Текст книги "Послание к коринфянам"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Алваро
Васкес не понимал, почему Рауль остается во Флориде. Вернее, отчасти понимал – если там такая семья, то, конечно, лучше с ней не встречаться, лучше дома посидеть. То-то Алваро удивлялся, что школьный цербер все его проблемы просто читает изнутри, а у него, оказывается, то же самое. Только не брат в «Чёрных», а отец. И не в «Черных» – но, судя по всему, не лучше. Но все-таки, пропустить самое интересное?
Не понимал, а когда увидел большую белую рыбу с крыльями, вдруг понял. Это она летать станет? Будет висеть в воздухе с ними внутри? Над водой?
Зайти в салон, лечь, пристегнуться, закрыть глаза – и постараться представить себе, что он сейчас просто в чьем-то очередном кабинете. Только кресла непривычно большие и раскладываются. В кабинетах таких нет, потому что на совещаниях спать не положено даже в "Сфорца С.В.". Никому, кроме хозяина.
А потом начинается гнусный гул и вибрация, а потом его слегка утаскивает назад... чувствуешь себя как планктон в брюхе летучей рыбы.
– Алваро, – спрашивает работодатель, – что это вы зажмурились? Летать боитесь?
– Я не понимаю, как эта туша в воздухе держится...
– Как ваш организм расщепляет углеводы, вы тоже не понимаете, а бананы вам это есть не мешает. Так что плюньте и летите себе.
– А как расщепляет?
– С удовольствием! Откройте учебник и прочитайте. Ну что за безобразная манера спрашивать о том, о чем можно прочесть...
Кресло напоминает больничную кровать-каталку, тоже лежишь, пялишься в потолок и поди пошевелись. Какое тут прочитайте? Тут бы перевернуться как-нибудь. А вокруг все слегка дрожит, пахнет пластиком, движется так, что сразу ясно – не едет, не плывет, а парит в воздухе, и отчего-то кажется, что если спустишь ногу, то вместо пола обнаружишь облака. Хорошо, что самолеты со стеклянным дном делать не додумались. Лодки такие есть.
Отвратительное изобретение. А с земли так красиво – небо синее, самолет серебристый, летит, полоску инверсионного следа оставляет...
Хорошо, что источники углевода... углеводов под рукой, тянуться не надо, а то очень хочется расщеплять. Ничего, сейчас как-нибудь разберемся, как это нужно делать. А остальные по салону ходят. А я один, как идиот, лежу пристегнутый. Это так полагается?
– Нет, так не полагается, – поясняет господин Падилья, врач. – Но сидеть-то вам нельзя и резко менять положение. Встать и ходить, в принципе, можно – но если тряхнет, вы можете пострадать, даже если не упадете.
– Оно еще и трясется?! – Выпустите меня отсюда, я хочу в школу... она на земле стоит прочно.
– Есть такое понятие "турбулентность". Про него тоже можно прочитать, если хотите.
И тут все окружающее, и кресло, и люди, и салон валятся куда-то вниз. Очень быстро, уши закладывает. А желудок за такой скоростью падения не успевает, его два банана тормозят. Да что это за издевательство такое! Странно, на землю не рухнули... или уже в воду?
– Это воздушная яма, – объясняет сквозь дрему доктор – и окончательно засыпает, вот это выдержка у человека...
– Яма?! – Пресвятая Дева Мария, тут еще и ямы, в воздухе?.. – А воздушных карьеров и воздушных кратеров тут нет?
– Капризный вы, Алваро. Я бы на вашем месте радовался, – задумчиво говорит едва видимый из положения лежа тиран и изверг. – Аттракционы вам еще долго не светят, а тут развлечение.
– У меня эти аттракционы... да чем ваши полеты лучше артобстрела, спрашивается? Тем, что за артобстрел компенсацию заплатить могут, если повезет, а за перелет самим деньги выкладывать надо?
– Ну, можете добираться до Лиона пешком и вплавь. Как аргонавты в старину... – задумчиво мурлычет себе под нос Сфорца. – Года через три доберетесь.
– А чем плохо? Идешь себе по дну, приходишь, а они уже там от старости умерли, не дождавшись.
– Возвращаетесь домой, а там давно все конфисковали и переделали... А у нас на месте главного здания Грозный построил... Хм, что бы он мог построить?
– Тюрьму! – отвечает совершенно уже невидимая Джастина.
– Тюрьма у нас уже есть.
– Еще одну. Повышенной неутекаемости. Специально.
– Я уже хочу посмотреть на этого человека... – вздыхает Алваро. – Вообще глупо как-то. Тоже мне, принципы коллективного управления, а столько всего зависит от одного придурка.
– А как надо? – Франческо, наверное, читает новости, потому что смеется над происходящим на мониторе. – Целую толпу Грозных? Вообще за безопасность отвечает комитет, у него есть председатель и функции четко распределены. А мистер Личфилд занимается как раз внешним контролем.
– И к тому же, – отзывается бестелесная Джастина, – мы все его очень не любим и все время преувеличиваем. Грозный бы ни часа не усидел на своем месте, если бы то, что он делает, не устраивало большую часть Совета – да и большую часть всех на свете. Он до поры даже нас устраивал – сквозь зубы – честный же и дело свое более или менее знает, договориться с ним можно было. А что хам невыносимый и параноик – так на такой работе у кого угодно характер испортится.
– Вообще вредно принимать все на веру, не делая поправки на юмор и художественные преувеличения, – добавляет Франческо. – Людей, которых нельзя купить, действительно нельзя, очень мало. Мы с вами к ним не относимся, кстати. Ну а на вере в то, что знаешь, в чем благо народное, ломались слишком многие. И уверенность в собственной порядочности тут, скорее, помеха, а не подспорье.
– Так что ж теперь, никому и ничего не делать?
– Ну почему же ничего. Только полагаться на впечатления не стоит. Кстати о впечатлениях, по статистике самолеты – самый безопасный в мире вид транспорта. Если бы вы ехали на машине, шанс угодить в аварию у нас был бы примерно в 10 раз больше.
– Зато уж если попадешь, так в гроб одни гайки положат, – ворчит Алваро. – Вам хорошо, вы там читаете, а я?
– Молодой человек, то, что у вас под рукой справа – это не единственная неудобная часть этого кресла, а раскладной терминал. Специально для тюленей и Васкесов.
Ну вот... опять поймали на глупости. Стыдно вообще издеваться над человеком, который в этой летучей рыбе-гробу в первый раз оказался. Не то что некоторые, которые туда-сюда раз в месяц. Сейчас все прочитаем. И про углеводы, и про турбулентность, и про неподкупного мистера Личфилда. Причем первые два пункта нужно было еще в средней школе осознать, но там в одно ухо влетело, из другого вылетело. Сдал и забыл: скучно и неинтересно. Что физика, что биология. А тут дразнятся.
И издеваются. Ну невозможно выучить и помнить про весь мир, как он устроен. Про многое, если честно, и не хочется совершенно. Потому что чем больше ты знаешь, тем больше к тебе пристают – систему им наладь, алгоритм разработай, решение найди... правительство смени. Вот, Франческо явно предпочел бы ни в чем не разбираться, кроме своей микробиологии... а поздно. То есть, биохимии, то есть, биотехнологии. Бактерии у него нефть поглощают и что-то полезное выделяют. Или не нефть, а еще какую-то ерунду, и опять-таки что-то полезное. И объясняется это за десять секунд, а стоит – действительно, пол-Флоресты скупить. И если подумать, за эти деньги можно все нефтяные баки на свете вымыть руками, а на оставшееся купить этих самых удобрений...
Хочу в институт. Хочу даже в университет. Толедский. Почему у нас филиал не откроют? О.
– Франческо, а почему у нас до сих пор нормального университета нету?
– Потому что средний преподавательский состав еще сам доучивается и практику проходит.
– А, то есть, будет? Здорово.
– У нас, – говорит Джастина, – еще нормальных школ по пальцам пересчитать. Вы даже не заметили, что ваша гимназия на полгорода одна такого уровня. Сейчас проще способных учиться отправлять в Винланд или в Европу, как вашу подружку.
И откуда они все знают? Хотя понятно, откуда. У них там тома, наверное, обо всех предках до седьмого колена. Надо потом свое досье выклянчить, можно много нового прочесть. Может быть, мой пра-прадедушка тоже был каким-нибудь тираном и извергом. Разорившимся. Нормальный бы в Терранову из Европы не уехал.
Если вспомнить, что по запросу Франческо за десять минут установили то, что Анольери-богомол то ли не нашел, то ли вовсе не искал – и досье есть, и в этом досье все есть. То есть, совсем все. Больше, чем я сам про себя знаю. Даже как-то странно, что мне вообще удалось просочиться. Надо будет потом потихоньку заняться прояснением обстоятельств и деталей... а по результатам я либо локализую дыру в безопасности и потребую премию, либо откопаю что-то поинтереснее премии.
– Между прочим, – говорит зануда-феодал, – если бы вы были менее эгоистичны, вы бы радели за средние профессиональные учебные заведения. Которых действительно нужно очень много. И практически нет.
– А я разве против? Я за. И можно без масла.
– А еще крайне желательно, – стучит по клавишам Франческо, – чтобы все это было самоокупаемым. За счет государственного бюджета Флоресты, который я при жизни надеюсь увидеть в плюсе. Вот как расстреляют нас всех в Лионе – кто вам будет это все открывать?
– Мне? Никто. Потому что я – террорист, представитель сразу двух подпольных организаций и общественно опасная личность. Кто ж мне что откроет?
– Стучите – и откроют вам...
– Бесполезно, – мстительно говорит Алваро. – Вы такого наворотили, что мне никто теперь ни в чем не поверит. Если я признаюсь, что дважды два – четыре, решат, что это интрига и провокация... или тайное сообщение в шестнадцатеричной системе.
– Я, что характерно, ничего не наворачивал, – поднимает голову Франческо. – Только это наш большой секрет, впрочем, можете выдавать его направо и налево. Не поверят, как вы правильно говорите. Но, кстати, можете попробовать за него что-нибудь купить...
– Господин Сфорца, – слышится вежливый до зубной боли голос Максима. – Не забудьте пояснить, что это не совет и не разрешение, а шутка.
– Поясняю. Это шутка. Но вы можете ее повторять.
– Ну вас всех к черту, – тихо бухтит Алваро и утыкается в монитор со страшными углеродными цепочками и гидроксильными группами. Какие милые молекулы. Взаимодействуют, распадаются, образуются, служат источниками энергии, не дразнятся... А до диабета еще нужно дожить. И потом, Франческо как раз научился инсулин из какого-то очередного мусора побочным процессом выделять. На мой век хватит.
Очень громко что-то все сегодня шутят, нервничают. И не полета боятся. А действительно – страшно. Это не тусовка туристов в ресторане, а заседание верховного органа власти всей планеты, почти всей. Уже как подумаешь – нехорошо становится. И вопрос, прямо скажем, не рядовой. Быть или не быть, классика. Нам. Паду ли я чем-то там пронзенный? Откуда это? "Гамлет", наверное, там целая куча трупов и дуэль дурацкая, его и застрелили отравленной пулей, напросился... Но это все-таки не самое страшное – вот как вспомнишь, что на чистом романском и чистом толедском изъясняешься с паузами, никому же не нужен минимум гида-экскурсовода про размеры зданий и историю парков, а на альбийском читаешь в оригинале... так что потом все смеются и просят пересказать сюжет, – вот тут делается совсем тошно. Секретарь. Анекдот.
Никто не поверит. В террориста поверят, в представителя, в черта в ступе, как выражается Максим, надо будет у него спросить, почему в ступе – а в секретаря нет. И правильно. Из меня даже убийца лучший, чем личный помощник.
А убийца из меня сейчас, когда доктор лысину проел, что один раз упадешь – обратно под скальпель, прямо скажем, никакой. Если только в отравители податься. По образу и подобию идеала Франческо.
Говорить без акцента я не умею, одеваться я, как выяснилось, тоже не умею, ничего вообще не умею. Значит, буду работать пугалом и отвлекать внимание. Пусть думают: а что это такое, непонятное, чудное – и про турбулентность не слышало.
– Ich bin der Schwarze Brigaden Komrad... – в нашей лучшей на полгорода гимназии франконский факультатив аж три недели продержался. Потом учитель ушел работать переводчиком.
– Kamerad, – поправляет Джастина, потом хихикает. – Алваро, лучше не пробуйте, нам конфликты с франконскими коллегами не нужны. Тем более, что у них у самих много лет была не лучшая репутация – и как раз в этой области.
– Так это когда было-то?
– Это у вас в Терранове двести-триста лет это "давным-давно, никто не помнит", а в Европе и делами тысячелетней давности друг дружку шпыняют. На Апеннинском полуострове половина заседаний всего переходит в спор, кто у кого шестьсот лет назад овцу украл. Ладно, можете подойти и сказать: Ich bin Dummerling und Vollidiot. – Вместо "х" в "Ich" у него почему-то тот непроизносимый звук, с которого начинается фамилия Максима.
– Спасибо... непременно. Я лучше так что-нибудь переведу.
– Не поверят...
– Когда речь идет о вас, господин Сфорца... – Это еще покойная Габриэла как-то говорила, только не мне, не при мне, и думая, что меня там нет – мол, все коллеги Франческо двадцать лет не в состоянии определиться, идиот он, просто издевается, или сразу и идиот, и издевается. Тоже мне, загадка. Ответ-то не то что дикобразу, детенышу дикобраза очевиден.
– Если вы и на заседании будете так себя вести, вам и говорить ничего подобного не придется. – Ах, ну надо же. – Представителю сразу двух общественных организаций следует быть элегантным и изысканным.
– Представителю этих двух организаций положены канистра яда и распылитель.
– Насчет одной вы сильно заблуждаетесь. Извинитесь перед мистером Флюэлленом, болван.
Перед Эулалио извиняться бесполезно. Он спит. Повесил пиджак на плечики, лег, укрылся пледом и уснул. И будет спать до самого прилета, наверное. Домашнее задание сделано, беспокоиться не о чем. Не спал бы, дал бы совет на предмет выбора яда и конструкции распылителя. Он здесь наверняка по той же причине, что и сам Алваро. Потому что им во Флориде оставаться нельзя, опасно. Или уж если оставаться, то на дне и очень глубоко в тине. Директора школы Совет не испугается, а вот их двоих, скорее всего, очень. В случае Эулалио это даже правильно. Если на заседании что-то пойдет не так, их, останься они во Флоресте, попытаются убить сразу – и могут этим спровоцировать что угодно.
Я агент. Агент разумной части Сообщества... о Господи, то ли срочно прочитать что-нибудь, то ли не надо – я загадочный неразговорчивый агент, намеков не понимаю, сам всех презираю. Я умное слово знаю – аффилиат, но это же, вроде бы не то. Ладно, все равно любую ошибку уже сочтут намеком, провокацией или дезинформацией. И будут убирать, если что. Выдирать, как коренной зуб, с корнями. Без заморозки. Бррр... и не спросишь, за что. Сам согласился. Что я сделал, чтобы быть убитым? Да ничего. Зато сколько уже всего сочинили... я – легенда. Во всех смыслах. Вымышленная личность. Персонаж. А в школе сейчас библиотечный час, между прочим. А у меня реферат не переписан, надо было взять с собой... как прилетели? Как три четверти перелета проспал? Правду индейцы говорят – белые люди из-за большой воды ходят в мире мертвых и повелевают железными вещами. И микроорганизмами.
Тоже железными. Потому что никакой живой микроорганизм такого не перенесет. Сдохнет.
Город... странный. Первый европейский город, который попался в руки живьем, и он странный. Он и должен бы, наверное, быть другим, но этот уж как-то совсем другой. Разве что рыжие черепичные крыши немножко похожи. Но дома здесь красят в светлые, яркие цвета – иногда полосками, вертикально. И по многим просто видно, что они старые. А некоторые совсем старые. Во Флориде таких старых и нет... а вон то серое на холме – это амфитеатр. Ромский. С еще тех времен, когда Лион был столицей Трех Галлий. Еще до того, как рухнула империя, до королевства Арелат и, конечно, до объединения. От больших улиц отходят лабиринты малых, очень узких и кривых, как дома – вернее, как дома в трущобных кварталах. Но здесь не трущобы, здесь все каменное и светлое. И старое. Все, кроме блестящей ленты монорельса и странных стоек внизу. Там, зацепившись рогами за металлическую раму, стоят велосипеды.
– Это городские, – пояснила Джастина. – Полчаса бесплатно, потом какая-то мелочь. Я не знаю сколько – в центре за полчаса можно доехать куда угодно. Старый город маленький.
Она здесь ездит на велосипеде. На городском. А охрана как? Тоже? Вот это зрелище.
Вид сверху проспал, обидно. Лион стоит на реке, соединен мостами, должно быть, красиво – но сейчас ничего не разглядишь, а завтра будет не до того. Хотя с башни Совета должно быть видно все в округе. И башню отовсюду видно – словно из граненого хрусталя... не будем развивать мысль, что именно. Символ плодородия. Раза в четыре повыше нашего флоридского, и побольше в диаметре. Да, оттуда, наверное, Альбу видно...
Кортеж движется довольно неспешно, по всем правилам – спереди и сзади охрана, – а потому можно смотреть по сторонам. Наверное, тут есть и окружная дорога, но через город много интереснее. А потом – не в гостиницу, а в особняк в близком пригороде. У каждого порядочного феодала должны быть замки в Орлеане, Лионе и Роме, пошутил Франческо.
– Да, – кивнул Эулалио. – Это создает ощущение общности пространства. И не только ощущение.
Франческо морщится. Уже и не поиронизируешь. Что ни скажешь, все правда.
– Странно тихо, – говорит Алваро. – Я думал, что будет большой шум, а тут как будто ничего не происходит.
– Не стреляют, да? – Работодатель поворачивается со своего места. – Витрины не бьют... Никакого интереса к политической жизни. На самом деле тут очень шумно. Я же специально попросил проехать через город, посмотреть обстановку. Для вечера буднего дня тут просто... народные волнения какие-то.
– Да-а-а? – Это вот эти три десятка прохожих на пять километров, и даже ни одной группы больше пяти человек?..
– Тут вечером все обычно вымирает просто к этому времени. А в Старом Городе местные жители сидят по кафе и ресторанчикам – по улицам только туристы шастают, торопятся побольше осмотреть.
– А мне можно будет? – Меня в школе засмеют, если я признаюсь, что Лион видел только через стекло. Стекло, кстати, пуленепробиваемое. Вот вам и тихий город с велосипедами. Сфорца на этом шестиместном бронечудовище даже по Флориде не ездил. Учитывая его обычное отношение к безопасности, кажется, надо начинать бояться до судорог.
– Завтра узнаем, – Франческо отворачивается к окну, а кортеж вырывается на шоссе, прямо в закатное солнце.
Очень сухая страна. У деревьев маленькие листья, трава, даже весенняя – смешно, у нас скоро зима, а тут у них весна в разгаре, – тонкая, узкая, как спицы. На горизонте – не привычное темно-зеленое, а светлое полупрозрачное кружево, парк или рощица, и под тонким слоем земли, наверное, камень. Тот, из которого дома. Сухой, легкий, светлый. Люди такие же – высокие, легкие... и наглые. Все уверены, что машины должны их пропускать, когда они дорогу переходят или на велосипеде еле-еле тащатся.
– Должны, – кивает работодатель. – По правилам дорожного движения, в городской черте. Всюду, кроме специально обозначенных трасс. Здесь автомобили вообще не поощряются. Нежеланные гости.
– Понятно, – говорит Алваро. – На танке надо приезжать. И погулять можно, и в правилах ничего не сказано.
– Вы, молодой человек, недооцениваете высокую юридическую культуру Старого света. На танке нельзя. Он нарушает закон о минимальном уровне шума. Штрафы чудовищные.
– А покушение на меня тоже превысит минимальный уровень шума?
– Ну, это смотря что будут использовать, да? Если яд или лезвие, то не превысит, если пистолет с глушителем – тоже. А если бомбу, то это и шум, и мусор в общественном месте. – Вот если Франческо и коллегам на шуточные вопросы так же отвечает, то понятно, откуда такая репутация. Серьезное рассуждение, будто нотариус какой справку дает, а чтобы понять, что он шутит, надо с ним близко познакомиться.
– Тогда можно все-таки город посмотреть? Я орать буду в случае чего.
Франческо молча скрежещет когтями по приборной панели перед собой. Ладно, понятно, можно было машину и не царапать. Обидно будет, если не удастся погулять по этому странному месту, и нормально, а не со взводом охраны со всех сторон.
– В следующий раз, – улыбается Эулалио. И непонятно, что он имеет в виду. Следующий вечер, следующий приезд или следующий переворот. Третье, кажется, вероятнее первого.
Скорпион
Врожденная потребность в том, чтобы окружающая среда пребывала в гармонии – причем предметами обстановки служат не мебель, не драпировки, не вазы и безделушки, а живые разумные существа – не самое удобное качество. Что и демонстрирует сейчас Максим, оказавшийся в незнакомом помещении, в защитных системах которого он имеет все основания сомневаться... но дело даже не в безопасности. В том, что трансконтинентальный перелет способен слегка выбить из равновесия кого угодно, а уж юношу-новичка, творческую личность со сложноорганизованной психикой и другую, менее творческую, зато не менее лабильную... плюс доктор, плюс охрана, плюс обслуга, хоть и предупрежденная заранее, но несколько удивленная. Мобайл. И заместитель по внешней безопасности, пытающийся этот мобайл уравновесить так, чтобы всем было комфортно.
Это не волк, коза и капуста, это просеянный через сито и пытающийся восстановиться в прежнем виде муравейник. А через два часа в этот муравейник прибудут посетители. Полтора десятка очень высокопоставленных, не вполне дружественных и крайне озабоченных посетителей. Представители корпораций. Вернее, представители представителей. Соберись здесь все – и комитет безопасности точно уронит на нас бомбу с перепугу.
– Гостей будете принимать вы, – бросил феодал, мигрируя с подоконника на спинку дивана в холле. – Ответите им... ну так, чтоб не обиделись и завтра все было нормально. Так. Где мой справочник? Алваро?
– Я-то откуда знаю! – взрывается молодой человек. – Какой хоть?
Его уже не видят.
– Прибор? Девять! Что девять?! А что прибор?.. – сам себе рассказывает Алваро. Шутку ему на прощание поведал первый пилот самолета – и выдал за реальный разговор в кабине. К чести слушателя, Васкес догадался, что его разыгрывают и роскошно испугался напоказ – чем и покорил капитана, и получил приглашение на обратном пути зайти в кабину. Вот так бы и завтра...
– Вы – личный помощник, – пробегает мимо госпожа Сфорца, – так что вы по должности обязаны знать, о чем думает личность, которой вы помогаете – и где лежит нужное. Учитесь! Кстати, кто видел мою коробку с бисером – я ее только что куда-то положила...
– У меня больничный, – заявляет уже в спину помощник. – А если с голубым бисером, то ваш супруг утащил на подоконник и что-то там моделировал.
– Я его убью, – говорит госпожа Сфорца. – Но не сейчас. Сейчас он не заметит. Мистер Флюэллен, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Скажите, пожалуйста, а что вы собираетесь делать с бисером?
– Плести. Очень нервы успокаивает, – ответствует дама.
– Замечательно. Скажите, а вы не могли бы делать это здесь, на видном месте? Единственное условие – не загораживать проектор.
– Могу, а зачем?
– Для драматического эффекта. Мы не можем показать коллегам господина Сфорца армию. И мы не можем пока разглашать наши планы. Значит, нам нужно поражать воображение.
– Ну, делать это, стоя на голове и исполняя арии, я не обещаю. Но могу сидеть на столе с ногами и делать вид, что вдруг заболела аутизмом. Сгодится?
– Безусловно. Я вам очень признателен.
– Вы самый нетривиально мыслящий из известных мне людей, – пожимает плечами Джастина. – Даже от Франческо и Антонио – это да Монтефельтро – таких предложений не услышишь.
Странно. Синьор да Монтефельтро очень заботится о своей славе экстравагантного человека. В первом же разговоре он крайне строго спросил: "Это вы стреляли в мою жену?" – и едва дождавшись кивка, еще строже распорядился: "Никогда больше так не делайте. На нее совершенно нельзя полагаться. Ее вечно нет на месте и с ней всегда что-то происходит."
– Они не так часто вынуждены варить суп из топора... я надеюсь, вы меня простите за сравнение.
– Не из топора, а из... серпа, пожалуй, – самоидентифицировавшаяся в виде крестьянского инвентаря дама обнаруживает, что кто-то уронил очередную коробку. Последующий монолог не вызывает уверенности в том, что плетение из бисера так уж успокаивает нервы; по крайней мере инструментарий теперь без пылесоса не соберешь.
Рабочая обстановка. Вполне сгодится для приема гостей.
Гости прибывают с легким опережением – невежливо опаздывать на собственные возможные похороны. Картина, которую они застают в верхнем зале, достойна кисти кого-нибудь из фризских сюрреалистов. На s-образном диване, изогнувшись вдоль спинки, лежит очень симпатичный загорелый молодой человек с компьютером. Внутри него, как очень большой ленивец внутри средних размеров удава, размещается господин Сфорца – и самозабвенно работает. Наблюдатель Совета при корпорации располагается на краешке конференционного стола и болтает ногами. На коленях у нее лежит нечто, напоминающее сине-зеленого морского ежа. Еж лихорадочно увеличивается в размерах.
Супруги – о чем гостям еще неизвестно, – приветствуют гостей симметричными очень отвлеченными кивками и улыбками в неизвестную точку пространства. Франческо еще и делает заковыристый жест левой рукой, переводимый как "вот мой человек, ваш коллега и одного с вами положения, так что извольте все вопросы адресовать туда". Правой рукой господин владелец корпорации то двигает манипулятор типа мышь, то чешет за ухом молодого человека. Гости внемлют. Гости без возражений располагаются за столом, берут предложенные бокалы вина, впадают в транс, извлекают из портфелей и сумок средства обработки информации... и стихают. Начинать не хочется никому.
– Как жаль, что я не стал надевать белый костюм, – говорит в наушнике Максим.
Как хорошо, что я не госпожа Сфорца. Она смеется заразительно, но уж слишком увлеченно.
– Господа, все вы получили наши выкладки и те материалы, с которыми мы работали, и имели возможность сделать свои выводы.
Кивают. Удивительно, но никто ни в частных, ни в государственных службах не додумался осуществить такую простую операцию – прогнать через анализатор прессу за несколько лет. У нас тоже не додумались. У нас были уверены, что Мировой Совет очень скоро вцепится в горло корпорациям, но не добрались до причины. Я бы тоже не добрался, если бы не джунгли и не мальчишки в джунглях, и не возможность следить, как год за годом меняется понятийный набор. За часть этого процесса так или иначе несла ответственность "Сфорца С.В.", но существовал как минимум еще один фактор, я принялся его искать, наобум, по площадям. И нашел.
У меня мощности появились только два с небольшим месяца назад, а у них? Кто-то ограничивается многофакторным анализом по совсем другим ключевым словам. Другие и вовсе доверяют не статистике, а связям и знакомствам, прокладывают курс по частным сообщениям из кабинетов Совета, берут направление с подслушанного, записанного и купленного. Поскольку циркуляция информации, хоть и ограничена, но существует, все это образует неплохой уровень "бытия в курсе дел". Именно неплохой. Не более. А ведь дело не в мощностях, не в затратах – в подходе, в консервативности, в недоверии технике или излишней увлеченности ею. Переходный период. Во всем. Даже в отношении к инструментарию.
Те, кто способен самостоятельно обработать полуфабрикат данных – выборку, годную и для доводки на обычных мейнфреймах, – уже это сделали. Остальные нашли консультантов, и, наверное, озаботятся расширением внутренних возможностей. Одной из корпораций, чей представитель сидит напротив, повезло. В ближайшее время машины его производства будут пользоваться успехом.
Впору брать с них долю в продажах за рекламу.
– Таким образом, речь идет не столько о нарушении административного равновесия, кризисе доверия и дележе власти, сколько о реализации весьма амбициозной политической и экономической программы.
– Программы переворота, – нефтеперерабатывающая ТНК, союзники.
– Которую вы, как я понимаю, собираетесь поддержать, – автомобилестроение, основные оппоненты, чудом вывернувшиеся из скандала с консерваторами. Чудом и некоторым количеством не вполне легальных маневров господина да Монтефельтро, за что спасенные, разумеется, не испытывают ни малейшей благодарности – чудо обошлось весьма недешево. Впрочем, в бесплатные чудеса никто из гостей привычно не верит.
– Которую "Сфорца С.В." собирается, да, можно сказать, и поддержать. В самом широком смысле слова. Хотя это весьма неточный глагол.
Но "Хайдроджен моторс" вцепляются, конечно же, не в глагол, а в местоимение.
– Вы хотите сказать, что вы – это не "Сфорца С.В."?
– Я состою в несколько иной организации. Могу уточнить. В той организации, что первой обратила внимание на проблему.
Ну вот. И никакого белого костюма не нужно. И явление ревнивого мужа с того света – тоже перебор. Восемь слов – а действуют как взгляд Медузы. Можно упаковывать гостей в стружку и развозить по музеям.
Пятнадцать пар глаз сверлят левый висок господина Сфорца, а господин Сфорца продолжает строить на мониторе сложную конструкцию, уже левой рукой и при помощи клавиш, поскольку на правой, лишив возможности пользоваться манипулятором типа мышь, задремало мурлычущее сквозь сон существо. Пророк Магомет в такой ситуации якобы пожертвовал халатом, но хозяину пока что не нужно никуда идти. И вряд ли он пожертвует рукой.
Продолжайте, продолжайте, изображает он подбородком и левым ухом. Я вас даже отчасти слушаю.
А Джастина Фиц-Джеральд, наблюдатель Мирового Совета Управления при "Сфорца С.В.", ничего не изображает. Она плетет морского ежа и болтает ногой.
Приходится разговаривать с чем есть.
Гостям, за исключением нефтепереработчика, слегка этак не по себе. Они не понимают, куда угодили и как их угораздило. Не понимают, почему с ними обращаются подобным образом. И почему их принимает новый союзник господина Сфорца в то время, как сам господин Сфорца не снисходит даже до обмена любезностями и декларациями о намерениях. Серьезное нарушение делового протокола. Настолько серьезное, что его автоматически истрактуют как крайне сложный маневр.
Интересна степень осознанности этого маневра. Идеи к владельцу корпорации, конечно, приходят, не записываясь на прием заранее, но на этот раз вдохновение похоже на весьма эффективный – и эффектный – предлог улизнуть от неприятного занятия.
– Следует ли считать, что кампанией будет руководить... – господин электронная оптика прикидывает, кто перед ним, – орден?
– Сообщество. Нет, следует считать, что кампанией руководит господин Сфорца. Пользуясь всеми ресурсами в его распоряжении.
