их я и имею в виду. Ты должен подняться на чердак и найти их.

– Что, прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас.

– Зачем они тебе?

Аксель сказал как можно спокойнее:

– Пропала женщина. Я должен найти ее, пока не поздно.

– Вы с матерью собираетесь развестись?

– Ты должен сделать то, о чем я тебя прошу. Залезь в шкаф, который стоит за чемоданами и тюками с зимними вещами. Возьми с собой телефон. Не разбуди никого.

Он слышал, как Том открыл дверь своей комнаты, как он пробирался по дому. Аксель представил себе, что тоже идет там, рядом с сыном, по дому своего детства. Запахи из кухни, ванной и туалета, мыла, духов, хлеба и остатков ужина. И запах самого дома – запах, пропитавший стены, хранящие всю историю семьи. И запах спящих, тех, кто больше всего значил для него в этом мире, для кого он значил больше всех. Бели дверь закрыта неплотно, он мог бы остановиться перед ней, прислушаться к дыханию Бии в темноте.

Он услышал, как Том открыл дверь на чердак, и взял себя в руки. Подробно рассказал, где именно должны лежать карты – в коробке на второй сверху полке в шкафу.

– Ну что, нашел карты, Том?

– Да.

– Ты должен их отправить факсом туда, где я сейчас нахожусь. Но сделать это надо тихонечко, чтобы не разбудить маму.

– Чё-то кажется, они не влезут в факс.

– Тогда ты должен разрезать их и отправить мне по частям.

– Ты хочешь, чтобы я их испортил?

– Их можно будет склеить, если они нам еще понадобятся.

Он объяснил Тому, в какой последовательности что делать. В комнатке рядом с кабинетом загудел факс. Убедившись в том, что изображение получилось достаточно четким, он спросил:

– Как дела у Марлен?

Том не знал.

– Она теперь спит вместе с матерью. Почему я никогда не встречался с Бреде, если он мой дядя?

Аксель посмотрел на часы. Было уже без пяти час.

– Он не хочет меня видеть.

– Мать говорит, что он чокнутый.

– Она его тоже никогда не встречала. С Бреде плохо обошлись. Он был обозлен, потому что я всегда оказывался в лучшем положении.

Том сказал:

– Если ты – Даниэль, то я – Бреде.

Сердце у Акселя ёкнуло.

– Это неправда, Том. Я тебя очень люблю.

– Про тебя пишут во всех газетах и говорят по телевизору. С кем бы я ни встретился, сразу начинают говорить о тебе за моей спиной. Называют тебя убийцей проклятым.

– Они ошибаются.

– Ты от нас переедешь?

– Я не знаю, Том. Я знаю только, что это скоро кончится.

Он разложил листки на столе. Карты были составлены в сороковые годы. Пути, по которым можно было перейти границу Швеции, изображенные борцом Сопротивления Торстейном Гленне для своих сыновей. И кружочки там, где находились домишки, в которых можно было спрятаться. Через много лет после этого Аксель показывал их своим сыновьям и объяснял теми же самыми словами, какова цена победы.

В Интернете он нашел карту Оснесского района и распечатал ее тоже, нашел Омуэн. «Почти на десять километров севернее», – было написано в полученном Мириам письме. Он водил пальцем по карте отца, разыскивая нужные точки: озеро Фаллшёэн, Омуэн, проселочная дорога на север, от нее в сторону грунтовая дорога. Он прикинул расстояние. Получалось, что это одно из мест, обведенных Торстейном Гленне в кружочек.

– Там ты ее держишь, сволочь! – пробормотал он. – Но теперь я знаю, где это.

Инспектор полиции Нурбакк ответил с первого раза. Аксель сказал:

– Я знаю, где она.

– Какого черта! Вы о Мириам говорите?

Аксель объяснил, что он нашел в письмах. Он думал, что его слова будут восприняты скептически, но, похоже, инспектор полиции отнесся к ним всерьез.

– Письма подписаны? – спросил он.

– Нет, но в одном месте упоминается имя. – Аксель нашел фотографию. – «Освальд», – написано там. Это, наверное, тот человек, что сфотографирован вместе с Мириам. Крупный мужчина, у которого, по-видимому, синдром Дауна.

– Прекрасно, это зафиксировано. Еще что-нибудь?

– Автор писем рассказывает, что он работал на бензоколонке «Эссо» в местечке под названием Омуэн.

Нурбакк протяжно присвистнул:

– Мы свяжемся с хозяином. Может быть, этот тип все еще работает у них. Вы за один вечер сумели сделать больше, чем полиция за четыре недели.

Аксель не знал, как это понимать. Может быть, эта фраза должна была послужить своего рода извинением.

– Мы сразу же пошлем туда людей, – решил Нурбакк. – Объясните мне, как туда ехать, а я пока позвоню в оперативный центр.

– Проехав Омуэн, нужно через пару километров свернуть. – И он описал весь маршрут через лес.

– Я открыл карту на компьютере. Какие-нибудь указатели там есть после того, как свернешь с шоссе? – уточнил Нурбакк.

Аксель сверился со своей картой:

– В конце первой после поворота дороги стоит указатель «Охейм». Нужно проехать мимо и свернуть к востоку, уже отъехав довольно далеко оттуда.

Нурбакк попросил его повторить описание маршрута.

– Ладно, мы возьмем с собой кого-нибудь, хорошо знакомого с местностью. И еще нужно прихватить людей из группы быстрого реагирования. Но нам надо торопиться. Мы вам перезвоним, если у нас возникнут сомнения в правильности пути.

– Я тоже еду туда, – сказал Аксель.

На другом конце провода повисла тишина. «Я должен ее найти, – подумал Аксель. – Может быть, после этого я ее больше никогда не увижу. Но я должен найти Мириам, иначе я потеряю все».

– Думаете, это разумно? – засомневался Нурбакк. – Это очень тонкая операция.

– Я возьму с собой карту и письма.

Положив трубку, Аксель ощутил покой. Несколько капель дождя прилетели из ночи и образовали узор на окне. У него было такое чувство, будто его мысли очистились от нескольких слоев шлака.

– Я еду туда, – повторил он, закрывая дверь кабинета.

Вчера вечером, когда я сидел в машине, залепив тебе рот скотчем, я не проронил ни слова. Только теперь, когда ты лежишь там на постели, ты услышишь все, что я хочу сказать. Летом три года тому назад мы в последний раз лежали в этой постели вместе. Этой ночью мы тоже будем лежать так. Может быть, я развяжу тебе руки, чтобы ты могла прикасаться ко мне. Ни одну из других я не тронул. Я не такой. Ложился там рядом с ними только для того, чтобы они не чувствовали себя одинокими. Но ты принадлежишь мне. Я хочу взять тебя в последний раз перед тем, как снесу тебя в подвал. Ты там и раньше побывала. Если бы ты знала, как я радуюсь тому, что увижу твои прекрасные глаза в тот миг, когда ты поймешь, как это произойдет. Ты рассказывала мне эту историю про близнецов, которые не хотели разлучаться. Одному из них пришлось отправиться в царство мертвых. Может быть, я скоро приду туда, вниз, к тебе, так что мы сможем быть вместе. Когда это произойдет, определит бог случайностей. Торопиться нужно только с тобой. Скоро выяснится, что ты пропала. Я просил тебя взять с собой те фотографии, которые я положил в твой почтовый ящик, а ты оставила их дома. Может быть, я успею туда заскочить перед работой завтра с утра. Может быть, я позволю их найти кому-нибудь другому. Я постоянно оставлял им следы, за которые можно ухватиться. Масса возможностей найти меня до того, как я тебя захвачу. Если бы они там, в своем Управлении полиции, умели работать, этого бы не случилось. Ни с тобой, ни с другими. Пусть сами себе скажут спасибо, идиоты. Я тебе говорил, что неверность – худший из всех грехов. Да, в общем-то, единственный. Я это сказал в один из самых первых дней занятий в школе. Мы тогда прогуливали уроки и отправились вдоль фьорда. Ты сказала, что тоже так считаешь. Я думал, ты понимаешь, что я говорю серьезно. Ты же только делала вид, будто поняла. А нужно было слушать меня. Ты совершила то, чего тебе ни в коем случае нельзя было совершать. Кто он, мне наплевать. Он может быть кем угодно. Теперь уже поздно. Теперь я вхожу к тебе, Мириам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю