Текст книги "Кайл Соллей (СИ)"

Автор книги: Тимофей Кулабухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 6. Конкарно

Кристэн отладил и смазал кузнечным маслом ворота, теперь они постоянно открывались и закрывались, пропуская молодые отряды на тренировки. Сразу трое новеньких стояли на Караульной башне. Над ними шефствовал Клоде из старой дюжины. Командование заключалось в том, что он спал на груде тряпья, спрятавшись от чужих глаз в верхней комнатушке башни, велев молодым «если что, будить». Как правило, это «если что» был ужин. Лицо старичка Клоде округлилось, он стал иметь вид довольный и сытый.

Молодняк радовался. Парни смотрели друг другу в лица, откровенно гоготали над теми, кого не взяли в эспье и предложили остаться в прислуге. Глаза горели, для них это была игра, жизнь впереди заблистала красками, ещё бы, они будут жить в замке.

Постоянная угроза. Фарлонги могут напасть. Пиратов с моря никто не отменял, дошли слухи о трех нападениях в северной Арморике. К западу от города Брестэ видели нордские драккары. Могли появиться новые наемные убийцы. На рынке Конкарно ходили слухи о чуме.

Люди привыкли. Говорили, что спокойные времена прошли. Раньше было лучше. Правда, тут же упоминались битвы, огонь, нападения и ужасы войн недалекого прошлого. Но все смотрели на жизнь с надеждой. С огнем в глазах.

Поскольку быт наладился, отец отправил меня с Оливером и парой слуг на рынок, закупиться для снаряжения отрядов и «вообще». Снорре прилагался ко мне, вместе с тощим кошелем с несколькими монетами, плащом и стареньким мечом.

Выехали рано утром, на конях, но с фургоном, отчего двигались медленно.

Езда, то есть перемещение сидя на здоровенном местном животном действовала мне на нервы. Рыцари с детства катаются верхом. Даже само слово рыцарь вроде как означает – «мужик на коне». Но я-то новичок. В первый раз, с отцом, меня спасали только непролазные места, где мы постоянно топтались, ведя за собой животину. Сейчас пришлось привыкать. Задница (и далеко не только она) болела, ещё нужно держать баланс. Но лошадка была спокойна и соображала, что делать и куда ехать быстрее меня. Парадокс. Местные далеки от цивилизации, но транспорт с элементами искусственного интеллекта и системой автопилота уже есть. В общем, если бы не крупная меланхоличная лошадь, звали её Этоиль – Звездочка, я бы позорно ехал в телеге. Поддерживало меня только то, что мой Снорре как любой норд тоже был не силён в верховой езде, периодически шипел и забавно ругался на своего коня.

Пока мы продирались сквозь тропу к тракту, я освоился и поверил в свои силы. Все-таки в этом мире лошади – единственный сравнительно быстрый инструмент перемещения в пространстве. Надо привыкать.

Теперь меня раздражала необходимость ползти со скоростью фургона. На тракте направо, на восток. Проигнорировав возмущенные вопли Оливера, мы со Снорре отделились от основной группы и погарцевали к городу. Насколько я помнил, промахнуться никак не могли, тракт к нему и вёл.

Так, к полудню, смахивая пот, потирая ушибленную задницу, в сопровождении недовольного норда, я попал в местный город.

Конкарно. Местные произносят как Конк Карно. Или Корно. Графам не нравился этот разнобой, поскольку много лет назад они взяли себе фамилию в честь своего владения, а не наоборот. Если кто-то где-то писал Конк Карно, его воспитательно секли по жопе розгами за оскорбление чувств графа. К счастью, местные в массе своей были безграмотны и вообще ничего нигде не писали, а за устное название – не наказывали.

Слева холмы, справа низины, необработанные поля, за ними море. Его вид будоражил. Два корабля, мелкие суденышки, покачивались в бухте. Дорога прямиком в город. Оттуда и туда брели люди, попрошайка протягивал мозолистые руки и фальшиво шлепал беззубым ртом, прося монетку или хлебушка.

Город, по определению – поселение со стеной или иной преградой. Ну, некая изгородь вроде как в наличии. Там, где тракт входил в широкие бестолковые ворота, часть стены была из земли, камней и бревен. Но дальше просто покосившийся деревянный частокол из местных кривых дубов и буков. От времени стволы стали серыми и не казались прочными.

На входе сверкали свежими досками и пока ещё не ржавыми крепежными полосами распахнутые ворота. Два жирных неприятных стражника, с отрыжкой и сальными шуточками требовали у въезжающих мелкую плату. Один из них раскрыл было рот, чтобы истребовать и с меня, но, скользнув взглядом по плащу с гербом семьи, из-под которого красноречиво торчал меч, осёкся и перестал нас замечать.

Городишко лежал в низине, возле мелководной бухты, где проезжающие корабли иногда становились на якорь, вяло торговали, отпускали моряков на берег, пополнялись водой и припасами. Весь город представлял собой лабиринт кривых неуютных улочек, тесных, узких, иногда тупиковых, под ногами плавали нечистоты, если шел дождь, то вода не спешила убраться, цвела и воняла. Зато в центре селения – тот самый рынок, а посреди бухты – песчаный остров с замком самого графа Эльбера Де Конкарно, куда вёл деревянный разводной мост. Окрестности замка как бы другой мир, там жили слуги и приближенные графа. Местная элита.

Простой народ от этого ни разу не унывал. Горожане, даже если жили вдесятером в брошенном доме на окраине без окон-дверей, и топили найденным на улице мусором, считали себя намного лучше сельских жителей, пусть и хуже обитателей замкового острова. Хотя, по моим наблюдениям, даже от проходящего мимо ярко одетого купца пахло, как от старого сдохшего коня. И их высокомерие ни на чем не основано.

Конечно, моё баронство сразу видно. Люди не кланялись, но хотя бы расступались. Здесь люд одевался в соответствии со своим статусом, и так, чтобы сразу ясно – идет обувщик-ремесленник, у него кожаный передник, пояс с непонятными инструментами и рукава ниже локтя отсутствуют. Я за день увидел троих, и все выглядели так, будто существует строгий стандарт на внешний вид.

Главная улица несла людской поток к рынку.

Рынок – это такое странное место, куда одни люди привозят товар, другие приходят его купить. Все норовят друг друга обмануть, царит полнейшая антисанитария, ходят попрошайки, бродячие псы и велик риск быть обокраденным. Торговцы орут. Зная, что ищешь, можно смело ориентироваться на звук. Разносчики предлагают пирожки сомнительного происхождения. Словом, пока что самое веселое, что я видел в этом мире.

Верхом на рынок нельзя, так что мы протопали по его краю к таверне «Дебаркадер», двухэтажному побеленному зданию, которое напоминало свернувшегося калачиком на солнышке сытого пятнистого кота. Спешились и передали расторопному мальчишке поводья. Широченное крыльцо всего в три ступени провело внутрь.

Это заведение отличалось от трактира «Пьяная Цапля», как молодой откормленный боевой конь от паршивого ослика. Просторный светлый зал уходил в обе стороны. Всё из дерева, сравнительно чисто, ново, протерто и блестящее, как от смоляного покрытия. Прямо перед нами стойка, за которой невысокий и немолодой крепкий мужик с мощным орлиным носом дружелюбно объяснял что-то худому пареньку. Увидев нас, отослал его и обаятельно улыбнулся.

– Чем могу помочь молодым господам? – его голос был низкий, хриплый и грубоватый, одновременно и смеялся, и нес музыку человека бесконечно приятного в общении.

– А что означает «Дебаркадер»?

– Место высадки. Выгрузки. Тут любой мореход или путник может выгрузить свои проблемы, печали и страхи. Меня зовут Арман Гарк. Я хозяин заведения. Не молодой ли барон Соллей передо мной?

– Да. Простите за манеры. Не представился.

– Ну что вы, я имею честь видеть вас с детства, всю вашу благородную семью, когда вы посещаете Конкарно. Желаете откушать с дороги?

Нас усадили за стол с видом на рынок, сразу же подали вина – не такой гадости, как пил раньше. Я почувствовал, что верховая прогулка действительно утомила меня. Надо ещё пойти на рынок и найти Оливера, он планировал не ночевать в городе, а пусть и в ночь – обратно домой в замок. Усталость внесла свои коррективы, и мы со Снорре стали есть вкуснейшую печёную говядину с имбирным хлебом.

Арман по одному нашему поведению угадал, что мы кого-то ищем, послал того же шустрого парнишку найти Оливера.

Когда мажордом появился, то был сердит, вероятно на меня, но увидев Армана, разговорился, растаял. Они были давно знакомы. Хозяин таверны угостил его вином, сыром, крупно нарезанной ветчиной, взял с нас скромную сумму и проводил. Напоследок посетовал, что его заведение опять хочет купить некий Карло из «Золотого шлема».

В отличие от Оливера я не имел на рынке какой-то цели. Мы просто бродили, зорко следя чтобы не стащили кошелек или оружие. Смотрели на тарелки, расшитые платья, пахнущие свежей кожей ремни.

Когда брожение по рынку мне надоело, утянул Снорре в сторону моря.

* * *

Не знаю, как должен был выглядеть порт, но этот бардак меня разочаровал.

Захламленная узкая улочка вывела нас на какую-то небольшую шаткую деревянную конструкцию, торчащую из воды. Море было отвратительным, грязным, в воде плавали какие-то отбросы и дохлая ворона. Мелко, дно с крупными фрагментами мусора. Без видимой системы привязаны лодки разных размеров и форм. Корабли – в бухте. И это порт?

– У вас разочарованный вид, – прямо за спиной произнес резкий хриплый голос с ярко выраженным южанским акцентом.

Владелец голоса – немолодой мужчина, моряк, худой, остроносый, с пронзительным взглядом, в необычного вида шляпе. Мы подошли к нему вплотную и даже не заметили, хотя он не прятался. Сидел на бочке, свесив ноги и что-то вытачивал при помощи малюсенького ножа. От неожиданности мы постыдно вздрогнули, а он сделал вид что не заметил этого.

– Базил из Ливана, но род мой из Каваллино, Венеции, – он сделал неопределенный жест в сторону бухты. – Что же расстроило благородных юношей?

– Ну…

Я почувствовал себя немного неуверенно от того, что разговариваю с незнакомцем. Хотя какого черта, для меня в этом мире одни незнакомцы, чего мне стесняться? Выглядеть глупо? Кто посмеется надо мной, молодым бароном, в походном доспехе и при оружии?

– Кайл Соллей, – я немного поклонился и подал руку для рукопожатия. К моему облегчению он не пытался её поцеловать, как крестьяне, а пожал чрезвычайно цепкой хваткой корабела.

– Простите жителя лесов и холмов. Впервые вижу порт. И…

– А это не порт, – с детской непосредственностью перебил мореход, спрыгнул с бочки и замахал рукой.

– То есть, конечно, город считается портом, но нет! Это каботажные пристаньки. Настоящий порт, это такие большие пристани, такие, чтобы судно могло подойти вплотную, кинуть концы, привязать, спустить трап, сходить прямо с борта и обратно. Таскать грузы. А здесь – как бедный родственник, становишься посреди бухты, бдительно следишь, чтоб ветер не утянул на отмели. Нанимаешь местных пьянчуг на лодках для разгрузки. Замахаешься пополняться припасами. Поэтому большинство капитанов тянут до Бресте. А это всё мелкая крысиная суета. Желаете вина из чудесного жаркого местечка Таррако?

Мореход не дождался ответа, суетливо полез в поясную сумку, достал простую глиняную бутыль, оплетенную мелкой сеткой растительного происхождения, три глиняных же стакана и налил ароматного красного вина.

Было вкусно. Базил принялся рассказывать какую-то странную историю из собственной жизни. Шторм, веревки, блеющая коза. Трагическую, но подавал с юмором. Я мгновенно потерял нить повествования, а Снорре хохотал как гигантский ребенок.

– Есть такая легенда, – голос моряка стал серьезен. – Давно это было. Однажды судно с отважными мореплавателями попало в сильный шторм. Ночь. Дождь льет, как в день Великого Потопа. Волны удар за ударом бьют о борт, как пьяные барабанщики. Мачты сложились, словно сломанные крылья гибнущей птицы. Трюм дал течь. Как не боролся экипаж, смерть была неминуема.

Тогда молодой благородный капитан, сказывают, что был он королевских кровей, прокричал что было сил в море, что отдаст жизнь, но просит бога ветров и морей спасти судно и матросов.

И зов его был услышан. Внезапно волны расступились, показалась фигура. Женщина стояла среди волн в свете молний. И сказала она тихо, но каждый разобрал слова. Что если готов он внести свою плату, пусть корабль идет за ней. Волны возле корабля успокоились, хотя кругом бушевала стихия. На последнем парусе, на остатках вёсел проложил курс за ней отважный капитан. Завела она их в чудесную тихую бухту, где не было ни ветра, ни шторма.

Велела капитану плыть к берегу. И как ни просили моряки, он спустил шлюпку и сел за весла. Один. Все видели, что она старая, страшная, а в руках древний колдовской нож. А он подошел к ней. Взял за руку, и они удалились к хижине на холме.

Всю ночь дрожали от страха мореходы.

Утром оказалось, что это не хижина – а дворец. И что старуха на самом деле молодая прекрасная девица. И что капитан разглядел всё это сквозь колдовство.

Они поженились, а капитан остался жить на берегу. Жизнь ей отдал, как и обещал. Девушку ту звали Николь. В счастье прожили много лет. И когда капитан умер, она так грустила, что вышла на берег бухты и растворилась в тумане. Говорят, что та бухта приносит любому, кто в ней окажется – удачу на всю жизнь в мореходном деле. Но никогда больше она не приходит на помощь тонущим судам, потому что сердце её разбито навек.

– Я слышал эту историю, – хрипло и неожиданно серьезно отозвался Снорре.

– Конечно, – согласился Базил. – Её рассказывают на всех берегах. Не раз мореходы дрались, доказывая, что знают, где та бухта. Но никто не знает, ни в каком море, ни в какой стране это было. Даже имя Николь, у разных народов разное.

* * *

– Чем могу помочь благородному барону э-э-э…….

Я стоял и смотрел на немолодого полусклоненного иудея, который тянул звук, давая мне возможность назвать свой род или имя.

На дворе стоял теплый май, крестьяне вовсю занимались своими полевыми делами, новички-эспье продолжали тренироваться по шесть дней в неделю, на седьмой отдыхали, пели песни на Пятке, разводили костер, тайком пили кислое вино, дрались, мирились и гоготали над глупыми шутками друг друга.

Я прочитал единственные три книги в замке. Чтение далось мне быстро, хотя некоторые символы одной из книг не удалось понять. Ну, две-то оказались разновидностью священного писания. Третья о местных травах, лечении и колдовстве на их основе. Подозреваю, что травник был сплошь антинаучным и наполнен тёмными суевериями.

Других источников информации в землях Соллей – не было. Тогда я обратился к отцу.

– Книги? Неподходящее занятие для рыцаря. Половина благородных мужей едва могут написать своё имя. Но ты особенный. Прости, в нашей земле тебе книг не встретить. Может в замке графа и есть полдюжины, держат как диковинную ценность. Но отправить тебя туда я боюсь, Фарлонги не дремлют, да и Эльбер нам не родня. Попробуй в субботу съездить в Конкарно спросить на рынке, может кто и подскажет.

И я совершил свою вторую поездку в Конкарно.

На рынке сообразили очень быстро, отправив в лавку к иудею. Они так и говорили, презрительно вытягивая губы «иудей». Странная замена имени, ведь это всего лишь религиозная классификация. Говорили – все иудеи сплошь грамотеи и у них есть книги, а от книг только одни беды.

И вот я стою перед этим низеньким немолодым дядькой, толстоватым, лысоватым, суетным. С тоской и беспокойством в темно-карих глазах. Мой вечный спутник Снорре – обнаружил на улице отличную широкую скамейку в тени деревьев, посчитал, что в иудейской лавке мне ничего не угрожает и развалился там, как громадная нахальная собака.

– Меня зовут Кайл Соллей. Позволите мне сесть, благородный хозяин? И узнать ваше имя.

Иудей поклонился в пояс, не говоря не слова метнулся в глубину своей лавки, через секунду появился, ловко таща большое кресло, поставил его прямо в центре помещения наподобие трона, исчез за моей спиной, кряхтя запер входную дверь, уже через мгновение ухватил за рукав, притащил к креслу, стал передо мной как подданный, хотя таковым не был. При этом он обильно жестикулировал и закатывал глаза.

– О Пророк Моисей, какой человек посетил мою скромную хижину! Простите, простите, простите. Я Шлойме. Держу тут скромную лавку с ничем не примечательным старьём. Шлойме. Сын Абрама, внук Йосифа. Что угодно молодому благородному кавалеру?

– Уважаемый Шлойме, великодушно извините меня за то, что нарушил ваш покой. На рынке подсказали, что в вашей лавке могут быть книги.

– Ах, рынок. Какие замечательный щедрые добрые люди там торгуют. Помнят про старого Шлойме. Долги отдавать не помнят, а что у меня есть ха-ха две-три книги – помнят. Чудесные люди. Самые лучшие на свете соседи. Ни у кого на свете нет таких соседей как у меня. Всегда помогут, подскажут, если что-то возьмут без спроса, пообещают отдать. Такой хороший город, так нравится мне, все щедры.

Я терпеливо ждал. Лавочник был способен генерировать слова до самого утра. Но ни в коем случае не хотелось обидеть этого напуганного жизнью дядьку. Когда поток слов ослаб, он перешел к осторожным намекам, таким же, как и отец, о том, что это крайне необычно и чудесно, чтобы благородный носитель меча и гербового рыцарского щита интересовался текстом подлиннее вывески на борделе.

– Мессир Шлойме. Мне показалось, что вы слышали обо мне, хотя видите впервые. Что говорят про младшего из рода Соллей?

– Люди всякого болтают, – иудей как-то присел и стал коситься по сторонам. – Но я ничего не слышал. Если что и говорят, Шлойме слышал только хорошее, только хорошее и чудеса. Шлойме все время в работе, все время прибирает в лавке и считает убытки по вечерам. Садимся с моей Геулой. Считаем убытки и плачем. Благодарим Бога за троих ребятишек и плачем о своей нищете.

– Шлойме! Простите что перебиваю. Что за мир такой – все меня боятся! М-м-м-м. Если вопрос о слухах вас травмирует, не будет это трогать. Не будем. Только успокойтесь. Слышали обо мне. Наверное, историю про болота? Все же книги. Вернемся к книгам. Я не пришел вас грабить или обижать. Прошу дать мне их почитать. Книги. Вот прямо сейчас. Пододвинем замечательное кресло ближе к окну. Откройте свою лавочку. И принесите, что у вас есть почитать. И воды, если можно.

Торговец захлопнул свой неумолкающий рот, постоял пару секунд, так же за рукав вытащил меня из кресла. Сам его подвинул к окну. Не дал сесть сразу. Сбегал за неким подобием одеяла. Постелил, посадил, крикнул старшую дочь, чтобы принесла воды. Куда-то убежал. За это время маленькая худенькая остроглазая девочка принесла мне воды с мёдом и каких-то пресных хлебцев, поклонилась и убежала, сгибаясь от кашля на бегу.

Потом Шлойме принес три книги разных размеров. Я взял первую же, открыл и поморщился. Стихи. Отпил сразу половину кружки воды. Ну что, стихи так стихи.

Картина была странной. Иудей отпер лавку. Несколько раз приходили люди и столбенели. Мало того, что на входе дремал большой недружелюбный норд с топором. В самой лавке, у окна, завернувшись в одеяло с какими-то национальными иудейскими узорами, сидел молодой барон и читал. Немыслимо. Если знать – я читал нескладные стихи, многие явно эротического содержания.

Мне было плевать на общественное мнение. Ощущение своей необычности в любом случае не покидало меня ни на секунду. Статус барона – помогал в этом. А все странности пусть списывают на свои собственные религиозные убеждения.

Читал быстро, одновременно осваиваясь в языке.

В Арморике и не только тут, в ходу так называемый «всеобщий». По-видимому, всеобщий это изменившийся язык древних, которые наследили и тут. Скорее всего, сотни диких племен, у каждого свой язык. Древние общались только на своём. Насаждали его среди дикарей. Плюс письменность – алфавит. Устные языки умирали вместе с носителями, а книги, свитки, грамоты, документы и даже скабрезные надписи на стенах – жили дальше. В итоге все говорили на различных модификациях одного языка, дико подмешивая свои словечки и акцент. Но понять при желании можно.

Конечно, норманны или как их называли – норды, отличались разительно. Их язык звучал как чужеродное карканье. Снорре, чья неграмотность не вызывает сомнения, тем не менее сносно общался на рынке с мореходами на нордском. Звучало ужасно. Надо будет заставить и меня научить хотя бы основам.

Часть слов в книгах я откровенно не понимал. Что-то запоминал, чтобы потом разузнать, остальное пропускал, пытаясь выудить смысл и без этого. Источники информации были слабыми. Вторая книга – как водится краткое Священное писание. Третья – жизнеописание какого-то бандита или короля. История увлекла меня, я даже не искал информацию, мне было просто интересно, чем закончится сюжет, сможет ли он победить монстра.

Осторожно закрыв последнюю страницу, украшенную картинкой с кривоватым поверженным драконом – я выдохнул. Победил ценой своей жизни.

Рядом со мной и, наверное, уже давно, стояла старшая дочь Шлойме. Книги переплетены потасканной кожей, приятной на ощупь. От созерцания трех прочитанных мной книг меня отвлекло то, что девочка зашлась кашлем. Закрыла рот рукой – для приличия. Когда отвела руку, на пальцах мелькнула кровь. Я резко встал. В теле ни следа от неподвижного многочасового сидения.

– Как тебя зовут, девочка?

– Ракиль, – вид у неё сделался донельзя испуганный.

– Подойди ко мне. Рот открой. Подыши.

Она растерянно повиновалась, а из подсобки показался озабоченный лавочник.

– Мессир Шлойме. Ваша дочь тяжело больна?

Обычно многословный иудей хмуро кивнул и коротко бросил.

– Чахотка!

– Позовите свою жену, если она здесь. Потом идите сюда и заприте лавку.

Лавочник сверлил меня тяжелым взглядом, но поспешил всё исполнить. Девочка так и стояла посреди комнаты, и в глазах её читалось огромное желание поскорее сбежать.

– Шлойме. Мадам Геула, если не ошибаюсь. Не знаю, что вы там про меня слышали, но священные силы дали мне способность исцелять болезни. Может не всегда, на всё воля Всеотца. Станьте тут и тут. Девочка, Ракиль, ты стой смирно. Вы же иудеи? Какая у вас главная молитва? Самая сильная? Мне нужно, чтобы вы хором прочитали её, и если понадобится, то несколько раз. Искренне. Вложите туда всю свою веру.

Хозяева дома с откровенным испугом воззрились, как я сделал немыслимое – стал перед их дочерью на оба колена. Плевать, что они там думают.

– Начинайте!

Погрев ладонь о ладонь, с огромной осторожностью взял девочку за цыплячью шею. Почему я это делаю? Зачем? Чему удивлен? В этом мире дети мрут, как мухи. У этого ребенка инфекционное заболевание съело половину легких, и её иммунитет уже не справляется. Но дело не в этом. Дело не в дочери лавочника. Важно, что со мной. Почему мне не безразлично? Зачем я хочу, чтобы эта девочка жила? Я сам убил много народа в прежнем мире, и в этом. Наверняка много ещё прикончу. Люди рождаются и умирают. Такова судьба. Чужая ли жизнь, моя собственная, никогда не представляла для меня особой ценности. Какое мне дело? Но желание внутри меня. Оно так сильно, что, если Шлойме решит, что я угрожаю его дочери и попытается размозжить мне череп – ничего не получится. Я сильнее его, сильнее любого в этом городе, хоть всех собери – никто меня не остановит. Почему?

Надо мной лилась тихой музыкой проникновенная еврейская молитва. Лечение. Жизненные силы текли рекой. Запущена регенерация тканей. Иммунитет из горстки необученных погибающих крестьян превращался в кованную булатом гвардию численностью с войско крестоносцев. Органы проснулись ото сна, сердце заработало сильнее и уже требует питания для роста. Кровь омывает воспаленные участки, легкие гонят кислород, организм налит тугой упругой силой. Всё. Теперь нет больше такой инфекции или воспаления, чтобы остановят жизнь в худеньком тельце девочки.

Я отпустил руки и покачнулся. Лавочник моментально замолк и вцепился в меня, не давая упасть. Мать девочки схватила её в охапку и скрылась из виду.

– Всё будет хорошо, Шлойме.

Я провел в лавке ещё полчаса. Лавочник с тревогой в глазах отпаивал меня теплым молоком с необычным пресным хлебом. Наверное, национальная кухня. Он был испуган, молчалив и взволнован. Я ничего не стал объяснять ему. Сам увидит. Потом в лавку зашел заспанный норд. Вздохнул, закатил глаза, увидев моё состояние, но не удивился и повёл в таверну, к старине Арману.

Поздний вечер. Гостеприимный хозяин лично усадил нас за стол – вдалеке от основной массы пьющих и жрущих мореходов. Вино придало мне сил, и я попросил Снорре рассказать, что знает он о морском деле и торговле.

Рассказчик из моего саттеля прямо скажем – дерьмовый. По слову вытаскивал как палач клещами хоть что-то о мореплавании. Внезапно в голову пришел вопрос.

– Ты веришь в судьбу, Снорре-Искатель?