Текст книги "Ловушка для княгини (СИ)"

Автор книги: Татьяна Луковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава XVIII. Ночной разговор

Улицы в этом углу города были пусты и угрюмо-молчаливы, даже вечно-беспокойные стражи, собаки, отчего-то не лаяли, за черными заборами не мелькало ни одного огонька. Должно быть жители затаились, опасаясь вспыхнувшего мятежа, а может и сами побежали грабить чужое добро.

Кряж шагал уверенно впереди, по-кошачьи разбирая в темноте дорогу. Настасья, поплотней завернув в убрус Ивана, след в след бежала за гриднем, стараясь не отставать, волоча свободной рукой уставшую Прасковью. Позади, на несколько шагов приотстав, плелся Борята.

– Чего ты за нами идешь?! – огрызнулась Настасья. – Прочь, Иуда, ступай, пока не велела Кряжу шею тебе свернуть, как ты Ивану хотел.

– Да не сделал бы я княжичу ничего худого, просто увести тя хотел, а ты упиралась, – проворчал Борята, не отставая.

– Увести Микуле в пасть, – разозлилась Настасья, само нахождение кметя рядом, делало ее положение безнадежным. – Уходи!

– Я не знал, что он там, вот те крест, что не знал. Возьмите с собой, забьют меня здесь.

– Так тебе и надо, – не удержалась и показала ему язык Прасковья.

– В Смоленск ступай, у тебя ж там дядька, – напомнила Настасья.

– Да нет у меня там никого, то я врал, – буркнул Борята, – да выкрутились бы как-нибудь…

– Так и иди, выкручивайся, самое время подошло, – отмахнулась Настасья, ускоряя шаг.

– Пусть остается, светлейшая, – хмыкнул, обернувшись Кряж, – порасспросим его – что да как, – и тон гридня-великана не сулил Боряте ничего хорошего.

Борята, потупившись, понял угрозу, но упрямо продолжил идти за беглецами. Настасья смирилась, Кряж прав, надо вытрясти из этого плута все, что знает о Всеволоде и заговоре.

Гридень свернул в узкий проулок, пошарил за частоколом, разыскивая щеколду, небольшая калиточка едва слышно скрипнула, пропуская гостей. Перед Настасьей открылся маленький дворик, заканчивающийся ветхой избушкой. Из дыры в гонтовой крыше в черное небо приятной струйкой уходил сизый дымок. Только сейчас Настасья осознала, как продрогла и проголодалась.

На пороге со светцом в руках появилась древняя старуха. «Горчиха», – опознала ведунью княгиня и отчего-то сразу успокоилась. Это не ловушка, все будет нормально.

– Это ж та, что клюкой Сулену зарубила, – тоже узнала и испуганно прижалась к мачехе Прасковья.

– Не бойся, – погладила ее по голове Настасья, – это не она их, пойдем греться.

– Милости просим, хозяюшка, заждались, – услужливо поклонилась старуха. – Чего ж так долго? – с упреком бросила она Кряжу.

– Дурень Микула влез, поучить пришлось, – хрипло прошипел гридень.

В избе было жарко натоплено, на столе гостей ждали крынки с простоквашей и караваи теплого хлеба. Оголодавшие дети жадно накинулись на еду, княгиня с гриднем ели неспешно, не теряя достоинства. Притихшему в углу Боряте тоже Горчиха преподнесла кусок, тот было хотел как Прасковья торопливо набить рот, но подражая Кряжу, стал медленно жевать, оглаживая хлеб голодными глазами.

– Переждем здесь немного, а как за полночь крепко перевалит, уйдем, – сообщил Кряж.

– Хозяюшку не застуди, – хлопотала Горчиха, расстилая на лавках мягкие овчины, – встретят ли?

– Встретят, – прохрипел гридень.

Настасье очень хотелось узнать, кто встретит, к кому в руки она попала, почему немой заговорил, но при Боряте расспрашивать она опасалась. Помогла сама Горчиха:

– Не обессудь, соколик, – обратилась она к кметю, – но места в избе тебе нет, на сеновал ночевать тебя провожу.

Борята, не споря, послушно поплелся за ней.

– А если он сейчас к Ермиле побежит да нас выдаст? – опасливо посмотрела ему вслед Настасья.

– Что ж он себе враг? Уж он понял, что в живых его оставлять и не собирались, – равнодушно откинулся на лавке Кряж.

Его уверенность передалась и Настасье, она тоже, накрыв сонных детей овчинами, расслабленно протянула руки к очагу.

– Скажи, как ты уходил, Домогост с бабами были живы? – задумчиво спросила она.

– Этот старый пень не так просто сковырнуть, – усмехнулся Кряж, – велел челядинам самим ворота своих хоромов для разграбления открыть. Так большая часть посадских туда за добычей и побежала, княжий терем отстояли.

– Так нам тогда возвращаться можно? – робко спросила Настасья.

– Кабы у Домогоста еще с десяток имений было бы, так можно было бы и вернуться, а так из града уходить нужно, пока, светлейшая, твой муж не объявится.

– Мой муж?! Не хозяин?! – обомлела Настасья, внимательно разглядывая великана.

– Я Всеволоду верой и правдой служил, – прохрипел Кряж, – но, если надо выбирать между князем Дмитровским и дочерью госпожи, я выберу дочь.

Большой сорокалетний дядька, с обветренным, изрезанным ранними морщинами лицом, отражающим кличку, кто он?

– И кто у тебя госпожа? – осторожно спросила Настасья. – Матушка Елена?

– Матушка Иулиания, – проскрипел Кряж, заставляя сердце княгини биться чаще, – княгини Улиты я холоп.

Настасья потеряла дар речи. Как мать-покойница могла протянуть ей руку из далекого прошлого и выволочь из страшной передряги? Откуда она могла знать, что ее дочери через столько лет именно в этом граде понадобится помощь? Ведь гридень Кряж, это Настасья знала точно, уж много лет служил при Всеволоде и совсем не холопом, а нарочитым мужем в ближнем круге охраны.

– За силу она меня среди челяди приглядела, младше Борятки этого тогда был, – прочел ее удивление Кряж. – Не посмотрела, что холоп, к отрокам бою учиться отправила. Любила она вытащить из грязи какого оборванца да возвысить, мы ей за то животы свои готовы были, не раздумывая, положить. Время тогда для Бежска тяжелое было, мор прошел, князь Юрий умер, госпожа во вдовстве для сына княжество от соседей отбивала, везде уши свои были нужны. Вот она меня князю Всеволоду малолетнему и присоветовала, мол, возьми моего гридня немого, тайн ваших никаких не выдаст, да тебя беречь станет. Всеволод меня в дружину и принял. Из холопов в гридни, я только рад был, а что молвить теперь не мог, так и что, велика беда, – Кряж говорил медленно, скрипуче, он действительно почти разучился говорить, вжившись в образ. – А как госпожа скончалась, я решил здесь и остаться, у Ростислава и без меня советчиков да охранников много было. Так вот, – он потер широкие ладони о колени. – Если бы Всеволод не образумился, да и дальше стал бы тебя обижать, я б его убил.

Отчего-то от этих слов Настасье стало не радостно, а печально, выходит у Всеволода нет ни одного верного человека, на кого можно было бы опереться. Домогост «за правду», Кряж за дочь покойной хозяйки, а кто же за самого Всеволода, за детей его? У отца есть Первак, Пахомий, старик Вышата. А князь Дмитровский один, и давно уж один, с малолетства сирота, может поэтому он так болезненно воспринял смерть первой жены, единственно искренне преданного и любящего его существа? И опять Настасья ощутила тоску по мужу. Свидимся ли?

– Куда мы уйдем? – устало спросила она.

– В Бежск, у князя Ростислава отсидимся. За Толокшей с малой дружиной ждет тебя.

А ведь и вправду, к своему стыду, Настасья ни разу не вспомнила про старшего брата, даже не подумала попросить у него помощи или искать пристанище.

– Так может он поможет град отбить? – оживилась она.

– Не станет он в дела Всеволода лезть, то князю Дмитровскому самому надобно решить.

– Самому, – эхом повторила Настасья, – да где он?

– Это мы у Борятки и выспросим, – подмигнул ей Кряж. – Ты прости, светлейшая, что я с тобой так, запросто, завтра буду со всем почтением.

– Ничего, – мягко проговорила Настасья. – Коли не ты, чтоб со мной было бы. Скажи… – она замялась, стоит ли такое спрашивать, но раз уж выдался вечер по лезвию, выдохнула, – скажи, Всеволод мой – никчемный князь, раз такое завертелось?

Спросила и сама обругала себя, усомнилась в любимом, разве можно так, хорошая жена такого бы и не подумала, а она у постороннего человека спрашивает.

– Град из пепла поднял, не всякий смог бы, – сама себе кинулась отвечать, – и дружину сильную в короткий срок собрал, не так-то это сейчас просто. А то, что в верных слугах врагов не разглядел, так он сам – душа на распашку, и в других то видит, а тут еще горе свалилось… так они ж его еще дурманом подпаивали, да, Микула в том сам признался…

– Хороший у нас князь, хозяйка, – улыбнулся Кряж. – Нарожай ему детишек побольше, чтоб думал, как семью прокормить, а не мысли дурные в голове перебирал, все и наладится.

Настасья, обняв Прасковью и Ивана, забылась тревожным сном. Снился Всеволод, бредущий по колено в снегу, в распахнутом кожухе и без шапки, и Настасья мысленно просила у него прощение и молила вернуться.

В черноте хмурого утра Горчиха провела гостей вдоль крепостной городни к северным воротам. Там воротники, не задавая вопросов, с поклоном отворили пред княгиней двери и вывели ей двух лошадок, впряженных в сани. Кряж уселся возницей, дети и княгиня завернулись в огромную шубу на дне возка, а Боряте достался оседланный конь. Беглецы выехали в сумрак, оставляя широкий след от полозьев. Воротники тут же кинулись его заметать. Хорошо, что в граде остались верные люди.

Глава XXIX. Волчья кровь

Огонь выбрасывал искры в вечернее небо, старательно вылизывал дрова, приятно постреливал, раздаривая путникам тепло. Затерянные в снежной степи люди жадно протягивали к нему закостеневшие пальцы. Лошади мерно помахивали хвостами, отдыхая от долгого пути. Ах, как жаль, что животные не могут двигаться без остановки! Это уже третий отдых за день, а так бы хотелось мчаться не останавливаясь, быстрее добраться к заветной Толокше. Может Ростислав догадается и выедет навстречу.

Настасья баюкала Ивана. Как бы не застудить ребенка? Может стоило тайком оставить детей в теплой избе у Горчихи, дожидаться возвращения отца? Правильно ли она поступает, увозя с собой в неизвестность княжича и княжну? Постоянные сомнения усиливали тревогу. Если бы знать, как правильно. Но Настасья этого не знала, оставалось только молиться и надеяться.

– Здесь чуть подремлем и дальше поскачем, – сообщил Кряж, подбрасывая в костер свежие ветки.

Где-то в значительном отдалении прозвучал одинокий протяжный вой. Прасковья вздрогнула и прижалась к мачехе:

– А волки нас не с-съедят? – чуть заикаясь, спросила она у большого дяденьки.

– Куда им! – уверенно произнес Кряж, показывая длинный кнут. – Волк тут у нас один, – он резко развернулся к притихшему Боряте, – может поведаешь, как тебя на пакость подбили?

Борята вскинулся как вынырнувший из лужи воробей, нахохлился:

– Я сказал же, что помочь княгине хотел, не знал я, что в церкви засада будет.

– Да я не про то, – сузил глаза великан, – кто тя за княгиней волочиться надоумил?

– Никто, – с вызовом бросил кметь, – просто баба понравилась, князь ее не всхотел, ну я и подумал…

– Врешь! – возмутилась Настасья. – Ты Микуле крикнул: «Вы бабу мне обещали!» Кто тебе обещал?

Борята с сожалением прикусил нижнюю губу. Кряж угрожающе поднялся:

– Или сказываешь или нам с тобой не по пути. Волки там добычу заждались, – великан загородил кметю дорогу к расседланному коню.

– Ермила мне сказал, мол, чего теряешься, у нее такая мать была, что и дочь не далеко ушла, сама к тебе прибежит.

– Да как он смел, слизняк мерзкий?! – громким шепотом возмутилась Настасья, стыдясь, что это слышит Прасковья.

– Лжет, – холодно произнес Кряж, – княгиня Улита во вдовстве себя блюла.

Борята скривился в недоверчивой усмешке, но вслух противоречить не посмел.

– Серебра мне шапку обещали отвесить и княгиню отдать, как Всеволода изведут. Мы бы с тобой в Смоленск или в Полоцк подались бы, – с горящим взором обратился он к Настасье, – зажили бы ладно, кто ж знал, что они обманут? Я это понимать начал, как Всеволод меня прочь погнал, а Микула мне не помог.

– Когда тебя Всеволод прочь прогнал, вы же вместе из Дмитрова выехали? – Настасья напряженно вглядывалась в по-детски округлое лицо юнца.

– Выехали, на первый привал стали, он меня к себе вызвал и говорит, мол, откуда у тебя на лбу синяк. Я и говорю – об дверь ночью стукнулся. А он велел прочь ступать на все четыре стороны и в град не возвращаться.

«Синяк-то я ему набила», – вспомнила свой отчаянный удар княгиня.

– И куда ты пошел?

– Обратно, куда ж я зимой в степь пойду? Думал отсидеться, пришел к Микуле, а он на меня собак спустил, еле от них сбежал. У тетки в подполе отсиделся, а как узнал, что на княжьи хоромы полезли, так тебя, княгиня, через ход и пошел спасать.

– Опять врешь, – прохрипел Кряж, – про ход откуда ведаешь?

– Да многие то ведают, тоже мне тайна, – пожал плечами Борята.

– Микула тебе ход показал, велел княгиню с княжичем вывести, сказывал – тебе баба, а дите мне. Так?

– Нет, не так, – огрызнулся кметь.

– Так, по очам твоим грешным то вижу, – усмехнулся Кряж, встряхивая овчину для ночлега. – Чего-нибудь выкинешь, убью.

– Ничего я не выкину, – буркнул Борята, – к Ростиславу если пристроите в дружину, вечно Бога об вас молить стану, больше мне ничего и не надобно.

– Эк ты наметил, а возьмет ли тебя Ростислав? – Кряж поклонился княгине, прося разрешение на отдых.

Настасья махнула согласие и полезла с детьми почивать в сани. Сумерки превратились в плотную пелену ночи, расцвеченную яркими жемчужинами звезд. Мороз крепчал, заставляя сильнее кутаться в теплые шкуры. Скорее бы в дорогу – зевнула Настасья, прикрывая глаза. Ее накрыл тяжелый сон без сновидений, какой случается только после тяжких потрясений и переживаний, когда не только телу, но и душе невмоготу отражать тревоги дня.

Волчий вой, уже не такой далекий, заставил вздрогнуть, встряхивая остатки дремы. Настасья встрепенулась, проверяя лоб Ивана, нет ли жара. Успокоилась, огляделась. Кряж и Борята спали. Настасья прислушалась, вой не повторился. Облегченно выдохнув, княгиня, опершись о край повозки, снова прикрыла глаза.

И тут послышался легкий шорох, почти неуловимый, немного качнулся недвижный морозный воздух, или Настасье это почудилось. Она лениво приоткрыла правый глаз. Борята, с занесенным мечом, склонился над Кряжем, готовясь нанести удар в грудь. Расширив очи от ужаса, Настасья собралась громко крикнуть, понимая уже, что не успеет. Было ощущение, что время остановилось, замерло так же от вероломства, как и она. Ну же, крикнуть!

Кряж молнией взлетел на ноги, одной рукой отбивая превратившийся в былинку меч, а другой вцепляясь в горло Боряте. Тот захрипел, задергался, ничего уже не в силах сказать, и затих. Кряж отпустил руку и мертвое тело рухнуло в истоптанный снег.

Настасья выбралась из саней и подбежала к гридню.

– Кряж, миленький, он тебя чуть… – голос не слушался.

– Да я ж не дите, – улыбнулся великан, – знал, что полезет. Давно его надо было удавить, не нужен он нам в живых, много напраслины на тя, хозяйка, наговорить мог бы. Да грех на душу не хотелось брать, ждал, чтоб все по-честному, сам первым напал. Вот и дождался.

– Чего ему надо-то было? – вздохнула Настасья, отворачиваясь от трупа. – Чего им всем надо было?

– Волчья кровь, никуда не денешься, – мрачно произнес Кряж, и ответом ему прозвучал протяжный вой. – Подбираются, уходить пора.

Он запряг лошадей, привязал свободную лошадь за поводья к саням. Настасья снова залезла в повозку. И они выехали в ночь, пробираясь к скованной льдом Толокше.

Прасковья с Иваном пробудились на рассвете, Настасья сунула им согретый на груди хлебушек.

– А где кметь? – удивленно покрутила головой Прасковья.

– Расхотел с нами ехать, – почти не солгала Настасья.

– Ну и хорошо, – выдохнула княжна, – он мне не нравился.

К полудню показалась заветная река. Противоположный низкий берег казался безлюдным. Поднявшийся небольшой ветерок трепал сухие камыши.

– А где же братец? – разочарованно протянула Настасья, выпрыгивая из саней и вглядываясь в пустую равнину. – Неужто не дождался и уехал?

– Поглядим, – задумчиво произнес Кряж. – Там полого, спускаться будем.

Гридень медленно повел лошадей вниз, соблюдая все предосторожности и часто останавливаясь. Настасья шла чуть поодаль, прижимая Ивана, что-то радостно воркующего на только ему понятном языке, позади след в след, подобрав тяжелый от налипшего снега подол, брела Прасковья. Беглецы обогнули заросли ивняка, спустились на прочный лед, перебрались на правый берег и оказались посреди белой, густо припорошенной снегом поляны. Ни одного следа: ни человечьего, ни копыта, ни впадин от полозьев.

– Может мы не туда вышли? – предположила княгиня. – Может они чуть в стороне ждут?

– Да здесь мы ждем, – раздался веселый звонкий голос, который не спутаешь ни с чем.

– Ростислав?! – закрутила головой Настасья.

Голая равнина. Показалось что ли?

Из камышей полетел хохот.

Большой крепкий детина, с рыжим чубом из-под сдвинутой на затылок шапки, вылез, ломая сухие стебли.

– Заждался, сестрица, уж хотел сам к Дмитрову подступать, да в малой дружине.

Вслед за князем Бежским на лед стали высыпать вои его дружины: один, второй, третий… с десяток.

Настасья, передав Ивана Прасковье, побежала к брату. Ощутила его богатырские объятья, почуяла запах дыма и бражки. Ростислав не менялся ни в медвежьих повадках, ни в привычках.

– Как ты узнал, что у нас неладно? – улыбнулась Настасья.

– Гридень твой весточку прислал, – кивнул Ростислав на Кряжа. – Я его уж и позабыл, думал в живых уж нет.

Настасья уезжала в Бежск, рядом, гарцуя на вороном коне, не переставая засыпал ее новостями Ростислав: про сыновей и жену, про урожаи, охоту, главную страсть Бежского князя; обещал сестре и притихшей Прасковье масленичные катания на салазках и блины со стерлядью. Настасья кивала, не успевая вставить ни словечка, а сама невольно оборачивалась назад. На высоком берегу Толокши, выстроившись в цепочку, стояла волчья стая. Матерый вожак, задрав морду, нюхал ветер. Знать бы кто он, этот вожак, что завертел вихрь бед.

Даже издали Настасье казалось, что она видит алчные горящие уголья хищных глаз. Не догнали, оставалось только облизываться. На это раз ушла, а дальше? Даже под приглядом брата Настасья не чувствовала себя спокойно.

Глава ХХХ. Ростислав

Первая за несколько дней ночевка под крышей, в теплой избе – неизреченное блаженство. Отряд добрался до земель Ростислава и заночевал на небольшой заставке. Настасья, с удовольствием прижавшись к печке, прикрыла очи. Сразу перед мысленным взором потянулись заснеженные поля, цепи камыша, чахлый мерзлый кустарник. А ведь они все время ехали среди болот. Если бы случилось удирать летом, то через эту топь ни за что не удалось бы пробиться, но матушка-зима бывает и милосердна, открывая непроходимые пути.

Отогревшись, Иван довольно бойко принялся хвостом ходил за Кряжем, тыкая пальцем то в богатырский меч, то в болтавшийся на кушаке охотничий нож, быстро лопоча и пытаясь, что-то объяснить.

– И у тебя будет, подрасти, – улыбался великан.

Настасья немного ревновала к такому вниманию.

– Иваша, иди молочка попей, – окликнула она сына.

Тот подбежал, сделал глоток и опять с удовольствием принялся хлопать по пустым ножнам, которые гридень сунул ему поиграть.

– Воин растет, – улыбнулся Ростислав.

Князь Бежский недавно явился с мороза, густо покрытый налипшим снегом:

– Вовремя добрались, метель бушует. Подождать придется, пока не распогодится.

Настасья заметила, что Прасковья, стойко державшаяся все время поездки, вдруг раскисла, загрустила, задумчиво уставившись в яркое пламя.

– Ну, ты чего, Прасковьюшка? – приобняла ее мачеха. – Теперь-то все хорошо будет. Приедет батюшка, накажет ворогов, за нами явится.

– А коли не явится? Я домой хочу, – всхлипнула девочка.

– Попадем мы домой, обязательно попадем, – с уверенностью проговорила Настасья, хотя в душе был такой же разлад, как и у падчерицы.

Долго не представлялось возможности переговорить с Ростиславом с глазу на глаз, все время был кто-то рядом. И только здесь, на заставе, брат с сестрой смогли выйти в клеть. Без очага в маленькой комнатенке сидеть было не так уютно, как в горнице, но зато можно обойтись без лишних ушей. Настасья разучилась доверять людям.

– Скажи, ты поможешь нам? – спросила она, напряженно вглядываясь в лицо брата.

– Нам, это кому?

Простой вопрос, а поди ж ты, ответь. Кому же нужна помощь в первую очередь?

– Черноречь Давыд осадил, туго им, помочь бы… матушка там и братья, малые еще, – выбрала Настасья.

– Не требуй от меня невозможного, – неожиданно довольно резко отозвался Ростислав. – Я со всеми в мире живу, о своих людях думать должен.

– Но у Давыда Залесского рот большой, он после и твое княжество заглотнет и не подавится, а вместе может и отбились бы, – Настасье казалось все очевидным, почему же брат того не замечает?

– В том то и дело, что после, не сейчас, – непреклонно покачал головой Ростислав, – Димитрий может с войском и не вернуться, а мне с моей дружиной нешто против Давыда идти? Где он, а где я? Пустое, только людей погублю… И за Дмитров-град не проси, не пойду, сразу говорю, – опередил он и другой вопрос сестры. – То не мое дело. Случись чего, сильно я сомневаюсь, что твой Всеволод за меня бы вступился.

– Вступился бы, он хороший, – горячо отозвалась Настасья.

– Да сорока на хвосте уж принесла, как этот «хороший» с моей сестрой обходился, за него и пальцем не пошевелю, уж того достаточно, что детей его привечаю.

Ростислав отвернулся, разглядывая трепетный свет лучины.

– Не знаю, чего там тебе какая сорока приносила, – обиженно тоже отвернулась Настасья, – а с мужем у нас все ладно и дальше так же было бы, коли б не вороги князя моего. Не хочешь помочь, я не в обиде, не вправе обижаться, но только об одном молю – пошли гонцов в степь, Всеволода разыскать, он должен знать, где его семья… Ежели приедет, а ему наплетут, что мы сгинули… – дальше она не могла договорить, не желая даже представлять, что бы было.

– В степь пошлю, – коротко согласился Ростислав.

– Благодарствую, – чуть успокоилась Настасья. «Пусть хоть так».

Надеялась ли она получить военную помощь от брата? Нет, но попробовать же можно было, успокоить совесть тем, что сделала все возможное.

– Студено тут, пойдем греться? – дружелюбно подмигнул ей Ростислав, как бы оправдываясь за жесткий отказ.

– Погоди, – было еще нечто, что изводило молодую княгиню Дмитровскую. – Скажи… – замялась, подбирая нужные слова, – правда моего мужа вороги баяли, что я дочь дядьки твоего Найдена? – вот и смогла, спросила, замерла, выжидая реакции брата.

Ростислав надулся сычом, покраснел, Настасья буквально видела, как он перебарывает гнев.

– Клевета это все, – выдохнул наконец сухим не своим голосом брат. – Ты дочь князя Димитрия.

– Но я не похожа на отца, – понимая, что Ростиславу неприятно, но все же надавила Настасья.

– На мать ты похожа, нос ее, как улыбаешься. Да что я свою мать не помню?! – раздраженно бросил тот. – И мать не вини, грязные сплетни об ней ходят, а все ложь! Мне ли не знать? Из-за меня она на грех с князем Чернореченским пошла, я виноват во всем, – еще гуще покраснел Ростислав.

Настасья, затаившись молчала, ожидая продолжение признаний.

– Димитрий приехал к нам на медвежьи ловы, – брат оправил кушак, собираясь с силами, – а я тогда, навроде пасынка твоего, непоседлив был, так и лез везде, куда не просили. Засели в засаде, зверя выглядывать, а мне с мужами опытными скучно стало, я и побрел по оврагу гулять, напоролся на медвежат, заигрался, а тут их мамаша пожаловала. Смерть мне была бы, да Димитрий Чернореченский на крик мой выскочил, поломала его медведица, заколол он ее, но сам между жизнью и смертью оказался. Мать крепко бранила меня, выдрала самолично, так, что и сесть не мог… А Димитрия она лечила, знахарок приглашала, да силы к нему не возвращались, вот она и… пригрела его, понимаешь? – он вопросительно заглянул в очи сестры.

Настасья кивнула.

– Благодарна была за сына, жизнь в спасителя моего влить хотела. Разве ж это грех? И тобой понесла, – Ростислав искренне сам верил в то, что рассказывал, он защищал мать, и даже на страшном суде повторил бы то же самое.

А вот Настасья, видать, не была так чиста душой как брат, ее одолевали сомнения. Больше того, чем сильней Ростислав горячился, стараясь убедить ее в отцовстве Димитрия, тем крепче деревенела убежденность – Улита нагуляла дочь с боярином, а Димитрий лишь проявил милосердие к дочери полюбовницы. Мерзкий Ермила не соврал, да кто она, Настасья, такая, чтобы судить родную мать?

И Елене Настасья была благодарна, что заткнула всем рты, потому как, если бы ей, наивной девчонке, тогда все выболтали бы, маленькое сердечко могло и не выдержать, а теперь резко повзрослевшей и загрубевшей душой Настасье было уж не до прошлого, за себя бы ответить.

– Хочешь с ней свидеться? – осторожно спросил Ростислав.

– Д-да, – вынырнула из своих размышлений Настасья.

– Заедем, – кашлянул в бороду Ростислав, – пойдем греться. А то болтать станут, брат единственную сестрицу застудил.

Он покровительственно приобнял Настасью за плечи, выводя в тепло просторной горницы. Князь Бежский снова становился разудалым весельчаком, пряча истинное лицо за маской простака.

«А ведь и вправду, я ни разу не была на могиле матери. Да я и в Бежске у брата никогда не бывала, племянников не видела, словно они мне и не родные, – устыдилась Настасья, – а они вот мне руку помощи протянули, в беде не оставили. Надо, надо съездить на могилку к матери и службу поминальную заказать. Да я и отцу то обещала, – вспомнила она давнее сновидение».

Ночью метель разыгралась ни на шутку. Слышно было, как ветер швыряет в стену комья мокрого снега да задувает сырость в щели кособоких заставских хоромов.

– Матушка, – в темноте из-под тяжелого одеяла пискнула Прасковья.

– Чего не спишь? – отозвалась Настасья.

– Он отказался нам помочь, да?

– С чего ты взяла? – нащупав мягкую косицу, погладила Прасковью по голове Настасья.

– Огорченная ты из клети вышла, я сразу смекнула – отказал.

– Совсем и не отказал, обещал отцу весточку послать, а что нам еще надобно? Отец приедет, со всем и сам разберется, он у нас сильный, справится. Спи, завтра дорога дальняя.

– А здесь всё болтали… я случайно подслушала, – Прасковья запнулась.

– Ну, чего там опять болтают?

Как же надоели эти пересуды, перешептывания за спиной. Подлая натура людская, отчего ж в глаза не сказать?

– Болтали… что отец мой тебе не ровня, дескать, такую лебедушку могли бы в княжество и пожирней отдать, а не этому… – Прасковья никак не могла выдавить оскорбительное для любимого отца слово.

– Чего дураков слушать, нигде от них покоя нет? – отмахнулась Настасья.

– Это верно, – облегченно выдыхая, перевернулась на другой бок девочка. – Тятя мой соколик, так его матушка называла.

«И я», – мысленно добавила Настасья.

И опять княгиню Дмитровскую настигла тоска, вцепилась, пронырливая, в плечи, нашептывая – не быть вам больше вместе, не быть, зря надеешься. «А я буду надеяться, нельзя у меня надежду отнять!» – погрозила Настасья кому-то в темноту.