Текст книги "Дыхание судьбы"
Автор книги: Тереза Ревэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Как только она ступила на шоссе, раздался визг шин. Какая-то машина резко затормозила, вильнув в сторону, но крылом задела чемодан, тот открылся, и одежда разлетелась по мостовой.
– Что же вы делаете? – заорал водитель, выскакивая из машины. – Вы что, ненормальная, – переходите дорогу не глядя? Я же мог вас убить!
Ощущая дрожь в руках, Ливия наклонилась, чтобы собрать свои вещи. Молодой человек продолжал ее бранить, но она слышала лишь, как кровь стучит в висках. Сгорая со стыда, она подняла с земли свою хлопковую блузку, льняное платье с манжетами-отворотами.
– Погодите, я вам помогу. Вы уверены, что не ушиблись? – проворчал он, смущенно протягивая ей комбинацию цвета слоновой кости, украшенную кружевами, и она вырвала ее у него из рук.
Ливия попробовала подняться, и он поддержал ее, пытаясь помочь. Выпрямившись, она посмотрела на него, но лицо молодого человека начало как-то странно расплываться.
Когда она пришла в себя, незнакомая девушка хлопала ее по щекам.
– Не волнуйтесь, дамочка, ничего страшного… У вас просто закружилась голова. Ну вот, вы открыли глазки, это хорошо. Не бойтесь, я медсестра. Вы меня слышите? Можете назвать свое имя?
Девушка с кукольным личиком в обрамлении мелких каштановых кудрей, выбивавшихся из-под берета, с улыбкой смотрела на нее.
– Va bene [43]43
Все в порядке (ит.).
[Закрыть] …– прошептала Ливия, едва ворочая языком, с трудом осознав, что впервые в жизни упала в обморок.
– Вы иностранка! Вы хоть немного говорите по-французски? У вас есть родственники в Меце? Куда вы направляетесь?
Ливия обнаружила, что лежит на скамейке. Водитель машины, которая ее чуть не сбила, топтался в нескольких метрах от нее с хмурым видом, не зная, что делать с соломенной шляпкой Ливии, которую, должно быть, с нее сняла медсестра. По всей видимости, эта словоохотливая особа велела ему отойти в сторону.
– Вам уже лучше, мадемуазель? – обеспокоенно спросил он, увидев, что она его узнала. – Вы меня так напугали!
– Мне уже… хорошо, – ответила она, приподнимаясь.
– Держите шляпку, я принес вам воды.
Она принялась пить маленькими глотками.
– Я смотрю, вы уже не такая бледная, – обрадовалась медсестра. – Никаких повреждений нет. Вынуждена вас оставить, мне нужно вернуться на службу. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь в больницу. Вам ее любой покажет. И будьте внимательнее в своем положении… Что касается вас, молодой человек, вы просто угроза общественной безопасности! – возмущенно воскликнула она. – Чтобы заслужить прощение, вам придется отвезти вашу несчастную жертву, куда она пожелает. А я вас оставляю, мне пора бежать.
Ливия смотрела, как она удаляется, по-военному чеканя шаг, стуча подошвами тяжелых ботинок.
– Мне очень жаль, мадемуазель, что все так вышло, – заговорил незнакомец, который казался искренне расстроенным. – Куда вас отвезти?
Его лицо светилось дружелюбием. На нем была рубашка с расстегнутым воротом и поношенные брюки. Многодневная щетина придавала щекам синеватый оттенок.
Ливия отряхнула от пыли свой костюм и с огорчением заметила, что на одном чулке появилась «стрелка», а ведь у нее была с собой всего одна пара. К счастью, это было не очень заметно. Парень неуклюже отряхнул рукавом шляпку, украшенную голубой шелковой лентой в тон ее костюма, и протянул Ливии.
– Будьте добры, мне нужно на улицу Мартель, дом 21.
– Отлично, держитесь за мою руку, – сказал мужчина, обрадовавшись, что может оказать ей услугу. – Я возьму ваш чемодан.
Он извинился за то, что его джип не так комфортен, как хотелось бы. Это был американский армейский джип, купленный по дешевке, как объяснил незнакомец, запихивая чемодан между проигрывателем и стопкой учебников, перевязанных бечевкой.
– Они все сбывают с рук, – весело сказал он. – От машин до вязаных свитеров, не забывая и о носках. Вот увидите, хаки еще долго будет в моде.
Джип ехал по городу, подпрыгивая на щербатой мостовой. Одной рукой Ливия придерживала свою шляпу, другой растирала левое колено, которое начало опухать. Завтра там наверняка будет огромный синяк.
Дома с красивыми фасадами из светлого камня соседствовали с грудами мусора. Мимо нее, как во сне, проплывали витрины магазинов, мрачные здания, обсаженные деревьями проспекты, узкие улочки, где с трудом проходил автомобиль.
На вершине холма возвышался величественный собор. Своим высокомерным видом он напомнил Ливии большие теплоходы, стоявшие на причале в Венеции, на фоне которых дворцы казались кукольными домиками.
Как только они сели в машину, молодой человек принялся оживленно болтать, но она ему не отвечала. Наверное, он решил, что она плохо воспитана или просто не знает французского.
– У вас здесь родные, мадемуазель? Мне показалось, что вы говорили по-итальянски. В Лотарингии много итальянцев. Есть еще поляки, но вы ведь не полячка?
Он искоса взглянул на нее, в глазах его плясали озорные искорки.
– Нет, вряд ли. Вы слишком красивы, значит, прибыли из солнечной страны.
К нему вернулось хорошее расположение духа, и он пытался извлечь пользу из ситуации. Ливию позабавила такая дерзость, напомнившая ей поведение парней из Мурано. Она слегка улыбнулась, потом вспомнила, что медсестра заметила ее беременность. К счастью, на руках Ливии были перчатки. Какая же она идиотка! Ей нужно было купить обручальное кольцо, чтобы чувствовать себя увереннее.
– А я ведь даже не знаю вашего имени, – посетовал он, когда они въехали на мост. – Такое ощущение, что вы на меня сердитесь.
Поверхность реки блестела на солнце. По берегу прогуливались люди.
– А разве не за что? – отозвалась она. – Вам следует научиться лучше водить свою машину, месье.
Он взглянул на нее с наигранно ошеломленным видом.
– А вы, оказывается, умеете разговаривать!
Проехав еще несколько улиц, он резко затормозил возле элегантного дома из желтого известняка. Как только взгляд Ливии упал на резную дверь, у нее пропало всякое желание шутить.
– Ну вот, вы снова онемели… – Он театрально вздохнул, после чего достал из кармана блокнот и вырвал из него страницу. – Держите, здесь мое имя и адрес. Обращайтесь, если что. Я буду счастлив пригласить вас на чашечку кофе, чтобы вы меня простили. Вы согласны?
Ливия взяла листочек, который он ей протягивал, и положила в сумочку: ей совершенно не хотелось с ним общаться, а так он быстрее оставит ее в покое. Она поспешно вышла из машины.
Он поставил чемодан на тротуар.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросил он озабоченно.
– Да, спасибо.
– Тогда до скорого свидания?
Она кивнула с отстраненным видом. Молодой человек пожал плечами, прыгнул в свой джип и резко тронулся с места, оставив ее стоять перед дверью, украшенной медальоном, с помятым чемоданом у ног.
Церковный колокол прозвонил пять часов. Три монашки в белых воздушных капорах торопливо прошли мимо, оживленно болтая. Ливия стояла перед домом Нажелей и не знала, как ей поступить. Ведь она проделала такой долгий путь не для того, чтобы повернуть назад. В любом случае в Мурано она вернуться не могла.
Оформив все необходимые бумаги, она ушла из дома тайком, лишь оставив Флавио записку, в которой сообщала, что уехала к своей подруге Марелле Моретти, на загородную виллу ее родителей, чтобы поразмыслить о будущем. Марелла, обладательница миндалевидных глаз и пухлых щек, могла без труда обмануть кого угодно. Ливия подавила в себе желание укрыться в их красивом старом доме, окруженном виноградниками, где она, будучи ребенком, счастливо проводила летние каникулы. Она вспоминала о свежем льняном белье, аромате земли, ветра, о шелесте тополиных листьев, о том, как ночной парижский поезд изрыгал клубы пара, а в полупустом купе витал запах дешевого вина.
Флавио наверняка обнаружил записку, когда пришел в мастерские на следующее утро. Должно быть, он закатил глаза и скорчил одну из своих излюбленных гримас, а затем выбросил все это из головы.
Порыв ветра заставил ее содрогнуться. Трехэтажный дом был узким, но яркий цвет камня добавлял ему теплоты. Ливия немного успокоилась. Она поправила шляпку, глубоко вздохнула и подошла к двери. Бронзовый молоток выскользнул из ее рук и упал на свое место с сухим клацаньем, от которого она вздрогнула.
Секунды показались ей вечностью. Интересно, ее кто-нибудь услышал? Она тщетно поискала глазами звонок. В тот момент, когда она снова протянула руку к молотку, дверь открылась.
Ливия подняла глаза. Худая женщина, одетая в черное платье, застегнутое до самой шеи, которое едва оживлял белый воротничок, строго смотрела на нее. У нее было угловатое лицо, тонкие губы и светлые глаза, русые волосы были стянуты в пучок. На плече красовалась брошь в форме лотарингского креста, украшенная аметистами. Ливия узнала символ, который генерал де Голль прославил на весь мир.
– Слушаю вас?
– Я… Я ищу месье Франсуа Нажеля. Это его дом? – запинаясь, произнесла она.
Под пристальным взглядом женщины, оглядевшей ее с головы до ног, Ливия с особой остротой осознала, насколько запылились ее ботинки на шнурках и помялся костюм. Хорошо бы женщина не заметила ее рваный чулок… Но взгляд дамы остановился на чемодане, и она как будто напряглась еще больше.
– По какому вопросу? – спросила она, поджав губы.
Ливия смутилась. Она не приготовила ответ, наивно полагая, что дверь ей откроет прислуга и проводит в гостиную, не задавая вопросов, а потом сразу же, как по волшебству, появится Франсуа. Но эта женщина ничем не напоминала прислугу, и Ливия поняла, что ее не пустят в дом, пока она не предоставит удовлетворительного объяснения.
– Меня зовут Ливия Гранди, мастерские Гранди в Мурано, – произнесла она твердо. – Когда месье Нажель был у нас с визитом, мы с ним обсудили несколько его предложений. Я приехала во Францию для восстановления контактов с нашими старыми клиентами и решила, в свою очередь, нанести ему визит.
Она огорченно указала на свой костюм:
– Прошу прощения за свой вид, но меня сбила машина, когда я вышла из вокзала. Я могу подождать его в доме?
Женщина слегка опешила от ее категоричного тона.
– Как пожелаете, – неохотно согласилась она. – Но мой брат вернется только через час.
– Ничего страшного, мадам, – произнесла Ливия, заставляя себя улыбнуться. – Я располагаю временем.
Ей было не очень удобно сидеть на стуле, под лопатками закололо. Она бы с удовольствием свернулась клубочком на диване, но присутствие Элизы Нажель вызывало робость, и она не могла позволить себе такую вольность. Поэтому Ливия сидела прямо, как в школе, аккуратно поставив ступни вместе.
Она попыталась угадать возраст старшей сестры Франсуа. У нее было лишь несколько седых волос, а на лице почти не имелось морщин. Ливия никак не могла осмелиться взять последний бисквит, остававшийся на тарелке. Она в оглушительной тишине выпила чашку кофе и стакан воды, сгрызла несколько печений, но по-прежнему была голодна.
Гостиная была не очень большой. Кессонный [44]44
Кессоны – квадратные или многоугольные углубления на потолке, или внутренней поверхности арки, или свода.
[Закрыть]потолок, дубовая мебель и выцветший восточный ковер придавали ей уютный вид. Когда растаяли последние лучи солнца, согревавшие паркет, Элиза Нажель поднялась, чтобы зажечь лампу. Часть комнаты погрузилась в полумрак. Свет отражался в пуговицах со стеклярусом, украшавших ее строгое платье, и в жемчужных серьгах.
Ливия уже два раза просила разрешения выйти помыть руки, и оба раза, возвращаясь в гостиную, она натыкалась на взгляд Элизы, который казался ей все более пронизывающим. После нескольких безуспешных попыток завязать разговор с сестрой Франсуа она предпочла замолчать.
Ее плечи опустились, взгляд устремился на пол. Напрасно она затеяла эту поездку. Чего можно было ожидать от чужих людей? Она даже не предполагала, как теперь выглядит Франсуа, и опасалась, что не смогла бы узнать его, если бы встретила ненароком на улице.
Ливия была измучена бессонными ночами, начиная с того зловещего дня, когда поняла, что ждет ребенка. Несколько минут назад она испугалась своего отражения в зеркале над умывальником. С бесцветным лицом и черными кругами под глазами она показалась себе уродиной.
Внезапно быстрым птичьим движением Элиза наклонила голову набок.
– А вот и он, – произнесла она, вставая, хотя Ливия ничего не слышала. – Я предупрежу его о вашем визите, мадемуазель.
Она проводила взглядом Элизу Нажель, растерла щеки, проверила дрожащей рукой, держится ли еще прическа. Ее сердце билось так сильно, что она боялась снова упасть в обморок, как на вокзале. Ливия была сама не своя. Никогда еще она не чувствовала себя настолько нерешительной и растерянной, даже когда дедушка умер у нее на руках.
– Дедуля, прошу, помоги мне! – в ужасе прошептала она.
Она услышала торопливые шаги и встала, словно автомат. Когда Франсуа появился на пороге, ее поразило сияние его светлых волос. На нем был темный костюм с широкими жесткими плечами безукоризненного кроя и такой же темный галстук.
Он закрыл за собой дверь, не сводя с нее глаз. Она облизнула сухие губы.
– Ливия… Что вы здесь делаете? – спросил он, приблизившись.
С обеспокоенным видом подавшись к ней, он взял ее руки в свои.
– Вы так бледны, присядьте. Элиза сказала мне, что вы приехали налаживать контакты со старыми клиентами. Но почему вы меня не предупредили? Я написал вам письмо. Вы его получили? Вы ничего мне не ответили, и я подумал…
Она отрицательно покачала головой. О каком письме он говорит? Она ничего не получала. Она бы обязательно ему ответила, а может быть, и нет. Как знать? Что она могла ему написать, если у нее не получалось сказать ему это в лицо?
Ее холодные пальцы согревались в руках Франсуа, и она закрыла глаза, чтобы насладиться этой неожиданной поддержкой. Она узнала слегка пряный аромат с ноткой кедра, который впитался в ее кожу, когда она бежала по предрассветной Венеции, пробираясь по узким улочкам, взлетая по скользким ступенькам мостов, мчась по своему застывшему городу, очерченному, словно пунктиром, тонким слоем инея, убегая прочь от кровати со смятыми простынями, где спал ее любовник.
Она подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза.
– Я приехала сообщить, что ношу вашего ребенка.
За все время Ливия впервые произнесла это вслух. Тайна, которую она хранила столько месяцев, вдруг стала реальностью. Теперь у нее не было пути назад. Тиски, сжимавшие ее сердце, немного ослабили хватку. Каков бы ни был исход, она сможет честно сказать своему ребенку, что сообщила его отцу правду. Она должна была дать этому невинному созданию шанс быть признанным своим отцом и носить его имя.
При этом Ливия испытывала чувство нетерпения. Она сердилась на себя за то, что ей не хватило мужества одной произвести этого ребенка на свет. Ей приходила в голову эта мысль, но однажды она настолько ее испугала, что Ливия свернулась калачиком на кровати, прижав колени к груди. В Мурано из-за скандала неминуемо изменилось бы отношение к семье Гранди на многие десятилетия вперед. Незаконнорожденный ребенок, плод любви… Тогда как это был всего лишь плод страсти и одиночества.
Когда она ехала к Франсуа Нажелю, ее подбадривало лишь одно: смутное воспоминание о приветливом пожилом господине, который гладил ее по волосам и подарил на день рождения маленькое ручное зеркальце с ее инициалами. Забыв про гордость, она рисковала быть изгнанной, как какая-нибудь непристойная женщина.
Руки Франсуа сжали ее пальцы так сильно, что ей стало больно, но она не протестовала. Он имел право на гнев. Ведь она нарушала привычный ритм его жизни. Наверняка он был обручен с какой-нибудь целомудренной и спокойной девушкой, которая никогда бы не отдалась первому встречному. Он, конечно же, заранее распланировал свое будущее, подобно тем людям, для которых жизнь представляет собой тщательно разработанный военный план с перечислением сражений, в которых необходимо участвовать, крепостей, которые нужно взять, и побед, которые следует одержать.
Она стояла перед ним с гордо поднятой головой, но тело ее сотрясала дрожь.
Позднее она не раз вспомнит об этом остановившемся мгновении, когда ее судьба зависела от мужчины, о котором она почти ничего не знала, кроме музыки его тела, родинки на груди и выражения какой-то отчаянной страсти на лице в момент оргазма, когда он давал жизнь их ребенку.
Возможно, это были пустяки, а может быть, и самое главное, потому что тело не лжет, во всяком случае, если оно принимает вызов страсти, подобно брошенной в лицо перчатке при вызове на дуэль. Этой голой страсти без прикрас они оба отдались зимней ночью в комнате с окном, приоткрытым на молчаливо сопричастные воды венецианского канала.
У него было серьезное лицо, но он по-прежнему никак не реагировал, ничего не говорил. С тяжелым сердцем Ливия поняла, что настал момент уходить, она и так была слишком бестактна. Ее долг по отношению к ребенку был выполнен.
Она чувствовала себя на удивление спокойно, думая о том, что нужно забрать чемодан и найти на ночь комнату в отеле. Что касается завтрашнего дня… Это уже будет другой день. Она обо всем подумает в свое время.
Когда Ливия попыталась высвободить свои пальцы, он поднес ее правую руку к губам.
– Я очень благодарен вам за то, что вы приехали, – произнес он очень серьезно.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять его, словно он говорил с ней откуда-то издалека. Затем, увидев непосредственную радость, озарившую его лицо, которую он и не пытался скрыть, она поняла, что ее так покорило с момента их первой встречи. Лучезарная улыбка Франсуа Нажеля показалась ей пленительной, потому что она не только отражала счастье, мимолетную радость, что можно было видеть на многих лицах, но была, прежде всего, признаком свободного человека.
В это же самое мгновение она ощутила страх. Вместо того чтобы почувствовать облегчение и испытать благодарность, у нее возникло абсурдное ощущение, что перед ней разверзлась пропасть.
– Не знаю… Возможно, мне не нужно было этого делать, – пробормотала она.
Он удержал ее в тот момент, когда она собиралась ускользнуть.
– Вы приехали сюда, Ливия. Вы не можете просто так уйти.
– Это было ошибкой. Мне очень жаль, я возвращаюсь домой.
– Ливия! – воскликнул он укоризненно. – Вы приняли правильное решение. И вы должны быть последовательной.
Она дрожала так сильно, что удивлялась, как еще держится на ногах. Франсуа продолжал сжимать ее пальцы. Она, пытаясь взять себя в руки, глубоко вдохнула. Не выдержав его взгляда, опустила глаза.
– Я не могу вам ничего обещать, – прошептала она.
– А я ничего и не прошу.
Именно это и тревожило молодую женщину, поскольку тех, кто дает, не требуя ничего взамен, следует обходить стороной, и доброта может порой превратиться в суровую надзирательницу.
Она сняла обувь и пиджак от костюма, не решаясь раздеться до конца, вытянулась на кровати со столбиками по углам. Ее чемодан стоял нераспакованным, хотя она открыла дверцы шкафа из непрозрачного стекла и вдохнула нежный аромат сухих трав, мешочки с которыми лежали на полках.
Положив руки вдоль тела, сжав кулаки, она чувствовала себя усталой и одинокой. Ребенок только что успокоился. В последнее время он стал шевелиться все чаще. Быть может, он уснул? Интересно, ребенок спит в утробе матери? Она ничего об этом не знала. Мать не могла объяснить Ливии порой пугающие метаморфозы ее тела, и она ни с кем об этом не говорила, возможно, так даже было лучше. Уединение было ей необходимо, чтобы привыкнуть к мысли о том, что ее тело принадлежит не только ей.
Ливия едва притронулась к ужину, который подали в столовой. Она выпила два бокала вина, от чего почувствовала легкое головокружение, и нашла неожиданное утешение в великолепном витраже, занимавшем всю стену, скрывая от глаз некрасивые здания на противоположной стороне улицы. Огромная магнолия с блестящими листьями и крупными белыми цветами красовалась на фоне японского пейзажа, где холмы окружали спокойную гладь озера.
Франсуа говорил без умолку. Он рассказал о том, что происходило в течение рабочего дня, затем об их встрече в Венеции и о том, что испытал «любовь с первого взгляда». Она была тронута тем, что он придумал целую историю, чтобы представить ее в лучшем свете. Франсуа утверждал, что попросил ее руки в письме, отправленном несколько недель назад, и что он ощущает себя самым счастливым из мужчин. Она была удивлена его безмятежностью, учитывая, что ему, как снег на голову, свалилась нежданная гостья и беременная невеста в одном лице. Кстати, о ее положении он не поведал своей сестре.
Сидя настолько прямо, что ее спина не касалась спинки стула, Элиза не проронила ни слова. Не было слышно даже стука ее приборов о тарелку. Периодически точным движением она промокала свои тонкие губы салфеткой. Франсуа умело избегал прямого обращения к ней, обволакивая свою сестру заготовленными фразами, такими же гладкими и ровными, как агатовые шарики.
Когда он позвал Элизу в гостиную, чтобы объявить об их помолвке, сжимая руку Ливии в своей, его сестра лишь молча кивнула. Взгляд ее светлых глаз на долю секунды задержался на животе Ливии, но это было почти незаметно, и молодая женщина засомневалась, не показалось ли ей это. «Я понимаю», – произнесла Элиза, и у Ливии по спине пробежали мурашки. Элизу Нажель было не так-то просто обмануть.
В дверь постучали. С бьющимся сердцем Ливия поспешила встать.
– Я хотела удостовериться, что у вас есть все необходимое.
– Спасибо, мадам.
– Вы можете называть меня по имени, поскольку мы скоро станем родственницами.
Ливия промолчала. Она чувствовала себя неловко из-за своих непричесанных волос, босых ног, юбки, застегнутой на талии булавкой, которую она тщетно пыталась прикрыть рукой.
– Когда срок? – спокойно спросила Элиза.
Может быть, сделать недоуменный вид и изобразить невинность? Ливия интуитивно поняла, что это будет ошибкой. Элизе Нажель, безусловно, не понравится, что ее держат за идиотку. Пока еще до конца не осознавая степени ее влияния, Ливия догадывалась, что эта женщина играла значимую роль в доме, где ей придется отныне жить. Во время ужина Франсуа проявил чудеса дипломатии, но Ливия все же была венецианкой и знала толк в таких играх.
– Этой осенью, – ответила она.
– Я так и думала, – удовлетворенно констатировала Эли-га. – Полагаю, вы католичка?
– Да, мадам.
– Это хорошо. Завтра же мы отправимся к священнику. Он сделает оглашение о предстоящем бракосочетании, и вскоре вы поженитесь. Церемония будет скромной.
– Я понимаю, – тихо сказала Ливия.
– Нет, не понимаете. Если Франсуа считает нужным жениться на вас, значит, у него есть на то свои причины. После всех жертв, на которые мы пошли во время этой войны, он имеет право на счастье. Никто не может лишать его этого, и надеюсь, вы сделаете его счастливым. Ваша свадьба пройдет в самом узком кругу из-за нашего брата Венсана. Он пропал без вести на Восточном фронте, и пока мы не узнаем наверняка, жив он или погиб, мы будем, соблюдая все приличия, ожидать его возвращения.
Она слегка наклонилась, и свет заиграл в драгоценных камнях броши в форме лотарингского креста.
– После смерти матери я сама вырастила двух своих братьев. И знаю их лучше, чем кто-либо. Сейчас Франсуа нуждается в спокойной жизни для того, чтобы все силы отдавать работе. Как вам известно, экономическая ситуация очень сложная. В течение четырех лет мы были присоединены к Германии. Благодаря генералу мы снова стали французами, но теперь нам следует занять свое место в Республике. Задача не так проста, ведь у нас много рабочих, которые зависят от нас. Я надеюсь, вы не рассчитываете на легкую жизнь. Мой брат вовсе не так беспечен, как может показаться на первый взгляд.
– Беспечен? – переспросила Ливия, нахмурившись.
– Счастливый, веселый, легкий… Поверхностный.
Эта женщина напомнила Ливии ее школьную учительницу, которая стала особенно невыносима, когда девочка перестала разговаривать после смерти родителей. В течение нескольких месяцев, раздраженная молчанием своей ученицы, она старательно провоцировала Ливию, отпуская в ее адрес колкости, а иногда и откровенно насмехаясь над ней. С тех пор девушка стала очень чувствительной к коротким убийственным фразам.
– Мне знакомы проблемы, с которыми сталкиваются предприятия. Я руководила мастерскими своей семьи, пока мой дедушка был прикован к постели. В Италии тоже все испытывают послевоенные трудности, мадам. И, как у вас, есть семьи, которые зависят от нас, и большинство из них голодают.
– Вы мне кажетесь слишком молодой, чтобы справиться с такой сложной задачей, – с сомнением произнесла Элиза. – Если я правильно поняла, у вас есть брат, который этим занимается.
Ливия подумала о Флавио, который захватил кресло дедушки и взял штурвал в свои руки, как будто вправе был играть эту роль.
– Жизнь не разбирает, у кого какой возраст, когда посылает испытания. Моему брату понадобилось много времени, чтобы оправиться после возвращения из России.
Элиза поджала губы.
– Он воевал на стороне немцев, разумеется.
– Да, мадам. Большинство итальянцев из его полка погибли вовсе не за правое дело. Им просто не оставили выбора. Полагаю, то же самое можно сказать о вашем брате Венсане?
В ту же секунду лицо Элизы Нажель застыло, а ее тело, и без того прямое как палка, вытянулось еще больше. Ливия поняла, что задела ее за живое. Во время своего пребывания в Венеции Франсуа рассказал, что Эльзас и северная часть Лотарингии были присоединены к Рейху. Некоторое время спустя жителей Мозеля и Эльзаса мобилизовали в вермахт. Молодые французы надели немецкую униформу. Она подумала, что товарищи ее брата, по крайней мере, погибли под знаменами своей страны. В маленьком ресторанчике в Мурано с полом из прессованных опилок и меню, написанным мелом, Франсуа покачал головой и произнес с грустным видом: «Мой брат Венсан не смог избежать этой участи. Немцы угрожали расправиться с семьями уклонистов. Кошмар 1914 года повторился снова. Кстати, после Первой мировой этих солдат начали называть мальгрену [45]45
Не по собственному желанию (франц.).
[Закрыть] ».Ливия не осмелилась спросить Франсуа, как ему самому удалось выскользнуть из мышеловки. Флавио не любил говорить о войне, и она предположила, что Франсуа это тоже не доставит удовольствия.
Ливия устала от всех этих историй о войне, о солдатах с искалеченными душами, о смертях и массовых истреблениях. Она покачнулась и ухватилась рукой за спинку кровати.
– Пора ложиться спать, – строго сказала Элиза. – Поскольку у вас есть все необходимое, я вас оставляю. Завтра нам предстоит много дел.
И, бросив последний взгляд на закрытый чемодан, она притворила за собой дверь.
На берегу реки легкий ветерок колыхал серебристую листву ив и тополей. Прислонившись к дереву, Ливия смотрела на бурлящую воду, высокую траву, бокалы с пивом и вином, тарелки с крошками хлеба и печенья, расставленные на клетчатой скатерти. Чуть выше, на склоне холма виднелись красные крыши деревенских домов из серого камня. Шелестела листва. В ярком свете начинающегося лета все было настолько совершенно, что она почувствовала смутную тревогу, по телу пробежали мурашки, словно должно было произойти что-то ужасное и без предупреждения уничтожить этот безмятежный воскресный день.
Франсуа захотелось устроить пикник за городом, и Элиза приготовила корзину с продуктами, не забыв положить подушки в машину, чтобы ее невестке было удобно сидеть. Они ехали по проселочным дорогам, извивавшимся между лугов и полей. Под синим небом, среди пологих холмов виднелись деревни, чьи скромные домики теснились вокруг колокольни. Солнце грело ее обнаженную руку, лежавшую на дверце автомобиля. Она слушала Франсуа, отвечая ему вежливой улыбкой. «Тебе хорошо?» – время от времени спрашивал он, иногда с легкой тревогой, и она неизменно отвечала: «Очень хорошо, спасибо».
Ливия посмотрела на своего мужа. На нем были бежевые брюки, подвернутые до колен. Он шел по мелководью с удочкой в руках, внимательно всматриваясь в воду. Словно ощутив на себе ее взгляд, он выпрямился и повернулся в ее сторону, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. В своей расстегнутой рубашке, с волосами, в беспорядке упавшими на лоб, открытым лицом, он напоминал сейчас счастливого подростка. Он помахал ей рукой, и она крикнула, чтобы он не беспокоился о ней.
Возможно, именно из-за этого она чувствовала себя неловко – из-за невероятной искренности Франсуа, его естественной убежденности в правильности того, что он делает. А ведь в Венеции ее привлекла в нем именно эта простота. Теперь же, лежа ночью рядом с ним, она слушала его спокойное дыхание и ощущала в душе леденящий холод.
Она не понимала себя. Когда она бродила по комнатам дома, заходя то в гостиную, то в столовую, то в библиотеку и даже в кухню, где кухарки бросали на нее хмурые взгляды, а маленькая Колетта в своем белоснежном чепчике выглядела откровенно испуганной, она ощущала себя привидением.
Казалось бы, чего еще желать? Отец ее ребенка, не раздумывая, обвенчался с ней и, похоже, был даже горд и доволен этим. Он был нежным и заботливым мужем. Она была ему благодарна, но никак не могла привыкнуть к этой новой жизни, которую вела уже целых три месяца.
После обеда Ливия уходила в свою комнату, садилась возле окна и погружалась в мечты, держа книгу на коленях. Иногда она слушала монотонное тиканье часов и ужасалась, потому что оно напоминало ее жизнь. Дни проходили размеренно и состояли из регулярных приемов пищи, воскресной мессы, благотворительных вечеров, куда ее приводила Элиза и где строгие дамы, похожие друг на друга, принимали ее приветливо, но давали всяческие указания, словно она была неразумным ребенком. В хорошую погоду Элиза отправлялась с ней на прогулку, всегда по одному и тому же маршруту, вдоль набережной.
Ее золовка была женщиной деспотичной и категоричной. Не было никакой возможности укрыться от Элизы Нажель, господство которой было одновременно изощренным и беспощадным. Рядом с ней все снова становились детьми. Не утруждая себя объяснениями, Элиза ясно давала понять, что ей необходимо подчиняться, просто потому, что так нужно. Кого-то это могло не беспокоить, но у Ливии возникло ощущение, что вокруг ее шеи медленно затягивалась шелковая нить.
Она закрыла глаза, разозлившись на внезапно подступившие слезы. Даже ее эмоции стали какими-то неестественными. Франсуа нарвал ей букет полевых цветов, которые она теперь задумчиво рвала на мелкие кусочки. Опомнившись, она отбросила два истерзанных стебля подальше, чтобы он не заметил.
Он поднимался от реки, приближаясь к ней забавной птичьей походкой, потому что острые камушки впивались ему в ступни. Положив удочку и пустой садок на землю, он сел рядом с ней на траву.
– Не везет сегодня, – улыбнувшись, сказал он.
Ливия не знала, что ему ответить. Ей изо всех сил хотелось показать ему, что она счастлива. Она искренне хотела быть образцовой супругой, чтобы потом стать любящей матерью. Разве не положена награда тому, кто научился повиноваться?
