Текст книги "Снимаем порно"

Автор книги: Терри Сазерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Расскажи еще, – мягко попросил он, – вы занимались этим все лето?

– Да, но только в постели – мы должны были соблюдать осторожность, потому что она не могла сдерживать свои крики. Затем произошла ужасная вещь. Мой дядя, – ее отчим, огромный и страшный мужчина – раскрыл нашу тайну. Видно он что-то слышал ночью в нашей комнате, я не знаю, но потом он застукал нас – однажды он последовал сюда за нами и подсмотрел. В тот же вечер он отвел меня в сторону и сказал, что все видел. Он сказал, что расскажет моим родителям. Если я не разрешу ему побыть со мной наедине. Я сказала ему, что никогда еще не была с мужчиной, что я еще девственница – но я знаю, что он мне не поверил… он только продолжал говорить, что не причинит мне боль. Я спросила, как можно это сделать, не причиняя мне боли, если я была девушкой, и что, если я забеременею – и тогда он пообещал, что не будет заниматься со мной любовью, что только обнимет меня и крепко прижмет к себе. Я была испугана и смущена… я имею в виду, что подумала, что известие об этом разобьет сердце моим родителям. Следующий день был субботой, в этот день мы – Дениз, я и моя тетя всегда отправлялись в деревню за покупками. Он велел, чтобы я притворилась больной и сказала, что не могу ехать – и осталась в постели.

На мгновение показалось, что ей не хочется продолжать, но у Бориса появились теперь собственные причины, чтобы настаивать.

– Да?

– Ну… я осталась, как он и требовал, прикинулась больной, поэтому за покупками отправились без меня…, а я лежала, прислушивалась и ждала. Это было ужасно… Затем я услышала, как в другой комнате он сбросил на пол свои башмаки – тяжелые башмаки, какие носят фермеры – и я поняла, что он идет, я закрыла глаза, это было невыносимо, и он вошел, очень тихо: как будто на цыпочках.

«Притворись, что ты спишь», – сказал он шепотом, как будто кто-нибудь мог нас услышать, но, конечно, он знал, что никого не было на несколько миль, и он забрался в постель, не сняв одежды, только без ботинок… он расстегнул пуговицы на кофте моей пижамы – пока он это делал, я просто тихо лежала – но затем он начал стягивать нижнюю часть пижамы, и я попыталась сопротивляться, но он все говорил… «Я не сделаю тебе больно, я только хочу тебя подержать». Я по-прежнему не представляла, что он собирается делать – затем он оказался на мне, раздвигая мои ноги и вжимаясь между ними… и эта его штука, его пенис был высунут, тяжелый, давящий на меня, мне уже было больно, я попыталась отстраниться и сказала: «Вы обещали, что не будете», а он сказал: «Я только хочу дотронуться им до тебя», и он попытался силой втолкнуть его, но он никак не входил, потому что у меня было там сухо и все такое, тогда он смазал слюной конец и с силой втолкнул, очень сильно – о, это было невыносимо, это была такая боль – и я кричала, а он все говорил: «Твой любовник делает так?» и «Мой такой же большой, как у твоего любовника?» и прочие ужасные вещи, я была готова умереть, лишь бы прекратить это. У меня даже не хватило присутствия духа попросить его не входить в меня – но он бы, наверное, не послушал… Как бы то ни было, он кончил и осмотрел постель в поисках крови, но, конечно, там не было крови – балерины теряют свой гимен при первом же плие, а я танцевала уже шесть лет. Ну, он почувствовал облегчение, что крови не было, но я по-прежнему кричала, почти истерично, и теперь, когда все было позади, он начал бояться, что я расскажу, поэтому, когда я сказала, что хочу домой, он отвез меня прямо на станцию, позже сказав моей тете и Дениз, что я сильно заболела и настояла на возвращении домой. После этого я видела Дениз как-то раз в Париже, и мы занимались любовью, но я никогда не приезжала снова пожить у нее.

Арабелла посмотрела на Бориса и слабо улыбнулась.

– Итак, мистер Б., вот и вся моя история – «любовные истории Арабеллы» – или, по крайней мере, первая глава.

Борис был немного удивлен, что его мысли шли примерно в том же направлении, что раньше у Сида.

– Ну, – спросил он, – пробовала ли ты когда-нибудь, м-м, ты знаешь, опять? С мужчинами?

– Да. Когда я была еще молода, прежде чем приняла себя такой, какая есть. На самом деле я пыталась дважды – и каждый раз это должно было быть идеальным… каждый раз это было с тем, и каждый раз все оказывалось ужасно. Я ничего не чувствовала… за исключением страха и внутреннего сопротивления. Я даже не могла расслабиться, тем более… отдаться этому. – Она повернулась к Борису со своей знаменитой улыбкой. – Ну, доктор?

Борис покачал головой.

– Невероятно, – тихо сказал он.

– Невероятно? Ты имеешь в виду, что не веришь этому?

– Нет, нет, я имею в виду, что это… удивительно… великолепно. Мы должны использовать твою историю – для твоего эпизода в фильме.

– А что же будет с историей, которую вы уже подготовили?

– Она выглядит любительской по сравнению с твоей. На самом деле у нас не было истории – только некоторые идеи, в основном образные, о двух девушках, занимающихся любовью. В твоем же случае мы можем использовать и дядю. Это будет ужасающе – нечто на любой вкус.

– Но я не смогу – не смогу с дядей, я имею в виду, я просто не смогу этого сделать.

У Бориса внезапно появилась дикая мысль предложить Сида в качестве дяди, но затем он решил обдумать все получше.

– Но разве ты не понимаешь, что отвращение, которое ты почувствуешь, будет идеальным – оно будет в точности таким, каким и должно быть.

Она покачала головой, не глядя на него.

– Нет, это невозможно. Я бы сделала для тебя все, Борис, я сделаю это перед камерой с девушкой, буду целовать, заниматься с ней любовью, делать все, что ты хочешь… потому что я верю в это… я это чувствую… и потому что знаю, что это во имя искусства! Но я просто не могу сделать то другое, пожалуйста, не проси меня.

– Хм-м, – Борис обдумал сказанное ею, потом вздохнул, – … о'кей, мы используем дубли при съемках крупным планом – когда подойдем к съемкам вплотную – эрекция, проникновение и так далее, мы используем кого-нибудь еще. Я уверен, ты сможешь сделать подобающее выражение лица.

– О, я сделаю, – сказала она, потянувшись и с благодарностью касаясь его, – я обещаю тебе, что сделаю, Борис. – Она подняла на него свои огромные серо-зеленые глаза и печально улыбнулась. – Мне так жаль, Борис, – ты знаешь, как я всегда стараюсь сделать все, что ты хочешь. Я люблю тебя, ты знаешь, – тихо добавила она, опуская глаза.

Пристально наблюдая за Арабеллой, пока ее настроение так менялось, и по-прежнему помня о своей нешуточной эрекции, Борис внезапно обнаружил, что смотрит на нее глазами Сида, вспоминая образное выражение, которое тот использовал – «фантастично заставить кончить красивую лесбиянку», и так далее, и он мимолетно задумался над тем, а не попытаться ли на самом деле пережить это с точки зрения Сида. Но более того, будучи столь сильно привязан к ней и чувствуя столь срочное нетерпение, он считал почти невозможным поверить, что ей это не понравится. Его заинтересовало, как она отреагирует, если он будет просить ее… умолять… взывать к ее дружбе, верности… поклянется, что это вопрос жизни и смерти… или, вероятно, если он предложит ей быть сверху – тогда она не будет чувствовать над собой господства. Его напряженный член уже достиг состояния, иногда описываемого (писаками) как «пульсирующее вспучивание». Он также с некоторым беспокойством вспомнил, что в суете последних двух недель пренебрегал своими потребностями.

– Знаешь, почему ты мне так нравишься? – спросила Арабелла, снова глядя на него, – или хотя бы одну из тех причин, почему ты мне нравишься? Потому, что ты всегда принимал меня такой, какая я есть. Да?

– Хм-м, – пробормотал Борис, не слишком уже уверенный в этом, и нетерпеливо заерзал.

– Я знаю, что ты любишь женщин, – продолжала она, – и что, возможно, иногда ты думаешь обо мне как о женщине, у меня действительно есть некоторые женские качества. Или, если говорить более правильно, некоторые качества «Инь». – И словно благодаря удивительной интуиции или как будто она и правда что-то почувствовала, Арабелла потянулась и мягко положила ладонь на его брюки там, где обозначалась напряженность одеревеневшего мускула, и подняла к нему свое прекрасное лицо с сияющей и доброй улыбкой. – Это для Арабеллы?

Борис, обычно пресыщенный в этом отношении, почувствовал необъяснимый привкус разочарования, его член затрепетал и поднялся от ее прикосновения, как бы от слабого электрического шока.

– Я начинаю думать, что да, – произнес он.

– О, Борис, ты чудесен, – сказала она с чарующим смехом и, медленно расстегнув молнию, вытащила его наружу – осторожно держа и изучая. – Только взгляни на него – весь трепещущий и полный желания, и некуда пойти.

– Некуда войти, ты хочешь сказать, – Борис пытался удержаться в рамках светского тона, хотя про себя убеждался, что она одна из величайших в мире дразнительниц членов.

– Почему они должны быть такими большими? – спросила она, склонив голову набок, рассматривая его с надутыми губками, как маленькая девочка. – Будь они не таких размеров, возможно, я бы могла это сделать.

– Извини, – сказал Борис.

– Нет, нет, дорогой, – рассмеялась она, – он само совершенство. Я бы хотела иметь в точности такой же. И посмотри, он такой голодный, – она дотронулась до маленькой блестящей капельки на его головке, – он течет. – Она вздохнула и посмотрела на него, теперь очень крепко сжимая его правой рукой. – Обещаю тебе, что как-нибудь мы этим займемся, не сейчас, это бы выбило меня из колеи, что сказалось бы на картине… но однажды… – Она ухмыльнулась и добавила, – возможно, если я буду сверху… – Затем она вновь обратила внимание на член, напрягшийся в ее руке. – Но сейчас нам надо покончить с его нетерпением, болезненным состоянием и всем прочим, не так ли?..

– Разумеется, – с надеждой согласился Борис.

– Это такая красивая вещь, – произнесла она и, закрыв свои огромные прекрасные глаза, округлив тяжелые красные губы, она открыла рот и медленно, нежно взяла его внутрь.

Борис вздохнул с облегчением, убедившись в приближении развязки, он был готов кончить немедленно, но почувствовал, что это в каком-то нелепом смысле несправедливо по отношению к Сиду, к себе самому и, что еще более несправедливо, к бесконечному множеству неведомых Сидов по всему миру, поэтому он опять вернулся к наблюдению, как это сверхкрасивое всемирно известное лицо поглощает его член, пытаясь, так сказать, попутно получить некоторые эротические представления из неведомой реальности.

Ему также пришло в голову, что эротическое содержание данного опыта может быть еще более усилено за счет возможно большего включения в него женской составляющей (так, чтобы его «я» или какая бы то ни было другая скрытая сущность, оценивающая происходящее, не могла ошибиться и принять необычного партнера за сумасбродного сосуна-голубого…). С этой целью он осторожно расстегнул две верхние пуговицы на пиджаке Арабеллы, мягко просунул свою руку внутрь и уверенно взялся за ее, без сомнения превосходную, левую грудь – просто подержал ее секунду перед тем, как зажать сосок между большим и указательным пальцем. При этом нажатии, несмотря на его слабую силу, она почти инстинктивно отпрянула, а затем расслабилась, уступая, даже чуть подавшись вперед, когда сосок начал сворачиваться и раздуваться, пока он нежно сжимал и катал его между пальцами. Эта ее «покорность» – позволить мужчине ласкать свои груди, столь незначительная, казалось бы произвела на Арабеллу намного большее впечатление, чем само ощущение от этих действий, и заставила ее удивленно почувствовать реальное и нарастающее возбуждение. А пока она продолжала, с закрытыми глазами, тяжело дыша, ее руки на ощупь расстегнули верх его брюк, стянули их вниз так, чтобы можно было засунуть руки внутрь и сжать его голую талию, а затем его ягодицы, сильно оттягивая их на себя: она сосала с жадностью, задыхаясь и постанывая, как женщина в момент акта, почти болезненно, хотя время от времени беря так глубоко, что она давилась (но, как заметил Борис, даже когда она давилась, она делана это, будучи непревзойденной артисткой, с определенной классической стремительностью).

И Борис теперь, лаская ее грудь и обнаруживая в ней неподдельное проявление страсти, мог думать о ней только как о чисто женщине, не решив для себя, однако, был ли то момент подходящим для передачи опыта, необходимого ей, который он был не прочь продемонстрировать. Его расположенность к этому возросла, когда он посмотрел вниз на гибкую линию ее тела, изогнутого подобно блесне, на черные брюки, обтягивающие ее идеально круглый зад, под которыми он едва мог различить линию трусиков, мимоходом подумав, такие же черные: его также интересовало, было ли у нее мокро, и его рука непроизвольно уже почти потянулась, чтобы дотронуться до нее там (если откликаются ее соски, то почему бы не откликнуться клитору?), но потом, под влиянием интуиции, он все же убрал руку – прикосновение к ней там, внезапно решил он, может сорвать все дело… она, вероятно, была еще не готова к этому… к тому же должна будет последовать неловкая пауза, чтобы снять ее брюки (и сандалии)… этого надо избежать. В уме он заметил, что можно будет использовать такую ситуацию как-нибудь в фильме, и второе замечание – несомненно надо трахнуть Арабеллу и как можно скорее, затем он переключил внимание на ее легендарную голову, и когда он это сделал, она на секунду остановилась, посмотрела на него с нежной улыбкой, еле дыша, с влажными глазами и мерцающими мокрыми губами.

– Ты собираешься кончить в прекрасный рот Арабеллы?

– Пожалуй, что-то вроде этого, – сказал Борис, думая: «Боже мой, уж не собирается ли она как раз теперь остановиться?»

Она кивнула, закрыла глаза, затем посмотрела на него снизу вверх, принимая все тот же вил маленькой девочки с надутыми губками.

– Полагаю, она должна проглотить это, не так ли?

– Да.

Она улыбнулась своей загадочной улыбкой.

– Хорошо – она хочет проглотить это.

Она серьезно взяла опять, Борис ласкал оба ее соска, сильно их сжимая, и она реагировала, продолжая с тем большей жадностью, чем сильнее он их сжимал. Когда он кончал, он отпустил соски и взял ее голову в свои руки, держа и прижимая ее к себе, желая проникнуть как можно глубже в ее знаменитый прекрасный рот, чтобы разрядиться на заднюю стенку ее девственного горла. И она поглотила все, глотая и всасывая с каким-то ненасытным отчаянием, пока не осталось ни единой капельки – и Борис, в состоянии изнеможения, слабо оттолкнул от себя ее голову.

– Фу-у, – пробормотал он.

Арабелла подняла на него взгляд, ее огромные глаза мерцали в счастливом сознании того, что она доставила ему удовольствие.

– Хм-м, – ее розовый язычок облизнул блестящие губы, – это странно, я всегда думала, что этого будет больше.

– Ну… она очень насыщенная.

– О, это удивительно, у нее такой вкус… я не знаю, такой живой.

Борис, закрыв глаза, потянулся и нашел ее руку.

– Да, полагаю, что так и есть.

Арабелла тихо засмеялась, тоже закрывая глаза и прижимаясь к нему, и так вместе они провалились в глубокий мирный сон – на прохладном травянистом берегу серебряного горного озера.

9

Ласло Бенвенути – главный оператор Бориса – или, вернее, его директор по съемкам, прибыл из Лос-Анджелеса в полдень того же дня вместе с двумя другими операторами, осветительной командой из трех человек, одним звукорежиссером и парой тонн оборудования, включая гигантскую студийную камеру.

– Какого черта вы не привезли это из Парижа или Рима? – спросил Борис.

Но Сид резко выступил против этой идеи, сделав жест в духе Муссолини и бросив быстрый взгляд на Морти в поисках поддержки.

– Быстрее и более безопасно привезти ее с побережья, – сказал он, – поверь мне, я знаю, я и раньше занимался бизнесом с лягушатниками и макаронниками. Кроме того, Хайми Вайсс устроил нам хорошую сделку с этим Митчелом. Верно, Морти?

– Верно, Сид.

– Ты имеешь в виду хороший пинок под зад? – сказал Борис, изучая камеру. – Ласло проверил ее?

Сид соединил большой и указательный пальцы в кружок и подмигнул.

– Все о'кей, Б.

– Как насчет «Эри»? – спросил Борис.

– Сегодня днем должны прибыть из Парижа два провода «Эри». В отношении «Эри» я доверю лягушатникам – но не в отношении моего большого Митчела. Верно, Морти?

– Можешь сказать это еще раз, Сид.

Борис переводил взгляд с одного на другого с усталой улыбкой.

– Ну уж это слишком, парни – вы, должно быть, переспали друг с другом.

Сид загоготал, подтолкнув Морти, и закатил глаза.

– Может быть и так, верно, Морти?

Морти безумно ухмыльнулся.

– Верно, Сид.

10

Из-за задержки с завершением мизансцены в арабском городе и готовности к съемкам Арабеллы график съемок был пересмотрен, и первым этапом должен был стать эпизод с лесбиянками. В тот вечер за обедом, когда Арабелла уже пошла спать, Борис пересказал ее историю Тони. Сид и Морти тоже слушали.

Тони был восхищен: «Потрясающе!» И немедленно шлепнул на стол свой блокнот с желтыми страницами и принялся покрывать его каракулями диалога.

– А она сможет сойти за столь юную? – захотел выяснить Сид.

– Она сойдет за какую угодно, – ответил Борис. – С помощью Дю Кувьера она сможет сойти даже за новорожденную. Это будет прекрасно.

Дю Кувьер был французским магом гримировки и специализировался на превращении пожилых актрис в Орлеанских дев.

Сид щелкнул пальцами, обращаясь к Морти.

– Добудь нам этого человека.

– Все в порядке, – сказал Борис, – она уже вызвала его – он будет здесь утром.

– Отдыхай, Морти, – сказал Сид.

– Кто будет играть другую малышку? – спросил Тони, отрываясь от своего желтого блокнота.

Борис улыбнулся.

– Поверите ли… Памела Дикенсен!

Это заставило всех в шоке застыть с раскрытыми ртами.

– Памела Дикенсен!?

– Ты, должно быть, шутишь!

– Это уже слишком не-на-хер-реально.

Памела Дикенсен – миловидная юная британская актриса, в стиле Сюзанны Йорк, лет двадцати двух, чьими постоянными ролями были простодушные девушки девятнадцатого века, в детских юбочках и кружевах – невинные, чопорные, даже не в меру щепетильные.

Тони никак не мог этого осознать.

– Фу-у, чья это идея?

– Арабеллы – с ней она бы предпочла делать это… после Анжелы Стерлинг и принцессы Анны.

Сид был поражен.

– Принцессы Анны?! Ты имеешь в виду принцессу Маргарет, не так ли? А?

Борис, медленно поворачивая стакан с коньяком в руке, пристально изучал лицо Сида.

– А? – повторил Сид.

– Да, конечно, – сказал Борис, – … послушай, Сид, как бы ты отнесся к мысли – сыграть дядю?

– Ты, должно быть, шутишь, – сказал Сид, потом посмотрел на Тони, – он шутит, верно, Тони?

– Тебе лучше, к черту, поверить, что он шутит, – ответил Тони со смущенным видом, разминая сигарету, которую он только что зажег.

Борис пожал плечами.

– Она сказала, что Сид напомнил ей ее дядю.

Тони бросил карандаш и заговорил с акцентом Линдона Джонсона:

– Я не собираюсь писать никаких диалогов ни для каких там Сидов Крейсманов! Он не сможет произнести никоим образом! Шлюх шмак гешлах.

– Это мы опустим, – сказал Борис, – мы остановимся на ее лице и опустим это. В ее представлении – он выглядит правильно. Мужчина, это может вызвать у нее бурю эмоций – настоящая психологическая драма! Как ты думаешь, Сид?

Сида раздирали противоречивые чувства – он был польщен вниманием, но в какой-то степени и обижен, что она считала его настолько старше себя.

– Она сказала, что, м-м… – что я напомнил ей ее дядю?

– Да не теперь, дурень, – заверил его Борис, – а когда ей было пятнадцать лет.

– Сейчас она и сама бабушка, – сказал Тони.

– Нет, нет, – сказал Борис, – сейчас ты ее очень привлек, вероятно… я имею в виду, ты же знаешь, как это бывает, от ненависти до любви всего шаг… как и от отвращения до страсти… что с тобой случилось? Мне казалось, ты положил на нее глаз.

– Но ты сказал, что собираешься использовать дубляж для этого – я имею в виду для настоящего события.

– Давай поставим вопрос следующим образом, Сид. Прежде чем мы оборвем съемку для вставки кадров проникновения, мы успеем отснять большую часть фильма, верно? Большой кусок, где он – то бишь ты – сверху на ней, двигаясь таким манером, который предполагает, даже убеждает зрителей, что он на самом деле совершает это с ней. Такова будет ситуация – вы оба голые, ты сверху, между ее ног… никаких преград между ее чудесным идеальным отверстием и твоим вульгарным животным членом, верно? И если ты умудришься впихнуть его, впихивай, – мы посмотрим, что получится. Только не заставляй ее кончать слишком много раз, о'кей?

Сид так нервно загоготал, что у него начался один из обычных приступов кашля.

– Святой Боже, – повторял он, – святой Боже!

– Ну, Сидней, даже если она не кончит, – сказал Тони, – ты, по крайней мере, перейдешь с ней на ты – я имею в виду твои объятия, твой вульгарный животный хрен и ее чудесное отверстие…

– И ласки, – напомнил ему Борис, – любые откровенные ласки, какие захочешь… сосать эти безукоризненные розовые соски…

– Звучит как твой шанс в жизни, – согласился Тони.

Сид положил голову лицом вниз на сгиб руки, стеная:

– О, парни… парни, вы сошли с ума… Морти, что они со мной делают?

Морти весело всплеснул руками.

– Образовался пробел, Сидней, великая актриса: великий режиссер, ты должен сделать это хотя бы только ради того, чтобы поддержать уровень, правда?

– Давай, давай, – подзуживал Тони, – возможно, ему даже перепадет кусочек акта, уловил Морти: «Кусочек»? «Акта»? Хо-хо.

– О, парни, – почти всхлипывал Сид, – вы хоть думаете, что вы несете? Я не знаю, чему верить.