Текст книги "Монстры"

Автор книги: Танит Ли

Соавторы: Роберт Сильверберг,Клайв Баркер,Роберт Ирвин Говард,Нэнси Холдер,Брайан Ламли,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Стивен Джонс,Ким Ньюман,Бэзил Коппер,Дэвид Джей Шоу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

По пробуждении сон ощущался необычайно ярким, странно реальным, навеянные им мысли никак не хотели уходить. Я увидела окружающих меня животных в новом свете. Словно я попала не просто на зоологическую исследовательскую станцию, а в общину, в поселение, на единственный аванпост чужой цивилизации – чужой, но родственной земной.

Ладно, довольно. У этих зверей крохотные мозги. Дни они проводят, жуя зелень, – за исключением тех, кто жует других динозавров. В сравнении с ними коровы и овцы сущие гении.

Сейчас я уже немного хожу, пусть и прихрамывая.

3 сентября. 6.00. Тот же сон об универсальной телепатической сети. Чувство теплоты и любви течет от динозавров ко мне.

Свежие яйца тираннозавра на завтрак.

5 сентября. 11.00. Быстро поправляюсь. Уже на ногах, поскрипываю, но не корчусь от боли. Меня по-прежнему кормят. Подносчиками еды остались струтиомимы, по и динозавры покрупнее подходят ближе. Один стегозавр тыкался в меня носом, что твой пони-Голиаф, и я похлопывала его по грубому чешуйчатому боку. Диплодок растянулся на земле и, казалось, просил, чтобы его погладили по необъятной шее.

Если это безумие, да будет так. Это община, любящая и сдержанная. Даже плотоядные хищники – часть ее: едоки и едомые – две стороны одного целого, как инь и ян. Разъедая тут в наших герметичных модулях, мы и предположат, не могли ничего подобного.

Они постепенно втягивают меня в свое сообщество. Я чувствую импульсы, проходящие между ними, и моя душа трепещет от этого нового необычного ощущения, а по коже бегают мурашки.

Они приносят мне еду, буквально отрывая ее от себя, – свою плоть и своих нерожденных детей, они наблюдают за мной и безмолвно торопят мое выздоровление. Зачем? Из чистого милосердия? Не думаю. Скорее, им что-то нужно от меня. Да, им что-то нужно.

Но что же?

6 сентября. 6.00. Всю ночь я медленно бродила по лесу в состоянии – иначе не скажешь – экстаза. Огромные силуэты, чудовищные сгорбленные фигуры, едва видимые при тусклом мерцании, мелькали вокруг. Час за часом я шла, невредимая, чувствуя, как усиливается наша общность, пока наконец, устав донельзя, не остановилась здесь, на этом мшистом ковре, и при первых рассветных лучах увидела гигантскую фигуру брахиозавра, стоящего, точно гора, на другом берегу реки Оуэн. Берта.

Меня влечет к ней. Мне хочется ей поклоняться. В ее громадном туловище бьются мощные потоки. Она – усилитель. Мы все связаны через нее. Она святая, она наша общая мать. Ее тело излучает сильнейшие исцеляющие импульсы.

Я отдохну немного. А потом переберусь через реку. К ней.

9.00.Мы стоим лицом к лицу. Ничего, что ее голова в пятнадцати метрах над моей. Ее маленькие глаза смотрят на меня, но прочесть по ним мысли невозможно. Я верю ей, я люблю ее.

Позади нее на берегу собрались брахиозавры поменьше. Еще дальше, безмолвные, неподвижные, стоят динозавры полудюжины видов.

В их присутствии я робею. Они – представители динамичной, высшей расы, которая, если бы не жестокий космический несчастный случай, царствовала бы на Земле и по сей день, и я благоговею пред ними.

Представьте себе: их сила, вечно обновляясь, выдержала сто сорок миллионов лет. Они встретили все вызовы эволюции, кроме одного внезапного и катастрофического изменения климата, от которого их ничто не могло защитить. Они размножались и приспосабливались, властвовали на земле, в воде и в воздухе, они заселяли планету. Наши собственные никудышные, ничтожные предки были ничто в сравнении с ними. Кто знает, чего бы могли достичь динозавры, если бы врезавшийся в Землю астероид не погасил их свет? Какая ирония: миллионы лет верховенства прервало леденящее облако пыли. Одно поколение – и конец. А сейчас вновь – чудо, грандиозность…

Всего лишь звери, говорите? Откуда вы знаете? То, что нам известно о том, каким был мезозой в действительности, – всего лишь клочки, обрывки, тонкий срез, буквально – голые кости. Сто миллионов лет способны стереть следы любой цивилизации. Что, если у них был свой язык, поэзия, мифология, философия? Любовь, мечты, стремления? Нет, говорите вы, они просто животные, неуклюжие и безмозглые, тупо проживавшие свои бессмысленные звериные жизни. А я отвечаю, что мы, хилые волосатики, не имеем права навязывать им свои ценности. Единственная цивилизация, которую мы способны постичь, – это та, которую построили мы сами. Мы вообразили, что наши тривиальные достижения – определяющий фактор, что компьютеры, космические корабли и жареные сосиски суть чудеса, ставящие нас на вершину эволюции. Но теперь я так не думаю. Да, человечество кое-чего добилось. Но нас не существовало бы вовсе, если бы этой величайшей из рас было позволено исполнить свое предназначение.

Я чувствую, как усиливается любовь, которую излучает возвышающийся надо мной титан. Я чувствую, как постепенно и неуклонно укрепляется и углубляется контакт между нашими душами.

Последние барьеры рушатся.

И я наконец понимаю.

Я – избранная. Я – проводник. Я носитель возрождения, я любима, я необходима. Мадонна динозавров – это я, святая, пророчица, жрица.

Сумасшествие? Пусть сумасшествие.

Почему мы, маленькие волосатики, вообще существуем? Теперь я знаю. Потому что с помощью наших технологий мы сделали возможным возвращение Великих. Их погибель была несправедливой. Посредством нас они воскресли на этом крохотном шарике в космосе.

Они излучают необходимость во мне – такой силы, что меня трясет.

"Я не подведу вас", – говорю я огромным динозаврам, стоящим передо мной, и динозавры передают мои мысли остальным.

20 сентября. 6.00. Тридцатый день. Сегодня прибывает шаттл с Вронски: забрать меня, привезти очередного исследователя.

Я жду у транзитного шлюза. Вместе со мной ждут сотни динозавров: волки и овцы бок о бок, стоят тихо, все их внимание сосредоточено лишь на мне.

И вот шаттл прибывает, точно в срок, скользит и пристыковывается. Шлюзы открываются. В проеме возникает фигура. Сарбер самолично! Прибыл убедиться, что я не выжила при крушении, а если выжила – то прикончить меня.

Он стоит у входа, моргая, разинув рот при виде толп мирных динозавров, расположившихся гигантским полукругом возле обнаженной женщины, застывшей у обломков мобильного модуля. Несколько секунд он не в состоянии промолвить ни слова.

– Энни? – выдавливает он наконец. – Ради бога, что…

– Вам никогда не понять, – говорю я. И даю знак. Бальтазар бросается вперед. Сарбер кричит, разворачивается, кидается в шлюз, но путь ему преграждает стегозавр.

– Нет! – визжит Сарбер, когда мощная голова тираннозавра ныряет вниз. Миг – и все кончено.

Как сладка месть!

И это только начало. Спутник Вронски всего в ста двадцати километрах отсюда. А на поясе Лагранжа ждут покорения еще сотни пригодных для обитания искусственных спутников. Да и до самой Земли рукой подать. Я еще не представляю, как совершить задуманное, но знаю, что у нас все получится и я стану орудием, благодаря которому успех будет достигнут.

Я протягиваю руки к могучим созданиям, окружающим меня. Я чувствую их силу, их мощь, их гармонию. Я с ними, а они со мной.

Великая раса вернулась, а я – ее жрица. И пусть волосатики трепещут!

Бэзил Коппер
Хлюпперы

Первое произведение Бэзила Коппера в жанре хоррор – «Паук» («The Spider») – было напечатано в 1964 году в «Пятой панораме ужасов» («Vie Fifth Pan Book of Horror Stories»), и с тех пор его рассказы и повести регулярно публикуются во многих антологиях, перерабатываются для радио и телепостановок. Малая проза автора представлена в сборниках «Еще не в сумерках» («Not After Nightfall»), «Здесь водятся демоны» («Неге Be Daemons»), «У изголовья зла» («From Evil's Pillow»), «Дальнейшее – тьма» («And Afterward, the Dark»), «Голос рока» («Voices of Doom»), «Под эхо шагов» («When Footsteps Echo»), «Ночные шепоты» («Whispers in the Night»), «Холодная длань у меня на плече» («Cold Hand on My Shoulder») и «Нож в спину» ("Knife in the Back).

Помимо двух документальных работ, посвященных легендам о вампирах и оборотнях, перу Коппера принадлежат романы "Огромное белое пространство" ("The Great White Space"), "Проклятие насмешников" ("The Curse of the Fleers"), "Некрополь" ("Necropolis"), "Черная смерть" ("The Black Death") и "Волчий дом" ("The House of the Wolf"). Кроме того, он создал более пятидесяти триллеров о частном сыщике из Лос-Анджелеса Майке Фарадее, а также продолжение приключений Солара Понса, сыщика а-ля Шерлок Холмс, придуманного Августом Дерлетом. Этому персонажу Коппер посвятил несколько сборников рассказов и роман "Солар Понс против Когтя Дьявола" ("Solar Pons versus The Devil's Claw"), написанный в 1980 году, но изданный лишь в 2004 году.

Американский литературовед и преподаватель Эдвард Вагенкнехт, ныне покойный, сказал следующее о представленной ниже повести: "В "Хлюпперах" мы в конце концов узнаем, что является причиной жутких событий, но на протяжении почти всего повествования (при этом ужас всегда имеет конкретное обличье) пытаемся догадаться о ней и в результате приходим к выводу, что разложению подверглась сама природа и это гораздо страшнее, чем любое частное воплощение зла".

I

Этот остров не понравился мне с самого начала. Я прибыл сюда с материка и добирался из столицы по извилистой, каменистой прибрежной дороге, которая петляла, огибая скалы, скудно поросшие елями и соснами. В баке моего «свитцера» уже заканчивалось горючее, когда в сумерках показалась паромная переправа. Похожий на язык лавы бутовый берег выдавался далеко в маслянистое заиленное море, и на грязно-желтой поверхности воды то и дело появлялись и лопались зловонные пенистые пузыри.

Когда мой вездеход въехал на металлическое покрытие причала, я заметил, что перила на пристани покрыты ржавым налетом. На берегу бесформенной кучей валялись отжившие свой век бочки из-под горючего, напоминая одновременно кожуру гигантского фрукта и панцирь чудовищного песчаного краба.

Поднимался ветер, гоня из открытого моря холодные клочья ядовито-зловонной пены, и испещренная резко очерченными желтыми, бурыми и черными полосами громада острова маячила в двух милях от берега. Я посигналил, но никто так и не вышел из покрытой пылью стеклянно-стальной конторы, которая явно нуждалась в уборке и покраске.

Я немного подождал и снова нажал на клаксон "свитцера"; резкий звук вспугнул эхо, и стайка птиц с подбитыми крыльями, ковыляя, кинулась врассыпную. Я просигналил еще раз и сдался: не стоило зря сажать аккумуляторы.

На причале меня должен был встретить Рорт. Перед выездом я воспользовался видеосвязью и сообщил, что приеду около шести. Шел уже восьмой час, и народ на острове наверняка начал волноваться. Мне сказали, что в ближайшие две недели условия для проведения эксперимента будут просто идеальные, и я горел желанием поскорее начать. В бухте было пока спокойно, а вдали на поверхности уже возникали белесые буруны среди желтой ряби; плескалась о берег зловонная вода, и ветер шуршал по растрескавшейся деревянной обшивке причала; на несколько мгновений донеслось ленивое жужжание метеовертолета, летевшего в южном направлении.

Я и не ожидал, что будет работать паром, это было бы уже чересчур; однако Рорт сообщил, что у них есть мощный катер, на нем-то меня и доставят вместе со всем оборудованием и пожитками. Придется рискнуть и оставить "свитцер" на пристани под брезентом; стаи прожорливых грызунов, расплодившихся в последнее время на побережье, могли, конечно, напасть на машину, но я сильно сомневался, что они справятся с его колесно-гусеничной частью, единственной неметаллической деталью, которая может показаться съедобной. Тем не менее я снял с машины все, что можно. С топливом, по-видимому, тоже могла возникнуть проблема.

Сумерки заметно сгущались; скалы и отдаленный остров постепенно поглощала тьма; причал сотрясался от напора волн снизу; со свалки сбоку от пристани доносился писк и скрежет, что меня отнюдь не радовало. Ходили слухи о том, что гигантские крысы нередко нападали на людей, да и песчаные крабы в последнее время становились все более опасными.

Я прошел в конец причала и посигналил фонариком в сторону моря, потом выгрузил ящики с оборудованием и личными вещами. Закрепляя прорезиненный брезент вокруг "свитцера", я услышал пронзительный рев мотора и немного спустя разглядел смутные очертания турбокатера, приближавшегося со стороны острова. Должно быть, это Рорт.

Шум ветра усилился, и волны выплескивались на грязный берег, закручиваясь водоворотиками среди хлама и мусора, скопившегося вдоль кромки воды. Да, печальное наследство мы получили, подумал я, не мир, а развалюха: последствия всеобщей агрессии долго и с натугой придется исправлять тяжким трудом нескольких упорных и самоотверженных мужчин и женщин, вынужденных обходиться примитивными и изношенными инструментами.

В темноте послышался хруст, и я направил туда луч фонарика, выхватив из тьмы серую пасть, исходившую слюной от вожделения, глаза с белыми зрачками, обведенными красной каймой, и нос с длинными щелями ноздрей; все это принадлежало карикатурному подобию зайца" и это кошмарное существо, клацая когтями, прыгало среди консервных банок. Я направился к "свитцеру" и спугнул там еще какую-то тварь. На траках виднелись следы острых зубов в тех местах, где грызуны пытались сорвать покрытие. Я опрыскал все пространство вокруг вездехода сильнодействующим ядом, найденным на складе, надеясь, что он отпугнет по крайней мере большую часть вредителей. За исключением самых голодных и настырных.

К тому моменту, когда я закончил с опрыскиванием, шум мотора заполнил все пространство бухты и тут же затих: кто-то приглушил движок, сбавив обороты. Я подошел к краю пристани и разглядел знакомый катер Министерства, покрытый облупившейся серой краской и помеченный знаком Центрального Комитета. Из рулевой рубки вышел Рорт.

– Прости, что заставил ждать. Я вышел пораньше, но пришлось вернуться. Они начинают беспокоиться, если меня долго нет. Это единственное транспортное средство на острове, которое связывает его с внешним миром, и только Грядущее знает, какие твари таятся в море.

Рорт, высокий, худой человек, заросший неопрятной щетиной, был исследователем в одной из бесчисленных групп, созданных Центральным Комитетом, и его отобрали для выполнения спецзаданий. Он всегда отличался нервозностью, но теперь, перетаскивая с его помощью мое оборудование на катер, я заметил, что он нервничает сильнее обычного. Я приписал это удаленному расположению острова и гнетущей атмосфере в этой части побережья.

Еще до отправления он успел мне кое-что поведать. Вокруг вспухала маслянистая жидкость, которая прежде, когда землю и воду еще не пропитали ядохимикаты, была бы белыми барашками на волнах. Как только мы отчалили, я уселся рядом с ним в штурманской рубке. Рорт явно был не в себе, но в ответ на мои расспросы только пожимал плечами, как будто ему нечего было сказать. Все же об одном происшествии он мне рассказал, и оно, видимо, являлось причиной его беспокойства. Несколько недель назад, разгружая оборудование, привезенное одной из групп, он поскользнулся на сходнях, и ящик с аккумуляторами для радио ушел на дно – а это был весь их запас.

Это означало, что придется беречь энергию и предельно ограничить передачу данных эксперимента. Да и горючее для катера было на исходе. Спасательный вертолет появится не раньше чем через месяц; значит, через неделю-другую возникнут проблемы со связью. Я принялся расспрашивать Рорта об острове. Он нехотя откашлялся, что у него служили признаком неудовольствия, насколько мне было известно, потом поразил меня рассказом о чем-то вроде поселка, образованного на месте старой деревни, на берегу бухты со стороны открытого моря. Поселок располагался у дальнего отрога горы, которая увеличивалась в размерах по мере нашего приближения к острову.

Рорт сообщил, что там живет человек шестьдесят: пятьдесят мужчин и несколько особей женского пола; они влачат жалкое существование, выращивая овощи на привозной, незараженной почве и занимаясь рыболовством, для чего приходится выбираться как можно дальше в море. Разумеется, до стерильной чистоты там далеко, но они разработали вполне сносную систему мер безопасности. Их рацион время от времени пополняется стараниями Центрального Комитета, и я, вспоминая виденное раньше, подумал, что их опыт можно было бы рекомендовать во многих местах.

Во всяком случае, они охотно приветствовали появление исследовательской группы и жаждали помочь рабочей силой и материалами из своих скудных запасов. Им казалось, что исследования, хотя и рассчитанные на короткий период и с ограниченными возможностями, немедленно изменят их жизнь к лучшему; впрочем, если посмотреть на положение с точки зрения долгосрочной перспективы, их ожидания были не вполне беспочвенны. Исследовательские группы, организованные Центральным Комитетом, передвигались с места на место вслед за ходом тучи, и, несмотря на то что результаты не приносили ничего нового, все же оставалась надежда на перемены к лучшему еще при жизни одного поколения.

Но все это само по себе не могло служить причиной беспокойства. Не было оно вызвано и плачевным состоянием окружающей среды, к которой приближал нас каждый новый оборот двигателя. Когда я сформулировал эту мысль более или менее четко, Рорт ответил не сразу. Потом он распрямил плечи, стоя за рулем.

– Не знаю, – сказал он. – По-моему, в самом воздухе здесь таится смертельная опасность. Можешь смеяться сколько угодно, но ведь ты не жил с нами все эти бесконечные недели. Погоди, ты еще поймешь, что я имею в виду.

Я все еще переваривал этот невразумительный ответ, а мы уже подходили к причалу. Галька на берегу была черной и губчатой, как вулканический пепел, и катер противно проскрежетал по ней днищем, когда Рорт выключил мотор и позволил волне медленно вынести нас на берег. Он выровнял судно, ухватившись за покрытый ржавчиной поручень, свисавший с бетонированного эллинга. Мы сгрузили оборудование и втащили катер еще дальше на берег.

Едва мы отошли от кромки моря, как на нас внезапно обрушился ветер, как будто ринулся с вершины горы, скрытой в густеющих сумерках над нашими головами. Мы скользили и спотыкались, продвигаясь вперед по желтой глинистой тропе, петлявшей между скользкими черными валунами, покрытыми отвратительно пахнувшим налетом, а один раз прямо у нас из-под ног выскочила желто-черная светящаяся тварь, похожая на жабу, и неуклюже запрыгала вниз по склону, оставляя за собой след красной слизи.

Я запыхался задолго до того, как мы поднялись на нижний уступ горы; ветер здесь вроде утих, и, глядя вниз, я различил смутные очертания катера возле причала, а дальше – беспокойное серое море, как обычно постепенно менявшее цвет на призрачно-зеленый но мере того, как сгущались сумерки. К моему громадному облегчению, Рорт внезапно свернул с тропы в сторону и направился между двумя влажными камнями направо.

Я неохотно двинулся за ним; местечко было еще то: под ногами хлюпало, вокруг щетинились угрюмые камни, источавшие влагу, а над головой нависали скалы, все теснее смыкаясь до тех пор, пока не образовали арку, один вид которой вызывал головокружение. Вначале мы освещали дорогу фонариками, но вскоре скалы расступились, и мы вышли на холмистое плато, поросшее желтым, красным и черным лишайником, порой достигавшим трех-четырех футов в диаметре. Мы пересекли овраг, снова поднялись вверх по склону, и Рорт наконец остановился. Он жестом указал на проход между чахлыми, низкорослыми деревьями. Передо мной открылась исследовательская станция К-4.

II

Станцию К-4 построили года два назад, когда стремление к экономии и необходимость в сети наблюдательных станций пришли в полное противоречие друг с другом; в результате последовал компромисс между расходами и потребностями. В Центральном Комитете решили, что потребность науки в таких станциях превышает потребность ученых в удобстве, и станция К-4 представляла собой скопление бетонных коробок наподобие старых складов, весьма далеких от герметичности, что вело к постепенной порче дорогого сверхточного оборудования, поскольку в таких помещениях невозможно было обеспечить надлежащее содержание и техническое обслуживание.

Жизнь на станции протекала в условиях крайнего дискомфорта и гнетущей изоляции. Днем приходилось проводить бесконечные замеры состояния почвы, воздуха и воды вокруг острова, а вечера уходили на составление отчетов, проведение экспериментов посреди беспрерывно щелкающих счетчиков Гейгера в высоком, похожем на старинный маяк строении, обращенном фасадом к скалистому побережью, а также на весьма ограниченное общение с коллегами.

Некоторые из них стоят того, чтобы рассказать о них немного подробнее. Доктор Фритьоф, швед, потерявший руку при проведении ядерных экспериментов., директор станции, высокий, импозантный, красиво седеющий человек лет под пятьдесят, трезвомыслящий, расчетливый и доброжелательный – работать с ним одно удовольствие. Профессор Локспайзер, молодой австралиец с рыжеватой бородкой, автор потрясающих работ о распаде атомных структур и причинах бесплодия пораженных радиацией самок. Поллок, несмотря на европейское имя, физик из Западной Индии. И наконец, особь женского пола, официально зарегистрированная под номером С2147, хотя мы ее зовем Карла.

Эта высокая белокурая девушка с весьма зрелыми и даже пышными формами значилась якобы лаборантом, но на самом деле жила при одном из физиков, Фицуильямсе, и была от него беременна. Это обстоятельство, однако, отнюдь не меняло заведенного в тех неблагоприятных условиях порядка, согласно которому предполагалось, что она будет исполнять свой долг и по отношению к другим обитателям станции, чем она и занималась с похвальным рвением. На третью или четвертую ночь после прибытия наступила моя очередь развлекаться с ней, и я получил большое удовольствие, ибо, как я уже говорил, женщина она весьма пылкая, в теле, темпераментная и изобретательная, к тому же у нее хорошие зубы и приятная улыбка. По-моему, она полька. Мы все завидовали Фицуильямсу, поскольку он имел на нее законное право; он показал мне документ, в котором специально упоминалась С2147. Документ был подлинный, и я видел у нее соответствующее клеймо на положенном месте, как у всех особей ее разряда.

Я привожу все эти подробности, поскольку в той скучной и монотонной жизни, которую мы вели, такие редкие минуты удовольствия по эмоциональной силе можно сравнить с внезапным прозрением слепого от рождения человека; впечатление от этих мгновений растягивалось на несколько дней, и потому наличие Карлы и те радости, которые она доставляла нам, безусловно, скрашивали существование нашего маленького отряда.

Прошла неделя с тех пор, как я приехал, когда случилось первое из той цепи событий, взаимосвязь и значимость которых проявились лишь впоследствии. В тот день разразился настоящий шторм; дождь со страшной силой хлестал по смотровым иллюминаторам башни, едва ли не заглушая недовольное урчание аппаратуры.

После обеда, как только позволила погода, я выбрался наружу, чтобы отвести воду от плантации любопытной разновидности лишайника, весьма интересовавшего нас, и, возвращаясь с контейнерами, полными образцов и срезов, обогнул скалу. Вдруг меня поразила мысль о том, что за все это время я практически почти не видел острова. Над ним все еще низко нависали тучи, а грохот валов, бившихся о голые скалы, создавал не самый приятный звуковой фон, но внезапно среди облаков мелькнул слабый, неотчетливый "солнечный луч" – я использую этот архаический термин, потому что другого не имеется, – высветив в сумеречном пространстве тропинку, ведущую по направлению к морю, и я увидел ажурные конструкции причала и кучку каких-то строений.

Я сообразил, что это и есть тот поселок, о котором рассказывал Рорт, и, поскольку время у меня было, решил взглянуть на него поближе, но после часа ходьбы вдоль берега по грязным валунам и полным воды промоинам понял, что вряд ли сумею вернуться на станцию до наступления темноты. Уже начинало смеркаться, когда я вышел на тропинку и оказался вблизи строений. Зеленоватые сумерки и отблески волн на прибрежной гальке придавали всему месту несколько жутковатый вид, хотя вряд ли я тогда обратил на это особое внимание, поскольку сгорал от любопытства и желания увидеть деревню.

Я называю это деревней, хотя оно больше походило на небольшое примитивное поселение, стиснутое между двумя скалами, образовавшими нечто вроде навеса или ущелья над черным песком. Поднялся ветер и донес до меня гнилостный запах. Отработанное топливо и клочья ядовитой пены покрывали прибрежную полосу.

Прозрачная зелень моря отражалась на всем прибрежном пространстве бледным, призрачным светом, хотя еще не достигла пика свечения, который наступит вместе с полной темнотой. У меня возникло ощущение, что я постепенно растворяюсь в тумане и скитаюсь, словно затерянная душа, в современном аду. Это напомнило мне репродукцию старинного рисунка – разумеется, увиденную в видеоустройстве; по-моему, это было ка-кое-то изображение на целлулоидной пленке. Оно было связано с легендой о вампире, и сцена изображала человека в плаще и широкополой шляпе, бредущего в тумане по жуткой местности, совсем как я сейчас, навстречу опасным приключениям, о которых мне гак и не довелось узнать, потому что на этом месте пленка обрывалась и дальнейшая ее часть не подлежала восстановлению.

Наиболее жуткое впечатление производила какая-то безжизненность этого места: фигура, мячик, гудок – хотелось, чтобы хоть что-нибудь нарушило безмолвную пустоту. Я уже шел посреди куполообразных жилищ, в которых ютились обитатели, и похожие на наросты выпуклые входные отверстия служили, как я предположил, чем-то вроде отсека, где люди оставляли грязную, промокшую одежду, прежде чем пройти внутрь дома.

Мне пришло в голову, что они постарались сделать свое безрадостное существование хоть немного терпимым. Ведь если не жить под землей, то все остальные места на поверхности ничем не отличались друг от друга. Почти полностью стемнело, и, обойдя все поселение и не увидев ни малейших признаков жизни, я решил вернуться той же дорогой вдоль берега, которой добрался сюда. Повернув назад и перехватив свои контейнеры левой рукой, чтобы дать отдых занемевшим пальцам, я краем глаза уловил почти незаметное движение какой-то тени, которая, казалось, проплыла в тусклом, фосфоресцирующем пространстве и притаилась за валуном.

Я отнюдь не отличаюсь храбростью, но любопытство возобладало. Я ведь прошел такой длинный путь, чтобы взглянуть на жителей этого поселка, и, хотя я не намеревался заходить к ним в дом – официальный визит занял бы слишком много времени, – мне хотелось бы установить с ними контакт, чтобы вернуться сюда еще раз в другое, более подходящее время.

Над валунами витало зловоние, а отвесные скалы и свисающий мох придавали месту и вовсе мрачный вид. Я уже начал раскаиваться в своем намерении, но все равно надо было идти, потому что я не надеялся найти обратную дорогу, к тому же пришлось бы долго карабкаться наверх. Место напоминало туннель, и я надеялся, что оно выведет меня к морю.

Позади послышался легкий скрип, как будто металлические подковки на обуви скребли камень, но распознать звук было трудно. Я остановился, но звук больше не повторялся. Я забеспокоился. Проход все больше сужался, к тому же скалы разделились на множество ответвлений и расщелин, и непонятно было, куда двигаться дальше.

Озадаченный, я остановился, чтобы отдышаться, и почувствовал, как у меня по спине пробежали мурашки – снова послышался звук, словно кто-то украдкой передвигался позади меня. Потом раздался шум, который мне и вовсе не понравился. Словно что-то скользило и скреблось о камни, и я невольно сравнил себя со слепым. Я стоял в узкой расщелине сбоку от дороги – настоящая ловушка. Нельзя было терять ни минуты.

Кто бы это ни был – или что бы это ни было, – находился метрах в десяти от меня. Я опустился на землю и в панике отполз метра на два к следующему повороту, стараясь двигаться как можно тише. Я замер в нескольких шагах от бокового хода; теперь у меня, по крайней мере, была возможность отступить. Некоторое время ничего не происходило, и я уже начал подумывать, что мое воображение слишком разыгралось.

Но вот скребущий звук послышался снова, теперь уже городе ближе. Остановка, еще несколько шагов, остановка, еще шаг. Недолго поколебавшись, существо остановилось у входа в мое убежище, где я скорчился на земле, выхватив из кармана фонарик.

Он мог послужить двояко: осветить того или то, что стояло у входа, и одновременно оказаться весьма эффективным оружием. Прошло несколько мгновений, и я решился. Не теряя больше времени, я хотя и несколько надтреснутым голосом, но громко заорал, вызвав в этом тесном пространстве оглуши тельное эхо, выскочил на главную дорогу и нажал на кнопку фонаря.

На камни упала огромная тень, в ответ на мой крик раздался не менее оглушительный визг, и я в панике, наткнувшись на мягкую, податливую фигуру, повалился вместе с ней на землю. Поистине спасением для нас обоих оказался фонарик, ровно и ярко осветив наши лица. Не могу сказать, кто из нас напугался больше. Это была женская особь репродуктивного возраста из деревни. Как потом выяснилось, она заметила, что я направился сюда, и решила полюбопытствовать, в чем дело, приняв меня за жителя деревни.

Мы с облегчением рассмеялись, и она предложила вывести меня на дорогу, радуясь возможности выбраться из этого мрачного ущелья в надежной компании. Первый раз в жизни она видела человека из внешнего мира и, обуреваемая любопытством, без устали расспрашивала меня. Центральный Комитет и научные работники представлялись ей единственной надеждой человечества на выживание и источником рабочих мест, и она взяла с меня слово, что я обязательно приду еще раз в деревню, но уже днем, и посмотрю, чем им можно помочь.

Я охотно согласился и записал ее номер. Посещение деревни и дополнительные исследования внесут некоторое разнообразие в рутину жизни на острове, к тому же мне хотелось поближе познакомиться с этими людьми, почти без всякой поддержки ведущими упорную и тяжкую борьбу за выживание. Эта девочка – ей было не больше девятнадцати – была довольно привлекательна, но уже с волосами, тронутыми сединой, и явными признаками крайнего истощения. Несколько раз по дороге она споткнулась, но упорно отвергала мою помощь. Когда мы выбрались на открытое место, она еле держалась на ногах, и я еще немного поболтал с ней, прежде чем отправиться домой, и даже предложил проводить ее до деревни, но она и слышать об этом не захотела.