Текст книги "Соблазнение в академии (СИ)"

Автор книги: Ти Шарэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Аппетита нет, – пробормотала я и постаралась улыбнуться. – Прости, это наверняка очень вкусно.

Любава вновь покачала головой и начала убирать со стола, а я подхватила сумку и направилась к двери.

Есть и вправду не хотелось. Хотелось забиться в угол и провести в нем пару дней. Черная полоса становилась все гуще и шире, и не верилось, что пару месяцев назад моей самой страшной тревогой было опасение не сдать вовремя заказ.

А сейчас… Марийка из любящей маленькой сестрёнки превратилась в ненавидящую меня чужачку. Государь нарушил обещание. Черняхов потирает руки, готовясь сдать меня в руки чужеземца. Я провожу половину седьмицы в мастерской, где от меня примерно столько же пользы, сколько от металлического держателя. И со мной не разговаривает жених.

В среду Тео ушел в невменяемом состоянии. И довело его даже не мое признание о поцелуе, а то, что я не уволила Яна.

– Прошу тебя, пойми. – я едва не плакала, но не находила понимания в глазах Теодора. – Я не успею переделать иллюзию. Мне и так осталось всего два понедельника!

Но Тео не понимал. Смотрел с осуждением и неприкрытой болью. И от этого я ощущала себя бесчувственным чудовищем, но так и не смогла сказать, что обойдусь без Яна. Не обойдусь.

В пятницу занятия были общими для всего третьего года – история, теория государственного устройства, материальное управление и, конечно, гимнастика. Я не любила общие занятия, кроме разве что истории, но все же испытывала чувство ностальгии, вспоминая время, когда наш год ещё не разделился на специальности и собирался в таком же просторном классе на каждое занятие.

– Ты хоть спала? – строго спросила Вера, занимая место рядом со мной.

– Спала, – я кривовато улыбнулась.

– Видимо, недостаточно, – нахмурилась подруга. – Синяки под глазами мало кому идут. И ты не исключение.

– Спасибо, – хмыкнула я, против воли начиная улыбаться. – Умеешь ты поддержать. Нет чтобы сказать, что я прекрасно выгляжу.

– Подруги нужны не для того, чтобы лгать, – отмахнулась Вера. – Кто тебе еще скажет правду?

– О чем спор? – Есения, которая задержалась для беседы с Егором Титовым – своим новым увлечением, бросила сумку на соседнее сиденье. В последнее время на всех общих уроках девушки садились не вместе, а с разных сторон от меня.

– Она толком не спит и не ест, – тут же сдала меня Вера.

– Есть у меня одно зелье, – протянула Еся, но я замотала головой в притворном испуге:

– Прошу тебя, не надо на мне экспериментировать!

– Да оно почти доработано, – возмутилась Есения, но тут в класс вошел наставник Михайлов, и спор стих сам собой.

– Сегодняшняя тема, судари и сударыни, вас должна заинтересовать. На прошлом занятии, как помните, мы начали изучать историю высших учебных заведений государства. Рассмотрели столичную Школу Одаренных и второе по величине учебное заведение – Университет Артефакторики в Перми. Наша академия занимает почётное третье место. Кто скажет почему? Да, сударь Жарков?

– Из-за небольшого количества учеников?

– Верно. Мы находимся не так далеко от столицы, поэтому многие делают выбор в пользу Школы Одаренных. Но не все. И прежде чем мы разберём причины выбора именно нашего учебного заведения, давайте окунёмся в историю. Сколько лет назад основана академия? Сударыня Емскова?

– Двести сорок три года назад, – немедленно откликнулась Вера. Моя подруга любила историю и поднимала руку на каждый вопрос наставника.

– Благодарю. Основатель академии граф Васильев был по происхождению греком, именно поэтому мы учимся не в школе, не в университете, а именно в академии. Название стало данью основателя прародине. Ему же вы обязаны своей формой.

Это мы знали и раньше. Светло-голубая форма "голубей", оранжевая "синиц", бордовая "снегирей" и темно-серая "грачей". Все цвета взяты из герба первого графа Васильева, и каждый что-то символизирует. Бордовый, кажется, усердие и мужество.

Я вздохнула, погружаясь в себя. Мне вспомнились аметисты, принесенные Вольским. Красивые камни именно бордового оттенка. От камней мысль перепрыгнула к самому графу. Странный мужчина. Отчуждённый, холодный. Каждый раз, когда я пыталась представить, как выглядит прославленный артефактор, воображение выдавало искаженную версию сурового лица графа Черняхова, но с внимательными умными глазами наставника Грекова.

Не похоже, что я ему нравлюсь. По крайней мере, граф не сделал ни одной попытки завести личный разговор. А ведь Черняхов говорил, что артефактор заинтересован не только в зеркале. Вряд ли ему нужны мои деньги, так что причина интереса, скорее всего, та же, что у Яна – необходимость обзавестись наследником.

"Отдам за него Марийку", – раздраженно подумала я и некоторое время с удовольствием обкатывала эту мысль в голове, как леденец во рту.

Звучало заманчиво. Сестра кровная Уварова, так что обряд с ней предоставит Вольскому доступ к артефакту. У тому же замужество решит вопрос со странной привязанностью Марийки к Большакову. Два зайца одним камнем: государю порталы, мне свободу.

Но я не смогу с ней так поступить. Да и свободы мне это не даст. Черняхов только руки потрет, упакует нарядно и отправит за границу. Это еще удивительно, что ему такая идея в голову не пришла.

Я пропустила момент, когда наставник позволил задавать вопросы, как и сам вопрос. Услышала только ответ:

– Да, сударь, наставники для всех четырех направленностей дара представлены не в каждом учреждении. И это одна из причин, почему одарённые выбирают именно академию.

– Какой смысл держать наставников для иллюзионистов? – спросил кто-то, и я закрутила головой, выискивая этого смельчака. Ага, Олег Хромов. Никак не успокоится. – Их на всю академию пять штук.

– Человек, а не штук, грамотей, – громко проворчал Тихон.

Наставник не стал делать замечания ни первому, ни второму.

– Чем реже дар, тем ценнее, – просто ответил он.

– Да в чем ценность? – не унимался Хромов. – Картинки за деньги показывать?

– Это только видимая сторона дара, – не согласился наставник. – И хорошо, что так. Раньше иллюзионистов учили другому – проникать во сны, выпытывать секреты, сводить с ума навянными видениями. Как вам это, сударь Хромов? Дотронуться до предмета и провалиться в кошмар? Ваш личный и оттого особенно разрушительный.

В классе повисла тишина. Я нахмурилась, недоумевая, зачем наставник это сказал. Нас с Тихоном и без того не очень-то жаловали из-за двух дней театра и практически индивидуальных занятий.

– Время сейчас неспокойное, сударь Хромов, – как ни в чем не бывало продолжил Михайлов. – И каждый одаренный на счету, когда он на твоей стороне. Не стоит об этом забывать.

Ему никто не возразил.

– Везет тебе, ты не идёшь на гимнастику, – проныла Есения, когда занятие закончилось и наставник ушёл. – Отсидишь теорию государственности и сбежишь.

Вся академия радостно выдыхала, когда наставник по гимнастике Долохов уезжал на сборы со старшим курсом. И горестно вздыхала, когда он возвращался.

– Пока не знаю, как буду добираться до Белозерска, – я проигнорировала стенания подруги. – Наверное, придётся просить великого наставника. Тео, конечно, обещал отвезти, но после всего…

– Теодор поймёт, – твердо сказала Вера. – Два понедельника и ты попрощаешься с Яном. Все вернется на свои места.

Я промолчала. Между мной и Тео, помимо Яна, стоит еще Вольский. Против мужа-чужеземца я решила стоять насмерть, но артефактор пока мой самый верятный будущий супруг. И самый нежеланный.

К Теодору я испытываю очень теплые чувства. Доверяю, уважаю, ценю. Обряд закрепит и усилит все, обеспечив нам теплые и близкие отношения до самой старости и после нее.

Если бы неведомой прихотью судьбы мне пришлось выйти замуж за Яна… Я вспомнила поцелуй и свою острую, до сладостной судороги, реакцию на него. По крайней мере, моя супружеская жизнь была бы яркой.

А вот Вольский… Я не испытываю к мужчине ничего. Даже восторга по поводу его гениальности. Во-первых, граф боевой артефактор, а я не люблю оружие; во-вторых, я лично с его изобретениями не сталкивалась. А если нет хотя бы легкого притяжения, обряд бессилен.

После занятия я собралась уже было идти к великому наставнику, но Теодор поймал меня на выходе.

– Я отпросился с занятий, – сказал Тео, вглядываясь в мое лицо. Но, в отличии от Веры, про синяки под глазами говорить не стал. – Ты готова?

– Спасибо! – я прижалась к Тео, он после короткой паузы вздохнул и обнял меня.

Несколько секунд мы стояли, игнорируя поток спешащих на обед учеников.

– Как же хорошо, когда ты рядом, – выдохнула я, чувствуя себя так, словно с меня сняли часть придавливающего к земле груза.

– Куда я денусь? – как-то невесело хмыкнул Тео.

В сыске нас ждали. Я помнила этого полноватого усатого мужчину, который командовал задержанием Большакова.

– Дознаватель Артемьев, – представился он, поднимаясь из-за небольшого потёртого стола. – Я был с группой задержания, если помните…

– Да, – я кивнула, но не стала садиться на предложенный стул. Хотелось быстрее уйти из комнаты, где пахло табаком и страхом. – Меня обещали ознакомить с показаниями. Все готово?

– Не совсем, – видя, что я не сажусь, дознаватель тоже остался стоять. – Сударь Большаков просит частной беседы с вами перед тем, как подпишет признание.

– Зачем? – вместо меня ответил Тео. – Что ему может требоваться от княгини Уваровой?

– Мы не настаиваем, – мягко ответил дознаватель, но его голос заметно диссонировал с холодными цепкими глазами. – Однако без подписи показания сударя Большакова недействительны. А подписывать он отказывается.

– Я могу прочитать показания?

– Да, конечно.

Артемьев взял со стола тонкую коричневую папку, протянул мне. Я неохотно присела на край кожаного стула, Теодор встал за его спинкой.

Всего три листа, исписанных крупным, аккуратным почерком канцелярского служащего. Я читала и сразу передавала Тео. Заняло это не больше десяти минут.

– Он признает себя виновным, – произнесла задумчиво, пока Теодор дочитывал последний лист. – Но не объясняет причин.

– Для этого он хочет встретиться с вами.

– Хорошо. Я готова.

– Лисса? – напряженно позвал Тео.

– Мне нужно знать, – я крутанулась на стуле, чтобы заглянуть в встревоженные синие глаза.

– Беседа будет проходить наедине по просьбе Большакова, – привлек мое внимание дознаватель. – Но не волнуйтесь, вам ничего не грозит.

– Действительно наедине? И даже без записывающих артефактов?

– Понимаю ваше недоверие, сударь, – Артемьев переключился на Тео. – Но у сыска своя честь. И контролирующие управы. Комната защищена от прослушивания и записи.

– Не будем задерживаться, – я поднялась. – Нам предстоит обратная дорога.

– Конечно. Сударь фон Конуг, вы можете подождать здесь. Это не займет много времени.

Я видела, что Тео не хочет отпускать меня одну, но молча ждала его знака. Наконец, Теодор коротко кивнул, и вслед за дознавателем я вышла из прокуренного кабинета.

Новая комната нравилась мне еще меньше – серая, безликая, разделенная решеткой на две неравные части. В большей установили кресло для меня, в меньшей стул для Большакова.

Его привели почти сразу. Я стояла около кресла и наблюдала за мужчиной, пока он устраивался на стуле. Петр хромал, рана, которую я видела в гостевом домике, явно не зажила. Заговорил Большаков только тогда, когда за охранником захлопнулась дверь:

– Я не стал бы причинять вред вашей сестре.

– Ты написал признание, что осознанно привязывал Марию к себе, – я не нашла в себе сил и желания называть этого человека на «вы». – Зачем?

– Скажу честно, – Большаков смотрел мне в глаза и, к моему удивлению, я не видела на его лице ненависти или злости. Только усталость. – Сначала я хотел отомстить. Несправедливо…

– Об этом мы говорить не будем, – прервала его. – Мои поверенные нашли доказательства, так что продолжай.

Вот теперь злость исказила его в общем-то приятные черты. Но он справился с эмоциями.

– Я начал общаться с Машей год назад. Устроился работать в школу, которую она посещала. Не специально! – пресек он мой возмущенный возглас. – Мне нужна была работа, а школе требовался управляющий. Но когда узнал, кто она… Каюсь, попутали бесы!

– Что ты ей обещал? Не обряд, как понимаю, – я так и не стала садиться. Обошла кресло сзади и уперлась локтями в мягкую спинку. Словно воздвигая препятствие между собой и неприятным разговором.

– Да ничего не обещал, – мужчина поморщился. – Мне она даже не нравилась. Избалованная, капризная, высокомерная. К тому же Уварова. Но глупая, наивная.

Я терпеливо выслушивала его рассуждения о своей сестре. Не так уж сильно они расходились с моими собственными.

– Привлечь ее внимание оказалось легко. Но чем дальше, тем меньше я понимал, что делать с ее привязанностью. Еще летом решил все прекратить. Но не тут-то было. Зубки у Маши оказались не хуже, чем у сестры.

Большаков замолчал, но я его не торопила. Просто смотрела и ждала продолжения. Не дождавшись моей реакции, мужчина снова заговорил:

– Я ушел из той школы, когда получил место в Белозерской академии.

– Что? – не сдержала удивления. – В моей академии?

– Вам она, к счастью не принадлежит, – с неуместным достоинством проговорил Большаков. – Мне предложили работу ответственного за снабжение, и я ее принял. И ради всего святого, мир вокруг вас не вертится! Я не знал, что вы там учитесь.

– Зато знала Маша.

– Про вас она ничего не рассказывала. Ревновала. Да и я перестал спрашивать, когда понял, что не готов ничего предпринимать.

– Маша решила ехать со мной из-за тебя?

– Хотела быть ближе. Намеков не понимала, но тут я сам намудрил. Наговорил ей про вас. Что без вины виноватым сделали. Что никогда не одобрите такой выбор. Она и решила бороться.

– И что мешало сказать Маше правду потом?

– А потом она не верила. Думала, что отказываюсь, чтобы ей не навредить.

– Как вы очутились с ней в Белозерске?

– Глупо прозвучит, но Маша меня заставила.

– Заставила, – недоверчиво повторила я. – Восемнадцатилетняя девчонка взрослого мужчину.

– Не воспринимайте буквально, – он скривился. – Она решила, что я боюсь, и взяла все в свои руки. Я вызвал вас сразу, как смог.

– Тон сообщений был весьма недружелюбным.

– Ну извините, – фыркнул Большаков, – я и до сих также настроен. Вы обе не в себе – и вы, и ваша сестра.

Я обошла кресло и села на самый его край.

– Ты же не просто так меня позвал, Петр. Хочешь договориться, верно?

Мужчина быстро провел языком между сухих губ, выдавая волнение. Я продолжила, не дожидаясь его согласия:

– Ты напишешь Маше. Если нужно, то встретишься и объяснишь лично. В твоих интересах, чтобы сестра поверила. После этого я отзову обвинение в похищении. А ты подпишешь бумаги, что больше никогда не приблизишься к моей сестре. Не станешь пытаться связываться с ней никакими путями. И завершишь все на артефакте клятвы.

– С удовольствием, – буркнул Большаков, мрачно глядя на меня из-за решетки.

30-е Листопада.

Жизнь словно дала мне возможность остановиться и немного отдышаться.

Во-первых, решился вопрос с Большаковым. Петр отправил письмо Марийке, она настояла на встрече, и та произошла несколько дней назад в присутствии Аглаи. Мама написала, что Маша подавлена, но не сломлена. Петр клялся на артефакте правды, так что не верить его словам сестра не могла. Оставалось лишь ждать, пока время не залечит рану первой влюбленности.

Во-вторых, я снова могла расчитывать на Тео. Мой верный варяг был рядом, и я чувствовала себя защищенной и умиротворенной. Единственное, что исчезло – это поцелуи и ласки, вплоть до самых безобидных. Теодор даже лишний раз не брал меня за руку. Признаться, я не сразу это заметила, а когда спросила, то услышала твердое:

– Пока ты обещана другому, Лисса. Это не правильно целовать чужую невесту.

– Но ведь помолвки не было, – искренне изумилась я. – Я даже не знаю как выглядит граф Вольский!

– Не важно. Мы наверстаем все, когда получим на это право.

Я пожала плечами и больше к этому разговору не возвращалась. Гораздо важнее то, что Тео больше не злится на меня. А поцелуи… Мой будущий муж прав, их в нашей жизни будет много.

В-третьих, я нашла способ вовремя закончить не только иллюзию для кузины, но и для невесты великого князя. Решение было простым и трудным одновременно. И я не стала бы этого делать, если бы не острая нехватка времени.

Каюсь, я решила схитрить. Взяла записанные для Катерины заготовки и переписала их на новые артефакты. А потом начала менять, подстраивая под новый заказ.

Я сделала Яна ниже и худее, все-таки мой троюродный брат еще не скоро сможет похвастаться мужским разворотом плеч. Черты Градского пришлось менять довольно сильно, Митино лицо было круглее и по-юношески мягче. Да и выражение лица у князя гораздо более спокойное, без мятежного вызова, который всегда читается в глазах Яна.

Я также сгладила все острые моменты. В этой иллюзии при нападении на карету никто не погибнет, а Митя не будет ранен так сильно. А все остальное… Никто не увидит иллюзии кроме меня и тех, кому они предназначены. Вряд ли Катерина и Изабелла когда-нибудь встретятся, чтобы поделиться такими сокровенными впечатлениями.

В общем, я недолго терзалась сомнениями. Камень из Галиции еще не пришел, поэтому в выходные я неожиданно оказалась предоставлена сама себе. Теодор учился, наверстывая пропущенное на сборах, Есения с Верой еще раньше договорились с одногодками о поездке в Белозерск. А я заперлась в кабинете с двумя горками артефактов, копируя, меняя, дополняя.

Бесова вышла работа – тяжелая, кропотливая. Я многое создавала из ничего, особенно разговоры, но все же на обработку двадцати шести фрагментов ушло намного меньше времени, чем в первый раз.

Запись в понедельник прошла в напряженной обстановке. Теодор сверлил Яна глазами с первого ряда сидений, Мирон с дальнего конца сцены. Градского это, кажется, нисколько не смущало. В отличие от меня, но мои эмоции на артефакт, к счастью, не записывались.

Ситуацию спасало еще и то, что все фрагменты, где мы с Яном остаемся наедине, уже записаны, так что на сцене всегда было много других актеров. Мы сыграли две встречи на балу, несколько прогулок и сцену знакомства девушки с бывшей невестой жениха. В случае с Митей, пожалуй, придется использовать саму себя, хотя и с другой подоплекой. Просто в окружении четырнадцатилетнего великого князя нет других девушек.

Основные фрагменты были сыграны раньше – знакомство, нападение, обряд. Но жизнь не состоит только из пиков, сейчас мне нужны были те плато, что закрепляют чувства. Поэтому мы записывали сотни слов: признания, комплименты, планы на будущее.

Лишь один раз Ян попытался сказать мне то, чего не было в сценарии:

– Ты удалила мой адрес с доски.

– Да, – тихо сказала я, не удержавшись от быстрого взгляда в сторону Теодора. – Это меньшее, что я могла сделать после того, как рассказала жениху о нашем поцелуе.

– Рассказала? – развеселился Ян. – То-то он такой смурной.

Продолжить разговор не вышло, к нам уже торопился Мирон.

Сообщение от Вольского пришло во вторник. Мне пришлось дать графу свой адрес для связи еще в первую встречу, но писал он мне впервые.

«Камень у меня, жду вас завтра в мастерской».

Как всегда лаконично и сдержанно. Сообщение меня и порадовало и огорчило. Второе, потому что я в тайне надеялась, что поработаю над обеими иллюзиями в среду. Ну а радовалась я из-за надежды хоть сколько-то продвинуться в создании этих бесовых порталов.

Сегодня в мастерской было еще теплее, чем раньше. Даже граф снял сюртук и перчатки, и мой взгляд невольно раз за разом возвращался к его рукам – длинные ловкие пальцы, широкие ладони.

– Возьмите кварц, Василиса, – Вольский протянул мне розовый камень – точную копию того, что стоял в оправе. – Попробуйте поймать связь.

Я пробовала. Выходило лучше, но ненамного. Я не видела сути. Нити путались, терялись, рвались. И росло понимание, что у меня ничего не получится. Глупая затея, отнимающая мое и чужое время.

– Бесполезно, – я убрала руки с камней, откинулась на спинку жесткого стула. – Я сожалею, что уговорила вас на все это. Теперь вижу, что бездарно…

– Попробуйте иначе, – Вольский впервые перебил меня, и я с некоторым удивлением уставилась на мужчину.

Граф встал за моей спиной.

– Позволите помочь?

Я чуть заторможенно кивнула. И вздрогнула, когда теплые шершавые пальцы скользнули по коже, накрывая ладони.

– Не торопитесь. И не пытайтесь отследить каждую нить отдельно. Между камнями притяжение, связь настолько тесная, словно они стремятся вновь стать единым целым.

Граф говорил негромко и ровно, еще и маска глушила звуки, но его голос звучал слишком близко и как-то проникновенно, а тонкие пальцы уверенно сжимали мои ладони. И запах. Черная бесформенная рубашка с высоким воротом скрывала тело мужчины, но но могла удержать запах – приятный, мужской и… неожиданно будоражащий.

Демьян

Василиса сжалась, когда я навис над ней. Шумно втянула воздух и замерла, явно чувствуя себя скованно и неловко, оказавшись практически в моих объятиях. Пришлось чуть отстраниться и дать девушке возможность расслабиться.

– Представьте эти камни едиными, – начал говорить спокойно и убедительно. – Закройте глаза и не делайте ничего специально, просто смотрите на то, что они вам покажут.

Пальцы девушки под моими ладонями казались невероятно хрупкими и чуть прохладными. Последнее удивляло, потому что лично меня бросало в жар. То ли из-за температуры в прогретой комнате, то ли от присутствия Василисы.

Даже хорошо, что наши встречи в театре заканчиваются. Я успел понять, что в близкий круг княгини нельзя вломиться нахрапом, а сейчас, когда её белобрысый викинг следит за каждым моим движением, общение на сцене стало приносить гораздо меньше удовольствия.

Другое дело здесь, в мастерской. Василиса опасается Яна, но она может довериться Демьяну. У меня есть месяц, чтобы дать ей привыкнуть к себе. К своему присутствию, прикосновениям, общению.

Для меня все это было внове. Никогда прежде мне не приходилось добиваться женщин, они сами искали моего расположения. Особенно после того как дядя объявил меня своим наследником. В одностороннем, нужно отметить, порядке. Лично я не собирался взваливать на себя такую ответственность, о чем и заявил дяде. Но пока он присматривается к другим кандидатам, символ рода приходится носить мне.

Василису нельзя удивить деньгами или землями. Внешностью моей она тоже не впечатлилась. Но как сказал один мудрец, любую женщину можно купить. Одну – деньгами, другую – стихами, третью – поступками.

Должность государева артефактора я заработал своим трудом. И, если есть что-то, что я умею делать лучше других – это именно артефакты. Какова вероятность, что я смогу впечатлить княгиню своей работой? Скоро узнаю.

Я сосредоточился на камнях, и ладони Василисы мне не мешали. Я видел картину так четко, словно сам касался ограненного розового кварца. Одни нити – плотные и неразрывные – связывали камни, другие были добавлены артефактором. У одного камня они шли к оправе, у второго колыхались свободно, готовые слиться с подходящим зеркалом в любой момент.

– Что вы видите? – спросил девушку.

– Паутину, – хмыкнула невесело.

– А нити, которые соединяют камни? Темные, почти черные.

– Вижу, – Василиса вздохнула. – И помню, что с такими струнами нельзя взаимодействовать.

– Верно. А серебристые?

– Тоже вижу, – ответила девушка после паузы, – но не четко. И они словно двигаются, переплетаются…

– Так и должно быть. Давайте постепенно начнем, – я придвинул ближе пару новых камней. – Запоминайте одну серебристую струну и попробуйте ее повторить на аметистах.

– Я испорчу камни, – пробормотала Василиса обречено, но не сопротивлялась, когда я переложил ее левую кисть на аметисты.

– Мне уже прислали новые, – отмахнулся небрежно.

И с удовольствием проследил, как девушка осторожно создала первую нить. Сам бы я сделал все почти мгновенно, но видел, что серебряные струны отсвечивают родовой магией. Да, я бы создал точную копию, но артефакт ее бы не принял.

– Эту нить нужно переделать, – сказал мягко. – Крепите ее чуть ниже.

Василиса только кивнула, увлеченная работой. На мои замечания реагировала быстро и точно, допуская с каждым разом все меньше ошибок.

Как бы то ни было, дар у всех один, хотя мне и трудно представить, как можно превратить нити в видимое изображение. Когда я работал над доской, способной передавать не только сообщения, но и образы, то тоже привлекал иллюзионистов.

Мой учитель как-то сказал, что иллюзионисты среди одаренных самые сильные. То, что мы можем только потрогать, они могут увидеть. Наблюдая за тем, как движения Василисы становятся все точнее и увереннее, я все больше верил учителю. И все больше восхищался девушкой.

17-е Туманя.

Две недели пронеслись как в тумане, словно подражая месяцу на который выпали. Вроде и много всего произошло, но в памяти осталось лишь самое значимое.

Работа в мастерской, к которой я изначально относилась как к вынужденной, но нежеланной мере, неожиданно начала приносить мне удовольствие. Или хотя бы удовлетворение. Потому что дело сдвинулось с мертвой точки.

Почти все камни были восстановлены. С каждым разом у меня получалось все быстрее повторять связи и лучше их разбирать. Демьян обещал, что последние две пары привезут не позднее, чем через седьмицу. Артефакт будет готов и настанет время приступить к созданию портала.

– Как может помочь зеркало? – спросила я, когда еще работала над первыми камнями и раз за разом возвращалась к мысли, что все усилия напрасны. Но обвинять Вольского в том, что он тянет время, я не спешила. Не могла придумать причины для этого. Он ведь мог отказать в этой попытке, настоять на немедленном обряде. Но не стал. Побоялся, что государь откажет? Или хотел присмотреться ко мне?

– Я начал работу над порталами пять лет назад, – ответил Демьян. Также обстоятельно, как ответит еще на десятки моих вопросов. – Рамы, сквозь которые можно перемещаться, уже созданы. Проблема в том, что я не понимаю как задать точки переходов. Как Офар смог воплотить это в зеркале? Я и сейчас не соображу за счет чего работают камни. Плетение кажется несложным, я повторю его за несколько секунд. Но отчего-то уверен, что оно не сработает.

И действительно. Когда прислали следующую посылку, граф попробовал самостоятельно создать связь. Но в отличие от камней, связанных мною, те христаллиты не работали. И даже у меня получилось их изменить. Больше мы не экспериментировали – слишком редко попадались нужные пары камней.

В дни, когда не было посылок, Демьян не приезжал в академию. Лишь раз Вольский изменил этому правилу, когда заставил меня принести будильник, и помог мне с проектом по артефакторике. Сделал он это с такой легкостью, что мне оставалось кусать локти от зависти.

– Когда закончим с зеркалом, придется встречаться чаще, – сказал он как-то, – а пока… Не запускай учебу и чаще отдыхай.

– У меня освободился понедельник, – сообщила вчера Демьяну, вспомнив тот разговор. – Если это поможет…

– Возможно, понадобится позднее, – Демьян оторвался от арки, которую начал собирать в мастерской еще в среду. – Когда закончим с зеркалом.

Конечно, я не стала настаивать. Мне категорически не хватало времени на домашние задания и отчеты с поместий.

Так что, отправляя иллюзии для Катерины и Изабеллы, я испытывала смешанные чувства. Жалела о том, что, скорее всего, надолго буду лишена любимого дела, и радовалась, что на следующей седьмице смогу поработать с документами от Степана.

Для иллюзии Катерины мне прислали заготовку заранее – деревянную статуэтку танцующей девушки. А для Изабеллы я подобрала фигурку сама, благо факультет артефакторики снабжал нас заготовками в достаточном количестве. И хотя большинство из них были максимально простыми, мне достался шедевр. Тонкая резьба по дереву, превосходное качество работы. Это была лань – нежное, кроткое создание, которое, на мой взгляд, не может не понравиться юной принцессе.

Я радовалась, что смогла управиться с подарком в такие короткие сроки. И порадовалась вдвойне, когда Черняхов написал мне:

«Очень своевременно, Василиса. Гости приехали сильно раньше намеченного. Мои благодарности».

Непроверенные отчеты и просроченные сочинения не были моей единственной болью. Впереди маячил призрак осенней сессии. Академия целиком погрузилась в предэкзаменационный мандраж, хотя до самих экзаменов оставалось еще две седьмицы. Хорошо, что зачет по артефакторике я уже сдала, а по конструированию ничего не намечалось. Ну и по актерскому мастерству обойдемся спектаклем. Перетерпеть пять минут позора и забыть.

А вот общие предметы пора начинать учить уже сейчас. Знать бы откуда выкроить на это время.

– Ты слышала, – спросила Еся в пятницу, – Дорохов готовит полосу препятствий!? Мать его за ногу, я же не сдам! А если мое позорище увидит Егор?!

У Еси появился парень. Егор Титов. И кажется у них все серьезно. Жаль, что я выпала из жизни подруги и пропустила столько важного. У Веры все по-старому. Прдозреваю, она все еще влюблена в Стаса. Мы видимся теперь не каждый день, но сохраняем традицию обеденных сборов хотя бы три раза в неделю.

Аглая написала в начале седьмицы. Марийка учится. То ли хочет поступать куда-то, то ли вернуться на второй год сюда. Думаю, что готова принять сестру через год.

Тео тоже учится. По сути это последние его экзамены. Потом останется полгода на защиту проекта. Когда-то мы мечтали пройти обряд помолвки сразу после защиты…

А теперь? Какой смысл загадывать? Останусь ли я в академии или мне все же придется выйти замуж за Вольского, а тот запрет меня в своем поместье. Хотя, чем больше я общалась с артефактором, тем меньше в это верила.

Демьян оказался интересным собеседником. И, реши граф стать наставником, у него бы получилось не хуже чем у Грекова. Объяснял Вольский доходчиво, терпеливо и интересно. Так, что временами я ловила себя на странной мысли «а тот ли факультет я выбрала?» Сам граф учился не на боевом, а на бытовом факультете, чем невольно вызывал во мне симпатию.

А еще Вольский охотно и увлекательно рассказывал про свои проекты, и многие мне казались по-настоящему удивительными и интересными. Как, например, замки, открывающиеся от прикосновения хозяина. Или усовершенствованные самоходки. Как у Яна…

Актера я вспоминала часто. Слишком часто, чтобы считать это случайностью. И я не обманывала себя, Ян мне нравился. Своим легким отношением к жизни, азартом и даже наглостью. А еще у него была самая красивая улыбка и самые сладкие поцелуи.

Вот за эти мысли я всегда испытывала острое чувство вины. Но ничего не могла поделать. Каждый раз при слове «поцелуй» в голове вспыхивали образ склоняющегося ко мне Яна, его твердых губ – одновременно нежных и требовательных. И моя реакция – яркая, жаркая и непростительная.