Текст книги "Ловушка для княгини (СИ)"

Автор книги: Татьяна Луковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава XXXVII. Поединок

Настасья не стала выспрашивать ничего у мужа, она просто ждала, понимая, противостояние еще не окончено. И предчувствия ее не обманули.

К полудню следующего дня на двор явился гонец от нарочитых мужей. Он торопливо зачастил, нервно дергая шеей:

– Светлейший, посадник с боярами к игумену посылали, чтоб совет дал, игумен сказывал – суд Божий надобен, ежели суд покажет, что княгиня невиновна, то тебе, княже, на столе Дмитровском сидеть.

– Да ну? – прищурил Всеволод левый глаз. – И когда ж сей суд?

– Сейчас кличут.

– Как пса подзывают? – усмехнулся князь.

– С почтением, светлейший, с почтением, – в ворота вошел седовласый старец, что вчера вещал на соборной площади. – Поди, княже, на поединок тебя кличут, так деды и прадеды наши поступали.

Настасья, прижимаясь к сенным перилам, переводила взгляд с мужа на старца. Что значит «поединок»? Кто станет бороться, отстаивая ее честь? Лучше Кряжа воя не сыскать, он любому хребет переломает, в том Настасья сумела уж не раз убедиться.

– Хорошо, я явлюсь на суд, – услышала она надменный голос мужа.

Все пришло в движение, Всеволод надел лучшую свитку, ту самую, с вышивкой серебром, дружина кинулась собираться, среди воев мелькнул и Кряж.

– Выбери Немчина, он справится, – прошептала Настасья мужу, – сумеет честь мою отстоять.

– Честь своей водимой я и сам отстоять сумею, – отчего-то обиделся Всеволод, недовольно сдвигая брови.

– Ты что же, сам бороться полезешь? – догадалась Настасья, испуганно хлопая ресницами. – Не надобно, любушка, они такого найдут, что тебе не осилить, помять тебя может, а то и поранить.

Вслух она не решалась произнести самый страшный из исходов – убить. Если бой выберут на мечах, то все может закончиться страшным образом. Настасья вцепилась в руку мужа:

– Выстави Кряжа, ради меня, прошу! – взмолилась она.

– Не веришь в меня? – хмыкнул он, чуть отстраняясь.

– Верю, верю, – согласно закивала Настасья, – но Кряж-то вернее. Все так делают, кого покрепче выставляют, и стыда в том никакого нет.

Всеволод нахохлился, вздернул нос. «Разозлился, – расстроилась Настасья, – но ведь я же за него волнуюсь, чай, не чужой». Она, опустив голову, развернулась уйти, но Всеволод с хохотом, поднял ее на руки:

– Веришь, так со мной поехали, посмотришь, как мне бока намнут, – в его зимних очах плескался безудержный задор.

– Хоть на мечах не выбирай, – взмолилась Настасья, прижимаясь лбом к его крепкой шее.

– Уговорила, – легко согласился Всеволод.

– Поклянись.

– Клянусь.

Это немного успокоило Настасью, но все равно полностью задавить волнение не получалось.

А соборная площадь гудела как растревоженный улей, народ сбегался отовсюду, оставляя повседневные дела. Как же, виданное ли дело, сам князь на поединок за стол Дмитровский выйдет. Когда еще такое посмотреть придется? Даже неприязнь, вчера сопровождавшая княгиню, сегодня ослабла, никто не выкрикнул Настасье поносных слов, все ждали, что же будет.

Бояре в тяжелых шубах сгрудились вкруг Домогоста, духовенство расположилось чуть в стороне у ступеней храма, вои широкими спинами создали большой круг, в котором и должен был проходить поединок. Посадский люд теснился, напирая друг на друга, вытягивая шеи и становясь на цыпочки, самые нетерпеливые влезли на крыши и заборы. Все готово, ждали только князя.

Всеволод въехал в круг на любимом жеребце, ловко спрыгнул, отдавая гридню повод. Настасья в одиночестве осталась сидеть в санях, Параскеве ничего не сказали, та в неведении осталась дома. «Обижаться станет», – подумалось мачехе, но сейчас было не до этого. Настасья подняла голову на высокий купол собора, ловя взглядом позолоченный крест. По венам бегала тревога, сбивая с ритма молитвы и запутывая слова, никак не получалось сосредоточиться.

– Сам, княже, бороться станешь? – громко уточнил Домогост.

Всеволод небрежным движением скинул в снег яркий корзень, спокойно принялся расстегивать кожух, высвобождая серебро свитки.

– Я-то сам, а кто супротив? Только против ровни пойду, – он насмешливо глянул на притихшего Микулу.

Настасья тоже думала, что против князя пойдет равный ему по силе и удали Микула, того же возраста, и такой же широты в плечах. «Эх, Кряж его с одного удара повалил бы», – вырвалось у Настасьи сожаление на упрямство Всеволода, хоть она и понимала, что именно победа самого князя – залог надежного мира, все остальное можно оспорить, прицепиться, и тогда противостояние продолжится. Все Настасья понимала, но от этого легче не становилось.

– Так кто выйдет, почтеннейшие? – зычно повторил Всеволод.

– С ровней, говоришь, – зашипел, вышедший из-за спины посадника Ермила, – будет тебе ровня, – он зычно свистнул, вои с десного края расступились и в круг вошел… сам Давыд Залесский.

Тоже в вышитом тонкой шелковой нитью корзно, нарядной свитке, при мече в позолоченных ножнах. На бритом затылке красовалась соболья шапка. Лицо Давыда чуть простовато – нос широк и крупноват, губы излишне тонки, но в целом миловидно, и в обрамлении густой пшеничной с первой проседью бороды Залесский князь смотрелся почтенно и внушительно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Кто позволил в мой град ворога впустить? – зло сплюнул на снег Всеволод.

– Докажи, что твой, – рявкнул Давыд, подбоченясь.

Дядюшка Давыд был коренаст, ниже Всеволода, но силен как бык, о его силе ходили байки, бороться он любил и на мечах, и в рукопашную. Недаром, подвыпив, Залесский князь все время напоминал, как когда-то сумел побороть самого Димитрия Чернореченского, а отец, и это Настасья знала не понаслышке, был умелым воем. Если бы Давыда поставить против Кряжа, то еще неизвестно кто кого, скорее бы Настасья поставила на Немчина, но Всеволод… сумеет ли, справится ли? «Только не на мечах! – взмолилась Настасья. – Только не на мечах!»

– Так что, родич, со мной бороться станешь? – Давыд рывком скинул корзень, тоже швыряя его в снег.

Победитель заберет плащ врага как награду.

Как чужого князя впустили в град? Неужто даже дозорные против своего князя? Настасья почувствовала ярость.

– Мало тебе у Черноречья наподдали, за добавкой пришел? – усмехнулся Всеволод.

– Я свое еще возьму, – передернулся Давыд. – Как биться станем? – огладил он рукоять меча.

– Я жене обещался меча не трогать, – начал развязывать кушак Всеволод.

– Да ты уж давно под бабой, про то всем ведомо, – подлил масла в огонь Ермила, вызывая солидарный хохот.

– Кто здесь под кем, поглядим, – Всеволод скинул кожух, свитку, потянул с себя рубаху.

Давыд тоже начал быстро разоблачаться. Бороться станут без оружия, кто кого на лопатки уложит. Толпа возбужденно загудела.

Худенький священник подбежал, бормоча молитвы, сунул каждому из князей крест для поцелуя. Борьба должна быть честной. Оба соперника осенили себя распятьем и стали медленно сходиться, на губах заиграли усмешки – знак презрения к противнику.

Настасье казалось, что если бы она не сидела на удобной лавке саней, то непременно упала бы от волнения. Пальцы сдавили деревянный борт возка.

Давыд кинулся первым, Всеволод чуть отпрянул, выбирая более удобную позицию для захвата. Противники закружили, истаптывая снег и делая обманные выпады в сторону друг друга. Тело Давыда рыхлое, но массивное, а в движениях чувствовался огромный опыт. Всеволод жилистый, «подсушенный», каждый мускул виден при повороте или рывке, взгляд сосредоточен до болезненного спазма, проворонил – все пропало, слишком многое на кон поставлено.

И опять движение по кругу. День пасмурный, угрюмый, ни у кого нет преимущества от бьющего сопернику в лицо света. Отчаянное равенство. Рывок! И соперники сцепились в мощном объятье. Толпа шумно вдохнула. Давыд надавил, что есть мочи, лицо исказилось от натуги.

– Маслом натерся, сука! – зарычал Всеволод, упираясь пятками в снег.

– Блажится тебе, – отозвался Давыд, пытаясь опрокинуть соперника.

Всеволод, используя более высокий рост, гребком правой руки захватил шею Давыда, тот забрыкался, ослабляя хватку, ногой пнул Всеволода по колену. Разъяренный Дмитровский князь дернул Давыда на себя и опрокинул лицом в снег. Толпа одобрительно загудела.

Давыд довольно быстро вскочил на ноги, из носа сочилась кровь. Бой по традиции должен быть завершен, но Залесский князь, презрев все правила, снова кинулся на Всеволода.

– Остановиться пора! Наш победил! – выкрикнул седовласый боярин.

– Пусть до смерти! – зашумел Ермила.

– Нельзя! – взвизгнула Настасья, видя, что Давыд хватается за меч.

И тут она увидела глаза Ермилы, красные, с огоньком, жгущие вкруг себя воздух. Настасья охнула, прикрыв рот рукой, миг, и снова пред ней обычный боярин, суетливый, верткий, как и всегда… показалось?

– Я жене обещал в руки меч не брать, – носком ноги отшвырнул свое оружие Всеволод.

– Бери, бери!!! – закричала Настасья.

– А я никому ничего не обещал, – хмыкнул Давыд, уже неспешно, как охотник на добычу, наступая на Всеволода.

– Видит Бог, я того не хотел, – выкрикнул куда-то в небо Всеволод.

Давыд сделал выпад, Всеволод легко уклонился, он был легче, а значит подвижней. Давыд, ярясь, снова замахнулся… Всеволод, пригнувшись, рывком поднял с земли свой корзень и швырнул сопернику на меч. Выпад, никто ничего не успел сообразить…

Корзень алой тряпкой упал на снег, посреди вспаханного боем круга стоял Всеволод, а у его ног валялся Давыд со свернутой шеей. Залесский князь был мертв.

– Моя княгиня чиста! – тяжело дыша, выкрикнул Всеволод, и толпа подхватила его рык радостным согласием.

ЭПИЛОГ

Луна просвечивала сквозь тонкую дымку облака, плотная корка снежного наста отливала медью. В лицо бил теплый полуденный ветер, предупреждая об оттепели. Всеволод расстегнул кожух, провел рукой по вспотевшей шее.

– Не упустим? – повернулся он к ехавшему рядом Домогосту.

– Куда они денутся, – с железной уверенностью произнес посадник, – лед истончился, перейти можно только на отмели. Догоним.

Охотничьего азарта не было, была только истощающая ненависть, и князь, стиснув зубы, следовал за ней.

Вспомнилось, как опьяненный победой Всеволод впервые после поединка поднял глаза на своих ворогов, как побелел от ужаса неизбежной катастрофы Микула и покраснел от бессильной ярости Ермила, сжимая кулаки.

– Вон пошли, – как шелудивым псам бросил им князь.

– Собраться дай, себе так седмицу выхлопотал, – с досадой проворчал Микула.

– Сбирайтесь, – дохнул стужей князь.

И Ермила все понял, он вообще был мужичонкой понятливым:

– До зари уедем, – сквозь зубы выдавил он, разворачиваясь и утаскивая за собой и Микулу.

– Как до зари?! – возмутился красавчик-боярин. – И им все добро оставить? С чего бы это?

Что ему ответил Ермила, Всеволод уже не расслышал, медлить было нельзя, дорого каждое мгновение.

Малую дружину Давыда, что стояла за воротами, князь Дмитровский велел впустить в град. Сам лично к ним вышел, поведав, что бой был честным, их князь попытал счастье да не вышло. Тут же приказал разместить залесских на гостевом дворе и выкатить за помин убитого хозяина все оставшиеся запасы бражки. Гостей велено было кормить дурно, но поить щедро. А все лишь за тем, чтобы не успел пробраться к чужой дружине Ермила, чтобы не втерся в доверие да не науськал. В открытую, как Давыду, бывшему дружку Всеволод свернуть шею не мог, силушка пока не та, но и в живых оставлять лютого врага князь не собирался.

И теперь он гончим бежал по следу, чувствовал кожей чужой страх и от этого ярился еще больше. А ведь его Настасья сразу все поняла, уловила, за руку схватила:

– Ты куда это?

– На ловы, – промолвил и очи отвел.

– Любушка, Господь их сам покарает, месть – то грех. Пускай себе едут, не опасны уж они нам.

Вот что ей ответить? Она добрая, чистая душа, а он… он уж слишком многое прошел, не может позволить себе великодушие.

– Иди спать, я завтра к полудню вернусь, так надо.

А очи у нее – утонуть. Всякий раз смотришь, и всякий раз тонешь. Как первый раз, нахмурив бровки глянула, так и пропал.

– На зло разве злом можно отвечать? – выдыхает Настасья, прижимается к груди.

И врать ей сейчас не хочется, и правду сказать – мочи нет.

– Надо так, – повторил.

И она смирилась, отступила, долго крестила вслед. Не хотелось уходить, словно невидимые нити тянули обратно.

Под копытом треснула ветка, глаза напряглись, упираясь во мрак.

– След теряется, – передали идущие впереди в дозоре вои.

– Чертовщина, – проворчал, крестясь Домогост.

– Как это теряется? – Всеволод подъехал к дозорным.

– Телеги с добром кинули, а сами словно растворились, ни копыта на снегу.

Приказали посветить светцами, вои полезли просматривать землю под припорошенными снегом соснами.

– По воздуху перелетели что ли, аки птицы? – проворчал кто-то из дружинников.

– Никуда они не улетели, – проскрежетал Кряж, указывая куда-то в темноту, – копыта тряпьем обмотали и вот тут через кусты ушли.

Это означало, что они налегке теперь, неотягощённые скарбом.

– Поспешать нужно, по коням, – Всеволод запрыгнул в седло.

И дмитровская дружина понеслась наперерез, уже не таясь, прямо по заснеженному полю. Ветер засвистел в ушах, по венам покатил азарт битвы. А вот и враги!

Небольшой отряд трусил вдоль речки. Дружинники Всеволода издали атакующий воинственный гик. Убегающие дернулись, пустились вскачь, проламывая копытами снежный наст. Оба отряда, неминуемо сближаясь, летели к узкому горлу брода.

Всеволод загонял коня, перед глазами стояла Ефросинья, улыбающаяся, с новорожденным сыном на руках. А Настасья, этот упырь ее сжечь хотел, а если бы Домогост не вступился? Жажда мести душила, и цель была так близка. Вон он, Ермила, прижимается к шее жеребца, чтоб не свалило стрелой, уже видно его искаженное беспомощной яростью лицо…

До брода добраться беглецы не успели, дружинники Всеволода перерезали дорогу и стали спихивать врагов с обрыва на тонкий оплавившийся лед Толокши. Заварилась бойня, звон оружия, крики. Лед с шумом кололся, не выдерживая тяжести падающих коней. Быстро начала образовываться затягивающая барахтающиеся тела полынья.

Всеволод не успел подскочить сам, Кряж здоровенным ручищами вырвал Ермилу из седла и швырнул вниз. Злодей кубарем прокатился по склону, но каким-то непостижимым чудом, шатаясь, поднялся на ноги, упавшая следом чья-то лошадь все ж сбила его, увлекая за собой в полынью. Дальше Всеволод уж не видел, он сцепился с Микулой, с остервенением работая мечом. Ударил плашмя, сшиб с коня…

– Пощади, – прохрипел бывший друг.

Всеволод замер.

– Отходим, – махнул он рукой.

Уходя, князь оглянулся, луна вырвалась из-под покрывала туч, освещая побоище. Несколько лошадей без всадников бесцельно бродили по кругу, в снегу чернели трупы, посреди поля, пошатываясь, одиноко стоял Микула. Больше Всеволод не оглядывался, надо жить дальше.

– Заедем в обитель к игумену, – обернулся Всеволод к Домогосту, – благодарствовать за поддержку.

В первых лучах восходящего солнца показался сруб монастыря.

– Не к кому заезжать, – хрипло выдохнул посадник, – две седмицы назад как помер.

– Как это помер? – изумился Всеволод. – А Божий суд…

– Я просил иноков смерть старца утаить на время. Опора нам нужна была.

– Благодарствую, – кивнул Всеволод. – Должник я твой.

– Брось, княже. Чего считаться-то – кто кому чего должен? Выстоять бы, видишь, время какое настало, никто не знает, что завтра будет.

И в этом Домогост был прав. Зыбкость и хрупкость жизни особенно ощущались после боя, Всеволода все время злило это тревожное ощущение края, но сегодня установилась какая-то благость, смешанная со спокойствием.

– Эй, Кряж, – повернулся он к суровому гридню, – дядькой к сыну моему пойдешь?

Опытный вой встрепенулся.

– Разве княгиня те, княже, не сказывала кто я? – пробормотал он.

– Воля моя такова, – отмахнулся Всеволод, все ему сейчас казалось неважным.

Дмитров появился за поворотом, когда шар солнца уже вынырнул из-за окоема, погладив горячими лучами верхушки деревьев. Градские ворота бесшумно отворились, впуская своего князя. Всеволод ослабил поводья. «А я живой остался, недоглядел ты», – словно кто-то тихо расхохотался у плеча. Ермила? Всеволод растерянно оглянулся – кругом свои, показалось. «Я тя не боюсь, время страхов прошло, коли ты живой, сам меня бойся, – мысленно проговорил князь призраку. – Сам кого надо в бараний рог согну».

Настасья спала одетой, свернувшись калачиком на лавке, повой упал, высвобождая богатые темно-русые косы. «Ждала, не ложилась», – улыбнулся Всеволод, на цыпочках подходя к жене и садясь на пол рядом.

– Вернулся, – охнула Настасья, встрепенувшись, обвила ручками шею мужа.

– Вернулся, – взял Всеволод в ладони ее милое спросонья лицо. – Не тревожься, Ермила сам в реке потонул, а Микулу я отпустил, все как ты просила.

– Вот и славно, – потянулась она к его губам.

А поцелуй у нее сладкий, томный, путающий мысли.

– Помнишь, бражкой меня при всех умыла? – Всеволод подхватил жену на руки.

– Ну, то так, само получилось, – смутилась Настасья.

– Вот тогда до меня и дошло, что у меня теперь жена есть, – улыбнулся Всеволод.

– Прости, кроткой быть не смогу, нрав уж больно горяч, – в карих очах запрыгали хитрые искорки.

– Просто будь рядом, мне того и довольно, – прижался Всеволод губами к ее виску.

– Птицы-то как распелись, весну кличут, – прошептала Настасья.

– Пришла уж… весна.

Конец