Текст книги "В те дни на Востоке"

Автор книги: Тимофей Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Аэродром бомбят, – сказала сестра.

Померанцева это не беспокоило. Ведь бомбили же советские Берлин, когда немцы подходили к Москве. Это так, для острастки. Главное, японцы перешли в наступление. Напрасно говорил Винокуров, что советские раздавят японцев, как козявку. Был бы живой, сейчас бы радовался. А вот его, Ивана, милует судьба. От скольких бед спасла. Видно, он в рубашке родился. Может, еще вернется в Россию и заживет той жизнью, о которой мечтал!

Глава пятнадцатая

Маньчжурия сотрясалась от грохота танков, рева машин, людского гомона. По грунтовым дорогам и степным тропам, как реки в половодье, текли советские войска. Над степью, выжженной солнцем, поднимались тучи пыли.

Японцы, не принимая боев, спешно отступали. Командующий третьим (западно‑маньчжурским) фронтом генерал Усироку в первый же день войны отдал приказ об отводе войск за Большой Хинган. Там по замыслу штаба Квантунской армии предполагалось дать русским решительный бой.

Полк Миронова шагал по Трехречью. Так в Маньчжурии называют долины рек Ган, Хаул, Дербул – притоки Аргуни. После пограничного города Маньчжурии больших сражений в этот день не было, кроме стычек с отдельными смертниками, которые прятались по овражкам, расщелинам, за бугорками и открывали внезапный огонь.

Безлесые степи кончились. Пошли кустарники, лиственные и хвойные леса. То тут, то там петляли ручьи. В низинах паслись стада овец, коров, лошадей. Около полевых дорог стояли войлочные юрты с расписными дверцами. В них жили скотоводы‑баргуты – тучные, в длинных халатах и легких сапогах с загнутыми носками. Наших воинов они встречали сторожко, с затаенным страхом. Но японцев у себя не прятали и отзывались о них с неприязнью.

Дорога шла к большому русскому селу. Но Миронов повел полк стороной. С горок виднелись большие дома с тесовыми крышами. На улицах маячили колодцы с журавлями, да небольшая церквушка. Здесь жили забайкальские казаки, бежавшие в гражданскую войну от расплаты за свои деяния против красногвардейцев Лазо.

– Здорово обжились казачки, – говорили солдаты.

– Кулачья много развелось!

– У таких и попить не попросишь.

– Угостят, чем ворота запирают!

За селом, в широкой долине, раскинулись поля пшеницы, овса, гречи. Всюду копошились люди. Иные грабками косили пшеницу, но больше убирали хлеб конными жнейками. Женщины и мужчины вязали снопы и ставили «бабки». Увидев проходивших стороной советских воинов, они приостанавливали работу. Женщины невольно махали платками, а мужчины, сняв головной убор, долго всматривались, как бы опасаясь за свое добро. Но, убедившись, что советские ничего не трогали, принимались за работу.

Под вечер полк вышел на берег Аргуни, остановился на ночевку. На заливных лугах с зарослями тальника и одиночных сосен стояли недавно сметанные стога, зеленела сочная атава. В кустах кричали коростели, летали стаями потревоженные утки. Воздух был насыщен пьянящим ароматом высохших луговых трав.

Арышеву вспомнился луг на берегу Яи. Как во время сенокоса в жаркий день люди бросались в реку, чтобы охладиться. И теперь он вместе со своими солдатами поспешил на берег. Истосковавшиеся по реке воины плюхались в чистую прохладную воду, ныряли, плескались, радовались, как дети.

– Какой благодатный край! – восхищался Веселов.

– Кажется, сто пудов с себя сбросил, – говорил Старков. – Теперь и до Хингана топать можно.

Ниже по течению купали лошадей. Всех радовала, бодрила и оживляла вода.

Специальные привилегированные войска.

Не меньшей радостью в этот вечер был и необычный ужин. Наши снабженцы раздобыли у сельчан зеленых овощей, а баргуты‑скотоводы подарили десятка два баранов. Повара приготовили такой вкусный борщ, какого солдаты много лет не ели.

Было и еще одно желание у воинов – спокойно отдохнуть. Но как только стемнело, в разных местах послышались крики и стрельба. В расположение полка пробрались русские белогвардейцы из близлежащих станиц. Всю ночь подразделения гонялись за ними. Арышев со своими бойцами километра два преследовал вражескую группу, которая не успела уйти. Она яростно отстреливалась. Двое бойцов получили ранение. Арышев едва не погиб: пуля оставила вмятину на каске, но вреда не причинила.

Когда у казаков кончились патроны, они сдались. Пятерых Арышев привел в полк. Таких набралось около ста во главе со станичным атаманом из Дрогоценки. На них были брюки с красными лампасами, на боку сабли и японские винтовки «Ариасака». Они готовились встретиться с нашими воинами в открытом бою, но японцы не успели подать им команду, а генерал Бакшеев, как известно, в первый же день удрал в Харбин. Так и остался не у дел корпус «Союз казаков» – детище Бакшеева.

Полк шел на Хайлар. Грунтовая дорога вела по выжженному солнцем Баргинскому плоскогорью – однообразной пустыне. Только на бугорках с тарбаганьими норами топорщился сухой полынник и колючая трава. Встречались и голые плешины – солончаки.

В небе круто стояло огненное солнце. Серый суглинок, истертый в порошок, стеной валил из‑под ног и колес, забивал ноздри, скрежетал на зубах. Губы у солдат запеклись от жары, побурели щеки, просолели от пота гимнастерки. Всех томила жажда, но воды нигде не было. Встречающиеся на пути озера пересохли. Остались только мелкие лужицы с соленой мутной влагой. Надежда была лишь на своих снабженцев. Но они не успевали подвозить воду. Поэтому, когда на обочине появился «виллис», волоча за собой шлейф пыли, все обернулись. В открытой машине рядом с шофером сидел командир дивизии. Шофер сбавил скорость, Громов крикнул:

– Семьсот семьдесят седьмой, подтянись! Скоро привал!

– А вода будет? – вскинул голову Веселов. – А то уж язык к небу присох!

– Скоро подвезут. – Крепитесь, товарищи!

Действительно, вскоре подошла грузовая машина с резиновым баллоном во весь кузов. Батальон остановился. Солдаты (откуда только силы взялись) мигом атаковали машину. Но комбат приказал построиться по взводам. Люди цепочкой подходили по одному, подставляли котелки и каски под шланг, из которого бежала вода. Наполнив их, солдаты отходили и с жадностью прикладывались к своим посудинам, освежали лица, а остатки драгоценной влаги сливали во фляжки.

Вода – не водка, но и ее нельзя в походе много пить. Однако некоторые не думали о последствиях. А последствия сразу же сказались, как только роты двинулись в путь.

Шумилов пожадничал. Вода булькала в животе, отяжеляла тело и сочилась изо всех пор, как в парной бане. Идти было еще тяжелее. А тут, как назло, пошел голимый песок. Ноги тонули по щиколотку. Бойцы брели, как по снегу. Гимнастерки вымокли, хоть выжимай. Ноги от слабости заплетались. Люди выбивались из сил.

– Не дорога, а морской пляж, – злился Шумилов. – Такого и в Забайкалье не было.

– А в Монголии встречается, – сказал пожилой солдат. – Когда я воевал на Халхин‑Голе, то пришлось поползать по песку.

Рязанские шли, как пьяные. Данилов еще держался, тянул бронебойку вперед, а Вавилов еле переставлял ноги. Вскоре совсем расписался: свернул в сторону и рухнул. Арышев посадил его на повозку. Быков тоже ехал – ослаб от жары. Но основная масса воинов стойко переносила поход, не зря закалялась в степях забайкальских…

Под вечер зной спал. Из‑за горизонта выплыли грозовые тучи. Потянул ветерок, глухо загрохотал гром.

Арышев вынул карту. Скоро должен быть привал на ночевку. Вымотались за день солдаты, километров шестьдесят отшагали.

Солнце скрылось в кипящих тучах. Усилился ветер. Он освежал прохладой, обсушивал потные лица.

Белой изогнутой змейкой блеснула молния. Пулеметом прострочило из надвигающихся туч. А позади их, словно пушечный гул, катился по небу гром, то усиливаясь, то затихая.

Захлестал косой дождь.

Солдаты раскатывали шинели и одевали.

Поступил приказ остановиться на ночевку. Ужинали среди песков под дождем и тут же засыпали, укрывшись шинелями и плащ‑накидками около своих повозок.

К утру небо очистилось от туч. Яркое солнце оглядывало и обсушивало теплыми лучами каждый бугорок, каждую лощинку. Занимался жаркий день. Но солдаты не огорчались: нужно было обсушиться и обогреться.

После завтрака снова двинулись в путь. Пески скоро кончились. Грунт стал тверже, травка – гуще. Встречались высоты, лощинки, поросшие осокой. В небе кружили коршуны. Солдаты умиротворенно шагали, как на учениях. Веселов догнал Арышева, шедшего в голове роты, предложил послушать только что сочиненное стихотворение. Но тут внезапно закричали идущие впереди:

– Кавалерия справа!

– К бою!

Все увидели, как из‑за ближней высотки вылетела вражеская конница. С саблями наголо эскадрон несся во весь карьер, дико крича и улюлюкая.

Батальон развернулся в цепь и залег.

– По кавалерии – огонь! – командовали офицеры.

Солдаты не успели подготовить пулеметы, минометы, пушки. В ход были пущены только автоматы и винтовки.

Метрах в ста от нашей цепи лошади начали падать. Произошло замешательство. Некоторые всадники поворачивали обратно, спасаясь бегством. Но их настигали пули.

Через три‑четыре минуты от эскадрона ничего не осталось. В долине лежали трупы лошадей и всадников. Как выяснилось, это были баргуты, служившие у японцев. Видно, не знали они, что наша армия вооружена автоматами, и поплатились жизнями, применив устаревшую тактику.

Дорога вела на подъем. Впереди тянулись невысокие холмы. На склонах зияли развороченные доты. У одного, недалеко от дороги, прямым попаданием снаряда выбросило на стороны серые бетонные осколки. Говорили, что вчера здесь вел бои соседний полк. Лежали обгорелые остовы двух наших автомашин и один подбитый танк. В этом месте проходила полоса Чжалайнорского укрепрайона.

За холмами открылось село Чжалайнор. Оно не помещалось в широкой пади. Нескольких кривых улиц с деревянными и саманными домами взбегали на пологие склоны. В центре возвышалась белокаменная церковь. Здесь тоже жили забайкальские казаки, но были и китайцы.

Когда полк проходил по улицам, сельчане стояли по сторонам. Китайцы – с кумачевыми флажками в руках или с красными повязками на рукавах – хором кричали, поднимая кверху большой палец:

– Шанго! Шанго!

Русские выносили воду, молоко, овощи, угощали солдат.

Старков подошел к двум девушкам, наливавшим воду из ведра в кружки. Что‑то странное было в их облике: глаза черные, немного суженные, а лица белые, европейские.

– Здравствуйте, красавицы!

– Здравствуйте, здравствуйте, – кланялись девушки.

– Вы – русские?

– Наполовину… Отец у нас – китаец, – ответила одна из сестер.

– Много тут было японцев?

– Много. Вчера все убежали – вас испугались.

– А вы не боитесь нас?

– Вы же наши друзья. Папа часто говорил, что придут русские и освободят нас.

На другой улице Старков остановился около магазина, брошенного японцами, около которого вытянулась длинная очередь. Китайцы бесплатно раздавали продукты всем, кто подходил. Двое вышли из магазина с пакетами риса, лапши, сахара. Увидев Старкова, они раскланялись.

– Сыпасиба, капитан… Лусска япона гони, китайса слабода получай. Шанго!..

Веселова остановили три русские старушки. Одна высокая, худая рассказывала, что когда‑то жила под Читой. Там у нее братья и сестры остались. Другая, в цветной кофте, расспрашивала:

– Богу‑то у вас молятся?

– Кто хочет, молится.

– А ты, сынок, молисся?

– Нет, – отмахнулся Веселов.

– Это пошто же? Нешто можно жить без бога?

– Так его же нет.

Старушки закаркали, как вороны:

– Это кого, бога‑то нет? Да вы что, рехнулись?

– Большевики вам внушили такие греховные мысли. – А я тоже большевик.

Старушки опять загалдели:

– Нет, сынок, ты не большевик, ты человек. А они, говорят, с рогами и с хвостами, на чертей похожи…

…Полк остановился на окраине села, где находился японский гарнизон. За оградой из штакетника красовались кирпичные коттеджи, в которых жили офицеры. А позади ютились деревянные солдатские казармы.

Пока подтягивались повозки, походные кухни, солдаты подкреплялись яйцами, огурцами, помидорами, подаренными сельчанами. Шумилов раздобыл бутылку китайского ханшина.

– Попробуем, что за ханжа. – Он налил в крышку от фляжки и поднес ко рту. В нос пахнул сивушный запах. Но солдат все‑таки выпил. – Крепкая, гадость! Вроде нашего денатурата. Водой надо разбавлять.

Понемножку выпили все, кто хотел, хотя ругались и отплевывались.

Ханжа повысила настроение. Старков достал из повозки ротную гармошку и заиграл подгорную. Данилов с Вавиловым запели:

Мы рязанские ребята,

Мы нигде не пропадем:

От Байкала до Харбина

С красным Знаменем пройдем!

Тридцать шестая армия, действовавшая на левом крыле Забайкальского фронта, наносила главный удар из района Старо‑Цурухайтуй, а вспомогательный – со станции Отпор по Маньчжуро‑Чжалайнорскому укрепрайону с выходом на Хайлар. Ставилась задача – овладеть районом Хайлар на десятый день операции и отрезать пути отхода японцев к Большому Хингану.

Однако события развертывались с феноменальной быстротой и сверх ожидаемых успехов. Передовой отряд армии в составе танковой бригады, стрелкового полка, самоходно‑артиллерийского дивизиона и других спецподразделений под командованием генерал‑майора Бурмасова, форсировав Аргунь в районе Старо‑Цурухайтуя, двинулся к Хайлару. Не встретив серьезного сопротивления, отряд за день преодолел сто пятьдесят километров и вечером 9 августа овладел мостом через реку Хайлархэ. Здесь был получен приказ командарма – ночью ворваться в город. Бурмасов отдал приказ: стрелковому полку с частями усиления занять южную часть Хайлара, а танковой бригаде – войти в город с северо‑востока.

С наступлением сумерек танкисты, обойдя укрепрайон «Восточная сопка», к двадцати трем часам овладели железнодорожной станцией и рабочим поселком. Но к центру города прорваться не смогли. Из укрепрайона сопки Або‑ту японцы открыли артиллерийский огонь. Кроме того, бросили в контратаку полк с танками, стремясь выбить русских из поселка и со станции.

Стрелковый полк, совершив глубокий обход с юга, только к утру 10 августа вышел на окраину Хайлара. Там он встретил яростное сопротивление японцев. Бой шел весь день. Наши силы иссякали.

На помощь передовому отряду командарм Лучинский перебросил на машинах девяносто четвертую дивизию генерал‑майора Замахаева. В полдень 11 августа дивизия подошла к Хайлару и очистила город от японцев. Но гарнизон укрепрайона не сдавался.

Передовой отряд генерала Бурмасова направился к Большому Хингану, а дивизия Замахаева приступила к штурму сопок. Атакам предшествовала мощная артподготовка, усиленная бомбардировщиками с воздуха. Но японцы были неуязвимы: из амбразур железобетонных сооружений ухали пушки, строчили пулеметы. Атаки захлебывались. Девяносто четвертая дивизия и другие прибывшие части несли большие потери.

Под вечер, на пятый день войны, к Хайлару подошел полк Миронова. Батальоны укрылись в лощинах, куда не долетали японские снаряды.

Арышев с Быковым выдвинулись на взгорок, вынули бинокли. Бурые высоты подковой охватывали подступы к городу. Со стороны это был обыкновенный степной пейзаж. Но при внимательном осмотре можно было заметить на склонах темные точки железобетонных дотов, а у подножья – противотанковые рвы.

– Глубоко зарылись, – сказал Быков. – На западе я не встречал таких укреплений.

– А что толку? Наши все равно город заняли.

После ужина, когда на степь опустились черные зловещие сумерки, Миронов собрал офицеров на совещание. Выступил комдив Громов.

– Тяжелая обстановка, товарищи, создалась под Хайларом. Девяносто четвертая дивизия, занявшая город, несколько дней штурмовала укрепрайон, но безуспешно. По нашим сведениям, гарнизон укрепрайона под командованием генерала Номуры насчитывает более дивизии солдат и офицеров. Каждая высота, каждый дот соединены потернами – подземными ходами сообщения. Поскольку артиллерийский огонь и бомбардировка с воздуха не дали положительных результатов, командование предложило нам сменить тактику – действовать только отдельными штурмовыми группами, подбираться к подножью высот и выкуривать японцев из ДОТов взрывчаткой, горючим, заваливать подземные выходы. Для этого приказываю в каждом батальоне создать несколько штурмовых групп. Ваш сосед 778‑й полк вчера уже совершил первые вылазки, подорвал пять дотов, уничтожил до роты живой силы противника.

Когда Громов закончил, Сидоров спросил:

– Непонятно, товарищ полковник, зачем брать эти сопки, если наши части уже обошли их и форсируют Хинган? Через неделю самураи сами сдадутся.

– К сожалению, сдаваться они не собираются. Хуже того, по ночам совершают групповые вылазки, проникают в расположение наших частей и вырезают личный состав. Поэтому надо быть очень бдительными и предупреждать вражеские вылазки…

В этот же вечер в первом батальоне было сформировано несколько штурмовых групп.

Как ни бдительны были солдаты, все‑таки ночью японцы проникли в расположение одной роты и вырезали половину состава.

Утром об этом узнал весь полк. Не знали только бойцы штурмовых групп, которые до рассвета ушли к укрепрайону. Группу первого батальона возглавлял командир стрелковой роты Карамышев. В нее входили стрелки, пулеметчики, минометчики, бронебойщики, саперы. Отделением бронебойщиков командовал Старков.

Под покровом темноты группа двигалась в колонне. На рассвете дозорных атаковали японцы.

– К бою! – скомандовал Карамышев.

Солдаты не успели рассредоточиться, как самураи налетели с разных сторон.

Старков увидел двоих. Они бежали на него, выставив перед собой винтовки с примкнутыми тесаками. Шумилов дал очередь из автомата. Но тут загромыхали пушки. Из амбразур на склонах высот полетели снаряды. Они разрывались далеко позади штурмовой группы, которая двигалась вперед, делая короткие остановки в низинках, за бугорками и каменными глыбами.

На горизонте через редкий слой облаков проклевывалось солнце. Сначала оно высвечивало вершины сопок, затем склоны и равнины. Обзор расширялся. Снаряды стали рваться ближе. Старков с Шумиловым только укрылись за камнем, как позади рванул снаряд. Спустя несколько секунд на том месте они увидели покареженный пулемет и двоих лежащих без движения солдат.

– Вперед! Вперед! – торопил Карамышев, чтобы вывести людей из‑под обстрела.

На пути встретилась узкая лощинка. Все залегли в ней, чтобы немного отдышаться. Пушки тоже смолкли. Видно, наблюдатели потеряли цель. Карамышев приказал командирам проверить людей. Штурмовая группа потеряла шесть человек.

Старков лежал около кучки рваных ранцев. Ему показалось подозрительным: почему они так аккуратно сложены? Развалив их, он увидел лаз.

– Смотри, Кеша, вот откуда самураи вылезли. Шумилов заглянул в дыру.

– Точно! Подземный ход!

Подозвали Карамышева. Он распорядился взорвать и завалить лаз.

Саперы заложили взрывчатку. После взрыва засыпали яму и утрамбовали ногами. Снова группа двинулась вперед. До ближайшей высоты оставалось менее километра. Пушки молчали, так как ближе к сопкам местность не простреливалась. Бойцы не соблюдали большой осторожности: делали длинные перебежки, ложились прямо на открытых местах. И тут неожиданно застрочил пулемет. Все залегли, начали окапываться.

Старков с Шумиловым заняли неглубокий кем‑то вырытый окоп. Пулемет молотил из ДОТа метрах в пятистах. Он размеренно выговаривал: «Да, да, да.» Пули жужжали над головами, не позволяли никому подняться.

– Может, заткнем ему глотку, – предложил Старков Шумилову.

– Попробуем…

Они расчистили площадку около окопа, выше насыпи бруствер. Старков поставил на площадку ружье и начал наводить. Когда‑то на стрельбище он попадал в круглый чугунный буфер от вагона. Теперь нужно было поразить в амбразуре пулемет. Однако пять выстрелов ничего не дали.

– Может, мне повезет, Ефим Егорыч, – просил Шумилов. Но Старков не отступался. Тщательно прицеливаясь и плавно нажимая на спуск, он выпускал пулю за пулей. Девятый выстрел заставил пулемет замолчать.

Солдаты выждали несколько минут, потом поднялись и помчались к высоте. Но радость была недолгая – заговорил другой ДОТ левее и дальше первого. Снова залегли. Старков прикинул: в амбразуру с фланга не попасть и сменить позицию невозможно.

– А если вон к тому камню подобраться, – показал Шумилов.

– Нельзя, Кеша, пулемет все простреливает.

– Тогда вернуться обратно и по той лощинке подползти к камню.

– Это, пожалуй, резон.

Старков доложил Карамышеву. Старший лейтенант не возражал, но и больших надежд не возлагал. По ДОТу вели огонь минометчики и тоже пока без толку.

Бронебойщики ползли назад. В одной руке Шумилов держал автомат, в другой – приклад ружья. Старков поддерживал ружье за ствол. Солнце уже поднялось высоко и жарило спины, как раскаленная плита. Гимнастерки липли к телу, лица заливал пот.

– Передохнем малость, – сказал Старков. Он достал фляжку, налил в крышечку глоток воды, промочил во рту. Шумилов жадно выпил несколько глотков.

– Не налегай на воду, побереги. Неизвестно еще, что случится, – предупредил старший сержант.

К лощине подползли сравнительно легко. Дальше шла равнина. Метрах в двадцати виднелся большой камень, вросший в землю. Но подобраться к нему не позволял огонь.

– Попробуем отсюда, – решил Старков.

Они быстро оборудовали площадку. Вражеский пулемет обстреливал широкий фронт, поворачивая то в одну, то в другую сторону свой огнемечущий зев.

Старков выстрелил. Около амбразуры взвихрился песок. Не принесли успеха и последующие выстрелы. Шумилов тоже тщетно старался, только истратил все патроны.

– Все теперь, Кеша, отстрелялись. Что же придумать? – поник Старков.

– Есть еще один шанс.

– Какой?

– Подорвать пулемет гранатой. Давайте мне свою.

– Чего ты выдумал? Разве туда подберешься…

– Если надо, подберемся. Давайте гранату – время не ждет. Старков хотел посоветоваться с Карамышевым, но он был далеко.

– Ну что, Кеша, если решил… действуй. Только будь осторожен.

– Постараюсь, Ефим Егорыч. – Шумилов похлопал Старкова по плечу, как родного отца, взял у него гранату и пополз в обратную сторону.

Минометчики тоже оказались бессильными: пулемет с небольшими интервалами продолжал поливать смертоносным огнем.

Старков подполз ближе к Карамышеву и передал о замысле Шумилова. Старший лейтенант приостановил стрельбу. Все ожидали, чем кончится затея смельчака.

День клонился к вечеру, но жара еще держалась. Из амбразур с высот пушки вели планомерный обстрел наших частей. Над сопками курился дым.

Старков время от времени посматривал в сторону дота. Раскуривая самокрутку, раздумывал. Далеко они забрались. Когда теперь выберутся отсюда. Видно, пока не стемнеет. Во рту стало горько. Ефим Егорович выплюнул папироску и ощутил сильный голод. Сегодня еще не ел. Он достал из вещевого мешка кусок хлеба, сахару и стал есть, запивая водой из фляжки. Шумилову тоже надо было подкрепиться, а то ушел голодный…

На склоне показался человек с автоматом в руке. Старков узнал Шумилова. Кеша медленно поднимался вверх. Вражеский пулемет не мог поразить его. Недалеко от дота солдат нагнулся, потом поднялся во весь рост, неся на плече камень. Подобравшись к амбразуре, он обрушил его на конец пулемета, который высовывался.

Огонь прекратился.

«Молодец!»– обрадовался Старков.

Карамышев разделил штурмовую группу на две части: одну направил к первому доту, другую – ко второму, чтобы взорвать их. Старков шел с другой частью. В душе он гордился: бронебойщики вывели из строя два дота. А Шумилов – настоящий герой!

У подножья сопки им преградило путь проволочное заграждение, за которым проходил ров. Саперы быстро проделали проходы, и бойцы скатились в ров.

В это время на высоте разразилась стрельба. Слышались одиночные выстрелы и автоматные очереди.

«Шумилов отбивается, – догадался Старков. – Надо спешить».

Но не успели бойцы выбраться из рва, как стрельба стихла.

Цепочка потянулась вверх по тропке. Старков шел впереди, тревожась за судьбу Шумилова. Вдали угадывался дот. Он немного выдавался вперед, но был замаскирован под цвет травы. Только амбразура зияла черной пастью. Около нее виднелась небольшая площадка.

«Где же Кеша? – искал глазами Старков. – Неужели беда?»

На площадке у амбразуры валялось несколько японцев. Один был в белых перчатках, в офицерском мундире. Немного в сторонке лежал человек без рубашки, запрокинув голову со светлыми волосами. Старков узнал Шумилова. У Кеши были открыты глаза, в которых застыла дикая боль. А из живота, исколотого штыками, пузырилась кровь. Но герой дорого отдал свою жизнь, уничтожив четверых японцев.

Старков смахнул пилоткой слезы, хотел одеть на Шумилова гимнастерку, когда послышались душераздирающие крики:

– Банза‑ай!

Из лаза за дотом выскочило несколько японцев и кинулось в рукопашную. Бойцы открыли огонь из автоматов. Японцы падали, но ни один не повернул обратно.

…Поздно вечером штурмовая группа, схоронив убитых товарищей, возвратилась в расположение батальона. Там их встретил сержант первой роты. Он доложил Карамышеву, что полк еще утром погрузили на машины и срочно отправили на помощь какой‑то части.

Глава шестнадцатая

Резервистам недолго пришлось ждать прихода советских войск. На второй день вечером они услышали рокот приближающихся танков со стороны Хингана.

Полковник Парыгин встревожился. Хотя резервисты и были вооружены винтовками, пулеметами, гранатами, а неподалеку стояла японская артиллерийская батарея, но что это за оружие против мощных танков, о которых рассказывал кавалерист Репин?

«Может, в самом деле не вступать в бой, как предлагает Ямадзи? Конечно, складывать оружие перед красными позорно. Но разве спасут резервисты японскую армию от разгрома, к которому она катится? Ямадзи говорит, что если не окажем сопротивления, нас, эмигрантов, могут пощадить. В противном случае будет другой разговор, не то что с пленными японцами»…

Но танки почему‑то не показывались. Остановились где‑то на склонах гор в лесу, а в долину не спускаются.

Всю ночь резервисты ждали наступления. Утром стало известно, что танкисты захватили двух казаков и увели к себе. Парыгин с Ямадзи решили послать к ним парламентеров, чтобы выяснить, чего они хотят. Но тут вернулись захваченные казаки. Они пришли в штабную палатку к Парыгину и рассказали, что у танкистов кончилось горючее, танки не могут дальше идти.

– Но биться с ними, господин полковник, бесполезно: у них занята круговая оборона, имеется большой запас боеприпасов.

– И самое главное, что мы узнали, – заговорил другой, – это согласие японского императора на капитуляцию.

– Кто вам сказал? – побагровел полковник.

– Мы сами слушали Москву, у них знаете какая мощная рация? Василий готов был обнять казаков за такие радостные вести.

– Они ни о чем вас не просили?

– Как же, просили… Их начальник сказал: «Передайте своему полковнику, если достанет для нас горючее, мы этого не забудем».

– Надо подумать, – взглянул на Парыгина Василий.

Полковник отпустил казаков, прошелся около стола, теребя поседевшие усы под висячим носом. Весть о капитуляции Японии окончательно деморализовала его. Больше надеяться не на кого. Надо самому решать свою судьбу.

– Так что будем делать, Василий Леонидович?

По глазам и тону в голосе Шестерин понял, что полковник не прочь принять предложения танкистов.

– Помогать, Иван Евграфович. Такой случай может больше не представиться.

– Помогать… Но как? Чем? У нас же с тобой ничего нет.

– Здесь нет. Надо ночью ехать в Оненорскую, ликвидировать военную миссию, а утром на машинах подвезти горючее.

Парыгин схватился за голову.

– Боже, сколько препятствий!

– А вы думали так просто заслужить милость у советских? Уж вам‑то, царскому офицеру, это должно быть хорошо известно.

– Я не уверен еще, согласятся ли атаманы.

– Это от нас будет зависеть. Кто запротивится, можно и оружие применить. Ради большого жертвуют малым.

Парыгин задумался.

– Своих‑то, конечно, уломаем. Вот только бы японцы не узнали… здешние, батарейцы.

– С этими мы управимся. Я на себя беру.

Парыгин в раздумье сел к столу, а Василий встал и положил ему на плечо руку.

– Услужим, Иван Евграфович, хоть раз Советской России!

– Боюсь, как бы не промахнуться.

– Не промахнемся. Парыгин усмехнулся.

– Удивляюсь, откуда у вас, офицера японской армии, такая приверженность к советским? Вы же никогда не были в России.

– Зато душа, Иван Евграфович, русская и потому тянется туда.

– Ну, хорошо. – Парыгин решительно встал. – Рискнем во имя родины.

Он приказал посыльному вызвать в штаб атаманов.

Тем временем уже разнесся слух, что советские танкисты отпустили захваченных ночью резервистов и просят оказать помощь. Некоторые были довольны таким обстоятельством, которое избавляло от кровопролития. Только как на это посмотрит полковник и представитель японской военной миссии?

Атаманы собрались в палатке встревоженные и озабоченные.

Парыгин начал издалека.

– Господа атаманы! Все мы долгие годы мечтали о возвращении в родные края. И вот подошло время: наши недруги, советские танкисты, просят нас достать им горючее. В другое время мы бы разговаривали с ними иным языком. Но сейчас, когда японцы собираются складывать оружие, нам следует подумать и о своей судьбе.

– Неправда! Японцы никогда не согласятся сложить оружие! – выкрикнул атаман Попов.

– Я тоже так думал, – продолжал Парыгин, – а вот вчера император Хирохито заявил по радио всему миру, что согласен принять условия капитуляции.

– Как так принять? Вот те на! – зашумели атаманы.

– Hу и вояки!

– Шесть дней только продержались! Попов уже другим тоном спросил:

– А где думаете горючее взять?

Поднялся Василий. Рассказал о том, как собирается ликвидировать японцев в Оненорской и захватить бензохранилище.

– А не обманут нас советские? – усомнился чельский атаман. – А то горючее раздобудем, а они нас танками подавят.

Долго судили и рядили атаманы. В конце концов согласились с предложением Парыгина. К танкистам были посланы прежние резервисты, чтобы сообщить о принятом решении. Вслед за этим Василий позвонил в штаб батарейцам, которые занимали позиции в километре от резервистов на взгорье. Командовал батареей поручик. С ним поддерживалась телефонная связь. Батарейцы ждали сигнала. Как только танки спустятся в долину, японцы откроют артогонь. Василий вызвал поручика якобы на совещание. Здесь его разоружили и больше не отпустили. К батарейцам поехал Василий. Он объяснил артиллеристам, что командира батареи срочно вызвали в штаб дивизии. Временно его обязанности будет исполнять он, поручик Ямадзи.

После обеда Василий разрешил артиллеристам отдохнуть. Когда они заснули, подошли резервисты от Парыгина, и с батарейцами было покончено.

Под вечер Василий выехал в Оненорскую. На двух грузовых машинах сидело десятка три расторопных ребят. Среди них: отец и два сына Репины, атаман Попов.