Текст книги "Ванго. Между небом и землей"
Автор книги: Тимоте де Фомбель
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
– Этот человек хотел заговорить с ним на вокзале. Зефиро его оттолкнул, но я уверен, что он его знает.
– Что за человек, выяснили?
– Мы обнаружили его след в Лондоне. Уже несколько недель, как он исчез. Но мы его не упустим.
– Кто он?
– Преступник, которого разыскивает ваш старый знакомый Булар за убийство священника. Сам он утверждает, что невиновен, что его преследуют и хотят убить.
– Поймайте его первым и заставьте рассказать о Зефиро. Не разочаровывайте меня. Это ваш единственный шанс реабилитировать себя, Доржелес.
– У меня уже сейчас этим занимаются десять человек.
Виктор Волк остался на перроне один. Теперь он станет госпожой Викторией. Этот персонаж всегда ему удавался. Его ни разу не узнали под этой личиной.
Здесь, в подземном помещении, царил холод. На госпоже Виктории был шелковый плащ. В одной руке она держала туфли на высоких каблуках, в другой – снимок. Она поднесла его к глазам с длинными накладными ресницами.
Фотограф снимал сквозь паровозный дым.
Слева на фотографии стоял падре Зефиро, пристально глядя в объектив, а справа, ему навстречу, с улыбкой шел молодой человек.
30
Полет снежных хлопьев
Лондон, на следующую ночь
Шел дождь. Ванго бежал по мосту. Трое мужчин не отставали. Он увидел их снова при свете огней поезда, идущего ему навстречу. С тех пор как наступила ночь, они ни на миг не упускали его из виду.
Десятки запутанных рельсов занимали всю ширину моста. Ванго спрыгнул с поезда на полном ходу как раз перед станцией Кэннон-стрит. Его преследователи без колебаний сделали то же самое.
Теперь Ванго мчался между рельсами железнодорожного моста, соединяющего берега Темзы. Перед ним вдалеке горели огни доков.
Трижды ему казалось, что они потеряли его след.
Первый раз он увидел их входящими в ресторан, где едва успел приступить к работе.
Ванго только что пересек всю Европу с юга на север, он был загнан, растерян и чувствовал себя спокойно только по ночам. В карманах давно уже не было ни единого су, и ему приходилось питаться отбросами на задних дворах. Именно там, в лондонском пригороде, когда он рылся в овощных очистках, хозяин ресторана «Синий водолаз» предложил ему место посудомойщика.
– Ты справишься?
– Да.
– Тогда завтра и приступай.
Ванго согласился.
Зарабатывая пару монет в день, он сможет купить билет на поезд и продолжить путь на север.
Он трудился уже третий вечер, когда они вошли в ресторан. Они явно проследили за Ванго на улице и выяснили, где он работает. В зале за столиками сидело пять-шесть человек. Вновь пришедшие двинулись прямиком на кухню.
У входа их попытался остановить хозяин.
– Извините, сюда нельзя.
В ответ он получил удар в висок и рухнул на пол.
Как только они вошли, повар поднял вверх руки, в каждой из которых торчало по морковке.
– Я сдаюсь! Сдаюсь!
– Заткнись.
– Вам нужен я?
– Нет. Другой.
– Забирайте его! Я его не знаю!
Ему заткнули рот огромной репой.
«На этот раз они за мной», – сказал себе Ванго.
Он оказался в ловушке: кухня была длинным помещением без второго выхода. Четверо преследователей наступали; Ванго начал метать в них одну за другой грязные тарелки, потом чугунные противни, которые стопкой лежали рядом с ним. Повар тем временем откатился под буфет.
Когда снаряды кончились и сдерживать наступление врага стало нечем, Ванго вылил на пол горячую жирную воду, оставшуюся после мытья посуды.
Он успел забаррикадироваться в кладовке, придвинув стол к двери. Слушая, как его преследователи елозят на скользком кафельном полу кухни, Ванго забрался на шкаф, разбил локтем стекло в слуховом окне и вылез во двор.
В два приема он вскарабкался по фасаду к окну, находящемуся этажом выше. Ставни были закрыты. Он взобрался еще на один этаж, потом еще на один. Но и там – все те же наглухо закрытые ставни. Дом оказался заброшенным.
Он вытер правой рукой пот с лица и почувствовал, как по шее течет горячая струйка. Выбивая стекло, он порезал локоть, и теперь рана сильно кровоточила. Ему уже было трудно шевелить этой рукой. Тогда он сунул ее в карман и больше не вынимал оттуда.
Со стороны кухни послышался шум.
Ванго закончил свое восхождение, карабкаясь вверх, как покалеченный, но все еще проворный паук.
На последнем этаже он вцепился в широкий оконный ставень, готовясь взобраться на крышу.
И застыл. Внизу говорили двое.
– Он должен быть где-то здесь. Он не мог выйти со двора.
– Где наши англичане?
В отличие от тех, что ворвались на кухню, эти двое говорили по-французски.
– Они ищут его по всем этажам, – ответил второй. – Его найдут, вот увидишь.
Ванго почувствовал, как ставень, на котором он висел, начинает поворачиваться.
– Эй! – крикнул голос почти у его уха.
Сыщики внизу подняли глаза к тому, кто только что распахнул ставни на верхнем этаже.
– Мы спускаемся! Здесь никого нет.
– Чертов мальчишка! Ну, он еще свое получит.
Ванго, прижавшегося к стене за ставнем, не было видно с улицы.
Спустя четыре часа, когда шум уже давно затих, он наконец рискнул осторожно спуститься во двор.
Он слышал, как посреди ночи приехали полицейские, чтобы составить протокол о нападении на ресторан.
Хозяин к тому времени уже был в больнице.
Ванго, укрывшийся за ставнем, даже смог подслушать героический рассказ повара. Тот хвастался, как защищал юного посудомойщика разделочным ножом и вертелом.
– Я их так отделал, что они на коленях запросили пощады и удрали!
Еще до рассвета Ванго проскользнул на улицу. Похоже, опасность миновала. Шел ледяной дождь. Кругом стояла непроглядная тьма. В тишине было слышно, как позвякивают в кармане несколько монет, да хлюпают по лужам его дырявые башмаки.
Но едва он свернул за угол следующего дома, какой-то автомобиль тронулся с места и поехал за ним.
Казалось, это не кончится никогда.
Из последних сил он бежал в темноте по разбитой мостовой. От дождя канавы переполнились, и вода залила дорогу.
Она поднялась уже до щиколоток. Сзади рычал мотор.
Внезапно раздался страшный грохот, заглушивший все остальные звуки. Ванго подумал, что его обстреливают со всех сторон. Но, обернувшись на бегу, он понял, откуда доносится этот шум. Справа, прямо за живой изгородью, пролегала железная дорога.
Приближался поезд.
Ванго так резко остановился, что у преследующей его машины взвизгнули тормоза. Собрав последние силы, он мощным прыжком бросился к поезду и чудом вскарабкался на подножку.
– Не стреляйте! – кричал один из преследователей. – Не стреляйте!
Ванго уже вошел в вагон.
Это был первый утренний поезд. Он шел в центр Лондона. На деревянных скамьях дремали несколько человек. Они даже не заметили юношу, который на полном ходу появился неизвестно откуда.
Лишь одна старая дама улыбнулась ему, как будто о чем-то догадывалась. Ванго не ответил на ее улыбку Его пугало абсолютно все.
Он отошел к дверям вагона.
Он больше не верил никому и ничему.
Он ждал бы подвоха даже от новорожденного.
Ванго рухнул на скамью в углу и бессильно привалился к окну. Раненая рука болела.
Шел уже не дождь, а снег. Серый, мгновенно тающий снег.
Что же за след он оставлял за собой повсюду – на мостовой или на песке, – по которому его безошибочно находили?..
Как можно выследить человека, если у него не осталось никаких связей с миром?
Ни единой. Его родители, отец Жан, Мадемуазель, Зефиро… Все исчезло. Ванго парил в пустоте.
Вот только, может быть, Этель… Она еще держала его на шелковой привязи любви.
Он внимательно смотрел на падающий снег.
У него уже слипались глаза.
Вдали на пустырях дымили трубы высоких заводских зданий. Вдоль железнодорожного пути шли люди, много людей. Он видел, что они спешат.
А еще он в который раз прослеживал длинную траекторию своей жизни.
Когда смотришь на снежные хлопья, падающие сплошной завесой, душу охватывает тоскливая скука, но если следить за одной-единственной снежинкой, за тем, как она летит с небесной высоты, порхая в воздухе, переживаешь это, словно пьянящее приключение.
Ванго проснулся на первой же остановке. Ему удалось поспать всего несколько минут. Поезд как раз тронулся, и он увидел бегущих по перрону людей; миг спустя они запрыгнули на подножку его вагона.
– Ну уж нет…
Он вскочил на ноги. Значит, автомобиль с преследователями обогнал поезд.
Старая дама все еще сидела на своем месте.
Он опустил оконное стекло и выглянул наружу Снег был сырой, почти теплый. Он закинул левую руку на крышу в поисках какого-нибудь выступа. Нашел, ухватился за него и подтянулся на одной, здоровой руке.
Дама увидела, как его словно выдернуло из окна в ту секунду, когда в вагон вошли несколько мужчин. Она промолчала. Тяжело отдуваясь, они нагибались и заглядывали под скамьи.
Один из них бросился к открытому окну и выглянул наружу.
– Эту раму заело, месье, – заметила дама. – Если вам удастся ее закрыть, все будут только рады.
Мужчина толкнул раму пальцем, и она легко закрылась.
– Большое спасибо, – сказала дама.
Она еле заметно кивнула и закрыла глаза.
– Почему вы сказали, что ее заело?
Дама снова открыла глаза. Мужчина наклонился над ней с угрожающим видом.
– Так что? Надеюсь, вы ничего от нас не скрываете…
Остальные пассажиры притворились спящими.
Через минуту Ванго, распластавшийся на крыше поезда, шедшего к мосту Кэннон-стрит, увидел, что к нему, борясь со встречным ветром, приближается человек. Он вылез из того же окна, что и Ванго.
– Иди сюда!
– Кто вы?
– Иди сюда, малыш! Спокойно иди сюда.
Мужчина наставил на него пистолет.
Ванго медленно пополз ему навстречу. Поезд мчался между пилонами.
Мужчина следил за каждым его движением. «Малыш» был уже в каком-то метре от него. Он послушно полз вперед. Скоро можно будет дотянуться до его руки. Но в тот миг, когда поезд проезжал под виадуком, Ванго вдруг резко встал, подпрыгнул и повис на пролете моста. Через мгновение он растворился в ночной темноте.
В воздухе прогремел выстрел. Это был сигнал прыгать с поезда тем, кто остался в вагоне.
Вот так Ванго оказался на рельсах железнодорожного моста Кэннон-стрит, соединяющего берега Темзы. Его преследователи сначала пробежали под пролетом, ничего не заметив. Но следующий поезд дал несколько мощных свистков, и его фары высветили на путях фигуру юноши. Преследователи вернулись назад, и охота началась снова.
Ванго бежал к станции Кэннон-стрит, с самого утра забитой народом. Там было легко затеряться.
Он опередил их, и теперь у него появился шанс на спасение.
Снег сменился дождем.
И тут Ванго встал как вкопанный. Ему навстречу двигалось несколько теней. Его взяли в клещи.
Он узнал француза и двух других бандитов, которые, видимо, высадились на следующей станции.
Ванго оказался в ловушке.
Всплыл в памяти плач из Писания:
Враги приближались с обеих сторон.
Они были уже так близко, что могли переговариваться друг с другом.
– Мы ничего тебе не сделаем, – твердил француз.
Поезда один за другим равнодушно проходили мимо. В освещенных окнах мелькали лица.
Прижавшись к перилам моста, Ванго дал им приблизиться.
А пока вынул правую, раненую руку из кармана и осторожно обхватил ее левой, здоровой.
Сосредоточился.
– Только не двигайся! – повторял француз.
Враг был всего в двух шагах.
Тогда Ванго резко выбросил вверх сжатые в замок руки, выгнулся назад, подпрыгнул и, перелетев парапет, погрузился в воду Темзы.
Фридрихсхафен, Боденское озеро, в тот же вечер
Капитан Леман вошел в штурманскую рубку «Графа Цеппелина». Там он застал Эккенера за работой, с пенсне на носу.
Дирижабль находился в ангаре.
– Командир, к вам приехал ваш старый друг.
– Кто такой?
– Некий Паоло Марини. Говорит, что он ваш самый близкий товарищ.
Эккенер сложил пенсне и после секундного замешательства воскликнул:
– Ах да, Паоло! Наш старина бойскаут! Скажите ему, что я сейчас приду.
– У него нет билета, командир. Он как раз объясняется с эсэсовцем.
– А у меня? – нервно возразил Эккенер, вскочив из-за стола. – Разве у меня есть билет? Паоло – это все равно что я сам, это мой друг, мой брат, Паоло Мурини…
– Марини. Он назвался Марини.
– Марини, я так и сказал. Это мой старый товарищ по летной школе… Снег уже идет, капитан?
– Еще нет.
Капитан Леман вышел. Он уже начал привыкать к этому внезапному наплыву друзей, причем командир признавал всех подряд.
Эккенер снова сел за стол и стал просматривать карты.
Он понятия не имел, кто такой этот Паоло.
Одно он знал точно: с недавних пор неизвестные друзья приезжали к нему со всей страны. Он стал прибежищем, островком безопасности для всех, кого преследовали нацисты. Среди них были и отставные военные, и художники, и всё больше и больше евреев. Законы против них множились, а список запрещенных профессий все рос. Они уже не могли работать ни адвокатами, ни государственными чиновниками… А два месяца назад нацисты объявили вне закона браки и любые другие контакты между евреями и неевреями.
Эккенер старался использовать свое влияние. Он делал всё, что было в его силах.
Мощная фигура Хуго Эккенера, с его статусом «неприкосновенного», пока позволяла укрывать в своей тени многих, кто нуждался в помощи.
Эккенер прошел через весь цеппелин.
Наступила ночь. Через два часа они должны взлетать.
Это, может быть, последний миг славы «Графа». Он ненадолго полетит в Нью-Йорк и вернется, чтобы провести зимние месяцы на берегу Боденского озера.
А следующей весной мир будет восхищаться только «Гинденбургом» – самым большим из всех когда-либо построенных цеппелинов.
Огромный дирижабль уже подрагивал от нетерпения в своем ангаре. Двести пятьдесят метров в длину, двадцать пять кают, вместимость – пятьдесят пассажиров. Самая блестящая победа Хуго Эккенера.
Но, выйдя и обернувшись, чтобы полюбоваться элегантным силуэтом «Графа», командир почувствовал легкое беспокойство. Он вздохнул.
Метеосводка пообещала слабый снегопад. Хорошо бы прогноз оправдался. Однажды, очень давно, у одного из этих окон он научил Ванго смотреть на падающий снег.
Если капитан Леман и сомневался по поводу дружбы Хуго Эккенера и Паоло Марини, то теперь, когда он увидел их вместе, все сомнения отпали.
Восклицания и слезы были искренними. Они долго обнимались, стоя у входа в ангар.
Эккенер даже вздрогнул от радости, узнав старого друга.
– Как поживаешь… э-э… Паоло? Какие планы, дружище?
– Да вот, решил немного полетать под твоим крылом, командир!
Вокруг них собрались зрители: несколько солдат, несколько пассажиров-немцев и офицер СС, отвечавший за проверку пассажиров.
Эккенер прошептал другу на ухо:
– Ты с ума сошел! Для этого надо получить штук десять разрешений. Уезжай, Зефиро!
Зефиро, а это был он, отодвинулся и взял в свидетели окружающих:
– Знаете, что сейчас сказал мне мой старый друг Эккенер?
Эккенер застыл.
– Он обозвал меня сумасшедшим! Слышите? Он говорит, что я не смогу полететь с ним!
Офицер СС глуповато улыбнулся.
Увидев тревогу на лице командира, Зефиро положил ему руку на плечо.
– Я пошутил… Это моя вина. Я никогда не посылал о себе весточки, а ты, наверное, не читаешь газет.
Он подал знак офицеру:
– Покажите ему письмо.
Эккенер взял письмо и стал читать.
Оно было написано на двух языках – немецком и итальянском – и отправлено из канцелярии Председателя Совета Министров в Риме. Согласно письму, господину Паоло Марини, награжденному крестом «За боевые заслуги при штурме Фузилли»[48]48
Фузилли – разновидность итальянской лапши.
[Закрыть] и Командору Минестроне[49]49
Минестроне – итальянский овощной суп.
[Закрыть], в целях укрепления дружбы между рейхом и великой фашистской Италией, была поручена особая миссия – путешествие на борту «Графа Цеппелина», этого символа мощи национал-социализма. Письмо изобиловало и другими пышными оборотами – «блистательный союз двух держав», «безграничные упования» и «безупречная моральная чистота их сынов», – которые вызывали бы неудержимый смех, если бы это не было издевательски точной копией тогдашней риторики.
Внизу страницы красовался затейливый росчерк пера, в котором можно было разобрать слово «Биби». Над ним печатными буквами стояла расшифровка: Бенито Муссолини.
Эккенер сложил письмо.
И крепко сжал руку Зефиро.
– В таком случае добро пожаловать, Паоло Марини. Для тебя как раз есть место. Мы взлетаем через час.
Они вместе направились к командирской каюте. Окружающие слышали, как Марини громко восхищается красотой дирижабля.
Когда Эккенер закрыл дверь каюты и они наконец остались одни, Зефиро извинился. После чего поставил свой чемоданчик на пол и двинул друга кулаком в лицо.
Эккенер слегка пошатнулся и ответил ему сокрушительным ударом под дых. Зефиро сложился пополам, но тут же дал сдачи. И они начали тузить друг друга, словно школьники на перемене.
Эккенер первым оказался на полу, скорчившись и кашляя.
Зефиро яростно смотрел на него, тяжело дыша.
– Что я тебе сделал? – спросил Эккенер.
– Ты сам прекрасно знаешь.
– Не знаю.
– Ты рассказал полиции, где находится монастырь.
– Я рассказал о нем только Эскиролю и Жозефу, чтобы ты смог опознать Виктора.
– Виктор вчера сбежал.
Эккенер онемел.
– Я должен покинуть Европу, – сказал Зефиро. – В этом монастыре – вся моя жизнь. Я не могу подвергать его опасности.
– Я тоже, падре, нигде не чувствую себя дома. Я не узнаю свою страну.
Зефиро нагнулся и помог ему встать.
– Я делаю всё, что в моих силах, – продолжал Эккенер. – По-моему, Германия уже воюет сама с собой. Вчера утром полиция затерла имя нашего друга Вернера Манна на памятнике убитым жителям его родной деревни под Мюнхеном. Имя Манна, ты можешь это представить? Гитлер отдал приказ три дня назад: никаких еврейских фамилий на памятниках погибшим воинам.
Вернер Манн, принявший геройскую смерть в сражении, придумавший с друзьями, в том числе и с Зефиро, проект под названием «Виолетта», был вычеркнут из истории.
Друзья помогли друг другу отряхнуться.
Зефиро промокнул носовым платком слегка кровоточащую губу Эккенера.
– Я не собираюсь долго обременять тебя, Хуго. Я останусь в Нью-Йорке на всю зиму. Сейчас нельзя возвращаться в монастырь. У меня другие планы.
– Надо улетать как можно быстрее, – сказал Эккенер. – Твое «письмо» – настоящая чушь. Я просто диву даюсь, как наш эсэсовец попался на эту удочку. В любой момент обман может вскрыться.
Зефиро наконец улыбнулся.
– Я все-таки постарался. Ты видел, на седьмой строчке я наградил себя медалью имени моей любимой ветчины!
Они расхохотались и снова взялись за руки.
– А как там Ванго? – спросил Эккенер после паузы.
Зефиро не ответил.
– С ним что-то случилось? – настаивал Эккенер.
– Боюсь, из-за меня он попал в скверную историю.
Пытаясь выправить свою помятую шляпу, Зефиро рассказал:
– Я должен был встретиться с Ванго на вокзале в Париже, но заметил за собой слежку. В толпе я узнал одного из людей Виктора, он изображал фотографа. Под накидкой на треноге он прятал ружье.
– И ты ушел?
– Да, но было уже слишком поздно. Я видел, что Ванго направляется ко мне. Делать нечего, я притворился, будто не знаю его.
– Вряд ли они догадались, что вы знакомы.
– Не уверен. Ванго явно хотел со мной заговорить. Он шел мне навстречу и радостно улыбался.
– Вряд ли они его найдут, – убежденно повторил Эккенер.
– Я видел вспышку магния. Теперь у них есть фотография.
Тридцать минут спустя «Граф Цеппелин» взлетел. Офицер СС позвонил в итальянское посольство и доложил, что знаменитый Паоло Марини забыл свое пальто в ангаре Фридрихсхафена.
В посольстве это имя слышали впервые. Оно никому ничего не говорило. Но когда офицер зачитал список его наград, на другом конце провода завизжали от смеха. Из этих знаков отличия можно было приготовить классический итальянский ужин – от ветчины на закуску до панна-котты на десерт.
31
Кровавый след
Москва, месяц спустя, декабрь 1935 г.
Маленький мальчик возился в снегу. Ему было лет семь, не больше.
– Костя, Костя!
Женщина, окликнувшая мальчика, сидела на скамейке по другую сторону аллеи и держала на коленях девочку, по-видимому его старшую сестру.
– Тетя, ты думаешь, они придут?
– Не волнуйся. Они всегда приходят.
Няня была очень ласковая. Девочка уже полюбила эту женщину, появившуюся в их доме всего пять-шесть недель назад.
Откуда она приехала? В один из октябрьских дней ее привел к ним какой-то мужчина. Она говорила по-русски с необычным акцентом. Родителям было сказано: теперь эта женщина будет жить у вас и называть ее нужно «тетя» – пускай соседи думают, что она ваша родственница.
Хозяева предложили ей свою широкую кровать в большой комнате, но она отказалась и устроилась в каморке у входной двери, где раньше спал их старший сын, когда еще жил здесь.
В результате вся семья перестала считать ее почетной гостьей. Она принимала ревностное участие, в домашних делах. Охладить ее пыл было нелегко. Кроме каморки няня унаследовала осеннее пальто и шубу старшего сына. И теперь невозможно было смотреть без волнения на всю эту одежду, висевшую у двери, как в прежние времена.
Костя подошел к скамейке весь промокший.
– Мне холодно, – пожаловался он.
– Мне тоже, – подхватила его сестра Зоя.
Женщина распахнула шубу, и дети юркнули внутрь.
– Испечешь нам сегодня вечером твой белый торт? – спросил Костя.
Он уже предвкушал, как съест сиреневый сахарный цветочек, сняв его с облака взбитых сливок.
Ведь няня готовила так вкусно, словно была феей из волшебной сказки.
Дважды в неделю Мадемуазель ездила с малышами в парк Сокольники; в этих случаях она надевала и пальто, и шубу, хотя они были ей велики. В них она не мерзла даже на ледяном ветру. Пальто она надевала прямо на свою ситцевую блузку, а шубу – поверх него, и мех сразу покрывался инеем. Так она гуляла с двумя детьми – Константином и Зоей.
Мадемуазель знала, что на улице за каждым ее шагом следят. Она постоянно спрашивала себя: кто из этих прохожих надзирает за ней?
Когда Мадемуазель похитили на Салине, она боялась, что ее сошлют в лагерь за Полярным кругом, однако ее поселили в центре Москвы, в тесной квартире, в лоне семьи, где было двое маленьких детей.
– Вон они! – закричала Зоя, выныривая из своего мехового гнездышка.
И она побежала навстречу маленькой девочке, которая сразу же выпустила руку няни.
Женщины и их воспитанницы расцеловались и сели на скамейку, прижавшись друг к другу.
Сцена повторялась уже с месяц, дважды в неделю. Это была дружба по средам и воскресеньям двух девочек и двух женщин под снисходительным присмотром Кости.
Маленькую девочку звали Светланой, но все называли ее Сетанкой.
Ее няня ничего не рассказывала о семье Сетанки. Она больше любила вспоминать прошлые, дореволюционные времена и свою службу в известных петербургских домах, у князей, у знаменитых артистов… А однажды она чуть было не уехала в Париж!
Мадемуазель говорила мало. Она больше слушала. Иногда в ее глазах блестели слезы. Она любила эти истории давно минувших лет.
Зоя и Сетанка тоже о чем-то тихо разговаривали. Одна рассказывала об уехавшем в путешествие старшем брате, другая – о мальчике, которого она называла Птенцом и которого никогда не видела.
– О чем они там болтают, эти крошки? – шептала иногда няня Сетанки, украдкой поглядывая на девочек.
Но девочки не обращали на нее внимания. Они увлеченно слушали друг дружку. И каждая из них, встречаясь с другой по средам и воскресеньям, постепенно присваивала себе ее секрет. Сетанка слегка влюбилась в Зоиного старшего брата, а Зоя – в Птенца Сетанки.
Но вот наступали сумерки.
Они прощались у чугунных ворот парка. На улице Сетанку с няней всегда ожидал черный автомобиль.
Остальные спускались в метро, на станцию «Сокольники». Они обожали ездить на метро. Первая линия была запущена весной.
– Смотри, няня, смотри!
Костя бегал по станции, словно по дворцу из серого мрамора.
В тот вечер, вернувшись в квартиру, дети увидели, что мать чем-то расстроена.
– Пришло письмо от вашего брата, – сказала она каким-то тусклым, надтреснутым голосом. – Он передает вам привет.
– А мне можно его прочитать? – спросила Зоя.
– Пора ужинать.
Но после ужина мать так и не показала детям письмо Андрея.
Это была первая весточка от него, посланная на адрес соседей, чтобы ее не перехватили «органы», которые постоянно следили за их семьей.
На конверте почему-то стоял почтовый штемпель Великобритании.
Посреди ночи вернулся с работы отец, и Мадемуазель, которая уже легла спать, услышала через дверь своей каморки, как мать торопливо идет ко входу.
– Дорогой, пришло письмо от сына. От Андрея.
Наступила тяжелая пауза, в которой угадывались беззвучные рыдания.
– Плохо нашему Андрею…
Мадемуазель посмотрела на три скрипочки, висевшие над ее кроватью.
