Текст книги "Хроники Рыжей (Трилогия)"

Автор книги: Татьяна Устименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 83 страниц)

– Извините, почтенный, что вмешиваюсь в ваш разговор, – вполголоса прошептал вошедший в нишу чайханщик Расул, – но в преддверии праздника, начинающегося завтра, в городе собралось великое множество всякого сброда и наемников, желающих попытать счастья на воинских состязаниях. В мое заведение тоже набилось немало незнакомых, подозрительных личностей. Поэтому советую вам совсем не спать этой ночью и не утрачивать бдительности.

Али–Баба одобрительно кивнул, поддерживая хозяина:

– Дельный совет! Да и ханский визирь Бухтияр славится неуемным влечением к симпатичным юношам! Думаю, сегодня ночью его люди обязательно попытаются выкрасть вашего друга!

– Ладно, ладно, – обещающе проворчал орк, любовно поглаживая массивную рукоять секиры, – если старый дурак–визирь не передумает, то придется ему срочно менять работу и переходить на должность евнуха. Моя Симхелла и не таких успокаивала!

Пока из общего зала еще доносились громкие голоса подвыпившей публики, звуки надоедливой будто зубная боль музыки и звяканье медной посуды, Огвур немного вздремнул вполглаза – как прирожденный и неизбалованный боец, привыкший к некомфортабельным полевым условиям. Но взбудораженный приключениями последних дней мозг не желал последовать примеру утомленного тела и продолжал лихорадочно анализировать произошедшие события. Орк вынужден был констатировать, что даже он, всегда уравновешенный и рассуждающий безупречно логически, на этот раз запутался окончательно. Он бесконечно переживал за свою бесследно и некстати пропавшую Мелеану, заранее мысленно сочувствуя любому неразумному противнику, дерзнувшему встать у нее на пути. Она ведь с полпинка кого угодно уделает, да к тому же так, что мало не покажется! Хотя, тут орк взволнованно завозился, почему–то именно сейчас он предпочел бы находиться не в этой демонами проклятой чайхане, а рядом с бесшабашной девушкой, безусловно, даже невзирая на весь свой недюжинный ум и совсем не девичью отвагу, нуждавшейся в поддержке и проницательном совете. Гоблин знает, что способна натворить эта рыжая оторва, да еще очутившись в отнюдь не подходящей ей компании своего заклятого врага. «Вот гоблины вонючие! – Огвур выругался зобным шепотом и импульсивно схватился за Симхеллу. – А она, поди, так до сих пор и не догадалась, кем на самом деле является ее любезный, белокурый принц! Вот ведь как получилось, ну и дела! – на излюбленный манер Ланса почти взвыл тысячник. – Как бы чего непоправимого не случилось!»

Но возможно, и такого варианта Огвур тоже не исключал, что и они сами не просто так попали в этот край проклятого песка, жирного плова и озверело кусачих блох? Не зря же Лансу несколько ночей подряд настойчиво снилась королева Смерть. Вот только бы еще понять, воплощения чего такого судьбоносного желала Ее зловещее величество от своих преданных слуг и защитников…

Постепенно шум в общем зале стих, пламя светильников притушили, гости устраивались на ночлег. Подождав еще с полчаса и полностью успокоившись по причине оглушительных раскатов дружного храпа, проникающего за занавеску, тысячник отложил верную секиру, слишком громоздкую для ночных вылазок и, оставив при себе лишь два надежных кинжала, бесшумно покинул уединенную нишу. Ланс остался спать на ковре, под присмотром все также бубнящего бесконечные молитвы Али–Бабы. Ловко лавируя среди лежащих вповалку тел, орк искусно приоткрыл и не подумавшую скрипнуть дверь, и компактным темным пятном плавно перетек через порог чайханы.

На дворе заметно похолодало. Удивляясь резкому контрасту между палящим дневным зноем и почти морозной прохладой ночи, выдыхая облачко пара и беззвучно призывая на голову коварного торговца рабами все мыслимые и немыслимые проклятия, Белый волк гибко скользнул за угол приземистого здания. Натренированное чутье воина не подвело его и на этот раз. Три плотных, одетых в черное фигуры, крадучись выбрались из тени старой коновязи и замерли у крыльца, совершенно сливаясь с полуночным мраком. Лишь выглянувшая из–за тучи луна мельком скользнула по контурам наемных убийц, высветив изогнутый ятаган на поясе крайнего из них. Орк едва удержался от протяжного свиста. Он так и думал, враги оказались профессионалами, опытными и чрезвычайно опасными.

– Ассар, а Ассар, – тихонько позвал один из наемников. – Ты уже побывал внутри чайханы?

– Да, – откликнулся другой. – Красавец–иноземец спит в отдельной нише, под присмотром старика. А в соседней комнатушке заночевал приезжий купец. Смотри, – до орка долетел довольный смешок, – этот роскошный перстень я снял с пальца вусмерть упившегося торгаша. Клянусь, он слишком хорош для такой пьяной скотины!

– Но при торговце, кажется, находится охранник, – недоверчиво напомнил третий голос.

– Находится, – пренебрежительно подтвердил отличившийся наемник. – Но ведь не зря именно я прихожусь главой нашей гильдии. Чернокожий дуболом похоже увлекся чем–то вроде ритуального медитирования и сидел совершенно неподвижно, с закрытыми глазами…

– А воин, охраняющий нашего красавца? – спохватился первый убийца.

– Его там не было, – уточнил похититель перстня. – Видно вышел до ветру, так что давайте действовать быстро! Разделимся, я иду через окно, Бахит через дверь, а ты, Сафар, ждешь нас около взнузданных лошадей.

Черные тени разделились. Видимо, предложенный Ассаром план устраивал всех, в том числе и Огвура, не упустившего ни слова из подслушанного разговора. Главарь наемников змейкой пополз за угол и угодил прямо в руки поджидавшего его орка. Так и не успев ничего понять, он мгновенно получил рукояткой кинжала по затылку, обмяк и затих. Огвур легко поднял поджарое тело и споро оттащил на задний двор, где с радостью увидел выстроившиеся в ряд огромные горшки, прикрытые плетеными крышками и достигающие в высоту примерно уровня плеча среднего человека. Он снял крышку, обнаружил, что внутри сосуд до половины наполнен вяленым мясом, уложил сверху пребывающего в беспамятстве Ассара, и вновь закрыл горшок. Но внезапно, словно осененный свыше, орк вновь заглянул в монументальное изделие рохосских горшечников, схватил разбойника за руку, и сдернул с нее чеканный перстень с камнем, переливающимся всеми цветами радуги.

Затем он легко залез в открытое окно, поймал второго наемника на самом пороге отведенной гостям ниши, увесисто приложил по затылку и загрузил во второй горшок. Сафар, послушно отправившийся за лошадьми, так и не дождался своих друзей, а вскоре разделил их незавидную участь, свернувшись комочком в третьем сосуде с вяленым мясом. После этого Огвур еще раз удостоверился в том, что грамотно вырубленные ночные тати пробудут в отключке еще очень долгое время, полюбовался блеском сказочного перстня, пробрался в свой закуток, обнял безмятежно дрыхнущего Ланса и погрузился в спокойный, честно заработанный сон. Его последней, четкой мыслью, стали смутные воспоминания о словах работорговца, относящихся к какому–то нежданному подарку, случайно подкинутому судьбой. Возможно, перстень с камнем и оказался подобным, посланным провидением сюрпризом? Но спустя мгновение, орк уже храпел во всю богатырскую мощь здоровых легких. Похоже, никто из присутствующих в чайхане людей не заподозрил ничего необычного. И только в бормотании тихонько молящегося дервиша, появились новые, победные нотки.

Однако, в самый разгар ночи, окутанное сонным оцепенением здание неожиданно всколыхнулось от громкого, душераздирающего вопля. А случилось вот что. Огромные глиняные горшки, неосмотрительно выставленные на заднем дворе и беззастенчиво использованные находчивым Огвуром в качестве импровизированных хранилищ для разбойников, предназначались на продажу. Уложенное в них вяленое мясо требовалось залить кипящим маслом со специями, а сами сосуды погрузить на арбы и утром вывезти на рынок. Сдобренное таким соусом мясо являлось весьма вкусным, сытным и долго не портящимся кушаньем, пользующимся в Рохоссе постоянным спросом. Сказано – сделано. Поэтому поздно ночью две работящие служанки вскипятили на кухонном очаге свежее кукурузное масло и, точно следуя полученным от хозяина указаниям, вылили его в два горшка с мясом. Вопль обожженных, тут же пришедших в себя наемников, расколол прохладную тьму и сотряс прилегающие к чайхане жилые кварталы. Звонко вторя несчастным жертвам кулинарных изысков, отчаянно визжали насмерть перепуганные девушки–служанки. А как тут не испугаешься, когда из горшка на тебя прыгает что–то темное, пронзительно орущее и залитое остро пахнущим соусом? Один из разбойников, закрывая руками обваренное лицо, потерянно метнулся на крышу и с грохотом провалился в отверстие дымохода. Второй, видимо совершенно дезориентированный, забыв про оставленных поблизости лошадей, шумно ломанулся вдоль по узкому проулку, сопровождаемый недоуменными вскриками разбуженных горожан и зажигаемыми в домах огнями. Полуодетые, сбитые с толку люди, выбегали во внутренние дворики и тревожно переговаривались с соседями.

– Вай, сосед Шарит, ты не разобрал случайно, это в чайхане толстого Расула что–то приключилось?

Дюжий кузнец Шарит, в голове которого, со дня его появления на свет, даже одной мысли всегда было слишком тесно, старательно делает умное лицо:

– Говорят, что сегодня засветло к нему приехал святой дервиш, а с ним два чужеземных волшебника. Собирались они принцессу Будур расколдовывать, да вот вроде бы перепутали заклинания, в полу чайханы разверзлась смрадная дыра, из которой полезли страшные демоны!

– Горе нам! – как оглашенная вопила ткачиха Зульфия, благонравная жена и примерная мать тринадцати детей, трепеща крыльями внушительного носа, учуявшего подозрительный запах масла и горелой плоти. – Воистину, правду глаголешь! Идет с той стороны дух могильного тлена и Тьмы!

– Посылайте за жрецом Аолы! – испуганным хором потребовало несколько дрожащих голосов.

А обожженный разбойник все также резво несся прямиком в сторону ханского дворца, сея панику и смятение. Творилось что–то невообразимое! Ржали лошади, лаяли собаки, звонко прокукарекал какой–то совершенно обалдевший от суеты петух, предвещая скорое наступление конца света. По темным улочкам бестолково метались полусонные рохоссцы, облаченные в широкие, белые, развевающиеся ночные одежды, часто принимая друг друга за привидения и лишь усиливая всеобщий разброд. Устрашающе бряцая оружием, рысцой пробежал отряд поднятых по тревоге стражников. Растворились двустворчатые, тяжелые двери храма и на мраморное крыльцо торжественно выступила процессия жрецов, несущих громоздкую золотую статую богини. Привлеченный светом факелов, полуослепший разбойник кинулся прямо под ноги первосвященника, намереваясь вымолить помощь и прощение за грехи. Носилки с изваянием Аолы покачнулись, и статуя вывалилась. С треском раскололось высокое крыльцо храма. Собравшийся на паперти народ на мгновение замер, обуянный ужасом, а затем запричитал еще громче:

– Знамение! – торжественно провозгласил чей–то хриплый голос. – Грядет великое горе!

Тихонько подвывали ушибленные богиней жрецы…

В городе воцарился хаос…

А тем временем в самой чайхане происходили еще более драматические события. Первый наемник провалился в вытяжное отверстие и эффектно спланировал в центр потухшего очага, куполом расправив черный плащ.

– Спасайтесь, демон! – дружно взвыли разбуженные гости, вповалку спавшие на большой кошме.

– Тьма наступает! Ничего не вижу! – надрывно голосил тощий погонщик мулов, силясь протереть глаза, щедро запорошенные золой и пеплом из недавнего огнища.

Разбойник бросился к выходу, по пути бесцеремонно распинывая пиалы с недопитым чаем. Вдрызг пьяный торговец из Хува, получивший за шиворот отрезвляющую порцию холодной жидкости, завизжал как утопающий боров, судорожно пытаясь выплыть из померещившегося ему потопа. Его более солидный коллега вступил в блюдо с финиками, потерял равновесие и плашмя хлопнулся на скромно прикорнувшую в уголке исполнительницу танца живота. Девица отбивалась всеми конечностями, самозабвенно отстаиваю свою честь и неприкосновенность, но дородный купец продолжал беспомощно барахтаться на пышных и скользких телесах, обильно смазанных ароматическими притираниями. Жалобно затрещав, порвались шелковые лоскутки и до этого скудного девичьего наряда. Танцовщица в конец обессилела и обреченно заголосила:

– Спасите, помогите, насилуют!

– Дура! – завистливо прошипела беззубая, седая старуха в жалком, затрапезном халате. – Чего жалуешься? Радоваться надо…

– Помогите! – не сдавалась голосистая красотка. – Помогите хоть кто–нибудь!

– Молчи, дрянь продажная! – грозно рявкнул разозленный купец, тщетно силясь приподняться на разъезжающихся локтях. – Сам справлюсь!

И всего лишь двое людей во всем городе, оставались непоколебимо спокойными в эту сумбурную ночь, никак не отреагировав на все удручающие, произошедшие отнюдь не без их вины, события. Ими оказались конечно же, двое друзей – Ланс, еще не оклемавшийся от усыпляющего действия наркотического вещества, и сладко посапывающий Огвур, мирно почивавший беззаботным сном праведника.

Через пару часов полета, Лилуилла надоела Генриху до такой степени, что он почти уже был готов придушить ее собственными руками. Причем, судя по недовольному кряхтению Эткина и кривым ухмылкам Марвина, нудная княжна достала не только терпеливого сильфа. Поначалу эльфийка лишь восторженно охала и ахала, эмоционально комментируя каждый миг пути, да упоенно мечтала вслух о балах и нарядах. Она клятвенно обещала закатить грандиозный праздник по поводу ее воцарения на троне легендарного города Силя и планировала, какие именно указы издаст в первую очередь. У Генриха буквально глаза на лоб лезли от прослушивания запутанных несуразностей, изрекаемых его будущей королевой. Но вскоре княжна заметно подустала от пребывания на твердой, чешуйчатой драконьей спине и завела совсем другую песню – как мол она утомилась, да и не привыкла ее избалованная светлость к таким суровым условиям, к тому же пить и есть хочется аж невмоготу – короче, пора сделать привал. Доведенный по умопомрачения ее бесконечными жалобами, Эткин пристально вглядывался в расстилавшиеся под его крылом горы и наконец, обнаружил свободную от обломков площадку, вполне пригодную для ночлега. Впрочем, отдых не удался. Капризная княжна оказалась весьма беспокойным соседом. В отличие от Ульрики, всегда спавшей под надежным крылом Эткина лучше чем в пуховой колыбельке, Лилуилла проворочалась ночь на пролет, поминутно и весьма неприятно пихая дракона острыми коленками. Ее беспрестанные причитания выводили гиганта из себя: подними крыло – мне жарко, опусти крыло – мне холодно, ты давно не мылся – от тебя пахнет затхлостью и мышами, не выдыхай дым – он вонючий и это неприлично… И так – без конца! К утру, совершенно одуревший от головной боли и вынужденной бессонницы дракон, добрую сотню раз проклял себя за необдуманно данное обещание – никогда не есть разумных существ. Хотя, по его глубокомысленному выводу, прекрасная эльфийка к числу разумных рас если и относилась – то с весьма большой натяжкой!

С первыми лучами солнца, княжна выбралась из–под драконьего крыла и, выразительно потрясая пустой фляжкой, заявила, что она умирает от жажды. Марвин, с превеликим трудом продравший опухшие, покрасневшие глаза, кое–как смог мобилизовать заспанные ресурсы своего магического зрения и с уверенностью заявил, что неподалеку отсюда находится подземный источник, бьющий из скалы.

– Там? – Лилуилла ткнула пальцем и, получив подтверждающий ответ, бодро затопала каблучками по каменным плитам.

Тройка хмурых, не выспавшихся друзей, обреченно потянулась следом за самоуверенной, золотовласой предводительницей. С этого дня Генрих и Марвин окончательно и бесповоротно уверовали в мудрость Эткина, особенно в части его пространных, философских изречений о стервозных особенностях женской психики. Отныне, единственной девушкой на свете, которая, по их взаимному согласию, заслуживала уважения со стороны мужского пола, оставалась Сумасшедшая принцесса – Ульрика де Мор.

Глава 2

Симпатичный солнечный зайчик теплым пятнышком отразился от начищенного до зеркального блеска шлема, служившего нам котелком, и прыгнул ко мне на грудь. Сильная мужская ладонь попыталась поймать увертливое чудо, но вместо этого смогла отыскать лишь упругий, розовый холмик плоти.

– Доброе утро, замужняя леди! – ласково приветствовал меня принц, наклоняясь к моему лицу и нежно целуя в губы.

– Доброе утро, мессир муж! – улыбнулась я, отвечая на поцелуй.

Темные брови любимого задорно вздернулись:

– Ай–яй–яй, кажется, я совершил проступок государственной важности – женился на великой герцогине Нарронской, не удосужившись испросить благословления ее ближайших родственников!

– А плевать! – безалаберно усмехнулась я. – Тем паче, что у меня существует серьезное сомнение на счет получения положительного ответа…

Принц невесело вдохнул и ребячливо потрепал меня по спутанным волосам:

– А ты хоть отдаешь себе отчет в том, что своим поступком неосмотрительно поставила свое высочество в разряд парий, отвергнутых собственным родом. Впрочем, тоже самое касается и меня!

– А плевать! – легкомысленно повторила я. – Это вполне в моем стиле. Но знаешь, иногда я возношу молитву богине Аоле, – я встала на колени и сложила ладони с самым благочестивым видом, – умоляя: Дарительница жизни – вынь штопор из одного моего места и вставь его в голову, пусть там появится хоть что–то извилистое!

Белокурый восхищенно расхохотался, и повалил меня в мягкий мох, целуя и щекоча:

– И все–таки, дорогая, было бы правильнее поставить в известность о случившемся кого–нибудь из твоих близких…

– Можешь уведомить об этом меня! – сухо произнес подрагивающий от едва сдерживаемого гнева мужской голос. – Я, как–никак, прихожусь названным братом королю Нарроны, а значит, я и для принцессы – не чужой!

Мы с принцем потрясенно вскрикнули.

На пороге пещеры стоял Генрих, сжимающий в руке обнаженную рапиру. Его поджатые губы кривись в презрительной усмешке, лицо отливало мертвенной бледностью. Пристальный взгляд черных глаз, словно не желая поверить в увиденное, многократно переходил с полуодетой меня на полураздетого принца.

– Так вот значит оно что! – запальчиво выкрикнул барон. – Ты отвергла меня, не пожелала стать моей королевой, чтобы вместо достойного тебя союза, без свадебного обряда – отдаться этому выродку? Да ведь так даже распоследние деревенские бабы себя не ведут. Как же низко ты пала!

– Браки совершаются на небесах! – мягко парировал принц, вынимая из песка отливающую холодным блеском Полумглу. – Поосторожнее в выражениях, сильф. Ульрика – моя жена, и я готов отстаивать ее честь с оружием в руках!

– Как можно отстоять то, чего уже не существует в природе? – саркастично спросил Марвин, выход из–за спины барона.

– Она уже не принцесса, – добавил мелодичный, но чрезвычайно злой девичий голосок, исполненный доминирующего осознания собственного превосходства. – Теперь она мерзкая шлюха и опозоренная, публичная девка!

– Мда, вот тебе и эклектика! – печально протянул заглянувший в пещеру Эткин.

Ничего не понимая, я в растерянности сидела на импровизированной постели, стискивая на груди распахнувшуюся рубашку и силясь уразуметь, откуда тут так внезапно появились мои друзья в компании потрясающе красивой эльфийки.

– Молчи, не смей, это вовсе не твоего ума дело! – выкрикнул барон, поворачиваясь к девушке.

Эльфийка обиженно надула губы:

– Вот здорово! Почему ты за нее заступаешься? Вроде бы, я твоя невеста, а она тебе – кто? А–а–а, понимаю, раньше ты ухаживал за ней! Ну и иди к ней, а я не собираюсь снимать тупой угол в этом любовном треугольнике!

– Лилуилла, одумайся! – мягко укорил девушку Марвин. – Ты и только ты выйдешь замуж за Генриха.

– Нет, – взвился совершенно замороченный сильф. – Ульрику я не отдам!

– Ну, барончик озабоченный, – насмешливо проворчал белокурый, – это уже нонсенс! Гаремы у нас не в моде! Ульрика – моя!

– Моей не стала, так и твоей не будет! – рычал Генрих, угрожая принцу тонким жалом Гиарды.

Белокурый демон ответил ироничным поклоном, отскочил и встал в дуэльную стойку.

Осознав, что сейчас начнется кровопролитие, я негодующе вскрикнула:

– Остановитесь! Что вообще здесь происходит? Я не понимаю!

Противники замерли на мгновение, а затем повернулись ко мне и заговорили наперебой:

– Ах, ты не понимаешь! А то, что он тебя обманул, это до тебя тоже не доходит?

– Любимая, я не однократно пытался сказать тебе правду, но каждый раз мне кто–то или что–то мешало!

– Это ты о чем? – внутренне холодея, спросила я.

Принц замялся.

– Э–хе–хе! – как–то по–стариковски, сокрушенно вздохнул дракон. – Никогда не обманывай женщину по мелочам, береги силы на крупное…

– Ну не молчи же! – я вскочила, подбежала к мужу, схватила его за широкие плечи и затрясла как ветер – дерево.

Принц глубоко вдохнул воздух, подобно тому, как делают ловцы жемчуга перед долгим погружением, и с головой бросился в бездонный омут признания:

– Я Астор, принц демонов, гранд–мастер некромантов и старший брат Ринецеи!

– Что? – потрясенно выдохнула я, отпуская его и отступая в сторону. – Это что, шутка?

– Нет, – трагически покачал головой Эткин. – Мы все знали об этом очень давно, но боялись сказать тебе. Надеялись – ты сама догадаешься…

Я перевела растерянный взгляд на Марвина, но тот подтверждающе кивнул и виновато опустил глаза. По смуглому лицу Генриха бродила нехорошая, злорадная ухмылка.

– Ах, я дура наивная! – я с размаху села на песок, покрывающий пол в пещере. – И как я могла не замечать очевидного? Ты же сам упомянул про сестрицу, стягивающую войска под стены Нарроны, еще при первой нашей встрече в Лабиринте судьбы. И это ты спас Ринецею во время нашего с ней поединка в Храме!

– Ульрика, прости меня, ради тебя я пошел против интересов семьи, – жалобно попросил Астор, опускаясь на колени подле меня и пытаясь обнять. Но я вырвалась из его рук.

– Не верю! Ты специально заманил меня к Нису, рассчитывая, что я помогу вам усмирить Ледяного бога.

– Так и есть, – издевательски поддакнул барон. – Он обманул тебя, использовал и обесчестил в отместку за то, что мы убили Абигера. Хочу тебя порадовать, подонок, недавно я ухайдакал второго твоего братца, Арафела!

По челюсти принца перекатились желваки, он тяжело задышал, сжал кулаки, но – промолчал.

– Признайся, гад, что ты специально задумал похитить честь принцессы! – продолжал давить сильф.

– Угомонитесь! – повысил голос мудрый дракон. – Нельзя винить Астора, мужчины всегда идут на поводу у плотского желания. А девственность – это сладкий женский недостаток, легко устраняемый мужским достоинством. Нельзя винить Ульрику – она видела только то, что хотела видеть, отметая здравые сомнения.

– Ну что со мной такое, а? – я глотала слезы. – Неужели предыдущие ошибки меня ничему не научили? Я отвергла Генриха, считая, что он хочет использовать меня для достижения собственных целей. Но вторично наступила на те же самые грабли с Астором.

– Иди сюда, – сочувствующе позвал меня Эткин.

Я бросилась к верному другу и укрылась в кольце его мощных лап.

– Мда, – крылатый гигант одним когтем бережно погладил меня по вздрагивающему от рыданий плечу. – На этот раз грабли оказались укороченными, и ударили не по лбу, а намного ниже…

– Милая, – душераздирающе закричал Астор, падая к моим ногам, – верь мне, я люблю тебя сильнее жизни!

– Ага, как же, – я подняла распухшее от слез лицо. – Не свисти, денег не будет. Так я и поверила родному брату своей заклятой врагини! Ты меня обманул, причем обманул сознательно. Убирайся, я тебя ненавижу и не хочу больше видеть!

– Любимая! – принц смирил гордость и пополз ко мне на коленях.

Но я пренебрежительно пихнула его сапогом в грудь, укрываясь в лапах благоразумно молчащего дракона.

Лицо Астора исказилось. Нежные, безупречно прекрасные черты словно потекли, превращаясь в ужасную, клыкастую морду. Демон закинул голову и пронзительно, злобно захохотал:

– Глупая женщина! Хочешь остаться одна, всеми отверженная и брошенная? Учти, это твой выбор. Умываю руки, баба с возу – и кобыле легче и волки сыты. Так и быть – я уйду. Ты совершенно права, я тебя не любил, просто хотел отомстить и надругаться. Поделом же тебе, гордячка! – Астор распахнул черные крылья и вылетел из пещеры, сопровождаемый гулким эхом мрачного хохота.

Красавица Лилуилла упала в обморок на руки осторожно подхватившего ее Генриха. Марвин смотрел на меня враждебно. Эткин шептал мне что–то ободряющее, но я рыдала пуще прежнего. Что я утратила? Что у меня осталось? Зачем я подарила свою любовь, свое тело и душу мужчине, оказавшемуся врагом? И как же мне жить теперь без этой любви? Слова смешивались со слезами, рождая крик измученного страданием сердца:

От чего так больно ранит

Это слово – не люблю?

Словно душу протаранит,

Нежность сушит на корню

Я забыть тебя пытаюсь,

Или кем–то заменить,

Иронично усмехаюсь:

«Вот бы взять – и разлюбить»

Вновь клинки танцуют в сече,

Очень нужен за спиной

Тот, кто нынче так далече,

Тот, кто нынче не со мной

Без тебя бушует вьюга,

Издевается, ревет:

«Невозможно жить без друга,

Но и с ним житье не мед…»

И приходит мысль невольно

В череде безликих дней:

Что любить – ужасно больно…

Не любить – еще больней…

Я почувствовала – если я не сделаю сейчас что–то страшное, то эта боль захлестнет меня с головой, вытравит душу, сожжет без остатка. Я тихонько отстранилась от Эткина, единственного, оставшегося со мной друга, провожавшего меня печальным взглядом. Наверно, он понял, что мне жизненно необходимо куда–то немедленно излить пожирающие меня гнев и отчаяние, и поэтому не стал останавливать, отговаривать. Я отвернулась от неприязненно косящегося на меня Марвина, обошла барона, обнимающего свою эльфийку, и ставшего для меня отныне окончательно чужим, подобрала разбросанное снаряжение и вышла наружу. Меня ждали Геферт, Дети стужи и Ледяной бог. Моя миссия еще не завершилась.

Город окончательно угомонился лишь спустя пару часов. Недовольные, позевывающие жители, лениво переругиваясь, поплотнее запахивая халаты и поеживаясь от ночного холода, медленно разбредались по домам. Недобрым словом поминая всех демонов Тьмы, а заодно – и несостоятельность столичной стражи, успокаивали петухов и лошадей, загоняли в конуру собак и с тяжкими вздохами укладывались обратно в порядком остывшее постели. Времени на отдых оставалось не так уж и много, потому что согласно традиции, ровно на полдень наступающего дня было назначено торжественное открытие ежегодного праздника.

Прошло около часа. Первые солнечные лучи едва начинали несмело окрашивать чуть розовеющий небосклон, словно светило раздумывало – а стоит ли вылезать из мягкой периной облаков, и начинать свои обычные, давно наскучившие труды? Мерный, ровный гул многотонального храпа поднимался над успокоившейся чайханой. Важно водрузив голову на голый живот танцовщицы, спал богатый купец, так впечатлившийся обольстительными прелестями девушки, что даже пообещавший поутру выкупить ее у чайханщика Расула. Ритмично подвывала простуженным носом вредная старуха, успевшая под шумок незаметно прикарманить полподноса фиников и здоровенный кусок халвы. В обнимку с сундучком с казной, вполглаза дремал ушлый хозяин, предвкушая немалые суммы за причиненный во время паники ущерб, вписанные в счета постояльцев. Устроившись на горке мягких сафьяновых подушек, сладко почивали Огвур и Лансанариэль, под убаюкивающую бубнежку Али–Бабы, так и промолившегося всю ночь напролет. Спали ишаки у коновязи, кривые столетние платаны во дворе и даже вода в арыке, замедлившая привычно стремительный бег. Забившись под корни старого тутового дерева, лихорадочно вздрагивая и поохивая, успевал отсыпать впрок третий, не пострадавший от масла разбойник, отделавшийся всего лишь изрядно потрепанными нервами да спонтанно развившимся заиканием. И все было бы просто замечательно, если бы с первыми лучами солнца чайхану не потряс новый, еще более отчаянный крик:

– Ограбили! – размеренно, будто упиваясь собственными проникновенными интонациями, громко выводил красивый мужской баритон. – Украли, похитили, сперли, стырили…, – видимо на этот ассортимент эпитетов, характеризующих произошедшее – закончился, и пострадавший умолк. Впрочем, не надолго. Из скрытой занавеской ниши, точно такой же, как и та, в которой благодаря гостеприимству хозяина ночевали дервиш, орк и полуэльф, выбрался дородный купец, облаченный в парчовый халат и съехавшую на затылок чалму. О вопиющем богатстве ограбленного свидетельствовали и многочисленные перстни, густо унизывающие толстые, волосатые пальцы. Глубоко утопающие в пухлых щеках глазки, смотрели на весь мир неискренне и оценивающе, словно через узкие прорези маски из высокомерия и снобизма. Следом за разгневанным купцом, из ниши появился высоченный чернокожий невольник, весь обросший валиками из выпирающих буграми плотных мускулов, изобличающих в нем бойца и силача, одетый в одну только изукрашенную бисером набедренную повязку. Телохранитель невозмутимо взирал на суетящегося и размахивающего руками хозяина, достающего ему всего–то до середины бочкообразной груди, темной как эбеновое дерево.

– Что стряслось, почтенный? – угодливо подкатился к гостям коротышка Расул.

– У меня перстень украли сегодняшней ночью! – брюзгливо провозгласил купец, суя в лицо чайханщика отягощенную украшениями длань. – И между прочим, не где–нибудь, а именно в твоей грязной, полной блох и воров чайхане. Клянусь Аолой, если бы не праздник, то я нашел бы другое место для ночлега, более приличествующее моему высокому статусу.

Расул недоуменно уставился на богатую россыпь всевозможных драгоценных камней, ослепительно сияющих на волосатой кисти:

– Но господин, я итак никогда не видела столько колец сразу, их слишком много. Ты точно уверен, что одно из них пропало?

– Да, уверен! – возмущенно рявкнул купец. – Уж не думаешь ли ты, ничтожество, что я – вру. Я уважаемый коммерсант из города Тира, и зовут меня Хасан. Путем долгих поисков, уплатив огромную сумму золотом, мне наконец–то удалось добыть перстень «Пожиратель пространства» который считается одним из важнейших артефактов эльфийского Храма розы. Хотел перепродать ему вашему хану, скупающему подобные вещи. Но сегодня ночью раритет пропал, неизвестно как… Этот лентяй, – тут Хасан пихнул кулаком безмолвного чернокожего слугу, но тот даже и глазом не повел, – мой телохранитель Кса–Бун родом из Канагера, внезапно уснул, а утром я не обнаружил перстня на своем пальце…