Текст книги "Переполох с чертополохом"

Автор книги: Тамар Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Да.

– Навряд ли. Нам с Робом и здесь хорошо.

– Мне тоже, – призналась я. – Но меня сбили с толку журналы по торговле недвижимости. Те, что в любых супермаркетах продают, с заманчивыми глянцевыми обложками, зовущими куда-нибудь в Майами или в Атланту. Так вот, в одном из них я высмотрела объявление о продаже одного из крохотных Багамских островков. Площадью в два с половиной гектара. С особняком и домиком для прислуги. Но за него просят двадцать пять миллионов. – Я вздохнула, внезапно осознав себя нищей, как церковная крыса. – Если я продам картину за десять миллионов, то не посмею и мечтать об этом острове. Впрочем, наверно я все равно не потяну на такую покупку, даже если выручу все двадцать миллионов. А вдруг я еще в какие-нибудь неприятности с налогами влипну? Не смогу выплатить всю сумму. Даже думать тошно о том, чтобы провести остаток дней в багамской тюрьме. Там, наверно, и кондиционеров в камерах нет. Как ты думаешь?

Боб расхохотался. – Узнаю нашу Абби! Обожаешь навлекать на себя неприятности. Ты, наверно, единственная женщина на свете, которая даже в мечтах кончает банкротством!

Я уже хотела было вступиться за свои недостатки, когда из спальни выпорхнули Роб и Реджи. Оба сияли.

– Оп-ля! – Роб с торжеством показал мне маленький пластиковый пакетик.

Я вскочила. – Ну и?

– Больной – я имею в виду холст – перенес операцию с легкостью.

Я опрометью кинулась в спальню и убедилась, что Роб говорит правду. Я вернулась в гостиную. – Сколько времени уйдет на лабораторный анализ?

Все уставились на Реджи.

– Это займет... – он выждал театральную паузу, явно наслаждаясь нашим смятением. – Одну-две минуты.

– Одну-две минуты, – хором повторили мы.

– Разумеется, обычно это занимает куда больше времени, однако я располагаю образцами краски "Звездной ночи", а также шести других картин Ван Гога. Так что ответ на свой вопрос вы получите уже сегодня вечером. Если, конечно, Роб сумеет изменить дату вылета на моем билете.

– Постараюсь, – сказал Роб.

– Но сегодня вечером я приглашена на ужин! – жалобно вскричала я.

– И не можешь отказаться? – в голосе Боба прозвучало искреннее сочувствие.

– Ужин у самой Королевы, – призналась я. – Явка строго обязательна.

Реджи взглянул на меня с уважением. – Вас приглашает Ее величество, Елизавета Вторая? Мне приходилось брать на экспертизу многие работы из ее коллекции.

– Ее Выпендрючество, Присцилла Первая.

– Подруга ее матери, – пояснил Роб. Затем обратился ко мне: – Не волнуйся, Абби – как только я что-нибудь выясню, то сразу тебе перезвоню. Телефон миссис Хант я знаю.

– Неужели?

– Да, она одна из лучших наших покупательниц, – пробасил Боб. – Не далее как на прошлой неделе, например, приобрела дорогущее кресло.

Меня так и подмывало отчихвостить их за торговлю с моей врагиней, но в нашем бизнесе, как в любви и войне, все средства хороши. – Где же пока останется картина? – спросила я.

Реджи нахмурился. – А где вы держали ее до сих пор?

– В первую ночь – у Роба в сейфе, – простодушно ответила я. – А вторую – там, где и сейчас.

Роб-Бобы побелели, как праздничная скатерть моей мамы. – О, Абби! простонали они в один голос.

– Но ведь я спала в соседней комнате! – вскричала я. Понятно, я не собиралась признаваться, что целый день моталась черт знает где.

– Вообще-то, – начал Реджи, – кровать – не самое худшее место для хранения холста. Особенно, если его вынуть из рамы.

Роб-Бобы оживились. – Что вы говорите?

– Конечно, спрятать холст следует под простыни. Один мой приятель, когда вечно был не в ладах с законом... Впрочем, это к делу не относится. Одним словом, положите холст на матрас, а сверху прикройте простыней и одеялом. Так его обнаружить даже труднее, чем в сейфе. Как бы тщательно не был припрятан сейф, классный вор всегда его найдет.

– Даже в биде? – спросила я, и тут же звонко шлепнула себя по губам.

Роб-Бобы нахмурились, а Реджи заулыбался. – Даже там. Одной из моих клиенток вообще смастерили сейф в виде кошачьего отхожего места. Знаете, ящичек такой с наполнителем?

– Еще бы! – вскричала я. -Лучшие годы моей жизни ушли у меня на мытье и чистку этой дряни.

– Так вот, один ушлый жулик обнаружил этот сейф за пять минут. А вскрытие заняло у него еще пару минут. Умыкнул бриллиантовое колье стоимостью больше миллиона долларов. А все это время моя клиентка беззаботно плескалась под душем буквально в двух шагах от него.

– Бриллианты, – промолвила я, глядя на Боба. – Об этом я не подумала.

– Абби, только не вздумай сесть на кровать после того, как спрячешь картину, – заботливо предупредил Роб.

– И Матвея гони в шею, – посоветовал Боб.

Мы нервно рассмеялись. Да, повод для беспокойства у нас был. К заходу солнца, если все пройдет благополучно, я стану мультимиллионершей, Роб – по меньшей мере, миллионером, а репутация Реджи взлетит до небес.

Если все пройдет благополучно.

Глава 22

Время истекало с пугающей стремительностью. Мне предстояло погладить еще одно платье – увы, не черное, – выполоскать из волос остатки кондиционера, ну и, конечно, перекусить. После сдоб с корицей у меня маковой росинки во рту не было.

Некоторые убеждены, что пигалицам вроде меня есть вообще не обязательно. Я же предпочитаю считать себя существом вроде колибри. С крохотным животиком, но способностью невероятно быстро сжигать энергию. Традиционное питание по схеме "завтрак, обед и ужин" это не для меня – я должна перекусывать семь-восемь раз на дню. Вот почему по пути в Рок-Хилл я просто не могла не остановиться перед знакомой забегаловкой в Пайнвилле. Вскоре, проглотив омлет из двух яиц, бекон и пару оладий, я почувствовала себя человеком. Правда, на похоронную церемонию, к сожалению, опоздала.

– Мне за тебя стыдно, Абби, – прошептала мама, когда я пристроилась рядом с ней на церковной скамье. – Последний гимн уже поют. Видишь, идет подготовка к выносу гроба.

Мама была права. Как и заведено в епископальных церквях, гроб был накрыт тяжелой тканью, так называемым покровом. Двое мужчин, наверное, из похоронного бюро, взявшись за края, уже успели стянуть покров, и теперь складывали его. Минуту спустя они выкатят гроб в центральный проход, где его подхватят носильщики и воздвигнут на катафалк, после чего погребальная процессия направится к кладбищу.

– Ты на кладбище-то хоть пойдешь? – осведомилась мама, которая сидела и тихонько подпевала церковному хору.

– Признаться, на это я не рассчитывала.

– Ты должна, Абби. Очень некрасиво получится, если ты сразу,

не успев прийти, улизнешь.

– Хорошо, мама, – угрюмо промолвила я. – Пойду.

Я огляделась по сторонам. Благодаря связям семейства Суини – в основном, конечно, Хортенс Симмс, – народу в церкви было столько, что яблоку упасть негде. Моего отсутствия на кладбище никто не заметит, и уж меньше всех – рассеянная Адель Суини.

– Я думала, ты свое черное платье наденешь, – пропела мама. Как всегда, сфальшивила. Хотя мама давно поет в церковном хоре, музыкального слуха у нее от этого не прибавилось.

– Я тут в одну переделку угодила, – ляпнула я в свое оправдание.

– А теперь на меня посмотри. Ничего не замечаешь?

Я взглянула на маму, впервые толком ее рассмотрев. Слава богу, что мы допевали последний куплет, ибо я так вздрогнула, что песенник свалился на пол.

– Как, ты пришла в черном!

– Ну, разумеется. Гилберт Суини приходился Хортенс Симмс сводным братом, и я...

– А Хортенс Симмс – злейшая соперница Королевы! – перебила я. Худшего времени для своей ядовитой реплики я выбрать не могла – гимн завершился, и все, мною сказанное, кроме союза "а" прозвучало посреди внезапно наступившей тишины, как гром среди ясного неба.

Головы всех присутствующих, словно по команде, повернулись в мою сторону.

– Абби! – мама в ужасе всплеснула руками.

Черт, как же выбраться из этой задницы? Я поспешно преклонила колени и принялась истово молиться.

– Можешь встать, – сухо сказала мама несколько минут спустя. – Почти все ушли. Если не поторопимся, то не догоним процессию.

Я огляделась по сторонам. Да, в церкви осталось лишь

несколько человек; несомненно, для того, чтобы перемыть мне косточки. Мы с мамой понеслись на стоянку. В Рок-Хилле лишь недавно отказались от полицейского сопровождения погребальных кортежей, но, несмотря на это, уважение к проводам в последний путь не уменьшилось. Автомобилисты, как правило, почтительно притормаживают и терпеливо пропускают всю процессию.

Мы забрались в мамин автомобиль, поскольку он был оставлен куда ближе от выхода, чем мой. За руль уселась я сама, ибо мама признает лишь крайние варианты: либо гнать во весь опор, либо стоять. Поотстать от остальных мы не слишком опасались, потому что прекрасно знали, где находится кладбище. В трех кварталах от церкви я притормозила на красный свет.

– Могла бы хоть чуть-чуть подкраситься, – проворчала мама, меряя меня критическим взором.

– Тьфу ты, дьявол! – выругалась я, изо всех сил ударяя ладонью по рулевому колесу. К счастью, по клаксону не попала.

– Господи, Абби, да что с тобой творится? Если ты в ответ на самое невинное замечание так взрываешься, то пора психиатру показаться. А твоя внешность – твое личное дело. Хочешь выглядеть пугалом, ну и ладно.

– Извини, мама, дело вовсе не в твоих словах. Просто за нами эта женщина...

– Надеюсь, она не болтает по мобильнику? Терпеть не могу, когда женщина, сидя за рулем, беседует по сотовому телефону. Это очень...

– Мама! Она не беседует по сотовому телефону. Это опять Марина.

– Кто, золотце?

– Та самая особа, с которой вы вчера чаевничали. Так называемая туристка.

Мама попыталась обернуться, но ей помешал ремень

безопасности. – Господи, золотце, ерунда какая. Марина была в нашем городе проездом. Если бы она хотела переночевать, я бы предложила ей свою гостевую спальню. Да и почему ты считаешь, что это она? Ты ведь ее в глаза не видела.

Я прикусила язык, не зная, стоит ли рассказывать маме все, что мне известно. – Я знаю, мама – это она. Я ее однажды видела.

– Тогда опиши ее, золотце.

– Чернокожая женщина в темно-синем автомобиле.

– И все?

– Ну...

– Ты меня просто поражаешь, Абигайль, Луиз Уиггинс Тимберлейк. – Голос мамы дрогнул от справедливого негодования.

Зажегся зеленый свет, я нажала на акселератор, свернула направо на Мейн-стрит, почти сразу вырулила налево, на Хэмптон, и тут же повернула на Вест-Блэк. Затем, не снижая скорости, въехала в общественный гараж, напротив полицейского участка. Подождав минут пять и, убедившись, что темно-синий автомобиль отстал, я продолжила путь к кладбищу. Все это время мама читала мне лекцию о вреде расовых предрассудков и о том, что если каждый из нас мог бы при рождении выбирать себе внешность, то Земля была бы населена шестью миллиардами Мелов Гибсонов. Я уважительно внимала маминым тирадам, лишь несколько раз позволив себе выразительно закатить глаза. Поверьте, если бы по Земле топтались шесть миллиардов Мелов Гибсонов, в то время как а я еще на свет не появилась, то я выбрала бы совершенно иной облик, например – миссис Мел Гибсон.

– Мама, я вовсе не расистка, – сказала я, когда мы подъехали к кладбищу. – Просто точнее описать ее внешность я не могу. В конце концов, на похоронах в нашем городе не так часто встречаешь негритянок.

Мама хмыкнула и потрепала свои жемчуга. – Лично я никогда не обращаю внимания на цвет кожи.

– Мамочка, я и сама его не замечаю. Но я имела в виду, что эта женщина меня пасет.

– Пасет? – недоуменно переспросила мама.

– Ну – следит за мной, – поправилась я.

Мама вздохнула и сокрушенно покачала головой. – Главное, Абби, чтобы психиатр был хороший. Посредственность может таких дров наломать...

– Господи, мамочка, ну что ты несешь? Я точно знаю – эта та же самая женщина, которую я видела в среду вечером на аукционе. И машину ее я тоже узнала.

– Все машины похожи друг на друга, – провозгласила мама. – А синих вообще хоть пруд пруди. Взять, например, твою.

Между тем, мы въехали на территорию кладбища. Было уже ясно, что мы опоздали. Поставить автомобиль мне пришлось у самых ворот, тогда как погребение состоялось на холме в противоположном конце кладбища.

– Ступай туда, мама, – сказала я, кивая в ту сторону.

– А ты, золотце? Ты на меня рассердилась?

– Разве что самую малость. Но дело не в том.

– А, понимаю. Ты хочешь остаться здесь и высматривать тайных агентов.

Когда убеждение не действует, проще уступить.

– Ты, как всегда, угадала, мамочка. – Я похлопала свою сумочку. Слава богу, не забыла прихватить кинжал, яд и блокнотик с шифрами. Торопись, мама – церемония уже началась.

Мама, ворча себе под нос, засеменила прочь. Я, оставшись одна, слегка наклонилась, чтобы меня не было видно. Крохотный рост дает мне, как минимум, одно преимущество: чтобы затаиться в машине, мне вовсе ни к чему корчиться в три погибели.

Не прошло и двух минут, как мои чуткие уши уловили шум мотора подкатившего автомобиля. Почти сразу громко хлопнула дверца. Чуть приподнявшись над спинкой сиденья, я увидела Марину, которая со всех ног неслась к месту захоронения.

Я бегом припустила за ней. Не большая радость, учитывая чудовищную жару и дикую влажность.

– Мисс! – срывающимся голосом выкрикнула я. – Эй, мисс!

Марина остановилась и обернулась. Она уже успела преодолеть половину расстояния. Крупных памятников на кладбище Эвергрин – раз, два и обчелся, да и кустов – кот наплакал. Спрятаться ей было негде. И она стала со спокойным видом дожидаться моего приближения. Когда я подошла к ней, пот катил с меня градом, как с жертвы допроса, чинимого Кеннетом Старром* (*независимый прокурор, прославившийся возбуждением скандального дела против Билла Клинтона).

– Я хочу с вами поговорить, – запыхавшись, пробормотала я.

Марина кивнула. – Я и сама догадалась.

Я сморгнула с глаз капли жгучего пота. Марина мне не понравилась: безукоризненная шоколадная кожа, идеально симметричное лицо. Не говоря уж о том, что ноги у нее были длиной с Гринвичский меридиан.

– Может, в тень переберемся? – предложила Марина, указывая на одиноко маячившее неподалеку дерево. Она была одета в шелковый жемчужно-серый костюм и, казалось, чувствовала себя в этом адском пекле, как рыба в воде.

Мы перебрались под сень магнолии. Под ногами шуршала прошлогодняя листва.

Я решила сразу взять быка за рога. – Итак, вы за мной следите!

– Вы правы, – неожиданно согласилась Марина.

– Почему?

– Чтобы больше о вас узнать.

Я гневно скрестила на груди руки, но тут же об этом пожалела ощущение было таким, словно к груди прижали пылающие уголья. – Но зачем?

Марина улыбнулась. Судя по белизне ее зубов, ее мама не перекармливала дочку вредными сладостями.

– Вы ведь мисс Тимберлейк, верно?

– Как будто вы не знаете! – возмутилась я.

– А меня зовут Марина Вайс.

– Ха. И вы, конечно, туристка из Орегона.

– Вот именно. Но в первую очередь, я – следователь, специализирующийся по произведениям искусства.

– Что-что?

– Я расследую происхождение тех или иных произведений искусства. Иногда ищу похищенные.

– Что же, интересно, привело вас в Рок-Хилл? Попытка отыскать спиленные соски статуй Цивитас? Боюсь, что это вам не по зубам, мисс Вайс. Фундаменталисты давно их уничтожили.

Марина не смогла удержаться от улыбки. – Скажите, мисс Тимберлейк, вам не приходилось слышать о картине Ван Гога, которая называется "Поле, поросшее чертополохом"?

Ноги мои подкосились, и, чтобы не упасть, мне пришлось прислониться спиной к стволу магнолии. – Мне некогда ходить по музеям, – угрюмо пробурчала я.

– О, в музее вы это полотно не найдете. Оно было украдено фашистами во время Второй Мировой войны, и с тех пор числится пропавшим.

Я провела языком по внезапно пересохшим губам, но ничего не сказала.

– Украли картину не из музея, – добавила Марина. – А из частной коллекции. Она принадлежала одной еврейской семье. Моей семье, между прочим.

– Вашей? – оторопело переспросила я, лихорадочно пытаясь вспомнить, были ли негры среди представителей пятидесяти колен Израилевых.

– Я понимаю ваше удивление, мисс Тимберлейк. Однако позвольте напомнить, что иудаизм – это вероисповедание, а вовсе не национальность. Да, я вышла замуж за молодого человека из еврейской семьи. Дедушку и бабушку моего мужа зовут Харри и Сельма Вайс. Они – с Лонг-Айленда. "Поле, поросшее чертополохом" принадлежит им.

– Все это очень интересно, миссис Вайс, но при чем тут я?

Марина небрежно разгладила морщинку на жемчужно-серой юбке. – У нас есть основания подозревать, что эта картина в настоящее время находится у вас.

Душа моя ушла в пятки. – Что за чепуха? – выдавила я. – Торговлей крадеными картинами я отродясь не занималась.

– Возможно, злостного умысла вы и не питали. Однако на аукционе, который состоялся в среду вечером, картину приобрели именно вы...

– Но я приобрела лишь жалкую копию! Если это "Звездная ночь", то я папа римский!

– Ну, разумеется, это подделка, мисс Тимберлейк. Однако я подозреваю, что написана она поверх "Поля, поросшего чертополохом". Возможно, для этого использовалась легко смываемая краска на водной основе.

Тут я уже почувствовала себя гораздо увереннее. Даже нашла в себе силы отлепиться от магнолии.

– Заверяю вас, мисс Вайс, что вы заблуждаетесь. Так называемая "Звездная ночь" – единственная картина на холсте. Краски просвечивают с обратной стороны. Более того, с обратной стороны картина смотрится даже лучше.

Марина улыбнулась. – Могу я взглянуть на нее?

– Боюсь, что это невозможно.

В первый раз мне показалось, что Марина лишилась толики самоуверенности. – Неужели вы ее продали?

– В некотором роде, да.

Красивое лицо Марины утратило сочный шоколадный цвет и приобрело болезненный пепельно-сероватый оттенок. – Так быстро? Кому?

– Я продала ее в тот же вечер. Другому следователю. Профессионалу из полиции.

– И – за какую сумму? – В голосе Марины явственно звучало недоверие. Честные полицейские, мисс Тимберлейк, столько не зарабатывают.

– Этот зарабатывает. Картина досталась ему за десять долларов. По-моему, такая сумма Грегу вполне по карману.

– За десять долларов? – глаза Марины полезли на лоб.

– Да, но без рамки. Вот такую рамку Грег точно позволить себе не может. Ему вечно не хватает денег, чтобы ездить на рыбалку, а...

– Мисс Тимберлейк. – Марина шагнула вперед, а я, наоборот, попятилась. – Мисс Тимберлейк, вы хотите уверить меня, что продали один из величайших шедевров всех времен – гениальную картину, принадлежащую семье моего мужа – всего за десять долларов?

– Ой, да, я забыла взять с него налог с продаж. – Я уже развеселилась. – Надеюсь, вы заодно на налоговое ведомство не работаете?

– Мисс Тимберлейк...

Я решила унять свой раж. Ведь я совсем не знала эту Марину Вайс. А вдруг она и в самом деле работала на налоговое ведомство? Или, наоборот, была опытной аферисткой и пыталась сама наложить лапу на моего Ван Гога.

– Мисс Вайс, а вы можете удостоверить свою личность?

спросила я. – Документы у вас есть?

– Есть. – Марина раскрыла жемчужно-серую сумочку и извлекла изящную золотую визитницу. Когда она вручала мне свою визитную карточку, я краешком глаза заметила, что еще одна карточка вывалилась из визитницы и упала на землю.

На визитке значилось "Марина К. Вайс, следователь-искусствовед".

– Очень красивая карточка, – восхитилась я. – Даже с тиснением. Но в наши дни изготовить такую – раз плюнуть.

Марина поморщилась, но я не сразу поняла, что виной тому была не моя язвительная реплика. Погребальная церемония закончилась, и толпа двинулась в нашу сторону.

– Абби! – послышался возбужденный голос моей мамы. – Марина! Это вы, Марина?

– Я остановилась в гостинице "Хэмптон Инн", – скороговоркой выпалила Марина. – Позвоните мне.

И кинулась к машине.

– Что ж, Абби, ты была права, – ворчливо сказала мама. – Это и правда та же самая женщина. Надеюсь, она не тайный агент?

– Нет.

– Вот видишь, я же тебе говорила, – восторжествовала мама. – Ну что, Абби, как тебе эти выкрутасы Хортенс перед разрытой могилой?

– Не знаю, мамочка, я так туда и не добралась.

Мама пошатнулась, пальцы ее крепко стиснули спасительный жемчуг. Я посторонилась, чтобы мама смогла театрально привалиться к магнолии. В конце концов, хорошая дочь должна хоть время от времени потакать материнским капризам.

– О, Абби, почему ты такая бессовестная? Сначала отпевание пропустила, а теперь еще и это!

Я виновато понурилась и принялась рыхлить землю носком туфли. – Мне нечем оправдаться, мамочка. Тебе не повезло. Твоя дочь – бессердечная тварь.

– Не смейся надо мной, Абби. Я поняла, у вас с Мариной что-то серьезное, да? Я сразу догадалась по твоему лицу.

– Мама, о чем ты говоришь? – негодующе вскричала я.

– Не бойся, золотце, ты можешь мне довериться. Твоя мама – мировая женщина. Я смотрю все эти новомодные ток-шоу. Я в курсе современных нравов.

Я просто ушам своим не верила. – Что ты плетешь?

Но маму уже понесло. – Вот, значит, зачем она ко мне нагрянула. Проверяла, да? Хотела убедиться, что ты родом из хорошей семьи. Послушай, золотце, скажи ей...

– Мама!

– Я уже смирилась с Роб-Бобами; я и к ней привыкну. Слава Богу, что ты уже успела обзавестись детьми. Господи, золотце, надеюсь, ты не собираешься за нее замуж? Или – она за тебя? О, боже, совсем запуталась...

– Мама, перестань нести околесицу!

Я наклонилась и подобрала визитную карточку, которую обронила Марина. – Вот, полюбуйся. Сама прочитай, кто такая Марина.

Мама скользнула взглядом по визитке и вернула ее мне. – Все эта треклятая жара, золотце. Ты просто перегрелась. Ты и в детстве жару плохо переносила. Ничего, сейчас вернемся домой, я тебя холодным чайком отпою. Время еще есть, до ужина отлежишься. Все обойдется, поверь моему опыту.

– Мама, я тебя не понимаю.

– Не понимаешь? – Мама казалась не на шутку удивленной. – Разве не ты только что пыталась убедить меня, что это визитка Марины?

Я взглянула на карточку. Перечитала. Потом истошно завизжала.

Глава 23

Скорее даже завопила, однако следует воздать должное славным жителям Рок-Хилла. Ни один из них даже не повернулся в мою сторону. Привыкли, должно быть, к потусторонним воплям на кладбище. Либо – к выходкам женщин из клана Уиггинсов.

– Но ведь это карточка Винсента Дохерти!

– Я очень рада, золотце, что в тебе проснулся здравый смысл. Марине было бы не просто изображать Винсента. Она на добрых два дюйма выше ростом.

– И чуть-чуть смуглее, – не удержалась я. И тут же спохватилась. – Но, постой, каким образом у нее оказалась визитка Винсента? Не иначе как они в сговоре!

Мама уцепила меня за локоть. – Чай, золотце. Он уже готов. Я его мигом разолью.

Я одним резким движением высвободилась из ее захвата. И без того жарко, а тут еще тебя держат...

– Чай это замечательно, мама, – твердо сказала я, удостоверившись, что она сидит рядом со мной в машине. – Но сначала мы должны кое-кого навестить.

– О, Абби, надеюсь, ты не наделаешь глупостей!

– Мы всего на минутку заскочим, – заверила я. – А ты пока можешь мне помочь.

– Каким образом?

– Расскажи все, что тебе известно про Винсента Дохерти.

– Мне? Он ведь был одним из твоих дружков, золотце. Как и Гилберт.

– Не был он моим дружком! – вскипела я. – А спрашиваю я

тебя лишь потому, что ты не только живешь в одном городе с Винсентом, но и по-прежнему якшаешься с его прихвостнями.

– Ничего подобного!

– Как, разве его мамаша не член вашего клуба?

– Я состою во многих клубах, Абби, – высокопарно изрекла мама. – И я вовсе не обязана знать детей всех своих знакомых.

– Да, но ведь в этот клуб ты вступила лишь в прошлом году. И так о нем мечтала, что у тебя просто слюнки текли. Как он называется – "Апчхи"?

– Не "Апчхи", а "Апатия", – сурово поправила меня мама. – И ты это прекрасно знаешь.

– И Юдора Дохерти состоит в этом клубе?

Мама вздохнула. – Только пообещай, что никому ни слова не скажешь.

Правой рукой я продолжала рулить, а левой истово перекрестилась. Честное скаутское.

– Как правило, мы встречаемся в загородном клубе Рок-Хилла, но иногда, по особым случаям, встречи протекают в доме какого-либо члена клуба. В прошлом апреле... или в мае мы все собрались в доме Юдоры на берегу реки. Когда все разошлись, я задержалась, чтобы помочь ей прибрать, и мы разговорились.

– О чем?

– В основном о своих детях. Как нужно уметь прикрывать глаза на все огорчения и обиды, которые мы от них терпим, стараясь замечать только хорошее.

– Говорила, конечно, только она.

– Нет, золотце, большей частью – я.

– Ух ты, представляю, как горят уши Тоя!

Мама нежно огладила жемчужное ожерелье. – Абби, я, кажется, его не упоминала.

– Как? – я вскинула брови. – Но ведь не могла же ты меня иметь в виду!

Мама потупила взор. – Нет, золотце, я именно о тебе говорила.

– Мама! – возопила я. – По твоему наущению я пошла учиться в колледж. И замужем благополучно побывала – внешне, по крайней мере. Да, верно, сейчас я разведена, но замуж я сходила. На хлеб я зарабатываю сама. Да, не забудь еще, что я тебе замечательных внучат подарила!

– Да, конечно. – В голосе мамы прозвучало примерно столько же радости, сколько испытала я в тот день, когда Бьюфорд впервые предложил мне заняться оральным сексом.

– Мама, – грозно заговорила я. – Колись сейчас же – на что ты намекаешь? Неужто я оказалась плохой дочерью?

– Откровенно говоря, золотце, я надеялась на лучшее.

Я просто не верила собственным ушам. Для мамы я делаю предостаточно. И ведь она отнюдь не беспомощна. Да, папа богатого наследства ей не оставил, но зато Бьюфорд – один из немногих приличных поступков в его жизни – умело распорядился ее капиталами. И вот теперь, по прошествии восемнадцати лет после папиной кончины, мама живет, пусть и не припеваючи, но в достатке.

– Мамочка, – взвыла я. – Разве я почти каждый день не звоню тебе, и не приезжаю к тебе на ужин не реже раза в месяц? От многих других дочерей и этого не дождешься.

– Ты мало со мной разговариваешь.

– Ну, это уже полная ерунда!

– Я имею в виду – по-дружески. Не делишься со мной самым сокровенным, как, например, с Уиннелл.

– Да, но ведь ты моя мама!

– А вот Той делится. Той во мне прежде всего личность видит, а уже потом – маму.

– Что? Да ведь Той тебе почти никогда не звонит. Ты сама мне недавно жаловалась.

– Возможно, твой брат звонит и не часто, но зато мы всякий раз беседуем подолгу и обстоятельно.

Такой наглости я уже пережить не могла. Еще немного, и я возненавидела бы собственного брата, хотя еще недавно считала, что он недостоин моей ненависти.

– И что же, хотела бы я знать, Юдора Дохерти поведала тебе про своего драгоценного Винсента? – ядовито осведомилась я. – Подобрала ли она слова, чтобы выразить свое разочарование?

– Напротив, золотце. Юдора гордится своим сыном.

– А Винсент – единственное ее чадо?

– Да. И, по словам Юдоры, они с ним друзья – водой не разольешь.

– Ха!

– Он делится с ней самым сокровенным.

– Понятно, значит он не только маменькин сынок, но и болтун в придачу. Представляю, как разобьет ее сердце известие о том, что Винсент заправляет печально известным центром развлечений для взрослых на Черри-роуд.

– О, – лицо мамы прояснилось. – Всегда мечтала побывать там.

– Мама!

– Вот видишь, с тобой своими сокровенными мыслями делиться не стоит.

– Но не такими же мыслями, мама! Я думала, что ты очень дорожишь своей репутацией. Представляешь, как она пострадает, когда люди узнают, что ты шастаешь по злачным заведениям?

Мама презрительно фыркнула. – Не будь ханжой, золотце. Я хочу только заглянуть туда на минутку, и посмотреть на то, что там творится – и все. Меня всегда любопытство разбирало.

– Мама, то, что там творится – омерзительно! – с горячностью воскликнула я. – Это самый настоящий притон. Если у Юдоры Дохерти есть хоть остатки гордости, то она немедленно отречется от Винсента и уедет из нашего города. – По правде говоря, я не имела ни малейшего понятия о том, что творится за дверями пресловутого центра развлечений для взрослых. Вполне возможно, что там просто играли в настольные игры и пили лимонад.

– Юдора говорит, что у Винсента золотое сердце.

– Может, хоть позолоченное? – поддела я.

Мама укоризненно покачала головой. – Он много жертвует на благотворительные цели.

– Деньги отмывает!

– Бездомным не важно, откуда поступают деньги, – высокопарно изрекла мама. – Как и детям-сироткам. Может, только каким-нибудь ученым мужьям это не все равно.

– Ты надо мной потешаешься, – разгневанно сказала я. Затем пересекла сразу три полосы и резко вырулила влево на огромную автостоянку. – Вот мы и приехали, мамочка. Перед тобой центр развлечений для взрослых, который принадлежит Винсенту Дохерти. Зайди, поразвлекись, а потом уж мы с тобой потолкуем по душам. Может, даже пропустим по рюмашке-другой.

– Ну, а кто теперь потешается?

– Я ученица прилежная.

Мама улыбнулась и огладила свои жемчуга. – Что ж, хотя бы на словах я уважения дождалась.

На входе сторожил уже знакомый мне седовласый мужчина с физиономией, изрытой шрамами от угрей. Он мгновенно узнал меня.

– Мистер Дохерти в кабинете. Дверь должна быть приоткрыта – он не выносит замкнутого пространства. Но вы постучитесь, прежде чем войти.

– Чтобы не спугнуть каких-нибудь голубков? – фыркнула я.

– Абби! – несмотря на сердитый тон, глаза мамы возбужденно сверкали.

– А это еще кто? – подозрительно осведомился рябой цербер.

– Это моя мама. Она со мной.

– Вы член клуба? – спросил он маму.

Моя родительница только смущенно хихикнула.

– Нет, конечно! – ответила за нее я.

Рябой пропустил мои слова мимо ушей. – Хотите, чтобы я показал вам наше заведение, мэм?

– Нет, она не хочет!

Глаза мамы сузились. – Абби, я вполне способна сама за себя отвечать. – Она одарила привратника благосклонным взором. – С удовольствием.

– Мама!

У седого хватило наглости предложить моей маме руку. – Последняя комната по коридору, – сообщил он мне. – Не забудьте постучать.

– Но...

Мама пригрозила мне пальцем. – Абби, ты не поверишь, но я уже взрослая женщина. И, пока мы с тобой не стали закадычными подругами, давай не вмешиваться в чужие дела.

Я поняла, что спорить бесполезно. Мне оставалось только проводить удаляющуюся парочку изумленным взглядом. Мама – строжайшая блюстительница нравственности, почетный член церковного хора, – и идет осматривать цитадель греха и порока. Когда они скрылись из вида, я понеслась по коридору к кабинету Винсента. Каюсь, постучать в дверь забыла.

– Какого дьявола? – заорал Винсент.

От ужаса я подскочила до потолка. Я не могла поверить собственным глазам. Винсент Дохерти лежал на спине с задранными ногами, которые упирались в стену. Я с облегчением заметила, что он, во-первых, один, а, во-вторых, полностью одет. Извечные темные очки, как всегда, были на месте.

– Э-ээ..., а-аа...