Текст книги "Не хочу в рюкзак"
Автор книги: Тамара Каленова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Незаметно промелькнул месяц, и наступил конец четверти. Миша все еще был в изоляторе, но уже поправлялся. Лида печатала на машинке письмо от его отца, ставила на почте штамп и относила Мише. Он писал домой каждый день. С каждой минутой приближался час разоблачения Лидиного обмана, но она не боялась: если отец ответит на горячие советы, которые давал ему сын, будет очень хорошо.
Конец четверти предъявлял к учителям особые требования. В эти дни Лида часто засыпала над тетрадями. А проснется – они пухлой стопкой лежат перед ней.
Наконец удалось, как показалось ей, выставить объективные оценки, и она, торжествуя, что смогла преодолеть и жалость и сомнения, понесла ведомость к завучу.
В кабинете его не оказалось.
– Где Богдан Максимович? – спросила Лида у секретарши.
Та, не отрываясь от перепечатки меню, буркнула:
– Не докладывал!
Лида не обиделась: оно и понятно, конец четверти, много забот, все нервничают, и секретарше работы прибавилось.
– Хотите, помогу? Я умею печатать на машинке, – предложила Лида.
Девушка смутилась и совсем другим голосом сказала:
– Ничего... Посижу лишний часик... А Богдан Максимович, должно быть, заперся где-то... Отчет пишет.
– Спасибо, извини, что помешала.
Лида знала примерно, где искать завуча. Поднялась на второй этаж. Постучала в дверь физического кабинета.
Интуиция ее не подвела – после некоторого колебания завуч открыл.
– А, Лидия Аф-финогеновна, что-нибудь срочное? Да вы входите, не стесняйтесь.
Как и в первые дни знакомства, на лице завуча было написано дружелюбие и внимательность. Лида вошла.
– Я на минуточку... ведомость принесла, – поторопилась заявить Лида.
Завуч улыбнулся.
– Хорошо. Знаете, совсем замотался, – вдруг пожаловался он. – А как хочется неделовых, приятных разговоров...
Они сели за стол. Краска смущения долго не сходила с Лидиного лица; ей казалось, что завуч не так понял причину ее прихода.
Завуч, словно почувствовав ее смятение, снял очки и, протирая их, вдруг ни с того ни с сего доверительно сказал:
– Я ведь, знаете, Лида, без очков даже трактора не увижу... – и он обезоруживающе улыбнулся.
«Преувеличивает», – подумала Лида, но от этого неожиданного признания ей действительно стало легче и свободнее.
– Столько бывало курьезов из-за очков в студенчестве... Раз как-то перепутал аудиторию, попал к биологам. Два часа кишечнополостных изучал!.. Червяков, значит.
Лида представила себе сутуловатого, рассеянного студента-физика, виновато разглядывающего червяков, и улыбнулась.
– А со мной анекдот был, – смущенно сообщила Лида с некоторым, однако, умыслом. – Ну, хулиганы толкнули, сломала ногу... В операционной мне невмоготу стало, шепчу: «Сестричка, намочи полотенце, душно!» И вправду, такая духота, помню, вокруг стояла. А какой-то парень, практикант, подскочил: «Лежи! Тебе-то что? Вот врачам каково...»
Посмеялись.
– А как сейчас? – заботливо спросил завуч.
– Нормально. Ребята не замечают, а мне больше ничего и не нужно! – беспечно ответила Лида.
– Так-таки и не нужно? Ничего? Завуч испытующе посмотрел на нее. Лида отвела взгляд.
– Ничего...
Наступила тягостная тишина. Лида с испугом подумала, что опять произошла неловкость, и забормотала:
– Вот... Богдан Максимович, ведомость принесла... Посмотрите.
Завуч усмехнулся:
– Ну, давайте ваших отличников!
– Какие отличники! – горестно вздохнула Лида. – Такая неграмотность... Понимаете, эти северные диалекты так мешают... Если ребенок в устной речи «окает», то при письме начинает без разбору «акать», чтобы угодить учителю. Вот и получается, что-то вроде «малака».
– Посмотрим, посмотрим, – деловито приговаривал завуч, проглядывая ведомость. – Постойте-ка, Лида! У вас целых пять двоек?!
– Пять, – невесело подтвердила Лида. – Меньше не выходит.
– Не годится! Я вас умоляю, Ирфану бы надо троечку, ведь такой замечательный у него привес...
– Привес?! – поразилась Лида. – При чем тут привес? Ирфан лентяй...
– Ну, поправка, – снисходительно уточнил завуч. – Согласитесь, что это наш главный показатель.
Лида недоумевающе посмотрела на завуча: она из кожи лезла, сделала все возможное, а он еще недоволен...
Между тем Богдан Максимович перевернул ведомость и стал вчитываться в цифры на обороте – граммы и килограммы весовых поправок ребят.
Постепенно его лицо становилось все более хмурым.
– Не годится, – заявил он наконец. – Косовский на целых триста граммов похудел!
– Бегает. Зато в легких у него полный порядок.
– Это другая статья! – прервал ее завуч жестко. – Мы отчитываемся по весовой поправке. Эта ведомость, которую вы мне нынче показали, не та... Составьте и принесите другую.
И он протянул испещренный цифрами развернутый лист.
– То есть... как другую? – искренне удивилась Лида.
Завуч вздохнул и терпеливо, как ребенку, начал втолковывать:
– М-м-м... Думаете, за что нас держат здесь, на курорте, и платят большие деньги? А?.. Вот именно, чтоб дети вернулись домой здоровыми. Толстыми! Хоть через «не хочу», но толстыми! Так я понимаю задачу, стоящую перед нами. Это наш главный показатель, Лидочка, я вас умоляю. Поймите, вы не в обычной школе! Можете, если уж вам так хочется, оставить двойки, но вес?!.
И он выразительно погрозил пальцем.
– Это нечестно! – вскипела Лида. – А как же грамотность? Воспитание?
– Этим займутся другие школы. Впрочем, если хотите, воспитывайте! Но вес мне дайте, я вас умоляю! – рассерженно отрезал завуч. – Иначе не спрашивайте в конце года о премии! Все! Я тоже устал!
– Я-то не спрошу! А вот вы, оказывается, хотите любыми путями ее заполучить! Пустите, я пойду к директору! – выпалила Лида.
Богдан Максимович подскочил к двери, распахнул и сказал с издевкой:
– Я и не держу вас, Лидия Аф-финогеновна...
И усмехнулся какой-то особой, обидной усмешкой, которую Лида никогда не замечала у него раньше.
Лида хлопнула дверью и, размахивая злополучной ведомостью, помчалась к директору. Он читал «Учительскую газету».
«Ну, если и этот сухарь то же самое скажет – уйду!» – сгоряча решила Лида.
– Садитесь, перестаньте плакать и докладывайте!
Глотая слезы, Лида сбивчиво рассказала, что завуч заставляет переделать ведомость и приписать граммы.
– Так... – задумчиво проговорил директор. – Все повторяется... Оставьте ведомость, я разберусь.
Отзвуки длительной борьбы, которая, видимо, велась уже давно, почудились Лиде, и ей стало легче.
Она положила на стол свой отчет. И – все? Так просто? Она нерешительно поднялась.
Директор, поймав ее откровенно-недоумевающий взгляд, вдруг попросил:
– Не надо больше плакать... Прошу вас... Мне бы хотелось иметь в школе радостных учителей... Берите пример с тети Зины, вы ведь у нее живете?
– У нее... – в замешательстве ответила Лида.
Она не верила своим глазам: сухое жесткое лицо директора светилось уважением и нежностью.
– Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Однако скорых оргвыводов не обещаю. К сожалению, у Богдана Максимовича были, есть и будут единомышленники. Более того, уверен, что он, если не откажется от своих слов, сказанных вам, видимо, в запале, то уж непременно разбавит длинными рассуждениями о добре и зле.
Директор помолчал и добавил:
Идите. Хочу верить, что вы станете хорошим воспитателем. И чаще улыбайтесь, это вам к лицу.
Лида попятилась и тихонько притворила дверь. У нее было такое чувство, будто она неожиданно нашла выход, хотя до этого натыкалась на стены.
XIIIЗавуч делал вид, что ничего не произошло. Нового отчета он не требовал. Однако Лида чувствовала, что он затаил против нее гнев. Он едва цедил сквозь зубы приветствие. Все чаще Лиду стали контролировать какие-то комиссии – то учебно-воспитательные, то врачебные, хотя прежде никому не было до нее дела. Несколько раз Мария Степановна дублировала ее, оставаясь в ее смену в особо тяжелые, банные дни, откровенно не доверяя.
С Марией Степановной у Лиды были сложные отношения.
Как-то раз, обойдя все посты и убедившись, что дежурство проходит нормально, Лида остановилась в вестибюле передохнуть.
Она задумчиво глядела на море, которое в косых лучах заходящего солнца казалось розовым. Какой-то парусник, большой, с зарифленными парусами, медленно скользил по воде. Он входил в розовую бухту, посылая низкие мелодичные сигналы.
Это было так чудесно, что Лида надолго замерла, не слышала, как подошла Мария Степановна.
– Ну, как идет дежурство?
– Все в порядке, – ответила Лида, не сводя глаз с парусника.
Мария Степановна проследила за ее взглядом и вдруг испуганно спросила:
– И давно это они у вас... так?
– Что? – не поняла Лида.
– Воркуют! – и Мария Степановна указала пальцем в окно.
На скамейке у фонтана на почтительном расстоянии друг от друга сидели Ирфан и Надя, о чем-то мирно беседуя.
Лида заметила давно: Ирфан, стесняющийся своей полноты, последнее время предпочитал общество девочек. Особенно по душе ему была толстушка Надя, которая могла часами слушать, как он пересказывает книги про пограничников.
Лида не находила в этом ничего плохого и, наоборот, радовалась, что Ирфан стал послушным и более старательным. Поэтому, когда Мария Степановна сказала подозрительное «воркуют», она возмутилась:
– Зачем вы так?! Это же дети... Мария Степановна пожала плечами.
– Ни в одном классе...
– Неправда! Я разговаривала с Надеждой Федоровной. Она рада бывает, когда в ее классе ребята дружат!
– Надежда Федоровна отвечает за свой класс, а мы с вами – за шестой «В». Я пойду за Ирфаном, – голос Марии Степановны выразительно посуровел.
Лида вздохнула:
– Ради бога, не надо! Я их только что отпустила погулять, они оба хорошо поработали... Скажите лучше, Мария Степановна, что это за несовременный парусник подходит к пристани? Никогда не видела такого!
Мария Степановна посмотрела на Лиду удивленными, непонимающими глазами и растерянно ответила:
– Учебный парусник... И отошла.
Лида еще постояла у окна немного и увидела, как Мария Степановна прошла по двору, мимо фонтана, и не нарушила беседу Ирфана и Нади.
***
Ко Дню Советской Армии Лида купила мальчишкам новенькие ремни. Широкие, из прекрасной кожи, они походили на матросские. Ребята любовались ими и оставляли во время сна у изголовья. Миша Николаев, которому Лида отнесла ремень в изолятор, даже спал, не снимая его. Короче говоря, ремни сразу же стали личной драгоценностью, которую берегли, заботились о ней.
И вот однажды Лида, дежуря по корпусу, стала свидетельницей происшествия, надолго омрачившего жизнь всему шестому «В».
У Косовского пропал ремень. Он не стал поднимать шума. Поразмыслил и... стянул ремень у Ирфана. Все ремни были новенькие и походили один на другой.
Ирфан, обнаружив пропажу, хладнокровно переложил ремень с кровати Семена на свою и заснул.
Семен, поняв, что произошло, встал и дрожащими от стыда и страха руками взял ремень у следующего, поцарапал его ногтем – для заметки и спрятал под подушку.
Все это видела Лида. С побледневшими от горечи щеками, она замерла на пороге, прижалась к косяку, не в силах что-либо сделать, что-то сказать... А в палате, слабо освещенной через окно дворовыми фонарями, ее любимые мальчишки таились, стараясь обмануть друг друга.
– Цепная реакция... – прошептала Лида. – Неужели никто не оборвет ее?!
В это время у входной двери кто-то зазвонил, и Лида торопливо спустилась вниз.
***
На следующий день сразу после зарядки к Лиде подошел Витя Капустин.
– Лидия Афиногеновна, а у меня потерялся ремень. Что делать?
Лида долгим взглядом посмотрела в лицо светловолосого, в крупных веснушчатых пятнах мальчика. Так вот кто оборвал цепную реакцию!.. Ни Юрка, к которому, несмотря на его постоянные каверзы, Лида питала устойчивую симпатию, никто другой... Именно Капустин. Тихий, неприметный мальчик Витя. Как же она была благодарна ему за его правдивость!
Лиде захотелось поделиться своим открытием со всем классом. Не раздумывая, она собрала ребят и объявила:
– Пионерское собрание!
– Ну вот еще... – загудели ребята; они хотели идти удить рыбу. – А зачем?
– В свое время узнаете! – твердо стояла на своем Лида. – Марш в беседку!
Она почти никогда не пользовалась беседкой, этим излюбленным для многих воспитателей способом удержать ребят вместе, около себя, да еще на свежем воздухе. Обычно шестой «В» гулял живописной толпой по берегу.
Нынче же Лида специально завела всех в беседку и рассадила по скамейкам.
– Ребята, мне горько... – откровенно призналась она. – Вот вы меня слушаетесь... Мне с вами довольно легко. Вы не выкидываете таких фокусов, как, например, пятый «Б», где была ужасная драка. Но, ребята, я ведь верю вам, всем вашим словам и поступкам, а когда вы остаетесь одни, вы становитесь другими. Почему это? А, Юра?..
Косовский не ожидал прямого вопроса. Но он по привычке встал и выразительно пожал плечами.
– Сиди. Ты знаешь, прекрасно все знаешь! – с силой сказала Лида.
И обратилась ко всему классу:
– Вы когда-нибудь видели горный обвал?
– Не-а!
– В кино...
– У-у! Страшно!..
– А как он начинается? – спросила Лида.– А, Юра?
Косовский, ничего не понимая, неуверенно объяснил:
– Ну... камень полетел... Зацепил... За ним еще.
– Верно! Вот я и говорю, ты все хорошо знаешь! Ну, так почему ты не вспомнил о горном обвале, когда втихомолку брал ремень у Ирфана?
Ирфан вскочил:
– Так это ты, гад?! Но Лида продолжала:
– А ты, Ирфан, был вторым камнем... У кого ты стянул ремень? Ну, говори!
Буркнув что-то нечленораздельное, Ирфан сел. Семен дернул его за рукав и насмешливо прошипел:
– Ты сам гад, а не Юрка!
– Возможно, вы перессоритесь, – продолжала Лида. – Но совершенно зря. Да, да! Вы стоите друг друга. Ирфан взял у Семена...
Мальчишки повскакали с мест, разглядывая друг друга странными глазами: «Так это был ты?!» Казалось, они впервые видят друг друга.
– Я бы не говорила с вами так долго, а наказала бы – и все! Но я хочу поделиться с вами неожиданной радостью. Среди вас все же нашелся человек, который удержал обвал, порвал нехорошую цепную реакцию. Витя Капустин не стал брать чужого.
Лида ожидала взрыва одобрения, удивления, чего угодно! Но только не этого!
– Э-э, Капуста! – разочарованно свистнул Семен. – Да он просто струсил!
– Трус! – раздалось с другого конца.
– Подлиза! – пискнул девчоночий голосок.
– Неправда! – едва не закричала Лида. – Ребята, ну, что это вы?! Девочки?..
Но на лице шестого «В» было начертано общее презрение к Капустину. За что? – этого Лида не понимала.
– Жестокие... – прошептала она, чувствуя, что так хорошо начатая обвинительная речь против нечестности и обмана вдруг распалась и что это собрание – не собрание, а неожиданное мучение.
«Жестокие» перешептывались. Косились на Капустина, покрасневшего, забитого, и тянулись к Косовскому.
– Ну, хорошо, – через силу выдавила Лида. – Идите в школу...
Ребята охотно оставили ее одну.
«Боже мой! – думала Лида. – Я – педагог? Это нелепо! Ведь я ничего не умею и не знаю! Оказывается, одного только сердца мало!»
Мысли, беспорядочные, горькие, обидные, не давали покоя. Надолго потеряно чувство уверенности. Ребята снова превратились в правильный, послушно шагающий, но, как и в первый раз, непроницаемый прямоугольник. Контакт с ними, который все эти дни ощущала Лида, вмиг исчез. И его надо теперь искать снова...
XIVНочью Лиду разбудил стук в окно.
– Лидуша! Вставай... – послышался встревоженный голос.
– Что случилось?!
В комнату втиснулась тетя Зина в большом брезентовом плаще.
– Богдан требует! Беги, говорит, за своей постоялкой!.. На всех этажах свет поджег...
Лида начала судорожно одеваться. Что там могло стрястись?! Только бы все были живы!..
Не слушая тетю Зину, которая совала ей в руки зонтик, Лида бросилась в школу.
Зимний дождь хлестал по лицу. Расшатанные плитки на тротуаре переворачивались под ногами и обдавали жидкой грязью. Ноги сразу промокли: Лида выскочила из дому в шлепанцах.
Добежав до спального корпуса, она увидела, что на всех этажах разбуженной школы горит свет.
В вестибюле Лида наткнулась на Марию Степановну, ходившую бесцельно и растерянно.
– У наших опять неприятность! – встретила она Лиду.
– Какая?!
– Капустин пропал. После отбоя. Сидит, наверно, где-нибудь, а мы тут с ума сходим.
– Нет, не сидит... – прошептала Лида. – Он не такой...
По лестнице спускался завуч.
– Пришли? – сухо спросил он. И тут же напустился на сторожа:
– Двери не запираете! Распустили всех!..
– Богдан Максимович, а мы с Лидией Афиногеновной... – робко выступила вперед Мария Степановна.
– Вы с Лидией Аф-финогеновной скоро мышей перестанете ловить! Только зарплату получать умеете!..
Мария Степановна вздрогнула, плечи ее опустились. Она стала сразу беззащитной, старой.
– Как вам не стыдно! – возмутилась Лида. – Мария Степановна старше вас, и у нее всегда дисциплина!..
Завуч, не удостоив Лиду взглядом, неохотно пробормотал:
– Нервы...
Пришел директор. Деловито, без паники приказал :
– Потушите иллюминацию. Нечего детей будоражить.
По всем этажам тотчас же защелкали выключатели.
– Пойдемте поищем во дворе, в подвалах... Надо осмотреть берег. А вы, Богдан Максимович, в милицию...
Спотыкаясь о камни, проваливаясь в песке, Лида и Мария Степановна шли по берегу. Время от времени Лида кричала в темноту:
– Витя-я-я! Отзови-и-ись! Ответа не было.
Мария Степановна тяжело дышала и простуженно кашляла.
– Идите домой, Мария Степановна, – сказала Лида. – Заболеете...
– Нет... Я уж с вами.
– Тогда давайте... я помогу вам.
Мария Степановна торопливо ухватилась за протянутую руку и от этой торопливости показалась еще более беззащитной. И Лида позабыла о своей неприязни к ней, простила и сухость и муштровку ребят... Сейчас рядом с ней неловко шагала по лужам, мерзла и мокла под дождем усталая, пожилая женщина.
Они обошли весь берег, были на заброшенном причале, заглянули под все перевернутые лодки. Капустина нигде не нашли. С каждым часом Лида убеждалась, что поиски бесполезны.
– Пошли обратно, – разбитым голосом сказала Мария Степановна. – Ребята говорили, что он хлеб копил...
«Копил... Значит, не вчера решился на побег». Но легче от этой мысли не стало. Наоборот. Как же так? Все это время Лида была слепа – не видела, что Капустин в мыслях уже далеко от нее, от ребят, от «санаторки»... Еще вчера можно было отвлечь его, попытаться отговорить... А тут еще собрание в беседке! Наверняка это был последний толчок.
– Да, да, вы правы! Пойдемте, – сказала Лида.
Они вылезли на крутой берег и зашлепали по асфальтированной дороге. Лида и Мария Степановна замерзли и шли, прижавшись друг к другу.
– Возьмите мою куртку, – предложила Лида.
– Нет, нет! Мне хорошо... – ответила Мария Степановна и вдруг призналась: – Завидую вам... Вы молоды, в вас есть уверенность, вы нравитесь людям...
– Вы ошибаетесь, – возразила Лида.
– А я... все давно прошло. Остался какой-то комплекс знаний, выработался строгий голос.
А вот с душой что-то случилось... Тяжело так жить.
– Мария Степановна, голубушка! – воскликнула Лида, проникаясь к ней состраданием. – Да ведь вы не правы, все у вас есть!..
– А диплом? – горестно спросила Мария Степановна.
– Диплом? – удивилась Лида. – Разве?.. Но ведь это же не проблема!
Лида вдруг поняла, почему Мария Степановна никогда не спорит, не протестует...
Стало жаль Марию Степановну. Она увидела ее другим человеком, и этот человек был ближе, понятнее. И вместе с тем страшнее в своей пассивности.
Остаток ночи они провели в дежурке; не уходили домой и ждали рассвета, словно он должен принести утешительное известие.
Утром, еще до побудки, пришел директор. Вызвал машину и сказал Лиде:
– Надо осмотреть побережье. Установите связь с детскими комнатами милиции. Богдан Максимович уже звонил.
Мария Степановна провожала Лиду. Она стояла на крыльце возле директора и с надеждой глядела на девушку.
– Все будет хорошо, – Лида ободряюще улыбнулась Марии Степановне.
Та послушно закивала головой.
Директор, едва Лида села в машину, повернулся и пошел в школу. Мария Степановна потопталась нерешительно, виновато кивнула Лиде и побрела следом за директором.
С ребятами Лида не смогла проститься. Едва успела заехать домой переобуться.
Маленький автобус лихо развернулся на перекрестке и, выпустив светло-голубую струйку дыма, устремился в путь.
XVТретий день запыленный автобус колесил по дорогам Причерноморья. След Вити Капустина уводил все дальше и дальше: к Туапсе – Сочи. Худенького вежливого мальчика в суконном костюмчике хорошо запомнили в небольших поселках. Он спал на скамейке, покупал газированную воду, подолгу отсиживался в скверах.
Лида побывала во многих детских комнатах милиции, и ей начало казаться, что весь мир полон убежавших мальчиков. То о розысках просили родители, то беглецы сами являлись, не захотев больше путешествовать, то их находили на причалах или железнодорожных станциях. Какая неведомая сила заставляла мальчишек срываться с места и стремиться в неизвестный им
мир?
Несмываемая вина лежала на взрослых за все эти побеги и неприютное кочевье от вокзала к вокзалу. Лида ощущала, как ее собственная вина перед Капустиным – даже не вина, а недогляд – с каждым днем разрасталась. Она не представляла, что может вернуться без Вити, и все откладывала возвращение в школу.
Наконец к исходу третьего дня она узнала, что на станции Лабинской задержан мальчик, по всем приметам – Витя.
Воспрянув духом, Лида растормошила сонного шофера:
– Вставайте! Едем в Лабинскую!
– В Лабинскую так в Лабинскую, – флегматично согласился шофер, пожилой спокойный армянин.
Он не верил в успех поисков. На этот счет у него было собственное мнение: есть соответствующие органы, пусть они и ищут. А учительницы должны учить детей.
Лиде же не терпелось.
– Скорей! – упрашивала она шофера.
– Нэльзя скорей! – качал тот седовато-черной головой.
– Отчего же?!
– Машина новий... Жалко.
– Опоздаем!
– Говорю – нэльзя.
Лида отступила. До самой станции ехали молча. Сломленная ожиданием, усталостью и дорогой, Лида откинулась на спинку и закрыла глаза.
В милицейскую комнату, однако, Лида не вошла, а влетела.
За столом сидела женщина в милицейской форме. Коса, обвитая по-старорусски вокруг головы, делала ее лицо очень молодым и привлекательным.
– Я из санаторно-лесной школы. У нас пропал мальчик, а у вас... вроде бы нашелся? – виновато-просительно обратилась Лида.
– Мальчик? Проверим.
Она встала из-за стола и твердым воинским шагом дошла до двери, выглянула и крикнула кому-то:
– Пожалуйста, приведите детей! И вернулась за стол.
Лида, чувствуя, что ноги ее не держат, опустилась на лоснящуюся скамейку у стены.
Вошла белоголовая, с бойкими зелеными глазами девочка лет тринадцати.
– Здравствуй, Катерина! – сказала ей строго женщина. – А где второй?
– Он зашел... Его приведут.
– А-а... Ясно. Подождем?
– Ну, конечно! – горячо отозвалась Лида. Катя села на стул, поближе к столу, и принялась листать журналы.
Во второй раз скрипнула дверь, и – Лида не поверила своим глазам! – в комнату вошел тот самый мальчишка, который заставил ее купить черепаху. Только теперь он был худой, измученный, курчавые волосы отросли и свалялись.
Лида подалась к нему, охваченная жалостью и непониманием. Мальчишка узнал ее.
Неподдельный страх исказил его лицо. Он прыгнул в сторону и, забившись в угол, отчаянно закричал, мешая русские и греческие слова:
– Не поеду! Зачем приехала?!.. Отец бил... Хримата, хримата дай!.. Не поеду!..
Женщина, очень удивленная неожиданной сценой, подошла к ним:
– Ваш? – спросила она. – Что же он кричит?
– Н-нет, – с запинкой ответила Лида. – Не мой, но... он, кажется, кричит правильно... Отец бил его, заставлял добывать деньги; а ему это не нравится. Он и убежал...
От негромких голосов людей, которые не грозили и не приближались к нему, мальчик немного успокоился.
– Как тебя зовут? – спросила Лида. – Ты мне поверь: я здесь нечаянно и отцу твоему ничего не скажу!
– Алик, Одиссей... – шепнул мальчишка, недоверчиво глядя из своего угла.
– Алик, ты куда шел? – спросила Лида.
– К бабушке.
Лида обернулась к женщине:
– Нельзя его возвращать отцу.
– Не имею права скрывать, – со вздохом возразила она.
– Может, вызвать бабушку? – предложила Лида.
– Попробую. Но... и отцу я должна сообщить. А вы мне расскажите поподробнее все, что о нем знаете...
Они разговорились.
Катя, до сего момента не принимавшая участия в происходящем, смело подошла к мальчишке и тронула за руку.
– Не бойсь, не отправят! – заговорила она. – Закричимся, они живо послушаются...
– Катя!
– А что? Ребенок есть, поди, хочет, а вы заладили: к отцу да к отцу...
Лида невольно улыбнулась: «ребенок» был младше девочки на год, от силы – на два.
– Сейчас пойдем в столовую! Вот только деньги...
– Возьмите у меня, – предложила Лида.
– Ну, зачем же! У меня есть, на ребят положено.
Наконец женщина отыскала деньги.
– Пойдем, Алик, умоемся... Потом в столовую.
Мальчик диковато посмотрел на нее, но из угла вышел и медленно поплелся за ней. Лида и Катя остались в комнате одни.
– Катюша, скажи, почему дети убегают из детдома, из школы?.. У меня тоже пропал мальчик, Витя. – Дразнили, наверно, – авторитетно заявила Катя. – Меня раз едва насмерть не задразнили... А может, к морю подался? – А если... он жил на море? – вслух подумала Лида.
– Не знаю, – недоуменно ответила девчушка. – Какого ему лешего тогда надо?!
Лида улыбнулась ее рассудительности. Вздохнула. И эта девочка, и Алик, и Капустин Витя почему-то напоминали ей все ускользавших рыбок. И на волю выпустить опасно, и в руках трудно удержать...
Вернулась женщина с Аликом. Стали прощаться.
– Жаль, не тот! – с огорчением сказала она, протягивая Лиде руку. – Да! Утром звонили с погранзаставы. Обнаружен мальчик лет тринадцати... Съездите! Со своим транспортом – милое дело!
– Да, да, конечно! – согласилась Лида, загораясь новой надеждой.
