Текст книги "Ванго. Между небом и землей"

Автор книги: Тимоте де Фомбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Москва, Кремлевский дворец, тем же вечером 2 мая 1934 г.

Сетанке было восемь с половиной лет. Когда по вечерам она ходила смотреть фильмы в помещение старого зимнего сада, превращенного в кинозал, ее неизменно сопровождали десятки охранников и колонна бронированных машин.

Девочка шагала впереди.

Этим вечером ее отец, идущий следом, слушал на ходу отчет какого-то человека.

– Мы нашли его дом и женщину, которая его вырастила. Но сам он бесследно исчез. Похоже, он там давно уже не живет.

– Разыщите его.

Девочка насторожилась. Она поняла, что речь идет о Птенце.

Сетанка долго считала своего отца садовником. Где бы они ни жили – на сочинской даче, в Крыму или под Москвой, – он с любовью занимался цветами и деревьями. Она видела, как вздрагивают его красивые усы, стоило ему ощутить аромат роз.

Через год после смерти матери она поступила в школу, которая находилась в переулке, выходившем на улицу Горького, и называлась «25-я образцовая»; ее очень удивило, что все стены там были завешаны портретами отца. Только теперь она поняла, что он вовсе не садовник.

Он был единоличным властителем страны, занимавшей одну шестую часть суши.

И звали его Иосиф Сталин.

Она услышала, как он повторил:

– Разыщите его. И оставьте меня в покое.

Обернувшись, она увидела, что он отогнал собеседника взмахом руки, как отгоняют от блюда с мясом надоедливую муху.

Потом он взял девочку за руку.

– Ну что, моя хозяюшка, ты рада, что мы идем в кино?

Но Сетанке не хотелось отвечать. Она смотрела на звезду, сиявшую над крышей зимнего сада. И думала о Птенце, который летает далеко-далеко, под другими небесами, где его в любой момент может настичь смерть.

17
Встреча

Фридрихсхафен, Германия, год спустя, май 1935 г.

Официантам хорошо знакома эта особая категория посетителей, которые заказывают столик на двоих, а приходят одни. Они принаряжаются для романтического ужина. Они то и дело поглядывают на часы и нервно приглаживают волосы, ловя свое отражение в бокале или ложке.

Но никто не приходит.

Их спрашивают, не убрать ли второй прибор, но они отказываются. «Нет-нет, она скоро придет. Она часто опаздывает». Через час бедняге предлагают в утешение аперитив. Окружающие смотрят на него с жалостью.

Тем вечером в «Кургартене», прямо на берегу озера, официанты накрыли столик для двоих. Ресторан был полон. Хуго Эккенер ждал уже сорок пять минут, но не проявлял никакого беспокойства.

Метрдотель, узнавший капитана, то и дело проходил мимо, чтобы предложить ему свои услуги.

Деревья клонились к воде в трех шагах от стола. Эккенер видел огоньки какого-то селения на другом берегу озера. За соседними столиками сидели сплошные парочки, украдкой прижимаясь друг к другу ногами под скатертью.

– Не желаете ли газету, герр доктор?

И официант протянул ему пачку свежих газет.

Эккенер отмахнулся.

– Боже упаси!

Если Хуго Эккенеру и случалось развернуть газету, он тотчас отшвыривал ее прочь, как корзину с гадюками. Германская пресса ни о чем не высказывалась свободно, а если в печать случайно и попадала правдивая информация, от нее мороз шел по коже.

Десять месяцев назад, летом 1934 года, Эккенер едва избежал гибели той страшной ночью, когда Гитлер приказал уничтожить десятки неугодных ему людей; ее назвали «ночью длинных ножей».

Его спасло только покровительство одного из министров.

На следующий день, читая газеты, он ни в одной из них не нашел осуждения этой резни…

Подобные преступления учащались с каждым днем. К чему сотрясать воздух, пытаясь кого-то убедить, когда можно просто уничтожить?! Годы кризиса породили такое количество безработных, что народ был готов верить любым обещаниям, которые истерически выкрикивал Гитлер, и растерзать всех, кого он объявлял виновниками людских бедствий.

Эккенер заметил в темноте лодку, пересекавшую озеро.

Официант подал ему бокал вина на подносе.

– Я же предупредил, что мне пока ничего не нужно, – сказал Эккенер.

– Это хозяин вас угощает.

Эккенер взглянул на поставленный перед ним бокал. Он думал о жене. Он сказал ей, что идет ужинать со старым товарищем по университету, неким Морицем, который ныне работает психологом в Мюнхене.

– Говорят, он теперь лысый, как коленка! – пошутил Эккенер, стараясь убедить фрау Эккенер, что не лжет.

Официант удалился на цыпочках.

– Как я рада, что вы не стали меня ждать и пьете вино!

Эккенер поднялся. Перед ним стояла молодая женщина. Он нашел ее красавицей. Все посетители ресторана примолкли, разглядывая эту странную пару.

Они пожали друг другу руки.

– А вы подросли, Этель, – сказал Хуго Эккенер.

Это прозвучало не слишком романтично для встречи в таком романтичном месте, но командир познакомился с Этель, когда ей было всего двенадцать лет. А теперь ей почти восемнадцать. И она действительно очень изменилась.

– Простите, доктор Эккенер, я заставила вас ждать.

– О, мне это только приятно.

– Со вчерашнего дня меня неотлучно сопровождает парочка преданных рыцарей. Вот я и решила заставить их покататься по лесам. Моя машина гораздо быстрее их колымаги. Так что теперь я спокойна.

– Вы полагаете, что оторвались от них?

Этель кивнула.

Двое сыщиков, не очень-то и скрываясь, преследовали ее, как только она пересекла границу Германии. В конечном счете она свернула на лесную дорогу и помчалась по ней со скоростью сто тридцать пять километров в час. Ее маленький «нейпир-рэйлтон» буквально летел между деревьями, и нагнать его было невозможно.

За несколько столиков от них начал играть аккордеонист.

– Видите вон ту лодку? – спросил Эккенер, усаживая девушку.

– Да, вижу.

Она вдыхала пресноватый запах Боденского озера и букета пионов, стоявшего на столе между свечами. И вспоминала лодочную прогулку, которую много лет назад совершила на озере вместе с братом, как раз перед полетом на цеппелине. Это было здесь, рядом с отелем. Да, именно здесь. В то время она была маленькой девочкой, раздавленной смертью своих родителей, и уже четыре года находилась в тяжкой депрессии. Она перестала говорить. За четыре года – ни одного слова.

Но полет на дирижабле все изменил.

Она снова взглянула на гребцов, которые наверняка видели ярко освещенный ресторан на берегу.

– К чему ваш вопрос, герр Эккенер? Вы хотите покатать меня на лодке?

– В ней сидят ваши преданные рыцари.

Этель изумленно взглянула на Эккенера.

– Вам не удастся от них избавиться, – сказал он. – Мои ходят за мной по пятам уже год.

– А где же они, ваши?

– Один сидит там, в зале, у стойки бара. А второй в данный момент терзает наш слух своей игрой на аккордеоне.

Этель обернулась к музыканту, который не спускал с них глаз.

– Вот почему я и назначил вам свидание здесь, милая Этель. Я всегда выбираю самые людные места для встреч, чтобы меня не заподозрили в намерении что-то скрыть.

Бросив на нее взгляд, он добавил:

– Особенно когда я провожу вечер с такой дамой – вылитой английской шпионкой, какими их здесь представляют.

– Не английской, а шотландской.

– Вы правы. Шотландской. Как поживает ваш брат? Все еще летает?

– Да. У него теперь есть свой аэроплан.

– А как же вы?

– Он не разрешает мне водить его, – пожаловалась Этель.

Она говорила обиженно, словно семилетняя девочка, у которой отобрали игрушку.

– И вы это терпите?

Они заказали ужин. Вечер прошел очень весело. Они поговорили о механике, об облаках, о разнице между шотландской и немецкой капустой, а главное, о своих воспоминаниях – о том воздушном путешествии, которое совершили вместе, облетев на цеппелине вокруг земли.

Этель описала своих попутчиков с того рейса. Эккенер был поражен точностью ее воспоминаний о каждом эпизоде их полета. Она запомнила все до мелочей от кожаных подтяжек одного из пассажиров до ангара в японском городе Касумигаура, где они сделали остановку.

Этель ела за четверых. Она сияла красотой.

На ней было платье, в котором, видимо, её мать танцевала в послевоенной Америке чарльстон. В этом ритмичном танце откидывают назад то одну ногу, то другую так, чтобы пальцами руки можно было коснуться каблука.

Эккенер рассказал Этель о своей попытке добраться до Северного полюса. «Граф Цеппелин» смог совершить посадку в Ледовитом океане возле острова Гукера. Этель поежилась и со смехом потребовала рассказа о более жарких маршрутах.

Тогда он начал описывать ей пирамиды и Иерусалим.

Этель сбросила с ног туфли.

Окружающие перешептывались. Вероятно, они осуждали ее платье фасона двадцатых годов, давно вышедшее из моды, ее слишком звонкий смех. Но все – и женщины, и мужчины – не спускали с нее глаз.

Казалось, сам воздух вокруг них насыщен электричеством.

Хуго Эккенер развлекался вовсю.

Но у него не выходило из головы имя, которое ни он, ни она еще не произнесли. И это было доказательством того, что оба думали только о нем.

– Я тут вот о чем размышляла, – сказала Этель.

Хуго Эккенер поставил свой бокал. Наступила решающая минута.

– Вы помните того юношу, – продолжала она, – как же его звали… Ванго, кажется…

Эккенер улыбнулся. Она выговорила это имя сощурившись, так, словно боялась ошибиться, хотя до этого могла с точностью назвать цвет носков любого механика цеппелина.

Все это выглядело очень странно, тем более что за последние месяцы Эккенер уже в третий раз попадал в подобную ситуацию.

Во-первых, был тот француз, который посетил его, назвавшись торговцем консервами. Некий Огюст Булар.

После того как он расхвалил свои сосиски и шпинат в консервных банках, настойчиво рекомендуя командиру запастись ими для «Графа Цеппелина»; после того как провел патетическое сравнение сухой фасоли со своей консервированной; после того как описал в самых черных красках агонию свежей фасоли, которая уже через три дня ссохнется, пожелтеет и заплесневеет, он наконец задал тот же вопрос:

– А вы случайно не помните такого паренька… как его… Ванго, кажется? Вы ничего о нем больше не слышали?

Вторым был пассажир, которого Эккенер уже знал, – русский, когда-то летевший с ним в Лейкхерст. Он тоже спросил командира:

– А вы не помните того парня… как его?..

Каждому из них Хуго Эккенер ответил, что прекрасно помнит его, – да, в самом деле, чудесный был паренек! – но вот уже пять лет как не имеет о нем никаких известий.

– Признайтесь, дорогая Этель, не этому ли юноше я случайно обязан тем, что ужинаю с вами сегодня? И смею ли я сделать такое удивительное предположение, милая моя Этель, что ваше сердце скорее занято не мною, а им?

Молодая женщина молчала, смущенно вертя в руках бокал.

– Вам известно, что не вы одна его ищете? – спросил Эккенер.

– К вам, видимо, наведался такой низенький толстый господин с зонтиком, – сказала Этель.

– Да, – подтвердил Эккенер, – именно с зонтиком.

– А может, еще и русский в очках, с усиками и землисто-бледным лицом?

– Может быть, – согласился он, – только без усиков.

– Тот самый русский, который путешествовал с нами на цеппелине в 1929 году?

– Совершенно верно. Тот самый. Но теперь у него нет усов.

Именно из-за этих двоих командир решил ничего девушке не сообщать. Они внушали ему страх. Когда-то в Огайо Эккенер познакомился с отцом Этель. В память о друге он и пригласил осиротевшую девочку и ее брата в кругосветное путешествие на цеппелине в сентябре 1929 года. Он почему-то чувствовал себя ответственным за нее.

– Не желай добычи скорпиона[32]32
  Парафраз десятой заповеди («Не желай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его…»).


[Закрыть], – торжественно провозгласил Эккенер.

– Это из Библии?

– Ну, во всяком случае, недурно было бы это туда записать!

Он не очень-то хорошо знал Библию. И вообще побаивался религии, даже отказался от венчания.

– Не желай добычи скорпиона, – повторил он, почти угрожающе.

– И что же это значит? – спросила Этель.

– Это значит, что, разыскивая Ванго, вы сначала столкнетесь с теми, кто его преследует.

– Я ничего не боюсь.

– А ведь они опасны.

– Но я не боюсь.

Эккенер пригладил бороду.

– Где он? – тихо спросила Этель.

– Не знаю.

– Я уверена, что он приезжал сюда.

– Он был тут, на берегу озера, пять или шесть лет назад. Да вы это и сами знаете, ведь и вы были здесь.

Этель повысила голос.

– Вы не имеете права отвечать мне то же, что им, герр доктор. Они хотят его уничтожить, а я…

Она не смогла договорить. В самом деле, зачем она ищет его?

– Вам известно, что он стал священником в Париже, – спокойно сказал Эккенер.

– Нет!

И она стукнула кулачком по столу. Ванго не стал священником. Ему не хватило трех-четырех минут, но он им не стал.

И Эккенер понял, что Этель ничто не остановит.

Он откинулся на спинку стула.

В конечном счете, почему бы не рассказать ей о существовании невидимого монастыря Зефиро? Ванго наверняка укрылся там, после того как цеппелин высадил его близ вулкана Стромболи.

На всей планете лишь несколько человек были посвящены в тайну этого монастыря. Он был одним из них. И все они скорее умерли бы, чем разгласили эту тайну. Однако воля Этель была сильнее этого обета молчания.

«Да, нужно рассказать ей, где он находится, – думал Эккенер. – Пускай опередит их… так будет безопаснее для нее. И тогда она, наверное, сможет помочь Ванго».

Он огляделся. За соседними столиками уже никого не осталось. Свечи горели только на их столе, казавшемся маленьким белым островком на черном фоне воды.

Этель ждала. Эккенер медленно сложил свою салфетку. Он тщательно взвешивал ответственность за свое решение. И опасность, которая угрожала его другу Зефиро. Но ему очень хотелось оградить от опасности и эту девушку.

– Знаете, Этель…

И тут к столу кто-то подошел.

Это был официант.

– Герр доктор… – сказал он, наклонясь к Эккенеру.

– Попозже, – буркнул Эккенер.

– Но, герр доктор…

– Я же сказал: попозже.

Официант все же осмелился продолжить:

– Там фрау Эккенер…

– Черт побери, моя жена? Где у вас телефон?

– Она не у телефона, герр доктор.

– А где же?

– Она сидит позади вас.

18
Трое купальщиков

И в самом деле, Иоганна Эккенер сидела поодаль в полутьме и с улыбкой глядела на Хуго.

– Извините, что помешала, фройляйн, – сказала она. – У меня срочное сообщение для моего мужа.

Эккенер сидел не двигаясь, точно парализованный.

– Добрый вечер, Хуго.

Но тот не смог выдавить из себя ни звука.

– Значит, эта девушка и есть Мориц, твой товарищ по университету, давно пропавший из виду психолог… лысый, как коленка?

Этель изумленно вытаращила глаза.

Хуго Эккенер настолько не привык к подобным водевильным сценам, что был готов подтвердить: да, Мориц в самом деле очень изменился, и он его не сразу узнал, и все такое прочее. Наконец он кое-как собрался с мыслями и решил оправдаться:

– Иоганна…

Фрау Эккенер умолкла, с наигранным вниманием слушая его лепет.

– Иоганна, я сам не знаю, почему…

В действительности Хуго прекрасно знал, почему ее обманул.

Потому что он не ужинал с ней наедине в ресторане уже семь или восемь лет, хотя знал, что она об этом мечтает; потому что проводил жизнь со своим цеппелином и своим экипажем; потому что не хотел сообщать ей, что отправляется на свидание с молодой девушкой, которой достаточно было прислать ему записочку из нескольких слов, чтобы он поспешил заказать в лучшем из ресторанов лучший столик и ужин при свечах.

– Я тебе клянусь, что…

Иоганна грустно улыбнулась. Она знала болезненную честность своего мужа и вменяла ему в вину всего лишь ужин и ничто другое. Хотя и ужин, сам по себе, был уже достаточно тяжелым проступком.

Она-то думала, что стала за годы брака зрелой, разумной женщиной, но теперь вынуждена была признать, что ревнует. Нет, не к Этель, а к этому вечеру, к звездам, к пионам, стоявшим между ними, к каплям белого воска на скатерти.

Она отдала бы все на свете, чтобы провести наедине с Хуго такой вечер, всего один, на берегу озера, и чтобы он спустился наконец с небес на землю и не отводил от нее глаз.

– Простите меня, фройляйн, я знаю, что вы тут ни при чем, – сказала она Этель чуть дрожащим голосом. – Это наша проблема, моя и моего мужа; извините, что вмешиваю вас в наши отношения.

– Нет, это моя вина, – ответила Этель, вставая. – Я не думала…

– О, пожалуйста, сядьте, прошу вас. Я всего на минуту…

Она повернулась к Эккенеру и сказала ему вполголоса:

– Хуго, к нам приходил какой-то человек. Он хотел срочно повидаться с тобой и поговорить наедине.

– Кто это?

– Я не знаю.

Иоганна колебалась, поглядывая на Этель.

– Ты можешь говорить при ней.

– Он упомянул какую-то Виолетту…

Это имя пронзило Эккенера, как электрический разряд.

– Где он сейчас?

– Я просила его подождать тебя возле пляжной кабины напротив острова.

– А с этими что мне делать?

И он указал на три или четыре тени: сыщики, сидевшие на скамье у ресторана, готовились броситься в погоню при первом же его движении. Здесь они были так же «незаметны», как утки в чайном салоне.

– Этими займусь я, – сказала Этель.

– И я тоже, – подхватила Иоганна.

Эккенер скептически взглянул на обеих.

– Садись в свою машину, – скомандовала Иоганна. – Фройляйн, вы меня проводите?

– С удовольствием.

Иоганна взяла девушку под руку.

Эккенер никак не мог понять, что они замышляют. Но он хорошо знал характер и той и другой. И решил полностью довериться им.

Они сделали вид, будто выходят из ресторана все вместе, попрощались с метрдотелем. Эккенер попросил официанта прислать ему счет завтра.

Во дворе еще стояло несколько машин. Эккенер сел в свою, а его жена втиснулась рядом с Этель в ее маленький «рэйлтон», припаркованный у стены. Они обменялись парой слов. Две другие машины уже взревели, готовые начать преследование.

– Проезжайте первым! – крикнула Этель Эккенеру, стараясь перекричать шум моторов.

Командир в своем черном кабриолете махнул женщинам в знак того, что понял.

Чтобы покинуть двор, нужно было проехать между двумя огромными грядами цветущих рододендронов, но дорожка была настолько узкой, что по ней могла пройти только одна машина.

Эккенер выехал первым. За ним последовали Этель с Иоганной.

– Погодите…

И фрау Эккенер попросила Этель затормозить в самой середине тесного проезда.

– Нет, вы только взгляните на это чудо!

Она вышла из машины и сорвала один из крупных лиловых цветков в живой изгороди. Этель заглушила мотор и присоединилась к ней. Они завели беседу о садоводстве, об удобрениях, о прививках. Позади яростно гудели застрявшие автомобили.

– Какая красота! – восторгалась Этель, нежно поглаживая цветочные лепестки, как будто в жизни не видала ничего подобного.

Огни машины доктора Эккенера были уже еле видны вдали.

За спиной у дам бешено хлопали дверцы автомобилей.

– Вы знаете, что рододендрон прекрасно размножается отводками? – спросила Иоганна.

– Не может быть! – воскликнула Этель с таким изумлением, словно ей объявили о том, что солнце погасло навсегда.

– Уверяю вас!

И тут между ними протиснулся какой-то человек.

– А как у вас с алтеей? – взволнованно спросила Этель.

– Ох уж эта алтея, и не говорите! Этой весной самые лучшие из них, и те зачахли…

– Вы уберете с дороги свою машину или нет? – кипя от злости, спросил мужчина.

– Вы не представляете, как я переживаю за мои алтеи, – продолжала Иоганна.

– Освободите проезд!

– Я даже обкладываю их у подножия навозом, чтобы они скорее…

Она говорила о цветах. Мужчина все же невольно взглянул вниз, под ноги.

– Пропустите нас! – взревел другой водитель, подбежав к ним.

– Простите?

Обе женщины как будто только теперь обнаружили рядом этих людей.

– А вы разве торопитесь? – жеманно спросила Этель.

Она сделала вид, будто размышляет, потом ткнула пальцем в одного из мужчин.

– Это странно: насколько я успела заметить, вы целый вечер прохлаждались на озере.

Она говорила по-немецки со своим певучим акцентом.

– Уберите свою машину, – ответил тот, – или я сейчас от нее мокрое место оставлю!

– Ах, как это было трогательно – ваша романтическая прогулка с любимыми друзьями, в лодке, при свете луны! Мне даже захотелось осыпать вас лепестками роз.

– Идемте, фройляйн, – сказала Иоганна Эккенер, уводя Этель за руку к машине. – Этот господин прав, мы загородили им проезд.

Этель послушно шла за ней.

Они выполнили свою миссию.

Это были приятные минуты, но – хорошенького понемножку.

Хуго Эккенер поставил машину на обочине, рядом с озером, в почти полной темноте. На пляже не осталось ни души. Рядом с кабиной он никого не обнаружил. Эта кабина представляла собой белую будку, какие стоят вдоль всего атлантического побережья, – на низких сваях, с маленькой лесенкой, ведущей внутрь. Он постоял несколько минут на ступеньках. Закурил сигару. Над озером поднялся легкий бриз.

Наконец Эккенер подошел к тихо плещущей воде. И остановился.

Ему что-то почудилось там, в темноте.

Он снял пиджак, брюки, рубашку и, оставшись только в длинных белых трусах, вошел в озеро.

Перед ним, по плечи в воде, стоял человек.

– Ты один? – спросил Эккенер.

Он по-прежнему попыхивал сигарой.

– Нет, – ответил человек, – со мной еще кое-кто, невидимый.

Эккенер сразу узнал Эскироля, знаменитого парижского врача.

Капитан был старше его на целую четверть века, но их связывала та крепкая дружба, какая бывает между товарищами по учебе или по армии. Они жалели только о том, что виделись очень редко и, как правило, в критических ситуациях.

Внезапно кто-то выхватил из губ Эккенера его сигару.

– Дьявольщина!

Крошечный огонек сигары взлетел вверх и погас в воде в нескольких метрах от них.

– Кто здесь?

Пораженный Эккенер едва не упал в воду. Все произошло так быстро, что он не успел и пальцем шевельнуть.

– Я ведь предупредил, что со мной пришел невидимый человек! – сказал врач.

И действительно, в темноте раздался смешок, и на плечо Эккенеру легла чья-то рука.

– Привет, доктор Эккенер.

Это был Жозеф-Жак Пюппе, маленький человечек, которого невозможно было разглядеть во мраке. Его черное тело обтягивал такой же черный трикотажный купальник, недавно вошедший в моду среди мужчин на пляжах Монте-Карло.

Он родился в Гран-Басаме на Берегу Слоновой Кости, чуть не погиб во время боев под Верденом, а потом на рингах парижского Велодрома и лондонского Холборна, где выступал в качестве боксера полулегкого веса под именем Ж.-Ж. Пюппе. Как раз перед сносом стадиона в Холборне он бросил бокс и начал работать в Монако парикмахером, под именем Жозеф, и теперь все обитатели Лазурного Берега, от края до края, желали стричься только у него.

Эккенер был счастлив видеть своих друзей, но, несмотря на это, понимал, что ситуация рискованная. Они приехали в опасную страну, а ведь им было строго запрещено встречаться.

Особенно втроем. И никогда при посторонних.

Следовательно, их привело сюда очень серьезное дело.

Они поплыли прочь от берега.

– Рассказывайте, – попросил Эккенер.

– Нам нужен Зефиро, – сказал Эскироль, опасливо глядя вокруг.

– Зачем?

– Из-за Виктора.

– Какого Виктора?

– Парижская полиция вроде бы нашла Виктора Волка. И Зефиро нужен, чтобы его опознать.

Эккенер лег на спину.

У него отлегло от сердца: в какой-то момент он испугался, что они тоже заговорят о Ванго. Помолчав, он спросил:

– Как же они засекли Виктора?

– Случайно, во время полицейской проверки на испанской границе.

– Невероятно, – сказал Эккенер.

И действительно, трудно было поверить, что один из самых опасных и неуловимых злодеев Европы попался, как неопытный новичок.

– Они почти уверены, что это он. Но если никто не подтвердит и не докажет этого, им придется его отпустить. Очень уж на них давят сверху.

– И вы хотите рисковать жизнью Зефиро из-за такой нелепицы?

– Да.

– Он и без того достаточно часто ею рисковал. Оставьте его в покое.

– Это уже в последний раз. Больше мы его не потревожим, но сейчас он единственный, кто может опознать Виктора. Вы должны его попросить. Скажите нам, где он находится.

Все трое долго лежали на воде, не говоря ни слова.

Жозеф Пюппе, до сих пор почти все время молчавший, обратился к Хуго:

– Сейчас 1935 год, война закончилась всего семнадцать лет назад, но может снова разразиться со дня на день. Вы же знаете, что творится в мире, доктор Эккенер. Да и кому знать, как не вам.

– Я не скажу, где находится монастырь Зефиро.

Они смолкли. По дороге мимо озера проехала машина. Дождавшись, когда вдали затихнет шум мотора, Эккенер повторил:

– Я ничего вам не скажу.

Эскироль пробормотал:

– А вы, Эккенер, все тот же.

– Что ты имеешь в виду?

– Кончай, Эскироль! – вмешался Жозеф.

– Я хочу сказать, – продолжал Эскироль, – что вы никогда ничего не делали для того, чтобы мир изменился.

– Не понимаю, о чем ты, – ответил Эккенер сдавленным голосом.

Но все трое прекрасно знали, что хотел сказать Эскироль.

Еще до прихода Гитлера к власти многие избиратели, как левые, так и нейтральные, просили Хуго Эккенера выставить свою кандидатуру на выборах. Но он отказался, чтобы не обижать своего соперника – старого фельдмаршала Гинденбурга.

Фельдмаршал был избран. И не смог помешать эскалации нацизма.

Гинденбург умер в августе прошлого года, и Гитлер мгновенно захватил его место.

При воспоминании об этом Хуго Эккенер испытывал, может быть, самые тяжкие угрызения совести.

Он услышал в темноте голос своего друга Эскироля:

– Теперь мне ясно, почему ваши цеппелины украшены свастиками…

Эккенер взметнул фонтан воды, рванувшись к Эскиролю, но того заслонил Жозеф. Несмотря на его крошечный рост, мало кто рискнул бы схватиться с боксером-парикмахером из Монако.

– Прекратите!

И они посмотрели друг на друга, все трое.

На рассвете Хуго Эккенер вернулся домой насквозь промокший и наткнулся на жену, которая еще не спала.

– Ты купался, Хуго? – спросила она, доставая полотенце, чтобы вытереть его.

С некоторого времени ее муж вел себя, как строптивый подросток…

– Где Этель? – спросил он, еле шевеля лиловыми от холода губами.

– Я предложила ей переночевать в комнате для гостей, но она уехала. Мне очень понравилась эта девочка.

– Да, – признал Эккенер, – мне тоже.

Он натянул пижаму и лег в постель.

Закрыл глаза, но так и не смог заснуть.

Он уже корил себя за совершённое. И весь остаток ночи провел в раздумьях о Зефиро и Ванго. Вот поистине странная прихоть судьбы – столкнуть на одном острове двух преследуемых, затравленных изгнанников.

Ведь в конечном счете Эккенер указал друзьям точное местонахождение острова Аркуда.