Текст книги "100% Андерс - моя жизнь: правда о Modern Talking, Норе и Дитере Болене"

Автор книги: Томас Андерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

 Глава 16
НАКОНЕЦ-ТО СВОБОДЕН! ВЕСЬ МИР – МОЙ ДОМ.

 Modern Talking стал достоянием истории в первый раз. Наш альбом «In The Garden

Of  Venus»  достиг  только  35-го  места  в  чартах.  Мы  просто  надоели  людям:  все  наши

скандалы,  наше  нытьѐ  и  нервирующие  статьи  в  прессе.  Но  не  только  фанаты  устали,  я

тоже! Наконец-то не было Болена, который постоянно разглагольствовал о том, какой он

крутой и успешный, и который всё оборачивал только к своей пользе.

Я чувствовал себя свободным. Наконец!!!

Мы с Норой наслаждались жизнью и летали по всему свету. Впервые в моей жизни

я совсем-совсем не должен был работать. Я просто жил. Я был опустошѐн, и в первые

недели чувствовал себя парализованным. У меня не было сил даже предствать себя, вновь

выходящим на сцену. Сегодня я бы сказал, что тогда у меня был Burn-out-синдром. Моѐ

тело сигнализировало, что мне нужен был покой и новый источник сил.

Весной  1988  г.  мы  прибыли  в  Гамбург.  В  отеле  (мы  жии  в  ―Atlantic‖)  раздался

телефонный  звонок,  я  взял  трубку.  «Да,  алло»,  сказал  я.  «Привет,  Томас,  это  ты?»,  -

спросил меня голос на другом конце провода.  «Это Томас Штайн». В то время он был

управляющим в фирме грамзаписи Teldec, и он сделал мне предложение быть в качестве

сольного артиста в его фирме. Он предложил мне 4 миллиона марок. Я отказался. Я был

сыт  по  горло  музыкальным  бизнесом,  и  хотел  только  покоя.  Никаких  встреч,  никакого

переполненного  делами  ежедневника,  никаких  фотографов,  никаких  гостиниц,  никаких

затхлых  гримѐрок,  и  никакого  вечно  всем  недовольного  Болена.  Нет,  я  хотел  быть

свободным!  Именно  это  я  и  объяснил  Томасу  Штайну.  Он  был,  конечно,  разочарован

моим отказом, но, думаю, что он понял меня.

Мы с Норой полетели в Лос-Анджелес.

 Хотя у нас были пентхаус в Кобленце и квартира в Берлине, мы искали жильѐ в

ЛА.  Нора  влюбилась  в  этот  город,  в  этот  простор,  в  эту  свободную  жизнь,  без

круглосуточного нахождения под наблюдением, как это было в Германии. После нашего

первого  визита  в  ЛА,  Нора  полетела  туда  ещѐ  раз  с  нашей  секретаршей.  Однажды

вечером, когда я был в Германии, раздался звонок от неѐ. «Привет, это я. У меня для тебя

сюрприз».  «Звучит уже интересно», сказал я ,  «и что же это?» Нора спела в трубку:  «Я

арендовала квартиру. Совершенно замечательные апартаменты в западном Голливуде. И,

знаешь, что прикольнее всего? У нас в соседях Бетти Дэвис». «Ага», сказал я, «это уже

очень интересно».

Должен сказать, что за всѐ то время, что мы жили в Лос-Анджелесе, я видел Бетти

Дэвис один единственный раз. Она стояла на своей террасе, в мохнатом тюрбане и банном

халате и смотрела вдаль.

Эта  голливудская  дива  была  особой  породы.  У  Бетти  Дэвис  была

головокружительная карьера киноактрисы в 30-е гг, и она была в Америке суперзвездой.

Она была замужем 4 раза, а умерла 6 октября 1989 г. во французском Нойлли-на-Сене.

Тем не менее, я видел еѐ однажды живьѐм!

Таким  образом,  мы  с  Норой  расположились  в  этих  апартаментах  в  Западном

Голливуде, всего в 300 м к югу от Sunset Boulevard. Дом принадлежал Мойру Гроссман,

который жил со своей женой в квартире над нами. Это было по-хорошему сумасшедшее

время. Мы познакомились с невероятным количеством увлекательных людей: адвокатами,

артистами, живописцами, писателями… и Этель.

Этель была невероятной: ей было к восьмидесяти, и она выглядела как мама няни

Файн из телесериала «Die Nanny». Тем, кто не видел этот сериал, я охотно опишу Этель.

Она  выглядела  именно  так,  как  типичная  пожилая  дама  из  Беверли  Хиллс:  белые

растрѐпанные  волосы,  длинные  ногти  с  красным  лаком,  всегда  првосходный  макияж  и

всегда типичная американка. Хотя Этель родилась в Канаде, вслед за своим любимым она

переехала в Лос-Анджелес в 40х гг, у пары родился сын.

Судьба  распорядилась  так,  что  она  развелась  с  мужем  и  осталась  матерью-

одиночкой. И это в середине 50х гг. прошлого века! Скандал! Но Этель не сдавалась. Она

была еврейкой, и у неѐ был потрясающий талант насчѐт коммерции. Она размышляла: Что

я умею хорошо делать, чтобы прокормить своего сына?

Что  она  умела  лучше  всего  –  так  это  вязать.  Поэтому  она  наскребла  последние

крохи, купила шерсти и связала чумовой пуловер. Теперь его надо было внедрить в массы.

Без  единого  цента  в  кармане,  она  отправлялась  в  самый  дорогой  универмаг  Лос-

Анджелеса, несколько часов там гуляла туда-сюда и создавала видимость, что она ищет

какую-то определѐнную вещь. Еѐ план был прост: она только и ждала, пока кто-нибудь не

заинтересуется еѐ пуловером.

И  только  спустя  неделю  еѐ  спросили,  где  же  она  купила  свой  пуловер.  Она

поступила умно, и ответила: «О, а я его не покупала, я разработала его сама».

Судьба иногда готовит нам странные пути; также было и в тот раз. Дама, задавшая

тот вопрос, работала в журнале мод, и написала статью об Этель. После еѐ опубликования

Этель  уже  не  знала  куда  деваться  от  поваливших  заказов,  и  на  первые  самостоятельно

заработанные деньги она купила вязальную машинку.

Короче  говоря,  уже  через  несколько  лет  Этель  была  поставщиком  крупнейших

магазинов Америки, и даже лондонский «Harrod‘s» зарабатывал с помощью еѐ пуловеров

неплохие деньги. Она жила в своих люкс-апартаментах в Беверли Хиллс и наслаждалась

жизнью.

Этель была классной! Мы с Норой любили еѐ! Раз в неделю мы ходили ужинать с

ней вместе, и это всегда было отличным развлечением. Однажды мы сидели в «Moustache

Cafe» – ресторане, где в хорошую погоду, а именно как минимум 300 дней в году, убирали

крышу, и получалось, что сидишь прямо под открытым небом. Пришѐл официант с меню

в руке (управляли рестораном французы). Таким образом, официант поприветствовал нас

с французским акцентом и сказал: «Оу, мадам и мсье, какой прекрасный вечер. Звѐздное

небо и лунный свет над пальмами. Ни облачка, ни дождинки, о-ля-ля». На это Этель лишь

сухо  изрекла:  «Привет,  молодой  человек,  мы  тут  не  для  того,  чтобы  выслушивать

рассусоливания  о  погоде!  Я  хочу  есть,  дайте-ка  меню».  Мы  с  Норой  обомлели.  Такова

была Этель: к чему заниматься пустой болтовнѐй, если можно всѐ делать быстро и гладко?

Этель была взрывной. Она позволяла себе есть то, что ей было нельзя, постоянно

закупала сама продукты для дома. «Но, привет», говорила она нам всегда, «мне осталось

жить два дня». Она водила Chevy цвета красный металлик, и перед каждый поворотом

сигналила гудком: могло случиться так, что юные хулиганы слишком резво носились по

Беверли Хиллс и это нужно было предусмотреть. Мода – была еѐ особенной страстью. На

своих  престарелых  пальцах  она  носила  дорогие  бриллиантовые  украшения.  Также  она

любила  яркие  цвета.  Однажды  мы  заехали  за  ней  перед  обедом  –  а  Этель  была  вся  в

оранжевом:  оранжевый  лак  для  ногтей,  оранжевая  губная  помада,  оранжевая  шѐлковая

кофта с глубоким декольте, оранжевые шѐлковые брюки и золотистые туфли. И это в 78

лет!

Чтобы  брюки  не  развевались  свободно  у  щиколотки,  у  неѐ  были  специальные

меховые ободки золотистого цвета, в которые она заправляла концы брюк. Каждый такой

ободок  был  снабжѐн  ещѐ  и  золотистыми  колокольчиками  (у  чудаковатого  дизайнера

Харальда  Глѐкклера  это  было  по-настоящему  отличительной  чертой),  которые  динь-

динькали от каждого еѐ шага. Когда мы уже уезжали из ресторана в тот раз, от силы 22-

летний  парковщик  взглянул  на  ноги  Этель  и  с  ухмылкой  спросил:  «О,  а  это  ещѐ  что?»

Этель  была  польщена,  и,  со  словами  «I  designed  it,  Darling!»,  дала  парковщику  свою

визитку. Я едва удержался, чтобы не расхохотаться.

Однажды  Этель  навещала  нас  в  Германии.  Мы  как  раз  были  на  ферме  близ

Кобленца и пригласили еѐ на Рождество к нам. Перед приездом она сказала, что приедет

на  10  дней.  Таким  образом,  22  декабря  я  приехал  в  аэропорт  Франкфурта  на  своѐм

лимузине Jaguar и ждал Этель. Когда открылась дверь из пограничного контроля, меня

чуть  не  хватил  удар.  Я  привык,  что  Нора  путешествовала  с  кучей  багажа,  но  дорогая

Этель переплюнула даже мою жену. Этель, конечно, не без помощи носильщиков, тащила

с собой 8 чемоданов. На 10 дней!

Мы горячо поприветствовали друг друга, и я спросил еѐ, зачем ей столько поклажи.

«Darling», пояснила она мне, «в Германии всегда так холодно, поэтому я взяла с собой 4

меховых  пальто,  3  обычных  зимних пальто,  20  кашемировых  свитеров  и  т.д.  и  т.п.».  Я

удивлѐнно поглядел на неѐ и довѐл до еѐ сведения, что Германия расположена посреди

Европы, а не за Полярным кругом.

Понятно, что еѐ чемоданы не  влезли в мою машину, и полчаса спустя мы целой

колонной, включая 2 машины такси, отправились в Кобленц.

Два  года  спустя  мы  с  Норой  и  Этель  завтракали  воскресным  утром  в  «Beverly

Hilton Hotel». И тут она заявляет: «Дорогие мои, вам ничего не бросается в глаза?» «А что

нам должно в глаза-то броситься? Ты выглядишь как обычно», ответила Нора. «Дорогая, в

я сделала подтяжку век. Они ещѐ немного отѐкшие, но через 3 недели всѐ будет как надо».

Я чуть не подавился своим йогуртом. Передо мной сидела 81-летняя женщина, которая 2

недели назад сделала подтяжку век. Невероятно! Когда я рассказал эту историю друзьям в

Германии, мне вообще никто не поверил. «Да, и что говорит твой врач?», поинтересовался

я. «А что он должен сказать, дорогой? Он говорит, что глазки у меня выглядеть отлично.

Правда,  во  время  обследования  они  определили,  что  у  меня  злокачественная  опухоль

нижней челюсти». «Как опухоль?», спросил я в ужасе. «А, да ладно», сказала она, «я уже

прохожу лечение. В моѐм возрасте опухоли быстро не растут. Но глаза  у меня будут –

просто отпад», быстро сменила она тему.

Полгода спустя, когда я был в Германии, Этель положили в больницу. Дела у неѐ

были плохи: у неѐ были боли и она больше не могла нормально говорить. Я позвонил ей в

палату однажды вечером, но уже через 5 минут разговор пришлось закончить. «Томас»,

сказала она мне тихим голосом, «мне очень больно, когда я говорю. Давай созвонимся на

следующей  неделе,  когда  мне  станет  лучше».  Я  попрощался  с  Этель  и  в  этот  момент

понял,  что  слышал  еѐ  голос  в  последний  раз.  В  оцепенении,  я  сел  за  рояль,  и  написал

песню «Dance In Heaven», которая позже появилась на моѐм альбоме «Down On Sunset».

(Как мы знаем, песня была уже на следующем альбоме. – Пер.)

Этель  умерла через несколько дней. Мы с Норой  бесконечно скорбели в связи  с

потерей этой великой и  уникальной женщины. Даже сейчас я, неизменно с  улыбкой на

лице, иногда вспоминаю о дорогой Этель.

Глава 17
Я НЕ МОГУ ЖИТЬ БЕЗ МУЗЫКИ… БЕЗ ДИТЕРА –
ЗАПРОСТО!

 Я  любил  жить  в  солнечном  Лос-Анджелесе.  Когда  я  по  утрам  в  ванной  чистил

зубы,  глядя  на  две  пальмы,  покачивающие  своими  ветками  на  ветру.  Затем  я  шёл  в

фитнес-студию или на пляж, обедал в Sunset Plaza или в ресторане «Ivy‘s», а потом шёл по

магазинам  на  Rodeo  Drive или  на  Melrose Drive.  Вечера  проводил  в бистро  «Garden», в

«Spago» или «Orangerie». Иногда вѐл ни к чему не обязывающие беседы с менеджерами и

артистами.

После  полугодовой  музыкальной  паузы  что-то  во  мне  начало  покалывать,  мне

чего-то не хватало. Я встретился с певцом Питером Сетера, вокалистом группы Chicago,

чтобы  поговорить  о  продюсировании.  Мы  сидели  в  кафе  и  говорили.  Он  был  под

впечатлением  от  меня  и  хотел  продюсировать  мои  записи.  Также  я  говорил  с  Барри

Манилоу, Эриком Кармен и Лайонелом Ричи. Судьба проект зависела от затрат. Лайонел

Ричи  просил  100  000  долларов  за  одну  свою  песню.  Барри  Манилоу  хотел  60  000

долларов, а Питер Сетера настаивал на открытых условиях финансирования. Если ему не

понравится  готовая  версия  песни,  он  хотел  иметь  возможность  начать  продюсирование

заново. Мы перезванивались, и однажды я поймал его за рыбалкой нахлыстом в Монтане.

Окей! Это не по мне. Нахлыст и европейский артист, который хочет потратить миллион

долларов на свой альбом – просто не сочетаются вместе.

 В  Германии  я  установил  контакт  с  фирмой  грамзаписи  East-West-Record,

тогдашней  Teldec.  Со  мной  хотели  заключить  контракт,  и  мы  встретились,  чтобы  всѐ

обговорить. Один из представителей фирмы в какой-то момент поведал мне, что на фирму

звонил Дитер Болен, и хотел предостеречь их насчѐт меня, что я, якобы, не умею работать

профессионально, и что лучше будет, если они со мной никаких контрактов заключать не

станут. У меня это просто не укладывалось в голове: что за наглость!

К  счастью,  на  фирме  не  приняли  всерьёз  сплетни  Дитера,  и  заключили  со  мной

договор.  Как  я  позже  узнал,  Дитер  также  звонил  в  различные  телепередачи,  чтобы

напакостить  мне.  По  его  словам,  я  всегда  в  последнюю  секунду  отказываюсь  от

выступлений и безумно непунктуален. Он распространял про меня также и другие слухи,

которые были абсолютной ложью.

Ещё  во  времена  Modern  Talking  случилась  одна  история  в  Барселоне.  После

выступления фирма грамзаписи организовала для нас  ужин. Я был зверски голоден, но

никак не мог решить, что заказать. На что Дитер сказал мне: «Да Боже мой, просто закажи

всѐ, что есть в меню, а потом выберешь что тебе по душе». Я сказал: «У тебя не все дома?

Я  же  не  могу  попросить  20  блюд!»  На  что  он:  «Да  насрать,  фирма  заплатит».  Тогда  я

заказал  всего  два  блюда,  которые  мне  больше  всего  понравились,  и  это  было

оправданным. Несколько лет спустя, когда у меня уже вышел сольный альбом, я услышал,

что Дитер рассказывал всем направо и налево, что я в каждом ресторане всегда заказываю

всѐ, что есть в меню, хотя вообще-то почти ничего потом не ем. Вот как он всѐ вывернул

наизнанку! Типично для Дитера; такое поведение я считаю очень недостойным.

Итак,  в  1989  г.  я  подписал  свой  контракт  с  East-West  и  записал  свой  первый

сольный альбом, спродюсированный Петером Рисом, Аланом Тарни и Гасом Дадженом.

Петер  Рис  и  по  сей  день  остаѐтся  одним  из  моих  ближайших  «музыкальных»

друзей. Я познакомился с ним ещѐ во времена моего турне с Томми Орнером. Тогда он

выступал как сольный артист под именем Гилберт, и у него был хит средних масштабов

«Ferien  unterm  Apfelbaum»  (Каникулы  под  яблоней).  С  тех  пор  Петер  стал  успешным

продюсером, который писал и продюсировал хиты для артистов с громкими именами. Для

моего  альбома  «Songs  Forever»  он  записывал  вокальные  партии.  Петер  –  один  из  моих

лучших друзей.

С  Аланом  Тарни,  который  знаменит  продсированием  Shadows,  Клиффа  Ричарда,

Дэвида Кэссиди, Тома Джонса и норвежской группы a-ha, я связь не поддерживаю. В его

лондонской студии я провѐл только полдня и записал там 3 песни. И всѐ. Помню, тогда я

был слегка простужен, и мне приходилось постоянно сморкаться. И, вот, я в этой студии

пел  одну  песню  за  другой,  но  голос  мой  звучал  «в  нос»,  и  я  чувствовал  себя  не  очень

хорошо.

Спустя  примерно  час,  когда  я  спел  3  песни,  я  подумал,  что  сейчас,  собственно

говоря, начнѐтся работа над записью, так называемая отшлифовка. Но Алан Тарни только

сказал: «Супер! Всё окей». Я потерял дар речи, однако, не решился возразить. Это была

самая неудовлетворительная студийная сессия в моей жизни.

Несмотря на это, одну из тех песен я особенно люблю:  «Soldier». Эту песню я и

сегодня исполняю почти на каждом шоу.

Гас Даджен был совершенно особенным. Он был продюсером Элтона Джона, но в

то  же  время,  не  от  мира  сего.  Он  водил  Mercedes-SL,  будучи  уверенным,  что  улицы

принадлежат  ему  одному,  и  мог  водить  так,  как  ему  заблагорассудится,  как  палач,  не

понимавший возможных последствий.

Я  регулярно  «принимал  ванну»  из  холодного  пота,  когда  ездил  с  Гасом  в  одной

машине. Он просто игнорировал правила дорожного движения. К сожалению, его стиль

вождения и убил его. В 2002 году во время тяжёлого ДТП он и его жена Шейла погибли на

месте.

Свои песни я записывал в доме Алана Парсонса: усадьбе в полутора часах езды к

югу от Лондона, прямо посреди степи! Это было огромное имение, в непосредственной

близости от кладбища. Алан тогда в километре от того места купил новый дом, а старый

дом, вместе со студией, по дружбе, предоставил в наше с Гасом Дадженом распоряжение.

Там  мы  с  Гасом  жили  в  полном  одиночестве.  Дом  был  по-настоящему  огромным,  с

импозантным парком.

Моя  комната  была  в  одном  конце  дома,  а  комната  Гаса  –  в  другом.  Гас  мне

нравился:  он  был  весѐлым,  разговорчивым  и  открытым.  Только  его  манера  работать

выводила  меня  из  себя.  Он  был,  как  говорят,  «сова».  И  не  такая  нормальная  «сова»,

которая ложится спать около 2 часов ночи, а встаёт в 10. Нет! Гас не вставал раньше 16

часов, и не приступал к работе раньше 18. Я же отношусь к «жаворонкам», я наслаждаюсь

спокойствием  раннего  утра,  и  не  спеша,  начинаю  новый  день.  Я  встаю  около  8  утра,

немного завтракаю после банных процедур – так для меня начинается хороший день. С

Гасом в этом плане мы были экстремальными противоположностями.

К  счастью,  Алан  предоставил  нам  свою  домохозяйку,  она  приходила  по  утрам

готовить  нам  завтрак.  Столовая,  или  лучше  сказать,  обеденный  зал  –  был  огромным

зимним садом с 12-метровым столом на 26 человек. На одном конце стола нам с Гасом и

накрывали.  Превосходный  фарфор  и  всегда  вся  палитра  английских  блюд-для-завтрака.

Сладкий хлеб, лосось, колбасы, яичница и тосты, солёное масло, апельсиновый мармелад

и каши, овсяные хлопья, так любимые в Англии. И всё было бы замечательно, если бы Гас

не вставал с постели в 16 часов. В 9 утра я, выйдя из душа, уже был готов к новому дню и

полон сил. Перекидывался парой фраз с домохозяйкой, и ждал Гаса. Далеко заполдень он

вошѐл в комнату, и жестикулировал и разговаривал и размахивал руками передо мной так,

что мне хотелось нажать на кнопку  «Reset», как будто речь шла о регулировке степени

сознания.

Гас наслаждался завтраком, и его нисколько не смущало, что лосось пролежал на

серебряной тарелочке уже 8 часов, а что яичница выглядела уже совсем не как яичница.

Он  кушал,  рассказывал  что-нибудь,  а  потом  ушѐл  в  парк  и  делал  разминку.  Около  18

часов пришѐл его звукоинженер и они скрылись в студии. Я всѐ ещѐ был «свободен», и в

другом крыле дома в тысячный раз играл с «Flipper»-автоматом.

Около  22  часов  пришёл  Гас,  совершенно  спокойный,  и  сказал,  что  теперь  он

проголодался  и  надо  бы  поехать  покушать.  Мы  поехали  в  единственный  паб  Ортеса:

«King  George».  Низкие  потолки,  всѐ  отделано  тѐмным  деревом,  пара  человек  у  стойки,

пившие английское пиво, и меню, высмеивающее диету. Несмотря на это, я нашѐл там то,

что мне могло бы придтись по вкусу: ―Coq au Vin‖. Я подумал, что ничего страшного в

этом  нет.  Но  я  ошибался!  Отвратительная  куриная  кожица  с  чесноком,  утопленная  в

бутылке  красного  вина.  Что  заказал  Гас  –  я  уже  не  помню.  Но,  кажется,  ему  там

понравилось, и на следующий день он непременно хотел приехать в «King George» снова.

Через  два  часа  мы  снова  вернулись  домой,  и  я  уже  чувствовал,  как  скачет  моѐ

внутриглазное давление.

Разве не было бы теперь хорошей идеей немного поспать? В обычной ситуации да,

но  я  ведь  не  спел  ещѐ  ни  одного  звука.  Моя  работа  началась  в  3  часа  ночи.  Я  был

смертельно уставшим. И в таких условиях я проработал целую неделю.

Мой счастливый день случился в среду: в «King George» был выходной. Поэтому

мы поехали в маленький городок в 15 км от нас и оказались в индийском ресторане. Это и

по сей день остаѐтся моим самым превосходным посещением индийской кухни. Но это,

возможно,  оттого,  что  после  подземелья  «King  George»  любая  другая  еда  казалась

изыском.

Мы с Норой созванивались ежедневно, и я рассказывал, в каких жалких условиях я

живу. «Ах, ты бедняжка, мне так жаль, знаешь что, давай я просто приеду к тебе», сказала

она однажды «Как это ты просто ко мне приедешь?», спросил я, «ты же в Лос-Анджелесе,

это ведь не за углом тут». «Аах», ответила она, «я что-нибудь придумаю».

Через  два  дня  Нора  стояла  перед  дверью.  Перелѐт  первым  классом  из  Лос-

Анджелеса и шофѐр сделали всѐ возможное. Спустя ещѐ один день она заявила мне «Это

невыносимо», и уехала обратно. Сначала шофѐр, затем снова перелѐт первым классом в

Лос-Анджелес. Буквально первоклассная машина по выбрасыванию денег.

Мой  альбом  «Different»  вышел,  но  успехом,  к  сожалению,  не  пользовался.  По

крайней  мере,  не  в  Германии.  Сингл  «Love  Of  My  Own»  достиг  14  места  в  чартах  (На

самом  деле  24го.  –  Пер.),  а  альбом  туда  вообще  не  попал.  Песня  ―Soldier‖  была  №2  в

Восточной Европе, и была на высоких позициях в хит-парадах Азии и Южной Африки. В

связи с этим, от лондонского агента я получил запрос на турне в Республике-у-мыса.

 Многие артисты в то время бойкотировали ЮАР в знак протеста против политики

апартеида президента Клерка. Я был в нерешительности. О ситуации в стране я узнавал

только с подачи СМИ. Хотя я знал, что права человека там нарушаются, но разве в ГДР

было не то же самое? Или частично в южных штатах США? Я сам видел, как обращались

с  «цветными» на  улицах Лос-Анджелеса: как  угодно, но не как в  «Конвенции о правах

человека». Во время переговоров с агентом я поставил условие, что представители всех

рас  могли  бы  прийти  на  мой  концерт.  По  факсу  мне  пришло  подтверждение,  и  через

неделю ко мне в Кобленц приехал менеджер, чтобы подписать контракт.

Мы  сидели  у  меня  в  кабинете  и  обсуждали  все  вопросы:  сколько  будет  шоу,

сколько посетителей, техники, проезд, проживание, и конечно, оплата. Всего должно было

быть 8 шоу: 2 в Йоханнесбурге и 6 в Сан-Сити.

Сан-Сити  был  развлекательным  комплексом  в  глуши  ЮАР.  Земля,  или  лучше

сказать,  местность  называлась  «Бофутетсвана»  на  северо-западе  страны,  особое  место

отдыха. Азартные игры были запрещены во всей ЮАР, кроме Сан-Сити. Каждый уик-энд

тысячи южноафриканцев приезжали туда, в 150 км от Йоханнесбурга.

Нора  обговорила  с  агентом  стоимость  билетов,  и  в  последнюю  очередь  –  мой

гонорар. Мне предлагалось 750 000 марок за 8 шоу. Я никогда не забуду, как Нора взяла

калькулятор, возбуждѐнно понажимала на кнопки, и через 2 минуты сказала:  «У меня к

вам следующее встречное предложение: мой муж даст 8 концертов за 1 миллион марок! Я

оставлю  вам  наш  номер  телефона,  чтобы  вы  со  своими  коллегами  в  Лондоне  могли

посовещаться. Мы с мужем пока пойдѐм, погуляем, и у вас 15 минут на размышления».

Агент  как  язык  проглотил.  Было  бы  наглостью  позвать  его  в  Кобленц  и

шантажировать. Требование к оплате никаким образом не связано с доходами и т.д. Мы с

Норой вышли из комнаты. Я сказал ей, чтобы она не перегибала палку. 750 000 марок за

несколько концертов – неплохие деньги, и сделка хороша только в том случае, когда обе

стороны остаются довольны. Но Нора (как всегда) оставалась упрямой.

Через 15 минут мы снова вошли в комнату. Агент улыбнулся и сказал нам: «Сделка

просто  замечательная!  Миллион  марок  за  8  концертов».  Нора  посмотрела  на  меня  и

сказала: «Миллион марок ведь лучше, чем 750 000, или как»? Она расплылась в улыбке.

Первый раз я полетел в Сан-Сити в сентябре 1988 г, во второй раз – в марте 1989.

Город  был  воплощением  мечты.  Никакого  апартеида  я  не  заметил.  Наш  сценический

менеджер  Билл  был  «цветным»,  и  очень  классным  малым.  Работу  свою  он  делал

превосходно. Также многие из его коллег были «цветными». Правда, в Йоханнесбурге я

выдел отдельные «автобусы для белых людей» и «автобусы для чѐрных людей» Но в Сан-

Сити и белые и чѐрные работали вместе и уважали друг друга.

Мой  концертный  зал,  «Superbowl»  был  гигантский.  Это  была  арена  для  8000

человек  с  превосходной  сценой.  Для  своего  шоу  я  хотел  белый  фон  на  сцене:  белое

полотно  сзади,  белое  покрытие  пола.  Каждое  моѐ  желание  исполнялось.  Моя  гримѐрка

была  определѐнно  площадью  в  200  кв.м.,  и  отделялась  дверью  от  гримѐрки  моих

музыкантов. У меня было 2 слуги, которые стояли у моего буфета и по глазам читали мои

желания.  Хотите  немного  салата  или  индийского  карри  или,  может  быть,  оладьи?  В

качестве аперитива белое вино или джин-тоник?

За  2  недели  до  меня  тут  гостем  был  Барри  Манилоу,  а  после  моих  концертов

должна  была  приехать  Лайза  Минелли.  Это  было  бесподобно!  Каждый  мой  концерт

проходил  при  аншлаге  и  был  абсолютным  успехом.  ВОТ  ЭТО  Я  НАЗЫВАЮ  ШОУ-

БИЗНЕСОМ!

В Сан-Сити один 5-звѐздочный отель стоит по соседству с другим. Там были поля

для гольфа и казино. Для меня Сан-Сити был таким  «диснейлендом для взрослых». По

выходным там творилось что-то невообразимое: приезжали люди из Йоханнесбурга или

Дурбана и отрывались. Прежде всего, они хотели развлечений. Для этого-то меня туда и

позвали. Мужики шли по вечерам играть в казино, их жѐны – шли на Томаса Андерса.

Для  нас  с  Норой  те  3  недели  в  Сан-Сити  были  райским  временем.  Выступать  я

должен был только по выходным, в будние дни я был свободен. Мы жили в номере 5-

звѐздного  отеля,  наши  музыканты  тоже.  Для  нас  всех  это  были  каникулы.  В  отеле  был

огромный  бассейн,  устроенный  как  озеро:  вода  в  разных  частях  бассейна  была  разной

температуры.

Посреди  бассейна  был  «полуостров»,  на  котором  располагался  ресторан.  Там

работала темнокожая девушка, и она попросила у меня автограф. Глупо, но у меня с собой

не было ни одной карточки, поэтому Нора сказала, что это не проблема и она сходит за

ними в наш номер. И, вот,  я сижу за столом, жду  свою  жену. Когда она пришла через

четверть часа, и я хотел подарить юной девушке карточку с автографом, оказалось, что я

забыл как та выглядит. Не подумайте, что я расист или злой человек, ничего подобного!

Но в том ресторане работали чуть ли не две дюжины девушек, похожих друг на друга как

две капли воды.

Я подошѐл к метрдотелю и сказал: «Одна из ваших работниц пожелала карточку с

автографом. К сожалению, я забыл кто именно». Итак, всех официанток выстроили в ряд

и та, что хотела автограф, должна была «выйти из строя» вперѐд. Никто не сдвинулся с

места,  потому  что  они  боялись  своего  босса.  Передо  мной  стояли  15  официанток.  Все

темнокожие.  Все  одинаково  одетые  и  все  на  одно  лицо.  И  все  смотрели  в  пол.  Я

чувствовал  себя  комиссаром  полиции  на  опознании  преступника.  Для  меня  это  было

чудовищно неловкая ситуация. Я сказал им: «Я оставлю карточку с автографом там, на

столе, у выхода. Кому надо – возьмите».

Я  потом  не  уточнял,  кто  взял  ту  карточку,  но  после  того,  как  мы  пообедали,  со

стола она исчезла.

В Сан-Сити чувствуешь себя королѐм. Однажды мы с Норой проголодались, но из

номера выходить не захотели, поэтому мы заказали еду в номер. Когда я делал заказ, мне

заявили,  что  по  причине  удалѐнности  ресторана,  доставка  потребует  определѐнного

времени, но максимум – это 25 минут. Нет проблем. После 45 минут ожидания я снова

позвонил, и мне ответили, что девушка с нашей едой уже в пути. Прошло ещѐ полчаса, но

никто не приходил. Я снова позвонил в Room-Service и получил ответ, что девушка уже

давным-давно ушла.

Через  два  часа  выслали  ещѐ  одну  девушку  на  поиски  той,  первой.  Нашли  еѐ

быстро:  бедняжка  стояла  все  два  часа  с  нашими  тарелками  перед  эскалатором  и  не

решалась  ступить  на  него,  потому  что  видела  это  «чудо»  впервые  и  не  знала  как  оно

функционирует. Она перепугалась, покрылась холодным потом, но не решилась вернуться

на кухню, чтобы попросить помощи.

Директор отеля принёс нам свои извинения, и распорядился принести нам свежий

ужин. К счастью, ту несчастную девушку не уволили: я специально попросил директора

не делать этого. По крайней мере ей объяснили принцип работы эскалатора.

После нашего шоу в Йоханнесбурге я полетел во Франкфурт без Норы: в Германии

у меня были важные дела. Нора с подружкой остались в ЮАР на пару дней одни. Едва я

успел  уехать,  случилась  следующая  неприятность.  У  Норы  было  невероятно  много

невероятно  дорогих  украшений.  К  примеру,  она  всегда  носила  инкрустированные

бриллиантами часы от Baume&Mercier и множество колец с бриллиантами. По пути на

завтрак она вспомнила, что забыла нанести на руки крем. Поэтому она вернулась в номер,

положила украшения, стоимостью 100 000 марок, на кровать и пошла в ванную. Площадь

номера была 200 кв. м, поэтому можно было и не заметить, если кто-то приходил в номер.

Выйдя  из  ванной,  Нора  увидела,  что  постель  поменяли  –  и  все  украшения  исчезли!

Катастрофа! Нора наорала на горничную, убиравшую в номере по соседству, но так как та

не  знала,  что  вообще  произошло,  то  начала  только  реветь.  Придя  в  бешенство,  Нора

позвонила  директору  отеля.  Тот  объяснил  моей  жене,  что  если  горничная  отправила

постельное бельѐ в стирку, то она выкинула его в 20-метровую шахту, ведущую прямо в

прачечную.  Нора  отправилась  прямиком  в  ту  прачечную,  в  подвал.  Комната  была  по

меньшей мере 50 кв.м. по площади, и завалена грязным бельѐм. И вот, Нора, которая была

очень  брезгливой,  и  которая  никогда  в  жизни  не  брала  всякое  грязное  тряпьѐ  в  руки,

взгромоздилась на гору белья и начала разгребать его. Так как нашу постель отправили

туда  всего  несколько  минут  назад,  к  счастью,  искать  пришлось  сравнительно  недолго.

Когда она мне эту историю рассказала позже по телефону, я чуть не лопнул со смеху.

Похожая  история  приключилась  с  ней  ещѐ  раз  в  Кобленце.  Ещё с  самой  нашей

свадьбы, Нора всегда ездила на машинах Porsche, регулярно заказывая новейшую модель.

Через пару дней после того, как её старую машину забрали, в дверь позвонили. Открыв, я

увидел продавца Porsche, который вручил мне пластиковый пакет. Я был в недоумении, и

спросил: «Как? Что это за сумка?» Он ответил только: «Я ничего оттуда не брал». Я не

понял ни слова, взял сумку и распрощался с ним.

Когда  я  открыл  сумку,  я  обомлел,  и  медленно  снова  закрыл  её.  Потом  снова

открыл.  Пакет  был  полон  наличных  денег.  28  000  марок.  Я  подошёл  к  Норе  и  сказал:

«Слушай, твой продавец Porsche только что всучил мне пакет с 28 000 марок. У тебя есть