![](/files/books/160/oblozhka-knigi-evangelie-lyucifera-186725.jpg)
Текст книги "Евангелие Люцифера"
Автор книги: Том Эгеланн
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– А почему этот манускрипт называется Евангелие? Принято считать, что евангелия рассказывают о жизни и учении Иисуса Христа?
– Вот именно. Отец Церкви Иоанн Златоуст [52]52
Иоанн Златоуст(ок. 347–407) – архиепископ Константинопольский, богослов, почитается как один из трех Вселенских святителей и учителей вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом.
[Закрыть]утверждал в 398 году, что такое название было введено еретиками для того, чтобы поиздеваться над Библией.
– Значит, текст Евангелия все-таки сатанинский?
– Nee, nee. [53]53
Нет-нет (нидерл.)
[Закрыть]Если верно, что манускрипт был написан за две-три тысячи лет до Рождества Христова, то тогда не существовало никакого Сатаны в том виде, в каком мы его знаем по Библии. Были сомнения, не слишком ли произвольно древний манускрипт рассказывает о жизни падшего ангела. Того ангела тьмы, который со временем превратится в Сатану, каким мы его знаем. Это плохо воспринималось в некоторых кругах! Подумайте, какая еретическая мысль, что восстание ищущего истины ангела против самодовольного Бога имело под собой твердую почву! Представь себе, что Сатана стал героем в этой истории – подчиненный, который осмелился протестовать и был наказан чересчур жестоко.
– Зачем говорить о мифологии древних времен. Никто не воспринимает буквально эти сказки о богах.
– Precies! [54]54
Именно так! (нидерл.)
[Закрыть]Это лишь одна из многих теорий. Другая, еще более пугающая, теория рассказывает, что в Евангелии Люцифера названа точная дата Армагеддона, [55]55
Армагеддон– в авраамических религиях место последней битвы добра со злом в конце времен.
[Закрыть]гибели Земли.
– Армагеддона? Разве это не христианское представление?
– Ты совершенно прав. А парадоксальным – и для некоторых пугающим – в этой связи является то, что Евангелие Люцифера старше христианского пророчества на несколько тысяч лет.
– Но из этого не следует, что пророчество верное.
– Конечно. Nee, nee.Но христианские пророчества базируются на более старых мифах и воззрениях. Представление христиан об Армагеддоне может быть взято из Евангелия Люцифера.
– Что же случилось с манускриптом на Вселенском соборе 325 года в Никее?
– Среди многих тем, стоявших в центре внимания епископов и Отцов Церкви, была тема ереси. То есть, в сущности, они говорили об инакомыслящих. Вселенский собор в Никее считается одним из первых форумов, где христиане обсуждали что-то коллегиально. Перед епископами стояла задача уничтожить все тенденции к отклонению от единой религиозной линии. И в частности, например, точку зрения ариан, [56]56
Ариане– последователи учения пресвитера Александрийского Ария (ум. в 336). Арий в 318 г. начал полемику с Александром, епископом Александрийским. По мысли Ария, Бог Сын не вечен, не существовал до своего рождения, не может полагаться безначальным. Ариане предлагали признать Бога Сына «частью Единосущего».
[Закрыть]которые считали, что Иисус не был по природе своей таким же божественным, как сам Бог. Поплатились за свои взгляды и гностики. А в качестве совсем маленького довеска принято решение уничтожить древний текст «Пророчества Ангела Света». Сжечь его. Более всего это решение напоминало символический акт.
– Но его не сожгли?
– Достоверно это не известно. Но похоже, что либо весь манускрипт, либо его части сохранились.
– Откуда эти сведения?
– Упоминания о Евангелии и цитаты из него обнаружены в других источниках того времени. На протяжении всей истории в неортодоксальной религиозной среде циркулировали короткие фрагменты, предположительно копии отдельных разделов Евангелия Люцифера. Но только в 1970 году в Египте обнаружилась – предположительно – часть этого манускрипта. К сожалению, этот текст пропал в том же году вместе с Джованни Нобиле, который привез его для изучения в Рим.
– По сведениям Альдо Ломбарди, по сей день неизвестно, что стало с профессором и с манускриптом.
– Я знаю эту историю. Ееп tragedie.Его убили экстремисты – религиозные фанатики. – Дирк сел поудобнее. – И что же ты собираешься предпринять теперь?
– Ну, есть же объяснение всему. Манускрипту. Убийствам. Так что я буду продолжать поиск, пока не разберусь, что к чему. Надеюсь, Альдо Ломбарди мне поможет.
– Альдо, пожалуй, единственный человек на свете, так много знающий об истории Евангелия Люцифера. – Он закашлялся. Сухим надрывным кашлем. – Бьорн, могу я попросить тебя об одной услуге? Я хочу кое-что предложить.
– Что именно?
– Я хочу, чтобы Моник была с тобой.
Трудно сказать, кто из нас двоих был больше изумлен. Моник издала странный горловой звук и опустилась на край кровати. Что-то быстро написала в блокноте, показала. Дирк покачал головой. Она положила на его руку ладонь и сжала ее.
– Моник? – повторил я, вернув самообладание.
– Чтобы действовать вместе с тобой.
– Но почему?
– Она – прекрасная помощница, поверь мне, я ее знаю!
– Действовать вместе? – спросил я, затягивая время, чтобы успеть переварить предложение.
– Она может стать твоим помощником, ассистентом, называй как хочешь.
Не каждый день пожилой муж пытается навязать мне свою молодую супругу. Я не знал, что сказать.
– Мне надо ехать в Париж, Каркассон и Рим, – пробормотал я уклончиво.
– Моник тебе пригодится. Она знает эти места.
– На автомобиле!
– Моник водит автомобиль.
– На крохотном «Ситроене-2CV»!
– Белтэ… Можно ей с тобой поехать? Ну пожалуйста. Ты принимаешь мое предложение?
Я перевел глаза с Дирка ван Рейсевейка на Моник, которая что-то написала. Он прочитал, но не прокомментировал. Я не знал, что сказать. Больше всего я люблю работать один. Но в пользу Моник говорило то, что я с самого начала был очарован ею.
– Бьорн?
– Конечно, – вырвалось у меня. – Конечно.
Вот так Моник вошла в мою жизнь.
XII
ПАУК
ПАРИЖ
6–7 июня 2009 года
1
На следующее утро я из Амстердама отправился в Париж, погруженный в болото из множества вопросов и подавленного ужаса, сопровождаемый моим вновь приобретенным оруженосцем Моник, которая молчаливо, как сфинкс, восседала на пассажирском сиденье. Она взяла с собой вязанье, целиком поглотившее ее внимание. Мне казалось, что иметь спутника во время автомобильной поездки очень приятно, но несколько мешало то, что она была немой. Иногда я пытался завязать с ней что-то вроде беседы, но трудновато читать ответы на скорости в сто километров в час. Большей скорости мой автомобиль осилить не мог. Даже на автобане. Даже вниз по склону. Даже при попутном ветре. Моя Болла – маленький «Ситроен-2CV», очень напоминающий консервную банку на четырех колесах со слабым «резиновым» моторчиком.
Моник взяла с собой много багажа. Я хочу сказать – очень много багажа. Она производила впечатление дамы, которая будет приглашена на торжественные обеды, рок-концерты, карнавалы и пижамные вечеринки и поэтому должна иметь с собой все, что нужно для каждого случая. Любая женщина хочет хорошо выглядеть, но, когда продолжительность поездки заранее не известна, знает, что обуви, косметики и парфюмерии надо брать по минимуму. В Болле места совсем немного, к счастью, в ней есть заднее сиденье. Туда-то я и сложил резервный запас чемоданов, больших и маленьких сумок и пакетов Моник. Под всей этой кучей прятался мой чемодан. В нем были смена одежды, туалетная сумочка с зубной пастой, зубной щеткой, дезодорантом и пачкой давно просроченных презервативов.
На автозаправке под Антверпеном мы заказали кофе и багеты. Сидели за пластиковыми столами в окружении семейств с кричащими детьми и пузатых шоферов-дальнобойщиков. Мы привлекли внимание. Моник имела вид очаровательной супруги изысканного посла. Я же тянул не больше чем на лакея этого самого посла. Сбежавшего с легкомысленной супругой своего господина.
Моник открыла маленький блокнот, который был ее горлом и голосом. «Waarom ееп auto?»– написала она, беззвучно засмеялась, зачеркнула написанное и продолжила: «Почему автомобиль? Почему не самолет?»
– Потому что они контролируют списки пассажиров!
Мой ответ прозвучал как откровенная паранойя. Я услышал это сам. Моник не стала уточнять. Она понимающе кивнула – как будто сама принимала участие в этой игре или была частью моего безумия – и смахнула что-то прилипшее к верхней губе.
2
Мы прибыли в Париж к вечеру и получили два последних остававшихся свободными номера в затрапезной гостинице в Клиши. Я поставил машину между черным «БМВ» и «мерседесом» цвета мокрого асфальта. Моя Болла розовенькая с черными пятнышками.
Приняв душ и отдохнув, мы встретились у стойки регистрации. Моник воспользовалась своей косметикой. Щеки и лоб напудрены, глаза и губы подкрашены, словно она боялась забыть, как она, вообще-то, выглядит. Фигурой в поблескивающем серебристом платье и прической она напоминала какую-то кинозвезду, имя которой я забыл.
– Я не знал, что ты выслала своих фрейлин вперед, – сказал я.
Она улыбнулась.
– Хорошо выглядишь! – Я слегка подтолкнул ее.
Она источала потрясающий аромат. Улыбка и взгляд говорили о чем-то игривом.
Мы прогулялись до ближайшей пиццерии и получили столик на двоих с видом на главную улицу. Когда официант спросил, не сделали ли мы свой выбор, Моник заказала каннеллони с мясной начинкой, а я – спагетти с тушеными овощами. Я – вегетарианец. Официант порекомендовал нам прекрасное красное вино. Вернулся с бутылкой и налил. Моник и я подняли бокалы. Ее волосы мерцали в неярком освещении пиццерии.
– Можно один личный вопрос? – спросил я.
Она склонила голову набок и кивнула.
– Как ты стала немой?
«Ееп spin!»– написала она. Потом удивленно посмотрела на нидерландское слово. «Извини. Паук. Ядовитый паук. Мраморная вдова. Обычно безопасный паук. Мне четыре года. Укусил. Аллергическая реакция. Была в коме. Очнулась немой. Голоса нет».
– Ой-ой!
Я не люблю об этом говорить. Но я всегда боялся пауков. Знаю, что это звучит смешно. Моя боязнь высоты и намеки на клаустрофобию хотя бы как-то можно объяснить. Но пауки? Если мне нужно что-то взять в подвале, и я вижу, как пугливый паук посматривает на меня из своей уютной паутины, как он, мохнатый, спускается по ниточке на пол и исчезает под диваном, то мой с трудом завоеванный контроль над собой начисто исчезает.
Она написала: «О чем ты думаешь?»
– О пауках.
«Твоя очередь. Как становятся альбиносами?»
– Это легко. Надо такими родиться.
Она беззвучно рассмеялась. Потом написала: «И из-за чего такими рождаются?»
– Генетический дефект. В теле нет пигментов. Во всяком случае, достаточного количества.
Она положила свою золотистую руку рядом с моей бледной. Я не понял почему. Потом до меня дошло. Она хотела сравнить. Пальцы ее были длинными и узкими. Как пальцы пианиста или виолончелиста. На нескольких пальцах изумительной красоты кольца. Заостренные ногти покрыты красным лаком. Я вообразил, какое ощущение должно быть у того, кого по спине царапают эти ногти.
«Получила. От мамы», – написала она в блокноте. Я подумал, что она пишет про ногти. Увидев, что я не понял, она добавила: «Кольца!»
– Кольца очень красивые.
«Почему ты смотришь на мои ногти?»
Эта ее тревожащая полуулыбка.
– Ногти тоже очень красивые.
Эх, Бьорн, покоритель сердец!Когда она встретила мой взгляд, мне показалось, что она прочитала мои мысли и увидела, очень ненадолго, то же, что я: острые ногти оставляют красные полосы на моей белой как мел спине. Она улыбнулась. Я покраснел. Я отвернулся и стал глядеть на проезжавшие автомобили. В отражении на оконном стекле обнаружил, что Моник рассматривает меня. Когда наши взгляды встретились, она отвернулась.
Я очень легко увлекаюсь женщинами старше меня. Не спрашивайте почему. Не теми, что поддались возрасту и процессу старения, а теми, кто еще помнит, каково быть молодой женщиной. Моник была такой. Чувственное соединение зрелости и молодости, опытной женщины и неиспорченной девушки. Это видно по взгляду. В глазах блестит что-то бунтующее и игривое.
– Тебе не дашь больше тридцати, – сказал я.
Она сжала мою руку.
– Это правда!
«Ты флиртуешь?» – написала она. И кокетливо нарисовала маленькое сердце.
Я смущенно поднял бокал. Мы выпили друг за друга. У меня мелькнула мысль, что ее муж болен. Но я тут же отбросил эту мысль.
Я рассказал Моник то немногое, что знал о человеке, с которым я договорился встретиться на следующий день, – об отце Мари-Элизы Монье, о том, как я с ним познакомился. Убийство Мари-Элизы произвело на нее сильное впечатление, поэтому я перевел разговор на теории, связанные с Евангелием Люцифера. Оказалось, что Моник многое знала. Не только об аккадском происхождении этого текста и параллелях с другими месопотамскими произведениями, но и о предполагаемой датировке и трудной судьбе манускрипта на протяжении истории.
– Впечатляюще! – воскликнул я наконец.
«Все благодаря Дирку, – написала она. – Он – эксперт!»
– Он, видимо, очень начитан?
«Он настоящий кладезь премудрости. Невероятно умен».
Я подумал: «Зато дряхлый супруг и увядший любовник».
– А что с ним?
«Рак легких».
Не просто дряхлый, он умирает…
Она перевернула страницу в блокноте: «Хватит про меня! Расскажи! Про себя!»
Я рассказал о моем детстве в Вороньем Гнезде в районе Грефсен в Осло, где я рос альбиносом в окружении красивых и устроенных людей, которые, хоть наверняка и неосознанно, давали мне понять, что я не принадлежу к их кругу. Я был изгоем в этом кругу, был тем, на кого дети могли наброситься, если взрослые отвернулись, тем, о ком соседки говорили своим гостям, что он ну абсолютно вменяемый, нисколько не отставший в развитии. Я рассказал о своем папе, который погиб, упав со скалы, а мама вышла замуж за его лучшего друга. Моник узнала обо всем. Включая историю о моем пребывании в клинике для психически больных. Я рассказал историю находки золотого ларца [57]57
О «Ларце Святых Тайн» говорится в романе Тома Эгеланна «Разорванный круг».
[Закрыть]и о событиях, связанных с королем викингов Олафом Святым и мумией египетского наследного принца Тутмоса, которого потомки назвали Моисеем. [58]58
История обнаружения Олафом Святым мумии египетского наследного принца рассказана в книге Тома Эгеланна «Хранители Завета».
[Закрыть]Я говорил без остановки. Моник положила локти на стол и оперлась головой о сложенные руки. Я наслаждался неприкрытым и восторженным интересом к моему рассказу. К сожалению, официант принес заказ и прервал представление. После обеда мы остались сидеть, довольные и счастливые, и разговаривали, пока бутылка не опустела. Потом медленно пошли к гостинице. Не держась за руки, но, во всяком случае, бок о бок. Вино подняло мне настроение и пробудило желание. Мне очень захотелось обнять Моник. Я был уверен, она не оттолкнула бы меня. Но я этого не сделал. Ах, Бьорн, слабохарактерный трус!Умирающий муж Моник незримым духом оберегал свою супругу. Я готов был задушить его подушкой! Я представил себе, как ее рука двигалась по спине и останавливалась у бедра. Горячая рука с острыми красными ногтями… Мы шли очень медленно, словно оба хотели, чтобы это продолжалось как можно дольше. Или потому, что у нее на ногах были туфли на высоких каблуках. В душной синей ночи мимо нас ехали автомобили и шли прохожие, как тени из какого-то другого измерения. В моем измерении существовали только Моник и я. И желание прижать ее к себе и дать ей возможность нарисовать иероглифы страсти на моей спине. Когда мы остановились около наших номеров в гостинице, я надеялся, что она войдет в мой; не говоря ни слова, как нечто само собой разумеющееся. Но она, конечно, не сделала этого.
«Goedenacht!» [59]59
Спокойной ночи! (нидерл.)
[Закрыть]– написала она по-голландски и быстро поцеловала меня в щеку.
На секунду наши взгляды соединились в тихом оргазме неудовлетворенной чувственности, и мы отправились к одиночеству холодных постелей.
XIII
МОНЬЕ (1)
Луи-Фердинанд Монье напоминал отощавшее привидение. Жил он в тесной квартирке в наклонившемся многоэтажном доме, который, похоже, содержало социальное управление, а построил его Союз архитекторов-алкоголиков.
Перед домом в Клиши стояли два контейнера, битком набитые мусором, мебелью, коврами-самолетами, потерявшими способность летать, сломанными велосипедами, стиральными машинами, испорченными компьютерами, старой одеждой и дохлыми кошками. Лестница пропахла вареной капустой и рвотой. Лифт не работал, пришлось идти на шестой этаж пешком. Мы с Моник едва дышали, когда наконец взобрались наверх. На двери не было таблички, но Монье рассказывал, что живет «мимо лифта, третья дверь направо». Звонок не работал. Я постучал, очень сильно. Прошло некоторое время, прежде чем мы услышали шарканье шлепанцев и бренчание цепочки. В щели появилось мертвенно-бледное лицо. Разговаривая по телефону, я представлял себе Луи-Фердинанда Монье изысканным помещиком, сидящим в плюшевом кресле и поглаживающим за ушком фокстерьера, тоскующим по умершей дочери. В действительности колоритным был только его французский акцент. Кожа серая, тупой безжизненный взгляд. Глаза косили. Губы потрескались. Лицо перекошенное, не совсем симметричное, словно после инсульта. Редкие седые волосы торчали во все стороны. Клетчатые брюки со сломанной молнией ширинки, старые вытянутые подтяжки поверх майки-сетки.
– Месье Монье?
– Oui. [60]60
Да (фр.)
[Закрыть]
– Я – Бьорн Белтэ.
– Yes, yes, yes…
– Это Моник из Амстердама.
– Yes. Oui. Yes, I understand. I see. [61]61
Да. Да. Понимаю. Вижу (англ.), (фр.)
[Закрыть]
По-видимому, он вспомнил ее имя и понял, зачем мы пришли. Кивнул сам себе и открыл дверь, чтобы впустить нас в свою нищету. Из прихожей мы прошли через тесную вытянутую кухню, где в раковине накопилась грязная посуда за несколько недель, и оказались в такой же тесной и вытянутой комнате. Но зато вид из окна был безупречным. Луи-Фердинанд Монье ходил взад и вперед по комнате, как будто не знал, куда себя девать.
– Мари-Элиза очень любила вас, – сказал он Моник.
«Спасибо. Мы тоже любили ее», – написала Моник в своем блокноте и показала ему.
Луи-Фердинанд непонимающе переводил взгляд с блокнота на Моник.
– Она немая, – объяснил я.
– Ах вот что, – пробормотал он и взял очки. – Немая? – При чтении лицо его исказилось, словно ему давно нужно было завести другие очки. – Ах так, ах так. – Он посмотрел на Моник и на меня. – Так кто же они? Говорите! Эти нелюди… кто они?
– Мы не знаем, – был вынужден признать я.
– Ну зачем все время какие-то секреты? – продолжал он, обратившись к Моник. – Всякие страхи? Боязнь чего-то? Только теперь я начинаю понимать, почему Мари-Элиза вела себя все эти годы общения с вами так, как будто кто-то за ней гонится. Какой еще чертовщиной вы занимаетесь?
«Извините. Я сожалею, – написала Моник. – Мы ничего не знали о том, что Мари-Элиза была в опасности. Я очень сожалею».
Она дала Луи-Фердинанду прочитать запись в блокноте.
– Когда вы позвонили и пригласили меня к себе, – произнес я, – то рассказали, что получили письмо?
– Я вас не приглашал. Я сказал, что вы можете прийти, если хотите прочитать письмо до того, как я отдам его в полицию. – Его упрямство выглядело искусственным, как будто он внушил себе, что должен прятать свое горе и прикрывать чувства под нарочитым возмущением. – Извините меня, – пробормотал он и бросился на кухню. Вернулся с растворимым кофе и алюминиевым чайником с горячей водой. – Мари-Элиза была очень своеобразной. – Его тон стал мягче, теплее. – С самого раннего детства она была увлечена сверхъестественными существами. Эльфами. Феями. Ангелами. Богами. Вся ее жизнь крутилась вокруг того, что нельзя увидеть, но можно почувствовать. Она осталась без матери в возрасте семи лет. Возможно, в этом и кроется причина ее пристрастий. Я нисколько не удивился, когда она решила изучать теологию.
– Что написано в письме, которое она вам прислала?
Он подошел к комоду и вытащил ящик. Письмо лежало в фотоальбоме с детскими фотографиями Мари-Элизы. Веселая маленькая девочка в песочнице.
XIV
ПИСЬМО (1)
23 мая 2009 года
Дорогой папа!
Я сижу в поезде, который везет меня на юг и пишу это письмо. Идет дождь. Запотевшие окна скрывают блестящий от дождя пейзаж, он кажется ненастоящим. Вокруг дремлют пассажиры. Папа, я надеюсь, что ты никогда не получишь это письмо и через несколько месяцев я смогу забрать его и сжечь. Когда я закончу писать, поезд доедет до места назначения, я отправлю письмо в заклеенном конверте – с полностью написанным адресом и маркой – Амели. Ты ее, конечно, помнишь по нашему пребыванию в Велизи-Велликубле. И попрошу ее опустить письмо в ящик, если она узнает, что я умерла. Если этого не произойдет, я заберу письмо у нее и посмеюсь над событиями последних дней за бокалом белого вина.
С чего же начать? Как ты знаешь, я несколько лет помогала одной паре в Амстердаме заниматься исследованиями, иногда оказывала практическую помощь, передавая кое-что. Не волнуйся, речь идет не о наркотиках, а о старых книгах, письмах, рукописях, манускриптах, подобного рода вещах. Они прекрасные люди. Обаятельные, умные. Его зовут Дирк ван Рейсевейк, ее – Моник. И если ты читаешь это письмо, то прошу тебя позвонить им по телефону: +31 16 522 81 51 – и рассказать о том, что со мной случилось.
Я познакомилась с Дирком и Моник через Интернет. Сначала я общалась с Моник свободно и открыто. Но когда я стала им помогать, мы перешли на шифрованные электронные письма.
История такая. В этом году в одном подземелье в Киеве был найден манускрипт. Из Украины его контрабандой вывезли в Норвегию. Несколько дней назад я получила электронное письмо от писателя, живущего в Осло, некоего Кристиана Кайзера. Он, вообще-то, искал Дирка, но узнал, что с ним легче всего связаться через меня. Он написал, что имеет доступ к экземпляру манускрипта, в котором есть рисунки трикветра и павлина. Поскольку он прочитал, что об этих символах говорится во многих работах Дирка по религиозной иконографии, то стал просить Дирка помочь ему. Мы переписывались некоторое время. Он рассказал, что сотрудничает с археологом по имени Бьорн Белтэ, имя которого мне тоже известно, и я переслала эти электронные письма Дирку. Дирк был в восторге и попросил пригласить Кайзера в Амстердам как можно скорее. Я позвонила ему в Осло сегодня утром. Он не ответил. Очевидно, он был уже мертв. Да, папа, кто-то его убил! Его тело обнаружил Бьорн Белтэ. Но ничего этого я не знала, когда звонила. По глупости я оставила на автоответчике Кайзера свое имя и номер телефона. Подумай только, если убийцы находились в его квартире, когда я звонила, и неправильно поняли мое сообщение? Я попробовала позвонить Бьорну Белтэ, чтобы предостеречь, но его мобильник был отключен.
Дирк позвонил мне из Амстердама в тот же день, как раз тогда, когда я узнала, что Кристиан Кайзер найден мертвым. То, что Дирк позвонил, было очень необычно – мы общались почти всегда через Интернет. Он беспокоился за меня и спросил, не могу ли я на всякий случай, переночевать в другом месте, а не у себя дома. Я остановилась на ночь у Пьера. И хорошо сделала. Ночью в мою съемную квартиру вломились. Все перевернули вверх дном – так сказал консьерж. Я не осмелилась зайти домой.
Позже зазвонил мой мобильный телефон. Это были они. Убийцы. Я уверена.
– Мари-Эльза Монье? – сказал мужчина. Он говорил с восточноевропейским акцентом.
– Да. Кто вы? – спросила я.
Я услышала в трубке щелканье. И гудок.
Голос появился опять.
– Нам надо встретиться, – сказал он. – В вашем распоряжении есть вещь, которая принадлежит нам.
– Что вы имеете в виду? – спросила я.
– Когда и где мы можем встретиться?
– Я не думаю, что мне хочется встречаться с вами, – сказала я и положила трубку.
Он был такой мерзкий. Как те, кто звонят среди ночи и начинают дышать в трубку. Он сразу же позвонил еще. Я опять положила трубку. Когда раздался третий звонок, я не стала отвечать. Я обратилась в полицию. Но они даже не захотели выслушать меня. Тогда я решила поехать к Симонетте. Больше двух лет мы говорили о том, что пора мне еще раз съездить к ней. Но дальше слов дело не шло. Теперь у меня есть серьезная причина побывать у нее в гостях. Нам всегда так весело вместе. Она живет очень далеко, они никогда меня не найдут.
Поезд сейчас прибудет. Я немножко поспала. Симонетты нет, но вряд ли она далеко. В худшем случае – поживу в гостинице.
Заканчиваю. Папа, надеюсь, ты никогда не прочтешь это письмо!
С сердечным приветом!
Твоя дочь