Текст книги "Не хочу в рюкзак"
Автор книги: Тамара Каленова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Лида прислонилась к стеклу.
– Спите... До города еще два часа, – не оборачиваясь, предложил шофер.
– А вы?
– Не ваша забота...
– Хорошо, – поспешно согласилась Лида, поняв, что это ее сочувствие к его многочасовому сидению за баранкой вызывает у него недовольство.
Она пристроила голову поудобнее и задремала, ощущая, как мелко дрожит стекло у ее виска.
Во сне время пошло быстрее, и Лида не заметила, как на дорогу вышел вечер. Сначала замелькали желтоватые, потом ярко-белые фары встречных машин. В это время водители сбрасывают скорость, потому как езда по вечерним дорогам много опаснее, чем по ночным или утренним.
Лида проснулась от остановки.
– Нэльзя дальше, – тихо сказал шофер и склонил голову на баранку.
Лида посмотрела на его затылок – седой, заросший. Воротник куртки жестко лежал на запыленной шее. Интересно, что шофер думает?
Верит ли, что найдется мальчик, из-за которого они проехали столько километров?
Стараясь не потревожить его, Лида вылезла из машины. Вечерняя сырость и ветер с моря тотчас пронизали тело.
Впереди шлагбаум: пограничная зона. Запахнувшись поплотнее в плащ, Лида подошла к часовому.
– Здравствуйте, я приехала за мальчиком,– сказала она.
– Пропуск, – вежливо откликнулся часовой, совсем еще молоденький парнишка.
– Я учительница, – настойчиво сказала Лида.
– Ну и что? – не понял парень.
– Вы нашли мальчика... Я хочу посмотреть. Часовой пожал плечами. Видимо, он не знал, что на заставе находится сейчас какой-то мальчик. Однако он пошел позвонить в будку, оставив Лиду за шлагбаумом.
Через несколько минут вернулся.
– Проходите. По дороге прямо, там вас будет ждать лейтенант Гуляев.
Лида нырнула под шлагбаум. Дорожка петляла в зарослях орешника, барбариса и кизила. Ни огонька, ни звука... Лида шла все торопливей. Хотелось скорей очутиться среди людей, узнать, здесь ли Витя...
Она уже совсем было отчаялась дойти, как за поворотом внезапно открылся довольно большой двор, огороженный высокими стругаными досками. На воротах – пятиконечная звезда.
Скрипнув воротцами, Лида вошла.
Мелкий гравий, которым была усыпана дорожка, мешал идти быстро. Запинаясь от спешки, Лида достигла деревянного домика с опрятным, недавно вымытым крыльцом.
– Разрешите обратиться, вы ко мне?
От тени дерева, падавшей прямо на крыльцо, отделился человек.
«Гришка!» – чуть не вскрикнула Лида, сделав невольный шаг вперед. Тот же голос, тот же колючий ежик вместо шевелюры, такие же упрямые родные скулы... Только почему – в военной форме? И здесь?
– Вы ко мне? – терпеливо повторил человек, и Лида с грустью поняла, что ошиблась. Нет, это не Гришка. Это, по всей видимости, тот самый лейтенант Гуляев, который должен был ее встретить.
И все-таки неожиданность встречи, напомнившей безответную и такую дорогую ей любовь, заставила на миг забыть, зачем она сюда приехала.
Лида смотрела на парня в военной форме и не слышала дважды повторенного вопроса. Все эти месяцы в школе она пыталась стать как бы матерью своим питомцам и только сейчас почувствовала, до чего трудно быть матерью, не испытав любви одного человека. И тоска по этой несостоявшейся любви обожгла ее здесь, на пограничной заставе, в тот самый момент, когда она этого меньше всего ожидала.
– Ой, что это я? – негромко, словно очнувшись, сказала она.
– Да, вы о чем-то задумались, – улыбнулся лейтенант и отвел глаза.
А Лиде хотелось, чтобы он смотрел еще. Она почувствовала, как между ними устанавливается что-то очень теплое, несмелое, чему еще нет даже и названия.
– Вы напомнили мне хорошего человека, – с неожиданной для себя откровенностью объяснила Лида. – Едва не назвала вас по имени...
– Вы что, ясновидящая? Знаете, как меня зовут? – в тон ей пошутил лейтенант. – А то я уже стал забывать свое имя. Все больше по фамилии у нас принято обращаться.
– Лейтенант Гуляев?
– Да, примерно так. Они рассмеялись.
– Вон там огонек – это наша столовая. Вы голодны?
– Нет, что вы!
– Никаких «нет»! Приказы старшего по званию не обсуждаются!
– Кажется, мне положено ответить «есть»?
– Так точно.
– Но сначала скажите, где мальчик?
– Всему свое время, – успокоил ее Гуляев. Он подвел ее к освещенному окну столовой.
– Ваш?
Лида заглянула.
В пустой столовой за длинным-длинным столом сидел Капустин и ел из железной миски.
– Витя!! – вскрикнула Лида и, невольно оттолкнув Гуляева, вбежала в столовую.
– Витя... – услышал Гуляев приглушенное уже из столовой.
Она долго тискала и тормошила Витю, который никак не мог сообразить, откуда она здесь появилась. А Лида поцеловала его, села рядом и вдруг... заплакала.
– Вот те на! – удивился незаметно вошедший Гуляев. – Слезы на заставе категорически запрещены!
Витя недоуменно моргал светлыми ресницами. Лида сквозь слезы, стараясь попасть в тон сказанного лейтенантом, улыбнулась:
– Прошу прощения, я этого не знала... И тут же, не выдержав:
– Где вы его нашли?!
– На этот раз, если мне не изменяет память, его нашли не в капусте, а под скалой. Уверяю вас, очень необщительный парень!
– Витя, – неожиданно оборвав шутливое объяснение Гуляева, сказала Лида. – Ты поел?
– Да.
– Поедем скорей в школу... Там ждут, волнуются учителя, ребята...
Витя дернул головой.
– Что? – спросила Лида.
– Не ждут! – угрюмо буркнул он.
– Ты ошибаешься, даю тебе слово, – тихо сказала Лида.
Они замолчали.
На помощь пришел лейтенант.
– Виктор, забери свое снаряжение и – сюда! В твоем распоряжении три минуты, понял? – весело скомандовал он.
Витя встал и куда-то вышел. Лида рванулась было за ним: вдруг опять пропадет? – но Гуляев удержал ее, положив на плечо широкую руку.
– Не надо.
На секунду они встретились глазами. Потом, не сговариваясь, вышли на крыльцо и остановились там, слушая ночной гул моря и глядя на бессонную вахту далекого маяка.
Лида вдруг остро почувствовала, что – в который раз! – мимо проходит хороший человек. И не удержать его, не остановить, потому что он, как корабль, где-то на горизонте, вдали, поглощенный своим ходом и скоростью. Странное, тревожное чувство сжало ее сердце.
Из темноты вынырнул Витя. Он держал в руках куртку и старенький рюкзачок.
– Я провожу вас, – сказал Гуляев.
Он пошел рядом с Лидой. Некоторое время молчали. Лейтенант прикоснулся к Лидиной руке и сказал:
– Вы появились неожиданно и так же неожиданно исчезаете. А мне хотелось бы, чтобы ваши мальчишки постоянно бегали к нам...
– Правда?
– Да. Но я знаю, что они больше не побегут.
– Почему? – снова спросила Лида, чувствуя, что задает «дежурные» вопросы. Следует сказать что-то другое, теплое, человеческое, иначе то, невидимое и непрочное, что создалось у них при встрече, пропадет...
– Не знаю... – пожал плечами Гуляев. – Мне так кажется.
Показался автобус.
– Но если все-таки случится еще один беженец на заставе, скажите хоть, куда телеграфировать? – попросил вдруг Гуляев.
– В школу номер один, – ответила Лида. – Воспитательнице шестого «В». А зовут меня Лидой. Лида Петрова. Так что телеграфировать можете прямо мне.
Гуляев наклонил голову в знак того, что понял.
«Вот и все», – грустно подумала Лида.
Гуляев открыл дверцу. Поднял на руки Капустина :
– Ну, Колумб, до свиданья! Приеду проведать, жди! – сказал он, и Лида поняла, что последние слова предназначались и ей.
Потом он обернулся, подхватил Лиду и помог войти в автобус.
Лида ничего не сказала – не успела.
Она прильнула к стеклу и увидела в полутьме его глаза, твердые губы. Увидела, как он машет широкой и сильной рукой, – и тут же совершенно отчетливо поняла, как ей не хочется уезжать.
Шофер включил дальний свет. Гуляев попал в ослепительную полосу. Он стоял, не жмурясь и не закрывая лица. Лида помахала ему рукой, но лейтенант не увидел.
С трудом развернувшись на узкой дороге, автобус скрылся за поворотом.
– Витя, – прогоняя мысли о Гуляеве, сказала Лида. – Иди сюда. Ложись. Дорога дальняя.
Он неохотно оторвался от окна.
Ну вот, наконец, они рядом, вдвоем. Может быть, не следует вот так, сразу, расспрашивать его? Но как хочется, по-человечески нестерпимо хочется тут же услышать его объяснение!
– Витя, ну, расскажи, как ты сюда попал? Что видел?
Витя заволновался. Темнота в автобусе – светилась только приборная доска перед шофером, – тихий, усталый голос Лиды подействовали на него. Ему не захотелось лгать.
– Здесь я был один.
– Это... интересно? – осторожно спросила Лида.
– Да! – с восторгом ответил Витя. – Я ехал на крыше до города. Потом пешком, к морю... У меня было целых три собаки! Но потом кончился хлеб, и они убежали...
– Ты к кому-нибудь шел?
– Нет. То есть да. Где-то здесь живет моя тетка.
– Ты хотел у нее остаться?
– Не знаю... Я хотел быть один!
– Почему?
– Не знаю... – ответил нерешительно Витя.
– Ты шел и думал, что ты самый сильный?.. Что ты храбрый и тебя слушаются все звери?.. Что ты ни в ком не нуждаешься?
Витя молча кивнул.
Лида сидела и думала о том, что Витя, наверно, прав по-своему: интернаты, строй, контроль... Он не оставался наедине ни на минуту. У него не было поводов рассердиться на людей. Он был тихим мальчиком, и к нему все хорошо относились. Но вот Лида невольно восстановила против него класс, и ему захотелось убежать. Так сильно захотелось, что от желания он перешел к действию. А там – свобода захватила его...
Отчего так все случилось? Может, бессознательно он тоже мечтал о «спичках»? Чтобы у него было свое, принадлежавшее только ему одному?
– Витя, вот ты пошел к морю... Но ведь наша школа стоит на самом берегу!
Он не ответил. Он крепко спал, прижавшись щекой к жестким ремням рюкзака.
Лида осторожно взяла его голову и положила себе на колени. Тело мальчика с облегчением потянулось, и он задышал ровнее и глубже.
Лида прикоснулась к его спутанным, пыльным волосам. Мальчик спал чутко и встрепенулся. Схватился за Лидину руку и, что-то пробормотав во сне, заснул вновь, уже не выпуская ее руки.
У Лиды затекли ноги. Но она не переменила положения, боясь потревожить его.
XVIIЕдва автобус остановился, как его окружили ребята. Неподдельным восторгом сияли лица, в глазах – ничего, кроме любопытства и радости.
– Капуста приехал!
– Витька, шуруй к нам!
Лида подивилась: она не думала, что ее ребята так искренне могут радоваться.
Витю буквально выволокли из машины.
– Стойте! Ему ж в баню надо, – заступилась Лида.
Витя растерянно улыбался, словно не веря, что эта встреча, эти радостные улыбки, дружеские тычки – все для него.
– Ребята, а есть ли горячая вода? – вспомнив, что сегодня не банный день, забеспокоилась Лида.
– Будет! – воинственно заверил Юрка Косовский.
Лида посмотрела вслед Капустину, густо окруженному ребятами, и отправилась к директору.
Директора на месте не было. Пришлось идти к завучу.
– Где этот... вояжер? – холодно спросил Богдан Максимович, когда Лида коротко рассказала о поисках.
– Его в душ повели.
– Кто?
– Ребята. А что... нельзя? Он с дороги, устал, – сказала Лида.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Я полагал, что вы прежде всего оба явитесь ко мне. Но я ошибся. Впрочем, ладно: вечером педсовет... Вот и решим!
– Хорошо, решим, – согласилась Лида, все эти дни ожидавшая любых наказаний. – Можно идти?
– Да, – безразлично ответил Богдан Максимович.
Выйдя во двор, Лида увидела, что ребята во главе с Капустиным возвращаются обратно.
– Что, воды нет? – обеспокоенно спросила она.
– Есть! Мы уже вымыли! – гордо ответил Косовский.
– Ну и ну! – Лида развела руками. – Вы что, один раз макнули и вытащили?
Ребята рассмеялись.
– Лидь Фингенна, Витька есть хочет! – объявил кто-то.
– Вот и отлично! Кто-нибудь один проводит его в столовую. Остальные – спать! – и она озабоченно глянула на часы.
Капустин Капустиным, а нарушать режим нельзя. Где-то в спальном корпусе – Лида точно это знала – волнуется Мария Степановна, ждет ребят, отмечая каждую секунду их опоздания.
Мальчишки нехотя разошлись, недовольные, что даже в такой день их заставляют идти на тихий час.
Лида осталась одна. «Что же теперь?» – подумала она. Автобус ушел в гараж. Вокзалы, милиции, погранзастава, крутые виражи на дорогах – все это промелькнуло, как сон.
«Почему сон? – подумала Лида. – Все это было. И забыть этого нельзя. Пойду домой, к тете Зине, вымоюсь, высплюсь... Хорошо, что у меня есть тетя Зина».
XVIIIЛида проснулась под вечер. Голова гудела, руки и ноги были как ватные. Лида встала, медленно походила по комнате, разминаясь.
Вошла тетя Зина.
– Раза три к тебе заходила, все спишь и спишь. Думаю, жива ли? Даже за плечо трясла...
– Что мне сделается? – усмехнулась Лида. – А как вы? Как без меня жили?
– И не говори!..
Тетя Зина села на стул, настраиваясь на долгий разговор.
– Значит, как уехала ты, ко мне слесаря пришли. Не наши, со стороны. Давай, говорят, тетка, душ поставим. Ну, я подумала, погадала... Душ – дело подходящее. Согласилась. Они копались, копались – пятнадцать рублей взяли. Поставили. А вчера прихожу – беда! Кто-то унес телефонную трубку.
– Что?
– Телефонную трубку. Через которую вода бежала.
– А, гибкий шланг, – догадалась Лида. – А слесаря-то его ставили?
– Не помню...
– Не расстраивайтесь, – успокаивающе сказала Лида. – Купим новый, как будет получка, так и купим.
– Всего не укупишь! – заворчала тетя Зина. – У тебя вон туфли каши просят...
– И туфли купим, – заверила Лида и поглядела на часы.
– Торопишься? А я тут тебя своими разговорами разговариваю, – тетя Зина поспешно поднялась.
– Нет, ничего... Вот на педсовет надо, – вздохнула Лида.
– На педсовет?! – ужаснулась тетя Зина. – Тебя, что ли, разбирать?
– Меня...
Тетя Зина сокрушенно покачала головой, но, видя, что Лида начала переодеваться, не стала мешать. Бочком, бочком выкатилась из комнаты и уже под окном прокричала:
– Без чая не уходи! Дороги не будет!
***
Хоть Лида и выпила две чашки крепкого, настоянного на горных пахучих травах чая, «дороги», как говорила тетя Зина, все равно не было.
Педсовет проходил не так, как ожидала Лида. Вел его почему-то завуч. Директор сидел в третьем ряду, как рядовой член педсовета.
Богдан Максимович был одет празднично, в темно-синий костюм, с двумя разрезами по бокам, в белоснежную рубашку, по которой галстук чертил безукоризненную линию.
– Ввести Капустина! – приказал он без лишних предисловий.
Лида вздрогнула от этого холодного и безразличного «ввести!».
Чья-то рука, мягкая, но сильная, легла на ее плечо. Лида обернулась.
– Спокойно, – шепнула ей Надежда Федоровна. – Обсуждение будет потом, без ученика.
Лида сникла.
Открылась дверь, и вошел отдохнувший, вымытый, будто светящийся изнутри Витя в сопровождении Марии Степановны. Они вдвоем не спеша приблизились к столу.
Завуч приподнялся со своего места, весь как-то изогнулся и ласково обратился к мальчику:
– Витя, расскажи нам, твоим учителям, почему ты совершил побег, запятнал честь нашей школы?
Витя опустил голову и стал ковырять носком ботинка пол.
– Ну же! – более холодно поторопил его завуч.
– Так просто... – прошептал мальчик.
– Громче!
– Так просто! – повторил Витя.
– К тебе здесь плохо относились?
– Нет...
– Тебе не давали есть? Били? Запрещали играть и читать книжки?
– Нет...
– Значит, тебе нравится убегать?
– Да... Не знаю.
Лида не выдержала и вскочила, вскинув вверх руку, чтобы завуч обратил на нее внимание. Но он, словно нарочно, ничего не замечал.
– Вот видите, товарищи, – притворно-грустно сказал завуч. – Ему нравится убегать! Ему нравится бродяжничать, спать под открытым небом, просить у чужих людей случайную еду... Что с вами, Лидия Аф-финогеновна?
– Капустин... не виноват! – голос Лиды сорвался и задрожал, и ей стало стыдно за свое неумение держаться. – Все началось с поясов... Он не стал брать, а я сказала, что он – единственный честный среди мальчиков. Его стали дразнить... Он и ушел.
Завуч выслушал ее, потом неожиданно улыбнулся и сказал:
– Благодарю вас, Лидия Аф-финогеновна, за дополнительную информацию. Но я обращаюсь к Капустину. Видишь, Витя, как защищает тебя твоя воспитательница? А тебе просто нравится убегать? Да?
– Да... – тихо подтвердил Витя. Стоявшая рядом с Витей Мария Степановна переступала с ноги на ногу, хотела что-то сказать, но не решилась.
В зале задвигались и зашептались.
Директор облокотился на спинку стула, стоявшего перед ним, и уставился на завуча, как будто впервые видел его.
Богдан Максимович, казалось, совершенно не замечал волнения, возникшего в зале, и продолжал:
– Мария Степановна, доложите, пожалуйста, педсовету, как Витя Капустин учится?
Мария Степановна как автомат вышла на шаг вперед и без запинки ответила:
– По географии—«четыре», по математике, по всей, двойки. Остальное – «удовлетворительно».
«На память знает...» – машинально отметила Лида.
– Можешь идти, Капустин, – разрешил Богдан Максимович. – Решение педсовета узнаешь завтра. Отдыхай, набирайся сил, подумай обо всем, что ты здесь слышал.
Витя, отводя глаза в сторону, быстро прошел по длинному проходу между рядами, всем своим видом показывая радость, что так все быстро кончилось.
– А теперь прошу высказываться, – пригласил завуч, но уже совершенно другим, официальным тоном.
И иронически в сторону Лиды: – Хотя товарищ Петрова уже нарушила по своей неопытности установленный у нас строгий порядок...
Лида молча проглотила замечание.
Первым слово взял, к Лидиному удивлению, толстяк географ.
– Он всегда у нас выступает после завуча, – шепнула Надежда Федоровна. – Забавный молодой человек!
– Товарищи! – напористо начал первый оратор. – Я хочу обратиться к истории. Не думайте, что к всемирной, – к истории нашей школы. Чем, собственно, она знаменита? Я осмелюсь подчеркнуть, выделить из очень многого одно: наша школа знаменита тем, что в ней дисциплина, строгая, настоящая дисциплина! Побеги – это для нас неестественно. Дико даже! Так что и разбираемый случай на сегодняшнем педсовете, можно сказать, дикий случай. Я не ошибусь, если выражу общее мнение...
– Лучше свое! – перебил чей-то молодой голос.
– Пожалуйста, – не смутился оратор. – Мое мнение разумное и ясное: дисциплину надо крепить, и от такого метода, как наказание, нельзя отмахиваться.
Он сел.
– И все? – удивился тот же молодой голос.
По залу прокатился смешок. Мария Степановна высказалась каким-то нетвердым, заученным тоном:
– ...оставлять Капустина в школе опасно для всего детского коллектива. Он может передать другим эту любовь к путешествиям... Не нужно забывать, что нам, педагогам, важнее сохранить спокойствие и здоровье большинству, и когда единицы мешают... Мы сделали для него много. Особенно наша молодая учительница, которая очень добросовестно относится к своим обязанностям, она много беседовала с мальчиком, она ездила его искать за сотни километров...
– Не надо! – отозвалась Лида и умоляюще повторила: – Не надо! Прошу вас... Я скажу о себе сама.
– Пожалуйста,– с иронией сказал завуч.– Только заметим, что мы с вами, коллега, перебили выступление классной руководительницы...
– Извините, Мария Степановна... – сказала Лида.
– Ничего. Я уже кончила говорить, – Мария Степановна села в первом ряду, и ее как-то сразу не стало видно.
– Пожалуйста, Лидия Аф-финогеновна, – пригласил завуч.
Лида, изо всех сил стараясь не растеряться, вышла вперед к столу, туда, где несколько минут назад стояли Мария Степановна и Витя.
– Все неправильно, – тихо сказала она. – Это я должна была сегодня отчитываться перед педсоветом, а не мой ученик.
– Громче, – попросил кто-то.
– Незадолго до праздника Советской Армии я купила ребятам широкие красивые ремни... Они всем очень понравились...
Больше Лиду никто не перебивал, и она рассказала обо всем: о цепной реакции, о неудачном собрании в беседке, о том, как Витя путешествовал и что он ей говорил в автобусе, когда они ехали с погранзаставы.
– Вот здесь заговорили о методе... Я уж не помню, как прозвучало это слово... – все более волнуясь, говорила Лида. – Часто ли мы говорим о методе вообще? Существует много формулировок, я их не помню... Но мне по душе одно слово: метод – это подход. Никто не говорит, что все просто и что существуют в нашей работе рецепты... Но я признаю только один, самый сильный подход – честный. Понимаете, я не готова сейчас к тому, чтобы до конца развить свою мысль... Я думала об этом много... Но я прошу вас, разрешите мне честно и прямо сказать всем ребятам, что мы, взрослые, ошибаемся, что Витя оказался прав, что его можно уважать...
– Дон-кихотство, – услышала Лида реплику.
– Виновата я, – взволнованно говорила Лида. – Меня и нужно наказывать! А при чем здесь мальчик? Мария Степановна говорила, что он, может быть, принес с собой «заразу» – страсть к путешествиям. Наверно, она права. Но если он и заразит других, то только потому, что мы с вами, Мария Степановна, мало что можем противопоставить!
А чем вообще располагаем мы, педагоги? Словом, примером? А почему не пытаемся стать на место своих учеников? Знаете, я заметила, дети все время играют, всю свою детскую жизнь играют, а мы – нет. Они не понимают, почему мы не делаем этого. Мы их понимаем, но нам зачастую невозможно уронить свой авторитет...
Я отвлеклась. Кончаю. И прошу: оставьте Витю, пожалуйста, в классе! Нельзя наказывать без вины виноватого...
Лида села, чувствуя, что ее речь мало что изменит и что вообще вся ее жизнь – это цепь ошибок.
– Я понимаю Лидию Афиногеновну, – услышала она мягкий голос Надежды Федоровны. – Ей трудно лишиться своего ученика. Я предлагаю пойти навстречу ее просьбе. Пусть они в своем шестом «В» мирно доживут до конца года... Осталось не так уж много времени.
Директор говорил мало:
– Я не хочу навязывать свое мнение, оно какое-то несложившееся... Я знаю одно: за побеги в нашей школе есть, будет и был один итог – исключение. Мы отвечаем за жизнь наших учеников перед их родителями, государством и своей совестью. И я, признаться, боюсь экспериментов на этом поприще. Я просто хотел бы разъяснить Лидии Афиногеновне, которая так болезненно все переживает, о каком наказании идет речь: исключить – значит отправить ребенка к родителям, а не выбросить его на улицу. Повторяю, в данном случае я сомневаюсь, ибо еще не было таких примеров, когда ученик совершал побег только по вине педагога. Я готов основной голос отдать лечащему врачу. Если он скажет, что лечение ребенка окончено, следует отправить Капустина домой. Если нет... Да, едва не забыл, – добавил он. – Относительно Лидии Афиногеновны педсовет тоже должен вынести свое решение...
Далее педсовет стал походить на множество других совещаний педагогов. Говорили громко, горячо, к месту и не к месту, вспоминали случаи многолетней давности. Равнодушных не было. Каждый понимал, что в любую минуту в его классе может совершиться такое же.
Завуч, выступавший в самом конце, поразил Лиду своим перевоплощением. Он сказал:
– Мы не обсуждаем сейчас работу нашей новой воспитательницы, но позвольте несколько слов... Лидия Аф-финогеновна, на мой взгляд, очень способный педагог, все свои силы и время она отдает детям. Ребята ее любят. Представьте себе такую картину: иду я мимо вешалки, слышу – спорят: «Если Лидь Фингенна приедет во вторник, я шоколадку тебе отдам! Если в среду – ты мне!» Вдумайтесь, товарищи, о ней спорят, ждут, а значит, и любят. Это отрадно видеть! Молодой воспитательнице обязательно нужно было помочь, ей достались нелегкие, хотя и внешне благополучные дети... Мне лично нравится ее самокритичность, о чем прошу занести в протокол... Что же касается ученика Капустина, я склоняюсь к мнению большинства: исключить!
Последнее слово сказал врач, седой, с чапаевскими усами старик. Он доложил четко и недвусмысленно: Витя практически здоров, в дальнейшем лечении не нуждается.
***
Лида не помнила, как ушла с педсовета. Домой идти не хотелось. По привычке поднялась на второй этаж.
Девочки уже спали. За Лидино отсутствие вроде бы ничего не изменилось. Только Наташа Артюхина поменялась местами с Надей и теперь спала совсем далеко от Лены Сюй Фа Чан.
«Не помирились, – подумала Лида. – Значит, это у них серьезно».
Она прикрыла дверь, стараясь не скрипнуть. По пути подобрала невесть откуда выползшую черепаху, засунула ее в шкаф.
Из мальчишечьей доносился шепот. Лида зашла к ним. Ее никто не заметил.
– Я сделал так... – услышала она громкий шепот Капустина. – Завязал глаза и пошел к обрыву... Думаю, если б слепой был – остановился бы? Или еще по слуху – как море шумит... Снял повязку – правда! На самом краю стоял...
– Ох ты! – протянул кто-то со вздохом.
– Да... Я всему научился! И ночью видеть... И шакалов пугать...
«Это он рассказывает, как путешествовал», – догадалась Лида.
На душе ее стало еще тоскливей. «Что я знала о тебе?! – подумала она о Вите. – Ходил, молчал, самый тихий был... А у тебя вон какая душа, не тихая!»
Ребята, видимо, почувствовав Лидино присутствие, юркнули под одеяло и артистично засопели носом.
«Кого я еще потеряю?» – невесело подумала Лида, останавливаясь возле Витиной кровати.
И она надолго задумалась, слушая, как знакомую мелодию, их почти ровное дыхание.
Она думала о том, что вот закончился один из многих не особенно примечательных дней. Лида пыталась разобраться во всем том смутном, что накопилось в душе, пыталась увидеть себя чужими глазами, впервые за все эти месяцы беспристрастно посмотреть на себя со стороны.
Вот она впервые идет в школу. Ей все нравится: чистота нешироких улиц, белые дома, увитые виноградной лозой, умиротворенное после недавнего шторма море. Лида с радостным ожиданием спешит к ребятам. Первое знакомство с ними, первая ниточка доверия...
«Это все хорошо... Что же дальше? – вспоминает Лида. – Когда же начало в душе накапливаться то смутное, от чего я никак не могу избавиться? С того ли дня, когда не захотела вступить в бой с нечестным человеком, а просто отмахнулась? »
Лида грустно улыбается. «Вступить в бой... Высокие слова, а я их, недолго думая, к толстяку географу отношу... Что же это я? А может, и это должно называться боем? Или из отношений с завучем на душе осталось то, что не дает теперь покоя? Вот уж с этим-то человеком можно было бы начать бой! Начать... А завуч не вступает. И не просто из хитрости, а по той причине, что ему не за что драться! Осадили – он сдается ненадолго, а чуть подзабылось, успокоилось все вокруг – он снова идет в наступление, живет, руководит людьми согласно своему характеру.
И какой тут может быть бой? Каждодневный, из-за мелочи, из-за каждой ведомости и любой нехорошей улыбки?
Или дождливый день... Когда воспитательница вела по лужам пятиклассников, они мокли, а она шла под зонтиком? Да, конечно, их двадцать восемь. Конечно, над всеми не раскинешь одного-единственного зонта... И я прошла мимо, не сказав ничего, и теперь эта «мелочь» меня мучает, упрекает...
Или педсовет... Где моя решительность, умение отстаивать свое, дорогое?
И все-таки не это главное! То есть важны и эти «мелочи», но и не только они!
Скажи честно: когда тебе отдали в руки двадцать шесть ребят, ты обрадовалась и решила, что они принадлежат только тебе? Почему не подумала наоборот: ты – для них?
Вот поэтому так больно сегодня. Не о Вите печалишься ты, а о пустоте в собственном сердце, которая останется после его отъезда! Капустин здоров – это самое главное! А ты забыла на какое-то время об этом главном!»
Этот приговор, который Лида произнесла сама себе, окончательно сломил ее. Чувствуя, что не может больше здесь оставаться и в то же время, не может уйти, Лида вышла в коридор, села на жесткий диванчик и так и застыла на нем, не замечая, как идет время.
