Текст книги "Охота на доминанта, или 13 отмазок Серова (СИ)"

Автор книги: Таня Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

40. Неприкосновенная

Он сказал: «Ты у меня неприкосновенная»! Ты! У меня! Юля робела взглянуть на Серова, но и так чувствовала волну тепла и приятия, идущую с его стороны. Этот замечательный во всех смыслах мужчина, сидящий на рулём, считал её своей! Пусть он оговорился, пусть имел в виду что-то другое, но в груди неудержимо разливалась солнечная радость. Какой чудесный день!

Начался он скверно: отчим проснулся ни свет ни заря и начал вызванивать Гошу, который не ночевал дома. Тот не отвечал. Отчим злился, ходил курить на улицу и даже пнул бедного Грея, который выскочил из будки поздороваться. Глупый доверчивый пёс так и не понял, что нельзя ластиться ко всем подряд. Она его учила-учила, а он всё равно прощал отчима и Гошу за пинки и не держал на них зла. Даже на чужаков не лаял. Бесполезная в хозяйстве собака.

Отчим успокоился только тогда, когда загулявший сын вернулся. Ну как вернулся? Приполз и свалился под забором. Отчим затащил его в дом, обыскал, забрал тысячу рублей (всё, что осталось от денег Серова) и успокоился. Мать за утро так и не выглянула из спальни, Юля тоже притворялась спящей. Лучше не попадаться раздражённому отчиму под руку. Когда он утихомирился, Юля быстренько встала и собралась на работу. И тут такой сюрприз! Егор Константинович ждал её на перекрёстке. А теперь они ехали в город покупать ей очки. Что могло быть прекраснее? Несколько часов наедине с мужчиной, который за два дня стал для неё. Кем же он для неё стал?

Юля смотрела на мелькающие берёзки и складывала в уме слова. Строчки приходили сами собой, без усилий, как будто кто-то их диктовал, а ей оставалось только записывать:

«А губы шепчут в избытке страсти Молитвы взрослых ночных желаний,

Он – победитель! Он пахнет властью,

Я с ним то в небе, а то на грани».

Он попросил её почитать что-нибудь из своего. Но она никогда, никогда не сможет прочитать ему это стихотворение: в нем все её глупые мечты, вся её душа нараспашку. Такие стихи читают только самым близким и любимым мужчинам.

– А кем работает твой отчим?

Юля очнулась от дум.

– Никем. Он раньше на комбинате работал, а потом начал пить и его уволили.

– А мать?

Она торгует овощами в ларьке Тиграна.

А кто это?

– Наш местный бизнесмен, возит фрукты-овощи откуда-то с юга. Молдаванин, кажется. Или кореец, я плохо разбираюсь в национальностях. Я тоже у него подрабатываю, когда мама болеет или сильно устаёт.

– И часто она болеет? – спросил Егор Константинович с подозрением.

Юле стало обидно за мать:

– А вы попробуйте посидеть в железном ларьке с восьми утра до часу ночи – зимой и летом, в жару и мороз. Попробуйте потаскать ящики с водкой! Ревматизм обеспечен.

– Постой, какая водка в овощном ларьке?

Она прикусила язык, но он, кажется, догадался.

– Всё понятно с этим вашим Тиграном. Бутлегер невиннопысский...

Они помолчали, потом Егор Константинович спросил более мягким тоном:

– Значит, она тебя не третирует? Мама твоя. Она к тебе добра? Ты её любишь?

– Люблю, конечно! Просто судьба у неё тяжёлая: залетела в восемнадцать лет от командировочного из Москвы, родители выгнали её из дома. Она помыкалась, поголодала и вышла замуж за отчима. Не любила, но вышла. Он плохой человек, но дал ей защиту, своё имя и дом.

– Этот ваш караван-сарай в фавелах?

Егор Константинович явно злился, но Юля не могла понять почему.

– Не осуждайте мою мать! Я родилась в нулевом году, тогда здесь трудно было. Да и сейчас нелегко. Это в Москве у девушки есть выбор, а в наших. фавелах, как вы выразились, случайная беременность от человека, который не собирается жениться, – это приговор. Вы не понимаете, как сложно одинокой девушке с нагулянным ребёнком.

– Но сейчас-то дети выросли. Твоя мать может уйти от нелюбимого мужа.

– А ей некуда уходить, к тому же она привыкла. – Юля вспомнила ещё одну подходящую цитату: – «Привычка свыше нам дана: замена счастию она».

Утро опять стало хмурым. Радость поблекла, увяла. Зачем он завёл этот ненужный разговор? Какая ему разница, кем работают её родители и где она живёт? Зачем он лезет в её личную жизнь, которая его совершенно не касается?

Он достал из кармана и протянул ей бумажный платок:

– Прости меня. Не плачь. Я должен был узнать, какое участие принимает мать в твоей жизни. Теперь мне спокойнее: хотя бы один нормальный человек рядом с тобой, а не только эти. животные.

Юля высморкалась и взглянула на него. О чём он? Он что-то знает? Гошка вчера разболтал что-то непотребное? Осмотр... Неужели ему хватило наглости хвалиться такими мерзкими вещами? В солнечном сплетении ворохнулся неприятный холодок. Егор Константинович словно заметил её страх и сказал весёлым голосом:

– А ты ещё не передумала по поводу нашего спора?

– Нет, конечно! Я готова взойти на андреевский крест прямо сейчас! И доказать вам, что я настоящая мазохистка, а не какая-то там... нимфетка.

– Нимфоманка, – поправил Егор Константинович, пряча улыбку, – хотя что-то нимфе-точное в тебе есть. Я договорился с Марго на вечер, она подготовит крест и плеть. Так что – взойдёшь и докажешь.

После этих слов Юля больше не думала о Г оше и о том, что он мог выболтать её постыдную тайну. Она погрузилась в размышления о предстоящем вечере. Если она возбудится от порки Марго, то сможет потребовать у Серова исполнения желания. Но если порка её не возбудит, то ей придётся исполнить желание Серова: переспать с ним.

Неужели это случится сегодня?!

41. Прозрение

Юля

Она хотела быстренько купить первые подходящие по диоптриям очки, но с Егором Константиновичем такой трюк не прошёл. Он хотел получить полный сервис. Это было так по-московски и по-доминантски. Он нашёл самый лучший салон, заставил окулиста проделать всё необходимые манипуляции с её глазами, а потом долго и придирчиво выбирал оправы.

– Да давайте любую купим, мне всё равно. Можно самую дешёвую. Те очки, которые потерялись, стоили меньше, чем в этом магазине стоит шнурок на шею, – сказала Юля.

– Тебе всё равно, а мне нет, – ответил Егор Константинович. – Твои очки были уродскими, они портили твою красоту.

«Твою красоту»! Юля хотела сказать, что никому её красота и даром не сдалась, лучше слиться с местностью и не отсвечивать, но он её не слушал. Снимал со стенда и примерял ей на нос одну оправу за другой.

– У тебя слишком нежное лицо, – наконец сказал он, – все оправы тебя портят. А, может, попробуем линзы?

– Да, – хором обрадовались окулист и продавец, – давайте попробуем линзы! У нас представлена продукция элитного европейского бренда.

– Несите! – перебил их Егор Константинович.

Через час в сумочке Юли лежал годовой комплект самых лучших в мире (по мнению продавцов) линз. А ещё одна пара была вставлена в глаза уверенной рукой окулиста. Юле казалось, что она прозрела. Она потрясённо смотрела на врача, на салон оптики и на Егора

Константиновича... Главное – на Егора Константиновича. Он был ещё привлекательнее, чем она помнила до потери очков. И сегодня вечером, если она не выдаст нужную реакцию на порку, он её трах.

– Какие зелёные у тебя глаза, – прошептал он.

– Да, какие зелёные у неё глаза! – как попугаи повторили окулист и продавец, прицокивая языками от восхищения. – Местами даже голубые!

Юля смутилась. Не из-за комплиментов, а из-за того, что могло произойти вечером. Нет, она была уверена, что победит в споре, но тело – механизм тонкий. Вдруг она проиграет и ей придётся отдаться этому красав... Егору Константиновичу? Жар прилил к щекам.

На улице она потянула его за рукав и, когда он обернулся, сказала:

– Спасибо, Егор Константинович.

Она имела в виду не только линзы, но и всё остальное, и он её понял. Положил руки ей на плечи осторожным невесомым жестом:

– А давай на «ты», ладно? А то как-то неудобно: у нас такие. близкие и доверительные отношения, а ты меня всё на «вы» и по имени-отчеству. Меня это смущает. Зови меня просто – Егор.

Он улыбнулся, блеснув зубами, как в рекламе отбеливающей зубной пасты. Юля стояла бы так вечно: на плечах его ласковые руки, греет солнышко и мир вокруг такой яркий и зримый, словно окно помыли после долгой грязной зимы. И сладко-грустно замирает сердце от преходящести этого момента.

– Просто «Егор» не могу, вы же директор, – выдохнула она.

– Так мы же не на работе. Хотя плевать! Можешь звать меня по имени даже на работе. Вон Антоха Цуканов зовёт меня Егором и ничего.

– Я не Антоха, я. ваша кассирша со странностями. Люди будут о нас говорить. Слухи пойдут.

– Да какая разница?

– Вам – никакой.

Он сжал её плечи и отпустил:

– Ты права. Я не подумал: наши встречи могут тебя скомпрометировать. Ты должна быть очень осторожной. – На его лице не было обиды, но появилась злость. Улыбка исчезла, губы сжались в жёсткую полоску. – Я всё время забываю, какие дикие нравы у вас в Не-виннопыске и конкретно в вашей грёб. Извини, в вашей семейке. Никак не могу отойти

от вчерашнего общения с Гошей.

Неужели и правда Гоша что-то разболтал?!

Егор Константинович открыл перед ней дверь «Лендкрузера»:

– А теперь поедем в кондитерскую! Марго дала адрес одного заведения, будем кормить тебя профитролями.

***

После кондитерской, где они действительно наелись профитролей со взбитыми сливками и выпили чайник зелёного чая, Егор Константинович отвёз её на работу. Сам зашёл на минутку, чтобы забрать документы, которые она подготовила по его просьбе ещё накануне, – список поставщиков, привозивших материал на склад за последние три месяца. Серов забрал папочку, сказал, что поработает в гостинице, и уехал.

Пока все смотрели на неё такими взглядами, словно пытались угадать, какие отношения связывали владельца бизнеса с кассиршей, Андрюшенька прибежал со склада и властно уволок Юлю в коридор. Отвёл в тёмный уголок и, чуть не плача, сказал:

– Я так виноват перед тобой! И перед Егором тоже! Ты должна меня выслушать и простить!

42. Две вины Андрюши

– А что с Егором? – насторожилась Юля.

В чём состояла вина Андрюши перед ней, она знала – на шашлыках у директора он вёл себя отвратительно: скакал в леопардовых плавках, строил глазки Егору Константиновичу и грозился за ним приударить. Испортил ей настроение во время обеда, несправедливо обозвал гомофобкой. Но когда он успел провиниться перед Егором Константиновичем? Они ведь даже не встречались после шашлыков. Или встречались?

– Во-первых, я хочу попросить прощения за то, что вздумал перейти тебе дорогу. Поверь, я тебя обожаю, ты мой единственный друг – с первого класса и до последней капли крови! Но вчера у меня случилось помутнение! Знаешь, как пел Фредди: «У меня была голубая мечта»? – Андрюша театрально раскинул руки и пропел первую строчку из «Барселоны». Юля кивнула, она сто раз слышала эту песню. – Егор, он... Короче, не буду повторяться, я и так вчера наговорил лишнего. Егор классный. И он натурал. Прости меня, пожалуйста!

– Да ладно, – ответила Юля, – с кем не бывает? Он и правда классный, так что я тебя понимаю. А перед ним ты в чём виноват? Разве вы общались?

Андрюша так тяжело вздохнул, что Юля испугалась по-настоящему. В последний раз такие душераздирающие вздохи предшествовали рассказу о том, что это он подложил в соседский сарай грабли, которые треснули Гошу по лицу. Андрюша прекрасно знал, что Гоша прячет в сарае бутылку вина и бегает туда каждые пятнадцать минут, чтобы сделать глоток. Вот и подложил у входа грабли. А сам спрятался за забором и смеялся, когда Гоша заверещал и выскочил из сарая с шишкой на лбу. Юле тогда влетело: отчим решил, что это её проделка.

Судя по всему, в этот раз Андрюша тоже здорово накосячил.

– Ты с ним общался, – догадалась Юля. – Когда? Вчера вечером? После того, как он вернулся от цыган?

– Нет, сегодня утром. Я вышел из дома, хотел зайти за тобой, да вспомнил, что мы поссорились. Пошёл на работу один. Вижу – стоит его машина.

– И ты полез к нему в машину?! Как ты мог?! Какая возмутительная наглость!

Её затопила жгучая неприязнь к дерзкому, пронырливому и эгоистичному Андрюше.

– Никуда я не лез, он сам позвал! И как-то так вышло, что я признался ему в чувствах, а он признался, что ему нравятся девушки. Потом мы поговорили о моём будущем парне...

– Чего?!

– Ну, Егор посчитал, что по статистике в Невиннопыске живёт пятьдесят геев, но по закону подлости мне подходит только один. Неважно. Главное, у меня есть шанс! Понимаешь? Если я буду более открыт и дружелюбен в общении с местными парнями, то смогу найти того единственного, который предназначен мне судьбой. Не зря же мы оба родились в этих гребенях? Я должен его найти!

– Ты и так слишком открыт, – засомневалась Юля. – Сколько раз тебя унижали и били за твоё дружелюбие?

– Много, – согласился Андрюша. – Но если я буду сидеть за печкой, как пугливый таракан, то этот мальчик, этот застенчивый робкий юноша.

Глаза Андрюши подёрнулись туманом предстоящего блаженства.

– Ты что, влюбился в парня, которого ещё не встретил?

– Да!

– С ума сошёл!

– Наоборот! Я поумнел. Я думал, что я весь такой уникальный, упивался собственной нестандартностью, а Егор быстро вправил мне мозги. Он за три минуты объяснил, что смотреть нужно не на себя, а на других людей. Только так можно встретить свою судьбу! Не замыкаться в себе, не прятаться, не трусить! Помнишь, как пел Фредди: «Вчера моя жизнь была в руинах, а сегодня я знаю, что делать»? Теперь я тоже знаю, что мне делать, и за это я должен благодарить Егора! Всё-таки москвичи умные. По крайней мере некоторые.

Юлю тронула эта пламенная речь. Ей бы тоже хотелось стать открытой и смелой, чтобы встретить свою судьбу, а не прятаться за печкой в пыльном углу, но разве для неё это возможно? Она боялась даже лёгких мужских прикосновений. К тому же ей нужно было беречь девственность.

– Я рада, что вы нашли общий язык, – сказала она. – Может, он тебе зарплату повысит? А почему ты думаешь, что виноват перед ним?

– А, да, – Андрюша опять поблек и скукожился. – Пока я его не знал, мне не было стыдно, а после этого разговора... После того, как я узнал, какая добрая душа у нашего московского директора. Я больше не могу его обманывать. Я должен признаться, что.

Он замолчал, нервно сжимая и разжимая пальцы.

– Что? Не тяни!

– Вор, которого он ищет, – это я!

43. Дружеский сговор

Юля прислонилась к стене спиной и ощутила, что сползает вниз. Усилием воли заставила себя стоять ровно.

– Ты – вор? – она едва могла шевелить губами от потрясения. – Но как? Как, Андрюшенька?

– Как-как, – отмахнулся он. – Тебе лучше не знать, не хочу тебя втягивать в это дело.

– Но почему?

– Потому что мне нужны были деньги! Я посчитал свои сбережения и понял, что такими темпами накоплю на музыкальное училище только к тридцати годам. А кому я буду нужен в тридцать лет? Сама подумай! Дряхлый, ворчливый, разочаровавшийся в жизни. Сейчас, в девятнадцать, у меня есть шансы чего-то добиться, но с каждым годом они тают, как снеговик на сковородке. Вот я и скурвился! Подумал, не обеднеет владелец «Норда», если, сам того не зная, поможет карьере молодого талантливого певца.

– Но так же нельзя.

– Да знаю я! Но ноготок застрял – и птичка пропала, – он прислонился к стене рядом с Юлей. – Я поклялся, что больше ни копейки не украду у Егора, но что-то меня грызёт и грызёт. Я чувствую себя как яблоко, внутри которого завёлся злой зубастый червяк. Я устал, мне больно.

– Это совесть тебя грызёт.

– Наверное, – согласился он. – Я решил, что должен не просто прекратить махинации, а признаться Егору. Повиниться перед ним и принять наказание, которое он мне назначит.

– Это правильное решение.

– Да, но мне так страшно. Что он со мной сделает?

– Уволит? – предположила Юля.

По статье? Ох. А в полицию он меня не сдаст?

– Не знаю... – Юля понятия не имела, как отреагирует Егор Константинович на признание своего кладовщика. – Если ты вернёшь ему деньги, то, может, быть, он согласится не заявлять на тебя в полицию. Не рушить тебе жизнь.

– А вдруг он посадит меня в тюрьму? А там бандиты и всякие рецидивисты, они меня.

– его голос задрожал: – отпетушат. Знаешь, что это такое? Пустят по кругу, выбьют мне зубы.

Юля в порыве сочувствия обняла Андрюшу, и он прильнул к ней, содрогаясь от страха:

– Я не хочу в тюрьму, – проклацал он пока ещё целыми зубами, – я хочу в Москву, песни петь, стать звездой эстрады.

Юля с ужасом подумала, что за подобное преступление Андрюшу и правда могут посадить. Это ведь не шутки – полтора миллиона рублей! Это настоящее, спланированное, серьёзное преступление, за которое положено строгое наказание согласно УК. Но Андрюша не выдержит заключения. Нельзя допустить, чтобы его посадили!

– Послушай, – сказала она после недолгого размышления, – а твой червяк не удовлетворится, если ты просто возместишь Егору недостачу? Например, подбросишь ему в гостиницу чемодан с деньгами и анонимным посланием: мол, так и так, возвращаю наворованное, прошу прощения, не ищите меня.

– И всё? Без покаяния и прощения?

– А ты готов рискнуть?

– Но Егор такой добрый, такой понимающий и чуткий человек! – проныл Андрюша.

– Неужели он меня не простит?

– Это он добрый, пока не узнал, что ты вор! Я бы на твоём месте не рисковала. Кто знает, как он себя поведёт, когда узнает правду?

– Ты права, – согласился Андрюша. – Я сегодня же сниму деньги со счёта и верну их.

И письмо напишу. Спасибо тебе! Ты мой самый лучший и преданный друг! Не знаю, как бы я жил без тебя.

Юля не успела увернуться, и Андрюша чмокнул её в щёку. Забыл от волнения, что она этого не переносит.

***

До конца рабочего дня Юля не могла перестать думать об этой скверной новости. Она дружила с Андрюшей с первого класса, знала его лучше всех остальных людей на свете, съела с ним пуд соли и много всякого дерьма (которое в них щедро метали «нормальные» дети и взрослые). Но она даже не предполагала, что Андрюша способен на воровство.

Потом, когда первые эмоции улеглись, в голову пришли технические вопросы. Во-первых,

как он смог вывезти со склада сто тонн материала? Для этого нужны грузовики, экскаваторы и погрузчики. Но даже если и вывез, то куда? Нужна площадка для хранения. А потом товар нужно продать. Кому, где, как? Кто захочет связываться с ворованным металлом? Рассказанная Андрюшей история казалась всё более и более фантастической. Один человек не мог этого провернуть! Тут работы для целой преступной группировки!

Она вышла из офиса задумчивой и озадаченной. Что-то не сходилось в признании Андрюши. Но и врать бы он не стал – о таких вещах не врут. Она направилась по дорожке в сторону частного сектора (фавел, по выражению Егора Константиновича). Вдруг услышала автомобильный сигнал. Обернулась. Из «Лендкрузера» наполовину высунулся водитель Ваня. Его щёки горели от пощечин, а глаза – от счастья. На шее красовался кожаный ошейник с железной биркой. Юля присмотрелась, в сотый раз за день радуясь новообретённому зрению, и различила гравировку: «Послушный мальчик».

– Юля, – сказал «послушный мальчик», – Мадам Марго приказала привезти тебя к ней после работы.

Юля вспомнила о том, что сегодня вечером ей предстоит испытание, и сердце испуганно затрепыхалось. Как она могла забыть?!

– А где Егор Константинович? – робко спросила она, заглядывая в пустой салон. – Он ещё работает в гостинице? Может, сначала заедем в «Золотую Пысу»?

– Мне запрещено вступать с тобой в разговоры. Садись в машину.

Видно было, какое колоссальное удовольствие он получает от своей роли послушного раба. Юля могла его понять: мазохист встретил свою доминантку. Она села в машину и доверилась судьбе. Чему быть, того не миновать.

44. Всё по-настоящему

Ваня провёл Юлю в ванную комнату и выдал белый махровый халат, сложенный стопочкой.

– У тебя есть десять минут, чтобы подготовиться к сессии, – сказал он.

– А как подготовиться? Что нужно делать? – внезапно севшим голосом спросила Юля.

Одно дело мечтать о настоящей сессии с настоящим доминантом, другое – стоять в чужой ванной с халатом в руках и знать, что через десять минут тебя будут по-настоящему пороть. В душу невольно заползал страх. Игры кончились.

– Ну, помойся там... – неопределённо ответил Ваня.

– Там?! – переспросила Юля, пугаясь ещё больше.

– Где? – не понял Ваня. Потом понял и зарделся: – На всякий случай и там тоже помойся. Мадам Марго любит, когда нижний готов к любой неожиданной ситуации. Ну, это я по себе знаю.

Он деликатно вышел из ванной. Юля уставилась на своё отражение в зеркале. Она не любила неожиданных ситуаций: они почти всегда оказывались идиотскими. А в худшем случае – опасными и унизительными. Но она сама согласилась доказать Егору Константиновичу, что её возбуждает боль, а не ласковые мужские прикосновения. Отказаться сейчас от сессии – значило признать его правоту. Интересно, где он? Неужели он оставил её один на один с доминанткой?

Она быстро освежилась в душе, собрала волосы в высокий пучок и босиком вышла в коридор. Ваня, как верный паж, повёл её к своей хозяйке – прямиком в красную комнату. Юля не выдержала, спросила шёпотом:

– А ты не знаешь, где Егор Константинович? Может, ему позвонить? Мне кажется, он будет недоволен, если мы начнём без него.

Ваня промолчал. Открыл дверь, провозгласил важным голосом:

– Юля пришла.

– Пусть заходит, – ответила госпожа, и Ваня посторонился, пропуская Юлю в комнату, освещённую лишь свечами.

Они многократно отражались в большом напольном зеркале и полированных деревянных поверхностях. Язычки пламени колыхались от сквозняка, пахло чем-то приторным – возможно, французскими духами Мадам Марго.

Дверь за спиной бесшумно закрылась. Юля замерла у входа и опустила голову, не смея посмотреть доминантке в глаза. В прошлые разы она требовала, чтобы Юля становилась на колени и просила её отшлёпать. Попросит ли она об этом сейчас?

– Сними халат, – приказала Мадам Марго.

Юля на секунду вскинула глаза и увидела её целиком – высокую статную женщину в белоснежной рубашке с закатанными рукавами и в чёрных брюках с подтяжками. На ногах у неё были не обычные туфли на шпильках, а лакированные мужские ботинки. На голове – не кудри или кокетливый начёс, а гладкая причёска на пробор, напоминающая мужскую.

В целом Мадам Марго выглядела очень маскулинно и брутально: при свечах её можно было принять за упитанного дембеля-десантника, переодетого в банковского клерка. Лишь ярко-алый рот выдавал её пол. Мысленно Юля возблагодарила силы, которые удержали Мадам Марго от того, чтобы переодеться в форму нациста или полицейского с фуражкой и дубинкой. Такого маскарада Юля бы не выдержала.

Она сняла халат и аккуратно положила его на край монструозной кровати, застеленной чёрным покрывалом. Вытянулась по стойке смирно под взглядом госпожи.

Стоять голой перед женщиной было... странно. Это не возбуждало, не будило фантазии или чувственность, не оскорбляло, просто было немного неловко – как у врача. Мадам Марго медленно её осмотрела и сказала:

– Подойди к столу и выбери инструмент, который тебе понравится. А потом стань передо мной на колени и попроси о том, чего ты хочешь.

– Да, Мадам, – ответила Юля.

Что ж, сессия началась по всем правилам. Так, как Юля когда-то мечтала. Красная комната, колышущееся пламя свечей, таинственные тени в углах, скрывающие страшные приспособления для пыток, и самое главное – доминант, готовый играть в жестокую игру. Пусть он и женского пола, но боль-то будет настоящей.

Но радости почему-то не было. То ли её фантазии были ярче реальности, то ли она ожидала чего-то другого, то ли в ней самой что-то изменилось за последние три дня.

Юля подошла к столу, разглядывая инструменты для порки: плети, шлёпалки, кнуты и трости. На лежащие рядом вибраторы в виде разноцветных членов она старалась не смотреть: они пугали её своими размерами и заставляли бёдра непроизвольно сжиматься. Она выбрала плеть-многохвостку – наименее грозное орудие из арсенала доминанта. Ни о каком кнуте ей и думать сейчас не хотелось, не то что ощутить его воздействие на собственной шкуре. То, что в фантазиях будоражило и вдохновляло, в реальности не казалось хорошей идеей.

Она подошла к Мадам Марго, опустилась на колени и протянула ей плеть:

– Пожалуйста, выпорите меня этой плетью.

Мадам не спешила забирать выбранное орудие. Юля терпеливо стояла на коленях, глядя в пол и ощущая, как наливаются тяжестью вытянутые вперёд руки. Одна свеча зашипела и вспыхнула ярче, на секунду осветив тёмный угол. Там стояло красное бархатное кресло, а в нём кто-то сидел. Лица этого человека видно не было, но Юля узнала босые ступни своего московского директора, своего Егора Константиновича, своего Мистера Президента.

Он здесь! Он пришёл. Он хочет посмотреть на её реакцию.

Она опустила голову ещё ниже, чтобы никто не заметил предательского румянца, загоревшегося на щеках.

– Прошу вас, Мадам Марго. Умоляю вас, – прошептала Юля, ощущая, как всё её тело охватывает лихорадка предвкушения.