Текст книги "Переполох с чертополохом"

Автор книги: Тамар Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Что-что? – переспросила я.

– Я сказал: "десять".

Все мои надежды вмиг рассыпались в прах. В мечтах я уже полностью оплатила не только свой купленный в рассрочку дом, но и "олдсмобиль". Разумеется, десять тысяч – тоже деньги неплохие, но такая сумма и на моих кредитных карточках водится.

– Значит, десять тысяч? – упавшим голосом промолвила я. – А какова твоя доля? И сколько захочет Фред?

Глаза Роба засияли. – Не "тысяч", Абби. Десять миллионов.

Должно быть, я лишилась чувств, а когда пришла в себя, то Роб хлестал меня по щекам. – Абби! Очнись, Абби!

– Вот, пусть понюхает. – Боб подсунул мне под нос флакончик с какой-то ядовитой жидкостью.

Я закашлялась и распрямилась, словно подброшенная пружиной. – Что это за отрава? – с трудом выдавила я.

– Это мой лосьон после бритья, – обиженно произнес Роб.

– Он дважды в день бреется, – с нежностью пояснил Боб. – И все покупательницы просто млеют от этого запаха.

– Что ж, запах и впрямь прошибает, – кивнула я. – А меня, так просто воскресил. Мне показалось, Роб сказал, будто "Поле, поросшее чертополохом" стоит десять миллионов долларов.

– Так и есть.

Я подняла голову и уставилась на Роба. – Вы надо мной издеваетесь?

– Абби, такие шутки не в моем вкусе, – обиженно молвил Роб.

– Расскажи ей про японцев, Роб.

– А, японцы. – Манера разговаривать у Роба неторопливая и тягучая, как у большинства уроженцев Юга. Обычно мне это нравится, но в данную минуту меня так и подмывало вскочить и силой вырвать слова из его рта.

– Так что там с этими японцами? – нетерпеливо подгоняла я.

– Фред уверен, что если заманить их на аукцион, то они могут отвалить за Ван Гога и все двадцать.

Я хлопнула себя по щеке; не слишком сильно, чтобы не повредить какой-нибудь сосудик. – Если я правильно понимаю, то речь идет о двадцати миллионах долларов? – уточнила я. – Или – о двадцати ласточкиных гнездах?

– Ласточкины гнезда употребляют китайцы, а не японцы, – засмеялся Боб. – Но в любом варианте, Абби, ты станешь очень богатой невестой.

Роб хихикнул. – Достаточно богатой, чтобы приобрести все, что ты видишь в этой комнате.

– А вы как же? Какова ваша доля?

– Как насчет десяти процентов? – спросил Роб. – По-моему, это справедливо.

– Со всей суммы, или после уплаты налогов? – быстро поинтересовалась я.

Роб, похоже, ожидал этого вопроса.

– Со всей, конечно. Смею тебя заверить, Абби, что обычно доля откопавшего сокровище куда больше.

– Трэвис Макги, например, брал половину, – прогудел Боб.

– Я понятия не имею о том, кто такой Трэвис Макги* (*главный герой знаменитой "цветной" серии Джона Д.Макдональда), – запальчиво сказала я. Вдобавок, Роб, насколько мне известно, ничего не откопал. Ван Гога нашла я.

Вокруг мгновенно воцарился ледяной холод, причем явно не по вине кондиционера, равномерно жужжавшего на дальней стене.

– Пять процентов, – сказала я, сама дивясь собственной щедрости.

Мужчины обменялись взглядами, от которых мне стало не по себе.

– Послушай, Боб, у меня вдруг вылетел из головы телефон Фреда, сказал Роб. – Ты его помнишь?

– Какого Фреда? – переспросил Боб, невинно вытаращив глаза.

– Что ж, ребята, если вы хотите играть так, то я не против, – сказала я. – Только Ван Гога в Нью-Йорк я повезу сама, и тогда вы вообще ни гроша не получите.

Роб и ухом не повел. – Валяй, Абби.

– Может, подбросить тебя в аэропорт? – предложил Боб с подкупающей искренностью. Наглец!

Это решило исход дела. – Я хочу, чтобы один из вас съездил домой и привез мою картину. Нет, лучше я сама с вами поеду.

– Я съезжу, – вызвался Роб. – Абби, ты совершаешь колоссальную ошибку.

– Я думал, мы с тобой друзья, – промолвил Боб. – Но, похоже, заблуждался.

Хотя слова эти подобно острому ножу пронзали мое сердце, на попятный я не пошла. Удивительно, что может сделать с женщиной миллион долларов.

В гостиную Роб вернулся с пепельно-серым лицом. Не приятного, чуть сизоватого цвета, слегка напоминающего кафель под моим креслом, но болезненно-желтоватого оттенка, заставлявшего вспомнить туберкулез, пеллагру и еще тысячу болезней сразу.

Я вскочила с колотящимся сердцем. – Где она?

– Она... – Роб запнулся. – Где-то должна быть.

– Да, как и Терра инкогнита! Роб, я хочу знать, где моя картина? Где "Поле, поросшее чертополохом"?

Роб понурился. – Абби, я точно помню, что упрятал ее в сейф. Но сейчас ее там нет. Подожди немножко, я все осмотрю.

– Покажи мне свой сейф! – потребовала я, отдавая себе отчет, что веду себя вовсе не так, как подобает благовоспитанной уроженке Юга. Наверняка, мои предки не меньше чем в пяти поколениях ворочались сейчас в своих могилах. В том числе прапрабабушка, которой посчастливилось угощать чаем с лимонным пирогом самого Роберта Эдуарда Ли* (*Знаменитый генерал, командовавший армией южан в битве под Геттисбергом), когда тот останавливался в Рок-Хилле.

– Хорошо, Абби, но только поклянись, что не расскажешь о нем ни одной живой душе, – попросил Роб, умоляюще закатывая глаза.

– Не сойти мне с этого места, – с готовностью поклялась я. – Пусть у меня вынут печенку и бросят ее псам!

Роб со вздохом провел меня через главную спальню в ванную. Господи, неужто он вмонтировал сейф в ванну?

– Вот здесь, – пробормотал он, указывая на биде.

– Где?

Роб нажал какую-то кнопку, и биде развернулось на сто восемьдесят градусов, обнажив металлическую дверцу сейфа с многочисленными кнопками и рычажками.

– Вот это да! – искренне восхитилась я. Роб, несомненно, умница, но я и представить себе не могла, что у него такое воображение. – А что случится, если кому-то взбредет в голову воспользоваться биде? – спросила я.

Роб закатил глаза. – Абби, нас интересует только французский антиквариат, а не их гигиенические манеры.

– Открывай!

– Извини, Абби, но не могла бы ты отвернуться?

Я отвернулась, чтобы не тратить времени на споры. Пока Роб колдовал с наборным замком, я вполголоса мычала "Марсельезу".

– Готово.

Я повернулась. Сейф был доверху заполнен обтянутыми бархатом коробочками, вроде тех, в которых хранят драгоценности. Я не преминула заметить также толстые пачки денежных купюр, перетянутые резинками. К сожалению, рассмотреть номинал купюр мешала белая бумага.

– Но здесь даже места нет для картины, – возмутилась я.

– Она влезла, хотя и с трудом, – возразил Роб. – Я скатал ее в рулон и положил наискосок.

– Ты не помял ее?

Роб насупился. – Нет. Я обращался с этой картиной крайне бережно. Поверь, Абби, я очень люблю тебя и ценю нашу дружбу.

– Надеюсь, что хотя бы одно из этих заявлений правдиво. Ну, и где ты собираешься искать ее теперь?

– Я пытаюсь собраться с мыслями. Сразу после твоего ухода я поместил холст в сейф. Потом достал, чтобы показать Роберту. А потом... О, Господи, я забыл убрать ее в сейф!

– Поразительно, но я и сама уже об этом догадалась, – съязвила я.

– Мы сидели в музыкальной гостиной, и я оставил картину на рояле.

Несмотря на длиннющие ноги Роба, я рванула так, что ухитрилась обставить его, по меньшей мере, на два корпуса. Увы, разочарованию моему не было предела.

– Здесь ничего нет! – запыхавшись, выговорила я.

– Не может быть. – Роб растерянно развел руками. – Вот здесь, на этой крышке, я ее и разложил. Мы оба на нее любовались, потом я посмотрел на Боба, а он – на меня...

– Пожалуйста, избавь меня от ненужных подробностей. И что ты сделал с ней после?

Роб глухо застонал. – В том и дело, что – ничего. Мы просто уехали в салон.

– А моя картина испарилась? Мои двадцать миллионов канули в Лету?

– Десять миллионов, Абби. Двадцать за нее лишь какой-нибудь чудак выложит.

– По-твоему, сейчас самое удачное время препираться из-за десяти миллионов? – саркастически спросила я.

– Туше, – сокрушенно произнес Роб.

– Что? – переспросила я, но в следующий миг сообразила, что он имел в виду* (* термин "туше" в борьбе означает момент соприкосновения лопаток с ковром – поражение).

– Абби, богом клянусь, что картина оставалась здесь, и после нашего ухода никто ее не видел... – Он вдруг нахмурился. – Кроме, разве что, миссис Ченг.

– Миссис Ченг? – переспросила я. – Вашей домработницы?

– Да. Генеральную уборку она проводит по понедельникам, но по четвергам, после того, как мы с Бобом уезжаем в салон, она заходит, чтобы поменять полотенца, скатерти и постельное белье.

– То есть, она может заглянуть к вам в любое время? – свирепо процедила я.

– Бога ради, не волнуйся, Абби – за миссис Ченг я головой ручаюсь. Я сейчас же позвоню ей и спрошу, не видела ли она картину. Правда, она могла еще не успеть вернуться.

– Но ведь она совсем не говорит по-английски, – жалобно всхлипнула я. – Ни слова. Ты сам мне рассказывал.

Роб протянул ко мне руку успокаивающим жестом, но я отшатнулась, как от гремучей змеи.

– Зато, если помнишь, я говорю на мандаринском наречии китайского языка.

– Ну так звони ей!

Роб набрал нужный номер, и почти сразу начал щебетать на каком-то певучем, тарабарском языке. Хотя я и готова была растерзать его на куски, но, признаться, слушала это чириканье с уважением. Кто-то рассказывал мне, что обучиться разговаривать на мандаринском наречии китайского особенно сложно, потому что многое в нем зависит от интонаций, и малейшее отклонение может исказить смысл сказанного до неузнаваемости. Но Роб, судя по всему, вел диалог успешно, благо беседа затянулась до начала следующего тысячелетия.

Наконец, зажав рукой трубку, он обернулся ко мне со столь широкой улыбкой, что в ней без труда разместилась бы половина Южной Каролины.

– Она только что вошла, – прошептал он. – И картина у нее!

Я не поверила своим ушам. – Что?

– Я всегда оставляю для нее воскресный выпуск "Нью-Йорк Таймс", который она забирает домой, – пояснил Роб. – Миссис Ченг положила газету на рояль, а, собираясь домой, случайно прихватила вместе с ней и картину. Так что твой Ван Гог цел и невредим.

Я испустила вздох облегчения, от которого, наверно, погасли свечки в ванной моей мамы. – Слава Богу! Скажи ей, чтобы она привезла картину сюда. Нет, лучше передай, что я сама сейчас к ней примчусь.

Роб улыбнулся. – Я уже сказал. Миссис Ченг тоже выразила желание, чтобы ты к ней приехала.

– Тогда скажи, что я уже еду. Пусть никуда не выходит. И еще скажи, что если она не повредила холст, то ее ждет щедрое вознаграждение.

Почему-то Роб изъяснялся довольно долго. Наконец он повернулся ко мне и сказал:

– Она хочет знать размеры.

– Чего?

– Вознаграждения.

– Двадцать пять тысяч долларов, – ляпнула я.

Роб перевел, и я своими ушами услышала, как миссис Ченг смеется в трубку.

– Что она сказала? – резко спросила я.

Роб пожал плечами. – Что спину верблюда гладит зеленая утка, смущенно ответил он.

– Что? – изумилась я.

Роб повторил эту абракадабру.

– Передай ей, что двадцать пять тысяч зеленых уток с селезнями в придачу могут огладить спины целого каравана верблюдов длиной с великую Китайскую стену, – фыркнула я. – Только пошевеливайся – я ведь еще адреса ее не знаю. – И вдруг я вспомнила, что сюда меня привез Роб. – Ой, а ты не позволишь мне воспользоваться твоей тачкой?

– Пожалуйста, Абби. Сам я тогда поеду на автомобиле Боба. Бензина тебе хватит – я недавно заправлялся. Не забудь только, что у меня автоматическая коробка...

– Я уже много лет за рулем, – перебила я. – Мне только адрес нужен.

Положив трубку, Роб достал из ящичка изящного старинного бюро золотую ручку и блокнот. К адресу он присовокупил такой четкий план, что дом миссис Ченг не нашел бы только слепой.

Одного не сказал мне Роб. Что время от времени мне не мешало бы поглядывать в зеркальце заднего вида.

Глава 8

Хотя от дома миссис Ченг меня отделяли всего восемь кварталов, с таким же успехом их могло быть и восемьдесят. Огромнейший дом, одни из апартаментов в котором занимали Роб-Бобы, расположен на самом юге Майерс-парка, района величественных кирпичных строений и старинных иволистных дубов. Кирпичный дом, в котором обитала миссис Ченг, был также обсажен развесистыми дубами, однако размеры этого здания позволяли ему без труда разместиться в гостиной едва ли не любого из домов Майерс-парка.

Оставив машину на улице, я проследовала к дому по корявой дорожке, по обеим сторонам от которой цвел невысокий кустарник. В небольшом заборчике перед парадным была калитка. По счастью, звонок располагался снаружи. Я нажала кнопку, но ничего не услышала, и уже раздумывала, не позвонить ли еще разок, когда парадная дверь распахнулась.

– Чем могу вам помочь? – спросила появившаяся на пороге женщина.

– Меня зовут Абигайль Тимберлейк. Меня пригласила миссис Ченг.

– Это я. Меня зовут Айрин Ченг. – Она открыла калитку. – Входите. Печет здесь, как в преисподней, и вы, по-моему, уже взмокли.

Я уставилась на нее, напрочь позабыв об аристократичных манерах дочери Юга. Миссис Ченг была примерно одних со мной лет и одного роста. На ней были белые хлопчатобумажные шорты, выцветшая зеленая футболка и резиновые сандалии. Если бы не азиатские черты лица, она вполне могла сойти за меня. Тем более что изъяснялась она, как и я, на чистейшем Дикси* (*обозначает штаты, расположенные к югу от линии Мейсона-Диксона, а также характерный для жителей Юга выговор).

– Скажите... – я замялась. – Может быть, здесь есть еще одна миссис Ченг?

– Нет, – улыбнулась женщина. – Я единственная миссис Ченг.

– Должно быть, тут какое-то недоразумение, – упорствовала я. – Мне нужна миссис Ченг, которая работает в доме Роберта Гольдберга.

Она снова улыбнулась. – Я работаю у Робби. Входите же, а то я оставила дверь открытой, а мне вовсе не улыбается тратить энергию своего кондиционера на охлаждение всей Южной Каролины.

Я проследовала за ней в довольно скромную, но божественно прохладную гостиную.

– Но ведь вы говорите по-английски, – заявила я, едва присев на предложенный стул.

– Вы тоже. Причем почти без акцента.

– Что? – возмутилась я. – Откуда у меня акцен... – Я осеклась на полуслове. – Ах, я даже не поняла, что вы шутите. Видите ли, Роб сказал мне, что вы совершенно не говорите по-английски. К тому же я сама слышала, как по телефону вы общались с ним на китайском.

Она засмеялась. – Да, верно, Роб считает, что говорит по-китайски. Но, поверьте мне, его мандаринское наречие просто чудовищно. Мое, правда, тоже сильно хромает. Посещая в детстве раз в неделю китайскую начальную школу, больших высот не добьешься. Тем более что родители мои тоже родились в Штатах и совершенно не знают родного языка.

– Но, миссис Ченг...

– Прошу вас, зовите меня Айрин.

– Хорошо, а вы меня – Абби.

– Видите ли, Абби, Робби изучал мандаринское наречие в колледже. Его уже тогда очень привлекало китайское искусство. Поэтому, когда я откликнулась на его объявление о приходящей домработнице, он сразу решил, что я должна говорить по-китайски. Я возражать не стала, тем более что Робби очень обрадовался возможности попрактиковаться в мандаринском диалекте. Хотя на самом деле, мы с ним разговариваем на ломаном китайском. Сегодня, например, он сказал мне, что двадцать пять миллионов зеленых верблюдов гоняют каких-то уток вдоль всей Великой Китайской стены. – Она прыснула. – Я сначала решила, что у меня глюки. Может, вы знаете, что это за фигня?

Я рассмеялась. – Не знаю. Должно быть, он насмотрелся подобных чудес в Диснейленде.

– Возможно. Хотя мне иногда кажется, что Робби слегка ку-ку. Да, чайку не хотите?

С раннего утра у меня маковой росинки во рту не было, и я просто умирала от жажды. Двадцать пять миллионов верблюдов, наверно, так не мучились посреди безводной пустыни. Однако я помнила, что у этой женщины находится моя картина.

– Спасибо, с удовольствием, – сказала я. И тут же добавила: – Но сначала я хотела бы взглянуть на "Поле, поросшее чертополохом". На последние слова ушли остатки слюны в моем пересохшем рту.

Айрин вскинула брови. – Это еще одна загадка Робби?

– Нет. Я хочу посмотреть, в каком состоянии моя картина.

– Ах, вот вы о чем! Сейчас, одну секунду. – Она вскочила и просеменила в соседнюю комнату.

Я осмотрелась по сторонам. Мебель в гостиной была вполне приличная – в викторианском стиле, и не самая дешевая. На стенах висели подписанные авторские офорты и одно довольно большое полотно. Признаться, я представляла себе Айрин Ченг совершенно иначе.

– Вот, пожалуйста. – Она вручила мне скатанный холст с таким видом, словно это была вчерашняя газета.

Я с трепетом развернула картину у себя на коленях. На первый взгляд, с ней ничего не случилось. Но, что это за трещинка в верхнем левом углу? Была ли она здесь раньше? Я не помнила. Как-никак, я рассматривала картину поздно вечером, и при искусственном освещении.

– Это полотно стоит кучу денег, – не удержалась я.

– Да, Робби сказал мне. Хотя лично я не представляю, с какой стати.

– Как, – возмутилась я. – Да вы только взгляните! Какие мощные мазки. А как цвета играют!

Айрин внимательно пригляделась, но затем со вздохом покачала головой. – Абби, не обижайтесь, но на мой вкус, эта картина безобразнее тараканов в навозной куче.

В эту минуту невесть откуда материализовалась здоровенная серовато-белая кошка и с подозрительным видом принюхалась к моим коленкам.

– Она, наверно, Матвея учуяла, – предположила я. – Кота моего.

– А мне кажется, что Эсмеральду заинтересовали вы сами.

Я уже собралась было замурлыкать от удовольствия, когда подлая кошка пребольно куснула меня за левую щиколотку. – Ой, брысь отсюда!

– Ах, она продемонстрировала на вас свой любовный укус?

– Любовный? А вы ей все прививки сделали?

Айрин кивнула. – Надеюсь, у вас кровь не течет? А то ковер у меня совсем новый.

– Нет, вроде бы, не течет. – Я потерла пострадавшую щиколотку. – Кожу она не прокусила, но напугала меня. У нее такая привычка, да?

Айрин хихикнула. – Некоторые люди считают, что все кошки -хитрые, злобные и коварные твари. В целом, я с этим согласна, однако и положительных качеств у них пропасть.

Я ухмыльнулась. – Они – бестии прожженные, и куда сообразительнее собак. Вам, например, приходилось видеть кошачью упряжку?

– Да, вы правы, – согласилась Айрин. – Хотя многие считают, что кошки глупее, потому что им невозможно привить собачье послушание. Да, верно собаку на зов откликается, но зато кошка мотает информацию себе на ус, и приходит к вам потом, когда ей удобнее.

И мы умиленно рассмеялись.

– Собаки считают себя людьми, – добавила я. – А кошки – богами.

– Хотя, собаки, конечно, чистоплотнее.

– Да что вы? – возразила я. – Вы когда-нибудь видели, чтобы пес вылизывал себя с головы до пят?

– Именно это я имела в виду. Кошек нельзя назвать чистюлями; они с ног до головы слюной вымазаны.

– Ха, это остроумно! – Несмотря на невежественное высказывание, которое позволила себе Айрин в отношении моего Ван Гога, эта женщина пришлась мне по душе. Одного со мной сложения, без закидонов, да и просить у меня, похоже, ничего не собиралась. Или я заблуждалась на сей счет? – Роб Гольдман сказал, что вы хотели передать мне картину из руки в руки. Причем высказали пожелание, чтобы я сама к вам приехала. А почему, можно спросить?

– Потому что я хотела познакомиться с вами.

Мой внутренний радар, почуяв опасность, заработал во всю мощь. – Со мной?

– Да, я хочу вас кое о чем попросить.

Я стояла, прижимая драгоценный холст к груди. – Роб сказал вам, о каком вознаграждении идет речь?

Айрин наморщила носик. – Нет, о вознаграждении он не сказал ни слова. Если, конечно, не имел в виду верблюдов. Абби, я бы хотела устроиться к вам на работу.

– Извините меня, Айрин, но нам с Матвеем домработница ни к чему. Мы живем вдвоем, а домой я возвращаюсь поздно вечером.

Айрин нахмурилась. – Я имела в виду совсем другую работу. Я готова помогать вам в вашей антикварной лавке.

– В смысле уборки?

Айрин встала передо мной, подбоченившись. – По-вашему, это все, на что я способна?

– Ну, а чем бы вы хотели заниматься? – непонимающе вскричала я.

– Я хочу торговать антиквариатом.

– Что?

Айрин энергично закивала, ее коротко подстриженные черные волосы взметнулись, подобно конской гриве. – Работая у Робби, я многому научилась. Я наблюдательная, схватываю все на лету и очень много читаю. Про антиквариат. Разумеется, большими деньгами я не располагаю, однако, как видите, стараюсь приобретать лучшие вещи. – Она жестом указала на стены гостиной.

– Да, вкус у вас неплохой, – признала я, ничуть не покривив душой.

– Так что, возьмете меня? – настойчиво спросила Айрин. – Мне очень нужна приличная работа. Мужа моего уволили после девятнадцати лет безупречной работы на фирме. С сегодняшнего дня он, правда, устроился на новое место, но платят там гораздо меньше.

А почему бы и нет, черт возьми? Роб работал бок о бок с Бобом, да и Уиннелл наняла девушку, помогавшую ей торговать по уик-эндам, во время самого наплыва покупателей. Да что тут говорить, даже Джей-Кат собиралась выписать из Шелби пару-тройку кузин в качестве лишних рук. Да и моя репутация после сенсационной находки Ван Гога наверняка взлетит до небес, А, стало быть, и бизнес мой расцветет.

– Я веду компьютерный учет, – сказала я. – Вы в ладах с компьютером?

Айрин поджала плечами. – Вполне.

– Уже хорошо, потому что я в этих программах ни уха, ни рыла не смыслю. А с людьми вы ладить умеете?

– Вполне, – повторила Айрин.

– Тогда вы и тут меня перещеголяли. Что ж, я готова вас взять. А когда вы можете приступить?

– Я готова хоть сейчас.

– С завтрашнего утра, – решилась я. – Ровно в девять будьте на месте. Открываю я с десяти, так что у вас будет время на то, чтобы познакомиться с моей системой.

Айрин расцвела. – Спасибо, Абби. Вы не пожалеете, уверяю вас.

Она вышла со мной из парадного. Когда я открыла калитку, из-под раскидистого дуба выкатил темно-синий автомобиль с северо-каролинскими номерами и на огромной скорости понесся по улице. На первом же перекрестке он каким-то чудом избежал столкновения с пикапом. Водитель пикапа резко затормозил и принялся отчаянно сигналить, но синий автомобиль, как ни в чем не бывало, умчал прочь.

– Да, если на таких перекрестках не установят знак обязательной остановки, рано или поздно здесь кто-нибудь разобьется насмерть, – заметила Айрин, осуждающе качая головой. – Вы уж будьте поаккуратнее, прошу вас – я не хочу, чтобы моя работа завершилась, так и не начавшись.

– Я буду осторожной, – пообещала я.

На мой счет Айрин Ченг могла не беспокоиться. В Шарлотте мультимиллионерши не гибнут под колесами автомобилей. Они могут разве что утонуть на яхте посреди Средиземного моря, или задохнуться, подавившись черной икрой. Конечно, я еще мультимиллионершей не была, но приятное предчувствие уже испытывала. На сей раз, капризная Фортуна явно повернулась ко мне лицом.

До дома я добралась кратчайшим путем и без приключений. Запихнула картину в духовку и покатила в салон "Изыск и утонченность", чтобы возвратить Робу ключи от его машины. Сам автомобиль я поставила за салоном, а затем, убедившись, что дверь черного хода заперта, обогнула здание и направилась к основному входу. Когда я шла по тротуару, по Селвин-авеню в сторону колледжа Куинс вихрем пронесся еще один темно-синий автомобиль. Присмотревшись, я разглядела северо-каролинский номер. К сожалению, очки для дали, в которых я обычно сижу за рулем, уже покоились в моей сумочке, и больше ничего увидеть мне не удалось.

– Чего ты носишься как угорелый? – выкрикнула я вслед лихачу. Собьешь кого-нибудь.

– Абби!

Я обернулась. Уиннелл Кроуфорд стояла в дверях своего магазинчика "Деревянные диковины" и яростно махала мне обеими руками.

– Одну минутку! – крикнула я. – Мне нужно вернуть Робу ключи.

– Нет, зайди сначала ко мне!

Уиннелл старше меня на десять лет, однако пребывает в прекрасной физической форме, постоянно перетаскивая тяжеленную антикварную мебель и прочую старинную утварь, которой успешно торгует. Ее настоящие деревянные диковины расставлены в салоне аккуратными рядами, наподобие книжных стеллажей в библиотеке. Одно неосторожное движение покупателя, и от изрядного куска истории может остаться одно воспоминание.

– Как ты могла, Абби? – с места в карьер напустилась на меня Уиннелл.

– Что ты имеешь в виду?

– Зайти внутрь. – Она схватила меня за руку, под мышкой которой покоился драгоценный холст, и уволокла в самый дальний угол. Со всех сторон нас окружали высоченные шкафы начала века, облицованные дубовым шпоном. При всем желании, более укромного уголка ей было бы не сыскать даже в чреве римских катакомб.

– Роб-Бобы просто убиты горем, – сказала Уиннелл. – Они были свято уверены в вашей дружбе.

– Но ведь так оно и есть! – вскричала я. – После тебя, Роб – лучший мой друг.

– Ты его просто использовала, Абби. – Кустистые брови Уиннелл грозно сомкнулись. – Мне за тебя стыдно.

– Бизнес есть бизнес, Уиннелл, – пожала плечами я.

– Он хотел всего-навсего десять процентов. Это совершенно справедливая доля.

– Ничего себе – справедливая! – возмутилась я. – Миллион баксов колоссальная куча денег!

Уиннелл вздрогнула. – Как, эта дребедень, которую ты купила на благотворительном аукционе, тянет на миллион баксов?

– Нет, – терпеливо промолвила я. – Она тянет на все десять. А Роб требовал миллион.

– Ну, ни хрена себе! – Уиннелл судорожно задышала, как выброшенная на берег форель. – Откуда в нем такая алчность? Не иначе, как под влиянием этого янки Боба.

Должна вам признаться, что моя закадычная подруга относится к числу самых отъявленных янкиненавистников. По ее мнению, война между Севером и Югом продолжается до сих пор. Последний приличный янки погиб под Геттисбергом, и остается лишь сожалеть, что его примеру не последовали все остальные. Но при всем этом Уиннелл отнюдь не чурается получать янки-доллары из рук янки-туристов. И еще напрочь игнорирует тот факт, что одна из ее бабушек была родом из Новой Англии, цитадели ненавистных северян.

– Лично я считаю, что гонорар посредника не должен превышать сотни тысяч, – сказала я.

Глаза Уиннелл забегали. – Послушай, Абби, я хочу дать тебе один совет.

– Ничего и слышать не хочу, – отрезала я. – Я совершенно не собираюсь ползти на коленях через улицу, чтобы вымолить у Роба прощение. – "Хотя бы потому, что в любое мгновение могу угодить под темно-синий автомобиль с северо-каролинскими номерами", -подумала я вдогонку.

– Не говори ерунду, Абби. Роб зарвался, ты совершенно права. Не говоря уж о том, что они с Бобом и без того деньги лопатой загребают. Да эти выскочки просто купаются в роскоши!

– Не знаю, купаются ли, – промолвила я, – но уж точно не бедствуют.

Уиннелл, которая шьет на себя одежду сама, разгладила подол несуразнейшего одеяния, державшегося воедино исключительно благодаря нескольким огромным булавкам. Мне уже приходилось видеть подругу в этом балахоне. Сама Уиннелл, благодаря многочисленным прорехам, любовно именовала его "платьем со сквознячком".

– Я имею в виду, Абби, что тебе вовсе не обязательно делать ставку на Роба.

– Вот как?

– Да, представь себе. Я готова сама продать твою картину.

Я с трудом удержалась от смеха. – Не обижайся, Уиннелл, но я всегда считала, что твой конек это старинная мебель, а не шедевры импрессионистов.

Раскидистые брови Уиннелл весело затрепетали. – Речь идет вовсе не обо мне, Абби. Но я знаю человека, который это устроит. Я вас просто сведу с ним.

– Понятно. И сколько ты хочешь за эту услугу?

Уиннелл словно невзначай расстегнула и снова застегнула одну из чудовищных булавок. – Пятьсот тысяч долларов.

– Ты что, в своем уме?

– Ладно, тогда сотню тысяч.

– Уиннелл, у тебя совесть есть? Я думала, что мы с тобой подруги.

– Конечно, подруги! Но ты сама сказала, что готова уплатить посреднику сто тысяч баксов.

– Я имела в виду, что это верхний предел. И я даже представить не могла, что моя лучшая подруга попытается меня ограбить.

– Абби, совести у тебя ни на грош! Ты уверена, что в твоих жилах не течет кровь янки?

Ответила я заговорщическим шепотом: – Уверена я как раз в обратном. Никому не рассказывай, но мой папаша родом из Кливленда. А на юг семья его перебралась, когда ему уже шесть стукнуло. – В моем признании не было и слова правды, но отец мой умер до того, как я познакомилась с Уиннелл, и опровергнуть мой вымысел она не могла.

– Какой Кливленд ты имеешь в виду? – В голосе Уиннелл зазвенел металл. – Тот, что в Огайо, или тот, что в Теннесси?

– Огайо.

Уиннелл пошатнулась и едва не опрокинулась навзничь, что привело бы к неминуемому шкафопаду, грозящему нам самыми суровыми последствиями. – Так я и знала! – Голос ее предательски сорвался. – Ты всегда жестковато выговаривала гласные. Значит, это у тебя врожденное.

– Да ты на кого хвост поднимаешь! – возмутилась я. – Разве твоя бабуся не из Бостона родом?

Лицо Уиннелл сделалось белым, как мел; поразительный контраст с черными как смоль бровищами. – Скажи мне, Абби, – заговорила она изменившимся голосом. – Сколько ты готова заплатить своей лучшей подруге, если она загонит твоего Ван Гога за десять миллионов долларов?

Я вздохнула. – Уиннелл, зайчик мой, ты же даже с дельцами местного масштаба не знакома, не говоря уж о международных. Или я ошибаюсь?

– Но ведь я сказала, что могу продать твою картину, не так ли? Уиннелл уже не говорила, а цедила сквозь зубы. – Между прочим, Билли Боб, мой кузен, сотрудник картинной галереи в Гринич-виллидже* (*Богемный район Нью-Йорка, славящийся выставками художников).

– И чем он там занимается, хотела бы я знать? – фыркнула я. – Полы подметает?

– Не только. Иногда ему доверяют и картины развешивать.

– Нет, Уиннелл, мне настоящий профессионал нужен.

– Я понимаю. Но допустим, что босс Билли Боба толкнет твою картину за десять миллионов. Сколько ты мне дашь за это? Ты ведь так до сих пор и не сказала.

– Надеюсь, пятидесяти тысяч с тебя хватит? – великодушно предложила я.

Физиономия Уиннелл вытянулась. – Абигайль Луиз Тимберлейк, отчеканила она. – Ты скупердяйка!

– Ничего подобного!

– Ты дешевка! – продолжала бичевать меня Уиннелл, распаляясь сильнее и сильнее. – Жалкая, гнусная и подлая.

– Это я – дешевка? – взорвалась я. – И я слышу это от женщины, которая даже на мало-мальски приличное платье для себя не потратится? Да ты только взгляни на себя, пугало огородное! Не дай бог, кто-нибудь поднесет к тебе сильный магнит, или вдруг ветер подует. Ты ведь тогда останешься, в чем мать родила. И вообще, если хочешь знать, Уиннелл Кроуфорд, то над тобой вся Селвин-авеню потешается.

В глазах Уиннелл засверкали молнии. – Пошла вон из моего магазина! завизжала она.

– С радостью! – Круто развернувшись, я промаршировала из "Деревянных диковин" на улицу.

Занеся Робу ключи от машины – ни он, ни Боб со мной даже не заговорили, – я решила съездить в единственное на свете место, где меня не только понимали, но и принимали такой, какая я есть. К своей мамочке. А по дороге мне предстояло нанести еще пару коротких визитов.