Текст книги "Послание к коринфянам"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Скорпион
На серой пластиковой двери сидит скорпион. Вернее, он не всегда сидит, время от времени он перемещается. По двери. Крупный экземпляр императорского, сантиметров двенадцать в длину с замечательными мощными жвалами и гибким хвостом. Молодой еще. Если правильно кормить, может и до двадцати дорасти. Вообще-то он черный, но сейчас светится гнилушечным зеленым, потому что у него там под землей в норе ночь. На поверхность скорпион вылезает, когда ночь наступает в аналитическом отделе, то есть почти никогда. А на двери – просто экран, который кормится от камеры в террариуме. И надпись «in his locis scorpiones nascuntur». И если кому неизвестно, что за дверью – аналитический отдел, значит, ему туда не нужно.
Владелец всего, начиная с аналитического отдела, заканчивая молодым скорпионом, четвертым по счету в террариуме, обычно не является без уведомления. Обычно он даже пытается помнить, что у других людей есть день и ночь. Впрочем, здесь это все излишне – но господин Сфорца привычно старается играть по общим правилам. Нарушение этих правил – интересный признак. Вид, с которым гость-хозяин рушится в кресло – тоже своеобразный пакет данных.
Когда господин Сфорца работает, он забывает обо всем. В том числе и о проблемах любого свойства и размера. Правда, потом они догоняют его – все, что не умерли от истощения в его отсутствие. Судя по виду, последние несколько часов гость не работал.
– Сегодня была видеоконференция с Советом, – сообщает потолку господин Сфорца, вытягиваясь так, что макушкой упирается в середину спинки. – Через неделю мы обязаны отчитаться по всем силовым и информационным ресурсам. По всем. От состава личной охраны до пакетов акций в СМИ... лично. В Лионе.
Это не новая новость. Чего-то подобного он ждал всю последнюю неделю. Но в Лионе, а не в Орлеане. Значит, мероприятие курирует комитет безопасности.
– Это приглашение получили только вы?
Если распоряжение касается только Сфорца... или только Сфорца и да Монтефельтро, значит Совет решил объедать капусту листик за листиком. По одному. Если нет, значит они готовы к открытому конфликту. Вернее, считают, что готовы.
– Паневропейский сегмент корпораций. Вы когда-нибудь видели сытого и довольного Грозного? Я сегодня увидел.
"Грозный" Ричард Личфилд, заместитель председателя комитета безопасности, вероятно, бывает сытым и довольным. В частной жизни. В политической его счастливым еще не видели. Правда и шанса глотать корпорации пачками у него раньше не было.
– Если бы я был врагом государства, мне следовало бы заказать благодарственный молебен. О национализации всего сегмента – а именно этим вам будут угрожать – никто не смел и мечтать.
– У них на уме уже не угрозы. Через неделю будет аудит. На заседании, наверное, будут выбирать, кого выпустят. Не удивлюсь, если по жребию.
– Вас не обойдет в любом случае, – гость-хозяин это прекрасно знает сам. Но он предпочитает следовать определенному ритуалу. Смысл в этом есть, смысл знакомый и привычный. Проговоренное осознается. И переживается. Недаром Святой Игнаций ввел это в практику и предписал делать дважды в день.
– Да, разумеется. И после этой конференции была вторая. Уже с нашей стороны фронта. Коллеги задали нам с да Монтефельтро множество интересных вопросов. Два главных тренда: что сбросить на здание Совета и почем сдать наши головы.
– И, как я понимаю, вам не удалось объяснить коллегам, почему оба решения... не являются решениями?
– Ну, там оформились... позиции. Сторонники, противники и прочие. Допуск к материалам в прямой трансляции у вас уже есть. Только не надо, пожалуйста, сейчас в них лезть, да? – Сфорца растирает виски. – Хватит с меня этого чертова корсара, моего шурина Антонио...
Записи – это хорошо. Это не только сказанные слова, это оттенки, интонации, паузы. Много легче понять, как работать с человеком. И нужно ли с ним работать.
Одно из преимуществ нынешнего положения – постоянный поток нужной информации. Он приходит с легким опозданием, но все равно это очень неплохо. И мощные машины. Такое не потаскаешь с собой по лесам, источники питания слишком серьезные – засекут.
– Я посмотрю, когда мы закончим. Но я понимаю ваше беспокойство. В прошлый раз организация, сумевшая напугать Мировой Совет Управления, вернее, его предшественников, оказалась в весьма стесненном положении, – и это сильное преуменьшение. Сообщество Иисуса попытались стереть с лица земли. А у Совета тогда было куда меньше оснований для страха.
– Кой черт беспокойство, – вздыхает человек в кресле. – О чем вы думали, когда выбрали меня своим инструментом?
Сегодня он вышел на финишную прямую удивительно быстро. Видимо, вторая конференция и правда оказалась неприятной. Неразумие со стороны Совета господин Сфорца воспринимает, скорее, как выбрыки погоды. А от коллег-корпорантов все же ожидает некоего минимума здравого смысла. Тут он не прав. Исторически способность князей соблюдать собственные интересы измеряется в отрицательных величинах.
– О том, что вы под рукой, способны решить задачу – и вряд ли развалитесь на второй стадии. Но главным образом о том, что вы под рукой и я могу дотянуться до вас, не вызывая ничьих подозрений.
Кресло господину Сфорца коротковато, но если здесь поставить кушетку, выйдет слишком смешно. Станет невозможно разговаривать.
– Вы научили меня бояться, – Сфорца заправляет волосы за уши. Выражение "глаза на пол-лица" в его случае скорее буквалистика, чем метафора. Мелкие слишком тонкие черты почти не привлекают внимания. – Вы же знали, что разгромом Клуба все только начнется...
– Предполагал, – хотя и не рассчитывал, что придется столкнуться с этой проблемой лично. Впрочем, человек предполагает – и ему, мягко говоря, свойственно ошибаться. – С семидесятипроцентной вероятностью.
– Значит, вы и знаете, что со всем этим делать. Ах, как было бы замечательно, если бы все выкладки этих идиотов в Совете имели отношение к реальности. Если бы национализация и впрямь обозначала стабилизацию. Когда я сказал им, что в гробу все это видел, что я с удовольствием буду наемным сотрудником, начальником лаборатории...
– Они сочли, что вы им угрожаете.
История повторяется до смешного. В прошлый раз братья точно так же пытались объяснить предшественникам Совета, что они с удовольствием откажутся от сомнительной чести тащить на горбу полконтинента – с перспективой нагрузить на себя весь. Дайте людей, дайте ресурсы и мы за пять-десять лет передадим вам все рычаги в Терранове и займемся, наконец, своим прямым делом – проповедью и образованием. Почему-то именно это было воспринято как объявление войны. Это, а не все остальное.
– Одни – что я им угрожаю. Другие – что мне нужна единоличная власть. Третьи – что и то, и другое, и лучше держаться у нас на хвосте. Этих меньше всего.
В принципе, известно, что нам нужно. Узаконить сложившееся положение вещей, дать Совету тот статус, который у него де-факто уже есть – статус и полномочия выборного верховного короля большей части планеты. Они не проиграют от этой перемены. Но чтобы это понять, требуется минимум доверия. Которого нет.
– Вы не задумывались о том, что Совету потребуются союзники среди корпораций? Сфорца C.B. сейчас находится под ударом. Это создает иллюзию контроля.
– Союзники там будут. Из наших семнадцати – не менее шести. Не знаю уж, сколько вакантных мест.
– Значит, карьера... полководца Церкви вас не прельщает? – Это приятно и очень облегчает работу, но хотелось бы знать причины.
– Заговор, это заговор, – очень вяло смеется Сфорца. – Полчаса назад я объяснял нашему несравненному Алваро как раз про полководца Церкви. И про всю бесперспективность такого рода попыток. Он, представьте, что-то понял. Правда, обозвал нас продвинутыми бандитами...
Покрытие у стола – не стеклянное. Прозрачный пластик. По совместительству еще один экран. Замечаешь это, когда он нагревается под ладонью быстрее, чем следовало бы. В этом климате мебель с таким теплообменом – это расточительство. Как и вся здешняя система кондиционирования. Все это следует делать совершенно иначе. Кстати, при случае стоит навести ту же госпожу Фиц-Джеральд на нужных людей.
– C его стороны это комплимент. Но государства Амалунгов у вас под рукой нет. А национализация повлечет за собой обвал. Работать в рамках национальных государств ваши структуры не смогут в принципе.
– У нас нигде уже нет настоящих национальных структур. То, что сейчас есть, рухнет на уровень краев, понимаете, да? Муниципалитет или совет области как высшая единица управления. Больше всего повезет территориям типа Флоресты. Мы здесь уже почти автономны, можем уйти в отрыв. Да Монтефельтро – в Африку. Остальное... Господи, Грозный искренне верит, что он просто рассадит по нашим креслам управленцев Совета и все останется как было, только лучше.
– Понимаю. А вот в Совете не понимают, что им в лучшем случае придется заново налаживать все связи... и преодолевать как минимум десятилетний экономический кризис. На самом деле, конечно, до экономического кризиса не дойдет, потому что ни низовые структуры корпораций, ни те самые национальные государства такого положения дел не потерпят и политическая ситуация взорвется много раньше...
– Я, – Сфорца перестает прожигать взглядом потолок, и переводит взгляд на персонального аналитика, – все это понимаю. А вот вы не понимаете, что вы из меня сделали. Я не умею спасать мир, я не герой боевика, я биотехнолог! И я по вашей милости должен сделать то, невесть что, так, не знаю, как. Я бы сделал, наверное... раньше.
– Когда не понимали и не боялись? – Вот этот эффект и вправду был непредвиденным. Так всегда бывает с решениями ближнего прицела. В долгосрочной перспективе они часто оказываются неоправданно дорогими. С другой стороны, без этих решений, как правило, нет и самой... долгосрочной перспективы.
– Я же уже сказал – вы научили меня бояться. Тетушка должна быть вам признательна. Она так долго старалась, но у нее не хватило таланта...
Тут даже не важно, что отвечать. Главное – дать выговориться. И успокоить. Господин Сфорца сейчас не ищет решений. Он пытается найти точку равновесия. Не умеет делать это самостоятельно. Не учили. А сейчас поздно – и несломанное не чинят.
– Тогда вы попали бы в эту мясорубку вслепую, – что правда. – И не могли бы даже бросить карты.
Чего вы делать не станете. В любом случае.
И дальше, дальше, дальше. Спокойно, участливо. Да, ситуация крайне тяжелая, да, вы не управленец, не боевик, вы биотехнолог, и, естественно, герой, просто потому что хотя бы попробовали ее решить... это белый шум. Но именно тот шум, который нужен.
Человек в кресле слушает не слова, а голос. Молча, глядя совершенно слепыми глазами. Только тянется к звуку, при этом не двигаясь с места. У подавляющего большинства людей весь этот невербальный комплекс должен вызывать непреодолимое желание погладить, обнять и накрыть собой.
В нашем случае ничего хорошего из этого не получится. Но слова ему, тем не менее, нужны. Они тоже перевариваются где-то. Как внимание и участие. Почему-то он предпочитает ходить за этим сюда. Странно – но он в своем праве, тем более, что дать ему желаемое несложно. Сочувствовать господину Сфорца очень легко. Искренне восхищаться им – тоже. Для этого не требуется никакого внутреннего усилия. Он не собирается ни отказываться, ни отступать. Ему просто нужно перезарядить батарейки.
Господин Сфорца слушает – или не слушает – но периодически кивает, потом скорбно жалуется на избыток идиотов в мире, на то, что он не хотел, не просил и не мечтал, что он желал бы родиться где-нибудь на три этажа пониже, и завершает все это гораздо более оригинальным признанием:
– Понимаете ли, я... не умею думать.
– Что вы имеете в виду?
– Ну... – безвольный жест. – Так как это делают нормальные люди. Логически. Никогда не мог научиться играть в шахматы. Ход, за ним еще ход – варианты, следствия...
Тех, кто его учил, следовало бы уволить без выходного пособия. Господина де Сандовала – тоже. Правда, я не уверен, что ему вообще платят.
– Вы умеете думать. Собственно, вы прекрасно умеете думать. Тому, как вы это делаете, у нас учат. Годами. У большинства все равно не получается. Как у меня, например. Но даже попытки полезны. Это очень похоже на чтение. Большинство водит глазами по строчкам – и реагирует на ключевые слова. Меньшинство тоже читает по строчкам – но делает это быстрее, запоминает все и способно по мере чтения выстраивать связи – вперед и назад. Это логики. Очень небольшое меньшинство видит страницу целиком и воспринимает весь текст сразу, в его единстве – вместе с автором, обложкой и вселенной. Это люди с целостным мышлением, к числу которых относитесь вы. Логика нужна вам, по существу, только как инструмент общения.
– Но я этого всего не понимаю. Мне хором говорят, что моя эффективность в... бессознательном состоянии на порядок выше. Беда в том, что вы меня... разбудили.
– Мне грустно говорить вам об этом, господин Сфорца... но я практически уверен, что причина, для разнообразия, не во мне. Я посоветовал бы вам, во-первых, пообедать, во-вторых, отыскать госпожу Фиц-Джеральд – и поговорить с ней о вещах, не имеющих отношения к политической ситуации – и, в-третьих, запретить себя будить, физически, пока сами не проснетесь. По результатам беседы, естественно.
Сфорца встряхивает головой, челка опять закрывает половину лица. Потом вдруг неожиданно начинает хохотать так, что кажется – в комнате работают очень мощные динамики.
– Вы... заметно деликатнее моего отчима. Но он был куда лаконичнее. Я понимаю ваш намек...
– Если вы не забудете о его содержании в ближайшие полчаса, это поможет. Впрочем, я могу послать вам напоминание. В любых устраивающих вас выражениях.
– Нет, благодарю. Да, когда я проснусь, у нас будет совещание. Где от вас я жду активного участия, – то, что недавно растекалось по креслу, взлетает над ним. – Несправедливо, я понимаю. Феодалы вообще... существа несправедливые.
– "Нечестивым же нет мира, говорит Господь." Книга пророка Исайи, глава 48, стих 22.
– О боги, – Сфорца оборачивается на пороге через плечо. – Все бы были такими нечестивыми как вы...
– Им бы тоже повысили уровень допуска.
Несправедливый феодал на мгновение замирает, взвешивает на языке ответную реплику. Потом побеждает здравый смысл... и совершенно нездоровая двигательная активность, которую нужно куда-то сбросить, а пикировки недостаточно. Дверь выразительно хлопает. Как хорошо, что я отказался от идеи встроить террариум непосредственно в дверную панель. Экраны куда менее хрупки – и легко заменяемы.
Джастина
Первое должностное преступление спит, засунув голову под подушку. Второе должностное преступление лежит рядом и читает с наладонника местные новости. Новости невинны: ожидаются гастроли звезды Паназиатского союза, известной балерины... состоялось открытие филиала банка... двое неизвестных похитили инкассаторский автомобиль... представители умеренно-радикальной антиправительственной группировки призвали сложить оружие. На памяти Джастины третий раз призвали. О сложенное ими оружие было бы трудно споткнуться даже в потемках. Кучка денег, которую заплатили за этот призыв, была повыше.
Время ползет к полудню. Джастине давно положено находиться на рабочем месте. То, что она делает, называется саботажем. Заниматься саботажем чертовски приятно. Тихо-тихо лежать, поворачиваться или на цыпочках скользить по комнате, пока должностное преступление номер раз дрыхнет, а дрыхнет оно чутко – еще приятнее. И на каждом повороте показывать язык Совету... и в особенности комитету безопасности во главе с дражайшим двоюродным дядюшкой и заместителем оного.
Заигрались они там. Вдребезги и всем комитетом. Сначала они завернули ее прошение об отставке. Мол, какая там отставка, когда стрельба, Радужный Клуб и чрезвычайное положение. Будете на связи, официально. Вы наш представитель. Потом они завернули его еще раз. Какая там отставка, когда у нас тут уборка мусора, ликвидация последствий, чрезвычайное положение, между прочим. Будете нам докладывать и проводить нашу линию. А если вам это не нравится, то вспомните, что внеслужебные отношения с объектами контроля – должностное преступление. А неповиновение прямым приказам Совета во время чрезвычайного положения – государственная измена.
Все это можно было бы пережить. Выкрутиться, переговорить с дядюшкой, пожаловаться отцу, подлизаться к Грозному, завалить начальство отчетами по Флоресте в таком количестве, что читать будут год. Но тут, во исполнение ожиданий и прогнозов Джастины, в комитете вспомнили, что они еще не отблагодарили спасителей – и принялись благодарить. Посредством планируемой национализации... и вплоть до показательного суда над превысившими полномочия главами корпораций. На расстрел превышений не набиралось – мелкие ошибки, нестыковки с протоколами ведения действий, не вовремя отправленные отчеты и доклады. Ерундовые шероховатости, на которые в обычное время никто не обратил бы внимания. Сейчас все эти занозы стали основанием для длинного и выматывающего все нервы судебного разбирательства. Требующего постоянного присутствия подследственных либо в Орлеане, либо в Лионе.
Объем финансовых потерь, которым это разбирательство было чревато само по себе, позволило бы построить во Флоресте еще один город со всей инфраструктурой. Только процесс был – началом. Это такой способ приготовления жесткого мяса. Особо несъедобные жилистые куски нужно упаковать в плотный герметичный пакет и положить в бочку с водой. Добавить в бочку заряд – и взорвать. Взрывная волна, идущая через воду, разнесет все мелкие волокна в кашу. После этого бифштекс можно жарить – он удовлетворит самого строгого знатока и ценителя. Будет таять во рту. Мировой Совет действует по той же схеме: бей по связям, рви волокна, взорви достаточно мощный заряд – и останется только сочная вкусная мякоть. Ешь не хочу.
Если же и далее развивать тему взрывчатых веществ, то политика Совета напоминала методу браконьеров – брось в пруд гранату, вылови все, что всплывет, скажи, что славно порыбачили. Это было странно. В Совете хватало дураков, но страдающих олигофренией туда вроде бы на работу не принимали. Не понимать, что делаешь таким образом, такой политикой – невозможно. Никакая личная выгода не имеет смысла, если ее нельзя реализовать. Государственные структуры не готовы, не способны заместить корпоративные. Сами по себе – не способны. Это два параллельных мира. Джастина, член семьи, двести лет подряд служившей государству – от Альбы до Союза, – прекрасно это знала, ощущала, понимала. Эти миры взаимопроницаемы, прекрасно сочетаются, но не сливаются. Уроженцев одного нельзя просто так поставить на руководящие посты в другом.
Что гораздо хуже, эти миры взаимозависимы. Экономика, политика, социальная сфера, производство, наукоемкие отрасли... что-то разделено, что-то – принадлежит обоим на долевой основе. Даже с юридической точки зрения – ведь крупные средства производства вообще не являются собственностью в том смысле, в каком ею может быть дом или машина... они только находятся в управлении, государственном или частном. А уж когда дело доходит до практики...
Взять ту же Флоресту. Взять, рассмотреть – все ясно.
Местные государственные структуры – большей частью беспомощны, если не вредоносны. Если бы дело обстояло иначе, Флоресту бы просто не отдали в концессию. Оказывали бы помощь специалистами, запускали совместные программы, давали целевые дотации. Но некому, некем и не на что. Поэтому концессионер во Флоресте и по названию, и по факту – оккупационная власть. Не отчитывающаяся ни перед какими местными органами, даже выборными. Вне зависимости от того, признаны они Советом или нет. По отношению к Совету корпорация выступает как контрактор. Она получает территорию с населением и ресурсами в обмен на обязательства установить мир, развернуть производство, создать инфраструктуру, восстановить понемногу гражданское общество и – в разумные сроки – создать систему национального управления, которой можно будет передать страну.
Теперь мы вычитаем – в одночасье – из нынешней обстановки оккупационную власть. И с правами, и с обязанностями. Национализируем все, что создано здесь корпорацией. Передаем... кстати, Совету или местному правительству? В любом случае финансирование социальных проектов переходит на тот минимум, на котором находятся все подобные проекты Совета. Специалисты отсюда побегут, потому что ни правительство, ни Совет безопасность обеспечить не смогут. Промышленные объекты, лишившиеся управления и квалифицированной рабочей силы, либо останавливаются, либо снижают объемы производства. Безработица выходит на прежний уровень. Власть спешно растаскивает то, что можно, и принимается делить остальное – при помощи группировок, бригад и партизанских отрядов. Все возвращается на прежний уровень и на круги своя.
В такт мысли Джастина описывает еще один круг по комнате. Старая привычка – ходить и проговаривать. Впечатывать мысли в слова и движения. Тогда все становится ясным и четким и запоминается надолго. Даже если вылетит что-то из головы, достаточно будет просто встать и сделать шаг.
Избежать экономического и управленческого краха можно. Если не просто национализировать имущество, но и сделать работающих с ним людей сервами. Привязать их к должностям кабальными контрактами. В этом случае... а в этом случае социальный взрыв произойдет не через три-четыре года, а сразу. И, скорее всего, примет характер классического "законного мятежа" из альбийской истории. А направлен будет этот мятеж... против Мирового Совета. И в Терранове его поддержат даже умеренные. И даже те страны, что уже умудрились встать на ноги.
Этого всего, думает Джастина, просто не случится. Потому что должностное преступление по имени Франческо еще может пожертвовать собственностью ради стабильности, хотя как достойный феодал пожертвовать своими вассалами – уже не может. Но большинство владельцев корпораций воспримет национализацию как попытку вооруженного ограбления со взломом. Отбирают честно заработанное, то, что осталось после уплаты налогов – до 45%, – от социальных программ, от всего прочего. Посягают на святое: на инструменты. Забирают построенное, накопленное веками. Грабят. Без малейшего повода. По дурацкой прихоти. Организация, которая ничего не производит, только тратит то, что изымает у корпораций и частных компаний, у государственного сектора. Да не пошла бы она... на полки исторических сочинений? Как это уже произошло с монархией как институтом. Мы дублируем функции Совета на 60 с лишним процентов, ну потратимся еще, создадим структуры, и будем сами делать все. Накладно и хлопотно, но не хватало еще дамоклов меч над собственной головой финансировать...
Только интересы корпораций и национальных государств совпадают далеко не всегда. А уж интересы корпораций и корпораций... А есть еще частные компании, те, кто не дорос до статуса великих китообразных, но очень к нему стремится и слишком часто видит над собой потолок. Естественные союзники и Совета, и, что важнее, любой национальной структуры.
В этом случае, в случае победы корпораций, взрыва не будет. Будет медленное сползание в многомерный всеобщий конфликт. Может быть, лет через двадцать, через полвека, центростремительные процессы начнутся снова. Если будет где.
А самое тут печальное, что вернуть все на свои места уже нельзя. Яйцо разбито. Никто не забудет ни вчерашней видеоконференции, ни требований Совета. Значит, остается только приготовить омлет.
Франческо просыпается ровно в 2 часа. Ни минутой раньше, ни минутой позже. То ли совпадение, то ли очередной фокус; когда-то он что-то говорил о биологических часах: настройся и проснешься. У Джастины таковые если и имелись, то отставали по утрам и торопились по вечерам.
Лохматое должностное преступление, объект расследований, сепаратист, анархист и завоеватель садится на постели и озирается, пытаясь понять, куда попал. Очаровательное зрелище – особенно, если накануне человек является совершенно трезвым.
– Это моя квартира. Ремонт я не делала.
– У нас скоро совещание, – говорит будущий муж. – Я назначил его на когда проснусь.
Логика очевидна. Он назначил. Теперь проснулся. Значит, скоро совещание. А узнать, когда Франческо восстанет от сна, сотрудники рестийского филиала должны, вероятно, телепатически. Хотя за Максима она бы не поручилась, этот может.
– У тебя скоро завтрак, – говорит Джастина. – В душ шагом марш!
– Я служил в Силах Самообороны, – Франческо затыкает уши. – У нашего сержанта был гораздо менее мерзкий голос.
– Твоему сержанту в жизни не дослужиться до наблюдателя Мирового Совета. Потому что нет у него голоса нужной противности.
Бедные Силы Самообороны, думает Джастина, вынужденные принимать из года в год такие вот цветы жизни. Нужно поинтересоваться, кем именно он служил. Кошмаром командира – это само собой, а вот специализация – это уже интереснее. Пока должностное преступление топится в душевой кабине – проверено, это надолго, – хозяйка накидывает на тарелку мяса и фруктов. С горкой. Надо стимулировать местный аграрный сектор. Сует гравиолу в соковыжималку.
Как приятно заниматься саботажем – обычно взлетаешь, на бегу кидаешь в себя то, что накануне приготовила прислуга, костюм, макияж, карету мне, карету, опаздываю! А ведь уже два месяца как могла бы вставать после восьми каждый день. Удавила бы всех...
По утрам будущий супруг в изрядной степени роботизирован, поэтому его можно подвергнуть насилию: отобрать ноутбук и подсунуть на его место тарелку и стакан. Лучше бы я завела младенца, думает Джастина. Дети постепенно приучаются ко всему – лет десять воспитания, и они уже готовят себе завтрак и едят его. А это?
Готовить оно не будет никогда. А есть начнет, вероятно, к шестидесяти. К тому времени я давно умру. От разрыва сердца. Или от омерзения.
Паула много рассказывала о синьоре Юлиане, ее мачехе и матери этого чудовища. В цветистых выражениях, где восхищение перемежалось изумлением. Финал был, как правило, один: так жить нельзя, а они как-то ухитряются.
– Слушай, а кем ты служил?
– Служба защиты гражданского населения от химической опасности. Военная специальность – лаборант-аналитик. Это папаша да Монтефельтро расстарался, сказал, обоим пригодится. Мы же с Антонио вместе служили... только этот пошлый клоун немедленно нашел способ перевестись в вычислительный центр.
– Почему клоун, да еще и пошлый? – Муж Паулы никак не ассоциируется у Джастины с таким эпитетом. Компьютер или взбесившаяся холодильная установка – это да, это пожалуйста.
Хотя если вспомнить, что он способен выдать, будучи предельно серьезным... когда в прошлом году Джастина рассказала, что флорестийские секретарши употребляют макияж, считая его на килограммы, он деловито предложил сварить газ избирательного действия: реагирует с тушью или пудрой и образует вещество, вызывающее слезотечение. Господин да Монтефельтро, кажется, не понял, почему его энтузиазм никто вокруг не разделяет. Такое простое и практичное решение...
– А видела бы ты, какие он розыгрыши устраивал. И самое смешное, что виноватым всегда оказывался я. Меня в результате через год выгнали с формулировкой "Материальное положение позволяет не претендовать на льготы, а гражданское учебное заведение будет более полезным для личного развития", а этот отслужил все три, вернулся и женился на моей сестре. – Франческо уныло жует папайю. Да уж, формулировочка. В переводе с языка ССО на обычный человеческий – "пусть это наказание реализуется где угодно, только не на нашем огороде!"
– Зачем ему три? – Да Монтефельтро никак не беднее Сфорца, и необходимости зарабатывать бесплатное обучение и оплату жилья у Антонио не было...
– Черт же его знает, да? Вроде бы с отцом поссорился. Но там правды узнать у обоих... А, кстати, что твое семейство? – поднимает взгляд жених. Это не выражение сочувствия, это анализ политической обстановки. И способ увильнуть от половины завтрака.
– Ничего хорошего. Бросай все и лети к нам, мы тебя прикроем.
– Они считают, что все так серьезно?
– Для меня? Я думаю, они поначалу эту серьезность сами... нагнетали, – фыркает Джастина. – Чтобы я почувствовала, что подо мной горит земля и ринулась домой под крыло. А теперь тот бука, которым они меня пугали, кажется, материализовался. Они сами боятся.
– Пойди, народ Мой, войди в покои твои, и запри за собой двери твои, укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев... – С кем поведешься, вылетит – не поймаешь.
– Да, да. Вот накажут обитателей земли за их беззаконие, и тогда можно будет вылезать. Во всяком случае, им хочется так думать. Кстати, почему пророк Исайя, а не Иоанн Богослов?
– А Богослову – во... – Франческо складывает пальцы любимым на востоке Паневропейского союза кукишем. Известно, у кого научился.
Да, кивает сама себе Джастина. Богослову – фигу под нос, а мы перекуем мечи на орала и копья – на серпы. И этим серпом...
