Текст книги "Эра Водолея (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

Инна

Когда я добрела до дома, уже смеркалось. Привычно задрала голову, посмотрела на два окна на третьем этаже, хотя и знала, что Водолей еще не пришел.

Так и есть, темно.

Ну и хорошо, мне надо было собраться с духом и с мыслями. Потому что воспоминания только еще сильнее выбили из колеи. Нет, я не собиралась устраивать допрос или выяснять отношения, мы никогда этим не занимались. Но какой-то разговор все равно должен был состояться, чтобы снять напряжение, возникшее в тот момент, когда я вошла в квартиру и увидела Эру. Или, возможно, наоборот – увеличить его до взрыва.

Переодевшись, я отправилась на кухню готовить ужин. Если у меня были вечерние спектакли, стряпней занимался Водолей, у него вообще это лучше получалось. Руки мне при проектировании заточили подо что угодно, кроме кулинарии. А уж до чего приятно было приходить вечером в дом, где на пороге встречают вкусные запахи, а на кухне ждет накрытый стол! Я даже не знала, что лучше: такой вот поздний ужин вдвоем или завтрак в постель. Впрочем, с завтраком получалось редко, по выходным у меня обычно были утренние представления.

Вылез соблазн заказать какой-нибудь осетинский пирог, но я с ним справилась, поставила в духовку курицу, обмазав сметаной и аджикой, которую Водолей мог есть ложками. Нарезая салат, пыталась понять, почему же меня так зацепил визит Эры. Ведь не думала же я всерьез, что кое-кто с порога потащил ее в постель. Да и видно было по ним обоим: радости эта встреча никому не доставила. На круг все упиралось в то, что я не понимала, зачем она явилась. А то, чего не понимала, меня всегда злило.

Если вдруг просто захотелось увидеть, поностальгировать – это я еще могла с натяжкой допустить, – зачем домой-то идти? Позвонила бы или написала, встретились бы где-нибудь на нейтральной полосе. Но тащиться в квартиру к женатому мужчине, которого когда-то бросила ради другого? Эра была кем угодно, только не дурой. Какой-то мерзкий умысел: швырнуть камень в пруд и посмотреть, как всполошатся пригревшиеся на солнце мальки и головастики? Да нет, и подлой она тоже никогда не была. Уж я-то точно знала.

Оставалось одно: спонтанный поступок, неуправляемый импульс. Как поезд, пробегающий расстояние между «что за бред?» и «так и сделаю» на курьерской скорости, без остановок. То, о чем начинаешь жалеть в процессе и еще сильнее потом. Такое и со мной бывало. Например, когда Водолей восемь лет назад ушел из клуба, а я позвонила и напросилась к нему. Как же я ненавидела себя утром, выходя из квартиры! Себя, его, Эру. Если бы кто-то сказал мне в тот момент, что через год с небольшим стану Инной Водолеевой, рассмеялась бы в лицо. А может, и врезала бы от души за такие шутки.

Из духовки потянуло соблазнительным ароматом, потекли слюнки. Запеченная курица была одним из тех блюд, которые я не боялась испортить. Разве что не включить таймер, забыть и спалить. Щелкнул замо́к, открылась дверь. Отложив кухонную рукавицу, я вдохнула поглубже и пошла в прихожую.

Держа что-то за спиной, Водолей снимал туфли в своей обычной бесячей манере: упираясь носком одной ноги в пятку другой. Каблуки воспринимали это без восторга, новую обувь приходилось покупать часто.

– Привет, – сказала я, наблюдая за ним.

– Едой пахнет! – он шумно принюхался. – Ты купила кухонного раба?

– Увы, выставленные на продажу кухонные рабы оскорбляли мои эротические чувства. Пришлось обходиться своими силами.

– Оу, надеюсь, хотя бы перед зеркалом? – Водолей приподнял брови. – И как, успешно? А вот не надо было мужа отпихивать, когда тот хотел тебе сунуть… лапы… в эротические чувства.

Надев тапки, он вытащил из-за спины букет темно-красных роз. Подошел ближе, обнял одной рукой, провел бутоном по щеке.

– Жирафа, прости, я свинья.

– А конкретнее? – я поймала зубами маслянисто пахнущие лепестки. – Если ты трахнул Ясинскую, букетом не отделаешься.

Этот стеб был как тонкий-тонкий ледок, под которым Марианская впадина. Один неверный шаг – и…

И да, шаг был неверным, лед затрещал. Я поняла это по дрогнувшим ноздрям Водолея, по потемневшему взгляду.

– Прости за то, что сказал ночью. Напомнил о том, как было раньше. Это ничем не лучше того, что ты сказала сейчас. Один – один. Проехали.

– Ты свинья, и я свинья, все мы, братцы, свиньи, – пропела я из «Кошкиного дома», мысленно кроя себя матом. Как буря небо мглою. – Нынче дали нам друзья целый чан ботвиньи. Пойдем ботвинью есть.

Я знала, что не проехали. Это было только вступление. Увертюра.

Баблуза подобный разговор не одобрила бы. Но она вообще не слишком одобряла наш брак. По ее словам, подбирать чьи-то объедки означало не ценить себя. Но, если исходить из рассказанного ею сегодня, она и сама была для деда таким же объедком. Причем дважды, учитывая, что тот принял ее обратно после ухода к другому.

«Я взял тебя объедком

С тарелки Цезаря, и ты была

К тому еще надкушена Помпеем…»[1]

В студенческом спектакле я играла Клеопатру, не зная, что скоро сама окажусь в роли Антония.

– Знаешь, Ин, лучше было бы, если б нам не пришлось это обсуждать, – Водолей с хрустом отломил куриное крыло и положил на тарелку. – Но мы с тобой решили, что будем говорить друг другу обо всем. Даже если неприятно. Я не знаю, зачем она пришла. А ведь предупреждала мама-коза козлят, чтобы не открывали никому дверь. На площадке темно, спросить не спросил. Открыл. А там – сюрприз. Мне все это страшно неприятно. Наверно, как и тебе. И больше всего потому, что был уверен: все осталось в прошлом. Умерло.

– И как? – спросила я спокойно. Наверно, слишком спокойно. – Не осталось? Не умерло?

– Я не знаю, Ин. Мне сейчас просто очень хреново.

[1] Уильям Шекспир. «Антоний и Клеопатра»

Глава 9

Андрей

Весь день прошел на автопилоте. Обычный рабочий день. Андрей занимался рутинными делами, просматривал тексты и планы, с кем-то о чем-то разговаривал и договаривался. Но все это было… то ли прозрачным, то ли призрачным. Размытым. Сместился фокус, и резкость вдруг обрело прошлое. Пугающе объемное – как будто все произошло только вчера.

Нет, это были не воспоминания и даже не забытые ощущения. Состояние – целый отрезок жизни, и он проживал его заново.

Дверь не была закрыта. Может быть, все дело в этом.

Как будто кто-то сказал эту фразу. Трезво и равнодушно.

Дверь закрыли неплотно, подул ветер, и в спину потянуло холодом. И поэтому хотелось оглянуться. Закрыть? Или открыть?

Они дружили пять лет. С пятого по девятый класс. Хотя надо признать, был в этом оттенок «мы против всех». Спиной к спине, обороняясь. Даже тогда, когда дразнить их стало скучно. Все привыкли, что Водолей бабский подпевала из-под мышки, и перестали обращать на них внимание. Вроде, и война закончилась, потому что всем надоела, а они трое по-прежнему держали оборону.

Андрей называл Эру и Инну своими подругами, но была в этом некоторая натяжка. Если хорошо вдуматься, отношения их выглядели довольно странно. Это потом он понял, что Инна уже тогда была в него влюблена, но в те годы это его абсолютно не интересовало. Наверно, поэтому и не замечал, тем более, она свои чувства не демонстрировала. Как бы там ни было, и Эра, и Инна – каждая жила в своем замкнутом мире, как в раковине. Две раковины, лежавшие на морском дне рядышком. И Андрей-Водолей, сидевший рядом с ними. Словно краб или еще какая-нибудь подводная живность.

Инна рисовала, лепила, делала кукол, шила. У него сохранился Чиполлино, подаренный ею на один из дней рождения. Точная его копия, как будто сидел и позировал часами. Даже маленький шрамик над бровью – напоролся на ветку, когда лез на дерево. Что касается Эры – та вообще была, что называется, вещью в себе.

Андрей особыми талантами не блистал. Разве что бренчал немного на гитаре. Никогда специально не занимался, подбирал мелодии по слуху, петь стеснялся. Учился, правда, хорошо, ловил все на лету, много читал. Но ни один школьный предмет не интересовал настолько, чтобы увлечься всерьез. Память у него была цепкая, особенно на всякие любопытные факты, язык подвешен хорошо, поэтому темы для разговоров с девчонками всегда находились.

Рассказывая о чем-то, Андрей никогда не знал, слушает ли его Эра или бродит мыслями где-то далеко. Зато Инна была замечательной слушательницей. Может, что-то ее и не слишком интересовало, но она никогда этого не показывала. Кивала, удивлялась, задавала вопросы. Хотел бы он, чтобы так его слова ловила Эра.

Все изменилось в десятом.

Лето Андрей, как обычно, провел с мачехой и младшим братом в Крыму. Родители развелись, когда он еще ходил в детский сад, но отношения поддерживали вполне мирные. У отца давно была другая семья, где рос рыжий горластый Кирилл, мачеха Лариса к Андрею относилась дружелюбно. Каждое лето она забирала обоих мальчиков к своей матери, жившей в Судаке. Мать Андрея этому не слишком радовалась, однако не возражала.

За три месяца он изменился так, что соседка, встретив на лестнице, не сразу его узнала. Расти Андрей начал еще год назад, превратившись в тощую макаронину. К этому прискорбному состоянию добавились все прелести переходного возраста: прыщи, перхоть, ломающийся голос, а еще противный темный пух под носом и на подбородке, не спешивший превратиться в щетину, которую можно было бы брить. Каждый взгляд на себя в зеркало, каждая сорвавшаяся нота добавляли мировой скорби. И вдруг…

Все лето он ходил в шортах, майках и шлепанцах, а в конце августа оказалось, что кроссовки безнадежно малы, джинсы заканчиваются высоко над щиколотками, а рубашки тесны настолько, что не застегиваются. Четырнадцать сантиметров за три месяца! Андрей раздался в плечах, голос превратился в настоящий мужской баритон, прыщи и перхоть исчезли сами собой. Как будто мимо проходила фея и взмахнула волшебной палочкой.

Первого сентября, подходя к школе, он встретил Эру. Все такую же воздушную и прекрасную.

– Андрюшка, это ты?! – она даже рот приоткрыла от изумления.

Другие девчонки тоже заметили произошедшую с ним метаморфозу. Теперь он то и дело ловил заинтересованные взгляды, но… для него существовала только Эра. Инна? Да, она тоже изменилась, превратившись из угловатой нескладной Жирафы в стройную красивую девушку – которая по-прежнему оставалась для него всего лишь подружкой.

Тот день в конце сентября был особенным. Тихим, солнечным. Таким пронзительным, что хотелось одновременно смеяться и плакать. Инна простудилась и не ходила в школу, они с Эрой вышли после уроков вдвоем.

– Пойдем погуляем? – предложила она.

За разговором они дошли до Румянцевского сада, сели на скамейку.

– Как красиво, – сказала Эра, улыбаясь мягко, немного рассеянно. – Правда? Люблю осень.

Удивляясь своей смелости и одновременно умирая от страха, он повернулся и поцеловал ее. Мягкие теплые губы дрогнули, отвечая ему.

Получилось неловко и неуклюже, мешали носы и зубы, но как же это было здорово! Так нежно, осторожно…

Да, все изменилось. Андрей с Эрой не скрывали своих отношений. Инна как-то тихо отошла в сторону. Они по-прежнему ходили куда-то втроем, гуляли вместе, но уже гораздо реже. Эра сидела теперь с ним, а Инна – с Лешкой Малышевым, с которым позже начала встречаться…

Он чувствовал свою вину перед Инной. За то, что ночью невольно напомнил ей о самом темном времени в их отношениях. И за то, что вспоминал об Эре. Не хотел думать о ней – и все равно вспоминал. Как будто сдирал корку с зажившей раны. Купил цветы, хотел попросить у Инны прощения. И постараться выкинуть Эру из головы.

Это просто морок!

Но глядя Инне в глаза, не смог соврать. Ему действительно было плохо. И снова нужна была ее помощь. Но только теперь все стало иначе. Совсем не так, как тогда.

Инна стояла у стены, запрокинув голову, а он жадно целовал ее шею, расстегивал пуговицы на блузке, ласкал, освободив от жесткого черного кружева, грудь. И видел при этом только ее. Хотел ее одну. Свою жену. И никаких призраков не было рядом.

Но почему же тогда потом, когда Инна уснула, уткнувшись носом ему в плечо, он гладил ее волосы – и вспоминал совсем другую ночь?..

Глава 10

Эра

Большую часть наших с Димкой вещей я отправила багажом по железной дороге, поэтому много времени на то, чтобы раскидать самое необходимое по шкафам, не понадобилось. Приехав с работы пораньше, папа погрузил наши пожитки в машину и отвез на новую квартиру. Мама с нами не поехала и вообще демонстрировала глубокое неодобрение.

Когда я позвонила и сказала, что развожусь с Костей, она отреагировала странно. Я не слишком делилась с ней подробностями своей семейной жизни – да и вообще мало чем делилась, но о том, что он начал пить, говорила. И тем не менее мама принялась меня отговаривать. Нельзя вот так сразу бросать человека в беде, надо попытаться помочь, как-никак муж, отец твоего ребенка.

Можно подумать, я не пыталась!

Уговоры, слезы, просьбы, походы к психологам и к наркологам. Выйдя из штопора, Костя становился милым и нежным, умолял простить, клялся, что больше никогда. Все как у взрослых. Но запои повторялись с регулярностью месячных, причем становились все более длительными, а промежутки между ними – все короче и короче. И я не соврала Алине ради красного словца, Костя действительно потом ничего не помнил. Рассказывала – не верил. Однажды я сняла его на камеру телефона. Посмотрев и послушав, он в первый раз согласился лечь в клинику. Но это не помогло. После выхода оттуда сорвался всего через месяц. После второго курса лечения – через две недели. Сначала стали исчезать деньги. Потом вещи.

Я сказала, что боялась за себя и за Димку, – и это тоже было правдой. Нет, руку на нас он не поднимал, но, учитывая то, как стремительно все развивалось, исключить подобное в будущем было сложно. Когда он заявил, вставляя через слово крепкий мат, что Димка не его сын, что я трахалась с кем-то в Питере во время отпуска, стало ясно: из сложившейся ситуации есть только один выход.

Обо всем этом я маме, конечно, не рассказывала. Как и обо всем прочем. С самого детства. Что давало ей повод жаловаться своим подружкам в моем присутствии: «Эрочка такая скрытная девочка, никогда ничем не поделится. Я для нее все делаю, всю душу на нее кладу, а в ответ никакого отклика».

Ее душа была слишком душной.

Впрочем, когда я сказала, что вернусь в Питер, мама сразу оживилась и мнение насчет спасения хорошего человека изменила в одну секунду. Но едва я попросила снять нам квартиру, тут же встала на дыбы. Как?! Почему не у них? Ведь большая трешка, всем места хватит, а она будет сидеть с Димочкой. И сразу пробежало такое, не буквально, конечно, но подразумевалось: тебе что, мужиков к себе водить?

Димка прекрасно ходил в садик и вообще был, как говорила Костина мама, социальным ребенком – открытым и общительным, не то что я когда-то. Собственное детство послужило мне полезным уроком: какой матерью не надо быть. Меньше всего я хотела для сына чего-то подобного.

Хорошо, сказала я, найду сама.

Мама испугалась, что мы поселимся где-нибудь в Шушарах, и нашла небольшую двушку в пяти минутах ходьбы, на углу Среднего и Одиннадцатой линии. Впрочем, это не помешало ей выносить мне мозг все дни, пока мы жили у них. Что ради ребенка мне стоит передумать и от квартиры отказаться. И я действительно уже хотела это сделать. Чтобы найти что-нибудь подальше от них. Остановило то, что садик в двух шагах от дома, да и водить Димку в бассейн у меня не получилось бы при всем желании.

Закончив разбирать вещи, я заглянула в его комнату. Детеныш спал на животе, подложив ладонь под щеку. От рвущей в клочья нежности защипало в носу.

Маленький мой…

Поправила осторожно одеяло, вышла на кухню, сварила кофе. Подошла с чашкой к окну.

Вот и началась новая жизнь. Вкривь и вкось. И чем, как говорится, сердце успокоится? Я вернулась туда, где была счастлива – и несчастна. И как ни гнала от себя мысли о прошлом, они возвращались снова и снова. Ты их в дверь – они в окно. Уж слишком туго все было переплетено. Потяни за один кончик – вытянешь сразу еще десять.

Когда после суда мы сидели с Костей в кафе, я невольно вспомнила другой свой день рождения. Букет, который принесла Инка, выпавшую карточку. Слова Андрея, который ее подобрал… Слова, которые обожгли, как пощечина, – и я невольно ее вернула. На самом деле. По-настоящему. И это был первый раз, когда я кого-то ударила. Не просто кого-то – человека, которого любила. И хотя до нашего разрыва оставалось почти два года, с того момента все пошло под откос. Медленно, но верно.

Ирония судьбы – расхожее выражение. Но только ирония эта зачастую похожа на подлую насмешку. То, что тогда сказал мне Андрей, годы спустя повторил Костя. В гораздо более грубой форме.

Но сейчас мне хотелось вспоминать совсем другое. Школьные годы, в которых единственным светлым пятном была наша дружба. Я, он и Инка. Андрей нравился ей, она сама сказала, еще до истории с доберманами. Несмотря на то, что был тогда смешным балаболом и ростом ей до уха. А ему нравилась я. И мы обе это знали. Классический треугольник. Мне Андрей изначально был совершенно не интересен. Как и все прочие, кроме Инки. Но когда он не поддержал доберман-бойкот, моя благодарность стала первым шагом к будущему сближению. Постепенно я привыкла к тому, что мы дружим, и он стал мне необходим так же, как и Инка. Хотя никаких романтических чувств к нему я не испытывала. Вместо них – что-то вроде неловкости, которая возникает, если не можешь ответить кому-то взаимностью. К тому же мне было жаль Инку, смирившуюся со своей ролью «подруги героини». Но что я могла поделать?

А потом Андрей изменился – и я взглянула на него другими глазами. Изменился, конечно, только внешне, но, видимо, этого мне до тех пор и не хватало. Наверно, я была тогда глупой девчонкой, падкой на яркую обертку, если не разглядела его раньше, как Инка. А может, такой до сих пор и осталась. Иногда мне казалось, что делаю по жизни один faux pas[1] за другим.

И да, вчерашний визит к Андрею можно было назвать вершиной моей глупости. Вишенкой на торте.

[1] faux pas (фр.) – неверный шаг

Глава 11

Инна

Утром я приехала в театр на читку новой пьесы, рассчитывая после этого закончить Мальвинино платье и проверить остальных своих кукол – где что надо подремонтировать. Время еще оставалось, можно было выпить кофе в гримерке. На самом-то деле гримировались и одевались мы только на те спектакли, в которых выходили непосредственно на сцену, поэтому личных не было, квартировались по двое-трое. Но сегодня я оказалась одна.

Вчерашний вечер был странным и оставил не менее странное послевкусие. Сначала разговор за ужином, потом мы занимались любовью, и в этом тоже проступило что-то необычное.

Секс у нас был… разным. По-супружески спокойным, почти ленивым. Бурным, как у тайных преступных любовников. Прозрачно нежным, словно нарисованным акварелью. Залихватски веселым, со смехом и непристойными шутками. Но всегда светлым и радостным, с полным растворением друг в друге. Если, конечно, оставить за скобками те первые месяцы, когда мыслями Водолей был не со мной.

Почему я тогда терпела это? Ну уж вовсе не потому, что поставила себе цель быть с ним любой ценой. В то время я вообще не думала, будто у нас что-то получится. Скорее, была уверена в обратном. Снова и снова, выходя из его квартиры, глотала слезы и говорила себе: этот раз был последним, с меня хватит.

– Нуська, на тебя смотреть больно, – вздыхала Баблуза, единственная, кто знал, что происходит, хотя и не все. Далеко не все. – Зачем тебе это? Он же не твой. Никогда твоим не был и никогда не будет. Ты же красивая и умная девка. Найдется тот, для кого станешь единственной на свете. Для кого за счастье будет тебе пальцы на ногах целовать.

Она была права. Во всем права. И все же, все же…

Я помнила тот день, когда поняла, что он мне нравится. Второй класс, самый конец третьей четверти. После угрюмо-лиловой тусклой зимы вдруг внезапно пришла весна, и в окна лились потоки света, похожего на расплавленное золото. Водолей стоял у доски – маленький, смешной, вечно растрепанный, он был похож на задиристого воробья. Но в тот момент я увидела его другим. Солнечные лучи падали на лицо, волосы, и он словно светился сам. Почему-то пришло в голову, что он похож на Маленького принца из моей любимой книги.

Возвращаясь на свое место, Водолей скользнул по мне быстрым равнодушным взглядом, и на мгновение мир замер…

Это было моей тайной. Что вдруг увидела в нем – я не могла сказать до сих пор. Что-то очень близкое, нужное мне. То, что шло изнутри и касалось чего-то внутри меня. И мне было все равно, как он выглядит. Что-то похожее я испытывала, когда из бесформенного куска глины или пластилина под пальцами, словно из ниоткуда, вдруг появлялось лицо – со своими неповторимыми чертами. Со своим характером.

Это были месяцы маленького тихого счастья, которое я боялась расплескать. Мне хватало просто видеть его. Я ни о чем не мечтала, не представляла. Ну, может, очень редко – что мы гуляем вдвоем зимним вечером. Горят фонари, идет снег… А в начале третьего класса зачем-то призналась Эре. И тут же сжалась мысленно в комок, когда она протянула удивленно:

– Водоле-е-ей?!

Я ждала, что Эра начнет смеяться: он же малявка и вообще придурок. Но она только головой покачала, и больше мы к этой теме не возвращались. А потом, после скандала с доберманами, я поняла, что она нравится Водолею. Наверно, раньше, чем он сам. И уж точно раньше нее. Это было больно. Очень больно. Но я притерпелась. Ведь для Эры он был просто другом. Как и я для него. С ней мы о Водолее не говорили. Кроме одного раза. Очень коротко.

– Я этого не хотела, – сказала она.

– Ты-то чем виновата? – пожала плечами я.

Так шел год за годом. Все оставалось неизменно. Незыблемо. А потом неожиданно изменилось. И если раньше он просто не был моим, то теперь стал… не моим. Место частицы в предложении полностью поменяло его смысл. Я болела, Эра пришла ко мне и огорошила с порога:

– Прости, но… мы с ним вместе.

Мне казалось, что я справилась. Заперла свои чувства в темный чулан, а ключ выбросила в море. Жила дальше. Встречалась с парнями. Один даже сделал мне предложение, и я чуть было не согласилась, но вовремя одумалась. А потом оказалось, что ничего не прошло.

Почему осталась с Водолеем, хотя знала: ему нужна вовсе не я? Потому что услышала в этом его «приезжай, если хочешь» крик о помощи.

Спасательный круг. Заместительная терапия. Откровенно, ничего не пряча.

Иногда я ненавидела себя. Чаще Эру. Но никогда – его. А наверно, должна была, понимая, что он меня использует. Хотя знает о том, что люблю. Но понимала и другое. Что не смогу бросить его сейчас. Возможно, какую-то роль сыграло иррациональное чувство вины за то, в чем, собственно, не была виновата.

И все же меня хватило лишь на два месяца.

– Прости, Андрей, но я больше не могу.

Я очень редко называла его по имени, так уж сложилось. Но в тот момент вдруг осознала, что дошла до края.

Только не расплакаться сейчас, крутилось в голове, пока одевалась.

– Инна, останься, – попросил он так тихо, что мне показалось, будто послышалось.

– Зачем?

– Ты мне нужна.

– Не я.

– Ты.

Дотянувшись, он поймал мою руку, заставил сесть на край кровати рядом с ним.

– Я знаю, это звучит глупо, но… я хочу полюбить тебя.

Слезы хлынули ручьем.

– Да, еще как глупо! Люди либо любят, либо нет. Зачем заставлять себя? Только чтобы не думать о ней?

– Нет, – Водолей поднес мою руку к губам. – Не поэтому. Потому что хочу. И смогу, если будешь со мной.

Господи, как же это было трудно! Но я ни разу не пожалела о том, что согласилась. А вот сейчас вдруг подумала: возможно, это было ошибкой. Нет, не то, что осталась с ним. То, что тащила за уши из болота. Он смог бы справиться сам. Пережить свои чувства к Эре до конца, оставить их позади. А вместо этого – с моей помощью! – спрятал их в такой же темный чулан, как и я когда-то.

Нет, я не сомневалась, что Водолей любит меня. Не так, как любил Эру, совсем иначе. Но если б он обошелся тогда без моей помощи, сейчас ему было бы намного проще. Этой ночью мы были одни. Никого больше. И все же я почувствовала знакомый горький сок мольбы о помощи.

Нет, Водолей, на этот раз тебе придется воевать со своими призраками самому. Вот только что делать мне? Как находиться рядом с тобой?

– Инна, караул! – влетела в гримерку помреж Оксана. – Корнилову в больницу увезли с аппендицитом.

– Печально, – вздохнула я, зная, что последует за этим. Но все же уточнила: – И?

– Что и? Гастроли! Завтра! Ты же ее дублируешь.

– А мои спектакли?

– Твои дублеры сыграют. Всего-то неделя.

– Хорошо, – я одним глотком допила остывший кофе. – Куда я денусь с подводной лодки. Пусть оформляют замену.