Текст книги "Испорченная кровь (ЛП)"
Автор книги: Таррин Фишер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
талию. Тепло; тепло на внутренней части моих ног,
тепло во рту, тепло зажато между моих ног. Айзек
наклоняется и тянет мой халат, открывая себе путь. Я
поднимаю руки, чтобы освободиться от халата и
обнимаю его. Потом он перекатывает меня, так что я
оказываюсь сверху. Я сажусь, и он поднимает меня за
талию, пока я не соприкасаюсь с его эрекцией. Он
здесь и прикасается ко мне. Всё, что нужно сделать
– опуститься вниз, и Айзек будет внутри меня. И я
хочу, чтобы он был. Потому что мне нужно трогать и
быть тронутой.
Но
Айзек
не
спешит.
Он
продолжает
удерживать меня за талию. Думает о своей жене. Я
думаю о его жене. Собираюсь сказать ему: «З абудь
об этом», когда мужчина резко отпускает хватку на
моей
талии.
Без
замешательства,
и
без
предупреждения, я опускаюсь на него. Из меня
вырывается стон, громкий. Это стон, я вас уверяю.
Одну минуту я была пуста, и в следующую —
наполнена. Глубокая, медленная паника. Он не
принадлежит мне. Что я делаю? Я пытаюсь
подняться с него, но Айзек хватает меня за запястья и
разворачивается, прижав к столу. Медленно целует,
прикасаясь обеими руками к моему лицу, всё время
медленно двигаясь внутри меня.
– Я хочу быть с тобой, – шепчет он мне в рот.
– Прекрати.
И я прекращаю. Позволяю ему целовать, и
гладить, и трогать, и не борюсь с ним. У нас был секс
только один раз; в дождь, на карусели, и я сверху.
Теперь всё ощущается не как секс. Это нечто более
интимное. Никогда не занималась этим так, как
сейчас. Ни с кем. Даже ни с Ником. Никогда не
зарывалась
пальцами
в
волосы
мужчины
и
самозабвенно не стонала и не желала, чтобы он был
так глубоко, как только может, потому что вс ё это
ощущалось более реальным. И мужчина никогда не
утыкался лицом в мою шею и не стонал так, как
будто каждое движение внутри меня стоит этого.
Но мы здесь, на столе, двигаемся вместе и
занимаемся тем видом секса, который душит, и
одновременно является нежным и грубым. Айзек
дотрагивается до меня везде. Его пальцы скользят по
моей груди, спине и бёдрам. От этого я чувствую себя
красивой, а не уродством, в которое меня превратила
жизнь. Когда Айзек находится во мне, я забываю обо
всём. Забываю, что я пленник, и что кости сломаны,
и что мы чуть не умерли. Забываю, что у него кто-то
есть. Забываю, что меня изнасиловали, и что у меня
нет груди. Забываю, что я всю жизнь тяжело
боролась за то, чтобы ничего не чувствовать. Айзек
занимается любовью со мной, и всё, что я чувствую
прямо в этот момент – что я чего-то стою.
Айзек несёт меня на кровать и опускает на
матрац. Я чувствую его влажность на своём бедре,
пока он забирается в постель и ложится рядом со
мной. « Обними меня», – молча прошу я. Это лишь
слова в моей голове, но Айзек приближается и
обнимает меня. Я закрываю глаза.
Пим-пам, пим-пам...
Страх лёгким шагом танцует вокруг меня. Он
обольстительно шепчет мне в ухо. Мы влюблены,
страх и я. Он позвал меня, и я позволяю ему войти.
Прочь. Говорю я ему. Пусти, позволь мне уйти,
позвольте мне уйти, дай мне уйти.
– Солги мне, Айзек.
Кончики его пальцев рисуют причудливый узор
на моём плече.
– Я не люблю тебя.
Он не видит моё лицо, но оно искажается:
ресницы, губы, линии морщин на лбу.
– Расскажи мне правду, Сенна.
– Не знаю, как, – выдыхаю я.
– Тогда солги мне.
– Я не люблю тебя, – заявляю ему. Я тону под
тяжестью сказанного.
Айзек обнимает меня сзади, а потом нависает
надо мной, его локти упираются по обе стороны от
моей головы.
– Истина для ума, – говорит он, – ложь для
сердца. Так что давай просто будем лгать.
Я целую человека, которому лгу. Он целует
меня искренне. Я освобождена.
Через два дня Айзек заболевает. Это болезнь,
которая пугает меня. Сначала, когда я спрашиваю, он
г о в о р и т , ч т о ничего
серьёзного.
Но
теперь
крошечные капельки пота собираются у него на лбу и
над верхней губой, как конденсат. Я прищуриваю
глаза, наблюдая за ним, пока мы едим. Мужчина явно
заставляет себя есть. Его кожа выглядит как воск:
блестящая и бесцветная.
– Хорошо, доктор, – говорю я, откладывая
вилку. – Определи диагноз и скажите мне, что
делать.
Я стараюсь шутить, но что-то во мне говорит,
ч т о дела плохи. У нас больше нет никаких
антибиотиков. На самом деле у нас нет ничего. Чуть
раньше я проверила наши запасы: пара тюбиков мази
от ожогов и слишком много бинтов и спиртовых
салфеток. Мы пытались сохранить энергию и
использовали поленья из колодца, но и их становится
всё меньше и меньше. Я вдруг понимаю, что слишком
долго жду ответа от Айзека. Он уткнулся в свою
тарелку, на самом деле не видя ничего.
– Айзек... – Я касаюсь его руки, и мои глаза
округляются. – Я бы сказала, что у тебя жар.
Мои губы пересыхают. Я провожу по ним
языком, наблюдая, как лихорадит Айзека.
– Давай отведём тебя наверх, хорошо?
Он кивает.
Через
час Айзек начинает бесконтрольно
дрожать. Я помню, меня тоже так трясло. Но моя
дрожь была эмоциональной. Тело борется с недугами
– эмоциональными или нет – одинаковым образом.
Айзек всегда был тем, кто отгонял мою дрожь. Я не
могу сделать то же самое для него. Ему нужно то, что
моё тело не может ему дать.
Я не могу заставить его проснуться. Он так и не
сказал мне, что делать. Его тело горит, сильно, но в
комнате моро зильник. Держать ли его в тепле или
сбить температуру? Я сижу рядом с ним и пытаюсь
молиться. Если я близко наклонюсь к лицу Айзека,
то почувствую тепло, исходящее от его кожи. Никто
не учил меня, как молиться. Я не знаю, кому молюсь:
ожиревшему богу, который всегда ухмыляется? Богу с
головой женщины и с туловищем мужчины? Богу с
дырами на кистях рук и ступнях? Молюсь всему что
можно. Мой рот движется со словами, умоляющими
словами. Я никогда раньше не говорила с Богом.
Отчасти винила его за всё плохое, что случилось со
мной. Я утверждаю, что нет, но это н е так. Обещаю
никогда не винить Бога снова, если он только спасёт
Айзека.
Думаю, он услышал меня, когда Айзека
внезапно перестаёт трясти. Но когда я опускаю
голову к его рту, то чувствую не глубокое дыхание. Я
молюсь непосредственно Богу с отверстиями в руках.
Он кажется тем, с кем нужно говорить. Бог, который
познал боль.
– Это Айзек, – говорю я ему. – Он помог
мне, и теперь здесь. Он не сделал ничего, чтобы
заслужить это. И не должен умереть из-за меня.
Затем я обращаюсь непосредственно к Айзеку:
– Ты не можешь сделать так снова, – говорю я
ему. – Это уже второй раз. Не справедливо. Сейчас
мой черёд умирать.
Я наклоняюсь, касаясь своим лбом его. Хочу
лечь на него и забрать его жар, но сейчас не время
остужать. Поднимаю голову и смотрю на него сверху
вниз.
Боюсь
оставить Айзека и пойти искать
лекарства. Мы закрыли отверстие под столом
несколько недель назад. Но может быть, он что-то
забыл. Может быть, есть ещё лекарство там внизу:
таблетки, которые упали на грязный пол. Чудо в
тёмном углу. Зн аю, что маловероятно, но не могу
просто сидеть здесь и ничего не делать. Целую его в
губы и встаю.
– Не умирай, – предупреждаю его. – Если ты
умрёшь, я последую прямо за тобой.
Если он слышит меня, т о угроза моей смерти
сработает. Он будет держаться, только чтобы выжила
я . Выскакиваю из комнаты и несусь на кухню. На
этот раз столешницу легче оттеснить. Я сильнее.
Хватаю фонарик и спускаюсь вниз по лестнице,
которую Айзек оставил на месте. Зёрна риса всё ещё
разбросаны по полу с того дня, когда я порвала
мешок. Они впиваются в ступни через носки, и мои
пальцы подворачиваются. Полы и полки пусты. Я
провожу рукой вдоль них, испытывая удачу. Заноза
застревает
в
ладони,
и
я
вытаскиваю
её.
Металлический ящик с медицинским крестом на
стене открыт. На полках ничего нет, только пыль. Я
хватаю ящик и пытаюсь сорвать его со стены, но он
привинчен болтами. Мои мышцы менее эффективны,
чем мой гнев.
– Я даже не могу сорвать что-то со стены! —
кричу я в никуда.
Просовываю пальцы в волосы и тяну, пока мне
не становится больно. Сначала я чувствую себя
бессильной, затем ощущаю безнадёжность, потом
накатывает
непреодолимое
горе.
Я
не
могу
справиться с этим. Не знаю, что делать с самой
собой. Падаю на колени и хватаюсь за бока. Не могу
этого сделать. Не могу. Я хочу умереть. Я хочу убить.
Все эти чувства разом наполняют меня.
« Ты эгоистка» , – слышу я внутренний голос .
– « Айзек умирает, а ты думаешь о том, как
чувствуешь себя» .
Голос прав. Я встаю и стряхиваю рис с колен.
Когда поднимаюсь обратно вверх по лестнице , то
единственный признак того, что я до этого сломалась
– мои дрожащие руки.
Я возвращаюсь в комнату, чтобы проверить
Айзека. Он всё ещё дышит. Тогда я вспоминаю про
книгу, которую нашла в основании карусельной
кровати. Мне всегда казалось странным, что наш
похититель оставил эту книгу в одном доме с врачом.
Прижимаю крышку к груди и вижу книгу,
лежащую на дне. На её обложке лежит один кусочек
паззла. Я смахиваю пыль. Это единственная книга,
которую я спасла, когда мы сжигали всё, что помогло
бы сохранить тепло. В том, что я оставила её, нет
смысла. У меня был Айзек, чтобы ответить на
вопросы медицинского характера. Айзек наложил
мне швы. Я сохранила её для себя. На каком-то
уровне я знала, что Смотритель Зоопарка положил её
здесь для меня. Мой желудок стискивает. Я
пролистываю индекс. Страница 546. Жар.
Строчки, которые я ищу, отмечены. Розовым
Цве т ом . «Это совпадение», – думаю я. Старый
учебник,
как
те, ко т о р ы е покупают во дворе
распродажи или что-то вроде того. Этот человек не
мог знать, что Айзек будет охвачен лихорадкой,
которая может е г о убить. Мог ли он? Меня вдруг
прошибает озноб. Поднимаю голову, и когда это
делаю, мой взгляд падает на глаз ч ёрной лошади. Я
бросаю книгу.
Это игра. Теперь мой шаг. Я спускаюсь в
деревянный шкаф. Там больше нет дров; Айзек
хранил инструменты в деревянном шкафу вместе с
девятой главой. Я беру топор с места, где он висит,
не обращая внимания на глянцевые страницы,
которые развешаны сверху донизу по внутренним
стенкам. Прикасаюсь к лезвию кончиком пальца.
Айзек держал его заточенным. « На всякий случай. На
тот случай, если Сенна потеряет голову и будет
нуждаться в этом» , – думаю я. Поднимаюсь вверх
по лестнице и поворачиваю направо к карусельной
комнате. Книга валяется на ковре, где я её бросила.
Неловкое пятно на полу. Я отпихиваю её в сторону и
смотрю на свою лошадь. Прямо в глаза. Нас с этой
лошадью однажды связала стрела в сердце. А сейчас
я чувствую, будто она предала меня. Заставила меня
е ё полюбить, со своим костным седлом, символами
смерти и патологическим весом. Прикармливая меня
перед падением.
– Дай то, что ему нужно, – говорю ей. – Я
сделаю всё, что ты хочешь. Просто дай мне то, что
ему нужно. – А потом – шах и мат.
Я поднимаю топор и, не останавливаясь, машу
им, пока руки не превращаются в желе, зубы стучат
друг о друга с достаточной силой, чтобы причинить
головную боль, а лошадь представляет из себя
беспорядочно разорванный металл. Она напоминает
мне о внутренностях банки из-п о д «Кока-колы»,
которую я когда-то разрезала ножом.
Он больше не видит нас. Почему мне
потребовалось так долго времени, чтобы это понять?
Я лежу рядом с Айзеком, не двигаясь, как
камень. Слышу, как снаружи ветер закручивает снег.
В комнате Айзека нет окна. Она на стороне дома,
которая обращена к скале и генератору, который
Смотритель Зоопарка не хотел нам показывать. Но
через проход находится карусельная комната, и шум
доносится оттуда. Звук похож на метель. Мне всё
равно. Мне холодно. Я голодна. Я отчаялась.
Застряла в бесконечной петле, постоянно борюсь за
выживание.
Поднимаю голову и проверяю его дыхание.
Слабое. Ему нужна жидкость. Подношу чашку с
талой водой к губам Айзека, но она просто вытекает
из его рта, когда я пытаюсь заставить е г о пить. Я
прочитала выделенную часть в книге и делаю всё,
что она говорит мне. Хотя это не так много.
Приложить прохладную ткань ко лбу, мы в Арктике.
Держать температуру в комнате прохладной, мы
находимся в Арктике. Накрыть его лёгким одеялом,
даже если оно сделано из меха, мы в Арктике.
Жидкость. Это самое главное, а я не могу заставить
его проглотить что-нибудь. С этим я ничего не могу
поделать.
Айзек начинает бормотать, веки мужчины
дёргаются от происходящего в его снах. Это просто
слова, которые исчезают прежде, чем
он их
заканчивает.
Мучительные
стоны
и
вздохи
смешиваются со скрежетом его зубов. Я наклоняюсь
ухом к губам Айзека и пытаюсь понять, что он
говорит, но как только я это делаю, он замолкает. Я
боюсь. Мне действительно чертовски страшно. Он,
вероятно, зовёт жену. А я – всё, что у него есть.
– Тише, – говорю я ему. – Побереги силы. —
Хотя, в действительности, говорю себе.
На некоторое время
я
засыпаю.
Когда
просыпаюсь, моё тело прижимается к Айзеку. Я
пыталась добраться до его тепла, пока спала.
Слишком боюсь двигаться. Если он горячий, то всё
ещё жив. Айзек издаёт гортанный звук. Я испытываю
облегчение. Встаю и развожу огонь. Стараюсь
собрать всё тепло в ладонях и шевелю пальцами по
направлению пламени. Каждые несколько минут я
смотрю через плечо, чтобы проверить движения его
г р уд и . Та
едва
движется. Скорее, похоже на
трепетание.
Ко мне приходит идея. Я встаю и хватаю чашку
воды с прикроватного столика. Чаша прохладная по
сравнению с моей рукой. Поднимаюсь на кровать и
перекидываю через него ногу, пока не усаживаюсь
сверху.
Удерживаю
свой
вес
над
телом,
приподнявшись на коленях. Мне просто нужно на
что-то упереться, чтобы добраться к его губам. Глядя
вниз на тощее лицо Айзека, я делаю глубокий глоток
воды. Вероятно, это глупая идея, но некому меня
осудить. Склоняю голову вниз, пока мои губы не
касаются Айзека. Такое ощущение, будто мой рот
прижат к перегретому двигателю автомобиля. Его
губы автоматически раскрываются. Я проталкиваю
воду в его рот и плотно прижимаюсь к губам
мужчины, чтобы не дать ей вытечь. Чувствую, как его
горло двигается, чувствую, как вода проталкивается
вниз, вниз, вниз к его пищеводу. Полагаю, что слышу
звон, когда она попадает в его пустой желудок.
Делаю это снова. Второй раз не так удачно как
в первый; вода вытекает через края рта и течёт по его
лицу, он кашляет, но я продолжаю пробовать. Когда
Айзек принимает с рюмку растаявшего льда, я
скатываюсь с него и ложусь, глядя в потолок. После
того, как я провела часы не в силах сделать хоть
что-то, это кажется достижением. Одно из самых
эпичных достижений. Раньше, когда я заканчивала
книгу, то была удовлетворена. Если я оказывалась в
списке бестселлеров « Нью-Йорк Таймс», то была
удовлетворена. Если они снимали фильм по моему
бестселлеру, я действительно была удовлетворена.
Теперь, когда мужчина, с которым я похищена,
делает глоток воды, я готова носиться по комнате в
победном танце.
Мои конечности и мозг вялые. Повторяю
процесс каждые двадцать минут. Если я пытаюсь
слишком часто, он начинает задыхаться. Я так боюсь,
что
сердце А й з е к а остановится, поэтому держу
ладонь прижатой к его груди и чувствую ленивый
глухой стук.
– Поддерживай в нём жизнь, – говорю я. —
Продолжай биться.
Уф. Мои слёзные протоки пылают. Я тру
кулаками глаза, как реб ёнок. Мне нужно снова
наполнить воду в чашке. Я могла бы проскользнуть в
ванную из-за угла, но вода из крана коричневого
цвета и на вкус, как медь. Айзек и я обычно пьём
снег. Мой рот сухой, а горло саднит. Я не хотела пить
воду из чашки. Не хочу оставлять его, но мне н ужно
попить, облегчится и принести ещё снега, поэтому я
слезаю с кровати.
Спускаюсь вниз по лестнице, схватив свою
куртку с перил. Резиновые сапоги Айзека у входной
двери. Я проскальзываю в них и тащусь на кухню,
чтобы захватить кувшин для снега. Кувшин под
раковиной. Наклоняюсь вниз, чтобы достать. Когда я
выпрямляюсь, то смотрю в окно, чтобы оценить
метель. Вот тогда я и вижу его.
Смотритель Зоопарка выманивает меня на
улицу в метель. Я знала, в конце концов, он прид ёт.
Никто не устраивает подобное шоу, не ожидая
аплодисментов. Я вижу его из окна кухни – тёмная
тень на белом снегу. Он стоит лицом ко мне, но снег
и ветер создают завесу из холодного хаоса. Это как
смотреть на зернистую картинку в телевизоре. Он
стоит там, по крайней мере, минуту, пока не
убеждается, что я его вижу. Затем поворачивается и
идёт к обрыву. Мои руки с силой цепляются за край
раковины, пока запястья не начинают болеть от
давления. У меня нет выбора, кроме как пойти туда и
следовать за ним.
Айзек без сознания, его тело перегревается. Я
оставляю кувшин на столе, кладу ингалятор в карман,
а затем беру нож. Тот , маленький, который он
оставил мне в первый день, когда я проснулась в
этом аду. Это подарок. Я хочу поблагодарить его за
э т о . Убираю его в карман и выхожу наружу,
поворачивая вправо. Пять шагов по снегу, и моя нога
начинает болеть. Я дрожу, и из моего носа течёт.
Оглядываюсь назад на кухонное окно, боясь, что
Айзек проснётся и позовёт меня. Что, если его
сердце остановится, пока меня нет? Отталкиваю эти
мысли и сосредотачиваюсь на своей боли. Боль
проведёт меня до конца, боль поможет мне
сосредоточиться.
Всё, что я вижу – его спину; силуэт на фоне
белого, белого снега. Чёрное пальто обтягивает узкие
плечи и свисает до колен. Он приближается к
обрыву, когда я иду к нему. Если он окажется
достаточно близко, может я смогу столкнуть его и
наблюдать, как тот разобьётся на дне. Я смотрю в
сторону, откуда он пришёл: в поисках автомобиля,
другого человека, прорези в заборе, откуда он мог бы
проскочить. Ничего. Мои ноги хотят остановиться,
когда я в нескольких футах от него. Тяжело, наконец,
увидеть своего захватчика. Я боюсь. Боюсь, что
только сросшаяся кость в ноге треснет, пока я изо
всех сил преодолеваю несколько ярдов по снегу.
Делаю последний шаг и оказываюсь рядом с ним. Я
не вижу. Мой капюшон обёрнут вокруг лица, поэтому
я не вижу ничего ни слева, ни справа, если не
поворачиваю голову. Снег падает в пропасть перед
нами. Тяжёлые и плотные хлопья. Они падают
быстро. Нож извлечён из кармана, лезвие направлено
на тело слева от меня.
– Почему? – спрашиваю я.
Снег попадает в глаза, рот и нос, пока я не
чувствую, что могу подавиться.
Но ответа нет, и я поворачиваюсь лицом к
похитителю, готовая вонзить нож ему в горло.
Ей в горло.
Роняю нож и, спотыкаясь, пячусь назад. Я чуть
не падаю, но она протягивает руку и ловит меня.
Я кричу и вырываюсь из её рук.
– Не трогай меня!
Моя нога. Боже, моя нога. Так больно.
– Не прикасайся ко мне, – произношу я ещё
раз. На этот раз спокойнее.
Я начинаю плакать. Чувствую себя маленьким
ребёнком, таким запутанным, таким потерянным.
Мне надо сесть и обдумать всё это.
– Доктор, – говорю я. – Что это такое?
Сапфира Элгин отворачивается обратно к
обрыву, который выглядит как большая чаша, которая
наполняется мукой.
– Ты не помнишь? – её голос звучит
разочарованно. Мой же звучит так, будто я не могу
дышать. Я достаю ингалятор из кармана, глядя на её
красные губы. Не помню, чтобы она была настолько
высокой, но, возможно, я съежилась под весом всего
этого.
– Почему вы это делаете, Сапфира? – меня
сильно трясёт и у меня лёгкое головокружение.
Доктор Элгин качает головой.
– Я не могу сказать тебе то, что ты и так
знаешь.
Я не понимаю её. Но, очевидно, она сошла с
ума.
– Ты можешь спасти его. Отправить обратно к
жене и ребёнку, – говорит она.
Я молчу. Не чувствую своих ног.
– Как?
– Только скажи. Это твой выбор. Но ты
должна остаться.
Чувствую боль в груди. Сапфира видит взгляд
на моём лице. Усмехается. Я припоминаю в ней
дракона, её способность заглядывать в мою душу.
– Можешь ли ты это сделать? Тебе слишком
больно расстаться с ним.
– Заткнись! Заткнись! – я закрываю свои уши
руками.
Моя кожа сверхчувствительна. Я закипаю. Хочу
напасть на неё, рыдать и кричать, и умереть, и вс ё
сразу.
– Ты больна, – шепчу я. Поднимаю руку с
ножом, но она не делает ни одного шага, чтобы
остановить меня или отойти. Я опускаю руку. Спасти
Айзека и умереть здесь.
– Да. Если это мой единственный выбор, да.
Забери его. Он болен и у нас больше нет никаких
лекарств. – Я хватаю её за руку. Мне нужно, чтобы
она взяла его с собой. – Сейчас! Отвези его в
больницу.
Откуда она взялась? Может быть, если я смогу
пересилить её, то смогу добраться до её машины.
Позвать помощь. Но, даже думая об этом, я знаю, что
слишком слаба, и знаю, что она пришла не одна.
Женщина с интересом наблюдает за моей
борьбой. Мне так холодно. У меня так много
вопросов: ящик, моя мать... П оч е м у ? Почему?
Почему? Но мне слишком холодно, чтобы говорить.
– Почему? – спрашиваю я снова.
Она смеётся. Её дыхание отталкивает снег
подальше ото рта. Я наблюдаю, как хлопья летят
горизонтально, а затем продолжают свой танец к
земле.
– Сенна, – говорит она. – Ты влюблена в
Айзека.
Я не знаю этого, пока слова не покидают её рот.
Тогда я всё осознаю, и это похоже на удар под дых.
Я влюблена в Айзека.
Я влюблена в Айзека.
Я влюблена в Айзека.
Что
случилось
с
Ником?
Я
стараюсь
припомнить свои чувства к Нику. Чувства, которые
заключили меня в тюрьму на десять лет, сделали из
меня гниющий труп для отношений. Всё, что я делала
в течение многих лет – наказывала себя за то, что
оказалась
не
той, которая
нужна
ему.
За
разочарование мужчины, которого я любила больше
всего.
Но
здесь,
в
мороз,
с
метелью,
закручивающейся вокруг меня, и под взглядом
в о д я н и с т ы х глаз
моей
похитительницы,
зондирующих моё лицо, я не могу вспомнить, когда в
последний раз думала о Нике. Айзек получился от
Ника. Но когда? Каким образом? Почему я не
заметила, когда это произошло? Как может мо ё
сердце переключить привязанность без моего
ведома?
Доктор – нет, я не буду называть её доктором
после того, что она сделала – Сапфира выглядит
самодовольной.
Мне так холодно, я не могу думать ни о ч ём,
кроме как о холоде. Даже не могу испытывать гнев.
Я опускаю руку на внешнюю сторону кармана,
где лежит мой ингалятор. Не хочу использовать его
снова.
– Забери его, – снова говорю я. —
Пожалуйста. Он очень болен. Забери его сейчас.
Мой голос безумен. Ветер набирает обороты.
Когда я поворачиваю голову, то больше не вижу дом.
Я сделаю всё, что она говорит, лишь бы женщина
спасла Айзека.
Она достаёт из кармана шприц и протягивает
его мне.
– Иди, попрощаться с ним. Используй это.
Я беру шприц и киваю, хотя не думаю, что она
видит меня из-за снега.
– А что, если я воткну его в вашу шею прямо
сейчас?
Чувствую её ухмылку.
– Тогда мы все умрём. Готова ли ты к этому?
Нет. Я хочу, чтобы Айзек жил, потому что он
этого заслуживает. Хотела бы я, чтобы Айзек мог
сказать, что мне делать. Я была неправа по поводу
Смотрителя Зоопарка. Не ожидала этого. Я создала
профиль
своего
похитителя,
но
никогда
не
представляла лицо Сапфиры Элгин. Это меняет всё,
из-за её близкого знакомства со мной у не ё
преимущество надо мной.
Я хватаю шприц. Не вижу дом, но знаю, в каком
он направлении. Так что я иду. Иду, пока не
натыкаюсь на брёвна. Тогда я держусь зам ёрзшими
руками за брёвна и достигаю двери. Распахиваю её,
валюсь на нижнюю ступеньку и вся дрожу. Здесь
тепло, но не достаточно. Поднимаюсь по лестнице.
Айзек в своей комнате, где я и оставила его.
Добавляю полено к потухающему огню и заползаю к
нему в постель. Он горит; его кожа извергает тепло,
которого я так сильно жажду. Прижимаюсь губами к
его
виску.
Там
теперь
много
се дого.
Мы
соответствуем друг другу.
– Эй, – произношу я. – Ты помнишь время,
когда появлялся каждый день, чтобы заботиться о
совершенно незнакомом человеке? Я никогда не
благодарила тебя за это. На самом деле, я не
собираюсь благодарить тебя и сейчас, потому что это
не мой стиль. – Прижимаюсь ближе к нему, сжимая
его щёку в своей руке. Волосы колют мою ладонь. —
Я собираюсь сделать нечто, чтобы на этот раз
позаботиться о тебе. Возвращайся к своему ребёнку.
Я люблю тебя. – Наклоняюсь и целую его в губы, а
затем встаю с кровати и поднимаюсь на чердак.
Я ничего не чувствую ...
Я ничего не чувствую ....
Я чувствую все.
Я долго смотрю на иглу, взвешивая шприц в
своей ладони. Не знаю, что произойдёт, когда я это
сделаю. Сапфира может мне лгать. Возможно, теперь
у неё есть более зловещий план, когда Айзек вышел
из игры. То, что в шприце, может убить меня или
усыпить, и она оставит меня здесь умирать. Я была
бы благодарна за это. Я могла бы дать отпор. Я могла
бы подождать и вонзить иглу в её шею и самой
попытать свои шансы со спасением Айзека. Но я не
хочу рисковать его жизнью. Он понятия не имеет,
что Сапфира несёт ответственность за наше
пленение. Участие в его перевозке отсюда и
предоставление ему помощи, подвергнет её риску
быть обнаруженной. Я вонзаю иглу в вену на своей
руке. Это больно. Потом поворачиваюсь спиной к
постели, прижимаясь задней стороной коленей к
матрасу, и развожу руки в стороны. « Так ощущается
любовь» , – думаю я. Это тяжело. Или, может быть,
тяжела ответственность, которая приходит вместе с
ней.
Я падаю назад. Впервые ощущаю свою мать в
падении. Она выбрала своё спасение. Она не могла
выдержать тяжесть любви, даже ради собственной
плоти и крови. И в этом падении я чувствую её
решение оставить меня. Это снова разбивает моё
сердце. Первый человек, с которым вы соединены —
ваша мать. Связь, состоящая из двух артерий и вены.
Она поддерживает в вас жизнь, разделяя свою кровь,
тепло и даже жизнь. Когда мы рождаемся, и врач
разрезает
эту
связь,
формируется
новая.
Эмоциональная связь.
Моя мама держала и кормила меня. Она мягко
гладила мои волосы и рассказывала истории о феях,
которые жили в яблонях. Пела мне песни, пекла для
меня лимонные пироги с розовой глазурью. Целовала
моё лицо, когда я плакала , и рисовала маленькие
круги на моей коже кончиками пальцев. А потом она
бросила меня. Ушла, будто ничего из этого не имело
значения. Будто никогда не было связи с двумя
артериями и веной. Будто наши сердца никогда не
были связаны. Я была не нужной. Меня можно было
бросить. Я была маленькой девочкой с разбитым
сердцем. Айзек разрушил те чары, которые она
наложила на меня. Он научил меня, что не все и не
всегда меня бросают. Незнакомец, который боролся,
чтобы я выжила.
Я кричу вслух. Переворачиваюсь на бок и
натягиваю рубашку на лицо, прижимая материал к
глазам, носу и рту. Я плачу, а мо ё сердце так красиво
болит, что я не могу принять эти уродливые звуки,
которые поднимаются из моего горла.
Я когда-то читала, что существует невидимая
нить,
которая
соединяет
тех,
кому
суждено
встретиться, независимо от времени, места или
обстоятельств. Нить может растягиваться или
запутаться, но она никогда не оборвётся. В то время
как наркотик усыпляет меня, я чувствую эту нить.
Закрываю глаза, давясь собственной слюной и
слезами, и почти чувствую, как она дёргается и
тянется, пока та забирает Айзека.
« Пожалуйста, не дай ей оборваться» , —
молча, взываю я к нему. Мне нужно знать, что
некоторые нити не могут оборваться. А затем
наркотик поглощает меня.
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
Когда я просыпаюсь, Айзека нет в его постели.
Его нет в доме. Я проверяю каждый угол, волоча за
собой свою наполовину бесполезную ногу. Думаю, я
была в отключке, по крайней мере, двадцать четыре
часа, возможно больше. Выхожу наружу в огромных и
неуклюжих сапогах Айзека, погружаюсь в свежий
снег. Метель занесла снегом всю нижнюю половину
дома. Снег покрывает всё вокруг изящными
завитками белого. Белый, белый, белый. Всё, что я
вижу – это белый. Будто дом одет в свадебное
платье. Если здесь и были следы шин, то их занесло.
Я иду, приближаясь к забору. Испытываю желание
прикоснуться к нему. Для того чтобы позволить
напряжению пронзить тело и остановить моё сердце.
Свою руку в перчатке я протягиваю в сторону
решётки забора. Мои лёгкие шерстяные перчатки
никак не защищают от холодного воздуха. « С тем же
успехом я могла бы носить кружева» , – думаю я в
тысячный раз.
Айзек ушёл. Мои руки замирают в воздухе.
Понятия не имею, доставила ли Элгин его в
больницу. Я ещё на дюйм приближаю руку к забору.
Но если она всё же это сделала, Айзек будет жить. И
я смогу увидеть его снова. Мои руки падают по
сторонам. Она сумасшедшая. Кто знает, может она
заперла его в другом месте, и продолжает играть в
свои безумные игры.
Нет. Доктор Элгин всегда делает то, о чём
говорит. Даже если это означает запереть меня, как
животное, чтобы исправить.
В последний раз я виделась с Сапфирой Элгин
через год после того, как получила судебный приказ
против Айзека. Встречалась с ней раз в неделю в
течение года. Если сначала во время наших встреч
она пыталась извлечь один за другим осколки из
моего строго изолированного мозга, то потом они
стали более расслабленными. Более приятными. Мне
было необходимо поговорить с кем -то, кто на самом
деле не заботился обо мне. Она не пыталась спасти
меня или улучшить моё состояние любовью; она
получала плату (сто долларов за час), чтобы
непредвзято заглянуть мне в душу и помочь найти
сверчков. Вот как она их называла: сверчки.
Маленькие щебечущие звуки, которые были либо
сигналами тревоги, либо эхом, либо неписаными
словами, которые должны были быть сказанными. В
любом случае, так думала я. Оказалось, что Сапфиру
это волновало намного глубже, и это был для неё не
только способ получить оплату.
Она
пересекла
пределы
божественного
провидения. Играя с судьбами и жизнью, и
здравомыслием. Но тогда, в тот последний раз, когда
мы виделись, женщина сказала то, что, в конце
концов, должно было стать ключом к разгадке её
безумия.
Я рассказала ей, что пишу новую книгу. О Нике.
Её это расстроило. Не так, как это демонстрирует
нормальный человек, когда он недоволен. Даже не
знаю, могу ли я точно определить, как поняла, что
это расстроило Элгин. Может быть, её браслеты
звенели немного больше в тот день, когда она делала
заметки в своём жёлтом блокноте. Или, может быть,
её рубиновые губы сжимались немного жёстче. Но я
знала. Призналась ей, что испортила всё, но не была
уверена как. Когда наша встреча подошла к концу,
женщина схватила меня за руку.
– Сенна,
– сказала она, – ты хочешь
получить ещё один шанс, чтобы узнать истину?
– Истину? – повторила я её слова, и не была
уверена, к чему врач клонит.
– Истину, которая сможет освободить тебя...
Её глаза напоминали два горящих уголька. Я
сидела достаточно близко, чтобы почувствовать
запах духов врача: экзотический, как мирра и жжёное
дерево.
– Ничто не может меня освободить, Сапфира,
– ответила я, в свою очередь. – Вот почему я пишу.
И повернулась, чтобы уйти. Я была на полпути
к двери, когда она позвала меня по имени:
– Существует три вещи, которые скрыть
невозможно: солнце, луна и истина.
Я слегка улыбнулась, пошла домой и забыла,
что она сказала. После той встречи я за месяц
закончила книгу. Всего тридцать дней, чтобы
