Текст книги "Не хочу в рюкзак"
Автор книги: Тамара Каленова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Все реже стали приходить письма от друзей. «Милая Лидка! – писали однокурсницы. – Ты не представляешь, как замотались! Тетради, тетради...»
Лида представляла. Она сама, как тяжело груженный корабль, едва удерживалась на поверхности. А чтобы хоть как-то сохранить скорость и облегчить движение, приходилось отбрасывать лишнее и многое считать балластом.
Сначала пришлось отказаться от кино. Затем тонкие книги вытеснили толстые; еще позднее – газеты да учебники – только они теперь и лежали на ее столике.
Все: и мысли, и время, и душевные силы поглотила школа. Каждое утро теперь начиналось с мыслей о шестом «В».
С трудом открыв отяжелевшие веки, Лида в первую очередь подумала о Наташе. «Как она там, после вчерашнего горя?»
Эта забота подтолкнула ее, заторопила. Лида быстро собралась и вышла: хотела успеть заглянуть в магазины.
Она не представляла себе, какими должны быть «спички», маленький подарок для Наташи, но знала, что он должен быть таким, который утешит и обрадует девочку.
В магазинах было просторно. Отдыхающие поразъехались, не стало жаркой тесноты и шума, и никто теперь не мешал одинокому покупателю брать любую вещь.
Лида осмотрела все, что могло бы явиться утешением. Но не остановила ни на чем свой выбор. Решила зайти на рынок: может быть, там что-нибудь попадется?
Зимний рынок, потерявший свою обычную южную пестроту и шумливость, встретил Лиду множеством пустых лавок, где горстка продавцов нахохлилась над сушеными фруктами, поздними цветами, яблоками сорта «Семиренко» и кубанским салом.
Лида постояла возле цветов. Выбрала букетик нежного безвременника, растения чисто кавказского, знаменитого тем, что зацветает оно не весной, как все цветы, а поздней осенью. Безвременник, наверно, никогда еще не встречался Наташе, приехавшей из северного города Ухты...
– Тетенька, купите черепаху! – вдруг раздался бойкий, привязчивый голос.
Лида обернулась и увидела мальчугана-грека, сидевшего на корточках возле черепашки.
– Зачем она мне? – попыталась отказаться Лида.
– Купите, – вкрадчиво повторил мальчуган. – Или я разобью ее на ваших глазах!
В подтверждение своих слов он занес камень над черепашкой.
– Что ты делаешь?! – гневно вскрикнула Лида.
Мальчуган стрельнул черными глазами и размахнулся. Сомнений не оставалось: он выполнит свою угрозу.
Лида подставила руку.
Камень скользнул по ее руке и глубоко поцарапал кожу. Показалась кровь.
Мальчуган испуганно уставился на руку и застыл.
Лида взяла его за локоть и другой рукой вынула из кулачка камень.
– Я согласна дать тебе деньги. Сколько?
– Пятьдесят копеек, тетенька, – заинтересованно и в то же время недоверчиво откликнулся он.
– Хорошо. Но сначала ответь, кто научил тебя так торговать? – сказала Лида, доставая полтинник.
– Отец! – не без вызова сказал мальчик: он уловил нотки иронии в словах «тетеньки».
Не дожидаясь развития событий, он вскочил на проворные ноги, схватил протянутую монету и побежал. Пока Лида могла его видеть, он бежал, не снижая скорости, и все оглядывался и оглядывался...
«Страшен отец, из-за выгоды приучающий сына к жестокости!» – с горечью подумала Лида.
Она взяла спасенную черепашку и положила в сумку, та даже головы не высунула из панциря – так была запугана.
Безлюдным переулком Лида вышла на Морскую и, постепенно успокаиваясь, пошла в школу.
Встреча с мальчуганом заставила вспомнить о родителях своих питомцев.
Еще в университете, теоретически, Лида знала, что ей придется столкнуться и с ними. Причем их сила могла оказаться и доброй и злой.
Она представляла себе, как будет ходить по домам. Все станет для нее важным: и условия, в которых живет ученик, и нрав его родителей, и детские игрушки, которые были особенно ему по душе...
Очутившись в школе, где никогда не существовало родительского комитета, родительских собраний, Лида только на время забыла о существовании этой силы. Да, она не видела никого из их родителей, но она слышала о них, чувствовала, как, далекие и сильные, они могут одним письмом разрушить или укрепить здание, возводимое неделями, месяцами...
Взять того же Косовского. Только удалось подбить его на соревнование с лучшим учеником шестого «Б», как Юрка радостно заявил, потрясая маминым письмом:
– А мне мама велит, чтоб я не очень... Ей не нужна моя общественная работа!
«Ей не нужна... А для Юры просто необходима. И главное – она совершенно не вредна его здоровью».
Или на редкость молчаливый отец Миши Николаева, Николаев-старший казался Лиде глухой стеной, об которую разбивались и ее и Мишины надежды.
Каждый понедельник она брала Мишу с собой, и они шли к почтовому ящику, прибитому у магазина. Миша опускал и свое и ее письма.
– Ну, Лидь Фингенна, теперь-то уж будет, – с надеждой говорил он. – Дня через три, а может, через четыре...
Но проходило три, пять дней, неделя, а Николаев-старший все молчал, и снова в почтовый ящик ныряли два одинаковых письма. Наверно, не было у Мишиного отца мужества помнить о сыне перед лицом тяжелой болезни. Миша не понимал этого и ждал. Лида понимала, но тоже надеялась на ответ.
С мамой Лены Сюй Фа Чан, наоборот, было легко. Она слала веселые, добрые письма, чутьем угадывая, какие слова именно сейчас нужны ее дочке. С мамой было легко, а с Леной – трудно...
Лида вспомнила, как родители толстушки Нади прислали платье, которое ей было впору год назад, и снисходительно усмехнулась. Лида теперь больше знала об их детях. В этом было ее преимущество перед ними, невидимыми и сильными...
В сумке завозилась черепаха. Мысли вернулись к Наташе. И только теперь Лида вспомнила, что оставила букетик безвременника на рынке.
Возвращаться уже не было времени. «Отдам черепаху, – решила Лида. – Пусть живет в шкафу!»
Свой класс Лида застала в санчасти. Мальчишки проходили медосмотр, а девочки, ожидая своей очереди, играли в классы.
Увидев Лиду, они, как по команде, перестали играть и заплясали вокруг.
– А у нас карантин будет! – радостно похвастала Надя.
– Какой такой? – удивилась Лида, не поверив.
Еще вчера все были живы-здоровы, и вот на тебе!
– Завуч сказал! – объяснил кто-то.
– Ладно, разберемся... Наташа! А я принесла тебе «спички», – сказала Лида.
Наташа радостно вспыхнула и робко подошла ближе.
Лида вынула из сумки черепаху.
– Уй, ты! – восхитились девчонки. – Живая?
– Живая, – подтвердила Лида и обратилась к Наташе: – Нравится?
– А она... насовсем? – спросила Наташа недоверчиво.
– Да. Будешь хозяйкой. Поместим черепаху в шкафу...
Девчонки завистливо следили, что же будет делать Наташа с подаренной черепахой. Всем хотелось потрогать панцирь, подержать в руках.
К Наташе протиснулась Лена Сюй Фа Чан.
– Дай мне! – как ни в чем не бывало, улыбаясь, сказала она. – Будем вместе ухаживать...
Наташа подняла растерянные глаза и встретилась со взглядом Лиды. Воспитательница молчала.
Наташе очень хотелось бы все забыть, подружиться с Леной, как прежде, но... она чувствовала в этом первом шаге примирения что-то неискреннее. И воспитательница молчит...
Наташа осторожно потянула черепаху к себе и ответила:
– Будем все по очереди. И ты тоже – по очереди...
«Молодец, – подумала Лида. – Сама нашла решение». Вслух же она сказала:
– Надо бы травы нарвать...
Наташа, облегченно вздохнув, вместе с девочками отправилась на поиски травы для черепахи.
Лида посмотрела им вслед: «А ведь эти «спички» принадлежат не только Наташе. Что ж, это и прекрасно, раз не умеет девочка иначе».
Она пошла в санчасть. Мальчишки торчали под дверями врача. Хлопали друг друга по голым спинам, увертывались, боролись.
– Прекратить сражение! – скомандовала Лида.
От неожиданности ребята замерли. Потом, увидев Лиду, заулыбались и зашумели снова.
– Тихо, – попросила Лида. – Скажите, кто заболел?
Мальчишки поутихли и начали как-то странно переглядываться.
– Не желаете говорить, – поставила «диагноз» Лида, надевая белый халат.
В кабинете женщина-врач выслушивала Мишу Николаева. За столом в докторском халате сидел завуч.
– Здравствуйте, – поздоровалась Лида и зашептала завучу: – Богдан Максимович, карантин – это без шуток?
– Какие шутки! – недовольно отозвался завуч, понизив, однако, голос. – Полюбуйтесь!
Лида внимательно посмотрела на Мишу. По животу и спине его шла красная круговая полоса... Лида еще раз внимательно посмотрела на эту полосу. Потом – на сконфуженное лицо Миши.
Да, да, сомнений быть не может... Лида облегченно вздохнула.
– Пригласите их всех сразу, – попросила она врача.
Та вопросительно посмотрела на завуча.
– Пожалуйста!.. – пожал плечами Богдан Максимович.
Мальчишки вошли гурьбой, закрывая животы руками.
– Уберите руки – попросила Лида.
Они опустили руки. Такая же полоса, точно такой же формы, цвета и, видимо, одинакового происхождения опоясывала все животы. Кроме живота Косовского.
– Юра, объясни! – потребовала Лида. Он закрутил головой:
– А я при чем?
– При том! Я все знаю, – сказала Лида, напирая на «все знаю».
– Ну... пузом нитки рвали, – нехотя объяснил Косовский. – Обмотаешь, надуешься и рвешь... Ирфан восемь витков порвал...
– А ты? – поинтересовалась Лида.
– Судьей был...
– Вот видите, Богдан Максимович, на тихом часе они пузом нитки рвали, – как-то даже радостно объявила Лида.
– Остроумный народ, – несколько сконфуженно пробормотал завуч. – Пусть идут...
Ребята вывалили толпой. Завуч недовольно посмотрел на Лиду:
– Чему вы радуетесь? – тускло спросил он.
– Выдумщики они! – засмеялась Лида.
– Хороши выдумки! Мы трясемся над их здоровьем, а они что выделывают! – И сухо добавил: – Я уже доложил директору. Объясняйтесь теперь с ним.
«Уже?! – только и удивилась Лида. – Впрочем, это недоразумение... Он, видимо, не хотел меня подводить, просто за ребят испугался... А я – объяснюсь, ничего страшного... Директор тоже когда-то был мальчишкой».
XДиректора Лида застали за неожиданным занятием. Склонившись над кожаным диваном, где были разложены старые журналы, он вырезал картинки.
Услышав, что кто-то вошел, он выпрямился, снял с затекших пальцев ножницы и прошел к столу.
– Садитесь, – первым долгом пригласил он. Лида повиновалась.
– С чем пришли?
«Неужели завуч не доложил?» – подумала Лида и неуверенно, почти робко, пробормотала:
– Насчет карантина я...
Директор вдруг улыбнулся, лицо его изменилось до неузнаваемости, стало детским, даже беспомощным. Может быть, зная такое действие своей улыбки, директор и старался все время казаться суровым?
– Вы сказали это так, как бы прозвучало «насчет керосина я...». Не обижайтесь, Лидия Афиногеновна, я безо всякого умысла, люблю, знаете, богатые интонации великого русского языка...
Лида и не думала обижаться: самой была смешна ее робость.
Директор вдруг снова стал серьезным.
– Ну, что там еще стряслось в вашем шестом «В»? – спросил он.
– Ничего особенного. Недоразумение.
И Лида рассказала ему все как есть. Он рассеянно кивал головой.
– Насчет выдумки они горазды, этого у них не отнять.
Директор немного помолчал и вдруг неожиданно спросил:
– Лидия Афиногеновна, как вы себя чувствуете?
– То есть? – не поняла Лида.
– Я имею в виду в школе.
– Отлично! – ответила Лида с воодушевлением. – Такие ребята!.. Мне все нравится.
– Это хорошо, – директор задумчиво посмотрел вдаль, мимо Лиды. – И вам не кажется, что ваши ребята от других чем-то отличаются?
– Нет!
Директор помолчал еще немного.
– Может, вы и правы, – медленно сказал он. – Может быть, именно поэтому вам, как никому, радостно работается...
– А вам? – вырвалось у Лиды.
Грустная улыбка скользнула по тонким губам директора, но он не ответил на ее вопрос.
– Мне жаль вас огорчать, – начал он почему-то суховатым тоном. – Я понимаю, как нелегко разбивать иллюзии, но... сегодня вы лишитесь одного из своих учеников, и, возможно, надолго...
– Кого?
– Николаева берем в изолятор. Он стал опасен для окружающих. Интоксикация.
– Как?! Он веселый... румяный, хорошо ест, – недоумевающе сказала Лида, начиная лихорадочно вспоминать, где она могла простудить мальчика.
– Не корите себя слишком, – словно уловив ход ее мыслей, тихо сказал директор. – Это бывает. Даже если бы мы держали его под стеклянным колпаком...
Лида сидела, опустив голову. Ей было стыдно своей наивной восторженности, своего нелепого стремления превратить работу в праздничную игру и для себя и для ребят. Она почувствовала себя усталой и старой.
– Скажите об этом Николаеву осторожно, понимаете? Это очень важно, – говорил директор. – Здесь понадобится весь ваш педагогический такт.
– Я понимаю, – Лида встала. – Это нужно сделать немедленно?
– Да. Я мог бы отдать распоряжение помимо вас, но... раз уж вы сами ко мне зашли...
Он проводил Лиду к выходу и сам открыл перед ней дверь.
Изолятора боялась вся санаторка. Длинное, мрачноватого вида здание стояло на отшибе. У него была своя кухня, своя отгороженная детская площадка, куда никто не мог войти без разрешения главврача, свои дорожки к морю.
Ребята знали о его существовании и относились к нему своеобразно. Не любили, старались подчеркнуть лишний раз, что это здание не принадлежит школе. Лида вспомнила, как мальчугана, пролежавшего там дней пять из-за подозрения на коклюш, до истерики задразнили: «Изоляторный, заразный!» Для всех это была лишь шутка, а ему она отравила не один день. Так то был коклюш, а тут... Вполне возможно, что на всю зиму...
Мишу отыскать было нетрудно. Он сидел на своем излюбленном месте, за столовой, возле кочегарки, и следил, как по желобу сгружают уголь.
– Что, Лидь Фингенна, на полдник? – спросил он, заметив Лиду.
– Нет, Миша, еще рано. Ты не хочешь пойти со мной... к морю?
– Ладно. Досмотрю только, можно?
– Можно.
Они молча проводили взглядом последние блестящие куски угля, съезжавшие в черное зияющее отверстие бункера. Миша встал, отряхнул сзади штаны и, как бы оправдываясь, сказал:
– Мой отец часто брал меня в кочегарку, только это было давно...
Лида положила руку на его плечо.
– Я знаю, ты мне уже говорил. Я не против, чтобы ты здесь бывал, – сказала она.
На берегу Миша стал кидать камешки в воду, а Лида шла следом и придумывала, как начать разговор.
Невольно Миша сам помог ей.
– Лидь Фингенна, а писем еще не было? – спросил он, обернувшись неожиданно.
– Нет. То есть я не смотрела, – виновато ответила Лида, зная, от кого он ждет письмо. – Скажи, а твой отец давно болеет?
– Давно. Все время.
– Миша, я хотела рассказать тебе одну историю. Вчера прочитала...
Он повернулся к ней и приготовился слушать.
– Сядем...
Они сели на скамейку, и Лида принялась рассказывать.
...Ночь. В клинике тихо. Медсестра идет по длинному коридору, стараясь, чтобы ее шагов не было слышно. В конце коридора, там, где находится палата для тяжелобольных, она снимает босоножки, на цыпочках подходит к полуотворенной двери и заглядывает. Больные (их всего двое) спят.
Медсестра возвращается обратно, на диванчик под светящимся табло. Но сигналы не подаются, все спокойно. Глубокая ночь, и до рассвета осталось совсем немного.
Медсестра склонила голову на руку и задремала.
В палате для тяжелобольных мужчина, тот, что лежал справа, вдруг проснулся. Ему почудился едва слышный хрип и какой-то стон. Он прислушался. Через несколько мгновений стон повторился. Соседу было плохо.
Больной забеспокоился. Дотянулся слабой рукой до кнопки вызова... Но в палату никто не пришел. Медсестра спала.
Тогда он с трудом приподнялся и увидел, что его соседу совсем плохо. Больной был по профессии врач и хорошо знал эти страшные признаки.
Чувство долга, стремление тотчас же, немедленно, поспешить на помощь, которые всегда живы в настоящем враче, где бы он ни находился, сорвали его с кровати. Откуда-то взялись силы. Он совершенно забыл о том, что всякое резкое движение может оказаться для него самого губительным. Он видел перед собой человека, которому нужна его помощь.
С полчаса, а то и больше, он без остановки сводил и разводил руки соседа, делая ему искусственное дыхание. Постепенно лицо умирающего начинало приобретать прежнюю живую окраску.
Когда прибежали дежурный врач и медсестра, больной уже был спасен.
...Миша слушал внимательно, но, казалось, мало что понимал.
– Этот человек, врач из палаты, оказался настоящим сильным человеком. Ты бы хотел походить на него, правда?
Дальше Лида хотела было сказать, что как важно даже во время болезни оставаться сильным человеком, помнить о других, помогать им, стараться самому скорее выздороветь и, главное, не отчаиваться... Но Миша перебил ее планы:
– Нет, я хотел бы летчиком быть.
Лида немного растерялась. Потом сказала:
– Вот и хорошо. Летчик тоже должен быть сильным человеком. Миша, я хотела сообщить тебе не очень веселую новость... – неожиданно закончила Лида, чувствуя, что все рассказанное ни на шаг не придвинуло ее к неприятному разговору.
– Какую?
– Ты... Мы должны с тобой переселиться. Это ненадолго. Но так просят врачи, они говорят, что тебе там будет лучше, спокойнее...
– Где? – шепотом спросил Миша. – В другом классе?
– Нет, класс у тебя останется тот же. Просто...
– Не пойду! Не хочу! – вдруг закричал мальчик, поняв, о каком переселении идет речь.
Страх и бессилие исказили его лицо. Лида испугалась.
– Ну, что ты, Миша? – она привлекла его к себе. – Почему ты меня не так понял? Это ненадолго, поверь мне. Разве я хочу, чтобы ты уходил?
Искренняя боль, прозвучавшая в голосе Лиды, сломила мальчика. Он уткнулся в ее плечо, но не заплакал, а только утих.
– Не бойся, я с тобой пойду, ты не останешься один... Или ты уколов боишься? Я буду приходить к тебе, мы будем гулять вместе... – торопливо говорила Лида.
Миша больше не сказал ничего. Неожиданно он высвободился, встал и пошел к спальному корпусу. Лида за ним.
По лестницам он взбежал, как будто хотел оторваться от погони. Кинулся к своему шкафу, начал рыться. Достал дорожные шахматы, которые ему купила Лида, авторучку, конверты, тетради, ножичек, удочку... Расстелил на полу майку и сложил все. Получился небольшой узелок. И так же, не подымая глаз, Миша повернулся и вышел из палаты.
У изолятора он остановился. Недетская забота омрачила его лицо, и он сказал:
– Как придет письмо, принесите.
– Конечно.
Лида взяла его за плечи.
– Ты... здесь слушайся, не шали, – стала она говорить, чувствуя, что любые слова, сказанные теперь, бесполезны. А может, и не нужны слова?
Лида нагнулась и крепко поцеловала его. Он посмотрел на нее с удивлением. Лида подбадривающе улыбнулась:
– Ну, матрос, иди. Все будет хорошо...
Он ушел. Лида еще долго стояла под окнами, ждала чего-то. Но ни одна ослепительно белая занавеска не колыхнулась.
XIПрошло несколько дней. В палате мальчишек дни и ночи напролет стояла неестественно аккуратная, всегда заправленная пустая кровать. Лида старалась не замечать ее.
К исчезновению Николаева из палаты ребята отнеслись спокойно. Раз Лидия Афиногеновна сказала, что он скоро вернется, что его для проверки положили в изолятор, значит так оно и есть.
А Лида и сама не знала, когда он вернется. Шли дни. У Миши держалась температура, он сильно кашлял, часто бредил. Около него день и ночь дежурили врачи.
Однажды, прямо в столовую, где в это время обедал шестой «В», прибежала нянечка.
– Лидия Афиногеновна, ступайте в изолятор! Николаеву совсем плохо, вас зовет...
Лида помчалась, на ходу стаскивая с себя халат, будто прилипший к платью.
Не помнила, как добежала до изолятора. Ее пропустили без разговоров.
В пустой широкой палате стояла одна-единственная кровать возле окна. На ней лежал Миша.
Медсестра, заметив Лиду, поспешно вышла, не желая им мешать.
– Миша, – тихонько позвала Лида.
Он открыл глаза. Какие же это были безжизненные, равнодушные ко всему глаза! Лиде стало страшно.
– Миша, я пришла, ты звал? – сказала она.
Бледные губы мальчика дрогнули, лицо скривилось, как будто он собирался расплакаться.
– Я умру, да? – шепотом спросил он.
– Мальчик мой глупый! Что ты болтаешь? – Лида склонилась к нему. – Кто же тебе разрешит это, а?
Он внимательно вслушался в ее чересчур бодрый голос и снова спросил:
– А это больно?
Лида стиснула зубы. Что она может! Только слова в ее распоряжении. Но какими словами потушить эти вопросы, отогнать страх и неверие?
– Слушай, давай договоримся: ты больше не будешь задавать мне таких вопросов! Ты сам понимаешь, что они нехорошие, нелепые...
Он отвернулся и, казалось, потерял совершенно интерес ко всему.
Лида села на его кровать, стараясь уловить его взгляд. Вдруг она решилась.
– Миша, а я с перепугу-то, как услышала твои остроумные вопросы, забыла, что тебе есть письмо, – радостно сказала она.
– Письмо? – он с усилием повернул голову.
– Ну да! От отца! Прочитать?
– Да.
Лида порылась в кармане, нашла какой-то чистый листок, торопливо развернула его и сказала:
– Ты закрой глаза, я тебе буду читать, ладно?
Он послушался.
И Лида «прочитала»:
– «Здравствуй, дорогой мой сын Миша! Извини, что я долго не отвечал на твои письма. Сам не знаю, как это получилось. Опишу все по порядку. Долгое время я чувствовал себя очень плохо. Была большая температура, я не мог ничего пить и есть, только лежал, и мне было больно. Я все время думал о тебе. Я думал так: если бы рядом со мной был мой мальчик, мне было бы легче и я бы ничего не боялся. Помоги мне, Миша, я знаю, что ты у меня сильный мальчик, если ты не напишешь, мне опять будет плохо. Пиши мне каждый день, а то мне страшно. За тебя я спокоен, такие, как мой сын, никогда не сдаются и все перебарывают. Целую тебя крепко. Жду тебя на лето живым и здоровым, только эта надежда продляет мне жизнь. Твой отец».
Лида сложила бумажку и спрятала в карман. Но Миша даже не попросил отцовское письмо, так он верил ей. Он лежал с закрытыми глазами и о чем-то напряженно думал.
– Ты устал, Миша? – осторожно спросила Лида.
– Нет.
– А что мы ответим отцу?
Он открыл глаза, в них была какая-то напряженная мысль.
– Что, Миша?
– Я потерял авторучку... – сказал мальчик.
– Не беда, я принесу тебе новую! – обрадованно сказала Лида. – Ты пока лежи и думай об отце, все-все придумай, что мы напишем, а я приду скоро и принесу авторучку, хорошо?
Он согласился. Устало закрыл глаза и затих. Лида не уходила.
Вошла медсестра со шприцем в руках. Сняла с иголки пропитанную спиртом ватку, потерла исхудалую руку мальчика и сделала укол. Миша вздрогнул, сжал губы. Сестра вытащила иголку, придавила крохотную ранку ватой.
– Молодец ты сегодня! – похвалила она.– А то все никак не давался...
Лида промолчала. Она боялась говорить, голос мог выдать ее, задрожать от жалости.
Медсестра ушла. А Лида все не могла сдвинуться с места. Ей казалось, что стоит ей уйти, как Мише опять станет плохо. Такая ни на чем не основанная вера в собственные силы и могущество – Лида знала – бывает только у матерей.
За ней приходили, шептали, что ее вызывает зачем-то завуч, Лида не уходила. Поила Мишу сладкой теплой водичкой, давала таблетки, заставила поесть.
Когда он заснул, Лида тихонько вышла. Но сделала она это только для того, чтобы дойти до директора и получить разрешение не отходить от Миши на время кризиса.
