Текст книги "Снимаем порно"

Автор книги: Терри Сазерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Но это было не для Б.; он был увлечен чем-то еще, чем-то более… честолюбивым, если подобрать слово поточнее – и сегодня вечером, как он думал, он наконец нащупал, что это такое.

– Знаешь, что я бы хотел сделать? – сказал он с преднамеренной неторопливостью, пока они с Сидом, развалясь, сидели и курили травку, слушая доносящийся плеск волн на залитой лунным светом террасе чудовищной гасиенды Тини Мари, а в это время мимо них в свете свечей, окутанные ароматом сосен и гардений пробегали или медленно проплывали цыпочки в мини-юбочках, леопардовых колготках, бикини, юбках «колокольчиком», играющие в прятки – все они выглядели готовыми раздеться прямо сейчас или, в крайнем случае, через минуту.

– Я бы хотел снять один из таких, – Борис кивнул в направлении просмотровой комнаты, – один из таких порнушных фильмов.

Сид мгновение пристально изучал Бориса, затем посмотрел на потухший окурок сигареты между пальцами.

– Эта травка лучше, чем я думал, – сказал он, щелчком отбрасывая окурок прочь. – Ты хочешь сделать подобный фильм, да?

Борис кивнул.

– И это означает, – сказал Сид с щемящей сердце иронией, – что лучший в мире режиссер собрался сделать порнофильм. Это великолепно. Да, да, очень мило. Я имею в виду, что это действительно уморительно, не так ли? Ха-ха-ха… – Загрохотал Сид, превращая свой натужный смех в звук болезненных рвотных позывов.

Борис задумчиво смотрел перед собой, без всякого выражения на лице, в бесконечную тихоокеанскую ночь, полную звезд и темной воды, мысли его витали где-то далеко.

– Сегодня я столкнулся с Джоэй Шварцманом, – сказал Сид с нескрываемой в голосе ледяной ненавистью. – …он рассказал мне, как ты сорвал сделку с «Метрополитен». – Сделку, которую, как необходимо заметить, предложил сам Сид и в которой он должен был участвовать.

Из отдаленной комнаты донесся и проплыл мимо невероятно жалобный стон выдающегося «Плэстик Оно». Борис ничего не ответил Сиду, даже вида не подал, что услышал его слова, слегка кивая в такт звукам.

– О'кей, – сказал Сид, подогреваемый действием марихуаны, – о'кей, о'кей, ты святой!Ты долбаный свихнувшийся святой!Ты отказался от картины на десять миллионов– от «Ада Данте», а это дьявольски большая куча денег, ты знаешь это, ведь так? – ты отвернулся от нее, а на следующий день ты разглагольствуешь о том, как бы снять порнофильм! Это весьма забавно и очень остроумно. Очередная глава из легенды… «Легенда о короле Б.!» – недурное названьице, правда?

Возбужденный марихуаной и адреналином Сид вверг себя в неистовый праведный гнев. Он закашлялся, порылся в карманах в поисках сигареты, с огромной силой набил ее об ониксовую крышку стола, разделявшего их, прочистил горло и уже готов был к новому монологу, но тут его планы нарушило внезапное появление беспутной хозяйки, подскакавшей прямо к ним, закружившись в вихре вздернутых юбок нового костюма – продемонстрировавшей несколько нижних юбок на кринолине – вызывающий фасон канкан, в котором промелькнули черные кружевные трусики и спицевидный сгиб железного бедра. При этом Тини визжала:

– Не желаете ли чего-нибудь из маленькой корзиночкиКрасной Шапочки?

Сид похотливо хихикнул:

– Что у тебя в ней – сушеная креветка?Хо-хо-хо! – хлопнул он себя по ляжке, кашляя и фыркая, пока она удалялась прочь, как безумный дервиш.

– Я должен выяснить, – сказал Б., едва ли заметив ее стремительно промелькнувший визит, – как далеко можно зайти в эстетической эротике – на какой точке, если такова существует, она становится настолько личным делом, что все теряет смысл.

– У меня есть для тебя новости, – сказал Сид жестко и кратко, – в этом копаются уже многие годы – андерграунд, «подпольное кино» – так они себя величают, не слыхал? Энди Уорхол [8]8
  Энди Уорхол(р. 1927) – крупный американский художник, одно из светил поп-арта. Занимался также киноэкспериментами, суть которых Сид несколько утрирует.


[Закрыть]? Он показывает все – волосатые треугольники, фаллосы, полный комплект! Это индустриясовокуплений, Боже милостивый!

Б. вздохнул, покачав головой.

– Они ничего не показывают, – сказал он тихо, даже печально, – вот что я пытаюсь тебе втолковать. Они даже не начали что-то показывать. Никакой эрекции,никакого проникновения.И, кроме того, их кино подобно «Микки Маусу», любительское. Вроде сегодняшнего фильма – скверная актерская игра, отвратительное освещение, никакая камера, все дурного пошиба. В порнофильмах, на худой конец, они действительно сношаются.А во всех этих андерграундных поделках все это только домысливается, предполагается – эрекция и проникновение никогда не показываются. Так что – андерграунд не в счет. Но я не понимаю, почему невозможно сделать фильм, который будет по-настоящему хорошим – ты знаешь, такой, который гениально соединит эротику и красоту. – Это было произнесено с бесхитростностью, с которой нельзя было не считаться. Несмотря на марихуану, годы, прожитые Сидом в роли со всем соглашающегося человека, выработали у него автоматический кивок на случай осложняющихся обстоятельств, которые в данный момент, по его мнению, как раз имели место.

– Да, да, – согласился Сид, изрядно смущенный.

– Я имею в виду следующее, – сказал Б., – представь себе фильм, снятый в студийных условиях, полнометражный, цветной, красивые актеры, хорошее освещение, сильный сюжет… как это будет тогда выглядеть?

– Не представляю, – признался Сид.

– Я тоже, – сказал Б. после паузы, – меня только интересует, возможно ли такое?

Сид, начавший воспринимать все это как совершенно абсурдную шутку над самим собой, как иронию судьбы, – перестал дергаться.

– Возможно ли? Пожалуй. У тебя есть камера? Ты можешь приступать хоть завтра. Кстати, можешь даже использовать, использовать… Тини в главной роли. Ты можешь использовать и меня…мы оба будем потеть над отсрочкой, хо-хо… – Смеясь, он опустил голову вниз, почти по-настоящему плача, мрачно раздумывая о том, к чему этот пустой разговор, если Б. отказался от сделки с «Метрополитен», – …на этот раз ты на самом деле перешел эту проклятую грань, понимаешь? – проговорил он сквозь всхлипывания. Тут появилась Тини, волоча за собой Лесса с его старлеткой в мини-юбке.

– У меня имеется кое-что, способное сделать вашу жизнь счастливой, мальчики, – завизжала она, – кто последний, тот козел! – И она принялась хватать Сида за ширинку.

– О, Бога ради, – воскликнул он с напускным негодованием, – дай мне сначала его расшевелить!

– Но ей ты нравишься именно таким, какой ты есть, Сид, – объяснила Тини с экстравагантным выражением возмущенной невинности, – короткий, энергичный, волосатый, с примитивным умом… жид-комик!

Сид закрыл глаза с видом полного изнеможения.

– О, это великолепно, – сказал он, – это как раз то, в чем я нуждаюсь именно сейчас, своего рода расовый… расовый намек – ты это так называешь, «расовый намек»?

– В самом деле, – продолжала Тини, переключаясь на Б., – она и впрямь заинтересовалась мистером королем, – и прижала к нему милашку старлетку, – она сказала, что будет страшно польщена, если ей дадут пососать эту штуковину. Правильно, мисс Пилгрим?

– О, Тини, – изливала свои чувства милашка, – ты просто ужасна!

– Ну, как бы то ни было, – сказала Тини, внезапно обессилев, – вот она перед вами, мисс Пенни Пилгрим, если можете в это поверить. И она жаждет сниматься в фильмах. Так что вперед, мальчики, – отдерите ее так, чтобы у нее мозги вышибло! – она загоготала и толкнула девушку отнюдь не в шутку, – между Сидом и Б., и вновь умчалась прочь.

Сид хорошо продуманным жестом дернул рукой и расплескал выпивку себе на брюки.

– О, я весь промок! – воскликнул он.

– Я очень сожалею, – ответила девушка, и пытаясь помочь ему, наклонилась над ним так, что ее невообразимо короткое мини обнажило часть загорелых ног и необыкновенной формы округлый зад, упакованный как сувенир в трусики небесно-голубого цвета, отороченные белыми кружевами. Борис дотронулся до края кружева и затем шлепнул ее по заду. Девушка не изменила своего положения, а просто повернула к нему голову и мило улыбнулась.

– У тебя очаровательная попка! – сказал Б.

– Благодарю, сэр, – она выпрямилась, повернувшись к нему, и сделала реверанс, как маленькая девочка. Она выглядела лет на шестнадцать, с ямочками на щеках и подбородке, высокими бедрами, дерзко торчащими маленькими грудями, короткими пушистыми медового цвета волосами и очень приятной улыбкой.

– Слушай, как бы тебе понравилась идея сняться в порнофильме? – грубовато спросил Сид.

– Я бы мечтала сняться в одном из фильмов мистера Бориса Адриана, – сказала она, все так же глядя на Б. с выражением полного обожания. – Я хочу этого больше всего на свете.

Борис улыбнулся и взял ее за руку.

– Ты очень хорошенькая, дорогая. Как тебя зовут?

– Пенни. Пенни Пилгрим. Я видела абсолютно все ваши картины и считаю, что вы величайший режиссер мира.

– Подожди, еще увидишь его новую порнушку, – сказал Сид, – с Тейлор и Бертоном [9]9
  Тейлор, Элизабет(род. 1932), Бертон, Ричард(1925–1984) – американские звезды, некоторое время состояли в браке и неоднократно вместе снимались в фильмах, самый известный из которых дорогостоящий фильм «Клеопатра», 1963.


[Закрыть]. Хотя у него возникла проблема – кинопроектор не влезает в канализационную трубу.

– Как тебе понравились порнофильмы? – спросил Борис, мягко притягивая ее к стулу, стоящему рядом с ним, куда она и села, как положено примерным маленьким девочкам, ноги и колени плотно сдвинуты, руки зажаты между колен у самого края ее высокой задравшейся на бедрах мини-юбки. На ее лице появилось милое, но нескрываемо-неприязненное выражение.

– Мне показалось – они просто ужасны. Я не могла вынести больше двух – и вышла из комнаты. Думаю, что большинство девушек поступило бы точно так же… за исключением, вы знаете, нескольких, – добавила она вполголоса, бросив беспокойный взгляд по сторонам террасы, потому что Тини болтала и насвистывала где-то поблизости, крича: «Дай-ка мне за щеку, крошка!»

– Да, – сухо сказал Сид, – понимаешь ли, мыкак раз и затеваем наш новый проект с целью преодоления этого немедленного возмущения публики.Тут своего рода новая наживка. Что-то похожее на мотивацию камикадзе.

Ни Борис, ни девушка не обращали никакого внимания на «подколки» Сида.

– Помнишь ли ты какую-нибудь сцену оттуда, – спросил Б., – которая заинтересовала тебя?

Неподдельная искренность его вопроса, в сочетании с ее понятным желанием понравиться, заставили девушку серьезно отнестись к ответу. Она сосредоточилась, ее брови при этом миловидно изогнулись.

– Нет, – в конце концов призналась она, – по правде говоря, таких не было, пожалуй только когда она красилась… в первом фильме, помните, она сидела у зеркала и красила губы… как раз перед тем, ну, как раз перед тем, что потом произошло…

Она сказала это с очень естественным сочетанием застенчивости и неодобрительной улыбки, словно боясь показаться излишне провинциальной либо наивной, что, конечно же, предпочтительней.

– Я не уверен, что у того прощелыги была настоящая штуковина, – сказал Сид, – я думаю, он просто пристегивал себе свое орудие.

Борис и девушка оставались безучастными к его замечаниям.

– И все же, попадалось ли тебе в подобных фильмах, – настаивал Борис, – что-то такое, что могло тебя привлечь?

Теперь девушка, еще больше желая понравиться и в то же время боясь показаться еще одной «тупой маленькой девкой», окончательно смутилась.

– Ну, я не знаю, – сказала она, по-прежнему улыбаясь, но улыбка ее стала нервной. – Я имею в виду, черт… мне нравятся любовные сцены, ну, вы понимаете, в кино, эти же были такими… ужасными.

– А что, если бы они были красивыми?

– Какими? – Ее огромные карие глаза расширились.

– Представь, что фильм был бы снят с хорошими актерами в красивых костюмах? Очень романтично? Что если бы это была работа… настоящего художника?

– Он имеет в виду помешанного, – объяснил Сид.

– С трехмиллиондолларовым бюджетом? – продолжал Борис. – Как ты думаешь – смотрелся бы он тогда? – настаивал он на ответе девушки.

Она переводила растерянный взгляд с одного на другого, пытаясь понять, не разыгрывают ли ее эти двое.

– Ну, не знаю, – сдалась она. – …То есть, вам придется фактически показать… вы знаете, показать его штуку, я имею в виду входящую и выходящую и все такое, как в тех фильмах, что мы видели?

– Ты не думаешь, что это могло бы быть красиво?

Милашка, казалось, слегка задохнулась.

– Ну, я… я, разумеется…

– Короче, – вмешался вульгарный Сид, – тебя заинтересовала бы такая роль?

– Погоди, Сид, – отрезал Борис, – я не настаиваю, что ты не можешь пользоваться вклейками при съемках… члена, где ты показываешь, э-э, проникновение …я не говорю, что нельзя пользоваться дублерами. Тут еще есть над чем подумать.

Девушка, заранее восхищавшаяся любым их предложением, была взволнована.

– Но как вам удастся сделать так, чтобы картину… ну, чтобы ее показали… Ведь это противозаконно, не так ли?

– Ты упустила самое существенное, бэби, – бесцеремонно вмешался Сид. – В том и вся соль, – угрохать три миллиона долларов на фильм, который никто не увидит. Не ясно, что ли, как это чертовски уморительно?

– Ну, черт…

Она явно растерялась, но обстановку разрядил прибывший шатающейся походкой идол всей Америки Рекс Мак-Гуир. Он наполовину плакал, наполовину смеялся: и, хотя было не похоже, что он явился в гриме в такой час, его лицо было таким странно загорелым, что два отдельных ручейка слез, казалось, выгравировали бороздки вдоль каждой его щеки. В любом случае, умение плакать – великое умение, профессиональная тайна актера-трагика.

– Привет, парни, – произнес он замогильным тоном, как на Нью-Йоркской сцене; его пьяное состояние никак не сказывалось на безупречном владении голосом, даже в тот момент, когда он слегка споткнулся и, чтобы не потерять равновесие, ухватился за перила террасы.

– Эй, вы знаете, что только что заявил этот ублюдок Крысий Дрын, Хэррисон? Ну-ка, попробуйте отгадать, что он ляпнул?

– Что ты помочился? – рискнул Сид.

Пенни Пилгрим нервно хихикнула, представив, какую дерзость по отношению к Рексу Мак-Гуиру выкинул Сид, но тот никак не отреагировал.

– Вы все знаете, чем мы занимаемся, обговорено, что это будет тройное соавторство– я, он и режиссер обладают равнымправом голоса по любымвопросам. Демократично, не так ли? Сделка с пожатием рук. Честно и благородно, верно? О'кей, итак Крысий Дрын Лесс заполучил эту потаскушку, которую собирается снимать, пробует ее, она отвратительна, но он настаивает. Мы спорили и так и эдак, я был против, Аллен тоже. Наконец, мы говорим ему: «Извини, Лесс, но похоже, что голоса разделились так: два к одномупротив тебя». А он только скалит зубы и трясет головой. «Нет, мальчики, – говорит он, – это не два к одному…это один ни к чему».Итак, теперь мы собираемся снимать эту отвратительную потаскушку, которая испоганит всю картину! Как вам это нравится?!

Сид мрачно покачал головой.

– Говер Стрит вымощена костями тех парней, которые считали, что у них тоже было два к одному против Крысьего Дрына.

– Как зовут эту девушку, – поинтересовалась Пенни, – девушку, которую будут снимать?

– Ее имя? – взвыл Рекс голосом раненого льва. – У нее нет имени! Ее имя – Паршивая Потаскушка, вот ее имя! Чудесно, не правда ли? Я имею в виду, как это будет смотреться на световой рекламе? – Он обернулся лицом ко всем, сидящим на террасе, и сделал жест рукой с драматическим взмахом, рисующим воображаемый шатер.

– «Ночная Песнь», – важно продекламировал он нараспев, – в главных ролях: Рекс Мак-Гуир и Паршивая Потаскушка!

– Не исключено, что ее имя будет стоять первым, – ввернул Сид.

– Что верно, то верно! – воскликнул Рекс с истерическим ликованием.

– Ты бы мог даже озаглавить им картину, – предложил Сид.

– Точно! – пронзительно взвизгнул Рекс и принялся кричать что было сил а ля Оливье [10]10
  Оливье. Лоренс(р. 1907) – знаменитый английский актер, наибольшую известность ему принесло блестящее исполнение шекспировских ролей.


[Закрыть]. – «Паршивая Потаскушка!», «Паршивая Потаскушка!» Вот истинное название нашей картины!

Окружающие оглядывались, не столько удивленные смыслом сказанного, сколько его громогласностью и страстной глубиной. Он казался глашатаем неистовства; затем Рекс повернулся и запустил свой стакан в сторону Лесса Хэррисона, однако промахнулся, и стакан со взрывом разлетелся, разбившись о качающиеся деревянные канделябры.

– Паршивая Потаскушка! – проревел он.

– Кто-нибудь звал меня? – визгливо отозвалась Тини Мари, с обезоруживающей улыбкой возникая из ниоткуда.

Рекс, приготовившийся к крепкому пинку в пах, или, по меньшей мере, к выговору, был не готов к появлению Тини, или наоборот, именно этого он и ждал, упав на колени и сжав ноги Тини.

– О, Тини, Тини, – всхлипывал Рекс, – почему все в мире должно управляться таким откровенным дерьмом? Затем он обрушился к ее ногам – груда сотрясающихся человеческих мышц.

Борис созерцал эту сцену с выражением смущенной заинтересованности. Он привык думать о большинстве вещей в терминах ракурсов и крупных планов.

– Щелкни это, – сказал он, поднимая большой и указательный пальцы левой руки и накрывая их сверху той же комбинацией на правой, тем самым образовав подобие прямоугольника-рамки, поймавшей в фокус любопытный кадр со звездой экрана, рухнувшего у ног этой уродливой калеки.

– Забудь об этом, – сказал Сид, – он не подпишет разрешения на публикацию.

– Черт, вы думаете, с ним все в порядке? – с трудом выдохнула Пенни.

– Разумеется, – сказал Сид, – и нет ничего, что могло бы помешать хорошенькому пинку, – и он занес ногу, чтобы дать воображаемого пинка в физиономию упавшему Рексу.

– Ради Бога, – взвизгнула Пенни, разражаясь слезами, – не надо, пожалуйста, не надо! – Она, конечно, и не подозревала, что железный Сид в душе сочувствовал Рексу не меньше нее и на самом деле не обидел бы и бабочку – особенно бабочку.

Борису пришлось успокоить девушку, придвинув ее поближе, улыбаясь и шепча:

– Все в порядке, все в порядке, просто провели небольшое фрейдистское выравнивание.

Тини упала на Рекса сверху, баюкая, как в люльке, его загорелую голову в своих руках, закрыв глаза и приговаривая:

– О, мой малыш, мой драгоценный малыш, мой малыш, твою мать!

Появился агент Рекса, Бэт Оркин, беззаветно преданный актеру, но достаточно меланхоличный, чтобы смутиться присутствием Бориса и Сида.

– Я позабочусь о нем, позабочусь о нем, – повторил он, надеясь, во имя всего святого, что поблизости нет фоторепортеров; он заговорщицки подмигнул Б. и Сиду, поднял Рекса и увел его с террасы.

Пенни все еще была расстроена – хоть и не так уж сильно, но это был повод дать прорваться накопившимся эмоциям, и, конечно, она была совсем не против, чтобы ее утешал сам Б., поэтому она пристроилась у него на коленях, а он прижимал ее к себе.

– Чокнутый козел, – пробормотал Сид, – он такой же ненормальный, как и ты, Б. – с тою лишь разницей, что он вкалывает. Извините, мне надо выпить, – он поднялся и устало потащился в направлении бара.

– Я отвезу тебя домой, – сказал Борис девушке очень мягко. – Где ты живешь?

– В студийном клубе, – ответила она, легким движением прикасаясь к глазам. Она не умела плакать так же хорошо, как Рекс, но в каком-то смысле это было более занятно.

2

На самом деле она не курила травку, но боялась это признать – поэтому, приехав к Борису домой, сидя на террасе и глядя на темно-голубые мерцающие огни Голливуда (конечно, полные радужных обещаний), она приняла сигарету, которую раскурил Борис, и выдохнув: «о, клево!», передала сигарету назад (как, казалось ей, положено делать в таких случаях), но он только улыбнулся и не взял ее. Внезапно она почувствовала, что все делает неправильно, теперь он подумает, что она какая-то наркоманка, а совсем не серьезная актриса.

– Но я думала, вы… – начала она, держа беспомощным жестом тлеющую между ними сигарету, – на самом деле я не… то есть, я никогда на самом деле… – Она запнулась, держа теперь сигарету на расстоянии, как будто это ненавистная ей вещь, которая только что разрушила ее будущее.

– Не беспокойтесь об этом, – сказал он, беря у нее сигарету, – это не важно. – Он сделал несколько глубоких затяжек и положил ее в пепельницу. – Ты знаешь… то, что действительно привлекло меня в тебе, – начал он спокойно, как будто рассуждая вслух, – то, что мне на самом деле показалось… красивым, возможно, даже и уникально красивым в тебе, по крайней мере, сегодня – и я говорю это со всей скромностью и уважением, потому что не сомневаюсь, что у тебя наверняка есть и другие качества, и я допускаю, что это может быть всего лишь моя слабость… однако то, что делает тебя по-настоящему исключительной – во всяком случае для меня… это твой зад.

Он произнес это с такой явной, вдумчивой, почти наивной искренностью, что девушка не могла обидеться. Это было похоже на то, как если бы два дельца из мира искусства обсуждали качества Дрезденской каминной полки. Не зная, как отреагировать, она потянулась и подобрала сигарету.

– Ну, – неловко протянула она и попыталась заново раскурить сигарету.

– Я думал об этом, – сказал Б., – я пытался постичь это – в эстетическом ключе. Я повидал гору великолепных, восхитительных попок. – Он сказал это объективным, почти медицинским тоном и далее привел в качестве примеров целую кучу знаменитых актрис, было видно, что он действительно неплохо знаком с их деликатными местами. – Существует ли такая вещь, как «совершенный» зад – и если да, то что это означает? – Он повернулся к Пенни, глядя прямо на нее, словно только что вспомнив, что она здесь.

– Я не считаю, что это нечто гомосексуальное, – сказал он, Пенни уставилась на него, тупо кивая. – Меня не слишком привлекает заниматься любовьюс девушкой этим способом… ты знаешь, это не то. Но почему, все-таки, женский зад может быть таким эстетически эротичным? Возможно, это просто нечто, продолжение… являющееся продолжением ее части, ты понимаешь, переда.

Он потянулся и взял у нее потухшую сигарету.

– О, простите, – промолвила она, слегка обалдев и совсем забыв про сигарету.

Он опять зажег ее, глубоко затянулся и задумчиво посмотрел на мерцающий мир, его мир, раскинувшийся внизу.

Но Пенни принадлежала к тому типу людей, которые не выносят молчания, возможно, их подсознание запрограммировано на непреложное правило радиопрофессионалов: «не должно быть беззвучного эфира».

– Ну, – сказала она, – я только надеюсь, что, ах…

Он возвратил ей сигарету.

– Взять хотя бы тебя, – продолжал он, – что было в твоей … заднице такого привлекательного? Ты нагнулась, так?

Она кивнула.

– Но я уверен, что ты делала это неосознанно, не для того, чтобы спровоцировать меня.

– О, нет, я…

Он вновь взял сигарету.

– Я не хочу утверждать, что ты, быть может, совсем не отдавала отчета, что ты лишена чувственности или невосприимчива, или что-то в этом роде. Я только говорил, что ты фактически не размышляла об этом как о выигрышной подаче себя. Верно?

– О, да, да, именно так.

– И все-таки… это было. – Он вздохнул, как бы потеряв надежду разобраться в причудах человеческой природы, в основном своей собственной. – Возможно, это было… – Он поискал ответ, приложив руку к приподнятой в задумчивости брови, – возможно, это было нижнее белье, возможно, тут было что-то внешнее. Давай повторим это здесь. Итак, как я сидел? Да, я сидел вот так, а ты была… да, ты встань сюда, и…

Девушка повиновалась его указаниям, как загипнотизированная. Она заняла свое место, как будто удачно «попала на свою метку» в массовой сцене постановки «Моя прекрасная леди».

– Да, это как раз то, что надо, – сказал Б. – Точно. Теперь нагнись вперед. Не спеши, – напомнил он ей, – не так быстро. Делай это непринужденно…