Текст книги "Послание к коринфянам"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Алваро
По фойе прямо на Алваро плывет айсберг. Неправильный, насколько вообще может быть неправильным айсберг – ему следует носить шелк, бархат и парчу, алое, изумрудное и золотое, а не черный, предельно консервативный, по моде двадцатилетней давности, костюм. И еще должна быть на поясе шпага, или хотя бы кинжал с рубином в рукояти. Прическа тоже не та – короткая, в скобку, а нужно бы волосы до плеч, и берет с драгоценным камнем на аграфе, как во времена треченто. Правилен, соответствует человеку только легкий ореол аромата. «Мавританский бальзам» – смолы и травы, и не будем вспоминать, сколько за флорентийскую унцию стоит этот одеколон в парфюмерной лавочке в центре Флориды... И ведь не то, что вспоминать – знать бы не знал, что в мире такие духи и такие цены бывают, если бы к покушению на Франческо себе внушающий доверие запах не подыскивал. Теперь знает – а что толку?
Алваро, которого с утра без спроса облили чем-то цветочно-древесным, невероятно стойким, вдохновенно завидует айсбергам.
Белые, словно инеем присыпанные брови и ресницы, даже прозрачная кожа альбиноса лишена розовой пульсирующей жизненности, выморожена. Но он вовсе не альбинос – глаза карие, очень яркие, как у флорестийцев, наверное. В Европе таких Алваро еще не видел.
– Cognato mio... Ах, простите. Синьор Васкес? Благодарю. – Да Монтефельтро протягивает руку, и кажется – что перстень для поцелуя. Алваро неуверенно пожимает предоставленную ладонь. – Хм. А мне не говорили, что у вас есть некоторый вкус, – одобрительно кивает айсберг, оглядывая Алваро, и проплывает дальше, видимо, искать "Левиафан".
И это муж Паулы?! С ума сойти можно. Это про него Франческо сказал, что по сравнению с да Монтефельтро сам он очень, очень скучный и предсказуемый человек. И этот обознался, надо же. Да Монтефельтро далеко не первый. Васкеса уже раз десять принимали за работодателя. Всего-то – пытаешься представить, что ты синьор Франческо Сфорца, владелец корпорации имени себя, совершенно не думаешь о том, как на тебе сидит костюм, куда девать руки и как держаться в высших кругах, плывешь себе над полом фойе Зала заседаний, не чувствуя тела, легко и призрачно, не различая лиц.
Только наблюдать за происходящим из этого парения в облаках совершенно неудобно. Пролетает мимо сознания. А то ведь здесь есть на что посмотреть – и панорамное окно от пола до потолка, Альбы не видно, зато весь Лион как на ладони. Мировая элита – чиновники и предприниматели, – дефилирует по этой стеклянной емкости в разных направлениях. Полный аквариум черно-белых скалярий. Вокруг кормушки – фуршетного стола – эти скалярии демонстрируют нрав, и премерзостный, разумеется, но Алваро блюдет свое преступное реноме и в рыбьих играх не участвует.
Юноша оглядывается на спутника. Вид у Максима... будто радугу грыз, а она поперек горла встала. И не в скаляриях тут дело.
– У вас что, аллергия?
– Да, – кивает тот. Зачем-то врет. – Алваро, а могли бы вы скопировать господина да Монтефельтро?
Задает же он иногда вопросы.
– А кого копировать? Их же там много. Вот это, – золото и рубины, длинное одеяние, кардинальская мантия, запрокинутая голова, кинжал на бедре, ясная цель, движение вперед, – не очень сложно. – Алваро делает несколько шагов. – Но это сейчас лучше не надо. Слишком много внимания будет. А другое...
У Максима выражение лица, словно он впридачу к радуге еще и ежа съел.
– Понятно. Нет, тогда лучше не надо. Лучше вернитесь туда, где были. И, Алваро, то, о чем я вас утром попросил – оно не особенно важно. Получится – хорошо, не получится – не страшно. Не нужно стараться.
Максим, оказавшийся не самым белобрысым из виданных Алваро людей, потихоньку приходит в себя – и двигается в сторону, к столу. Васкес там уже попасся, и даже утащил бокал категорически запрещенного шампанского, ничего, от одного раза не умрет же. Но почти-клону-господина-Сфорца не положено трескать за обе щеки, и если помнишь об этом, даже аппетита нет, хотя теоретически рыба очень вкусная, и у нас такой не найдешь. И что мне раньше мешало попытаться изобразить из себя Франческо? Столько всего делается ясным... и спина не болит. Вообще, то есть. И это правильно. Потому что у Франческо никогда ничего не болит. А если болит, то он об этом не помнит. И стреляет он так же. Ох, как хорошо, что я этого не понимал, когда шел его убивать. У меня бы могло и получиться.
А вот и жертва.
Коренастый пожилой человек в старомодном пиджаке, не слишком похож на альбийца – профиль хищный, птичий. Лет за 60. Красноватое лицо, очень недоброе выражение. Неприятный тип, но, в отличие от да Монтефельтро, монолитный и гармоничный. Все у него правильное, как положено – и брезгливые складки у губ, и легкая благородная потрепанность настоящего твида...
– Простите, это не вы уронили? – Алваро с любезной улыбкой поднимает с пола маленький диск в тонком белом конверте. Еще десять секунд назад этот диск лежал в специальном кармашке у него в рукаве.
– Нет, – презрительно бросает мистер Личфилд, глядит на Васкеса, как многоопытный полицейский на рыночного воришку и проходит мимо. Не бросается ощупывать карманы пиджака, не проявляет ни малейшего беспокойства. Отлично. Все правильно.
Теперь все – дело Максима. И техники.
Может быть, у меня не получилось. Но Максим, когда речь идет о серьезных вещах, всегда говорит только правду – и всю правду. И если он сказал, что это не особенно важно, значит, так оно и есть. Но я думаю, что все получится. Потому что я страшный террорист из джунглей и выкормыш не менее страшного ордена. И слишком похож на Франческо. Так что испугаться он, может, и не испугается, а все важное наверняка проверит. Просто так, на всякий случай. И вот тогда Максим узнает, где это важное лежит.
Зал заседаний похож не на аквариум, а на какой-то очень древний театр. В центре, внизу – арена или сцена, стол полумесяцем на возвышении. Напротив – ступенями поднимающиеся вверх сегменты трибун. Разделены легкими перегородками и проходами. Тут – представители местных органов самоуправления, депутаты, то есть, там – наблюдатели Совета, тут – представители корпораций... сегмент подсудимых. На ступенях перед полумесяцем – группа технических специалистов за высокой прозрачной оградой. Транслируют изображение, обеспечивают звук... Еще ложа сотрудников Совета; а за столом внизу только наивысшие чины, главы комиссий и комитетов, ну и председатель всего этого Мирового Страшного Ужаса. Властелин мира, можно сказать. Долговязый снежно-седой старик, почему-то заставляющий думать, что лет в 70 Франческо как раз таким и будет. И тоже то ли спит в кресле, то ли думает о своем.
Госпожа Джастина – временно снова Фиц-Джеральд – сидит вместе с наблюдателями Совета. Поскольку ее до сих пор не уволили. Права голоса она не имеет, как и все служащие. Если кто-то в ложе или за столом думает, что это помешает ей говорить, они ошибаются.
Но, Максим сказал, что если все пойдет как надо, говорить ей не придется.
Вторую часть заседания будет вести председатель комитета безопасности. Зал голосует – те, кто имеет право голосовать. Практически единогласно. Мистер Гордон, двоюродный дядя Джастины, и между родней – ничего общего. Суровый такой джентльмен, исторического вида. На самом деле он часто улыбается и любимая его фраза – "ничего страшного". Но, кажется, сегодня не тот случай.
– Слово предоставляется, – говорит председательствующий председатель, – заместителю председателя комитета безопасности Ричарду Личфилду.
– Я сейчас скажу кое-что совсем банальное, – говорит Грозный Ричард. – Всем известно, что Мировой Совет Управления создавался как аналог центральной нервной системы – для планеты. И как структура, позволявшая всем защищать свои интересы, не сталкиваясь напрямую. Так вот. Уже как минимум полгода, если не больше, МСУ в этом качестве не работает. Не нужно шуметь, вы только доказываете мой тезис. Не работает. Заинтересованные лица пытаются сбиться в группы – и продавливать свои решения силой или интригами. Нет, я не о лоббировании. Я о компрометации, противозаконных сговорах и банальной стрельбе. И если кто мне скажет, что транспортную систему Лондинума на днях пытались лоббировать, я поздравлю его с созданием нового эвфемизма и потребую вывести отсюда за неуважение... ко всему на свете.
Зал провожает его слова шепотом.
– Мы потеряли контроль. У нас тайные общества плодятся как грибы по весне – а ни избиратели, ни организации не знают о них ни черта. Повторяю, ни черта. Буквально. И именно эти общества пытаются делать политику поперек всех демаркационных линий. А граждане платят за это. Как это только что было в Кашмире. Если кто-то хочет знать, почему мы не пресекли это вовремя, отвечаю – мы пресекли. Если бы мы опоздали – или поторопились – там бы до сих пор стреляли. Я знаю, что кое-кого здесь это устроило бы, но не нужно демонстрировать свою аффилиацию столь явно.
Мистер Личфилд, думает Алваро, конечно, умный, неподкупный и грозный, но все-таки он дурак. Нет, хуже – он турист, которых после воцарения Франческо во Флориде появилось довольно много. Ни черта, как он сам сказал, буквально, не понимают – а везде лезут, обо всем имеют мнение, на все есть советы и способы решения. Европеец. Безопасник. Борец с нечистой силой...
ВЦ в Лондинуме не лоббировали, а взорвали ко все тем же чертям, и не зачем, а почему. Потому что. Потому что проигрывали и хотелось хоть что-нибудь да вытворить. Мистеру Личфилду стоило бы взять отпуск от трудов и приехать во Флоресту. Базу Эскалеры, конечно, уничтожили – но так она не одна была, найдется для него подходящая. Посмотреть, понять, прочувствовать. Не во всем есть умысел. Многое совершается просто так и потому что.
А вот "аффилиатов" в зале нет – к сожалению. Или ничтожно мало. И в любом случае шумят сейчас не они. Надо же так путать грешное с праведным.
– Вы здесь не понимаете, с каким огнем играют ваши камарильи. Потому что если примеру присутствующих последуют низовые структуры, мы утонем все. А как только они поймут, что вопросы решаются в лучшем случае кулуарно, а в худшем при помощи стрелкового оружия, они последуют, будьте благонадежны. А где заговоры и подковерная дележка – там быстро научатся брать в заложники сначала объекты инфраструктуры, потом людей. Хотите – извините за резкость – экваториальную Африку прошлого столетия на всю планету? Или Терранову времен развала тамошней империи? Да даже крыса лабораторная не попадает в одну ловушку дважды, господа... политики.
– Слушайте, слушайте, – кладет руку на плечо Франческо. Странное ощущение – я и еще раз я. – Он совершенно правильные вещи пока говорит, даже удивительно, никаких любимых заездов...
– А как вы отбиваться будете? – Вдруг все-таки не получится. Ой. Стоп. А Сфорца вообще знает?..
– Посредством логики и обаяния, – тихо смеется работодатель. – Тс-с. Потом обсудите.
– Я для чего эти банальности тут говорю? Для того, чтобы люди вокруг и небезнадежная часть присутствующих поняли – мы тут не сошли с ума, не вообразили себя "лучшими людьми" и не рвемся насаждать единомыслие как картошку при Флориане III. Если мы не восстановим систему управления, если она не будет прозрачной, мы подохнем от кризиса доверия – и я употребил правильный глагол. Он даже слишком мягок. Мы задохнемся в собственном дерьме, простите меня, дамы. И меня такая кончина не устраивает.
Люди вокруг – это те, кто сейчас смотрит телевизоры. Алваро старательно не обращает внимания на камеры, скользящие над скамьями, на жадное любопытство операторов, ловящих каждое движение. Да уж, тут в носу не поковыряешь. Нужно сидеть спокойно и уверенно, а то станешь героем желтой прессы.
В сущности, для этих невидимых зрителей Грозный и говорит. Очки популярности, как в компьютерной игре, зарабатывает. Что же с этим будет делать Франческо? Действительно же, все звучит разумно и убедительно. Впечатляет. Интересно только, какую мораль выведет Личфилд из своей басни.
– Почему я говорю об этом в настоящем времени? Да потому, что ничего еще не кончилось. Если вы думаете, что события прошлой недели кого-то чему-то научили, то вы слишком высокого мнения о некоторых людях. И об уровне работы МСУ тоже. Потому что Совет, он как компьютер, он может функционировать, только если его кормить честно собранными данными. А если с ним обращаться как с трюфелем – держать в темном месте и удобрять отходами – то ничего полезного, в отличие от трюфеля, он не произведет. Короче. Сегодня я намерен показать, что часть присутствующих здесь лиц – корпорантов и, увы, сотрудников Совета – составив себе ложное впечатление о планах Совета и не додумавшись до такого школьнику известного способа как депутатский запрос, вступила в заговор с целью дестабилизации положения и изменения баланса власти. И – будто всего этого мало – намеревалась осуществить свои планы при помощи известных преступных организаций, в настоящий момент находящихся вне закона. Доказательств у меня на пять показательных процессов.
Алваро спиной чувствует, как во всем секторе, отведенном семнадцати представителям корпораций, начинает искрить. Будь он на месте мистера Гордона – распорядился бы взять сектор на прицел. Уж больно там напряжения много, скопилось, вот-вот прорвется. А средства связи, любые – наушники, компьютеры, пейджеры – в зале использовать не запрещено. Вот подаст сейчас какой-нибудь дятел сигнал, и где-нибудь что-нибудь грохнет. Запросто. Очень уж всем страшно. Нет, не всем. "Кардиналу" да Монтефельтро, славянину с носом, похожим на маленький баклажан – это как раз его хорошенькая дочка, где она, вот она – вчера приезжала в гости, и еще паре человек, скорее, любопытно. Но вот остальным...
– Маленькая презентация, – плотоядно улыбается Личфилд, достает из внутреннего кармана пиджака диск в белом пакетике и передает его операторам.
Вот сейчас и узнаем, получилось или нет.
– Тут вчера в одном небольшом здании, – объясняет Личфилд, – было одно небольшое собрание. На наш предмет. Вы из собравшихся узнаете, наверное, не всех, но я вам помогу – расскажу, кто есть кто. Ну а что они говорили, вы услышите сами. И это только для затравки. Интересного будет много.
Раскосая дочка оружейника тихо фыркает.
– Такой импозантный мужчина, – говорит она за спиной, Алваро уверен, что ему, но о ком из четверых идет речь? – А жучков выловить не может...
Девушка почему-то крайне довольна. Будто бы сама это все затеяла. Легонько смеется над ухом. Васкес категорически уверен, что она ошибается. Если что-то просочилось, то этому чему-то открыли заслонку. Потому что у одного Максима могло бы и утечь, а вот у Максима с Эулалио – только нарочно пролиться. Делая вид, что нечаянно. Но на сеньориту можно оглянуться, можно ей улыбнуться и подмигнуть. И немедленно об этом пожалеть – это на первый взгляд она такая вся бархатная и пудрой пахнет, а на самом деле – нагретая сталь, порох, полигоны, земля под траками... и почему-то ладан. Ей бы маскировочный костюм и повязку на лоб, а не деловое платье – и вперед по джунглям, с такой можно...
Потолочный свет меркнет, но экраны телефонов и ноутбуков все равно светятся, так что зал становится похож на большую банку со светлячками. Проектор показывает чудесный черный прямоугольник, а потом начинает звучать простенькая электронная мелодия. Негромкая. И невероятно липкая. Тын-тын-тын-тыты-тын, тын-тын.. интересно, это мистер Грозный решил донести до всех свои идеи? Или наши?
Точно разобраться с выражением лица мешает неверный свет экрана, но, кажется, все-таки наши. Крутится лента, как в старом немом кино. Слегка на рапиде этак. И искаженный тухлый голос за кадром говорит: "Мы просим извинений у почтеннейшей публики за вмешательство, но нам кажется, что наш маленький дивертисмент покажется ей интересным. Полная версия программы будет предоставляться по требованию." Максим. Это он умудрился так собственный тембр исказить или в редакторе поработал?
– Выключите это, – говорит мистер Личфилд. Не слышно, но он стоит в столбе света и можно прочесть по губам. Побагровел, надул щеки как карп. Глотает воздух. Оператор пытается извлечь диск – тщетно. А минуту спустя у него уже пропадает всякое желание это делать. Принципы свободы информации. И мелкой личной мстительности операторского состава. В них стрелять сейчас можно – не отключат.
Потому что на огромном экране очень большой мистер Грозный, снятый с близкого расстояния, пытается морально уничтожить постового, который осмелился остановить машину мистера Грозного, да еще и пытается выписать квитанцию штрафа за превышение скорости. Обычное дело, в общем... но мистер Грозный невероятно убедителен, а постового жалко. Молодой такой, несчастный.
– Вы знаете, кто я? А вы проверьте и узнаете!
– Закон для всех один, – отвечает сотрудник полиции.
– Да плевал я на ваш закон! – орет, багровея лицом, Личфилд. – Я на заседание опаздываю! У меня там... а вы тут... Да я вас загоню за полярный круг, вы там будете движение белых медведей регулировать!
"И если вы думаете, что это случайный инцидент, вызванный чрезвычайной ситуацией – вы ошибаетесь. Потому что..."
Драматическая музыка. Тот же самый мистер Личфилд... кажется, в том же самом костюме общается с каким-то архивным клерком. Вообще-то такие вещи должен делать его собственный штат. Но мистер Личфилд, наверное, торопился – или он просто демократ, как Франческо. Медведями клерку не угрожали – но вот та операция, которую Грозный обещал над ним провести за то, что найденные данные не совпали с ожидаемым, была анатомически невозможна и теологически немыслима.
"И если вы думаете, что это монтаж – вы ошибаетесь. Обратите внимание на строку в нижней части экрана. Это – служебные параметры камеры, которая снимала этот инцидент. Оригинал записи находится в центральном статистическом архиве в Орлеане. У службы безопасности архива.
Продолжаем наш концерт."
Бодрая привязчивая музыка. Микшированный рефрен "вы там будете движение белых медведей регулировать!" Негромко, так что сами записи прекрасно слышны, и звук – плоский, грубый, сухой. Настоящий. Контраст с обрамлением сразу ощущается.
"А вот и сама охрана."
– Уволю (стыдливый зуммер)!.. Вас (стыдливый зуммер) и ваших (зуммер) выблядков до седьмого колена никуда, кроме (зуммер) ассенизаторов не возьмут, а вас я (очень долгий, заходящийся в экстазе, зуммер). Мне плевать на ваши (зуммер) правила! Какую, нахрен, – Алваро удивляется избирательности цензуры, – полицию, я вашу полицию...
"Тут мы опускаем завесу стыдливости над этой сценой и о предполагаемой судьбе полиции вам предстоит догадываться самим" – вещает исключительно глумливый голос.
Все понимают, что происходит. Все уже поняли. Даже сам Алваро. Дело не в крике и брани – судя по тому, что он слышал раньше, манеры Грозного и без того всем известны. Дело не в том, что он Бог знает сколько раз оскорблял людей при исполнении и угрожал им своим служебным положением – вот уже следующий ролик пошел. Это нарушение, и серьезное, но – если дело ограничивалось угрозами – то и последствия ограничатся штрафом и служебным взысканием. Дело в том, что кто-то собрал все эти записи – и у комитета безопасности не зазвонил ни один звонок. И в том, что Грозному подменили диск – и этого опять-таки никто не заметил, ни он сам, ни охрана здания. Это – профессиональная непригодность.
Это отставка. Гарантированная. В лучшем случае по собственному желанию. А еще это уверенность всех тех, кто сейчас сидит за телевизорами, что против Грозного выступил какой-то Робин Локсли, лучший друг всех обиженных бедняков. Потому что люди будут соотносить себя с охранником, официанткой и секретаршей, попавшими под высокопоставленный каток, а не с мистером Личфилдом. И людей этих – много.
И посмеяться над толстым шерифом, получившим по заслугам, охотников найдется полным-полно. Хотя в этом – именно в этом – шериф не очень-то и виноват. И сам он угодил под каток куда хуже того постового.
"А сейчас..."
Стук и грохот, справа. Там, где сидит Франческо.
– Хулиганье! – бряк... – Шпана подзаборная! – бряк... – А ну прекрати это безобразие!
Ой. Это он Максима, а чем? Нечем же. Ну я и дурак, вот поэтому-то темно и стало. Он ноут закрыл, и прямо им... По голове. С размаху. Металлическим корпусом. Титановым. "Не бейте, дяденька, я вам еще пригожусь!" – терпеливо переводит синхронист в наушнике вопль на каком-то славянском, а потом не выдерживает и хихикает. Хихикает, впрочем, весь зал. Франческо воспитывает Максима, а тот прикрывает голову руками, кланяется, ойкает и просит дяденьку не бить, а также обещает что-то, на чем спотыкается и синхронист. Чего-то там мыть и пить.
Камеры налетают стаей москитов.
Аудитория замерла и ловит каждый звук, каждый шорох. На экран уже никто не смотрит, но проклятое "тын-тын-тын", кажется, навсегда влипло в мозг. Хит сезона.
– Это безвкусно! – скандалит не на шутку злой Франческо. – Это пошлая вульгарщина! – бздям! – За такое убивать мало! – тыдынц!
Нужно, понимает Васкес, быть Франческо, эталоном эксцентричности и аристократизма, чтобы эта вакханалия смотрелась... стильно и шикарно, как все, что делает Сфорца. Нужно тридцать пять лет быть Франческо, чтобы одна-единственная сцена была безупречна, гротескна и завораживающе элегантна, чтобы зал замер и созерцал как в театре, не пытаясь прекратить шоу при помощи охраны. Никакого возмущения, неприятия и презрения – даже у председателя. Незамутненный восторг.
Оружейная дочка за спиной радостно рукоплещет. В такт.
– Я больше не буууу... – откликается Максим. – Ну почти.
– Э, – встает Алваро. – А меня? Я помогал! Я тоже участвовал!
Феодал отстает от Максима, двумя пальцами хватает Алваро за ухо и больно выкручивает.
– Вас бы тоже побить, поросенок! Но вас же нельзя!
– Дяденька, ухо вспухнет! – Васкес отступает на шаг, на другой – поближе к микрофону, тащит Франческо за собой. Лишь бы ухо не выпустил... нет, крепко держит, и больно. Двигаться спиной вперед мучительно страшно, но необходимо.
– Вы радуйтесь, что вас нельзя...
– Да я радуюсь с того момента, как нас на посадке ракетой не подбили! – гордо выдает Алваро у микрофона. Как бы нечаянно. – Радуюсь... но ухо отдайте.
Синхронисты терпеливо переводят на положенное число языков. Так приходит мирская слава.
– Так, – очень спокойно говорит председатель МСУ. – С этого момента подробнее, пожалуйста.
Голос у старика на редкость звучный, зал сразу затихает.
– Молодой человек преувеличивает, – отвечает Максим. Очень деловито, очень спокойно. Как будто только что не солировал в балагане. Как будто у него прическа не дыбом и галстук не на сторону. Наверное, заранее рассчитал, что огребет прямо на публике и чем попало – он-то Франческо знает хорошо. – Никто всерьез не ждал, что нас будут встречать средства ПВО. Слишком большой вышел бы шум. Но шесть дней назад во Флориде была убита госпожа Габриэла Росси, начальник службы безопасности флорестийского филиала корпорации. Убил ее сотрудник службы безопасности Мирового Совета Управления, Лиам Деверо, мы знали его как Джошуа Андерса. Орудие убийства было похищено у меня. На нем были искусственно размещены – у нас есть данные полицейской экспертизы – отпечатки присутствующего здесь господина Васкеса. – Господин Васкес слегка кланяется. – Способ эвакуации, которым воспользовался Деверо, был позаимствован из моей курсовой работы. Это, кстати, дало мне зацепку, которая позволила отследить господина Деверо до места назначения и реальной или базовой личности.
Тихий шорох в зале начинает перерастать в гул. Кто-то догадался зажечь свет.
– Позвольте мне договорить. Мы с самого начала предполагали, что цель убийства – стравить нас с Мировым Советом. Именно поэтому мы закрыли информацию о реальном положении вещей и воспользовались тем, что флорестийские террористические группировки жаждут славы и журналистского внимания. Но мы сотрудничали с полицией Флоресты с момента обнаружения трупа – и они располагают всеми данными по делу. Данными, которые они получили независимо от нас, поскольку расследования шли параллельно...
– Благодарю, господин Щербина, – поднимает руку председатель МСУ. – Подробности вы сообщите потом. Кажется, мистер Личфилд не в состоянии продолжить свой доклад, но мы его обязательно выслушаем несколько позже на расширенном заседании комитета. Все желающие смогут присутствовать. Без права голоса, конечно, – улыбается старик. – Теперь мне бы хотелось, чтобы мистер Гордон вновь вернулся к своим обязанностям председательствующего... – звучит весьма ядовито.
– Э.. – прокашливается ведущий. – Слово, согласно принятой повестке дня, предоставляется... предоставляется Франческо Сфорца, корпорация "Сфорца С.В."
– Ну да, мы несколько отвлеклись, – рассеянно говорит Сфорца, поднимаясь на трибуну. – Так... я надеюсь, у меня не возникнет технических затруднений. Сейчас, может, включится все-таки... – Совет и планета безмолвно внимают этому бухтению, которое через микрофон разносится на весь зал. – О, смотрите-ка, заработало! А хорошую мы сборочную линию наладили, да?
– Минута рекламы! – доносится резкий голос из ложи наблюдателей.
По залу прокатывается хохот. Дело, наверное, даже не в шутке, думает Алваро, просто хочется над чем-то посмеяться.
– Госпожа Фиц-Джеральд, вам не давали слова, – рявкает председатель.
– Госпожа Сфорца, с вашего позволения, – поправляет Джастина. – Впрочем, и без позволения.
Кажется, впервые за историю МСУ камеры теряют ориентацию, не зная, к кому лететь. Максим наклоняется через ряд и говорит в чужой микрофон:
– Это тоже была минута рекламы.
– Отключите первый микрофон! – скрежещет Гордон.
– Да нет, не надо, – улыбается председатель Совета. – Друг мой, не будьте так консервативны, это признак настоящей старости. Молодежь подготовила такое представление... – и уже совсем другим тоном: – Господин Сфорца, вы готовы к выступлению?
– Да, – отвечает Франческо. – И я очень надеюсь, что меня не будут прерывать.
