Текст книги "В те дни на Востоке"

Автор книги: Тимофей Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Тимофей Николаевич Чернов

В те дни на Востоке

Тимофей Чернов

В те дни на Востоке

Другу и советчику моему Людмиле Дмитриевне

Часть первая Разные пути

Глава первая

На взгорье Арышев остановился, оглядывая окрестности. Серая песчаная дорога, опускаясь в широкие низины и поднимаясь на пологие холмы, уводила в сопки. Позади виднелась залитая утренним солнцем небольшая станция. Там стояли составы с товарными вагонами и зеленым пассажирским поездом, на котором только что он приехал. А по сторонам желтела старой пожухлой травой степь, и только в низинах зеленела реденькая мурава. В небе звенели жаворонки. Трепыхая крыльями, повисла пустельга, высматривая добычу.

Этот край был хорошо знаком лейтенанту Арышеву. Здесь прошла его солдатская служба, отсюда он был направлен в военное училище. Но, как и прежде, пытливо смотрел на степные просторы, где громоздились сопки самых причудливых форм!

Перекинув с правой руки на левую шинель и взяв с земли маленький чемодан, лейтенант зашагал дальше, напевая знакомую армейскую песню:

– «Забайкалье, Забайкалье, Забайкалье – край родной…» Дорога привела его к подножью сопки и по узкой лощинке опустилась в обширную падь. Со склона падь казалась большим огородом со множеством гряд и борозд, только трубы говорили о жилищах – солдатских землянках. Около них занимались бойцы. Они упражнялись на снарядах, маршировали на плацу. Здесь располагалась часть, в которой Арышеву предстояло служить.

«Где же штаб? – пытался определить лейтенант. Все землянки были однолики, но около одной сидело несколько военных, стояла у коновязи лошадь, запряженная в рессорку, туда и обратно сновали люди. – Видно, здесь.

Когда он подошел поближе, то увидел на скамейке троих офицеров. Один из них в новом кителе с золотыми погонами рассказывал что‑то смешное. Его немного вытянутое лицо с бачками и усиками показалось Арышеву знакомым. «Померанцев! Вот здорово!»

Офицер в кителе взглянул в его сторону.

– Кого я вижу! – Он вскочил и кинулся навстречу Арышеву. – Привет, привет, Толик! Какими судьбами?

Анатолий посмотрел на его сапоги, отливавшие глянцем, потом «а погоны.

– Тебя не узнать. Ишь, как, принарядился!

Померанцев сдвинул набекрень фуражку, из‑под которой выпал светлый чуб, с гордостью отрекомендовался:

– Адъютант командира полка. Шишка! – И разразился раскатистым смехом, который помнился Арышеву еще с детства.

– Из дому что‑нибудь получаешь? – спросил Анатолий.

– Нет, – покрутил головой адъютант. – Бабуся у нас в прошлом году концы отдала. Мать распродала вещи и разъезжает где‑то по фронтам с концертами. Хорошо, что с тобой нас еще сводит судьба.

– Признаться, я думал, что ты уже на фронте. Воюешь.

– Что ты! Нашего брата из Забайкалья не очень‑то отпускают. Сидим, как тут говорят, в глубоком тылу, кричим: «Смерть немецким оккупантам!» – и не находим себя в списках награжденных…

«Все такой же балагур», – подумал Арышев. Померанцев поправил фуражку, погладил пальцами усики.

– Ты еще не получил назначения? Тогда идем, пока батя у себя… От командира полка Арышев вышел с назначением в первый батальон.

– Ну что ж, земляк, действуй, – напутствовал адъютант. – Сначала взводом бронебойщиков покомандуешь, а там посмотрим. Держи только со мной связь – полный порядок будет!

Арышев хотя и не нуждался в помощи Померанцева, но ему приятно было встретиться с земляком. Радовало его и то, что Иван «в люди выбился». Как он смело и деловито разговаривал с командиром полка, давал советы! Это по его предложению Арышева направили в роту противотанковых ружей. Адъютант убедил подполковника, что дальше там нельзя оставлять взвод без офицера. А как он уверенно держится, словно родился для этой должности.

В штабе батальона, куда вошел Арышев, за столом сидели капитан и старший лейтенант. Оба что‑то рассматривали на карте. Арышев узнал капитана. Вспомнилось, как получал ему сухой паек, как потом провожал на станцию. Командира роты Сидорова тогда переводили в другую дивизию. С тех пор прошло два года. Как и прежде; он носил коротко подстриженные волосы, зачесанные на пробор, только в плечах стал пошире, да поглубже пролегли морщинки у рта.

Арышев доложил о своем прибытии…

Сидоров оторвал взгляд от карты, удивленно протянул:

– О‑о‑о, товарищ Арышев! Лейтенант! Ну, здравствуй, здравствуй. Вот не ожидал! Познакомьтесь, Михаил Петрович, – взглянул он на своего заместителя по политчасти старшего лейтенанта Дорохова. – Мой бывший солдат.

Грузный человек с большой бритой головой подал мягкую руку и предложил Арышеву сесть.

– А как изменился! – продолжал Сидоров. – Помню, был щуплым юнцом, немного сутулился. А теперь откуда что взялось: и выправка, и осанка. Что значит армейская закалка! А вот ямочка на подбородке осталась неизменной. По ней и узнал.

– По одной ямочке? – усмехнулся Анатолий.

– Нет, конечно, – поправился капитан. – Ну, а как родители, живы, здоровы?

– Отец воюет. Только мать с братишками дома.

– Они все там же, в Томске? Не бывал у них за это время?

– Не пришлось, товарищ капитан. Теперь уж когда на фронт поеду, так, может, загляну.

Сидоров укоризненно покачал головой.

– На фронт рвешься, а кто будет Восток охранять? На доброту японцев пока не можем рассчитывать: по‑прежнему держат большие силы на границе, провоцируют. Месяц назад напали ночью на заставу, захватили двух солдат и офицера. Так что…

– Неужели Сталинград их ничему не научил?

– Может, чему‑то и научил, но намерений своих не оставляют.

В тот же день Арышев принимал взвод. В узком проходе между нар в одну шеренгу были выстроены бойцы. Остававшийся за командира взвода старший сержант Старков – пожилой, с пышными усами – долго выравнивал строй, отчитывал бойцов за неряшливость. Ему хотелось представить их новому командиру опрятными, подтянутыми.

Арышев с нетерпением ждал окончания этой процедуры. Приближалась минута, о которой он много думал. И, как это бывает у молодых учителей перед первым уроком, его охватило волнение – сможет ли он показать себя таким, каким должен быть офицер?

Наконец, Старков доложил, что взвод построен. Арышев подошел к бойцам. На лице его выступил румянец, как когда‑то у доек» перед классом.

– Товарищи, как вы уже догадываетесь, с сегодняшнего дня я буду вашим командиром. – Он мельком окинул притихший строй, переступил с ноги на ногу. Двадцать пар глаз неотступно смотрели на него, следили за каждым движением. – Опыта в работе я еще не имею, но думаю, что общий язык сумеем найти…

– Найдем! – выкрикнул кто‑то на левом фланге.

Лейтенанта будто холодной водой окатило. «Общий язык… Черт знает, что несу. Офицер, называется»…

Но в голову, как назло, ничего не шло. Куда девались те простые слова, с которыми он собирался обратиться к своим будущим подчиненным?

– Вы у нас временно или постоянно?

– А когда нас на фронт направят?

Арышев вспомнил наказ комбата: «Берите их сразу в руки, а то поздно будет».

Волнение его перешло в раздражение. Плотно сжав губы, он поднял прищуренные глаза.

– Насколько мне известно, вопросы задают по одному, а не хором. – Строгий тон лейтенанта заставил всех смолкнуть. – А на фронт, к вашему сведению, направляют только дисциплинированных. У вас же я таких не вижу.

– По‑вашему, мы всю войну должны здесь сидеть? – А кто воевать будет?

Больше всех возмущался молодой веснушчатый боец на левом фланге. Пряжка на его гимнастерке сбилась в сторону, на одной ноге спустилась обмотка.

– Прекрати, Шумилов! – одернул его Старков. – Патриот нашелся! А кто будет здесь служить? Небось, самураи не лучше фашистов!

На тонких скривленных губах солдата заиграла лукавая усмешка. Глаза озорно блеснули.

– Ну и сиди тут, тренируйся: «Лежа, одно и то же, прицел вчерашний!»

По строю покатился смешок.

Арышев шагнул в сторону левого фланга..

– Верно сказал старший сержант, что самураи не лучше фашистов. Поэтому здесь такой же фронт, как на Западе. Правда, тут мы не наступаем, а готовимся к обороне, но если потребуется…

– На голые сопки мы каждый день наступаем, – съязвил Шумилов.

– Значит, отлично натренировались, хоть сейчас в бой. Так, что‑ли?

– Так или не так, а воевать сможем.

– Что ж, посмотрим завтра, на что вы способны…

Больше никто не бросал реплик. Арышев чувствовал себя увереннее. Теперь он не подыскивал удачных фраз, говорил спокойно и просто.

– Какими бы я хотел видеть вас, товарищи? – Он взглянул на левый фланг, где стоял со спущенной обмоткой Шумилов, а рядом с ним – два бойца с грязными подворотничками. – Конечно, не такими, как сегодня.

Вечером, когда в казарме прошла поверка, Арышев с командирами взводов своей роты шел в Копайград (так офицеры называли место расположения своих квартир). Копайград находился у подножья сопки, в полукилометре от солдатских казарм. Прямая дорожка тянулась к землянкам, дымившим в вечерних сумерках.

Офицеры шагали неторопливо, раскуривая самокрутки. Справа от Арышева шел лейтенант Быков, невысокий, кряжистый. Он был уже в годах, но держался бодро. Говорил, что на работе еще заткнет за пояс молодого. Его мускулистые руки и сухощавое лицо с острым подбородком были искраплены синеватыми порошинками – следами многолетнего шахтерского труда. Когда немцы стали угрожать Донбассу, Быков покинул забой и вместе с товарищами ушел защищать родную землю. О дальнейшем его пути без слов говорили шрам на щеке да награды на груди.

– Не нравятся мне эти сопки и пади, – говорил он Арышеву. – Хотя тут и пули не летят и снаряды не рвутся, но я бы не согласился всю войну здесь сидеть. К тому же японцев я никогда не видел, к забайкальским ветрам не привык.

– Привыкнешь, Илья Васильевич. Не ты первый, не ты последний, – пробасил лейтенант Воронков, высокий, с ласковыми черными глазами и тонким носом с горбинкой. – А фронтовики и здесь нужны.

За разговорами подошли к землянке. Быков опустился на две ступеньки вниз, открыл дверь. Офицеры вошли в тесную прихожую с умывальником и кирпичной плитой. Крутнув колесико медной зажигалки, Быков осветил узкую комнату с топчанами около стен и небольшим столом между ними, зажег коптилку. Под потолком зажужжала муха, где‑то, забившись в щель, скрипел сверчок.

Воронков начал разбирать постель. Над его топчаном Арышев увидел вырезанную из газеты карту военных действий. Красным карандашом на ней были округлены освобожденные города: Краснодар, Сталинград, Курск.

– Давайте еще закурим по одной, как во фронтовой песне поется, – предложил Быков Арышеву.

Анатолий присел к столу, раскрыл портсигар. Ему нравился этот простой человек с синеватыми порошинками на щеках. Он с благоговением посматривал на его награды.

Свернув узловатыми шахтерскими пальцами цигарку, Быков сладко затянулся.

– Самосад, с девятой гряды от бани. Хорошо продирает.

– Теперь ты оживешь, – сказал Воронков, зная о том, как тяжело мучился Быков из‑за перебоев с куревом.

– А ты как думал! У кого табачок, у того и праздничек. Воронков разделся, лег в постель. Ему хотелось, чтобы Быков рассказал что‑нибудь о фронте.

– Может, ради «праздничка», Илья Васильевич, поведаешь нам о своих ратных подвигах.

Быков не прочь был рассказать, но боялся показаться нескромным перед новым товарищем.)

– Лучше Анатолия Николаевича послушаем, как сейчас в гражданке живут.

– А я тоже мало знаю, – ответил Анатолий, снимая сапоги. – В город из училища редко ходил.

– Давай, Илья, начинай, – настаивал Воронков.

Быков докурил самокрутку, разделся и погасил коптилку. Натягивая на себя одеяло, в шутку сказал:

– Если бы поднесли кружечку пивца с сушеной таранькой, тогда бы и просить не надо.

– Тогда ты уж не отделение, а роту бы вывел из концлагеря, – рассмеялся Воронков.

Быков рассказывал ему, как с группой бойцов бежал из фашистского плена, как потом сражался под Сталинградом. И Воронков иногда подшучивал, что он‑де «заливает». Илья Васильевич на это не обижался. Но сегодня шутка показалась ему неуместной.

– Я рассказываю то, что пережил, а не придумываю. Мне вот уставы плохо запоминаются, а о фронте я всю жизнь буду помнить.

– Вы давно с фронта, Илья Васильевич? – спросил Анатолий, желая рассеять его обиду.

Быков тяжело вздохнул.

– Да уж полгода не воюю. Два месяца в госпитале отвалялся, потом сюда послали, сопки сторожить. А вот человек все годы здесь. – (Арышев понял, что это относилось к Воронкову). – Говорю ему: «После войны спросит тебя какой‑нибудь фронтовичок: «Где воевал?» И что ты ему скажешь?

– Во‑первых, война еще не кончилась, – отвечал Воронков, – а во‑вторых, не моя вина, что меня здесь держат. Стало быть, кому‑то видней.

– Я тоже не виноват, а вот совесть мучает, – не унимался Быков.

– Тогда пиши генералу, может, вызовет.

Быков гордился, что у него родной дядя на фронте командует армией и будто бы хотел взять его к себе в штаб, но племянник отказался.

– Сперва подготовлю взвод, тогда видно будет. А то вон каких разболтанных прислали. Один Савушкин сколько нервов вымотал. На фронте он бы у меня быстро шелковым стал, а тут нянькайся с ним.

– На фронте ты получал готовеньких, знай командуй, а тут самому обучать и воспитывать надо.

– Тебе легко воспитывать – учителем был. Зато я на практике все прошел, – не сдавался Быков.

– Хватит, Илья. Человеку, спать не даем.

– Ничего. Ваш спор мне в пользу, – сказал Анатолий.

– Да‑а, вы же сегодня взвод приняли, – вспомнил Быков. – Ну как, понравился?

– Не знаю, какова боевая подготовка, но дисциплина слабовата.

– Взвод, конечно, не из передовых. Одно время им командовал Померанцев. Но он больше думал о своей карьере, чем о бойцах. Через два месяца его перевели в адъютанты.

«Выходит, Ваня по знакомству меня на свой взвод послал. Ну, ловкач! Хоть бы сказал об этом». И Анатолия уже не радовала встреча с земляком. Может, вместе служить не легче будет, а наоборот, как когда‑то в школе…

Померанцев был школьным товарищем Арышева. После переезда родителей из деревни в город Толька долго присматривался к ребятам своего класса, держался в сторонке от них. Как‑то во время контрольной по алгебре он помог Ване решить задачу. На перемене они разговорились. Ваня сказал, что у него богатая библиотека.

– Если хочешь, приходи ко мне. Во книжечки подберем! Толька с радостью принял приглашение. Вечером отправился к Померанцеву. Поднявшись на второй этаж деревянного дома, Толька нажал кнопку звонка. Дверь открыла сухонькая старушка в вельветовом халате. Из‑под золотого пенсне светились строгие беспокойные глаза.

– Ваня, к тебе товарищ! – крикнула она.

– Проходи сюда, – позвал Иван.

Толька прошел по коридору в большую комнату. Его поразила богатая обстановка: мягкий диван, пианино, комод, на котором «плавали» лебеди, «плескались» рыбки, «паслись» слоны. Перед трюмо в углу стояла модно одетая женщина, красила губы. Она бросила на Тольку беглый взгляд и торопливо прошла в коридор, обдав приятным запахом духов.

«Неужели Ванькина мать?» – подумал он.

В боковой комнате, куда его завел Иван, стоял массивный книжный шкаф и письменный стол, на котором были разложены учебники.

– Занимался?

– Немного, пока мама дома была.

«Значит, его мать, – догадался Толька. Она выглядела очень молодой, цветущей в сравнении с его, Анатолия, матерью. – Интересно, работает или нет?» Впоследствии он узнал, что мать Ивана преподавала в музыкальном училище, а отец за что‑то был арестован.

Снимая старенькое пальтишко, Толька думал об условиях, в которых жил Иван. Почему‑то обидно стало, когда он вспомнил свою однокомнатную квартиру в старом доме. Иван имел отдельный кабинет, а он занимался с двумя братишками за одним столом. Но несмотря на благоприятную обстановку, Померанцев часто получал неуды.

– В бильярд сыграем? – указал Иван на маленький стол, на котором были рассыпаны металлические шарики.

– Нет, лучше посмотрим книги.

– Пожалуйста. – Иван взглянул на шкаф и тихо сообщил: – Бабуся у нас скупущая. Запретила ребятам книги давать. Но тебе я достану.

Он закрыл на крючок дверь и отомкнул шкаф.

У Тольки захватило дух при виде такого множества книг. Тут были и тонкие в цветных обложках, и толстые в кожаных переплетах. Он читал на корешках: «Вальтер Скотт, Жюль Берн, Густав Эмар».

– Начинай‑ка с Майн Рида, – сказал Иван и вытащил толстую книгу в потрепанной обложке.

«Всадник без головы», – прочитал Толька, любуясь изображением индейских вождей с перьями на головных уборах.

В коридоре раздался звонок. Иван торопливо закрыл шкаф и откинул крючок на двери. В комнату вошел одноклассник Витька Садыкин в черном костюме, в галстуке. Увидев ребят, он выпалил:

– Ничего не знаете? Сегодня в цирке борцы выступают: Басманов, Хаджи Мурат, Циклоп – в общем те же, что и в прошлом году. Идемте!

– Идем! – заплясал Иван и тут же начал собираться. Толька сидел у стола, читал Майн Рида.

– А ты чего не одеваешься? – толкнул его Витька. – Можем опоздать.

– Я, ребята, не пойду.

– Почему?

– Во‑первых, денег нет, а во‑вторых, дома не отпрашивался.

– О деньгах не беспокойся, – похвастал Иван. – Сегодня мне повезло. Прихожу из школы, смотрю, бабуся комод открытый оставила. Так что на билеты хватит и на папиросы останется.

– «У тебя‑то хватит, – подумал Толька, вспомнив слова Ивана: «Ты знаешь, кто у нас бабуся? Только ребятам об этом не говори… Дочь томского губернатора. Сколько у нее добра! Говорит, нам на всю жизнь хватит». – А у меня один отец работает».

– Не могу я пойти. Еще к контрольной по физике не готовился.

– Ерунда. Сдуем, – махнул Иван. – А сегодня посмотрим борцов. Это же так интересно! Разок‑то можно.

«Верно, схожу разок. Ничего, поди, не случится», – решил Толька.

…Дружба с Померанцевым длилась недолго. За вторую четверть Толька оказался неуспевающим по трем предметам. Узнав об этом, отец выпорол его и запретил ходить к Ивану.

– Чему ты научишься у этого лоботряса? Как деньги тратить. Но у нас нет таких средств, как у его бабки‑буржуйки…

Толька не жалел о разрыве с Померанцевым и его дружками. Лишь одно огорчало его – где брать интересные книги?

Как‑то в классе к нему подошел Володька Еланский. Мальчик серьезный, с зачесанными кверху светлыми волосами. Толька уважал его за глубокие знания по истории и литературе. В руке Володька держал новую книгу. Толька взглянул на обложку и отвернулся.

– Ерунда… Как сталь закалять. Я недавно читал «Охотники за скальпами» Майн Рида. Вот это сила!

Володя усмехнулся и начал рассказывать о новой книге и ее авторе. Толька выслушал, и ему стало неудобно за невежество.

– Извини, Володя. Я не знал… А почитать дашь?

– Пожалуйста. Мы ее всем звеном читали.

Между ними завязалась дружба. Володя, как Иван, имел отдельную комнату и небольшую библиотеку. Подобно Тольке он мыл полы, носил воду, помогал родителям – учителям. Кроме того был большим мечтателем. Любил порассуждать о том, есть ли на Луне жизнь, произойдет ли революция в фашистской Германии и как хорошо заживут люди, когда во всем мире будет коммунизм. Но самое удивительное для Тольки было то, что Володя писал стихи.

Знакомство с ним заставило Тольку о многом задуматься. Он еще не знал, кем будет, к чему его больше влечет. Литературу он любил, но писать не пробовал. По совету Владимира Толька завел тетрадь и стал вести дневник, записывать услышанные фразы, пословицы, поговорки.

К окончанию средней школы у Владимира набралась толстая тетрадь стихов, а у Тольки – солидный дневник. Оба пошли в педагогический, на литфак. Но этой же осенью их разлучила армия: Владимира направили на Запад, Анатолия – на Восток.

С Померанцевым последний год Арышев встречался редко. Знал, что в девятом классе он срезался на экзаменах. Мать устроила его к себе в музыкальное училище. Нельзя сказать, что у Ивана не было способностей. Беда была в том, что он их не очень развивал, больше увлекался танцами и красивыми девушками. В стенгазете часто рисовали его с длинным «хвостом» задолжника. Кончилось тем, что со второго курса он был отчислен и призван в армию.

Спустя два года, когда уже шла война, Анатолий встретился с Померанцевым в пехотном училище. Иван возмужал, вытянулся. Отрастил волосы, косые бачки, так как приближался срок окончания училища.

Анатолий поинтересовался, есть ли у него знакомая.

– Конечно, есть, и не одна. – Как бы перед кем‑то оправдываясь, он обосновал свои поступки: – А чего теряться? Надо брать от жизни все, что она дает. А то пошлют опять в какую‑нибудь глушь и будешь изнывать от скуки по прекрасному полу…

Полгода прошло с тех пор, и вот снова сошлись их жизненные пути.

Глава вторая

Арышев открыл глаза. Через маленькое оконце, напоминавшее амбразуру дота, пробивался солнечный луч. Быкова уже не было, но Воронков еще спал.

«Опаздываем», – подумал Анатолий и быстро начал одеваться.

– Куда так рано? – проговорил Воронков, беря со стола карманные часы.

– А Илья Васильевич где? – спросил Арышев, надевая сапоги.

– Он сегодня дежурит по батальону. Отдыхайте, в казарме еще только подъем.

Но Анатолию не хотелось спать. В училище он привык к подъему. Вставал всегда в шесть. К тому же беспокоило первое занятие.

Побрившись, он подшил свежий подворотничок и начал просматривать план‑конспект…

Солнце поднялось над сопками, озаряя ржаво‑багряные склоны, когда Арышев с Воронковым вышли из землянки. В пади стояла утренняя прохлада. В небе заливались жаворонки, в траве мелькали юркие тушканчики.

Защищаясь от яркого солнца ладонью, Анатолий рассматривал сопки, ограждавшие падь. Одна из них поднималась выше всех, как бы господствовала над всей окрестностью. А около нее, будто овальные купола церквей, маячили мелкие высоты.

– Это знаменитая Тавын‑Тологой, по‑бурятски пятиглавая, – рассказывал Воронков. – На ней когда‑то был командный пункт атамана Семенова. Красногвардейцы Сергея Лазо штурмом брали эту сопку.

Из гарнизона неслись песни. Громко, с присвистом пели солдаты.

Стоим на страже всегда, всегда. Но если скажет страна труда – Прицелом точным врага в упор, Дальневосточная, даешь отпор.

Воронков с Арышевым подошли к офицерской столовой, которая находилась недалеко от штаба. В небольшой землянке стояло десятка два столов. Между ними бегали с подносами две девушки в сержантских погонах, разносили блюда. Офицеры заняли свободный стол. Официантка взяла у них карточки, остригла ножницами слово «завтрак» и удалилась.

Анатолий посматривал на сидевших за столом офицеров, чувствовал себя непривычно. Еще вчера он обедал за большим столом, где сами курсанты разливали из бачка суп. Теперь его обслуживала официантка. Еще вчера он только подчинялся командирам, теперь сам имел подчиненных. И это поднимало и утверждало его в своем сознании.

Девушка принесла в тарелках гороховый суп с консервированным мясом и по стакану сладкого чая. Воронков хлебал неторопливо, понемножку откусывая хлеб от двухсотграммового ломтика, словно старался показать Анатолию, что этого пайка ему вполне хватает. Анатолий тоже сдерживал свой аппетит, хотя чувствовал, что мог бы еще столько съесть.

– Осталось пятнадцать минут, идемте, – сказал Воронков, взглянув на часы.

Выходя из столовой, они встретили Быкова. На боку у него висел противогаз, на рукаве – красная повязка.

– Что нового, товарищ дежурный? – спросил у него Воронков. – Какие вести с фронта?

– Существенных изменений не произошло. Бои местного значения, – не останавливаясь, сообщил Илья Васильевич.

– Знаем мы эти «бои местного значения», – рассуждал Воронков. – Видно, наши готовятся к новой крупной операции.

– А чем, думаете, здесь кончится? – спросил Анатолий.

– Когда две враждебные армии стоят друг против друга, то добром не кончится…

В тамбуре, перед входом в казарму, раскуривали солдаты. Увидев офицеров, они расступились. Воронков остановился, Арышев прошел в ротную канцелярию. Открыв фанерную дверь, он увидел двух своих солдат, которые стояли перед старшиной – приземистым, широколицым. Заложив руки за ремень, Целобенок зычно отчитывал:

– До яких пор будете воинску дисциплину нарушать? Карантин давно закончился. Пора за ум браться. А то що таке: на хвиззарадку опаздывають, постели не заправляють…

Бойцы молчали, опустив головы. Это были «рязанские ребята», как их прозвали товарищи. Один высокий, белобрысый – Данилов, другой коренастый, раскосый – Вавилов. Они уже давно поняли свою» вину, но Целобенок не успокаивался.

– Теперь з вас другой спрос. Стал у строй, значит, стий и не во‑рущись. Муха на нос села, а ты стий и не ворушись. Слухай, що командир каже. А раз вин каже, стало будь, и приказует…

Старшина читал эту мораль не столько для солдат, сколько для нового офицера, чтобы показать свою власть.

– Це з вашего зводу, товарищ лейтенант. Треба их строго наказать.

«Что это: приказ или добрый совет молодому офицеру?»– подумал Арышев.

– Хорошо. Я разберусь, – ответил Анатолий и отпустил бойцов. Целобенок недовольно проворчал:

– Зря вы их балуете. Потом плакать будете.

– Позвольте мне делать так, как я нахожу нужным! – отрезал Арышев и вышел из канцелярии.

«Зануда! Привык поучать солдат и сержантов. Теперь хочет, чтобы и офицер под его дудку плясал. Не выйдет! «Муха на нос села, а ты стий и не ворушись».

В длинной казарме с двухъярусными нарами было тесно. В окошко лился полосой свет, пронизывая пелену табачного дыма. Около курящих Арышев увидел старшего сержанта Старкова, который скомандовал «смирно» и доложил, что взвод готовится к занятиям.

– Здравствуйте, товарищи!

В ответ послышались слабые, разрозненные голоса. Арышев снова поздоровался. На этот раз бойцы ответили дружнее.

– Приветствовать не умеете, а вот раскуривать в казарме научились.

Старков неприятно поморщился.

– Исправимся, товарищ лейтенант.

Арышев увидел молодого солдата, подпоясанного тонким брючным пояском. Подойдя к нему, спросил, где у него ремень. Степной вытянул руки по швам, быстро отрапортовал:

– Пропал, товарищ линтинант! Все обыскал, нету‑ка.

– Из какого отделения?

– Сержанта Веселова.

– Вызовите ко мне Веселова.

Степной мигом привел высокого, ясноглазого сержанта. Хромовые сапоги, широкий ремень, пышные волосы, выбившиеся из‑под пилотки, делали его похожим на офицера.

Веселов редко ходил на занятия. До обеда что‑нибудь оформлял в ленинской комнате по распоряжению командира роты. Затем отправлялся в клуб, где играл на баяне, разучивал с товарищами песни для выступления в концерте. Пользуясь привилегиями у полкового начальства, он чувствовал себя независимым в роте.

Осуждать сержанта в присутствии солдат было неэтично. Арышев прошел с ним в ленкомнату.

– Вы что, сверхсрочник?

Веселов игриво хмыкнул:

– Пока нет.

– Тогда по какому праву носите длинные волосы?

– По праву участника самодеятельности. Есть разрешение майора Дубровина.

По тону сержанта можно было понять: «Напрасно стараешься, лейтенант! Зубы поломаешь.».

– А почему не выполняете свои обязанности? Ваши бойцы опаздывают на физзарядку, нарушают форму одежды.

– Потому что у меня есть другие дела.

– Но от обязанностей командира отделения вас никто не освобождал.

– Официально нет, а фактически…

– Так вот идите сейчас, готовьте людей к занятиям. Веселов развел руками.

– А как же с самодеятельностью? Мне нужно в клуб.

– В клуб пойдете после обеда, а сейчас – на занятия. Ясно?

– Ясно, – нехотя козырнул сержант.

Когда Арышев вышел из казармы, Старков уже построил взвод. Лейтенант окинул строй, недовольно проговорил:

– На тактические занятия собрались. А где противогазы, лопатки, боеприпасы? Сейчас же взять!

У пирамиды, куда вернулись за оружием бойцы, шел говорок:

– Оказывается, лейтенант – службист.

– Видали мы огни, и воды, и медные трубы.

– А теперь попали черту в зубы…

В район занятий взвод шел молча. Настроение у бойцов было невеселое.

– А ну‑ка песню, товарищи! Чего приуныли? – решил ободрить их лейтенант.

– Степной, запевай! – крикнул Старков.

Солдат несмело затянул. Его недружно поддержали, и песня тут же заглохла.

Арышев был обескуражен.

– Вас что, сегодня не кормили? Или вы всегда так поете?

– Сегодня у них настроения нет, – пояснил Старков. – Они привыкли заниматься с одной винтовкой, а тут в полном боевом.

Это «настроение» было хорошо знакомо бывшему солдату Арышеву. Обычно в таких случаях нервозные командиры начинали кричать, в приказном порядке заставляли петь. Но Анатолию хотелось, чтобы бойцы все выполняли сознательно, а не под нажимом.

– Что ж, подождем, когда «настроение» будет. – А про себя подумал: «Только петь вы у меня все равно будете.».

Узкой тропкой по крутому склону взвод поднялся на каменистый хребет, тянувшийся от пятиглавой сопки. С высоты открывались широкие долины и холмы, то тут, то там изрытые окопами, траншеями – следами солдатских учений.

Арышев смотрел в сторону восхода солнца. В синей дымке на горизонте едва различались гряды высоких сопок. Там была Маньчжурия, китайская сторона, в которой властвовали японцы.

Взвод спустился с хребта в долину. Лейтенант объявил перекур. Бойцы составили в козлы винтовки и тут же сели на выбившуюся из земли зеленую травку, пригретую солнцем.

Еще в училище Анатолий представлял, как выведет в поле бойцов, сядет в круг, закурит с ними и услышит смешной анекдот или меткое солдатское словцо. Но сейчас почему‑то никто из бойцов не подходил к нему. Лейтенант вынул портсигар.

– Кто желает закурить, пожалуйста.

Те, что посмелее, потянулись к портсигару.

– Мы так разорим вас.

– Ничего. Я не очень табачком балуюсь.

– Это хорошо, – подхватил Старков, завертывая толстую самокрутку. – А я вот привык к куреву с четырнадцати лет. Жить без него не могу. Иногда хоть пайку хлеба на табак меняй. И какой тольке леший его выдумал!

– Хотите знать, кто его «выдумал»? – заговорил лейтенант. – Два человека: Христофор Колумб и Петр Великий. Первый из них завез табак из Америки в Европу, второй – из Европы в Россию. Вот они и виновники.

– Но ведь они не заставляли меня курить. Стало быть, я сам виновник, – рассмеялся Старков.

Степной вынул из кармана белый фитиль, сшитый из байковой портянки, приставил к нему камешек, ударил кресалом. Фитиль задымился. Солдат поднес его к папироске Арышева.

– Товарищ линтинант, ваше приказанье выполнено – ремень найден.

– Ну вот, а говорил «нету‑ка», – улыбнулся Анатолий. – Откуда родом?

– С Борзинского района Читинской области.

– Гуран забайкальский! – усмехнулся Шумилов.

Постепенно около лейтенанта собрались все бойцы и сержанты… Каждому хотелось послушать, о чем он говорит. Веселов хотя и обижался на Арышева за то, что он заставил его пойти на занятия, но» желание побалагурить побороло самолюбие.

– А вы знаете, кто был вашим предшественником? – спросил он, подсаживаясь к лейтенанту.

– Да, уже слышал, – сказал Анатолий.

– На вас, конечно, не похож. У того была своя метода. Скажет: «Помкомвзвода, уведи людей подальше от глаз начальства, займи чем‑нибудь». А сам – восвояси. Помкомвзвода занимал чем мог, а потом начинался перекур с дремотой, одиночное и групповое изучение СВТ – сон вместо тактики.