Текст книги "Охота на доминанта, или 13 отмазок Серова (СИ)"

Автор книги: Таня Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

54. Самые жёсткие меры

Она чуть нахмурилась, словно не поняла, о чём речь.

– Что вы знаете?

– Я знаю, кто воровал материал со склада.

– Да?.. Кто?

– Ты мне скажи, – предложил Серов. – Я хочу услышать это от тебя.

Она промолчала. Но грудь её начала подниматься чаще, а по лицу расползалась предательская бледность. Пальцы стиснули папку.

– А... – её голос дрогнул, – откуда вы узнали?

– От Пандита Кумара Говинды. Слышала о таком? Один их наших крупнейших поставщиков – Харе Кришна из Овсяновки. Ты должна его помнить. Он-то отлично помнит и тебя, и твою коробочку с крестом.

Она открыла рот, как будто хотела что-то сказать, но потом закрыла. Уткнулась взглядом в папки и упрямо закусила губу. Вылитая партизанка на допросе. Она явно не собиралась обсуждать эту тему. Но Серов дал ей ещё один шанс, последний:

– Давай договоримся так: ты сейчас рассказываешь мне всю правду, а я. я. – он снова ощутил давление в груди. Ему сложно было говорить. – Не буду обещать, что забуду это. гнусное и подлое злодеяние, но я не дам ему хода. Всё останется между нами. Я решу вопрос максимально деликатно, и никто ни о чём не узнает. В противном случае я пойду на самые жёсткие меры.

Иными словами: «Покайся, воровка, плачь и проси прощения, скажи, что тебе стыдно, умоляй о милосердии! И, может быть, я тебя прощу».

Она подняла глаза. Как они блестели в ярком свете ламп! То ли линзы бликовали, то ли слёзы собирались пролиться. И лицо такое белое-белое, как бумаги на столе у Цуканова.

– Ну что ты молчишь? – в нетерпении воскликнул Серов. – Я что, непонятно выразился? Или тебя не заинтересовало моё великодушное предложение? Так поверь, лучше оно не станет, я и без того чувствую себя последним лохом. Или я... – он остановился, чтобы глубоко вздохнуть, – не достоин правды из твоих уст?

Она разлепила крепко сжатые губы. С трудом промолвила:

– Я не понимаю, о чём вы говорите.

Гнев обрушился на него, как цунами на Индонезию. Он разрушал в его душе всё доброе и хорошее, что он испытывал к Юле. Смывал то, что он ещё не испытывал, но уже предчувствовал. Уносил в бурлящих мутных водах всё человеческое – терпимость, сострадание, мудрость.

– Не понимаешь?! – заорал он. – И это всё, что ты можешь мне сказать?

– Мне жаль, – твёрдо ответила она, глядя ему в глаза. – Я не знаю, кто воровал товар со склада.

Серов медленно встал, снял пиджак и бросил на стул. Хотел снять жилет, но передумал: он не помешает замаху. Ослабил узел галстука и закатал рукава рубашки до локтей. Юля ошеломлённо наблюдала за каждым его жестом. Когда он расстегнул и резким движением вытащил из шлёвок ремень, она покраснела – густо и мучительно, выдавая все свои потаённые мысли.

– Ты же не думала, что останешься безнаказанной? – поинтересовался он, пугаясь собственного тяжелого дыхания и гула крови в ушах.

Никогда в жизни ему не было так жутко от ощущения потери контроля. Но то, что он перестал пережёвывать обиды и начал действовать, каким-то образом разжимало стальные тиски на груди. Он вдвое сложил ремень и перехватил поудобнее. Взмахнул им в воздухе и демонстративно хлопнул по свободной ладони. Однажды он уже играл с ремнём, – солнце, ландыши, нежность, «Мне не нравится причинять тебе боль!», – но в этот раз был намерен пойти до конца. Он хотел причинить ей боль.

– Вставай, – сказал он Юле. – Подними юбку, сними трусы и наклонись над столом.

Она дышала так, словно пробежала стометровку. Но приказание исполнила. Легла грудью на папки, которые сдвинулись, поехали по столу и начали шлёпаться на пол, как испуганные лягушки в пруд. Плюх! Плюх!

Серов размахнулся и ударил ремнём по беззащитной попе. И сказал:

– Раз!

Юля удержала вскрик и даже не отпрянула. Уткнулась лицом в ворох накладных.

Два! Три!

Он считал удары, наблюдая, как белая кожа покрывается розовыми полосами, а дырочка заднего прохода ритмично сжимается в ожидании нового удара.

– Значит, ты не в курсе, кто меня обворовывал?

– Я ничего не знаю, – донеслось из-под бумаг.

– Да неужели? Четыре! Пять! Шесть!

Она начала вертеть попой от боли и переступать ногами, но каждый раз возвращалась в исходное положение и снова подставлялась под ремень. Это было противостояние характеров и силы духа: он её лупил, ожидая, когда она взмолится о пощаде, а она терпела и, похоже, ждала, когда он выплеснет свою злость и остановится. Но её глупое упрямство лишь распаляло его. Зачем запираться, если очевидно, что он знает о её и Андрюшиных махинациях? Почему она не хочет рассказать правду и попросить прощения? Он же обещал не применять никаких санкций, если она покается. Что её заставляло терпеть боль? Ради чего? Ради искупления вины или...

Он отложил ремень и положил руку на пылающую ягодицу. Юля замерла и перестала вертеться. И, кажется, даже перестала дышать. Он погладил её, ощущая, как стремительно гнев сменяется на безудержную животную похоть. Он вспомнил всё: их встречу и первую «сессию», когда она лежала у него на коленях и без стеснения наслаждалась шлепками и ласковыми прикосновениями к клитору. Её первый трепетный оргазм. Вспомнил прерванный контакт на даче Цуканова, когда она голенькая и послушная исполняла все его приказания, а он пытался стать для неё настоящим доминантом. Вспомнил её лежащую у него в объятиях – на чёрной кровати в красной комнате. И каждый раз он отпускал её – из жалости, из страха причинить боль, из потребности сберечь её невинность ради её же будущего (которое каким-то дурацким и непонятным образом зависело от наличия девственности).

Но не в этот раз.

Он хотел её так, что ломило яйца и закладывало уши. Он не видел ничего, кроме набухшей увлажнившейся плоти между девичьими бёдрами. А ещё он хотел победить в этой схватке двух характеров. Сломить её сопротивление, наказать за упрямое молчание.

55. Момент слабости

Он медленно и почти невесомо провёл пальцем от копчика до ануса и дальше, по налитым влажным губам. Исполосованные ягодицы покрылись пупырышками. Юля всхлипнула где-то в ворохе бумаг, но с места не сдвинулась и вообще никак не выразила своего отношения к происходящему.

Серов расстегнул молнию на брюках, приспустил их вместе с трусами и достал член. Под-рочил немного левой рукой, ощущая, как неумолимо нарастает возбуждение. Он находился в таком состоянии, когда отступить уже не мог – не потому, что не хотел, а потому, что больше не контролировал своё тело. Яички уже выбросили сперму в семявыносящие протоки, эякуляция была неизбежна. Он мог ещё недолго потерпеть, отсрочить оргазм на какое-то время, побалансировать на самом краю, но прервать процесс – нет.

Пальцами правой руки он нащупал самое чувствительное место между ног Юли. Она задрожала и... прогнулась, раздвинув ноги шире. Даже приподнялась на носочках. Что ж, она тоже понимала, что расплата неизбежна. За воровство, за ложь, за то, что отправила его к цыганам, отлично зная, что они ни в чём не виноваты. За то, что рьяно защищала своего подельника Андрюшеньку и выпрашивала для него повышение зарплаты. За то, что давила на жалость с помощью хромого Грея и слабоумного братца.

За то, что играла его чувствами, манипулировала, хитрила и морочила голову.

За то, что он ей поверил.

Серов шагнул ближе к Юле. Направил член между скользких губ и надавил, демонстрируя свои намерения. Юля шумно вздохнула, но не отшатнулась. Напротив, вцепилась пальцами в стол, чтобы стоять ровно и не поехать вперёд. Стоять так, чтобы ему удобнее было её наказывать. Он несколько раз провёл членом по губам, собирая влагу и наслаждаясь видом её набухшей розовой вагины. И одним плавным уверенным движением вошёл в её тело, пробивая хрупкую преграду. Тесный жар охватил его член. Серов не смог сдержать стон удовольствия. Сжал Юлины бёдра, едва удерживаясь от того, чтобы не начать долбиться в беззащитную закровившую дырочку. Причинять излишнюю боль не хотелось, он всё же не был садистом. Он всего лишь хотел сатисфакции. Он забрал у неё то, что она считала ценным и важным для себя, – её девственность. Теперь она никогда его не забудет, как не забудет то зло, которое ему причинила. Они в расчёте.

Он медленно вытащил член и с глухим стоном кончил в ложбинку между ягодицами. Запачкал густой спермой аккуратный светленький анус. На этом всё. Финита ля комедия. Он достал из кармана бумажный платочек и вытер с лобка и члена следы крови. Скатал в комок и выбросил в урну.

– Да, забыл сказать, ты уволена. Украденные деньги я тебе прощаю – можешь считать их выходным пособием. Купи на них корма своей собаке, должно хватить лет на десять.

– Серов вдел ремень в брюки и тщательно застегнулся. – А с твоим дружком я разберусь завтра. Он от меня так легко не отделается.

Юля ничего не ответила, лишь отвернула голову. Плюх, плюх – со стола снова посыпались папки.

Пришлось стучать по стеклу, чтобы Ваня соизволил разблокировать дверь. Серов сел и устало откинул голову на подголовник. В ушах ещё шумело, пальцы чуть подрагивали.

– Вы были правы, Егор Константинович, – взволнованно зашептал Ваня. – Головорезы и правда приходили – целая банда! Молодые, злые, обзывали меня «московитом поганым». Как будто я виноват, что родился в Москве! Я забаррикадировался, как вы приказали, но всё равно было страшно! Поехали отсюда?

– Завтра поедем домой.

– Как, уже завтра? – приуныл Ваня. – А сегодня?

– А сегодня поедем к Марго. Мне нужно выпить. И отдохнуть... И...

И что-то ещё ему было нужно. Цунами злости и гнева, обрушившееся на него, когда Юля отказалась признаваться в воровстве, отступило, и теперь перед его глазами вставала картина разрушений: смытые дома, вырванные с корнем деревья, повсюду грязь, кучи зловонного мусора и трупы. Всё уничтожено. Не осталось ничего живого.

У девочки и так проблем выше крыши, а теперь ещё и это...

От осознания масштаба трагедии его чуть не стошнило. Он совершил самый омерзительный поступок в своей жизни и понимал, что ничего уже не исправить. Стальная хватка на груди разжалась, но теперь сдавливало горло. Его словно кто-то душил холодными костлявыми пальцами. Жуткое тошнотворное ощущение. Серов сорвал галстук и раздражённо бросил на заднее сиденье.

Марго сразу догадалась, что с ним что-то не так. Она накормила их домашними пельменями с олениной, разрешила выпить по три рюмки водки, а потом отправила Ваню спать.

– А десерт? – обеспокоенно спросил он. – Сегодня наш последний вечер...

– Я тебя разбужу, когда придёт время для десерта, – пообещала Марго, и Ваня послушно поплёлся в спальню.

Серов впервые ему позавидовал. Ему захотелось сбросить с себя ответственность за свои и чужие поступки, отказаться принимать сложные решения, передать управление кому-то другому – умному и сильному.

– Давай рассказывай, – потребовала Марго, включая кофеварку и садясь напротив него.

– Я совершил ошибку, – сказал Серов.

Он хотел добавить подробностей, рассказать что произошло, но горло перехватило. Безжалостные ледяные пальцы сдавили кадык. Серов потёр шею и покрутил головой в разные стороны, пытаясь избавиться от воображаемой удавки.

– Любой может совершить ошибку в момент слабости, – мягко сказала Марго. – Вопрос в том, как он себя поведёт, когда наступит момент силы.

Из коридора высунулась голова Вани:

– А пусть Мадам Марго вас отшлёпает, – предложил он. – Вам сразу полегчает, вот увидите! Это такой катарсис, такое душевное очищение.

– Оставлю без десерта, – угрожающим тоном пообещала Марго, и Ваня с испуганным воплем исчез в спальне.

56. Побег из тюрьмы

Юля

Юля брела домой, не разбирая дороги. В конце рабочего дня Серафима попросила её принести договор с новым поставщиком, а Юля уже подшила его в общую папку. Она пошла в кабинет директора, где на стеллажах хранились все бухгалтерские и юридические документы, но договора там не оказалось.

– Опять подшила куда-нибудь в другое место?! – возмущённо воскликнула Серафима.

– Ну сколько можно?

Она была права, Юля уже не первый раз путала папки. То сочиняла в уме стихи, то просто мечтала о чём-то. Она начала перебирать папки одна за другой.

– Пока не найдёшь, с работы не уйдёшь, – постановила Серафима. – Ты меня поняла?

Юля поняла. После того, как все разошлись по домам, она обосновалась в кабинете Антона Львовича. Попила чаю с сушками, посмотрела на большом мониторе клип Сергея Лазарева и внезапно схватилась за первую попавшуюся бумажку. Из самой глубины души свободно и неудержимо полились слова:

Нежнее бриза и кашемира...

Он самый лучший – я знаю точно!

Он пахнет властью. Пусть не над миром,

А надо мною... И каждой ночью...

Это был четвёртый, последний катрен её нового стихотворения. Четыре дня – четыре четверостишия. Вся её любовь, все её мечты и надежды уместились в шестнадцати строчках – начало и конец истории. Конец. Он отказался брать свой выигрыш, когда победил в споре. Отпустил её нетронутой. Сказал, что не хочет испортить ей жизнь, но на самом деле – не захотел связываться.

И она его не осуждала. Кому нужны лишние проблемы? Наверняка у него в Москве полно нормальных девушек.

Юля по уши зарылась в документах, когда в офис заявился Егор Константинович собственной персоной. Он выглядел ужасно: серое лицо, глубокая складка между нахмуренных бровей, сжатые в узкую кривую полоску губы. Он сразу же приступил к допросу: кто воровал металл со склада, да кто воровал? И спрашивал так напористо, словно был на сто процентов уверен, что Юля знает вора.

Он требовал, чтобы она выдала Андрюшу! Он не понимал, что она никогда его не выдаст: Андрюша не должен был попасть в тюрьму. Всё что угодно, но только не тюрьма! Такие мальчики там не выживали. И хотя Егор Константинович обещал решить вопрос максимально деликатно, Юля ему не поверила. Его трясло от злости, он заговаривался: зачем-то приплёл поставщика Пандита (якобы тот рассказал об Андрюше, хотя Пандиту-то откуда знать?), сказал, что чувствует себя последним лохом (с чего бы, если Андрюша честно вернул всё наворованное?) и вообще вёл себя неадекватно.

Вместе с тем она понимала его ярость. Она ведь и правда знала, кто воровал со склада, но скрывала это от начальства. Такое поведение сродни соучастию в преступлении. С его точки зрения она однозначно виновата – в том, что молчала и не подтвердила его догадки про Андрюшу. Поэтому Юля безропотно приняла наказание. Но то, что случилось после порки, она принять не могла... Не то, что он с ней сделал, а то, как он это сделал.

Ещё вчера, когда она проиграла Егору Константиновичу дурацкое пари, Юля смирилась с тем, что лишится девственности до свадьбы, – и не с будущим мужем, а с заезжим командировочным (что в сто раз позорнее!). И такое облегчение на неё нахлынуло, такое чувство внутреннего освобождения! Как будто всю жизнь она тряслась от страха, что ей вынесут смертный приговор, и этот страх так разросся в её душе, что отравлял каждую прожитую минуту. Она жила словно в тюрьме, пугаясь любого шороха, взгляда и прикосновения. А теперь приговор был оглашён – и бояться стало нечего. Если её убьют за то, что она переспала с мужчиной, – что ж, пусть сделают это и успокоятся. Всё равно это лучше, чем пожизненная каторга. К её большому разочарованию, Егор Константинович не привёл приговор в исполнение.

Он сделал это сегодня – жёстко, неласково, не ради удовольствия, а ради наказания. Сам кончил, а ей не дал. А после этого впридачу уволил. Юля не понимала, чем заслужила подобную строгость. Настолько глубокой вины она за собой не чувствовала. Да, не выдала вора Андрюшу, но – секс без оргазма? Увольнение? Как-то чересчур. Хватило бы обычной порки.

А ещё она не поняла фразу о прощении долга.

И причём тут корм для Грея?

Трусики промокли, от них исходил незнакомый волнующий запах, а между ног немного саднило. Кровить перестало, но хотелось помыться и надеть чистое бельё. Домой идти она не могла: отчим и Гоша сразу догадаются, что с ней произошло. Они и так пристально за ней наблюдали и чуть ли не обнюхивали, а если она заявится домой в десять часов вечера в таком неприглядном виде, то осмотра точно не избежать. Нет, она не собиралась объясняться с этими маньяками прямо сейчас.

Сейчас она нуждалась в дружеской поддержке. И, может быть, в небольшом музыкальном концерте. Да, она потеряла девственность и работу, но. шоу маст гоу он, как говорил Андрюшенька. Больше терять нечего!

57. Мальчик в пижаме, молоко и котята

Андрюша, одетый во фланелевую пижаму и со стаканом молока в руке, распахнул двери и уставился на Юлю:

– Ого! Ты откуда такая красивая? Из дома выгнали?

Юля пригладила встрёпанные волосы и одёрнула юбку:

– Наоборот, не хочу идти домой. Можно я у тебя переночую? – в конце фразы неожиданно всхлипнулось.

– Конечно, – без раздумий ответил Андрюша, – заходи.

Он подкрался на цыпочках к спальне матери и прикрыл дверь, пояснив: «Она уже легла спать». Провёл Юлю в свою комнату. Заботливо усадил на постель, застланную симпатичным бельём с котятами. Тут же на одеяле валялись раскрытая книга и тарелка с домашним печеньем. Тётя Маша любила печь вкусности для любимого сына.

– Молока хочешь?

– Может, позже.

Юля обвела пальцем пушистого котёнка и почувствовала, что на глаза навернулись слёзы. Здесь было так тепло, так по-детски уютно и безопасно, что она ощутила острую жалость к себе, – за свою неприкаянность и свалившиеся на неё взрослые проблемы. За то, что в детстве у неё не было белья с котятами и домашнего печенья. Никто никогда о ней не заботился.

– Ты чего? – встревожился Андрюша. – Что случилось? Рассказывай!

Он хотел прикоснуться к ней, но вовремя вспомнил, что она этого не выносит. Юля заметила этот жест и протянула к Андрюше руки. Положила на плечи, чуть помедлила, а потом обвила вокруг шеи. Прильнула к неширокой мальчишеской груди:

– Смотри, я больше не боюсь прикосновений, – прошептала она в тёплую пижаму.

– Ух ты! А почему? – спросил Андрюша, осторожно поглаживая её по спине. – Чары злой колдуньи рассеялись?

– Да, наверное...

– Тебя что, принц поцеловал? – усмехнулся Андрюша.

– Нет, не поцеловал, – вздохнула Юля. – Он меня выпорол ремнём, а потом. А потом он. В общем, родители меня убьют, когда узнают.

Андрюша присвистнул, взял Юлю за плечи и посмотрел на неё блестящими от возбуждения глазами:

– Ну поздравляю, подруга! Тебя сделал женщиной самый крутой мужик на тысячу километров вокруг. Как же я тебе завидую! Я бы отдал все свои деньги, чтобы потерять девственность не с каким-то . – он запнулся, – драным гопником, а с Егором Константиновичем!

– Кстати, о деньгах, – вспомнила Юля. – Ты вернул ему награбленное?

– До последней копеечки! – воскликнул Андрюша. – Сложил деньги в конверт, написал послание из вырезанных букв и подбросил его в «Золотую Пысу».

– Тогда почему он продолжает расследование? Он требовал, чтобы я назвала имя вора, а когда я отказалась, он выпорол меня, трахнул и уволил. Не очень-то похоже, что он получил свои деньги обратно!

У Андрюши от удивления отвисла челюсть:

– Он трахнул тебя из-за того, что ты отказалась выдать вора?!

– И уволил! – напомнила Юля. – Это хуже.

– Это вообще жесть! Но ты же не раскололась? – забеспокоился Андрюша. – Не сказала ему, кто виноват в недостаче?

– Нет, но мне кажется, он и так про тебя знал. Просто хотел, чтобы я подтвердила. Почему-то ему было важно услышать признание от меня, как будто это имело какое-то значение.

– Но откуда он узнал? Какая сволочь меня заложила?!

– Пандит Кумар Говинда? – предположила Юля и увидела, как сник Андрюша.

– Дети, что это вы раскричались на ночь глядя? – спросила тётя Маша, заходя в комнату. – Вы сейчас перевозбудитесь, а потом заснуть не сможете. Юленька, добрый вечер. Ты что, прямо с работы? Давай я тебе молока принесу, чего-то ты бледненькая сегодня...

Тётя Маша потёрла глаза, развернулась и ушла на кухню.

– Сейчас попьём молока с печеньем, и я расскажу тебе всю правду, – убито проговорил Андрюша.

– Ладно, – согласилась Юля. – Но сначала я ванную схожу, мне нужно... трусы постирать. У тебя есть какая-нибудь длинная футболка? Можешь мне одолжить?

– У меня есть пижама! – Андрюша кинулся к шкафу и достал оттуда сложенную и отглаженную пижамку из фланели. – Это моя детская, любимая, но для тебя мне ничего не жалко! Подумать только, твой первый секс случился из-за того, что я подделывал накладные! Почему не мой, а? Когда уже очередь дойдёт до меня?

***

Мама как в воду глядела: «дети» перевозбудились и долго не могли заснуть. Они устроились под одеялом и притушили свет. Андрюша в подробностях рассказал, как в течение года обворовывал закупочную компанию «Норд». Юлины сомнения подтвердились: он не вывозил товар со склада и никому его не продавал. Это действительно было сложно провернуть. Механизм воровства поражал простотой и эффективностью. Правда, для этого требовались сообщники – как тот кришнаит из Овсяновки, например. И многие, многие другие. В этот вечер Юля узнала о сотрудниках и поставщиках «Норда» больше, чем за всё время работы.

Потом они обсудили поведение Серова и решили, что каким-то образом он и Юлю посчитал замешанной в воровстве. В этом случае его настойчивые требования сознаться не выглядели как нелепый каприз. Просто он хотел извинений. И агрессия его могла объясняться разочарованием в людях, которым он доверял. Додумавшись до этого, Андрюша предложил немедленно позвонить Егору Константиновичу и проверить версию. Плевать, что час ночи. Юля едва его удержала:

– Ты что, хочешь в тюрьму? – спросила она. – Не смей ему звонить. И завтра, когда он

будет тебя прессовать, ни в чём не сознавайся. Ты вернул свою долю награбленного – это полностью тебя оправдывает!

– А как же ты? Ни одного рубля не украла, а тебя уволили. Это несправедливо!

– Какая разница? Всё равно бы меня рано или поздно уволили, я совсем не приспособлена к бухучёту. Пойду к Тиграну на полный день – мама сказала, он собирается ещё один ларёк открывать.

– А поехали вдвоём в Москву? – внезапно предложил Андрюша. – Ты поступишь в ли

тинститут и будешь писать стихи, а я поступлю в музучилище и буду петь песни. Мы станем богатыми, знаменитыми и счастливыми!

– Станем, обязательно станем, – улыбнулась Юля, – только денег сначала надо подкопить, а то на билеты не хватит. Спи, будущая звезда!

Утром Юля слышала, как Андрюшина мама готовила завтрак, а потом ушла на работу. После этого наступила тишина, нарушаемая лишь кукареканьем петухов. Лучи солнца добрались до кровати, и Юля окончательно проснулась. Она вспомнила, что теперь у неё нет работы, нет девственности, нет желания быть отшлёпанной и даже страха перед чужими прикосновениями тоже нет. Всё, что раньше составляло её жизнь, отвалилось как шелуха, и она чувствовала себя очень странно – и уязвимой, и сильной одновременно. К этому ощущению ещё нужно было привыкнуть.

Хлопнула входная дверь. Тётя Маша вернулась?

Но это была не она. Гулко протопав по коридору, в комнату ворвался Гоша. Он был трезв, угрюм и очень зол. Увидев Юлю, он воскликнул: «Ах вот ты где!», подскочил к кровати и сорвал одеяло. Андрюша сонно замычал и вальяжно забросил на Юлю тощую ногу.

– Я так и знал! – заревел Гоша, доставая из-за пояса обрез. – Ты всё-таки обесчестил мою сестру!