Текст книги "Послание к коринфянам"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Вид... ох. Или "ядрена кочерга", как выражается родня. Что-то такое, в общем. Метафорическое. Господин Сфорца, вероятно, часа два провел в морозильной камере. И все было бы нехорошо, но понятно, печально, но естественно, если бы такой была реакция на потерю. Так нет же. Все вчерашнее как кололось внутри, нераспутанным куском колючей проволоки, так и осталось. И смертная ледяная обида на все живое добавилась.
Катастрофа.
Кто ж это его так? "Обычные подозреваемые" понемногу втягиваются в кабинет... Госпожа Фиц-Джеральд, раз. Господин де Сандовал, два. Мистер Флюэллен... три – и если бы это была кардиограмма, красовался бы на ней зубец. И Васкес – четыре. Но этот-то как успел, он же при мне был?
В таком состоянии нельзя, нет смысла работать. Нам сейчас решать очень сложные задачи и распутывать чьи-то хитроумные выверты. А главный наш, извольте видеть, пребывает в... Пребывает. Точка. И ведь никто никуда не денется, и без него вода должным образом освятится. Мы бы могли уже работать на пару с мистером Флюэлленом. Зачем тут это явление свежеподнятого трупа?
– Посторонних лиц я прошу покинуть помещение, – выдает явление вместо "доброе утро".
Так. А теперь я, кажется, знаю, кого и за что следует благодарить. Это мы пытаемся если не вытолкнуть близких людей с передовой, то хотя бы установить дистанцию. Безнадежно. Не поможет. Никогда не помогало. А уж в этой компании...
Начальник аналитического отдела встает, аккуратно задвигает стул на место, кивает остальным и движется к выходу.
Очень хочется присоединиться к демаршу, но еще больше хочется досмотреть, чем кончится спектакль. Жаль, жаль, что у господина скорпиона нет глаз на спине – взгляд, которым его провожают, многое ему объяснил бы. В том числе насчет стратегии и тактики приватных бесед с феодалами.
Дама изумленно хлопает глазами, потом упирает кулак в талию. Даме крайне пошло бы коромысло в руках – хорошее женское оружие, удобное для воспитания женихов. Дома до сих пор так воду носят, да и распоясавшихся кавалеров остужают. Второй теоретически посторонний по привычке протыкает рогом на лбу воздух перед собой. Смотрит, как будто глазам своим не верит. Думает, что тут делать – дверью хлопать, шутить или еще что-нибудь? И никак не может придумать.
И только флорестийский морской поросенок точно знает, что. Демонстративно сворачивается на диване, утыкает нос в сгиб локтя и с выразительным вздохом закрывает глаза. Дескать, когда закончите дурью маяться – разбудите, а то у меня ослабленный организм, мне режим нужно соблюдать. Ночь на дворе, вообще-то.
– Вы, – растерянно говорит Сфорца, – подозреваемые по делу...
– Вы тоже, господин директор. – А это уже моя ария. – А я – главный подозреваемый. И, представьте себе, я начал готовить это преступление еще в университете.
– Подробнее, – навостряет уши начальство. – Чистосердечное признание...
Мы уже шутим. Вяло, на автомате, но все-таки.
– Не могу, господин Сфорца, все подробности знал покинувший это помещение по вашему рас...
– Максим, перестаньте валять дурака. Догоните это... эту... этого, – жест, изображающий нечто кусачее и ползающее, – и объясните ему...
Что вы хотели выставить из помещения вовсе не нас, людей, способных более или менее постоять за себя – а троих других. Это не нужно объяснять. Он понял.
– Пять минут.
Господина кусачего-ползающего вряд ли придется догонять долго.
Не далее приемной, где наше вредное ископаемое премило спорит с ночным дежурным секретариата о том, сколько существует способов сложить какой-то пасьянс. Ходячая энциклопедия. И объяснить ему... и что я ему могу объяснить, и почему у него должно находиться место для чужих высоких чувств, когда у него слишком много своих? Стоять рядом трудно. Что тут скажешь – если бы мне по раскладу пришлось сдать тех, кто остался там, в кабинете, то к людям, по милости которых я все еще вынужден дышать, я бы относился без симпатии. А у нашего аналитика ситуация еще почище. Странный человек Сфорца – то ли не видит, но как тут можно не видеть, то ли нарочно издевается, но если нарочно, так на что тогда обижается...
Объяснять ничего не нужно.
– Уже прошло? – спрашивает. – Быстро. Можем идти?
– Как вы добились... этого эффекта?
Бывший провинциал Флоресты останавливается под дверью кабинета.
– Сначала положил под стеной, потом не стал утешать. Не уверен, что это было правильным решением.
– Не знаю, – говорит Максим. Он и вправду не знает. Дурацкий вялотекущий конфликт, тлеющий третий месяц. Одному от другого что-то нужно, но он, кажется, сам не понимает, что и зачем... другой, похоже, вообще не в состоянии этот запрос увидеть. Средь бела дня с огнем и лупой. Невзирая на пламенеющий 72 кегль прямо по лбу Сфорца. – Смотря чего вы хотите.
– Нормальной работы. У нас и так было мало времени, куда меньше, чем я думал – а сейчас все пойдет еще быстрее.
– Нормальной? Не здесь.
– Вы имеете в виду сей дольний мир или "Сфорца C.B."?
– Корпорацию. О мире я говорить не рискну... – Сейчас совершенно неподходящее время и место для дискуссий. И одновременно – совершенно уникальная возможность. Три с половиной минуты из пяти у меня еще есть. И лучше сделать и жалеть... – Вы не могли бы быть менее вежливы? Или для вас это слишком затруднительно?
– Я могу попробовать. Спасибо за совет. – На вторую часть вопроса он не отвечает. Да, мог бы и сам догадаться.
Тем временем за дверью произошли радикальные преобразования. Не то чтобы господин директор совсем оттаял, но изображать, что все подозреваемые ему – чужие, безразличные люди, уже перестал. Некоторые процессы в его голове происходят со скоростью воздушного потока в тайфуне. Подозреваемые так быстро менять курс не умеют, поэтому пребывают в обиженном огорчении. Особенно господин де Сандовал. Если и ему, среди прочих, предлагали убраться из Флоресты, удивительно, что полет шмеля в исполнении Сфорца закончился стеной аналитического отдела, а не раньше. У Рауля здесь школа и предлагать ему бросить учеников...
И наконец-то начинается работа.
– ... и господин Щербина был практически идеальным кандидатом в козлы отпущения. Однако план очень быстро пришел в негодность. Началась война и господин Щербина сделал сказочную карьеру. Что в нашем случае означало две вещи. Во-первых, с момента назначения господин Щербина живет в луче прожектора, а все его настоящие и прошлые контакты просвечены до земли и ниже. Соответственно, его очень трудно убедительно подставить, его перемещения обычно известны поминутно. А во-вторых, кто станет использовать агента, внедрившегося на такой уровень, для банального убийства? Это курам на смех.
– Я хочу его голову, – негромко говорит начальство. Не шутит. Ну что ж...
– С туловищем или отдельно? – уточняет Максим.
– Отдельно.
Будет выполнено в точности. Господин Сфорца делает характерную для непрофессионалов ошибку, требуя подобный трофей, но ошибка эта и простительна, и вполне исправима. Он получит искомое и впредь не будет испытывать подобных желаний.
– Соответственно, нужен был другой объект разработки – и его не пришлось долго искать. Алваро Васкес – психологически и эмоционально неустойчив, способен обмануть полиграф, вытеснить любое воспоминание... управляем. Этот вариант даже предпочтительнее, поскольку Васкеса не придется убирать. После предыдущего инцидента он может сколько угодно утверждать, что невиновен, ему никто не поверит, кроме детектора лжи. А с моим арестом у Васкеса появляется мотив...
Психологически неустойчивый управляемый объект старается не надуваться и не обижаться, а иметь вид умный, взрослый и независимый. При этом разнообразное "я?!" "да я!.." и "поймаю гадов – убью" пляшет на кончике языка. Впрочем, для уроженца Флоресты он еще весьма выдержанный молодой человек.
Дома он показался бы безумным... стоп, где показался бы? Нет. Там уже не дом. Место, где живет семья, но в отпуск я туда поеду уже в гости. Обидно, не поймал момент перехода грани. Нужно быть внимательнее. В этом – тоже, не только в работе.
– Я, – наконец изрекает юноша, – эту книгу тоже читал. Про разведчицу аурелианского канцлера в плену у альбийских, простите, мисс Джастина, злобных контрразведчиков.
Аудитория разом замолкает и некоторое время беспомощно созерцает довольное собой эмоционально неустойчивое дитя.
Максим пытается отгадать ребус. Аурелианский канцлер, разведчица, Альба... эврика. Роман "Мушкетеры королевы" в интерпретации Алваро.
Мисс Джастина сводит брови к переносице – а потом начинает хохотать, помогая себе руками. Иначе это действо не опишешь.
Начальник аналитического отдела кивает ей:
– И увидев эту горестную картину, король Трои превратился в большую деревянную лошадь. Вы тоже после университета проходили педагогическую практику в школе?
– Господь миловал, – сквозь смех отмахивается Джастина. – Я бы не пережила. Скажите, вы нашему юноше псалмы пели?
Точно. Душераздирающее приключенческое повествование о том, как королева Хуана расстраивала планы собственного канцлера, умнейшего человека, при помощи четырех благородных придурков, то есть, доблестных дворян-мушкетеров. Правда, альбийскому адмиралу, королевскому фавориту, это не помогло – зарезали-с.
– Еретические? Вильгельмианские? Нет, моя готовность пожертвовать собой никогда не заходила так далеко. Тексты же чудовищные. Я всегда считал графиню Винтер совершенно героической женщиной. – По крайней мере профессионалкой героиня романа была – ибо, оказавшись в плену, задание сумела выполнить. При помощи такого же малолетнего террориста, как Васкес, правда, вооруженного кинжалом, а не бритвой.
– Вы напрасно отказываетесь от пения псалмов, – качает головой Рауль. – Этот примененный госпожой Винтер прием не преследуется современным законодательством. В отличие от того, которым она добилась успеха.
Грубо. Грубо, мимо, неуклюже – но отметим достижение. Де Сандовал пытается перешучиваться со страшным врагом. А неуклюже не от желания укусить, а с непривычки.
– А как же статья о доведении до самоубийства? – несостоявшийся "королевский фаворит Оуэн Тюдор" явным образом смеется. Чудо номер два.
Никогда не пойму, этот мальчик просто везучая бестолочь, случайно угадывающая момент, или своего рода гений организации перерывов и контрапунктов.
– Ну для этого вовсе не обязательно петь... кстати, а вы умеете петь?
– Ну конечно же, – улыбается "разведчица аурелианского канцлера", – Во всяком случае, мне так кажется, окружающие не всегда со мной согласны. Кстати, наш юный "совращенный вильгельмианин" совершенно точно определил направление удара.
Господин Сфорца уныло вздыхает:
– Вроде бы я слежу за модой. И не припоминаю, чтобы охоту на меня в этом сезоне называли популярной забавой, да? Или я ошибаюсь? Нет, я могу понять этого юного партизана. Но Совет?..
– Совет мог считать, что ваша смерть дезорганизует ваших вассалов и союзников, спровоцирует подковерную борьбу за лидерство в Паневропейском сегменте, напугает слабых, радикализует противников Совета... и вообще сделает ситуацию более предсказуемой. Кроме того, ваш светлый образ можно использовать – в отличие от вас самого.
– С такими союзниками враги уже кажутся друзьями.
– Я полагаю, изначально вашу смерть готовили именно "враги". А вот потом этим планом пожелали воспользоваться те, кто хотел торпедировать... готовящуюся социальную революцию. А госпожа Росси оказалась на линии удара относительно случайно. Это классическая ошибка при подготовке долгосрочных операций. Людей, внедренных под ликвидацию важной фигуры, нельзя использовать для сбора информации. Дежурный почему-то решил – или понял – что будет раскрыт в ближайшее время. А вас, господин Сфорца, не было в здании. Скорее всего, госпожа Росси что-то заметила. Но она в любом случае должна была быть одной из резервных мишеней – в противном случае убийца не воспользовался бы пистолетом господина Щербины.
– А я знаю, – говорит Васкес, – где он пистолет подменил.
Аудитория вдохновенно внемлет. То ли истины ожидает, то ли нового анекдота.
– Во всем здании есть только одно помещение, где нет камер и есть сейф. Кстати, сейф... я его за три минуты открою. Ну, Максим? Вы там каждый день бываете. – "И я тоже", глотает слишком явную подсказку Алваро. Это место связано у него с неприятными физическими ощущениями... впрочем, пока таких мест вокруг много.
– Кстати, – замечает начальник аналитического отдела, – вскрывать сейфы я нашего героя не учил. Это – благотворное влияние улицы.
– Раздевалка бассейна? – Ну разумеется. Просто, проще пареной репы. И я уже про нее вспоминал...
– Значит, это могло произойти в любое время в последние полгода.
– Так, – подводит итог феодал. – Мы знаем, кто. Мы знаем основные "почему" и "кому выгодно". Но. Полиция должна получить другую версию, не имеющую отношения к Совету. Полиция слишком уж прозрачна. Так что – конкуренты, политические противники, бригады... Максим, сочините что-нибудь убедительное и предельно близкое к истине. И возьмите пиарщиков, состряпайте кампанию – мол, я такое чудовище, без родной тетки остался – и едва заметил. Веселился в ресторане, ну, любую глупость пожелтее. А то у меня еще сестра есть и четыре племянника. Да, и то дело приплетите. Устроил приманку из беременной женщины...
– Бригады, скорее, – кивает Максим. – Благо и мотив есть. База, которую мы разнесли три месяца назад. Месть.
Формально занималась разгромом базы как раз госпожа Росси. Это входило в ее круг обязанностей. За Эскалеру и его людей и правда обязательно попытались бы отомстить, со временем. Просто потому, что попытка – даже неудачная – была бы заявкой на место покойного. Хм. А неплохо бы подсказать одной из группировок идею взять убийство на себя, сейчас, пока пресса еще не в курсе. Тут есть несколько перспективных вариантов. Или даже сделать заявление... и создать под него группировку, свою. Нужно поговорить с мистером отныне Флюэлленом, он-то их всех знает изнутри.
А кампанию в прессе мы сделаем. При помощи пистолетов воюют только те, кто еще не понял, что воевать надо при помощи информации. Самое надежное, безотказное и действенное оружие в умелых руках. Наверное, дело в том, что давить на спусковые крючки много легче, чем на клавиши – требует меньшего применения интеллекта. Одни рефлексы, тут и бригады справятся. А вот превратить нашего "Оуэна Тюдора" в чудовище, настоящее, бездушное и бесчеловечное, плюющее на все живое, начиная с родни, каким исторический Тюдор, кстати говоря, и был... это гораздо интереснее. Благо, и подопытный морской свинтус есть. Если он вспомнит, конечно, что думал год назад.
Алваро
– Страдаете? – спрашивает Рауль.
– Страдает, – удовлетворенно тянет гласную палач по восстановительной терапии. Алваро отвечать не может, поскольку всецело занят именно тем, что сказано. Его пытают. Сбылась мечта идиота: Хуан Алваро Васкес – пленник корпорации "Сфорца С.В." и претерпевает страдания, не разжимая зубов, потому как пасть вообще-то свело начисто. И еще не меньше года претерпевать, спасибо, что от корсета избавили раньше, чем обещали.
– Страдайте, страдайте, нарушитель режима. Мне из-за вас голову оторвали...
– Не голова и была, – ну вот, тренажер можно отпустить и рот открыть. Сеньора инструктор не выносит выражений, которые сами просятся на язык после пятого упражнения, так что в процессе занятий приходится молчать. – Я в двенадцать лег! – С работающим Максимом спорить невозможно. Он не приказывает. Он просто зомбирует и управляет, не отрываясь от монитора. Да и вообще там было скучно. Оказалось, что только в детективах эксперты все объясняют, а на самом деле – ничего не поймешь. Одна химия. Хромогенный и хемилюминесцентный субстраты...
– И в четыре подскочили, будто вас кто-то звал. Этому кошмару, – жалуется Рауль суровой сеньоре, – положено спать восемь часов. А он ночами скачет.
– Я днем посплю. Я ни одного занятия не пропустил. Ну скажите, что не пропустил! – Замучили. Таблетки, уколы, тренажерный зал, бассейн, массаж, ничего тяжелее кружки – или штанги – в руки не бери, и где еще видели второго такого дурака, который все делает строго по расписанию, хотя, может быть, его ждут в совсем другом месте. И никто не будет соотносить график с расписанием процедур секретаря-стажера.
– Не пропустил, – отвечает инструктор. – Но, сеньор де Сандовал, этот пациент исключительно скверно выражается.
– Я бы на его месте еще и не так выражался... Главное – чтобы экспрессивно и точно.
– Угадайте, у кого я научился, – почти не врет Алваро.
– Это настоящее безобразие! – восклицает сушеная толедская сеньора, словно слезшая со страниц исторического романа. – Он даже богохульствует.
– Хотите, я буду петь псалмы?
– Он может, – обещает Рауль. – Но я не советую. Лучше уж пусть богохульствует... Отплаваете свое – приходите по известному адресу. – Это уже не сеньоре, а богохульнику. Сегодня везет.
Вода в бассейне была не такой соленой, как в океане – фильтровали и чистили. Какое-то время Васкес считал очки вывертом для неженок, теперь привык, так было удобнее. Иногда ему становилось жутко от мысли, к скольким удобным вещам он успел привыкнуть – и как быстро. Физиотерапевт к числу оных не относилась. Потому что плавать медленно, тратя на каждое движение "положенную единицу времени" – пытка похуже тренажеров. И больно, и закончить нельзя, и еще же совещание... а он тут вдох-через-нос-выдох-через-рот, как будто он без этой мантры утонет, как та акула.
Все равно слушался: когда речь зашла о выписке, Франческо поглядел взглядом суруруку и сказал, что одна жалоба медперсонала – и марш назад в больницу, а потом в санаторий, на положенное время. То есть, на полгода точно. И было совершенно ясно, что сказано всерьез, никаким нытьем потом не выклянчишь помилования. Поэтому жалоб не было.
Наказание заканчивается. Душевая, раздевалка... пресловутый сейф. Ровесник здания. На слух понятно, где там правильные цифры шифра. Можно открыть, ради любопытства, посмотреть, что сейчас внутри – но неохота тратить время. Куда больше хочется побыстрее добраться по известному адресу.
– Коктейль! – напоминает вслед сеньора палач. Алваро хватает пластиковый стакан, глотает на ходу пенную дрянь. Ну почему, почему в любой качалке тот же протеиновый коктейль снабжен ароматизатором и подсластителем, а тут – будто жеваную бумагу в миксер закинули?..
Зачем им такая мерзость? Чтобы сотрудники употребляли через "не могу" и ко вкусу не привыкали? Ну не в этом же заведении... тут каждый второй – гурман, а каждый оставшийся второй вкуса не чувствует и вообще предпочел бы питаться посредством капельницы. А еще есть го... Джастина – которая то и другое попеременно.
А в известном месте Джастины как раз нет, зато все остальные есть – да богомол-Анольери, вернулся, значит... и лица у всех – как вчера, только хуже.
Просачиваемся, укладываемся, включаем ноут. Всем вокруг не до Алваро, поскольку они созерцают стены. На стенах – информация с проекторов. Четыре экрана сразу. Информация постоянно меняется. Факсы, электронная почта, новостные сайты. А по полу, между стульями и креслами, змеится полоска бумаги, длиннющая, многометровая. Телетайпная лента. Команда вкушает новости, и эта еда никому не нравится.
На континенте, то есть, в Европе творится что-то странное – и, кажется, уже прочие подтягиваются. 28 арестов, шестеро убитых, еще пять самоубийств и три автомобильных катастрофы, которые непонятно куда относить – ко второй категории или к третьей. Члены Совета, сотрудники штата членов Совета, чиновники... Убитые и раненые полицейские. У нас опять война? А кто с кем? И почему мы ничего не знаем?
Первую войну Алваро пропустил, пребывая под наркозом. Теперь ему очень интересно – но никто ничего не объясняет, все впились в экраны и того гляди сами конвертируются в потоки информации. Юноша читает куски ленты, потом догадывается включить почтовый клиент – и видит там около 5 тысяч сообщений. Кто-то добрый наладил ему пересылку. Но это же невозможно осилить за несколько минут, а новое валится и валится... Так. Кажется, это одна половина Совета бегает за другой половиной Совета. С оружием и недобрым словом. А другая половина отстреливается и атакует. И тоже ругается в прессе. Алваро хихикает. Мы-то здесь привычные, у нас такое уже сто с лишним лет, за вычетом последних семи, по Флориде, да и вообще по стране, бегало чуть не два раза в год – а вот в каком обалдении сейчас пребывают мирные европейцы...
Нет... не половина за половиной, а две трети или даже три четверти за четвертью. Или даже меньше... если прикинуть, что большая часть тех, кого пока отстрелили или арестовали – это сотрудники разнообразных аппаратов. И еще... коррупция, непрозрачные счета... это они за банковские системы взялись почему-то? Что происходит?
Ой, а вот это уже не смешно. Аресты в верхушке Сил Самообороны. А также самоубийства и убийства при сопротивлении аресту. Совет, банки, армия... у нас бы это назвали путчем. Очередным. Интересно, как это должно называться в Европе? И не только в Европе, вот и Паназиатский союз покатился, и Паниндийский туда же. Один Винланд безмолвствует. Хорошо им там. Тихо. Там всегда тихо.
У кого бы спросить-то? Судя по обалдению на лицах, это не мы, это не наши. А судя по тому, что в обалдении нет испуга, даже у Рауля – это нас прямо не касается. Только косвенно. Странно. Всепланетный бардак – и без Франческо. Как это он позволил?..
– Хотел бы я знать, – говорит Анольери... – почему нас не затронуло вообще. Почему они случаем не воспользовались? Дымовая завеса – вот она.
– Потому что мы сидим в глазу у этого циклона, – отвечает Максим. – Судя по всему, это сейчас лоялисты выбивают противников... того самого проекта. А выбивают сегодня, а не неделю назад и не завтра, потому что эти противники демаскировали себя вчера... вечером. Здесь. А поскольку вчера напали на нас, то сегодня нас нельзя трогать. Вернее, невозможно тронуть, не вызвав подозрений у своих же.
– А кто же им сообщил? – складывается в совсем уж богомолью позу Анольери. – У меня все заперты. Эксперты еще тут, чтоб Аболс сдал – я не верю. Очень интересно выходит.
– Я не сообщал, – улыбается Эулалио. – И по электронным каналам из здания ничего не уходило. Из полиции могло. Но меня смущает скорость реакции.
– Первый сигнал прошел через час после окончания нашего утреннего собрания, в 7, если по времени Флориды, – говорит Максим. – Или в 10 утра по Лиону.
– Господа, – прокашливается Анольери. – Мне крайне неловко об этом говорить, особенно в этом обществе, но я не хотел бы участвовать в двойной игре. Поверьте моему опыту, это плохо кончается.
– Нет, – отвечает Франческо, как-то очень мрачно. – Мой лимит двойной игры был выбран вчера.
Алваро очень не нравится выражение лица Рауля. Нет, тут на всех взгляни – обрыдаешься, Максим и Эулалио невесть на чем держатся, какие уже сутки подряд не спят; Франческо, кажется, окончательно записал себя в виновники смерти тетушки, Анольери явно до сих пор не оклемался от известия об убийстве начальницы, выдергивания из отпуска и повышения. Но вот с господином кербером нехорошо... и нехорошо с ним давно. Еще до убийства было как-то паршиво, а потом стало еще хуже. Только в общей суматохе Алваро сначала было не до того.
– Есть, конечно, вероятность, – пожимает плечами Анольери, – что утечка произошла на той стороне. У убийцы или у его начальства.
– Есть... – кивает Максим. – Хорошо так спрятались, прошлую войну пережили, а сгорели сейчас и как раз на госпоже Росси. Всякое, конечно, бывает... раз в сто лет.
– Прошлая война их касаться не могла. Цели почти противоположные, это непересекающиеся подмножества. Смотрите, – Франческо выводит на проектор наспех набросанную схему. – Клуб и радикальная часть Сообщества: деградация структуры на уровень ниже, местное самоуправление, вариативность. Социально-радикальная часть Совета: унификация, объединение, государственное управление имуществом. Про-корпоративная часть: ограничение полномочий Совета, примат корпораций, сохранение статус-кво.
Маркер зачеркивает первую фигуру. Рисует линию с двумя стрелками на концах, обозначая противоборство оставшихся групп:
– Вот нынешний конфликт. Теоретически нам выгодно поддержать про-корпоративную часть, банковское лобби и прочих нынешних жертв. Практически... если кто-то примет такое решение, последствия будут крайне для нас неудачными. Я порекомендовал всем занять нейтралитет до заседания.
– Я бы примирил эти два высказывания, – улыбается Эулалио. – Смотрите, как идет волна. Комитет безопасности явно уточняет ситуацию на ходу – берут, допрашивают, вскрывают документацию, выявляют новые связи, да и самостоятельно кое-то проявился... встречным огнем. Но им было известно, к кому идти и кого брать в самом начале. У них были ниточки. Предполагаю – они знали о существовании группы, но не представляли себе направленности, масштаба, меры радикальности – или всего этого вместе.
– Да, – говорит Максим. – Они знали примерные контуры группы, но зачем-то ее приберегали или опасались трогать. Судя по тому, что полетели крупнейшие банки, второе. А утром получили новые данные и поняли, что ждать или терпеть больше нельзя. Лучше бы я утром спал, – заключает он. – Теперь все равно все переделывать придется. Мы планы строили из расчета на две группировки – а у нас к вечеру только одна останется. Мартышкин труд.
– Максим, у вас будет четверо суток только на новое планирование. Больше никаких дел, обещаю. Текучкой займется синьор Анольери. – Феодал вздыхает. – Только план будет несколько нетривиальный, ну, это мы с вами обсудим отдельно.
– Нужны экономисты, – говорит Эулалио. – И социологи.
– Мистер Флюэллен, – крайне ядовито отвечает Франческо, – в вашем устройстве для чтения мыслей не работают некоторые блоки. Зато другие работают с удвоенной мощностью. Специалисты будут.
– Тем не менее, следует установить, кому мы обязаны. Во избежание дальнейших сюрпризов, – гнет свое Анольери.
Алваро смотрит на Рауля, и думает, что... ничего не понимает. Заголовок "Финансовая империя де Сандовалов под угрозой" он уже увидел. Семейство кербера входило в число лучших друзей корпораций, таких замечательных друзей, что врагов не надо. Вот если судить по выражению лица, то сообщил Рауль. Но что он, сумасшедший, что ли – свое семейство топить? Нет, наверное, дело в чем-то другом...
– Доброе утро! – звучит от двери жизнерадостный голос. – Я знаю, что утро – это драматическое преувеличение, но доброе оно точно. Новости видели?
