Текст книги "Не хочу в рюкзак"
Автор книги: Тамара Каленова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
К очередному выходному скопилось много дел, отложенных на неделе. Постирать, дошить платье, проверить письменные работы. Наконец, просто выспаться.
Тетради выносить за пределы школы не разрешалось. Но Лиде разрешили, благо домик тети Зины находился почти что на территории школы. Очень уж хотелось Лиде остаться наедине с первыми для нее тетрадями.
Лида сладко потянулась. Потом быстро встала, умылась во дворе под кривой сливой, заглянула к тете Зине – та еще не пришла с ночного дежурства – и сразу же села за тетради.
«Бог с ней, стиркой! Не убежит! – решила она. – Посмотрю лучше, что они, мои хорошие, насочиняли...»
Она пододвинула поближе дорожное круглое зеркало – чтобы видеть себя, склоненную над ученическими тетрадями. Раскрыла первую. Ого, клякса! Посмотрела на обложку – так и есть, Косовского! Эти кляксы у него не выводятся. Ох, Юрка, Юрка!
Лида задумалась. Потом улыбнулась своему отражению в зеркале, вспомнила, как прошел вчерашний урок по литературе.
Началось с того, что к уроку она готовилась пять дней. Перерыла всю методическую литературу приготовила карточки со словами, тысячу раз повторила правила для заучивания. И в последний момент карточки оставила дома, правило испарилось из головы!
Но в класс влетела отчаянно смело. Еще с порога приказала:
– Откройте тетради и пишите...
А что писать? Выдумывала тут же, лишь бы с деепричастными оборотами...
Но вскоре примеры иссякли. А до конца сорокаминутного и без того усеченного урока оставалось... тридцать пять минут.
Заглянула в план. Под рубрикой «Если останется время» значился рассказ по картине. Спасительная репродукция была с собой. Лида кнопками прикрепила ее на доске.
Ребята с интересом уставились на картину.
– Ну, как озаглавим сочинение? – спросила их Лида.
Выбрали название «Передышка между боями».
И вот теперь лежали перед Лидой тетради со вчерашними сочинениями.
У Косовского рассказ получился коротким, как сигнал «отбой»:
«Солдаты в передышке между боями отдыхали».
«Жулик, – покачала головой Лида. – «Солдаты» только и прибавил к заголовку».
Но ставить первую двойку очень не хотелось. И она поставила ему три с минусом и приписала: «Слабо раскрыта тема».
Потом хотела зачеркнуть, потому что приписка получилась глупой, но передумала, чтобы Косовский не догадался о ее колебаниях.
Следующая тетрадь удивила ее не меньше.
«Солдаты сидят и думают каждый о своем личном. У кого недопахано, у кого недожато, у кого доменные печи остались без присмотра...»
Лида не выдержала и улыбнулась. Это сочинение принадлежало Наде. Лида с удовольствием подумала: «Ох ты моя заботливая!» – и поставила ей крупную, ладную пятерку.
В дверь постучали.
– Войдите! – пригласила Лида, с неохотой отрываясь от работы.
Тетя Зина вкатилась, неся перед собой разбухшую авоську, и комнатушка сразу стала тесной.
– Ох и дверь у нас! В бедрах жмет! – весело пожаловалась она. – Кажин год расширить хочу, материалу нет!
– Садитесь...
– Нет уж! Я за тобой пришла. Пойдем, милая, ко мне. День рождения у меня напомнился. Кажин год забывала. Вдвоем с тобой веселее стало – вот память и стронулась.
Лида покосилась на тетради.
– Ничего с ними не сделается, с тетрадками-те, потом прочитаешь. – И тетя Зина ушла, не дожидаясь ответа.
– Что же подарить? – задумалась Лида. Порылась в чемодане. Достала пуховый платок.
– На что он мне? – решила она. – На юге-то ни к чему...
Переоделась в светлое платье и пошла к тете Зине.
Там уже лепетала на столе остывающая яичница. Над сковородой возвышалась длинногорлая «Столичная».
По студенческой привычке Лида принялась резать хлеб, вскрывать банку с маринованными огурцами.
– Уж как погляжу на тебя, быстрая ты, аккуратная, – похвалила ее именинница. – Жених-то есть?
– Был, – покривила душой Лида, чтобы не огорчать добрую женщину.
– Еще найдется! – успокоила тетя Зина. – У такой, да чтоб не было!
– У хромуши? – с болью в сердце пошутила Лида.
– Что ты?! – замахала руками тетя Зина. – Одноногие и то повыходили!
Сели за стол. Налили по рюмке.
Лида вспомнила о пуховом платке. Развернула его и накинула на плечи имениннице.
– Мне?!
– Вам, – подтвердила Лида. – Носите на здоровье! Как там Зыкина поет... «Оренбургский пуховый...»
Они чокнулись и выпили.
Горячая волна разлилась по телу. «С голоду, что ли?» – Лида, не стесняясь, набросилась на яичницу.
– Ешь, милая, ешь!
Хозяйка с нежностью смотрела на Лиду. И раньше бывали у нее постояльцы. «Дикари» все больше. Одним словом, отдыхающие. А эта своя – скромная, приветливая, в школе работает...
– Жениха-те и здесь сыщем... Наезжают, – сказала она, успокаивая скорее себя, чем Лиду.
Лида рассмеялась. Ей было хорошо, тепло, и все равно о чем говорить, что слушать...
– Ох, расскажу тебе, Лидуша! Гадали у нас про женихов... – Раскрасневшаяся тетя Зина тихонько засмеялась, вспоминая что-то свое, давнишнее. – Бросали, значит, валенок... Скачешь за ним на одной ноге, нога мерзнет! Под рождество гадание-то! Ан следишь внимательно, куда носком ляжет... Там и жених живет.
– Интересно... – Лида подперла щеки руками.
– Ты ешь! Или лучше давай еще выпьем.
Лида взяла рюмку.
– А еще такое было гадание... Не любила я его, правда. На штафетник. Руки раскинешь, вслепую идешь... Сколь захватишь планок, считай: «Куль, котомка, закром». Куль – средне с мужем жить, котомка – нище, а уж закром – бо-о-га-то!
– Ишь ты! – усмехнулась Лида. – А за что не любили вы это гадание... на штакетник?
– Одна девка у нас в деревне глаз выткнула штафетником. Куды-ы! Не перестала! Кажин год выходила гадать...
Лида поежилась.
– А еще такое было: петухом гадали. Только одинакового нельзя было дважды брать, троганый не выкажет судьбу...
– Вы... по-настоящему верите? – спросила Лида.
– Верила. Потом жениха на фронте убило... Я ведь до тебя, милая, совсем одиноко привыкла жить. Накипячу воды, в термос налью... Ночь простоит – вылью... И снова... Не для кого, а кипячу.
Лида обняла ее за плечи.
Тетя Зина затихла было, но вдруг встрепенулась:
– Ох и тоски я нагнала! Болтаю всякое...
Лида грустно улыбнулась. От выпитого кружилась голова. Хотелось в чем-то открыться, что-то рассказать тайное.
– Знаете, сомневаюсь я... – начала она.
– Чего так? – Лицо тети Зины сделалось внимательным, серьезным.
– На ту ли доску я ступила? Так хочется что-то хорошее, значительное сделать! Ребятишек к себе привязать. Навечно! А как?..
Тетя Зина понимающе закивала головой: это верно, такая нынче детвора верченая.
– И жизни без этого не представляю, – продолжала Лида.
– Понимаю. Сердце ты на них, оборванцах, испортишь...
Лида задумалась. Ей бы хотелось для детей стать необходимым человеком. Компасом, словарем, советчиком, нянькою, спасительной соломинкой, надежной пристанью... Но как это сделать? Мысли мешались, горячили лоб, а сказать их вслух – слова не те, беднее и холоднее мыслей.
– ...Директор-те сорвал на них сердце... Сгорело у него в интернате двое. Печник виноватый был, а директора на Север уволили. Десять лет безвыездно! – сквозь легкую, расплывчатую пелену слышала Лида.
«Директор?.. Ах, наш директор... Сухарь»,– думала Лида.
– ...Богдан все больше за поварами следит, а директор за вашим братом, учительством... Ха-а-роший человек Богдан! Придет, поговорит...
«Богдан... Завуч... Он правда хороший. Такой черненький, гладкий... и голос нешершавый. Что я для него? Хромуша-новичок, без педа-го-ги... без педаго-гического опыта...»
Мысли о завуче не были неприятны Лиде. Он должен стать ее поддержкой! Так нельзя – чтобы никто не был ей поддержкой.
– Пойдем на волю, милая...
Вышли в сад. Тетя Зина принялась показывать свои владения: вот здесь, под тремя вишенками, она сеет первую редиску, вот здесь – пятачок лука, морковь...
– А картошка? – спросила Лида, поискав глазами некоронованную владычицу сибирских огородов.
– Что ты?! – удивилась тетя Зина. – Спекается, сердяга! Садила раз – уродилась сморщенная, чупотная. Больше и не стала; землю переводить, что ли?
– Покупаете? – понимающе сказала Лида.
– С рынка! Дороже яблок...
Она обняла Лиду за плечи, и Лида почувствовала, что этот вроде бы пустяковый разговор про огород, про картошку окончательно сблизил их.
«Ох, вы, старые, что малые! Так доверчиво слушаете, так в общем-то немного вам надо – внимания да участия душевного...»
– Тетя Зина, – забормотала Лида, – вы хорошая... Я от вас не уйду... Всю жизнь буду у вас на квартире...
VIIIЛиду разбудила воркотня под окном, в пристроечке.
– С места тебя не сдвинешь, чурбан нехрещеный! Да еще плати за тебя...
Лида подошла к растворенному настежь окну и выглянула.
– Доброе утро, тетя Зина! С кем это вы?
– А ты иди сюда – увидишь. Накинув халат, Лида вышла из комнаты. Холодный осенний воздух заставил все тело вздрогнуть.
Лида заглянула в пристроечку. Там не было никого, кроме хозяйки. Красный газовый баллон торчал возле плиты. Тетя Зина пекла блины. Увидав Лиду, она пожаловалась:
– Вот юбилейный рубль завалился за этот мотоцикл...
– Отодвинем? – предложила Лида.
Подергали. Пошатали. «Мотоцикл» стоял неколебимо на своем месте.
– Ладно, поди, сменяльщики скоро придут... Мужики, они сорвут. А ты садись, я блинов тебе
напекла. Голова болит?
– Болит, – созналась Лида.
– Вылечу.
И тетя Зина достала откуда-то из-за стола темно-зеленую бутыль.
– Чистый виноград. Небродное вино... Пей! – сказала она.
– А на работу?.. – забеспокоилась Лида.
– Для против запаха и даю, все отшибет и голове полегчает...
Лида выпила полстакана «небродного» вина. И правда, запах у него был легкий, приятный, как у незнакомых духов.
– Ешь, – тетя Зина подсунула тарелку с блинами.
«Из-за меня встала», – подумала Лида.
– Ну, теперь ступай, оденься почище. Видимо, нравилось тете Зине заботиться и командовать.
Путь на работу Лида всегда выбирала не самый короткий, но зато возле моря.
В это утро море было тревожным, хотя на его поверхности перекатывались небольшие, почти без пены, барашки.
Вдруг откуда-то вырвался плотный, сильный шквал – и вот уже в неустойчивый берег бьют энергичные, высокие валы.
«Ветер!..» – радостно подумала Лида.
Но тут же вспомнила, что в палате у девочек разбита форточка. «Попростывают!» – забеспокоилась она, И тотчас ветер стал безрадостным и холодным, раз он был опасен для детей. Лида поспешила в школу.
В палате у девочек было прибрано и тихо. Одна Наташа Артюхина сидела возле своей кровати и что-то шила.
– Здравствуй, Наташа, – поздоровалась Лида. – А где остальные?
– Здравствуйте, Лидия Афиногеновна, – девочка поднялась ей навстречу.
– Сиди, сиди! Мы же не в классе, и у тебя работа... Где же все-таки наши?
– На кукольный ушли...
– А ты?
– Я... Марь Степанна не позволила, – тихо сказала Наташа, опуская голову с безукоризненным пробором.
– Почему?
– Воротничок пришила косо.
Лида заметила оборванные нитки на форменном платье Наташи, – она, видимо, перепарывала уже не один раз – и покачала головой.
– Ты бы объяснила... – неуверенно заметила Лида.
– Нельзя. Она же мной руководит.
Лида не могла удержаться от удивленной улыбки. «Руководит», – и девочка честно, не прибегая к бунту, исполняет свою обязанность: ею руководят, и она подчиняется. Нравится это или нет, но распоряжение Марии Степановны Лида отменить не могла. Не имела права.
– Давай вместе, – Лида присела рядом. – И на спектакль еще успеем.
Вдвоем они быстро справились с воротничком и поспешили в актовый зал.
Своих нашли скоро – у каждого класса было постоянное место – и пристроились сбоку.
Мария Степановна, заметив появление Лиды, кивнула ей, поднялась и на цыпочках вышла. Так состоялась передача смен.
Лида оглядела своих. Она знала, что ребята на месте, но ей хотелось еще раз, пока они сидели смирно, охватить взглядом всех сразу.
Над ширмой на сцене потешно мотались самодельные куклы. Спектакль очень нравился ребятам и волновал их; они вытягивали шею, переговаривались, смеялись, хлопали в ладоши. Лида заметила, что и Наташа, едва войдя в зал, подчинилась общему настроению.
А Лида – нет. Она была вынуждена признаться, что еще не может вот так, сразу, включиться в бесхитростный, но очень сложный мир детей. Приходилось как бы напоминать себе: вот я, а вот мои ученики. Когда же это станет получаться без усилий, естественно? Может быть, придет с опытом, с мастерством? Лида мечтала о мастерстве.
По ряду справа налево проплыла записка, кажется, ее отправила Лена Сюй Фа Чан. Дошла до Лиды.
«Артюхиной», – прочитала Лида и спокойно передала, не развернув, дальше. И не слыша, не глядя, сразу почувствовала – ребятам это понравилось.
Наташа, прочитав записку, помрачнела и потеряла интерес к спектаклю.
– Что с тобой? – шепнула ей Лида.
– Ничего...
Когда опустился занавес, Наташа куда-то исчезла. Лида хотела было пойти за ней, поговорить, узнать, что же все-таки встревожило ее, но другая забота отвлекла внимание. Мальчишки стали выскакивать на улицу без пальто, без шапок, а там ветер...
Косовский долго не слушался. Раскинув полы демисезонного пальто, наваливался худенькой грудью на ветер и орал:
– Лечу-у!..
Этого «пилота» Лида втащила в корпус за руку. Остальные подчинились более охотно.
Пока Лида «изолировала» мальчишек от простудного ветра, наверху вовсю играли в чехарду.
– А ну, умываться! – рассердилась Лида, чувствуя, что ей сегодня придется крепко повоевать.
Кое-как утихомирив мальчишек, Лида поспешила к девчонкам.
Там царило уныние. Скучно. За окном ветер. Ноги застыли, кое-кто кашлял.
– Девочки, милые, ну что же вы? – затормошила их Лида. – Давайте умоемся, ляжете в постель, согреетесь быстро!
– Неохота...
– Ах ты, моя старушка! Хочешь, на руках отнесу? – нараспев сказала Лида, делая вид, что намеревается поднять медлительную и рослую Надю.
Девчонки рассмеялись.
– Старушка, старушка! – подхватили они. Надя сконфуженно махнула рукой и побежала в умывальную. За ней потянулись остальные.
С девочками хлопот больше – это уже успела понять Лида. Они тише, спокойнее мальчишек. Но научить их каждый вечер умываться, а утром заплетать косички и надевать нелюбимое, но чистое платье – об этих трудностях знают лучше всего матери, у которых растут дочки...
Лида вернулась к мальчишкам.
Ну, конечно! Лужи. Семен постирал непарные носки, а Капустин засунул свои грязные за батарею.
– Мальчики! Вы забыли в умывальной что-то интересное.
– Что?!
– А вот идите...
Любопытство сорвало ребят с постелей, и они предстали перед Лидой.
– Вот и вот, – показала она.
– Э-э! – разочарованно протянул Семен.
– Не «э-э», а халтура! – отрезала Лида. – Теперь это называется именно так.
Семен нехотя улыбнулся и пошел искать запропавший носок. Капустин извлек свои из-за батареи.
– Спать, спать, – Лида принялась привычно поправлять съехавшие одеяла, косо брошенные рубашки, галстуки.
– Юра, может, ты еще под матрац залезешь? – мимоходом заметила она Косовскому, накрытому подушкой.
– Косовский дых проверяет! – деловито сообщил копошащийся в шкафу Семен.
– А ты, Семка, молчи! – сдавленно прошипел из-под подушки Юрка.
– Никаких «дыхов»! – запретила Лида.
– Лидь Фингенна, расскажите что-нибудь! – вдруг вынырнул из-под кровати встрепанный Миша Николаев.
Не удержавшись, Лида рассмеялась при виде его раскрасневшейся физиономии. Вся палата охотно поддержала.
– Ты под кроватью сочинял это ценное предложение? – спросила Лида.
– Не-е! Юркина ферзиха завалилась, я искал.
Опять этот Косовский других эксплуатирует!
– Ложись. Утром сам найдет, и пускай только попробует опоздать на физзарядку, – строго распорядилась Лида.
И она направилась навестить девочек. Там, кажется, все в порядке.
– Лидь Фингенна! А Наташа плачет!.. «Вот тебе и «в порядке»!» – только и успела подумать Лида и торопливо протиснулась между кроватями.
– Наташенька, что с тобой? Ну, девочка моя...
Наташа плакала горько, безутешно.
– Сюй Фа Чан с ней дружить расхотела, – жалостливым голосом пояснила Надя, и ее круглое, добродушное лицо сморщилось.
Остальные девочки сидели на кроватях и смотрели в угол, где плакала Наташа.
Лида обняла ее, вытерла слезы, уложила на подушку. Потом подошла к кровати Лены.
– Это правда? – тихо спросила она.
– Да!
Глазенки Лены блестели в темноте, а на лице застыла всегдашняя загадочная улыбка.
– Есть причина?
– Просто так...
Лида опустила руки. Как это «просто так»? Разве бывает? Человек не имеет права «просто так» взять и обидеть другого человека. Но как доказать это маленькой девочке, чьи глаза непримиримо, жестоко блестят, а на лице – чувствуется даже в темноте – странная улыбка?..
– Лена... – Лида присела на кровать. – Что ты написала в записке?
– Какой? – почти искренне удивилась Лена.
– На кукольном...
– Так...
– Что «так»? – не отставала Лида. – Я ведь знаю, не обманывай!
– Она... подлиза. Не захотела со всеми сидеть, – упрямым голосом ответила Лена.
– Это неправда! Наташа опоздала из-за воротничка. И ты это отлично знаешь! – горячо сказала Лида.
– Все равно не хочу!.. – Сюй Фа Чан уткнулась в подушку.
Не хочет! Не права – и все же не хочет! Этого Лида не могла понять.
Она встала и перешла к Наташе:
– Не плачь! Не хочет Лена дружить – и не надо ее упрашивать, не нужно слезы лить... Ты хороший человек, вот и жди терпеливо новой подруги. Знаешь, иногда приходится ждать годами... Зато – настоящей подруги, на всю жизнь!
Наташа перестала всхлипывать. Лида уложила девочку поудобнее, поправила подушку, одеяло. «Ну, вот и температура тут как тут! – встревожилась она. – Пойду за градусником».
У мальчишек уже было тихо. Но Лида хорошо знала, что они не спят – не слыхать характерного ровного сопения, как будто закипают чайники.
– Лидь Фингенна, – шепотом позвал Миша Николаев. – У меня живот болит.
Лида склонилась над ним.
– Весь день болит?
– Не-е. Он так, немножко, – лукаво ответил мальчик. – Уже проходит...
Лида ласково погладила его по плечам, по голове. Вздохнула. Миша не помнит матери. Отец болен. Почти каждый вечер Миша придумывал себе какую-нибудь болезнь, чтобы Лида вот так побыла возле него, задержалась, погладила по голове... Такие минуты принадлежали только ему, а не всему классу, и Лида не нарушала этого молчаливого уговора.
– Лидь Фингенна, а у меня голова болит, – раздалось с соседней кровати.
– Спокойной ночи, Миша, – шепнула мальчишке Лида и почувствовала, как он с сожалением выпустил ее руку, послушно повернулся, по всем правилам, на правый бок.
Как и следовало ожидать, у Вити Капустина была нормальная температура. Лида ласково потрепала его за отросшие вихры. «Стричь надо», – подумала она и торопливо пошла вдоль кроватей.
– Спокойной ночи, матросы, – как можно ласковей пожелала она.
– Спокойной ночи! Счастливо дойти домой... – заботливо зашептали с кроватей.
Эти несколько минут перед сном были, пожалуй, самыми тяжкими для Лиды, ибо это было время, когда ребята особенно остро тосковали по дому, по родным...
А дисциплина в лице дежурного воспитателя (на этот раз им оказался толстяк географ, которого Лида старательно избегала) уже наступала на пятки:
– Что вы делаете?! Десять минут после отбоя! Я занесу вас в журнал...
– Заносите. Только... пока я здесь, в мой класс не входите, я занята!
– Скажите пожалуйста! Удаляюсь, но приду через пятнадцать минут, свет должен быть погашен даже в вестибюле.
Пятнадцать минут... Надо уходить. А Лида еще не ко всем подошла. Почему-то ей всегда казалось, что кто-то невеселый остался в темноте. Ни звука – а сам лежит, глотает слезы, один переживает. Ох, эти гордые мальчишки!
Лида взяла в шкафу градусник и отправилась к Наташе. Не повидав ее, она не могла спокойно уйти.
Девочка лежала, обняв подушку. Ее черные аккуратные косы касались пола. Лида осторожно подняла их, пристроила на подушке.
– Градусник, Наташа...
Девочка сунула градусник под мышку.
Лида коротко вздохнула. К любой беде или радости ребят непременно тянется ниточка причинности от взрослых. Вот и сегодня, Мария Степановна хотела, видимо, сделать добро, научить девочку аккуратности, а получилось все по-другому. Да и как предугадать было? Хотя... педагог обязан это уметь.
– Лидия Афиногеновна... Лида наклонилась к Наташе.
Горячие руки девочки вдруг обхватили ее за шею, и Наташа просительно и торопливо зашептала:
– Купите мне, пожалуйста, спички!
Лида так и села.
– Зачем?
– Да нет! – торопясь что-то объяснить, шептала Наташа. – Понимаете, мама никогда не покупала только для меня. У нас не делали подарков... Она шла в магазин, я просила что-нибудь купить. Она обещала и всегда приносила мясо и лапшу... Но это для всех, понимаете? Тогда я сказала, чтобы мне она купила хоть спички... Только чтобы мне! Она иногда покупала...
У Лиды защемило в горле. Она тут же вспомнила, что за все время не подарила Наташе ни одной вещички, ни одной мелочи. Наташа обута, одета. На государственном обеспечении. Ровная, благополучная девчушка. Самая спокойная в классе. И вот на тебе! Оказывается, и она порой чувствует себя одинокой и обиженной. Расстроенная из-за Лены Сюй Фа Чан, она вдруг вспомнила о спичках и поверила Лиде, как своей далекой матери, рассказав тайное.
Лида сжала Наташины плечики, обтянутые фланелевой рубашкой.
– Будут тебе завтра спички, – пообещала она. – А сейчас дай мне, пожалуйста, термометр, я посмотрю...
Наташа протянула Лиде узкую нагретую трубку. Лида погладила девочку по плечам и вышла.
Тридцать семь и две. Нехорошая температура. Завтра нужно проводить Наташу к врачу. Это сделать в первую очередь, с утра.
Смена окончена. Еще одна. Пора уходить. Лида с удовольствием бы осталась возле ребят, слушала бы их сонное дыхание, а потом бы уснула и сама. Но оставаться в школе на ночлег не разрешалось.
Лида вышла из спального корпуса и очутилась во власти ветра и ночи. Запахнувшись поплотнее, побрела по двору.
Проходя мимо фонтана, Лида заметила, что его струи относило ветром далеко в сторону. Вода превращалась в грязь и лужу и была бесполезна, потому что не украшала и не радовала. Лида выключила фонтан.
Из корпуса, где жили малыши, вышел какой-то человек в коротком расстегнутом плаще и тоже направился к фонтану. «Завуч», – узнала Лида.
– А я фонтан выключила, – сообщила Лида, когда он к ней приблизился.
– Ну, ну... – рассеянно откликнулся Богдан Максимович. – Понимаете, Лидия Аф-финогеновна, захожу в третий «Б». ...Тишина. Воспитатель ушел. А две кровати пустые! Я туда-сюда. Ну, думаю, быть конфузу для нашей передовой школы! Хотел тревогу давать. Потом заглянул под кровать, а там два пацана. Мерзнут без одеял, а лежат, стервецы. Волю испытывают! Я их загнал в кровати, не хватало, чтобы они наше усиленное лечение насмарку...
– Так ведь «воля»! – засмеялась Лида.
Завуч не понял:
– Дисциплина плохая!
Лида хотела было поделиться: а у меня, знаете... Но почему-то желание рассказывать пропало. Лида почувствовала, как ветер пробирает ее до костей. «Устала, должно быть», – подумала она и торопливо простилась с завучем.
А тот стоял и как будто ожидал разговора.
