Текст книги "Ужасы войны (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Когда воин занес нож для смертельного удара, МакКомб засунул ствол "Кольта" .44 ему в рот и спустил курок. Верх головы воина разлетелся в конфетти, и он рухнул навзничь, мертвый, как все, что МакКомб когда-либо видел.

Фигуры мелькали в буре, щелкая зубами и питаясь павшими. МакКомб слышал звуки пиршества: влажные, мясные жующие звуки и скрежет зубов по костям.

Ползя по снегу, с гудящей от белого шума головой, он слушал крики людей. Многие из них не были мертвы... их ели заживо.

* * *

Пятнадцать убитых.

Еще пятеро тяжело ранены.

Пятеро других пропали без следа.

Буря утихла, и луг был запятнан красной кровью и почернел от пороха. В воздухе висели клубы дыма, медленно рассеиваясь на ветру. Тела полу съеденных людей и мертвых лошадей были свалены в снег. И запах – новой и старой смерти – был резким и тошнотворным.

Лейтенант Чиверс и многие другие качались в снегу, бормоча, обезумев, глядя в пустоту. Окоченевшие останки воинов сбросили в яму, вырытую в снегу. Сверху навалили бревна и хворост, подожгли. Но некоторые не были мертвы как таковые. Пылающие руки и торсы, испускающие жирные черные клубы дыма, пытались выбраться. Солдаты – одни хихикали, другие дрожали, третьи с пустыми глазами и безумные – заталкивали непокорные части обратно, подкармливая огонь. Безногий торс и голова одного воина продолжали бормотать на каком-то гортанном языке, которого даже МакКомб не знал. Это не был индейский диалект, по его опыту. Он лежал в снегу, щелкая своими серыми зубами и что-то болтая. Его маска смерти исчезла, и то, что было под ней, было еще хуже. Пряди жирных черных волос падали на замысловатую шрамировку и швы его лица. Рваный шрам от уголка губ до левого уха был крепко зашит черными жилами, оттягивая все лицо вбок в мрачной гримасе.

Он смотрел на МакКомба одним желтоватым, мутным глазом, полным слепой, неразумной ненависти.

– Сожгите его, – сказал он собравшимся солдатам. – Ради Бога, сожгите.

Его бросили в огонь, и он продолжал бормотать, пока пламя не поглотило его.

МакКомб нашел майора Лайонса, с пистолетами в руках, выкрикивающего приказы, отказывающегося позволить этим ужасам разрушить его командование. Его глаза были стеклянными, с красными краями.

– Я говорил с моими разведчиками, – сказал ему МакКомб. – Вам нужно услышать, что они сказали.

У Лайонса дергался уголок губ.

– Да?

– Пожиратели Черепов, – сказал МакКомб. – Они называют их "Пожирателями Черепов", свирепыми живыми мертвыми воинами, которые появляются только в самые холодные зимы...

Он рассказал ему историю о шамане сиу по имени Молчаливый Ворон. По крайней мере, два века назад он бросил вызов племенному шаману, заявив, что только он должен быть их духовным лидером. Его сила была больше, хвалился он. Чтобы доказать это, Молчаливый Ворон, используя древние и запретные знания, вызвал пятьдесят воинов. Воинов, которых он сшил из обрывков любой доступной падали, будь то человек или зверь. Воины убили многих, но сиу удалось их уничтожить. А Молчаливого Ворона замуровали живым в пещере вместе с двумя другими: Медвежьей Шкурой, его военным вождем, и Языком Змей, его женой.

– Но, говорят, он не остался там прозябать, – сказал МакКомб майору. – Этот старый Молчаливый Ворон, мертвый, как старые кости, вернулся из своей гробницы и привел с собой армию. И это те, с кем мы сражаемся.

– Это... это чертовски безумно, – сказал Лайонс, выглядя так, будто хотел заплакать. Затем его взгляд уперся в яму горящих тварей, некоторые из которых все еще шевелились. – Почему... почему сейчас? Почему здесь?

И МакКомб рассказал ему, что сказал Пять Волков. Что Молчаливый Ворон был вызван с помощью очень плохой магии, вероятно, самими сиу, и причина тому – отомстить белым дикарям, которые убивали их людей, истребляли бизонов и насиловали их земли.

Майор Лайонс задумался на какое-то время.

Он отправил сержанта Никса и четырех солдат обратно с ранеными. Это сократило отряд до одиннадцати человек, включая разведчиков. Мертвых сложили вместе и накрыли одеялами.

– Согласно племенным традициям, говорит Пять Волков, логово Молчаливого Ворона находится в двух часах езды в высокогорье, это запретное место. Но он и Змеиный Ястреб готовы отвести нас туда и умереть вместе с нами.

– Они очень храбрые, – искренне сказал Лайонс.

– Вопрос в том: готовы ли мы?

Изучая линию деревьев, Лайонс сказал:

– Придется быть готовыми. Мы должны загнать этого упыря в угол.

– Не только его, майор, – сказал МакКомб. – Но и его военного вождя, и эту его жену. Пять Волков говорит, что она какая-то соломенная ведьма или заклинательница. Она источник его силы, так гласят старые сказания.

Разведчики сидели в снегу, напевая пронзительные песни и разрезая свои руки и лица ножами, размазывая кровь по себе.

– Что они делают? – спросил Лайонс.

МакКомб не улыбнулся.

– Они поют свои смертные песни.

Лайонс скомандовал «сапоги и седла», и сержанты приказали людям садиться на коней. Порядок марша был уже установлен: МакКомб и его два разведчика впереди, за ними два стрелка, затем основная часть... или то, что от нее осталось.

Так они въехали в страну мертвых.

* * *

Двухчасовая поездка, растянувшаяся до четырех в пасти бури, привела отряд к кладбищу.

Кладбищу народа кроу.

Обычно белым и чужакам вход туда был строго воспрещен. Нарушение этого запрета означало, что индейцы выследят тебя и умертвят самым жестоким образом. Змеиный Ястреб, будучи осейджем, не решался переступить черту. Он боялся духов воинов не меньше, чем живых кроу. Но враг, с которым они столкнулись, был не из обычных. МакКомб долго беседовал с ним, и в конце концов Змеиный Ястреб взглянул на Пять Волков.

– Это твои люди здесь, – сказал он. – Я сделаю, как ты решишь. Только так, как ты решишь.

Чиверс и остальные были против того, чтобы все зависело от краснокожего дикаря, скованного суевериями многих поколений. Но таков был единственный путь. МакКомб к тому времени был больше индейцем, чем белым. Без него и разведчиков они не нашли бы логово до наступления ночи. Все теперь зависело от Пяти Волков.

– Послушай меня, брат мой, – обратился к нему МакКомб. – Долгие годы мы скакали бок о бок. Мы творили добрую магию вместе и были как братья. Единственный способ одолеть этого дьявола, Молчаливого Ворона, – пройти через эти священные земли. Но без твоего благословения мы не сделаем этого. Что скажешь?

Пять Волков долго размышлял.

– Ты просишь меня осквернить могилы моих предков, чтобы отомстить за смерти белых, брат мой. Белых, что отняли мои охотничьи угодья и принесли моим детям кашляющую болезнь. Ты просишь меня плюнуть на память павших... как ты, мой брат, можешь просить об этом?

МакКомб посмотрел ему прямо в глаза.

– Слушай меня. Ты знаешь, что сердце мое открыто, и я говорю правду. Я сражался рядом с тобой и готов умереть рядом. Таковы мои слова, и всегда были таковыми. Но дело не в белых. Молчаливый Ворон убьет всех – мужчин, женщин, детей, белых и племена. Всех. Ты видел, что его воины сделали с деревней кроу. Это были твои люди. Я прошу тебя отомстить за их души, прошу тебя почувствовать их кровную ненависть и впустить ее в себя. Думаю, твои предки и Великий Дух желают этого.

Казалось, Пять Волков запретит это, но, движимый необходимостью и чистотой своего видения мира, ставшего кладбищем, он наконец сказал:

– Мы пройдем. Никто не должен ничего трогать. Если кто-то осквернит моих предков, я пролью его кровь. Таковы мои слова.

И так отряд из одиннадцати человек, ведомый "Бешенным Змеем" Буном МакКомбом и его разведчиками, двинулся в полной тишине. Снежинки кружились в воздухе, словно пылинки, и ветер завывал среди могил. Пять Волков пел высокую, скорбную песнь, моля духов своих предков о прощении.

Буран нагнал сугробы, но место все равно ясно говорило о своем назначении. Кладбище раскинулось на холмах, усеянных заснеженными курганами и мертвыми дубами. Извилистая узкая тропа вилась среди обители смерти. Тела вождей кроу и их семей лежали на ивовых помостах, украшенных боевыми щитами и шкурами антилоп, перьями и черепами священных животных – бобра, волка, медведя. Сами тела были почти скелетами, завернутыми в изукрашенные бисером шкуры бобра и буйвола, зашитые в мягкие кожаные саваны, истлевшие за годы в лохмотья. Черепа скалились на солдат; костлявые руки с браслетами и подвесками из горностая свисали из истонченных, рваных покровов.

Мертвые были повсюду.

Но никто не был похоронен здесь уже много лет.

Десятки и десятки рассыпающихся помостов и вчетверо больше оленьих гробниц, подвешенных на ветвях деревьев, словно темные коконы, на сыромятных или пеньковых веревках. Это были могилы воинов и простых членов племени. Некоторые деревья несли до шести или семи таких подвешенных гробниц, украшенных волчьими шкурами, пернатыми посохами, магическими свертками в мешочках из телячьей кожи буйвола и церемониальными масками, изображавшими тотемы мужских обществ. Погребальные мокасины высовывались из саванов, а мумифицированные, обглоданные птицами лица все еще хранили красно-желтую погребальную краску.

Гробницы воинов были увешаны луками и стрелами, любимыми мушкетами или копьями, расписанными оленьими рубахами. Иногда встречались священные курительные трубки и забальзамированные хищные птицы.

Помосты теснились меж деревьев, а деревья были густо увешаны саванами, мумиями и скалящимися черепами. Мертвые, казалось, ухмылялись, тянулись, свисали и болтались с каждой ветки и платформы.

Всадникам приходилось пригибаться в седлах, чтобы не задеть пальцы мертвецов и свисающие конечности.

А там, где не было кожаных гробниц с мертвыми, деревья украшали кости животных и орлиные перья, змеиные шкуры и трепещущие шкуры буйволов, увешанные священными вышивками из игл дикобраза и ветвистыми рогами оленей и лосей.

МакКомб ехал, держа поводья и ружье голыми руками, без рукавиц из буйволовой кожи. Он видел все эти иссохшие лица, распадающиеся вещи, алтари с давно истлевшей едой в деревянных мисках, оставленные для духов-проводников индейцев. Он увидел женщину с безликим черепом и длинными, спутанными черными волосами, державшую крохотного, иссохшего младенца.

Зная, что они умерли вместе при родах, он опечалился.

Наконец они достигли окраины кладбища.

Когда последний белый покинул его пределы, Пять Волков опустился на колени в снег, стеная и скорбя. А затем на языке кроу он воззвал:

– Прошу прощения, мой народ. Вы – моя кровь, моя плоть, моя душа. Когда я тоже паду, здесь будет мой дом. Пусть предки простят мое святотатство. Но моя миссия справедлива. Знайте это. Ибо скоро я лягу рядом с вами в объятиях Великого Духа. Таковы мои слова. Услышьте их.

Затем он взобрался на коня, и они поскакали прочь из этого жуткого, мрачного места, а буря обрушивалась на них, и каждый из них знал, что грядущее будет нечестивым сверх всякой меры.

* * *

Снежная буря снова разыгралась.

Солдаты, сжимая винтовки, пригнулись в седлах, борясь с визжащим ветром. Вскоре разведчики обнаружили тропу, протоптанную в снегу. Она начиналась внезапно и вела через сосновую рощу. А за ней возвышалась отвесная скала высотой в двести футов, изрезанная пещерами и покрытая белым инеем.

Отряд остановился, глядя вверх, прислушиваясь к странному, высокому пению, эхом доносившемуся из глубины проходов.

– Должно быть, это здесь, – сказал Лайонс.

Разведчики тревожно перешептывались.

МакКомб спешился, разглядывая входы в пещеры, словно это были логова огров и троллей. Они были круглыми и идеальными, явно искусственными, самый низкий находился в двадцати футах над землей, а самый высокий – более чем в сотне футов. Он потрогал бороду и коснулся шрамов и морщин на своем старом лице, понимая, что старше оно уже не станет. У подножия скалы, торча из снега, громоздились кучи костей... сотни, казалось, костей. Гора ухмыляющихся черепов, разбитых ребер, локтевых и бедренных костей, позвонков и тянущихся костей запястья, покрытых белым инеем. Это была свалка того, что ждало внутри. Останки их завоеваний, разграбленных полей сражений и кладбищ.

Здесь все заканчивалось.

Три безчелюстных черепа были насажены на колья, вбитые в землю. Все они были коричневыми от времени и покрыты сложными ритуальными узорами, похожими на знаки ведьм. Два по бокам казались человеческими, с длинными черными волосами, все еще свисавшими с их скальпов. Но тот, что в центре, принадлежал чудовищу. Он был крупнее других, непристойный и уродливый. Кости были неправильными, бугристыми и выпирающими. Глазницы огромные, вытянутые вверх, челюсти выдвинуты вперед в волчьем оскале и усеяны крючковатыми зубами, словно у гадюки.

– Кому, черт возьми, это принадлежало? – спросил Лайонс.

Чиверс стоял, пылая гневом.

– Это балаганная подделка, – сказал он. – Что-то, слепленное из других костей. Вот и все.

– Не может быть ничего больше, – добавил МакКомб. – Просто шутка.

Но никто не смеялся.

Пять Волков стоял рядом с МакКомбом, глядя на кипящее белое небо и заснеженные горы.

– Это хороший день, чтобы умереть, – сказал он.

Майор Лайонс оставил трех солдат на карауле с лошадьми, а остальные приготовились войти в пещеры. Пять Волков и Змеиный Ястреб, перебирая кучи костей, взобрались по отвесной скале с веревками, закрепили их у входов в разные проходы и спустились вниз.

Лайонс поднялся по одной веревке с тремя солдатами, а МакКомб – с двумя разведчиками и лейтенантом Чиверсом. Они надеялись встретиться внутри.

МакКомб вел отряд, пробираясь на четвереньках через узкий проход, за ним следовали остальные. Туннель постепенно сужался, и ему пришлось ползти на животе, как змее, цепляясь за снег и лед. Местами проход был полностью завален снегом от пола до потолка. Так продолжалось некоторое время. Потолок касался спины, стены – плеч. Затем проход постепенно расширился, и он смог встать на корточки, а потом и выпрямиться. Он зажег масляный фонарь, и Змеиный Ястреб зажег свой.

И тогда они увидели Пожирателей Черепов, выстроившихся в ряд и ждущих.

Проход вел под небольшим уклоном в черное чрево горы, и по обе стороны узкого туннеля стояли мумии. Пожиратели Черепов. Но все они были безмолвны и мертвы, как восковые фигуры.

Все они были облачены в грязные меховые одеяния, гниющие шкуры людей и животных, расшитые бисером боевые рубахи с нагрудниками из костяных трубок, покрытые плесенью и замерзшие, висящие в истлевших лоскутах. Трудно было сказать, что из этого было одеждой, а что – их собственной кожей. Ожерелья из ушей и костей, скальпов и высохших кишок были накинуты на шеи и перекинуты через плечи, словно ленты. Они сжимали винтовки и копья, топоры и томагавки, боевые дубины и ножи для снятия шкур в руках, которые были человеческими, почти человеческими, а некоторые – мохнатыми и когтистыми, как у зверей.

– Это не балаганные подделки, я так думаю, – сказал МакКомб. – Нет, сэр.

Лейтенант Чиверс дрожал и потел. Он откинул прядь волос со лба дулом пистолета.

– Их столько, Господи, столько... как такое возможно?

Но никто не знал.

Их лица большей частью были скрыты масками из дубленой человеческой кожи, но те, что были открыты, походили на других Пожирателей Черепов, которых видел МакКомб: сшитые из кусков человеческой и звериной плоти, иногда из нескольких разных лиц, соединенных вместе со змеиной кожей, волчьей или медвежьей шкурой. У многих глаза были зашиты, у других – губы, свисали нити джутового шнура. А дальше по линии он видел многих с волчьими челюстями... или чем-то, похожим на волков.

– Смерть, – мрачно сказал Змеиный Ястреб. – Смерть окружает нас. Она зовет наши имена и готовит нам место.

МакКомб сказал:

– Мертвые, просто мертвые.

Но он не верил этому, как и все остальные. Он смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд. Да, они походили на балаганные подделки, сшитые из человеческих и звериных частей, выдаваемые за чудовищ в домах ужасов на востоке. Но невозможно было не заметить кровавые скальпы, которые они сжимали или подвешивали к своим кожаным пончо, словно медали.

Как долго они пробудут спящими, никто не знал.

МакКомб двинулся вперед через этот безмолвный, могильный суд, пока туннель не закончился, и они не оказались в огромной пещере, высеченной в сплошной скале. Потолок возвышался на тридцать футов, стены отстояли друг от друга на сотню. Вода капала. В воздухе витал черный, гнилостный смрад. Стены не были стенами в привычном смысле, а скорее тщательно возведенными укреплениями, сложенными не из кирпичей, а из безчелюстных черепов. Тысячи их, сложенных и переплетенных, словно куски головоломки. Некоторые были серыми от времени, рассыпались в прах. Другие все еще хранили бурые пятна засохшей крови.

МакКомб поднял фонарь, потрясенный.

Тени оживляли эти черепа, заставляли их шевелиться, мигать, ухмыляться и сползать с мест.

Пол пещеры был еще одной свалкой человеческих останков.

Желтые черепа, изъеденные зубами, ребра и локтевые кости, тазовые крылья и лопатки. Они были покрыты черной плесенью и реками инея. Среди них лежали оружие, сапоги, стрелы и одежда. Там же были свалены трое пропавших солдат, выпотрошенные и обглоданные, их черепа вскрыты, как банки. Там же были и кроу... десятки их, разломанные, окровавленные, изуродованные.

– Пойдем, – сказал МакКомб, ведя их через этот морг в другой проход.

Пляшущие фонари отбрасывали искаженные тени, скользившие, как змеи и гротескные призраки. Воздух был разреженным, сухим и холодным. Пылинки и ледяные крупицы танцевали в свете фонарей, и все пропахло кровью, мясом, сырыми склепами и пряностями.

Затем туннель внезапно закончился, и они оказались в небольшой камере.

В центре зияла дыра, ведущая вниз, и из нее доносился горячий, черный, червивый смрад.

– Теперь мы попробуем на вкус, – сказал МакКомб. – Теперь мы заберемся в самую суть.

* * *

Битва началась.

Все началось с жуткого, бестелесного пения, которое нарастало до лихорадочного накала, и тогда мертвые в пещере, где были майор Лайонс и его трое солдат, пробудились. Не было времени для страха или потрясения; это была борьба за выживание, и все четверо повернулись лицом к тому, что выползло, чтобы питаться ими. Но кто они были? Призраки? Упыри? Их было с дюжину, и все они носили тяжелые кожаные саваны на головах, искусно сшитые из множества выцветших шкур и скальпов с длинными черными прядями. Саваны свисали до колен, под ними виднелись мокасины и оленьи поножи. Они размахивали боевыми копьями, томагавками, ножами и дубинами. У некоторых были луки и колчаны с оперенными стрелами.

Они двинулись вперед, хрюкая, как кабаны... и остановились.

Лайонс поднял руку, приказывая своим людям – Пирсону, Койлсу и Стандарду – стоять неподвижно, молчать. Пожиратели Черепов, казалось, не знали, где они. Он смотрел, как они рассредоточились, тыча и рубя тени своими орудиями. Время от времени они замирали, словно прислушиваясь.

И он понял, что именно это они и делали.

В саванах были вырезаны отверстия для глаз, но в свете горящих фонарей он видел, что глаз у них нет, веки зашиты. Да, слепые. Как многие из тех, что нападали на них в буре, совершенно слепые.

В пещере было холодно, но Лайонс чувствовал, как пот стекает по его лицу, испаряясь. Его люди дрожали, и он, вероятно, тоже. Он ощущал запах страха, исходящий от них.

Пожиратели Черепов кружили, повизгивая от удовольствия, разыскивая своих жертв.

Они не найдут нас, – подумал он, – если мы... только... будем... молчать.

Это было чрезмерным ожиданием. Он слышал тяжелое дыхание своих людей, их напряженные усилия сохранить неподвижность. Двое Пожирателей Черепов медленно, но неотвратимо приближались. Все ближе, еще ближе. Их зубы зловеще щелкали в тишине.

И тут Койлс издал задыхающийся звук.

Пожиратели Черепов тут же ринулись на него.

Лайонс и его солдаты открыли огонь из карабинов и пистолетов Кольта, пробивая дыры в наступающих пожирателях плоти, но это едва их замедлило. Они взвизгнули боевые кличи, загремели желтыми костями и бросились вперед. Пирсон был пронзен копьем и повалился на землю. Стрелы полетели из луков, и Койлс со Стандардом были пробиты снова и снова, и они тоже упали. Кровь пенилась у них изо рта, они смотрели на Лайонса с яростью, паникой и поражением в глазах, пока скальпоискатели набрасывались на них с ножами и томагавками, рубя и кромсая, а их предсмертные крики эхом разносились по пещере.

Его пистолеты опустели и дымились в руках, Лайонс отбросил их.

В его плече торчала стрела, другая рассекла щеку, но он был уже за пределами боли. Теперь он сражался с инстинктивной ненавистью. Он швырнул масляный фонарь в Пожирателей Черепов, и облако огня поглотило троих или четверых. Пылая и треща, они не упали, а поднялись из пламени обугленные и еще более мерзкие, чем прежде. Они бросились на него с поднятыми томагавками, их трофейные скальпы и истлевшие саваны тлели, испуская отвратительный дым.

Лайонс издал боевой клич южан и ринулся прямо в их гущу, размахивая саблей и отбрасывая их, как сухие дрова. Дубина скользнула по его черепу, томагавк вскрыл ребра, но он продолжал сражаться, рубя и уклоняясь, пока его противники не легли в корчах у его ног.

Другие скальпоискатели, набросившиеся на Пирсона, Койлса и Стандарда, были заняты потрошением и уродованием их тел. Они срезали скальпы, вскрывали животы и сдирали лица с черепов. Они носили блестящие шарфы из кишок, а кровь пятнала их саваны и красила их когтистые руки в яркий, сверкающий красный цвет.

Но не было времени рубить их.

Ибо в ярком свете масляных фонарей появился еще один.

Глядя на него, Лайонс на миг съежился от страха. Этот был особенным. Он не думал, что это Молчаливый Ворон, но, возможно, его военный вождь, Медвежья Шкура. И он был прав. Медвежья Шкура едва ли был человеком при жизни, а в смерти стал еще меньшим, чем человек. Словно жуткий тролль, он был сшит из человеческих и звериных шкур, увешан гниющими мехами и свисающими кожами, отвратительный и пугающий, разъедаемый тленом и кишащий паразитами. Его лицо было лоскутным, из человеческой кожи, звериных шкур и рептильной ткани, сшитых в гротескное целое, натянутое на выпирающие кости и гниющие впадины его черепа.

Один глаз был пустой глазницей, кишащей червями, другой – огромным, гнойным желтым глазом без зрачка. И этот глаз уставился на Лайонса. Рот открылся, и серые, заостренные, как шило, зубы лязгнули. Голос, гортанный, забитый могильной землей, заговорил сначала на языке сиу, затем на английском:

– Я буду питаться тобой, белый человек. Я напьюсь твоей крови и мяса, украшу свою хижину твоей кожей и кишками. Я изнасилую твоих дочерей и жен, я надену их скальпы и обвешаю горло кишками твоих детей.

Лайонс стоял твердо, напуганный, да, но больше отвращенный. Некоторые твари должны ползать, как черви, а не ходить, как люди, и эта была одной из них. Медвежья Шкура шагнул вперед. Крохотные заостренные кости ритуально вставлены в его череп и торчали, как иглы дикобраза. На голове он носил головной убор из дюжины человеческих посмертных масок, сшитых кишками. Пряди волос свисали со скальпов и падали на лицо.

Смрад, исходящий от него, сам по себе был ужасен.

– Давай, подойди, сукин сын, – сказал Лайонс, поднимая саблю.

Медвежья Шкура издал леденящий крик и взмахнул оперенной боевой дубиной, другая рука, скрюченная, как коготь, с длинными, желтыми, треснувшими ногтями.

Он прыгнул.

Лайонс бросился навстречу. Он уклонился от удара дубины раз, затем другой, разрубая Медвежью Шкуру в груди и животе. Затем дубина ударила его в лицо, раздробив кость вокруг левого глаза, кровь и ткани хлынули, а глаз вывалился из переплетения нерва. Ослепленный, в агонии, он ударил саблей и рассек лицо Медвежьей Шкуры до кости от челюсти до лба. Рана зашипела, испуская газ, обнажая гнездо зеленых, сегментированных червей, что вились в черепе. Тогда Медвежья Шкура схватил его, прижимая к гниющим, кишащим шкурам, пытаясь выдавить из него жизнь, сжимая все сильнее.

Сознание Лайонса затмилось роем черных пятен, но с последним отчаянным усилием он вскинул саблю и, по воле счастливого случая, вонзил ее меж ног Медвежьей Шкуры, где она пронзила прогорклое мясо до самых внутренностей.

Медвежья Шкура вскрикнул и отпустил его.

Из раны брызнула черная слизь, растекаясь по полу пещеры и шипя. Медвежья Шкура был ранен, и Лайонс бросился на него, размахивая саблей, целясь одним здоровым глазом, рубя это чудовище, пока не отрубил ему конечности и не рассек лицо пополам, а затем снова рассек пополам. С воплем насилия Медвежья Шкура упал на колени, и именно тогда Лайонс освободил его голову в последнем порыве силы и мании убивать.

Обезглавленная голова Медвежьей Шкуры продолжала вопить и клацать зубами, изо рта текла мерзкая желтая жидкость. Обезглавленное тело пьяно шаталось, разбрасывая червей и жуков-падальщиков. И Лайонс, в голове у которого стоял свистящий белый шум, выполз из камеры в другой туннель, его разум превратился в трясущийся соус.

* * *

Выставленный пикет у пещер.

Пинли, Джонсон и Криз – все рядовые.

Они были напуганы больше, чем когда-либо в своей жизни. Поначалу они испытывали ужас, когда их отправляли в страну индейцев, но то, что они увидели, и то, что они теперь знали, исказило все, чем они когда-либо дорожили. Они были дрожащими существами, которые вздрагивали от шепота ветра, от треска палки.

И тут началось пение.

– Вы слышите это? – спросил Джонсон.

Но двое других не осмелились признаться в этом. Он донесся до них из темноты, высокий и дрожащий голос, который был чисто женским и исключительно злым. Как голос безумной женщины на пустынном кладбище, поющей траурную песнь над могилами своих детей... жуткий, пронзительный и наполненный горем.

Он был повсюду, отдавался эхом, окружал их и заставлял чувствовать холод, как никогда раньше. Они слышали хруст шагов по снегу, а голос становился все громче и печальнее. Но не было ничего, ничего... только ветер, снег и тени.

И затем...

– Черт, – выругался Пинли, поднимая карабин.

Женщина вышла из тени, как будто была рождена из нее. Она протянула к ним руки, и она была невероятно красива. На ней было платье до бедер из тонкой белой кожи антилопы. У нее были длинные, загорелые и мускулистые ноги. У нее были высокие скулы, полные губы и темные, как бездонные колодцы, глаза, сверкающие в последних лучах солнца. Длинные черные волосы, невероятно блестящие, свисали до талии. От нее исходил аромат сирени и опят.

Джонсон и Криз направились прямо к ней.

Не было мужчины, который не был бы соблазнен ее красотой и очарован зовом сирены в ее голосе.

– Hет! – предупредил их Пинли. – Держитесь от нее подальше! Держитесь подальше!

Но они уже не слышали его, и когда они приблизились к ее вытянутым рукам, Пинли увидел в ее глазах дикий аппетит. Эти руки с длинными красивыми пальцами были покрыты чешуей и шипами, как когти зверя. Затем она потянулась к ним, и они закричали, когда ее когти вспороли им кишки. Оба мужчины рухнули, кровь сочилась на снег, а из их вспоротых животов поднимался пар. Женщина, которая была вовсе не женщиной, а чем-то оскаленным, похожим на труп и кишащим змеями, держала их внутренности, как марионеток за ниточки, и тащила их по снегу, приближаясь к Пинли.

Он выстрелил три раза.

И при каждой вспышке он видел, как она превращается в извивающееся существо, жаждущее его крови.

С криком, лишающим рассудка, он упал в снег, и когда на него упала ее тень, стало холодно, как в могиле. От нее пахло розами, гниющими в запечатанной могиле.

Затем ее руки коснулись его.

* * *

Лежа на животе, МакKомб опустил фонарь пониже.

Господь на небесах... что это было за место?

Он увидел еще больше костей и камней, но знал, что в этой яме его ждет нечто откровенное. Оставив наверху Пять Волков и Змеиного Ястребa, он и Чиверс спустились туда. Они спустились около десяти футов и увидели еще одну пещеру, чуть правее.

Чиверс нес фонарь, и в маленькой нише, похожей на камеру, стоял саркофаг. Вокруг него были сложены кости и черепа, истлевшие меха и шкуры. На стенах были выгравированы странные пиктограммы и письмена. Саркофаг был вырезан из гофрированного пня какого-то гигантского первобытного дерева и прислонен к стене, как футляр для мумии. На нем были искусно вырезаны змеи и дьявольские лики, горящие глаза и извивающиеся тела, мистические формулы.

МакKомб подошел к нему.

Он знал, Боже, да, знал, что саркофаг принадлежал Молчаливому Ворону, архитектору этого злодеяния. Он положил на него руки, и по его пальцам пробежали голубые разряды статического электричества. На ощупь это было не дерево, а шкура, как у человека. Она была влажной, податливой и теплой и пульсировала под его пальцами, как живая ткань.

– Помоги мне, – попросил он.

Чиверс поставил масляную лампу на пол и подошел к нему. Вместе они просунули пальцы под край крышки, потянув и кряхтя. По их лицам струился пот, а изо рта вырывались морозные облачка.

A затем...

Это злобное, бестелесное пение эхом отдавалось в переходах и сотах туннелей, становясь все громче, прокатываясь по подземному миру подобно ужасному грому. В нем был потенциал и зловещая сила.

Чиверс и МакKомб уставились друг на друга широко раскрытыми, немигающими глазами.

Теперь они могли слышать гулкие звуки. Шаги, звуки волочения, крики, визг и выстрелы. Времени больше не было, совсем не осталось. До сих пор им везло, но теперь везение подходило к концу. Пожиратели Черепов просыпались, а солдаты умирали. Тошнотворная волна жара прокатилась по животу МакKомба, когда он увидел, как перед его глазами разыгрывается его собственная ужасная смерть.

Призрачный бизон был уже близко.

Затем они вместе поднатужились и потянули... Крышка сорвалась у них с пальцев и со зловещим стуком упала на пол.

Молчаливый Ворон.

Такой же, как и остальные... даже не человек.

Его гроб, сделанный из древесного ствола, был наполнен влажным зеленым теплом. В воздух поднимались струйки пара с горячим запахом малярийных болот и гниющих листьев. Корни, клубни и побеги росли из гроба, в нем и из его тела.

– Боже милостивый, – сказал Чиверс, высоко подняв фонарь, и осветил ужас, царивший в этом цветущем глиняном ящике, брызжущими языками мутного оранжевого света.

Молчаливый Ворон был одет в почерневшие шкуры, скрепленные сухожилиями и кетгутом, броско украшенные крошечными косточками птиц и рептилий, выкрашенные в багрово-красный и желтый цвета. Его нагрудник был украшен когтями, иглами и перьями. На шее у него было ожерелье из черепов младенцев без челюстей, каждый из которых был отполирован коричневым и древним, с выгравированными черными мистическими символами. Серые руки с длинными пальцами были прижаты к груди, скрюченные и когтистые. У него были длинные спутанные волосы, украшенные бусинками, косичками и косточками грызунов.