Текст книги "Снимаем порно"

Автор книги: Терри Сазерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

3

Когда на следующий день телефон зазвонил в половине второго, Б. уже почти проснулся и знал, что звонят по важному делу. Его обслуживающий персонал четко знал: никаких звонков, исключения только для его детей – им было четыре, шесть и восемь лет. Он дотянулся до аппарата, который все еще был прикрыт крошечными небесно-голубого цвета трусиками с белыми кружевами, оставшимися лежать так, как они упали, и он не побеспокоился о том, чтобы снять их с телефона во время разговора с восьмилетним мальчиком (а именно он, по старшинству среди других детей, обычно являлся инициатором звонков). Однако, вопреки всем распоряжениям персоналу, звонил толстяк Сид, который благодаря искусству подражания детскому голосу перехитрил бдительных сотрудников.

– Я заполучил ее, – начал Сид дрожащим от возбуждения голосом. – На этот раз я действительно заполучил ее, и это не какой-нибудь кусок дерьма, Б., клянусь Господом Богом!

Борис закрыл глаза, выждал секунд пять, вдыхая аромат «Арпеже», исходивший от голубой материи, затем сказал:

– Так что ты заполучил, Сид?

– Картина! Трехмиллиондолларовая непристойная картина, о которой мы говорили прошлой ночью! Я получил деньги, бэби, я их получил!

Борис не отвечал, но и не вешал трубку. По-прежнему с закрытыми глазами он потянулся свободной рукой к другому краю кровати, где его ладонь и остановилась на совершенной формы попке девушки, лежащей на животе, ее изумительные половинки нахально высунулись наружу, округлые и золотистые, упругость этих двух резиновых мячиков помогла принять свою первоначальную форму, несмотря на тяжесть его руки.

– Ага, – медленно проговорил Б., – это шикарно, Сид.

– Послушай, – ответил Сид, – я немедленно буду у тебя.

– Не делай этого, Сид.

Сид начал звереть.

– О, боже, боже, боже, ты должен мне верить! Ты должен мне верить!

Борис осторожно переместил телефон, затем снял его с полки и поставил на ночной столик, но все равно он слышал, как Сид кричал – таким тоном, которого он никогда не слышал от него прежде:

– Ты получишь право на окончательный монтаж,бэби! Ты получишь окончательный монтаж, твою мать!

4

В тот вечер они встретились в шесть в «Поло Лаундж», за боковым столиком, который не договоренности с метрдотелем был постоянно зарезервирован за Сидом на это время. Договоренность возникла случайно, после того, как Сид подложил под метрдотеля мечтавшую стать звездой курочку. Сид привел его на студию и представил девушке как итальянского режиссера, «который, вероятно, будет снимать тебя, если узнает поближе», похотливо подмигнул, «знаешь, что я имею в виду? Рука руку моет. Хи-хи-хи.» К тому же это помогло Сиду списать около пятисот долларов со своего счета в баре.

Сид потягивал шипучий джин «Рамос» («помогает поддерживать мой вес»), когда появился Борис. Оба были в темных очках, которые придавали Б. еще более утомленный вид, а великан Сид в своей белой полотняной куртке и зеленой шелковой рубашке выглядел просто зловеще.

– Два вопроса, – сказал он без предисловий, – первый: что ты знаешь о Лихтенштейне?

– Рое Лихтенштейне? – спросил Б. с отсутствующим видом, кивая в ответ на чье-то приветствие из другого конца зала.

Лицо Сида исказила болезненная гримаса.

– Нет, мистер Путанник, это страна,черт побери! Лихтенштейн!

Борис пожал плечами.

– Как-то я проезжал через нее, если ты это имеешь в виду, но не припоминаю, чтобы я зачем-нибудь там останавливался.

– Итак, ты не останавливался, – отметил Сид, – большая потеря, но, однако же, это – страна,не так ли?

– Не возражаю, – согласился Борис. – На самом деле это княжество. Оно управляется принцем. Помнится, я встречал его, на фестивале в Каннах.

– Верно, верно, верно, – зачастил Сид, – это суверенное княжество. А теперь позволь сделать небольшой обзор по суверенному княжеству Лихтенштейн: оно расположено в живописных Альпийских горах между Швецией и Австрией, занимает площадь около 64 квадратных миль, население – 17 000, в получасе лёта на двухмоторном реактивном самолете от Парижа, Рима, Берлина, Вены, его можно назвать…

– На кой черт ты рассказываешь мне все это? – прервал его Б.

– Умоляю, послушай хотя бы один-единственный раз своего приятеля Сида Крейссмана, – ответил тот, но тут же отвлекся на проплывающую мимо мини-юбку. – Да, забыл спросить, ты забрался-таки в трусики той маленькой цыпочки прошлой ночью?

Борис вздохнул.

– Да, да, да, – ответил он с таким выражением, словно это пустой разговор.

– Как это было?

– Что ты имеешь в виду под этим «как это было?» Или ты сам никого никогда не покрывал?

– Она хорошо брала за щеку?

– Не особенно.

– Такие юные пташки никогда, кажется, не умеют этого делать. Сколько ей, около восемнадцати?

– Семнадцать.

Сид закивал удовлетворенно.

– Семнадцать? У нее великолепная задница.

Борис кивнул.

– Да, задница великолепная.

– Ты-то полизал ее?

– Ха. Это похоже на «поцелуй-и-расскажи», не так ли?

– Признавайся, ты поработал языком или нет?

– Нет. Разве что чуть-чуть, вначале.

– Сколько раз ты ее сделал?

– Дай вспомнить… Четыре.

– Четыре?! Господи, да у нее и впрямь потрясающая задница! Ты сделал ее четыре раза, черт подери?

– Да, да, знаешь, дважды, когда мы легли, и дважды, когда проснулись.

Сид, казалось, испытал большое облегчение.

– Ах, когда вы проснулись.Я уж решил, что ты говорил о четырех подряд.Она кончала?

Борис пожал плечами.

– Полагаю, что так. Она сказала, что да.

– Разве сам ты не можешь этого сказать?

– Могу.

– Что, каждый раз?

– Боже, я не знаю, кончала ли она каждый раз. – Он с любопытством рассматривал Сида. – Ты что, свихнулся? Что означает весь этот дурацкий разговор о Лихтенштейне?

– Я же сказал, что задам два вопроса, правильно? О'кей, второй вопрос: ты знаешь Эла Вайнтрауба? Он кузен Джоэ Шварцмана, верно? А теперь, ты готов к тому, что я скажу? Эл Вайнтрауб очень близкий друг министра финансов Лихтенштейна.

– Ну, ну… – сказал Б. Казалось, что он сейчас заснет.

– Эл знает все об этой стране. Мы бодрствовали всю ночь и заказали разговор с его другом, министром…

– Послушай, Сид, – начал Борис, бросая взгляд на часы, но Сид прервал его умоляющим голосом:

– Пожалуйста, Б., прежде чем я продолжу, ты не мог бы одолжить мне тысячу до четверга?

– Что?

– Тысячу долларов – только до четверга.

– Разумеется.

– Ты никогда об этом не пожалеешь, Б., можешь мне поверить.

5

Лихтенштейн, как выяснилось, имел самый низкий доход на душу населения из всех стран Западной Европы. Несмотря на великолепные виды на Альпы, относительно недосягаемое расположение страны вывело ее из игры, если можно так сказать. Туристы – которых уже несколько поколений страна отчаянно пыталась привлечь – не приезжали. А ведь налицо были все сопутствующие вещи: кабачки (живописные), соляные ванны (с подведенной по трубам горячей водой), склоны для горных лыж (посредственные), игорные дома и опера (закрыты). Тут было что-то, не поддающееся объяснению, может быть, даже находящееся совсем неподалеку, где-нибудь… в Сан-Морице, Клостерзе, Кицбюхеле, Инсбруке и т. д.

План, задуманный Сидом и Элом Вайнтраубом, был прост – фильм финансируется правительством Лихтенштейна в обмен на то, что сниматься он будет в Лихтенштейне и демонстрироваться исключительно там. Люди из Лондона, Парижа, Вены, Женевы, Рима, Цюриха будут прилетать специальными чартерными рейсами – в единственное место, где они смогут увидеть последний фильм величайшего в мире режиссера. Они будут оставаться на ночь, возможно, и дольше, в живописных отелях, спать на перинах из гагачьего пуха, рядом с уютными каминами; они будут ходить в оперу, казино, кататься на склонах, принимать ванны для здоровья, посещать магазины, причудливые и нарядные одновременно; они будут упиваться красотой этих мест. Вероятно, они проникнутся любовью к Лихтенштейну – его простому очарованию, торжественному великолепию, и это может даже войти в привычку.

– Они хотят получить исключительное право на десять лет, – говорил Сид неделю спустя.

Борис кивнул. Его не волновало, где будут показывать картину, он только хотел снять ее.

– И позволь мне сказать тебе кое-что еще, – загадочно добавил Сид. – Знаешь, с кем я разговаривал сегодня? С Эйбом Бекером. Клянусь, ты не знаешь, кто такой Эйб Бекер, верно?

– Киномонтажер из «Метро»? – предположил Б.

– Эйб Бекер, – сказал Сид почти резко, – зять Ники Хилтона. Знаешь, что он сказал? Он сказал, что если все выгорит, Конни соорудит «Лихтен-Хилтон», вот так-то!.. – резкий щелчок пальцами. – Магазины – тоже, весь комплекс. Они сорвут большой куш – и Эйб это знает, поверь мне! – Сид добавил это с ноткой раздражения, как будто им следовало взять его в дело.

Появилась официантка, и Сид немедленно отвлекся, потому что на той до пояса ничего не было. Они пришли сюда на поздний ланч – около четырех часов после полудня – в ресторан на Стрипе под названием «Шангри-ла Тропикана», который специализировался на приготовлении зажаренных целиком цыплятах, а официанток здесь звали «Сладкое местечко», «Причудливый бутончик», «Уютное гнездышко» и т. д. Сид часто бывал здесь, и для него не было неожиданностью, что официантки полураздеты, но, несмотря на это, он не мог оторвать от них глаз.

– Эй, – сказал он девушке скандинавского типа, которая сохраняла невозмутимо хмурый вид, – ты знакома с моим другом, всемирно известным кинорежиссером, мистером Борисом Адрианом? Я рассказывал ему о тебе.

– С мистером Адрианом? – на нее это произвело впечатление, но затем брови ее нахмурились еще больше. – Послушайте, я знаю, что вы занимаетесь шоу-бизнесом, мистер Крацман, я уже это проверила, но те парни, которых вы сюда приводите, откуда мне знать, может, они и не имеют к этому отношения. У вас немного странное чувство юмора, мистер Крацман.

– Дело в том, – сказал Сид, – что мы занимаемся рекламными фильмами, и я как раз говорил мистеру Адриану, что ты, возможно, именно та девушка, которая нам нужна для работы. Но прежде мы должны удостовериться в эластичности сосков.

– Что?

– Предстоит съемка с очень близкого расстояния, и мы должны убедиться, что очертания как раз такие, что нам нужно. Это небольшой пропагандистский ролик для Си-Би-Эс, рекламирующий, дай вспомнить, рекламирующий… грудное вскармливание малышей, ты знаешь, чтобы подвигнуть молодых мамаш на грудное вскармливание. Недавно обнаружили вредные добавки в э-э, да ты знаешь, в детском питании. Это тридцатисекундный ролик, лица видно не будет, только очертания, э-э, груди. Платим семь-пятьдесят.

– Семь-пятьдесят? Семьсот пятьдесят?

– Плюс-минус несколько долларов, как получится, что-то около того.

Девушка смотрела то на одного, то на другого.

– Тридцать секунд, семьсот пятьдесят долларов? Фу-у.

– Но только мы должны быть уверены, – в замешательстве сказал Сид, – мы должны быть уверены в очертаниях. Подойди-ка сюда, пожалуйста, дорогая.

– Что? – спросила девушка, немедленно повинуясь, – какие очертания?

– Сосок, – ответил он, – очень важная часть линии груди. А теперь просто расслабься. – Он положил одну руку на ее правое бедро, а другой прикрыл сверху ее голую левую грудь и пальцем взбодрил ее. – А теперь давай посмотрим…

– Эй, подождите минутку, – заволновалась девушка, бросая вокруг быстрые беспокойные взгляды.

– Все в порядке, – заверил ее Сид, отпустив сосок, но все еще держа руку на ее бедре. – Лучше вот так, – он взял полурастаявший кубик льда и начал массировать им сосок.

Девушка попыталась отстраниться, сдержанно, но с каким-то затравленным видом оглядываясь направо и налево.

– Послушайте, управляющий выкинет меня, если увидит это!

Сид, не обращая внимания, повернулся к Борису.

– Да, вы видите, мистер Адриан, здесь вполне удовлетворительная эластичность, вы согласны?

Девушка поглядела заинтересованно на свой сосок, который набух и стал похож на крошечный цилиндрик. Несколько пресыщенных гостей бросали неловкие взгляды на этот странный спектакль.

– О'кей, – сказал Сид, – давай попробуем другой.

– Эй, послушайте, – возразила девушка, теперь уже действительно полным тревоги голосом, – не можем ли мы заняться этим попозже?

– Идет, – резко сказал Сид и сразу уткнулся в меню. – Как поживает ваш столь глубоко запрятанный «Ворсистый пирожок»?

– Кто? – она мгновение смотрела на него в тупом изумлении, приоткрыв рот. – Вы здесь не к месту острите, мистер Крацман, вы это знаете?

Борис вздохнул и печально улыбнулся.

– О, он это прекрасно знает.

В этом городе кинобизнеса, где безвкусные хохмы встречаются сплошь и рядом – даже здесь Сид Крейссман пользовался дурной славой из-за своего издевательски-агрессивного остроумия. Залезая в такси, например, он иногда дожидался вопроса шофера: «Куда едем?» и тогда отвечал: «Какого черта, давай поедем к тебе!» И хрипло гоготал. Или, вступив на переполненный эскалатор, нараспев произносил с потрясающим напором: «Полагаю, вы все удивлены, зачем я собрал вас здесь всех вместе».

6

– О'кей, ты готов слушать? – спросил Сид, по-прежнему сидя в «Шангри-ла Тропикана» и открывая кейс. Он извлек большой белый сверток, развязал на нем ленту и стал передавать через стол цветные снимки Борису. На большинстве фотографий были безлюдные виды, городские площади, булыжные мостовые, сельские тропинки, лужайки, лесные прогалины, ручьи, озера, коттеджи, церкви, замки – все явно европейское, чаще всего, однако, на фоне подавляющего величия заснеженных гор. Борис просмотрел их в молчании, со слегка смущенной улыбкой.

– Итак, это наше месторасположение, бэби! – воскликнул Сид с ликованием, которым надеялся заразить Бориса.

– Откуда у тебя это? – спросил Б., переворачивая один из снимков, чтобы посмотреть обратную сторону. Там было отпечатано: «Собственность «Крейссман Энтерпрайсез, Лтд. – неразрешенная перепечатка строго запрещается».

Сид стряхнул пепел со своей сигары, поманил к себе официантку и попросил еще один коньяк.

– Послал Морти Кановица, чтобы все разведать, – ловко вывернулся он.

Борис вновь вернулся к фотографиям.

– Разве не ты говорил мне прошлой ночью, что разорился?

Сид кашлянул, смущенно обвел взглядом зал и попытался увильнуть от ответа:

– Кажется, я видел Дика Занука, входящего в соседний зал.

Борис улыбнулся и продолжил изучение фотографий.

– Моя тысяча, а?

Сид почувствовал большое облегчение, что его хитрость наконец разоблачена и что Б. не впал в бешенство. Тогда он откинулся на спинку стула, перекатив сигару из одного угла рта в другой.

– Ну, Б., – сказал он с ухмылкой, – деньги существуют для того, чтобы делать деньги, или я не прав?

– Красивые картинки, – сказал Борис, возвращая фотографии.

– Чудесное расположение, не правда ли?

– Расположение для чего? Я даже не слышал еще всей истории.

– Но она придет к тебе, Б., – заверил его Сид молящим тоном, – она придет к тебе – от Голубой Феи Вдохновения!

Было известно, что два его последних фильма-призера сняты по сценарию настолько реальному, насколько реальна пара спичечных головок.

– А деньги? – сухо спросил Б. – Тоже Голубая Фея?

Сид дотянулся до нагрудного кармана и жестом иллюзиониста извлек то, что оказалось свернутой телеграммой.

– Три больших штучки, бэби! И окончательный монтаж!

– Три миллиона? Не валяй дурака!

– Нет, – важно покачал головой Сид, – я разговаривал с Элом прошлой ночью – он проделал гору вспомогательной работы, – я просил его прислать телеграфное подтверждение сделки. Вот оно. – Он держал телеграмму перед лицом, жестикулируя ею во время беседы.

– Это ужасающе, Сид, – сказал Борис, потянувшись за ней.

– Одна вещь, Б., – произнес Сид, не выпуская телеграмму из рук, – я кое-что хочу объяснить, одну техническую подробность, ты прочтешь это сам в телеграмме, но я хотел бы прежде сказать тебе о ней, чтобы ты не кипятился. Догадываешься, что я имею в виду?

Борис пристально посмотрел на Сида и медленно опустил руку.

– Нет, – сказал он, – боюсь, что нет.

– Правительство Лихтенштейна, – провозгласил Сид намеренно официальным тоном, – готово финансировать нас, как в виде кредита, так и наличными – до суммы в три миллиона долларов…

Тут он запнулся, Борис нетерпеливо потянулся и выхватил у него телеграмму. Развернув, он начал читать ее, все точно, как описывал Сид, но вот он дошел до конца, прочитав последний абзац вслух: «… сочетая аккредитацию и национальную валюту до максимального эквивалента трем, повторяю, трем миллионам долларов США – наряду с тем, что данная сумма должным образом и в равных пропорциях будет внесена инвестором или инвесторами второй стороны, точка. Детали письмом. С уважением, Макс вон Данкин, министр финансов Лихтенштейна».

Борис осторожно свернул телеграмму и положил ее на стол.

– Где моя тысяча?

– А теперь подожди минутку, Б., – предложил Сид, – я не хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, – он беспокойно огляделся вокруг. – Это место кишмя кишит проклятыми любителями читать по губам.

Борис рассмеялся над попыткой Сида прикинуться настоящим пароноиком, и они направились к двери.

Все, казалось, опять идет по сценарию Сида, его дух воспарял. В фойе они столкнулись с той же официанткой.

– В чем дело, дорогая, – спросил Сид участливо, – ты простудилась?

– Простудилась? – переспросила девушка, удивленно хмуря брови. – С чего это вы взяли, мистер Крацман?

– Ну, как же, – сострил Сид, – твои груди выглядят скукоженными. – И он потянулся, чтобы расправить страдающие части ее тела, хрипло гогоча.

7

Под огромным портретом, выполненным маслом, изображающим великого папашу Хэррисона, председателя правления и главного держателя акций «Метрополитен Пикчерз», сидел молодой Лесс – за своим гигантским столом, сгорбившись почти как жокей на скачках, словно стол был некоей супер-коляской, способной развивать потрясающую скорость. Лесс сидел, слившись со столом в одно целое, окруженный массой различных управляющих устройств, которыми он так мастерски оперировал, – телефоны, селекторы, кассеты, магнитофоны, крошечные телевизоры, видео-плейеры и миниатюрный кондиционер, направлявший мощный поток воздуха прямо ему в лицо, сдувая его волосы и создавая впечатление стремительного движения. И фактически здесь ощущалась вибрация власти, скорости и, сверх того, таинственная способность маневра, ведь именно отсюда Лесс Хэррисон поворачивал руль и заключал сделки.

– У меня есть для тебя новости, друг мой, – тихо говорил он в трубку. – Патриотизм сегодня вымазан в дерьме. Слишком много спорного. Нет, даже танцовщики —если только они имеют контракт с нашей студией, не поедут. Никто из работающих на нашей студии не поедет во Вьетнам.Пусть кто-нибудь из этого дерьма покажет на них пальцем, все равно. Никому это не нужно, верно? Поговорим позже, Марти.

Он повесил трубку и одновременно движением другой руки щелкнул переключателем селектора внешней связи.

– О'кей, бэби, – сказал он своим обманчиво сонным голосом, – теперь пусть войдут.

Лесс наклонился вперед, положив локти на стол, соединив руки и оттопырив большие пальцы так, что его подбородок лег на два вытянутых пальца внизу – стиль Калигулы. Дверь открылась и вошли двое агентов Уильяма Морри нарочито неторопливой походкой. Если талантливые агенты заявляются вдвоем, то это означает одно из двух: либо более опытный вводит в курс новичка; либо агентство считает встречу достаточно критической, с десятипроцентным шансом на успех, и ведет игру в четыре руки. Подобное разыгрывается в стиле фараонов – один играет роль благоразумного, сговорчивого («Давай немного уступим Лессу, Эл»), в то время как другой («Говорю тебе, отдадим это в «Парамаунт») напяливает маску импульсивного упрямца, отъявленной сволочи.

Изящество и отточенность этой тактики пропали бы даром, будь она использована против Крысьего Дрына, и она не применялась теми, кто знал его. Не то, чтобы он не клевал на уловки или даже не ценил их, но потому, что он вершил свои дела с позиции такой чудовищной силы, что пытаться хитрить с ним было просто бесполезно.

В настоящий момент студия имела в производстве одиннадцать работ. Три снимались в Европе, одна – в Мексике, одна – в Нью-Йорке. Оставшиеся шесть – на территории киностудии; одна из этих шести была вестерном, одна – пляжным фильмом, одна – научной фантастикой и одна – киноверсией Бродвейской постановки с двумя действующими лицами. Эти картины обходились в миллион каждая и все вместе, да и в отдельности, считались «мусором». Их сверхнизкая прибыльность вытекала из нескольких обстоятельств: от дополнительных расходов (то есть плутовство с производственными ценами и разницей в выручке между кассовыми и убыточными киносеансами) до непомерной платы за аренду территории и зданий студии (выплачиваемой держателями акций) и, наконец, принятие чисто символических обязательств в договорах с актерами, режиссерами и продюсерами – или, иначе говоря, поддержание общеизвестных способов списания налогов и сохранения гигантского устаревшего механизма взаимоотношений.

Этим объяснялась убыточность четырех картин из шести, осталось еще две – да и эти были раздутыми и чудовищными. Одна – девятимиллиондолларовая затея специально для Рекса Мак-Гуира, «Эй ты, разбиватель сердец», и другая – состоящая из шестнадцати частей, «Пока она не завопит», с Анжелой Стерлинг, самой высокооплачиваемой любимицей серебристого экрана – срывающей кругленькую сумму за фильм плюс десять процентов кассового сбора и так далее.

В любом случае, последние две относились к тем проектам, которые интересовали Лесса – и он сомневался, что вошедшие агенты Морриса заговорят о чем-нибудь достойном этого уровня, поэтому довольно лаконично ответил на их многословные приветствия.

– Видел тебя на Фабрике прошлой ночью, – сказал старший из них, тот, что потяжелее, плюхаясь на кушетку с показной независимостью.

Лесс мельком взглянул на него и поднял брови в безмолвном: «Ну и что?»

– Да, ты был с Лиз и Дики – я не подошел, ведь ты мог, ха, ха, – игривое подмигивание партнеру, – говорить о деле.

Лесс продолжал разглядывать его без всякого выражения, затем подмигнул в ответ:

– Ясное дело! – сухой короткий смешок.

– Я был там с Джеки, – продолжал поспешно агент, слегка смутившись. – Джеки Фонда и Вадим. Что за красотка! Рождение ребенка ничуть не повлияло на ее фигуру – она по-прежнему сногсшибательна!

Лесс молча кивнул.

– Скажи, Лесс, – весело сказал второй агент, указывая на маленькую картинку на стене, – это, что, новая? – Цель его вопроса была двойная: во-первых, произвести впечатление на коллегу своим знанием кабинета Лесса Хэррисона; во-вторых, сам Лесс, возможно, будет тронут его интересом. Он знал, что Лесс крайне далек от живописи, но он достаточно хорошо понимал, что Лесс оценит этот вопрос. Умение держать в памяти детали личной жизни других людей: имена их жен, детей, их вкусы, слабости – все это незаменимые вещи в арсенале способного агента.

Лесс взглянул вверх, чтобы увидеть, какая картина имелась в виду. Кроме портрета отца, в комнате висело еще шесть картин – по три на каждой стене.

– Вы правы, – сказал он. Это был Пикассо в голубых тонах, из серии «Девушки из Авиньона». – Вам нравится? – улыбаясь, повернулся он к спрашивающему.

– Необычайно, – ответил тот, восхищенно тряся головой, – неправдоподобно! Господи, мог же этот парень когда-то так писать!

– Я передам Келли, что вам понравилось, – сказал Лесс, кратко черкнув что-то в блокноте, – или, по крайней мере, что вы не оставили без внимания перемену в моем кабинете.

Келли, как ее звали, была его личным помощником, или Пятницей в юбке – если так можно окрестить человека, получающего тысячу двести долларов в неделю. В число ее обязанностей входило и оформление интерьера кабинета, включая подбор картин, которые она выбирала из семейной коллекции. Келли рассматривала эту обязанность не как привилегию, а скорее как необходимость, потому что Лесс Хэррисон страдал от недостатка, который загадочным, но печально известным образом был широко распространен на исполнительном уровне в Голливуде – он был дальтоником. Поэтому Лесс записывал замечания об обстановке кабинета в карточку с теми же чувствами, с какими он изучал мнения, поступавшие после предварительного показа фильма… совершенно объективно.

– Объясните-ка мне вот что, парни, – проговорил он, переводя взгляд с одного агента на другого. – Последний раз, когда вы были здесь – темные очки были на вас, – указал он на младшего, – а вы были без очков, теперь все наоборот, верно?

Посетители обменялись взглядами.

– Фу-у, – тихо произнес тот, что помоложе.

– Ну и проницательность, – сказал второй. – Боже, это, должно быть, происходило… два или три месяца назад.

– И в чем же дело? – спросил Лесс.

Младший сначала удивился, затем слегка огорчился.

– О, просто это… своего рода глупость. Наш старик, – он говорил о своем шефе, – сказал, что нам не следует одновременно быть в темных очках, он сказал, что это портит наш имидж. Будем похожи на привидения, по его словам. – Молодой агент пожал плечами, робко улыбаясь и жестом указывая на коллегу. – Сегодня как раз его очередь.

Лесс задумчиво кивнул и положил голову на одну из рук. Под его задумчивым взглядом, переводимым с одного на другого, молодой неловко заерзал, в то время как старший снял очки и начал протирать их галстуком, посмеиваясь и приговаривая: «Господи, Лесс, ну и памятьу тебя!»

Лесс погрузился в раздумья, хотя было видно, что ему приятно слышать эту похвалу: словно блестящая память в какой-то степени компенсировала его дальтонизм.

Лесс прокашлялся и только собрался говорить, как зажжужал селектор, и он нетерпеливо щелкнул тумблером.

– Да, Келли?

– Эдди Райнбек на второй линии.

– У меня деловая встреча, Келли.

– Это важно.

– Черт, – сказал он, отключаясь от Келли и беря трубку. – Дурные вести, дурные вести, я чую их запах. Да, Эдди?

Он внимательно слушал, все сильнее хмуря брови.

– Ты, должно быть, шутишь, – наконец произнес он, теряя самообладание. Лесс прикрыл глаза и продолжал слушать.

– Вот шлюха, – тихо сказал он сквозь стиснутые зубы, – глупая… безответственная… дефективная… шлюха!.. – Вздох. – Не могу поверить в это. Подожди минутку, Эдди.

Он прикрыл микрофон рукой и поднял глаза на агентов.

– Мне жаль,парни, – сказал он, сделав жест рукой, его хладнокровие рушилось на глазах, – это сообщение о несчастьи, перенесем наш разговор.

Они поднялись как один, с улыбками полного сочувствия.

– Никакой бизнес не сравнится с шоу-бизнесом, верно, Лесс, – остроумно заметил старший агент, глупо подмигивая.

– Поговорим с вами позже, Лесс, – сказал другой, и помахав на прощание, они вышли за дверь.

Лесс открыл микрофон.

– О'кей, Эдди, теперь объясни, что, черт возьми, стряслось?

Эдди Райнбек возглавлял рекламный отдел студии.

Последние два месяца он занимался исключительно Анжелой Стерлинг и их большим фильмом «Пока она не завопит», рекламу которого он делал лично. И ради этого Эдди недавно затеял нечто такое, что могло стать делом первостепенной важности. Благодаря умелой лести ему удалось убедить сенатора штата и контр-адмирала не просто разрешить, но и настоять на том, чтобы офицеры и матросы недавно прошедшего комиссию боевого корабля «Калифорния» «выбрали» леди, которая примет участие в крещении их корабля. Выбор предстояло провести общим голосованием между доктором Розой Харкнесс, женщиной-американкой, недавно получившей Нобелевскую премию; миссис Ханной Боув, потерявшей троих сыновей во Вьетнаме и удостоенной «Золотой звезды матери года», и великолепной Анжелой Стерлинг.

Возглавлявшие студию (включая папашу Хэррисона) были полны тревоги за возможный исход («Зачем рисковать? Кому это нужно?»), но Эдди был непреклонен, и Лесс принял его сторону.

– Дополнительный престиж нам не повредит, – повторял он, – достойное событие для публикации в «Лайфе» с фотографией на обложке.

– Так ли? – возражал папаша, – а вдруг она проиграет?

– Итоги голосования у Эдди в кармане, он знает, что делает.

– А если Эдди ошибается?

Лесс улыбался снисходительно.

– Эдди не ошибается, па, во всяком случае не тогда, когда на карту поставлена его голова.

Но все же он испытывал определенное беспокойство в ожидании результатов голосования – и большое облегчение, когда было объявлено, что победила Анжела со значительным перевесом, набрав голосов больше, чем две другие кандидатки вместе взятые.

Естественно, это стало общеизвестным предметом гордости Эдди, и он задирал нос перед Лессом – подобно тому, что испытывал Лесс по отношению к папаше и Нью-Йоркской конторе. Поэтому все вокруг похлопывали друг друга по плечу в радостном ожидании великого дня – который, наконец, наступил, и на большом пирсе номер девяносто семь в Сан-Франциско шесть тысяч матросов и офицеров «Калифорнии» застыли по стойке смирно при полном параде и регалиях, а на самом пирсе собрался высший свет – включая трех адмиралов, мэра Сан-Франциско, губернатора штата и министра флота. Вокруг них расположилась, как в засаде, целая армия газетчиков и фотографов, а в отдалении стояли установки с телекамерами.

Чтобы сорвать весь банк с этого мероприятия, Лесс на целый день остановил съемки «Пока она не завопит» – нет необходимости говорить, в какую кругленькую сумму обошлось это студии. Так что трудно описать негодование Лесса, узнавшего, что мисс Стерлинг, легендарный объект всех этих приготовлений, фактически провалила шоу.

Прождавшим больше часа участникам и гостям празднества не оставалось ничего другого, как выбрать кого-нибудь взамен. Попытка заменить известную красавицу местной провинциальной красоткой выглядела бы пошлостью. Поэтому вместо Анжелы подыскали очень хорошенькую маленькую девочку лет семи с розовой ленточкой в волосах. Поступок достаточно мудрый.

Такая замена могла бы показаться вполне удовлетворительной, хоть и далекой от идеала, но девочка, то ли по неопытности, то ли от страха, не только промахнулась, бросая шампанское с ленточкой, но что гораздо хуже, ее по инерции потащило вперед, она потеряла равновесие, упала с пирса в воду и едва не утонула. От начала до конца крещение и спуск на воду потерпели фиаско – самое крупное, по словам некоторых, за всю историю флота.

– Я убьюее, – кричал Лесс в трубку, – Бог мне свидетель, я убью ее! – Лесс заплакал. – Это несправедливо, Эдди, – говорил он, – это просто несправедливо… и даже больше, это… оскорбительно, – он бросил взгляд на портрет, – …особенно для моего отца. После всего, что он сделал для нее. Клянусь Богом, Эдди, если бы мы не снимали картину уже восемь недель и она не торчала в каждом проклятом кадре, я бы вышвырнул эту гадину! Мне плевать, сколько она стоит! К черту ее! Клянусь Богом!

Он сделал паузу, промокая глаза салфеткой и медленно качая головой, подобно старику в невыразимом горе, слушая Эдди.