Текст книги "100% Андерс - моя жизнь: правда о Modern Talking, Норе и Дитере Болене"

Автор книги: Томас Андерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

трудностей, говорит мама. Я не знаю, зависит ли это от моей генетики. Будучи маленьким,

я был очень добросовестным и дисциплинированным. Возможно, для ребенка даже почти

слишком здравомыслящим и смелым мальчиком. Если мне кто-то говорил, что я должен

был сделать, я делал это в рамках приличия. Мне никогда бы не пришла в голову мысль

что-то утаить от своих родителей. Для меня было очень сложно солгать. Я также никогда

не делал упреков своей маме в том, что у нее не было времени из-за магазинчика съездить

с  нами  в  отпуск  или  сходить  в  бассейн.  Я  всего  этого  не  упустил,  так  как  я  нашел

реализацию самого себя в своей музыке. Что еще привело к этому, так это то,  что я не

особо тяготел к спорту.

    В десять лет я все еще не умел правильно плавать. Мой брат был совершенно другим

человеком. Он был пловцом Немецкого спасательного общества. Однажды мой приятель

сказал  мне:  «Ты  знаешь,  я  вчера  стал  пловцом,  выполнившим  норму  по  вольному

плаванию. Давай пойдем в бассейн, тогда я тебе это продемонстрирую». Я позволил себя

уговорить и пошел вместе с ним. Когда мы оказались в воде, он схватил меня и поплыл

вместе со мной. Но внезапно на самом глубоком месте он меня отпустил. Так как я не

умел  плавать,  я  пошел  ко  дну  как  топор.  Я  наглотался  воды,  мне  больше  не  хватало

воздуха, я барахтался в воде, чтобы спасти свою жизнь. Дежурный по бассейну увидел,

что  произошло,  прыгнул  в  воду  и  усадил  меня  на  край  бассейна.  Я  находился  в

паническом страхе и с трудом успокоился.

    С тех пор у меня возникла абсолютная фобия по отношению к бассейнам, и я годами

вообще отказывался опустить в воду свой большой палец. То же самое было на уроках

физкультуры  в  школе,  проходящих  в  бассейне.  Каждую  неделю  я  ссорился  со  своим

учителем, так как он просто не хотел понять, почему в воду мной овладевал страх.

    Когда  мне  было  20  лет,  я  нанял  себе  инструктора  по  плаванию.  У  меня  больше  не

возникало желания постоянно быть человеком, мешающим общему веселью, когда я был

в  отпуске  со  своими  друзьями,  или  в  силу  профессии  проживал  в  прекрасном  отеле  с

бассейном.  Итак,  я  нанял  частного  инструктора  по  плаванию.  Однако  каждая  попытка

бедного мальчика научить меня плавать заканчивалась провалом. Как только я начинал

держаться  на  воде,  перед  моими  глазами  снова  начинали  возникать  прошлые  сцены,

происходившие в открытом бассейне, и снова фобия сковывала меня с ног до головы. Мой

инструктор по плаванию и я на нервах отказались от занятий. Два года спустя Нора и я

захотели с нашими приятелями куда-нибудь поехать в отпуск. Конечно же, все знали, что

я не умел плавать. Один из наших приятелей, страстный любитель плавания, сказал мне:

«Я научу тебя плавать».

    Этот подход одновременно обернулся еще одной драмой: я еду в отпуск и обязательно

находится кто-то, кто каждый день действует мне на нервы этим кошмарным плаванием.

Нет,  у  меня  совершенно  не  возникает  никакого  удовольствия  заниматься  этим.  Я  был

настолько рассержен, что я решил научить плавать сам себя. У сестры Норы рядом с ее

домом был собственный крытый бассейн. Я купил себе спасательный жилет оранжевого

цвета и тренировался каждый день один. Приблизительно две недели подряд я проводил в

воде  и  делал  верные  движения,  чтобы  научиться  плавать.  Сначала  в  положении  стоя,

затем  –  правильно  в  воде.  День  за  днем  я  выпускал  немного  воздуха  из  спасательного

жилета. Пока я как-то раз сам себе не сказал: «Старина, собственно говоря, ты совсем с

ума  спятил?  У  тебя  под  мышками  два  пластиковых  клапана,  которые  тебе,  собственно

говоря, мешают. Сними же наконец-то с себя этот балласт и плыви». С того момента я

научился плавать.

   Я и сегодня не являюсь Михаэлем Пельпсом, но в бассейне у нашего дома на Ибице я

каждое  утро  проплываю  25  метров  по  своей  дорожке.  При  максимальной  глубине  1,60

метра я чувствую себя уверенно. Только голова не должна быть опущена в воду, иначе

меня сразу охватывает паника. Также и на море или на озере – я себе не доверяю. Меня

может унести течение, кроме того, я не могу видеть, насколько глубоко и куда я наступаю.

В  этом  я  очень  придирчив.  Вывод:  плавание  точно  никогда  не  станет  моим  любимым

занятием. Потому что фобия, полученная мной в детстве, слишком значительна.

 О  моем  таланте  в  качестве  «звездного  ребенка»  быстро  заговорили  в  Мѐрце  и

окрестностях.  Мои  родители  получали  все  больше  заявок  о  том,  не  будет  ли  у  меня

желания спеть на юбилее какой-нибудь фирмы или дне рождения. То здесь, на празднике

вина, то там, на народных гуляниях. Было ли у меня желание? Ну конечно, об этом не

могло быть и речи! Так, через одну ночь, я превратился в «звездного ребенка». Конечно

еще  на  низком  уровне,  но  мне  всегда  разрешали  спеть  перед  публикой.  Мои  родители

гордились  таким  сыном,  который  добровольно  вставал  на  сцену  и  заливался  трелями.

Разумеется,  они  меня  ни  к  чему  не  принуждали.  Наоборот.  Моя  мама  всегда  говорила:

«Если тебе это нравится, тебе можно выступать. Если у тебя нет ни малейшего желания,

оставь это».

    И тем временем мне больше уже не давали сладостей, а 50 или 60 немецких марок, в

общем, приблизительно 25, 30 евро.

    Благодаря своим восемью-десятью концертам в год я получал свои карманные деньги.

В то время я, пожалуй, был самым счастливым работающим ребенком во всей Германии!

Но я еще не догадывался, что мой следующий этап в карьере уже был не за горами.

    В  начале  семидесятых  годов  наш  Союз  стрелков  выстроил  светлый  зал.  Так  как  мой

папа был председателем союза, к нам домой пришел журналист, работающий в местной

газете.  Его  звали Ганс  Штайн  и  он хотел  взять интервью  у  моего  отца.  Во  время  этого

разговора  речь  также  зашла  и  обо  мне.  Господин  Штайн  услышал,  что  я  умел  петь  и

рассказал  моим  родителям,  что  его  жена  была  руководительницей  детского  хора.  Мой

папа  моментально  насторожился  и  сказал  ему:  «Однако  просто  прослушайте  нашего

Бернда. Возможно, Вашей жене еще нужно подспорье для хора».  Мой папа никогда не

хотел  сделать  из  меня  «звезду».  Он  также  никогда  сильно  не  прославлял  мое  пение.

Напротив, он хотел, чтобы я в детском хоре встретил единомышленников, с которыми я

даже смогу заниматься каким-нибудь другим делом кроме музыки.

    Итак,  меня  позвали  в  гостиную  к  родителям,  и  я  должен  был  им  немного  спеть.

Господин Штайн сидел на кресле и внимательно слушал. Я не могу достаточно хорошо

вспомнить, как его выражение лица становилось все серьезнее. Когда я закончил петь, он

просто пристально посмотрел на меня. Потом, прервав тишину, моя мама как-то спросила:

«И  как,  Вам  понравился  наш  Бернд?».  Господин  Штайн  покачал  головой:  «Мальчику

будет  невозможно  петь  в  детском  хоре.  Это  ему  не  подходит».  Я  посмотрел  на  своих

родителей, насколько сильно они разочаровались. Тогда господин Штайн объяснил: «Ваш

сын должен петь сольно. Его голос слишком хорош для пения в хоре. Также и его обаяние

и  его  движения  слишком  профессиональные.  Его  нельзя  принять  в  группу.  Там  бы  он

постоянно  выделялся».  Господин  Штайн  был  настолько  восхищен  мной,  что  он  мне

пообещал  организовать  профессиональное  выступление  на  сцене.  В  то  время  мне  было

восемь лет.

Глава 4
Я – «ЗВЕЗДА»
«МОЗЕЛЬ-РАЙНПАЛАСТ»

  В то время в Кобленце был большой дворец для танцев с кафе – «Мозель Танцпаласт

Хоммен».  Сегодня  люди  назвали  было  это  «Ивэнт-Гастрономи».  В  этом  «дворце  для

танцев»  был  огромный  зал  для  танцев  на  1 000  человек,  предприятие  общественного

питания, бар, в котором подавались вина из подполья, кегельбан и обычная пивная.

    Господин Хоммен во второй половине дня в декабре пригласил меня дать выступление

по  рекомендации  господина  Штайна,  которое  было  приурочено  к  празднованию

Рождества.  Я  поехал  со  своим  папой  и  аппаратурой  марки  «UHER»  («UHER»  была

профессиональной  компанией,  производящей  звуковое  оборудование)  в  Кобленц,  мы

провели  саундчек  и  двумя  часами  позже  я  стоял  на  сцене,  исполняя  Рождественские

песни. А аппаратура обеспечивала музыкальное сопровождение.

    Как только я закончил петь, господин Хоммен тоже подошел к моему папе и сказал:

«Господин  Вайдунг,  но  Ваш  сын  обладает  потрясающим  голосом.  Также  и  его

выступление нетипично для его возраста. Возможно, у него будет желание выступить на

нашем новогоднем вечере в этом году?». Мой папа был невероятно польщен и спросил

меня, что я об этом думаю. Мне было неизвестно, что значило выступить на новогоднем

вечере.  Но  петь  на  сцене,  этого  я  хотел  всегда.  «М-м-м»,  сказал  я  и  кивнул  головой.

«Какие песни я тогда должен буду спеть?», спросил я.

    «О»,  сказал  господин  Хоммен,  «у  меня  есть  музыкальная  группа,  состоящая  из  11

человек. Ты подберешь себе пару песен, а я распоряжусь о написании аранжировок. За

день до выступления состоится репетиция, а в новогодний вечер ты тогда споешь в 21 час,

чтобы ты снова мог рано лечь спать».

Музыкальная  группа,  состоящая  из  11  человек,  новогодний  вечер  и

многочисленная публика мне понравились. Но рано в кровать, что это значит? Это был

семимильный шаг в моей карьере, а мне было нужно ложиться спать? Ну да, было и нечто

более  важное,  что  надо  было  решить:  какие  я  исполню  песни,  и  что  будет  своего  рода

музыкальным сопровождением.

  Мой репертуар в тот вечер состоял из следующих песен:

Wenn wir alle Sonntagskinder wren/Если мы все были бы везунчиками (Хайнтхе)

Apres toi/За тобой (Вики Леандрос) (я на самом деле пел по-французски)

Ein Indiojunge aus Peru/Юноша-индеец из Перу (Катя Эбштайн)

Wir lassen uns das Singen nicht verbieten/Мы не позволим запретить нам петь (Тина Йорк)

Признаюсь,  когда  до  моего  выступления  оставалось  немного  времени,  мне  было

немного  не  по  себе.  То  50,  то  200  людей,  ладно,  1 000  гостей,  разгуливающих  в

празднично  украшенном  гардеробе,  это  был  совершенной  иной  формат  домашнего

концерта.

  Специально  для  этого  вечера  моя  мама  купила  мне  смокинг,  что  было  совсем

непростой задачей. На мой рост, равный 140 см, смокинга моего размера просто было не

найти.  По  крайней  мере,  в  Кобленце!  Поэтому  он  был  куплен  на  размер  больше  и

перекроен и подогнан моей мамой по моему размеру.

  «Галстук-бабочку для ребенка» тоже было не найти. Единственный шанс – галстук

из отдела карнавальных костюмов. Но, пожалуйста, поймите, это ведь совсем не то. До

сего  дня  сохранились  фотографии  моего  образа  в  то  время.  «Берни»  в  смокинге  и

галстуке-бабочке, которая была величиной с мою голову. Я быстро понял уже тогда: кто

хочет попасть в элиту музыкального шоу-бизнеса, тот должен принести моду в жертву.

  Выступление обернулось триумфом. Публика ликовала и не хотела отпускать меня

со сцены. Господин Хоммен светился от счастья, а мы родители гордились мной. Кто бы

не возжелал себе подобного?!

  После  шоу  господин  Хоммен  поговорил  с  моими  родителями  о  дальнейших

выступлениях  в  своем  дворце  для  танцев.  В  то  время  в  течение  года  там  проходило

множество  корпоративных  праздников.  Возможно,  у  меня  было  бы  желание  выступать

после обеда, предложил он.

Желание? Конечно! Я захотел этого сразу же и, лучше всего, не медля!

В первую неделю января мой папа позвонил господину Хоммену, чтобы спокойно

обсудить  все  дела  с  ним  еще  раз.  Конечно  же,  прозвучала  и  тема  «гонорар».  «Что  Вы

хотите получить за выступление Вашего сына?», спросил господин Хоммен моего отца.

«Я  не  знаю,  сколько  за  это  обычно  платят?»,  последовал  ответ.  «Ммм,  я  предлагаю

гонорар  в  размере  300-400  немецких  марок,  я  думаю,  этого  достаточно»,  предложил

господин Хоммен. «Хорошо, давайте попробуем!».

Конечно же, я хотел узнать, сколько бы денег получил я. Мой папа объяснил мне,

что,  само  собой  разумеется,  все  деньги  были  моими.  Но  он  хотел  перевести  их  на

банковский счет и потом при необходимости делать вклады с сумм  гонораров и купить в

будущем  музыкальное  оборудование.  Я  с  этим  согласился,  но  с  каждого  гонорара  я

получал оговоренную долю для меня, равную 10%. Это я считал честной сделкой, так как

я за нее все-таки работал. Мой папа был согласен. Он быстро подсчитал, что исходя из

трех-четырех выступлений в год, что мне достанется примерно 120-140 немецких марок в

качестве карманных денег. На это можно было жить. Но все было совсем иначе!

В течение будущих недель я постоянно мучил мою маму одним и тем же вопросом:

«Господин Хоммен уже звонил?». Ее ответ постоянно звучал так: «Не-е-ет».

Настал конец марта, когда у нас дома после  обеда зазвонил телефон.  «Вайдунг»,

сказала моя мама. Я услышал тогда лишь то, что она ответила: «Ах, господин Хоммен, да,

спасибо, дела у нас идут хорошо». – «Госпожа Вайдунг, я хотел бы предложить несколько

деловых встреч для Вашего сына». –  «Нет проблем, решено». –  «Нет, лучше принесите

карандаш и бумагу». – «Ах, зачем несколько деловых встреч я смогу запомнить» – «Нет,

госпожа  Вайдунг,  тут  имеет  место  быть  немного  больше  фактов.  Точнее  говоря,

пятнадцать деловых встреч на ближайшие шесть недель». На это не рассчитывали ни мои

родители, ни я. Пятнадцать деловых встреч в течение шести недель! Это означало, что я

мог  вернуться  на  свою  любимую  сцену  –  и  я  уже  в  красках  представил  сумму  моих

будущих карманных денег.

За  три  года я  дал  во дворце  для  танцев приблизительно  150  выступлений.  Там  я

также  познакомился  с  Куртом  Адольфом  Теленом,  так  называемым  «подвальным

певцом». Он выступал там регулярно, и пел эти типичные «песенки из погребка» «Schьtte

die Sorgen in ein Glдschen Wein/Утопи заботы в бокале вина» и «Oh, Mosella/О, Мозелла» и

тому  подобные  вещи.  В  конце  семидесятых  годов  это  были  песни,  по-настоящему

задающие  настроение.  Курту  настолько  понравился  я,  что  он  без  отлагательств  хотел

записать со мной альбом. Мне было девять лет и, конечно же, считал все это чрезвычайно

увлекательным.  Как-то  раз  я  снова  спел  подборку  песен  Хайнтхе,  но  еще  и  новые

придуманные песни. Альбом был спродюсирован Гельмутом Рюссманном, музыкальным

«крестным  отцом»  суперзвезды  Вольфганга  Петри.  Результат  был  по-настоящему

хорошим.  Однако,  к  сожалению,  все  звукозаписывающие  компании  отклонили

предложение о выпуске альбома, так как после «эры Хайнтхе» они были сыты по горло

«детьми-суперзвездами».  На  этом  мысль  о  проекте  потерялась  и  я  больше  никогда  не

слышал о своем первом альбоме.

 В  1976  году  на  южной  радиостанции  проводился  конкурс,  куда  можно  было

отправить  аудиокассету  с  собственными  записанными  песнями,  будучи

непрофессиональным музыкантом. Каждую субботу выбирали победителя недели, затем

победителя месяца, победителя полугодия и победителя года. Я одержал победу во всех

категориях, но  возможная  карьера  стояла  на  месте,  так  как  я  еще  был  слишком  молод.

Солидный господин с радио тогда сообщил мне, что мой голос еще должен оформиться. Я

просто был слишком молод. Тринадцатилетнего певца в то время нельзя было успешно

«вывести на рынок». Сегодня механизм работает совсем иначе, чем моложе, тем лучше.

Однако я не сдавался и дальше сосредотачивался на моей главной цели, на моей музыке.

На уроке немецкого языка наш учитель спросил нас, что за профессию мы хотим позже

освоить.  Полный  убеждения  в своей  правоте  я  рассказал  ему,  что  я  хочу  стать  певцом.

Школьный приятель, которого я и без того не особо жаловал, после урока подошел ко мне

и  сказал:  «Ты  говоришь  полную  ерунду  и  точно  сошел  с  ума!»  Певец  –  это  же  не

профессия,  которую  можно  выбрать  просто  так.  Для  этого  надо  быть  по-настоящему

профессионалом».

  Я  просто  оставил  идиотов  стоять,  разинув  рот,  это  он  познал.  Несколько  недель

спустя тот же самый мальчик услышал меня на выступлении хора в школе. Я исполнял

сольную  партию,  которая  была  потрясающе  воспринята  публикой.  Когда  выступление

закончилось, мальчик подошел ко мне и извинился передо мной, так как он надсмеялся

надо мной, и сказал: «Сто процентов, из тебя получится настоящая звезда».

  В то время меня сильно захватила музыка американского певца Барри Манилоу. В

1974 году он спел мировой хит «Mandy/Мэнди». Подобной песни до этого я не слышал. В

начале  семидесятых  годов  в  Германии  ставили  в  эфир  такие  песни,  как  «Schцne

Maid»/Прекрасная  девушка  Тони  Маршалла  и  «Eine  neue  Liebe  ist  wie  ein  neues

Leben/Новая  любовь  это  как  новая  жизнь»  Юргена  Маркуса.  Внезапно  эти  слегка

«приправленные джазом» аккорды из Америки пришли к нам. Также в то время началась

карьера  группы  ABBA.  Но звучание  песни  Манилоу  для  меня  было  чем-то  особенным.

Для моего немецкого уха, влюбленного в музыку, его песни приобретали легкий оттенок

интернационализма, хотя на своей родине он скорее считался  «рядовым исполнителем».

Также мне нравился хит «Chirpy Chirpy Cheep Cheep» группы  «Middle of the road». Эти

звуки  звучали  медленнее,  но,  конечно,  в  Германии  началась  диско-эра,  а  я  больше  не

перепевал Хайнтхе или Мари Роос, а песни на английском языке.

 Благодаря моим многочисленным хорошо оплачиваемым выступлениям во дворце

для  танцев  у  меня  уже  тогда,  будучи  школьником,  было  достаточно  денег  в  кармане.

Снова  и  снова  случалось  так,  что  как  только  заканчивался  последний  урок,  я  не  ждал

автобуса, а заказывал себе такси, которое два километра везло меня до дома. В то время

это стоило четыре немецких марки. В двенадцать часов десять минут я стоял перед своей

мамой у двери дома. У нее регулярно случался полуинфаркт и она сердилась: «Бернд, так

не пойдет. Ты ребенок. Дети не ездят на такси из школы домой, они едут на автобусе». Я:

«Но,  мама!  Автобус  едет  только  через  час».  –  «Тогда  ты,  пожалуй,  должен  подождать

целый час, также как это делают все дети» – «У меня на это нет желания». Аргумент в том,

кто должен оплачивать мои поездки на такси, оставался за мной. В конце концов, я давно

зарабатывал  свои  собственные  деньги  при  помощи  своей  музыки.  Поэтому  я  и  дальше

ездил на такси.

Я  также  любил  конфеты  с  экстрактом  солодкового  корня.    Совершенно  особые

пастилки с фиалковым маслом, которые на самом деле по вкусу не каждому. Я ходил в

Мюнстермайнфельде  в  небольшой  супермаркет  и  спрашивал  о  моих  ванильных

пастилках.  Продавщица,  которая  знала  меня,  объяснила:  «Бернд,  мы  их  больше  не

привозим, так как мы продаем слишком мало таких пастилок. Я всегда должна заказывать

целую картонную коробку, но это того не стоит». «Ага, так сколько их в одной картонной

коробке»,  спросил  я,  погруженный  в  мысли.  «36»,  прозвучал  ответ.  «Ну,  тогда,

пожалуйста,  закажите  для  меня  одну  картонную  коробку».  Я  не  знаю,  что  продавщица

подумала про меня, но через два дня у меня были мои 36 пастилок с фиалковым маслом.

После времени, проведенного в начальной школе в Мюнстермайнфельде, я сменил

ее на курфюршескую гимназию имени Бальдуина.

Глава 5
Школа необходимы кошмар

 Школа  была  для  меня  необходимым  кошмаром.  Судьба,  которой  я  не  мог

противостоять.  Если  бы  у  меня  был  какой-нибудь  шанс  перепрыгнуть  через  этот  этап

жизни,  я  бы  сразу  же  им  воспользовался.  Несмотря  на  это  я  был  «середнячком».  Были

школьные  предметы,  которые  я  любил:  немецкий  язык,  история,  география.  Но

математика, физика и химия были кошмаром. Я был намного больше сконцентрирован на

моем  стиле  жизни.  Опрятная  внешность,  шикарная  одежда  и  поведение,  наполненное

чувством  стиля,  были  мне  уже  невероятно  знакомы,  будучи  ребенком.  В  то  время  это

было не иначе, как сейчас. Также мое отрицание пользования общественным транспортом

было ярко выражено, когда я был школьником. Мне нужно держаться на расстоянии от

незнакомых людей, мне не совсем нравится телесный контакт. Я с трудом могу вынести,

чем пахнет в автобусе или в метро. Я принципиально люблю аромат людей, которые мне

душевно близки. Но если в тесной комнате  смешиваются запахи чужих людей, тогда  у

меня  начинает  болеть  желудок.  Если  водителю  потом  еще  нужно  будет  затормозить  и

немного потный человек упадет на меня, я задержу дыхание.

  Это  также  послужило  причиной,  почему  я  не  принимал  участия  ни  в  одной  из

школьных  экскурсий.  Я  даже  не  был  на  экскурсии,  посвященной  вручению  аттестатов

зрелости. Максимум,  на дневной экскурсии. Я даже никогда в своей жизни не ночевал на

молодежной туристической базе.

  До сего  дня  я  всего  лишь  единственный  раз  ездил  в метро.  Это  было с  Клаудией  в

Лондоне  15  лет  назад.  После  посадки  самолета  мы  хотели  поймать  такси,  но  с

транспортом была настоящая беда, и нам бы потребовались, как минимум, два-три часа,

чтобы добраться до внутренней части города. Для Клаудии этот вопрос вообще не стоял.

Она сказала: «Я не буду сидеть в такси часами. Поехали на метро. Точка». В общем, мы

поехали со своими чемоданами в метро – и мне бы хотелось суметь сбежать из грязного,

набитого людьми, вагона. Это был совершенно не мой мир! Во время всей поездки в Сити

я оглядывался по сторонам и дал Клаудии отчетливо понять, что я бы никогда в жизни не

повторил подобного, даже из-за любви к ней.

  Также и в отношении своей одежды я, будучи мальчиком, я не шел на компромиссы. В

середине  семидесятых  годов  у  моих  друзей  и  меня  в  моде  была  марка  джинсов  C&A

«Паломино».  Я  больше  не  хотел  носить  никаких  иных  брюк  и постоянно покупал  себе

джинсы «Паломино» всевозможной расцветки. Моя мама придерживалась мнения, что у

меня было достаточно одежды и новые брюки мне были не нужны, и я покупал брюки на

свои собственные деньги.

  Когда у нас, учеников курфюршеской гимназии имени Бальдуина, бывали каникулы,

мои школьные товарищи больше всего проводили каникулы в школе. Там они возлежали

на матрасах, и пили купленный за 20 пфеннигов в пластиковом стаканчике чай с перечной

мятой или тепловатого кофе. Мне этого точно было недостаточно. Я предпочитал мягкую

и  спокойную  атмосферу.  Поэтому  я  ходил  в  городе  в  кафе  и  заказывал  себе  горячий

шоколад с взбитыми сливками за 2,80 немецких марок. Мой папа вообще не мог этого

понять, когда я вечерами рассказывал за обеденным столом о своих переживаниях. Его

ответ  постоянно  звучал  так:  «Мальчик,  мальчик,  если  ты  и  дальше  захочешь  жить  на

широкую ногу, тебе нужно будет зарабатывать по-настоящему много денег».

  Когда мне было 13 лет, я предложил нашему учителю французского языка, чтобы мы

поискали друзей по переписке в нашей школе по обмену в Невере  в Лотарингии. Идея

казалась мне фантастической. При этом, можно было не упасть в грязь лицом и подтянуть

французский язык самым лучшим способом. Поэтому я внес себя в список добровольно.

Было всего 15 учеников, которым можно было принять участие в этом марафоне. Когда

были  розданы  адреса  друзей  по  переписке,  я  был  единственным  мальчиком.  Сначала  я

подумал, что мой учитель ошибся. Но он не ошибся. Это совершенно точно была девочка.

Ее звали Клотильда, и ей было двенадцать лет. Клотильда тоже была удивлена, почему я

выбрал именно ее. Моя мама сказала так: «Что же в этом плохого? Ты же можешь писать

письма и девочке?». Что я и сделал. Поэтому в тот год наша школа планировала поездку в

Невер. Было оговорено, что мы восемь дней подряд должны были жить в семье друзей по

переписке. За два месяца до отъезда я получил письмо от  Клотильды. Ей было  ужасно

жаль, но ее отец был в армии и его по службе переместили в другой город. Поэтому они

переехали из Невера в другое место.

  Поэтому я снова был единственным со своего курса школьных товарищей, изучающих

французский  язык,  который  внезапно  остался  без  приглашающей  семьи.  Незадолго  до

всего  мне  представили  Марка,  которому  было  13  лет.  Поэтому  я  тоже  написал  ему

письмо, чтобы представиться. Я быстро заметил, что я и Марк были совершенно разными

людьми  –  почти  также,  как  несколько  лет  спустя  в  случае  с  Дитером  Боленом.  Марку

нравился футбол, он был членом средней возрастной группы организации «Австрийский

союз скаутов» и любил пачкаться и по-своему привлечь кого-то на свою сторону. Просто

он и я не подходили друг другу.

 Семья  Марка  была  неплохой.  Они  жили  в  маленькой  квартире,  и  в  моем

распоряжении была личная комната. Так как нам, немцам, в школу было идти не нужно,

нам  нужно  было  после  обеда  проводить  время  с  нашей  семьей,  я  по  утрам  подолгу

нежился  в  постели,  чтобы  дать  другим  шанс  спокойно  умыться  и  принять  душ  в

маленькой ванной комнате. Я никогда не вставал раньше, чем девять часов или половина

десятого утра. В десять часов приходила мама Марка и делала завтрак для одного меня,

так  как  оставшиеся  члены  семьи  с  раннего  утра  уезжали.  Они  садилась  завтракать  со

мной,  и  мы  потрясающе  мило  беседовали.  Потом  она  уходила  на  работу.  Во  второй

половине дня она возвращалась и готовила обед. В последний день она рассказала мне,

что  мое  пребывание  в  семье,  собственно  говоря,  было  запланировано  совсем  иным

способом. Так как она работала и уже в семь часов должна была быть на рабочем месте,

она подумала, что я буду вставать вместе с Марком и вместе с ним ходить в школу и что

мы  снова  бы  встречались  за  обедом.  Но  так  как  я  долго  спал,  то  бедная  женщина

испытывала невероятный стресс, и бегала со своего рабочего места ко мне и обратно. Мне

было страшно неудобно, как только я подумал, какую услугу я бы оказал семье, если бы

не  спал  так  долго.  Когда  я  ее  спросил,  почему  она  сразу  мне  об  этом  не  сказала,  она

ответила: «Когда я тебя увидела, мне сразу было ясно, что я не смогу с тобой обходиться

иначе».

  Самым прекрасным воспоминанием, связанным с поездкой в Невер, была скамья

для  моления,  который  я  тащил  с  собой  домой.  Марк  был  членом  средней  возрастной

группы  организации  «Австрийский  союз  скаутов».  Они  встречались  раз  в  неделю  в

местной  церкви.  Я  сопровождал  его  и  рассматривал  храм.  Внезапно  я  обнаружил  под

лестницей  небольшую  старинную  скамью  для  моления.  Она  была  полностью  в  грязи  и

покрыта паутиной. Но она привлекла мое внимание.  Сидение скамьи было вырезано из

ореховой древесины, на нем четки и крест.  Ножки походили на выточенные из дерева

колонны.  Поверхность,  на  которую  люди  преклоняли  колени,  и  упор  для  ладоней  был

обит красной гобеленовой тканью. Я был одержим старинной вещью и непременно хотел

ее  иметь.  Руководитель  средней  возрастной  группы  организации  «Австрийский  союз

скаутов»  Марка считал эту идею неподходящей. Но я бы мог, если бы захотел, взять с

собой  на  память  небольшой  молитвослов  или  иконку  из  церкви.  Но  мне  не  хотелось

книжечку, мне хотелось скамью для моления. Я предложил ему денег. Мы сошлись на 20

немецких  марках,  а  затем  я  стал  владельцем  скамьи.  Горд,  как  статуэтка  «Оскара»,  я

вернулся  обратно  в  семью,  принимающую  и  размещающую  у  себя  постояльца  на

временное проживание и возможно содержание, с хорошей вещью. Мама Марка была вне

себя от радости и хотела у меня выкупить скамью для моления.  Но я не позволил себя

уговорить.  Прежде  чем  я  и  моим  школьные  товарищи  поехали  в  Кобленц  обратно  в

Кобленц, я позвонил своим родителям и объяснил им: «Пожалуйста, освободите багажник

автомобиля. Я привезу кое-что с собой».

  Когда  они  на  следующий  день  увидели  меня  и  мой  сувенир,  мои  родители

схватились за голову. Моя мама всего лишь сказала: «Почему, собственно говоря, нашему

сыну на ум всегда приходят подобные идеи?». Хорошая вещь сегодня стоит в доме моих

родителей.  Мы  как-то  раз  попросили  ее  оценить.  Она  датируется  1815  годом  и  обита

оригинальной тканью тех лет.

 В  1979  году  после  летних  каникул  мне  пришлось  сменить  школу,  так  как  наша

гимназия в Мюнстермайнфельде закрылась и школьники старших классов должны были

пойти в другие гимназии. Я подыскал себе гимназию имени Айхендорфа в Кобленце, так

как там был курс обучения музыке. Как всегда, я немного опоздал, так как срок приема в

школу на новый учебный год уже начался. Поэтому мой папа поехал со мной к директору,

и получилось, чтобы меня приняли. Едва ли я был принят в школу, как только разразилась

новая катастрофа. По сравнению с нашей маленькой гимназией в Мюнстермайнфельде с

ее  300  учениками  в  гимназию  имени  Айхендорфа  900  мальчиков  и  девочек.  Каждый  с

недоверием осматривал других. Меня никто не знал. Я был школьником из провинции и

больше  ничего.  Конечно  же,  я  подружился  с  единомышленниками.  Со  школьными

товарищами, которые выбрали музыку в качестве основного направления. Однако о моей

большой страсти к музыке до последнего никто не знал. Также и в этом возрасте был не

очень модно слушать немецкие шлягеры или петь самому. Новичок в городской гимназии,

в  федеральной  земле  и  затем  еще  любитель  шлягеров,  это  у  многих  переполняет  чашу

терпения. По утрам мой папа подвозил меня на автомобиле, который работал в Кобленце.

Во второй половине дня я ехал на поезде домой, и моя мама встречала меня на вокзале.

Для  учеников  старших  классов  как  таковых  классов  не  существовало,  а  каждый

ученик  посещал  курсы,  изучал  три  главных  школьных  предмета  и  различные

дополнительные  школьные  предметы.  Сначала  в  течение  первых  недель  я  пытался

привыкнуть к новой школе. Новая школьная система курсов, полностью новые учителя.

На  первой  неделе,  на  черной  доске,  на  школьном  дворе  были  вывешены  учеников-

участников наших курсов по физкультуре. При приеме в школу все школьники должны

были  назвать  свои  любимые  виды  спорта  и  принять  участие  в  наших  курсах  по

физкультуре.

Однако где была записана моя фамилия? Ладно, нас было более 110 учеников в 11

классе, поэтому можно было  не найти ее в списке. Но даже при третьей или четвертой

попытке  прочтения,  имени  «Бернд  Вайдунг»  найти  в  списке  было  невозможно.  Что