Текст книги "Кайл Соллей (СИ)"

Автор книги: Тимофей Кулабухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 14. Свет знаний

Бордо там, Бордо тут. Для жителей страны Бюжей – самый крупный город на много лье. Для большинства – единственный, который они увидят в своей жизнь.

Что там скрывать. В этом мире и для меня самый большой.

В путь тронулись утром, из дома с ёлкой, вдвоем, оставив норда на хозяйстве.

Делая неторопливые изгибы, дорога упорно вела на северо-восток и, хотя мы далеко забрали от моря вглубь суши, Бордо тоже порт, только на берегу широченной Гаронны. Мелко, зато река, это тихая вода, никакой тебе волны, штормов. Суда спокойно приходят, стоят и уходят.

За очередным поворотом я внезапно остановился. Руины. Разрушенный, некогда большой дом смотрел на меня немного выбеленными, но ещё черными глазницами сгоревших окон.

Проследив мой взгляд, Гильом пояснил:

– Арабы. Берберы. Давно. На юге, в Иберии, сотни лет война, тогда она докатилась волной до этих земель. Всё сожгли, многих перебили.

– Я погляжу, везде война.

– Ага, правители любят воевать. Хлебом не корми. Но Бюжи не ходят на войну.

Продолжив путь, мы оказались в живописном пригороде. Приземистые каменные дома, крытые черепицей, жались друг к другу, заборы кое-где сложены из камней. Растут цветы. Прохожие снуют по своим делам, скрипят груженые мешками повозки, двое бродяг хрипло ругаются по известной только им причине.

Зато перед городом снова пустое пространство. Нетрудно догадаться, что местные правители запрещают любое строительство возле стен города, чтобы потенциальный враг, кем бы он не оказался, не смог использовать постройки для осады.

Жара. Шёл предпоследний день месяца мая, но по обе стороны каменной дороги простирались залитые солнцем свежескошенные поля, благоухало подсохшим сеном. На юге покосные травы доходят быстрее, чем в родной Арморике.

Ров перед стеной символический, явно зарастает с годами, сама стена пообветшала, но всё ещё крепкая, сложена из местного коричневатого камня, высотой в три человеческих роста.

Два стражника у небольших ворот. Один сидел на корточках и лениво ковырялся в сандалиях, второй по-дурацки постукивал древком копья по камням. Завидев нас издалека, узнал, вздохнул, покосился в сторону неба. Когда мы приблизились, Гильом жестом показал герб у себя на плаще, охранник так же безмолвно пожал плечами – мол, проходите. На лице отражалось страдание человека, который хочет покинуть солнцепек и поскорее оказаться в прохладном пивном погребке.

Улицы узкие, мы нырнули в ещё более узкий проход между домами. Размеренный цокот копыт отражался от стен. Ещё поворот. Гильом знал город, как свои пять пальцев. Вынырнув на оживленную улицу, мы оказались возле стен монастыря Святого Креста, высокого, пузатого здания из кирпича и выгоревших на солнце неказистых бревен. Впрочем, уродские конструкции по правой стороне – нечто вроде строительных лесов. Идет ремонт или переустройство. Здание переживает перемены к лучшему.

* * *

Старик безмолвно сидел на стуле, поджав тощие шишковатые ноги. В высоченной, но маленькой по площади комнатушке, окруженный со всех сторон потемневшими стеллажами с книгами. В заношенном темно-коричневом балахоне, с всклокоченными седыми волосами, уткнулся подслеповатыми глазами в потрёпанный фолиант, делал вид, что не замечал двух молодых сеньоров. Впрочем, Гильом не смутился, указал жестами, что надо сесть за узкий стол и расчистить себе место под пергамент для записей. Когда мы заняли позицию за столом, отчетливо кашлянул. Потом ещё раз.

Дед недовольно вздохнул, поднял на нас глаза, потом посмотрел куда-то в сторону потолка, прошлепал беззвучно немое обращение к небесам. По-моему, это была не молитва, а проклятие на головы докучливых нас.

– О! Кто пожаловал к старику Никосию. Сеньор Де Бюж. Который из них?

По лицу деда было видно, что отлично узнал Гильома и ничуть не удивился, увидев меня.

– Здравствуйте, о мой мудрый учитель, просвещенный Никосий! Это Гильом Де Бюж и мой кузен Кайл Де Соллей из Арморики. Явились получить урок мудрости и истории.

Дед причмокнул губами, сдвинул седые кустистые брови к переносице. Гильом словно ждал этого момента, плавно бесшумно встал, оказался возле стола старого монаха и через мгновение уже наливал ему в деревянную чашку вина из невесть откуда взятой пузатой бутыли.

– Ну, ты же знаешь, мой мальчик, я совсем не пью.

– Как? Разве в этот день не произошло какого-то знаменательного события?

– Ну, сегодня последний день третьей декады месяца май, старогреческой богини Майа – матушки, одной из семи сестёр-плеяд. В этот день славный король германцев Конрад, несомненно, грек по крови, заключил союз с франкским королём Генрихом. Мудрый поступок. Избежал войны на запад, обратил силы на юг. Пожалуй, за это можно и промочить горло.

Мощным глотком Никосий отхлебнул сразу полчашки, снова причмокнул, дождался, чтобы Гильом подлил ещё, неторопливо встал и подошел к окну. Узкое, высокое, из бесцветного стекла такой мутности и грязноты, что с трудом пропускало серый свет. Стекло было редким и дорогим материалом, почти все дома обходились просто глухими ставнями. Наличие стекол, особенно цветным и с рисунком – признак былого величия монастыря. Старик уставился куда-то вверх и слегка пригубил. На улице заплакал ребёнок. Монах помолчал, внезапно повернулся и прорезал своим скрипучим голосом комнату.

– Мы в прошлый раз закончили на основах набора пехотинцев для армии. Но, может у юного армориканца будет вопрос или какое любопытство?

Неуверенно подбирая слова, я спросил:

– Достопочтенный Никосий, у нас на севере много говорят про древних, но очень смутно. Что они такие и куда ушли?

– О-о-о-о-о… – невысокий худющий монах запрокинул голову и направил воющую глотку повыше. Замолчал, отхлебнул, а пока он это делал, Гильом глянул на меня со смесью неодобрения и ужаса.

– Начнем с того, мой мальчик, что древние, ну то есть все, обращаю внимание – все достойные древние мужи были греками или греческого происхождения. Кроме, разумеется, Александра Великого из македонцев, хотя он тоже наполовину грек и учился наукам у грека Аристотеля, так что это не считается. Греция, благословенный край, осветила Европу, ближнюю Азию и Восток светом знаний, ремесел, искусств, и самой цивилизацией. Само слово цивилизация, как, впрочем, и очень многие умные слова – греческого происхождения. Даже понятие запад и восток ориентировано от центра мироздания – Греции. Отважные греки покоряли все моря, а ученые мужи изобрели саму науку, логику, математику, придумали цифры и буквы. Конечно, дикие отсталые египтяне придумали письменные иероглифицы, уродские сатанинские рисуночки, обозначающие сразу целые слова или богомерзких языческих божков. Но! Мы основали множество городов. И вот, одна из наших колоний – Рим, названная в честь греческих братьев Ромулуса и Ремуса, впитав в себя греческую мудрость и кровь, создала империю. Римскую империю!

Он снова выпил и сделал неопределенный широкий жест рукой.

– Она простиралась от восточных степей до Атлантики. Название Атлантика тоже, конечно, греческое. До северных морей. Греческая наука позволила строить города и крепости, дороги, мосты и акведуки. Вести вперед варварские народы. Научить их сеять хлеб и выращивать скот. Конечно, в твоих землях говорят о древних. Они оставили следы везде. Всюду! Даже то, что вы называете всеобщий язык – это средний вульгарный диалект латыни, на котором стали общаться северные народы всей Европы. Кроме нордов и восточных славинов или, как их правильнее называли ученые греческие мужи – венедов. Но и у тех письменность – от греков. Даже название твоей страны – Арморика, греческое, означает земля ариев у моря.

– А куда же делись древние?

Старик недовольно хмыкнул.

– Империя пришла в упадок. Оскотинилась. Опять-таки осквернение греческой веры в Христа не прошло даром. Наказание Господне! Племена сарматов, брункеров, вандалов, готов, гуннов, даков, лонгобардов. Да многих. Как саранча, как казнь Божья. За то, что римляне не сразу поклонились истинному Богу. Ну и вели варваров, кстати, само слово варвар – греческое: Аларих, Гейзерих, Одоакр, Радагайс, талантливые полководцы из уважаемых греческих родов, как и многие виднейшие вожди, что были греческих кровей. А римляне обленились и воевали плохо. Так и получилось, что сейчас Италия, это больше не мир древних, а скорее земля их могил. Понятно объясняю?

Это, так же, как и про нашу святую церковь. Не случайно первые библии были написаны на греческом. Не случайно Иисус обращался к народу на еврейском и на греческом языке. И большинство апостолов носили красивые греческие имена. Пётр, Иоанн, Павел, Андрей. Вероятно, Единосущный тоже был грек, наполовину, разумеется, ибо его достойная матушка наверняка была гречанкой. Оттого иудеи не приняли его как родного и не защитили от гнева язычников-римлян. Понятно объясняю?

Мы с Гильомом безмолвно кивнули. Следующие несколько часов слушали длинную, нашпигованную именами, названиями и датами (кстати, само слово дата – греческое), историю (история – тоже) развития народов и королевств под мудрым руководством греческих наук, искусств и ремёсел. Когда вино и запал старика иссякли, а церковный колокол отзвонил на вечерний молебен, откланялись и покинули старого монаха. Который тоже, разумеется, был греческих кровей. В какой-то момент он спросил меня об отношении к грекам, и я, не задумываясь, ляпнул, что моя матушка греческого рода, на что Никосий выставил вперед палец с пожелтевшим кривоватым ногтем, похожим на коготь старого орла и заявил, что сразу увидел во мне красоту и интеллект. Слово интеллект тоже, разумеется, греческое.

Теперь голова шла кругом, а я представлял свою матушку, знатного валлийского рода, которая смотрит на меня укоризненно из окна донжона Соллеевского замка. В моем видении мама была сердитой, молодой и беременной.

Когда наваждение прошло, захотелось есть. Точнее, жрать.

* * *

– Да я вам точно говорю, он колдун и волшебник, прибыл по приказу мавров, чтобы отравить герцога и всю его семью, а женщин города сделать бесплодными и сварливыми.

Мы сидели в местном трактире, в благородной его части, но гомон из простолюдинской слышали отчетливо. Судя по разрозненным фразам, кого-то арестовали и обвиняли не то в колдовстве, не то в изготовлении золота из птичьего помёта и убийстве священника. Или сожжении замка со всеми жителями. Версий было множество.

Вечерело. Пока мы ожидали заказанный рыбный суп с лепёшечками, попивая на голодный желудок божественное прохладное пиво, в заведение, топоча, ввалился новый посетитель. При легком клинке, в кожаном доспехе и с эмблемой города на плече, он искал глазами свободное местечко. Глаза его излучали тоску. Мест не было.

– Сейчас узнаем новости из первых уст, – толкнул меня в бок Гильом и повысив голос позвал. – Пьер! Мессир Пьер, приглашаю вас отобедать с нами.

Лицо этого самого Пьера просияло, приглашение Де Бюжа само по себе означало бесплатное угощение и выпивку. Он был одним из лейтенантов городской стражи и как любой служивый человек экономил скромное жалование и любил дармовщину.

– Да нет, – отмахнулся куда-то в сторону зала простолюдинов Пьер, уплетая жирный кусок баранины, самой дорогой, которой только можно купить за чужой счёт в этом заведении. – Я его не арестовывал. Это капитан Марселлон. Да и разговоров среди народа! Пришла бумага от святой инквизиции Толедо с именем и описанием еретика. А как раз такой приезжий дядька у нас, сидит в кабаке «Толстый кролик», пьет дешевое пиво, утробно рыгает, периодически приводит в порядок себя, платье, бреется и пытается попасть на прием к герцогу. Непростой мужик. Ну, герцог-то в отъезде. Мы этого прощелыгу пока арестовали. Да и делов-то, пришли в кабак, схватили немолодого пьянчугу. Вещи его забрали, да и заперли в башне Карла, наверху, как особого гостя. Ну, побили, конечно, как иначе, он одному нашему зуб выбил. Вроде тот самый еретик оказался. Теперь надо ждать чтоб герцог приехал, написал письмо в Толедо, мол забирайте своего оборванца – еретика. Зовут Серджио или Жовано или как-то так. В чем виновен, не ведаю. Взгляд, и правда, безумный, но какой из него колдун. Небось еретические идейки распространял. Шваль. Шваль и грамотей. И звание непонятное – аркитектор!

– Архитектор, – вздохнул Гильом. – Это учёное ремесло такое. Строительное.

Закончив трапезу, расплатившись и услышав назойливые благодарности от лейтенанта, вышли в ночной город. Я предложил посмотреть порт. Добрели до него пешком, оставив коней у трактира.

Порт был построен бессистемно. Тот там, то тут широкие ровные деревянные пирсы уходили в реку. Просторно, удобно, с размахом. Пришвартованы суда, кружат чайки. Плохо видно в сумерках, но представление я получил. С каждым часом Бордо определенно нравился мне всё больше. Конечно, его жители редко здоровались с Гильомом, но узнавали.

Город. Улицы, параллельные реке и отходящие от неё. Сравнительно прямые. Не загаженные. Проезжие, мощенные камнем и деревом. Геометричный человеческий муравейник. Этот город красивее и организованнее, чем нелепый грязный Конкарно.

– А вон башня Карла. К Карлу Великому не имеет никакого отношения. Так звали тогдашнего капитана стражи, который решил, что стражникам недурно было бы тушить пожары и смотреть, не нападает ли враг. Башню так народ прозвал. Потом отдельную каланчу построили возле порта, вон она, её зовут Баклановой, чайки обсиживают, пожарная стража теперь там сидит. А в Карловой иногда заключенных держат. Особых. Внизу башни бюро стражи. Наверху холодина, зато не сбежишь. Если, конечно, летать не умеешь. Хе. Обычно те, кто там сидит, воют от одиночества и скуки. Ругаются площадно, смешно богохульничают. Бывает, поют. Весь город слышит. А архитектор – молчун.

– А что за это слово такое, прости за северянскую неграмотность?

Польщенный своим превосходством Гильом ответил:

– Архитектор? Тот, кто строит дома большие и необычные. Крепости, храмы, мосты, акведуки. Даже целые города. Не сам, конечно, но знает, как это делать. Расчеты там делает, чертит план постройки, руководит работягами. Ученый муж. Архитектор, кстати – греческое слово.

Мы оба рассмеялись. Вот как выходит. Архитектор может знать, как построить города. На этой фразе как-то сложилось очень многое. Как и встреча с норманнами, появление еретика – случайность.

Как много случайного и закономерного. Но слово «архитектор» со щелчком вставило в ряд мыслей и ощущений, что плавали в моей голове, внезапно собравшись в логичную картинку.

– Домой не поедем, поздно уже. Поселимся в гостевом доме Доброй Бранки. Только мне понадобится отлучиться, посетить прекрасноголосую Аннет, высказать почтение и рассказать, как сильно скучал по ней, как болит моё сердце и тоскует душа.

* * *

Луна шла на убыль. Это наблюдение я схватил, как лису за хвост и поставил рядом с остальными мыслями.

Коней без единого слова увёл крупный лысый слуга. Бранка, улыбчивая, немолодая, полная, южных кровей, обняла Гильома, поцеловала в щеку, такой же прием получил и я, замахала руками, затараторила на смеси всеобщего и португальского. Поселила в гостевой комнате, которую Бюж занимал время от времени, посетовала, что мы неразумные парни уже где-то поели и не сможем отведать её выпечки и сегодняшнего молока. Тем не менее, всучила в руки завернутый в полотенце, ещё теплый пирог со сладкой начинкой. Одновременно с этим рассказала мне как устроен дом, кто тут живет, где отхожее место, как пройти отсюда на площадь, какой в этом году будет урожай яблок, какое варенье она из них варит, как звали её бабушку и как та когда-то искала себе жениха.

Распрощался с Гильомом, заперся в комнате, но не смог там усидеть. Насыщенный день требовал проветрить голову. Пирог оставил на низеньком шкафчике.

Несмотря на то, что это было, наверное, плохой идеей, и неизвестно как бы это оценили окружающие, я вылез из широкого окна просторной комнаты гостевого дома, прошелся по пологой крыше, незамеченным спустился в переулок. Погулял полквартала, редкие прохожие не обращали на меня даже малейшего внимания. А потом не нашел ничего лучше, чем забраться по строительным лесам монастыря Святого Креста. А что? Мне хотелось залезть повыше, обратную дорогу я знал, а другую высокую точку – нет.

И вот, сидя возле церковного купола, на зачем-то усыпанной песком доске, я созерцал Бордо. Ночь. Тусклая луна, облачно, звезд мало, темно. Тем меньше шанс, что меня увидит случайный прохожий. Вид на город сверху – одухотворял. Редкие огоньки, скрип канатов в порту, вдалеке кто-то пьяным голосом пел песню. Страшно фальшивил. Свежий ветер дул с полей.

Итак. Отличное место побыть одному. Редко в этом мире удается уединиться. То Снорре рядом, то Гильом, то родственники какие. Я их, конечно, люблю, но иногда необходимо одиночество.

Теперь мысли о беспокойных нордах, сидящем за решеткой архитекторе Серхио, которого я пока ни разу не видел, стародавней, позабытой мечте отца возродить город древних и сам этот город встали перед мысленным взором как участники судебного процесса перед судьей.

Решающее слово. Именем Господа! Кхе. В общем. Раз норды готовы на всё – они восстановят мне город. А если точнее – построят, потому что это тебе не в брошенный дом вселиться. Дохлого бродягу собрал, похоронил, подмёл, дверь новую сколотил, забор поднял и живи.

Города нет. Зато есть место, где древние когда-то смогли его построить.

Внутренний голос подсказал мерзкую мыслишку, что селение не только построили, но и опустошили в ноль.

Прочь! Сохранилась полуразрушенная стена – главный атрибут северного города.

Как, черти меня забери, строить город? Я не знал. Думаю, и Никосий не знал, хотя наверняка старый пердун многое скажет по этому поводу. Надо будет его аккуратно расспросить, но не говорить, что я задумал. Достаточно намека, сладкого вина сорта «нама», и греческие знания польются рекой.

Норды – тоже не знают. Судя по их и Снорре рассказам, если им предоставить возможность – они соорудят длинный дом ярлов и большой дом общины. Перезимуют в лютой тесноте. В следующее лето построят из поваленных деревьев ещё несколько гигантских уродливых домов, где будут жить толпой. И уже в отдаленном смутном будущем, которое может и не наступить – укрупненные семьи будут строить себе жилища поменьше и аккуратнее. Деревянные, теплые, без всякой системы и логики. Сарайчиков налепят, лодки кругом, грязь по уши. Собаки бродят. Получим просто деревню нордов на армориканском берегу. Херня.

Нет. Плевать на то, что думают другие. Начнем с того, чего хочу я.

Итак. Я, Кайл Соллей – хочу построить город!

Кто такой есть, чтобы такого хотеть? Создан искусственно – воином. Без имени и рода. Отпущен на свободу. Как сеньоры отпускают слуг или хозяева – рабов. Принят в род Соллей, получил имя. Да, чужое. Имею наглость забрать его себе. Моё имя. Моё! Я – Кайл Соллей, снова воин. Но хотел ли я быть солдатом?

Рядом, в Пиренеях или как их южане называют – Иберии, либо странноватым словечком «Испания», идет война. Если война это моё, чего сложного пойти туда? Где найти славу или смерть. Ну, скорее всего славу и кровь рекой. Как понять, хочу ли я быть воином и уйти на войну? Хрен его знает, наверное, это понятие, ощущение – и есть свобода. Я откровенно не хотел на войну. Да, отличный воин, создан таковым, наверное, лучший на этой планете, но – ведь это не было моим осознанным выбором. Никто никогда не спрашивал меня, хочу ли я крушить врагов Зевенн и стать в итоге горсткой пепла в космическом пространстве. Нет. Это решили за меня. Я честно выполнял свое предназначение. Сожри меня Вельзевул, с блеском исполнил воинский долг. Тот крейсер, как там назывался? Ванне Бахтал, кажется. Или в одно слово? Не помню точно. Победили? Да? Да! Здоровенный был. Надо будет гору какую или озерцо в честь этого крейсера назвать. Но кто решил, что в этом мире я захочу стать воином?

Да, я могу прийти в королевский дворец. Любого королевства. Прийти в покои короля. Проорать что он самозванец и узурпатор. Что, кстати, тоже греческое слово. Убить его, отсечь голову и подняться на трон. Буквально, капая кровью предшественника. И любого, кто попробует возразить, тоже убить. А тем, кому надоест умирать от моего меча, останется признать меня законным королем. Потомком древнего рода. И местный кардинал или жрец коронует меня. И народ прокричит «ура». Потому что народ любит победителей. Жениться на дочке убитого мной же короля, которая нарожает августейших наследников. И недовольные придворные, стерев с подолов кровь и убрав трупы – забудут свои обиды и станут во всю глотку орать, что я лучший король и во все времена любимый, когда я модернизирую армию, улучшу металлургию, одену в свежий доспех наилучшим образом вооруженное войско и пойду в его главе рубить в фарш врагов и раздавать трофеи. Вкусив вместе со мной чужой кровь, любой народ и знать восславят меня. А моя способность переносить раны немедленно будет объявлена божественной. И я могу захватить весь мир, и все народы принять под свою железную руку.

Прекратить распри, построить дороги, принять законы, казнить разбойников и смутьянов, развить науки и искусства, ремесла, накормить голодных, населить пустоши, победить болезни, перемешать народы как это делали древние и уже через поколение меня станут считать живым богом. И редкие войны будут случаться только в подавление мятежей и станут неизменно победными. Император Кайл I. Властелин мира. Владыка.

Фу! В этих мыслях нет никакого смысла. Да, могу стать властелином местного мира. Только на кой оно хрен мне надо? Хочу ли я этого? Что говорит по этому поводу моя свобода?

Нет. Я не хочу на престол. Не хочу завоевывать мир. Не хочу в Пиренеи воевать против мавров или за них. Дались они мне все.

Вот город построить – это хочу. Прямо чувствую, как это странное желание разгорается все жарче. Мысли, до этого ленивыми барашками пасшиеся в недрах мозга, выстроились в боевые порядки и понеслись на околосветовых скоростях.

Есть – место и люди. Нет – знаний, разрешения отца (вообще-то это его земля, а не моя), строительных материалов, тяглового скота, инструментов, денег и вообще, чего там ещё надо для создания поселения. Нет даже понятия, что понадобится. Теперь надо собрать то, что есть, добыть недостающее. И архитектор занимает в этой истории центральное место.

Прекрасное начало. И да. Название Соллейгард – никуда не годится.

Сегодня не усну. Завтра пойду к Никосию. Вечером вернусь в дом с елкой, отловлю трех нордов. Расспрошу их, дам понять, что решил их проблему, пусть ждут на месте. Ждал же вулкан четыре года, потерпит ещё пару дней. Про корабль надо спросить. Как-то же они плавают, неужели каждый раз в пассажиры просятся? А в свой Кубб как вернуться? И как своё переселение народов собрались организовывать, если кораблей нет?

Мыслей куча. Давай по порядку. Начнем с отца. Никому пока не скажу, пока всё не обдумаю.

Чтобы понять, как выполнить задуманное, надо прокрутить его в голове по шагам от начала и до конца. В некоторые моменты кажется, что идея полная чушь. В другие, что не хватает определенного предмета, условий или человека.

Мне нужно согласие отца, согласие нордов, и живой, здоровый, свободный архитектор. На которого имеет зуб сама святая инквизиция. И ещё, он заперт в башне Карла. Чертов архитектор – вне закона. Ну, зато его будет нетрудно уговорить, ведь его выбор невелик. Пойти за мной на север или с инквизицией на юг.

С отцом все непросто. Будь он рядом, я бы попробовал его убедить. Связи в примитивном мире Европы или как там они всё это называют – нет. Только гонцы, то есть надо послать целого живого человека с запиской, письмом. Без гарантий что доедет и без обратной связи. Хотя, возможно, будет ответное письмо. Тоже, если доедет.

Проще всего таким гонцом быть самому. Но Айон Соллей определенно просит торчать в Ла-Тест и не соваться в Норбонн. Может, я своей недипломатичной мордой всё испорчу.

Снорре тоже не хотелось слать, как и доверять послание постороннему лицу. Другой вариант – животные, вернее птицы. Голуби летали с крошечными записочками на огромные расстояния. Пользовались этим способом только короли, герцоги и зажиточные монастыри. Для этого голубь, не любой породы, а весьма ценной, на повозке вывозился из родного дома и временно поселялся у короля. Когда монарху вздумается написать своему коллеге, берется соответствующий голубь, уменьшенное послание заливается воском, приматывается к лапе и птицу просто отпускают. Та, с криками – как вы надоели, полечу я домой, неизвестным греческой науке способом, без геопозиционирования и навигации находит дорогу обратно, где её кормят, отматывают от лапы послание и передают другому монарху. Словом – система связи непростая. И дорогая.

Спрошу, конечно, у Бюжей, нет ли у них голубя из Норбонна, но сильном в этом сомневаюсь.

Скорее всего, согласие отца против всякого здравого смысла придется оставить на потом. Поставить его перед фактом. Это делает мой план – сразу несовершенным.

Я в состоянии выстоять подряд десять смертельных поединков на клинках без единого пореза. Могу взять на плечи лошадь и пробежать без остановки пару лье. Но толку от силы и ловкости никакой, в большинстве жизненных вопросов они не помощники.

* * *

Когда днем, не выспавшийся и с роем мыслей, вернулся в Ла-Тесте, принялся за нордов. Для начала переселил их в дом с ёлкой. Закрыв глаза на собственное удобство, зато можно общаться без лишних ушей. Бюжи, например, всё про них знали и не встречаясь с ними. Не то, чтобы я опасался кого-то конкретного, но… Секретность не помешает.

Гильом в тот же день заехал, посетовал, что матушка сослала его по семейным делам к родственникам, не то на чьи-то похороны и оформление наследства, не то на свадьбу и мордобой. Всё же Бюжи вели активную светскую жизнь. Гильом сделал попытку прегласить составить ему компанию. Само-собой под предлогом исполнения поручения отца – отказался.

Тем временем норды с радостью согласились на переезд, тем более Снорре как хлебосольный хозяин сколотил для них три койки, купил одеяла и вообще озаботился их бытом. Валент тоже вздохнул с облегчением. Три разбойные рожи почти не платили за постой, ели самую дешевую простую пищу, а постояльцев распугивали. По вечерам я всё равно стал таскать четырех нордов на море, на пляж. Они – покорно шли.

– Ну конечно, это не похоже на наше море, как юная девственница не похожа на сморщенную задницу старого коня. Здесь красиво. Я не потому говорю, что мы пытались зажить в стране Бюжей. Но посмотрите, солнышко светит, под вечер не такое противное. Море зеленоватое, а не чёрное как смерть от чумы. Ветерок теплый, волны выбрасывают водоросли, а не дохлую замерзшую рыбу и бледный окоченелый труп раба-трэля. Конечно, тут гор нет. Голо всё, глазу не за что зацепиться. И песок этот, забивается во все щели. Морда за день обгорела. Нос облупился. Снова. Жрать опять-таки хочется.

– Хорошо, Тур. Сходите, пожалуйста, в порт к торговцу рыбой, вместе со Снорре. Рыбак нас заприметил, знает, что хоть и вечер, продаст нам по большой порции. Только не торгуйтесь за каждый медный денье. И вина ещё купите. Сразу две.

– Три, – вставил своё слово Йон. Он был молчун, становился разговорчив только когда выпьет, что уже произошло.

Мы расположились на пляже, норды ещё позавчера притащили три выброшенных на берег дерева без корней и веток, сложили их треугольником, чтоб с удобствами сидеть. Теперь разводили костер из собранных по берегу веток и обломков. Костер упрямился, но и северяне были упорны. Хотя откровенно не понимали, что мы делаем на море вместо того, чтобы с комфортом бухать в душной тесной кухне, принимали моё странное желание, как данность.

Проводив взглядом Тура и Снорре, Магнус негромко спросил.

– Так что же вы от нас хотите?

– Ну, про место уже рассказал. Мертвый город, но полно камней и кирпича. Крепостная стена. Бухта тихая. Два ручья. Рядом холм, лесочек, в остальной земле тоже полно строительного леса. Пашни там мало, но это по нашим меркам. Раз уж вы на своих мерзлых камнях уживаетесь, там вам понравится. И солнце у нас не такое злое.

– Ещё раз спасибо, Кайл. Мы все готовы встать за это перед вами на колени, хотя нордманны народ гордый. Это как говорится? Возвышает душу. У нас появилась надежда. Но теперь, когда вы согласны принять нас, чего же мы ждем?

– Погодите. Начнем с того, что вы повезете с собой в земли Соллей человека.

– Где он?

– Снова погодите. Я понимаю, что норманны нетерпеливы. Ш-ш-ш-ш-ш. Есть другой вопрос, который для меня важен. Помните, вы говорили про половину своих, которых убьете? Слабые, немощные, дети, больные, старики?

– Не бередите рану. Думаете, нам это по душе? Выбора нет. Они сами это понимают. Добровольно приносят себя в жертву, чтоб остальные жили. Во-первых, они не перенесут плаванья. Ну, может и перенесли бы, но, во-вторых, у нас всего два драккара. Не знаю, как здоровых запихнуть. Может, два раза сплаваем.

– Кхе. Два раза. Допустим. Услышь меня, Магнус. Например, вы покорно принимаете то, что мы ходим на пляж. Я же стараюсь не перегибать палку.

– Это ерунда. На море, так на море. Только до койки далеко топать.

– Погоди. Это – ерунда, согласен. Но, есть то, что для меня очень важно. Очень, понимаешь, важно. Даже не могу объяснить почему. Услышь меня. Итак – я Кайл Фернан Соллей не хочу, чтобы вы убивали своих родных. Не хочу, чтобы бросали их на погибель вулкана. Йотуна. Плевать. Вы идёте в новую жизнь. Я глубоко уверен, что нельзя идти в новый дом, вырезав половину своих родов. Так дела не делаются… Да Бог мой… Вы вообще понимаете, что десант своих не бросает!!!???

Я перешёл на крик. Слово десант не смог перевести, сказал, как есть. Пёс с ним. Если нельзя донести мысль и аргументы, донесу хотя бы крик. Эмоцию.

Магнус и Йон сидели понуро. Йон, поправил седых лохмы, отхлебнул прямо из бутыли и заговорил первый, осторожно подбирая слова на всеобщем.

– Мы. Милорд Кайл. Мы бы и рады. Сами бы хотели. Думаете, мечтаем перерезать горло младенцам. Которые… Добрый наш будущий ярл. Да неужто вы думаете? Да зверь дитёнка своего защищает. Но как, как мы можем?

– Вот, ожерелье вы из раздутых шлюх-утопленниц на шее языческого Нептуна! – перебил я его грубо, – вот о чем вы должны думать. Как мы можем! Как! Мы! Это! Можем! Забудьте это свое дерьмо про здравый смысл. В жопы свои его позасовывайте. Думайте о том, КАК, а не о том, чтоб не больно убить. Что для этого нужно? Как это сделать?

Все замолчали. Я успокоился. Сам от себя не ожидал такой бурной реакции. Присмиревшие норды – тоже. Магнус разрядил ситуацию, разлив остатки вина по трем глиняным кружечкам и протянув каждому по одной.