Текст книги "Переполох с чертополохом"

Автор книги: Тамар Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– А, это вы, мисс Тимберлейк. Пожалуйста, присаживайтесь.

– Спасибо, я постою.

– Как желаете. Надеюсь, вы не против, если я останусь в прежнем положении?

Я понимала, что веду себя неприлично, однако продолжала пожирать его глазами. – Вы йогой занимаетесь?

– Нет, мэм. Я даю отдых своим венам.

– Простите, не поняла.

– Варикоз вен чаще бывает у женщин, однако и многие мужчины от него страдают. В таких случаях очень полезно задирать ноги выше головы. Тяжесть снимает.

– Понятно.

– Чем могу быть вам полезен на сей раз?

– Я насчет Марины, – сказала я. – Марины Вайс.

Винсент мигом сдернул ноги со стены, развернулся, вскочил и выпрямился во весь рост. А вот его огненно-рыжие волосы законам гравитации подчиниться не пожелали, и торчали во все стороны, словно парик циркового клоуна.

– Стало быть, вы познакомились с Мариной, – немного подумав, констатировал он.

Я слегка расставила ноги. В зависимости от обстоятельств, такая стойка легче позволяла удрать или принять бой.

– Ага, значит, и вы ее знаете, – заключила я.

– Ну, разумеется. А что она вам сказала?

– Что по профессии она следователь.

– А еще что?

Я вовсе не собиралась делиться с ним нелепыми измышлениями, что, дескать, моя картина числится в розыске. До тех пор, по крайней мере, пока не выудила бы из него интересующие меня сведения.

– Добавить к этому мне нечего, – ответила я, пожимая плечами. – Хотя есть. Откуда у нее ваша визитка?

– Я деловой человек, – отрезал Винсент. – У многих есть мои визитки.

– Не сомневаюсь, – сухо сказала я. – Помнится, мистер Винсент, вы всеми силами стремились заполучить мою картину, а потом вдруг появляется эта дамочка, специализирующаяся на поисках украденных произведений искусства. И щеголяет вашей визитной карточкой. Что из этого вытекает?

– Ну...

– А зачем вам эти жуткие темные очки? Вы мафиози, что ли? Или просто пижоните?

Винсент осторожно стянул с носа очки. Я ахнула.

– Небольшая пластическая операция, – произнес он, и неожиданно громко расхохотался. – На прошлой неделе мне полтинник стукнул. А у меня всегда были такие мешки под глазами, что приятели советовали мне возить в них клюшки для гольфа. Вот я и решил избавиться от этого украшения. А что, почему только женщины должны извлекать выгоду из косметических операций?

– Больно было? – сочувственно спросила я, на мгновение позабыв о цели своего визита.

– Невероятно. Но я все равно, что пошел на это. А потом и Эда уговорил. Раз уж я это выдержал, – он с гордостью указал на свои синяки, то и любой сможет. А Эд сразу в собственных глазах вырастет. Как вы считаете?

– Возможно. Послушайте, мистер Дохерти, все это очень славно, но я пришла к вам не по поводу косметических операций.

– Что же вас интересует?

– Я хочу, чтобы вы объяснили, зачем понадобилась ваша визитке Марине.

– Похоже, мисс Тимберлейк, вам не дают покоя мои отношения с мисс Вайс. Так?

– Да, черт побери! – взорвалась я.

Дохерти улыбнулся, но тут же болезненно скривился. – Что ж, так и быть – скажу. Мисс Вайс видела, как я торговался во время аукциона. С вами торговался. И ей стало любопытно, почему я так старался заполучить эту жуткую картину.

– Хороший вопрос. – Я одобрительно хмыкнула. – И зачем же вы торговались?

– По той простой причине, что картина мне приглянулась. – Винсент вспыхнул, и синяки его сразу поблекли. – Теперь я, конечно, знаю, что это лишь жалкая поделка – Марина мне втолковала, – но тогда я просто в нее влюбился. Мне казалось, что в одном из наших рабочих кабинетов она смотрелась бы просто здорово.

– Рабочих кабинетов? – брезгливо переспросила я. – Так сейчас это называется, да?

– Да, наверно, – ответил Дохерти. – Возможно, вам это покажется вздорным, но я всегда интересовался искусством. В детстве довольно много рисовал, да и акварелью баловался. Всегда хотел писать маслом, но денег на краски не было. Теперь денег мне хватает, но зато времени в обрез. И я по-прежнему хочу прикупить картин, чтобы развесить их в кабинетах. Кстати, вы ведь у нас антиквар, да? Может, вы мне в этом поможете?

– Я порнографией не торгую, – схамила я.

Винсент досадливо поморщился. – Боюсь, мисс Тимберлейк, мы с вами общий язык не найдем. И попрошу вас покинуть мое заведение. У меня тут дел по горло.

– Ну еще бы!

– Абби, как ты себя ведешь!

Я круто развернулась. В проеме двери стояла мама, по-прежнему держа под руку своего рябого провожатого.

– Мама!

– Замолчи, Абби, и перестань грубить этому достойному мужчине.

– Мама, ты хоть понимаешь, какой именно бизнес организовал здесь этот "достойный мужчина"?

– Конечно. И вообще, не будь ты такой занудой, ты бы сама давно сюда вступила.

Я остолбенела. Это говорила мне моя мать. Та самая женщина, которая терпела тридцать шесть часов нечеловеческих мучений, чтобы произвести меня на свет. – Мама, и после этого ты еще мечтаешь стать миссионершей? Ты хоть представляешь, что скажет епископ, если увидит тебя здесь?

– Думаю, что он тоже захочет стать членом клуба, золотце. Кстати, взносы здесь вполне умеренные. Хотя, между нами, – она перешла на шепот, полотенца могли бы быть и побольше.

Я зажала ладонями уши. Ужасно, когда мама выставляет себя на посмешище. Как истая епископалистка, я могу стерпеть определенную непочтительность, но это уже переходило все мыслимые границы. Репутация у нашей церкви и без того довольно сомнительная, а тут еще – мамины выходки.

В это мгновение мама сначала оторвала мою правую руку, едва не лишив меня одного уха, а потом буквально силой уволокла в дальний угол царственных покоев Винсента.

– Абигайль Луиз Уиггинс Тимберлейк! – грозно заговорила она. Успокойся и веди себя прилично. Какая муха тебя укусила?

– Мамочка, – плаксиво пропищала я. – Мне бы только вырваться отсюда, из этого гнезда порока! Я чувствую себя так, словно в бассейн с помоями окунулась...

Но мама только рассмеялась в ответ. – О, Абби, до чего нелепо ты порой ведешь себя. Впрочем, о вкусах не спорят.

– О вкусах?

– Я понимаю, золотце, что воспитала тебя в лучших традициях южной добродетели, вбила в твою головку, что пахать следует лишь в двух местах в саду и в постели, однако времена изменились... Лично мне здесь нравится. Винсент Дохерти не поскупился на самое современное оборудование, а на этой неделе вдобавок предлагает двадцатипроцентную скидку.

Я рывком высвободила руку. – Это омерзительно, мама! Все, я ухожу.

– Как хочешь, золотце, лично я собираюсь уплатить вступительный взнос. Оздоровительный клуб в противоположном конце города берет почти вдвое больше, хотя гребные тренажеры у них просто рухлядь. А мистер Дохерти установил точные копии гребных лодок, причем они выглядят они точь-в-точь, как та, в которой умер твой отец, господи, упокой его душу. – Мама вздохнула. – Надеюсь, ты понимаешь, что мне вдобавок предлагают дополнительную скидку? На будущий год цены вырастут.

– Гребные тренажеры? – отупело переспросила я.

– Да, золотце, и еще велосипеды, качалки всевозможные. Чего тут только нет!

Я мысленно наградила себя увесистой оплеухой. – Ты хочешь сказать, что это – оздоровительный клуб?

– Причем лучший в своем роде. На следующий месяц сюда сам Сильвестр Сталлоне приедет.

Я почувствовала себя последней идиоткой. – Но... что тогда делает эта голая красотка на вывеске?

– Она вовсе не голая, золотце. Она в трико.

– Неужели? – Я повесила голову, готовая провалиться сквозь землю от стыда.

– Кстати говоря, золотце, если мы вступим сюда вместе, то получим скидку еще в десять процентов. Могли бы тогда грести на пару в одной лодке. То есть, порознь, конечно, но бок о бок. Твой папочка, бедняжка, очень за нас порадовался бы.

Меня вдруг осенило. – Мама, а как же Африка?

– О, Абби, неужели ты готова поверить, что Всевышнему угодно лишить меня удовольствия лицезреть живого Сильвестрика? Не говоря уж о том, что епископ меня не пустил.

– Что ты говоришь? – Внутри я возликовала, но напустила на себя скорбный вид.

– Епископ сказал, что я должна усердно молиться, чтобы получить Господне благословение, – сказала мама. – Я так и делала, и вот теперь это... – Она развела руками и выразительно осмотрелась.

– Хорошо, мамочка, мы вступим вместе, – неожиданно для себя самой выпалила я. А что, не пройдет и нескольких дней, как я настолько разбогатею, что смогу подарить маме не только собственную гребную лодку, но и самого Сильвестрика в придачу.

– Вот и умница, – просюсюкала мама. – Теперь подойди к славному мистеру Дохерти и извинись перед ним.

Я послушно просеменила к Винсенту и сбивчиво извинилась. Несмотря на варикозные вены, Винсент заслужил право знать, с кем имеет дело.

– Но запомните, я не вчера родилась, – добавила я, грозя ему пальцем.

– Это я и сам вижу.

– Кстати, – спохватилась я. – Если вы держите здесь фитнес-центр, почему ваш вышибала подбирает только высокорослых женщин?

Винсент с Эдом обменялись взглядом, и тут же расхохотались в унисон. Я поручил Эду высматривать подходящих для нас кандидаток.

– Подходящих – для чего? – оживилась я. – Чтобы соблазнительнее смотреться в трико и шапочках с кроличьими ушами?

– Опять вы за свое, мисс Тимберлейк, – вздохнул Винсент. – Не знаю, насколько соблазнительно должны эти женщины смотреться, но, давая уроки аэробики в бассейне глубиной в пять футов, им важно хотя бы не утонуть. Вот почему для наших кандидаток важен высокий рост.

– Как, глубина вашего бассейна целых пять футов? – возмутилась я. – Но ведь это дискриминация по росту!

– Ты не утомилась, золотце? – негромко спросила мама.

Легко говорить. В таком бассейне ей ничего не стоило, чуть приподнявшись на цыпочки, запрокинуть голову назад и дышать полной грудью. Для меня же пятифутовая глубина была равноценна могиле. И все же мама была права: пора было сменить пластинку.

– Скажите хотя бы своей Марине, чтобы отстала от меня, – в сердцах выпалила я.

После чего выписала чек на совершенно чудовищную сумму. Вступительный взнос за нас с мамой.

Глава 24

У меня едва хватило времени, да и силенок, если на то пошло, чтобы добраться до Шарлотта, а потом поспеть на торжество к Ее Величеству. Более великодушный человек сказал бы, что, предложив мне свое розовое платье, мама хотела меня выручить, однако мама значительно выше меня, не говоря уж о том, что приталенное платье, вышедшее из моды лет пятьдесят назад, сначала застряло на моих бедрах, а потом наотрез отказалось застегиваться. Впрочем, мама ловко вышла из положения, заколов непослушное платье огромной булавкой и заставив меня опоясаться ремнем, настолько широким, что он стискивал мне нижнюю часть грудей и натирал обе подмышки. В накрахмаленных кринолинах, которые я, по маминому наущению, нацепила под юбку, я чувствовала себя ходячей палаткой. Поскольку именно ради таких вот торжеств Господь придумал туфли на шпильках, я проковыляла на них к машине, спотыкаясь на каждом шагу и путаясь в своих юбках, словно озорная девочка, решившая поиграть в маму. Моя же мама, пока я управляла машиной, читала мне мораль.

– Всегда начинай с самого края, а потом продвигайся внутрь, глубокомысленно изрекла она.

– Это уж непременно, мамочка, – пообещала я. – Не прокусив мясо, косточку не обглодаешь.

– Я говорила о столовом серебре. Чтобы ты не растерялась, увидев возле своей тарелки целых четыре вилки. Смешная вилочка с тремя зубцами, похожая на трезубец, предназначена для креветок. Запомни, если перед тарелкой стоит пиала с водой, она предназначена для омовения пальцев, а не питья.

– А вдруг это просто жиденькое консоме?

– Ты книксен научилась делать? – с тревогой спросила мама. Не прошло и года с тех пор как нам с мамой выпала честь попасть на прием к английской графине, перед которой мы успешно преклонили колени.

– Я не собираюсь делать книксен перед Присциллой Хант.

– Право, золотце... – Понимая, что настаивать бесполезно, мама пошла на компромисс. – Но голову хотя бы наклонишь?

– Не исключено – если она, в свою очередь, будет любезно держаться с нами.

Мама вздохнула. – В любом случае, Абби, умоляю тебя, не приступай к трапезе первой. И клади вилку на стол всякий раз, как увидишь, что Королева кладет свою. Следи за каждым ее движением, золотце, повторяй его, и тогда не попадешь впросак. И твоей маме не придется за тебя краснеть.

– А если она рыгнет? – огрызнулась я.

– Прошу тебя, Абби, будь серьезней. Наше положение в обществе будет во многом зависеть от твоего сегодняшнего поведения.

– Тогда я нам не завидую, мамочка, – ответила я. – Ибо я настроена держать себя так, как привыкла. Если Ее Величеству это не по нраву, то пусть катится ко всем чертям.

Тогда мама пустила в ход тяжелую артиллерию. – А вот твой брат Той славится безукоризненными манерами.

– Да он жрет за столом, как боров.

– Абби!

– Честное слово, мама. Той жует с открытым ртом, громко чавкает, да еще все время на стол облокачивается, как будто его локти к столешнице приклеены. Кстати, когда он в Калифорнию перебирался, ему не пришлось и стол с собой прихватить?

– Тою не до таких пустяков, золотце, – терпеливо промолвила мама. – Он очень тяжело воспринял смерть вашего отца. Он ведь тогда младше тебя был.

– Он и теперь младше, – напомнила я. – Ты, конечно, права, мама, но ведь с тех пор тридцать лет прошло. А в последний раз, когда я видела Тоя два года назад, в день Благодарения, – он по-прежнему жрал как свинья. Впрочем, если Той, по-твоему, хороший пример для подражания, я готова за столом вести себя, как он.

Моя пассажирка нахохлилась, но в дальнейшем благоразумно сохраняла молчание до самого окончания поездки.

Мама постучала ногтем по циферблату часам. – По-моему, мы едем слишком рано. Сколько на твоих золотых?

– Ровно шесть, мамочка.

– Странно, перед домом ни одной машины не видно.

– Может, она только нас двоих пригласила?

– Не говори глупости, Абби. У Королевы сегодня собираются самые сливки Рок-Хилла. Сливки из сливок. Это, как пить дать.

Мы терпеливо выждали целых десять минут, но за это время к дому Королевы не подкатил ни один автомобиль. – Что ж, отрадно сознавать, что сливки из сливок это мы, – сказала я, ухмыляясь.

Мама снова проверила на прочность циферблат своих часов. Потом – моих. Потом – часов, вмонтированных в панель моей машины. – Слушай, Абби, ты не помнишь, когда время перевели? Не этой ночью?

– До октября время переводить никто не собирается, – твердо сказала я. – Нет, мама, ты как хочешь, но мы явно – единственные гости. Присцилла Хант не хочет делить нас с кем-то еще. Не знаю, как ты, мама, но я польщена.

– Правда? – с подозрением в голосе осведомилась мама.

– Ну, конечно. Когда твои подружки из клуба "Апоплексия" прослышат, что Королева закатила ужин в твою честь, они полопаются от зависти.

– Он называется не "Апоплексия", а "Апатия", золотце, – терпеливо поправила мама. – Но, скажи, ты и правда так думаешь?

– Я думаю, мамочка, что Ее Величество, возможно, пытается возродить светские манеры и ввести их в наш обиход. А кто в нашем городе может сравниться с тобой по части манер?

Столь грубая лесть заметно прибавила маме настроения, и к парадной двери особняка Присциллы Хант она поспешала едва ли не вприпрыжку. Я втайне опасалась, что, узрев рядом с мамой меня, Ее Величество захлопнет дверь перед моим носом, однако Присцилла, наоборот, расплылась до ушей и распахнула дверь настежь.

– Ах, как я рада вас видеть! – вскричала она, сияя от восторга.

Мама заглянула ей за спину, но так никого и не высмотрев, поспешно присела в элегантном книксене. – Ах, миссис Хант, мы тоже счастливы, поверьте.

– Добрый вечер, мэм, – ляпнула я, кивая головой.

– Прошу вас, зовите меня Присцилла, – промурлыкала Королева.

– А вы зовите меня Мозелла, – проворковала в ответ мама. Вид у нее был такой горделивый, точно ей только что вручили ключи от покоренного города.

– А меня зовите, как хотите, – великодушно разрешила я. – Лишь бы это звучало уважительно.

Мама обожгла меня свирепым взглядом. Затем обворожительно улыбнулась Присцилле и вручила ей бутылку вина.

Присцилла взяла бутылку с таким видом, какой, наверно, был у меня, когда я нашла в постели, которую делила с Бьюфордом, женские трусики. Причем – не свои. – Ах, какая прелесть! Спасибо большое.

– Это вино из Боливии, – похвасталась мама.

– О, вы там были?

– Нет. Я купила эту бутылку в магазине "Харрис Титер". Они как раз распродажу устроили. Трудно даже представить, что можно купить такое прекрасное вино всего за три доллара и девяносто девять центов.

– Я и не подозревала, что Боливия вино производит, – пробормотала я.

Присцилла, не желая расстраивать мою маму, заливалась соловьем. Вильям – мой муж – настоящий знаток вин. Он, конечно, сумеет оценить ваш подарок по достоинству. К сожалению, правда, мы его сегодня не увидим. Он очень извинялся, но неотложные дела вынудили его уехать. Увы, в деловом мире свои правила. Сами, наверное, знаете.

– О, да, – согласилась я. Бьюфорд тоже нередко срывался с места и уезжал из города. Впрочем, он зачастую трудился где-то по ночам, даже не покидая города. Уверял, во всяком случае, что трудился. Правда, в свое время меня смущало, что мама однажды в среду днем встретила моего благоверного в Шарлотте, учитывая, что во вторник и в четверг он звонил мне из Японии.

Присцилла улыбнулась, продемонстрировав ослепительно белые и ровные зубы. Реклама посещения ортодонта в детском возрасте. По правде говоря, женщина она была вполне привлекательная: правильные черты лица, длинная изящная шея, каштановые волосы с едва заметной проседью. Одета она была в не слишком белое хлопчатобумажное платье, из той породы, что никогда не мнутся.

– Прошу вас, входите же.

Едва переступив порог, мама тут же принялась ахать и охать, словно мальчишка-подросток на стоянке подержанных автомобилей. Можно подумать, что она никогда не покидала собственного дома.

Впрочем, Присцилла явно ничего против не имела. – Да, – с напускной скромностью промолвила она, – каждый довольствуется тем, что ему доступно.

– С той лишь разницей, что некоторым доступно больше, чем другим, негромко сказала я, надеясь не показаться слишком дерзкой.

– Абби! – в голосе мамы зазвенел металл.

Присцилла снова сверкнула идеальными зубами. – Пройдите сюда, пожалуйста. Для начала я хотела угостить вас десертом в гостиной.

Мы проследовали за ней в просторную залу с высоченными потолками и бледно-персиковыми стенами. Мебель была французская, светлая, но резная, богатая украшенная позолотой и золоченой бронзой. И вообще все было выдержано в прекрасном до отвращения вкусе.

Присцилла хлопнула в ладоши. – Присаживайтесь, прошу вас.

Я огляделась по сторонам, высматривая трон и, не найдя его, устроилась в глубоком старомодном кресле с набивными подлокотниками. И еще обшитом вполне добротным гобеленом в синюю и золотую полоску.

– Не желаете ли вина? – любезно спросила Присцилла и вгляделась в этикетку боливийского вина. – Так, что у нас здесь? О, славное доброе мерло с нежным фруктовым ароматом. А у меня, между прочим, белый совиньон припасен в холодильнике. С чудесным травяным послевкусием.

– А чай у вас есть? – осведомилась мама. Я поняла, что она опасается, что не проявит себя во всем блеске, если, не дай бог, захмелеет.

Присцилла Хант растерянно заморгала. – Чай? Ах, да, конечно. Одну минутку. – Она посмотрела на меня. – А вам чего, дорогуша? Тоже чаю? Или, может, стакан молока предпочтете?

Памятуя о маминой просьбе, я сумела обуздать свой строптивый нрав. Вообще-то я пью только молоко яков, – сказала я. – Но, поскольку, у вас его, конечно же, нет, то я согласна и на ваше охлажденное вино. С чудесным травяным послевкусием.

Мама метнула на меня испепеляющий взгляд. Присцилла же и ухом не повела.

– А я попробую боливийское мерло, – возвестила она.

Мама просияла.

– Вот ведь пройда, – процедила я себе под нос. Так тихо, чтобы даже мой ангел-хранитель не услышал. – Профессиональный манипулятор.

– Прошу меня извинить, но придется ненадолго вас оставить. – С этими словами Присцилла грациозно выпорхнула в коридор.

В то же мгновение мама напустилась на меня, как блохи на бродячую псину. – Абби, ты совсем обнаглела!

– Я? – непонимающе переспросила я. – Почему?

– Что за выдумки насчет молока яка? И вообще, ты дерзишь ей буквально на каждом шагу.

– Но ведь я и в самом деле люблю яковское молоко. То есть – ячье. Полное вранье, но, по крайней мере, я его пробовала. В семействе Роб-Бобов стряпней занимается Боб, который обожает экспериментировать с всевозможной экзотикой.

Мама недоверчиво фыркнула. – Эта женщина олицетворение благородства. Кстати, тебе не мешало бы поучиться у нее светским манерам и обходительности.

– Манерам, фанерам, – брезгливо поморщилась я. – Мамочка, эта женщина фальшива насквозь. И вообще она просто мыльный пузырь.

– Абби, золотце, она – образец элегантности.

– Мамочка, все это сплошное притворство. И повседневную свою жизнь она ведет вовсе не посреди этой роскоши, – я обвела рукой позолоченную мебель, – а в самой обыкновенной комнатенке. Как ты и я. И восседает, между прочим, не на троне, а на самом пошлом раскладном кресле "Лей-зи-бой"!

– Брешешь!

– Мамочка, я это собственными глазами видела.

– Ты? – У мамы отвалилась челюсть. – Ты хочешь сказать, что уже была здесь?

Врать вообще скверно, а врать собственной матери – и вовсе последнее дело. С другой стороны, обижать маму тоже нельзя.

– Ну, сама я этого не видела, но со слов Джей-Кат дело обстоит именно так. "Сама знаешь кто" купила у нее торшер от Тиффани, и Джей-Кат доставила его ей.

– Наша Джей-Кат? Эта блаженная?

– Прошу тебя, не упоминай эту историю ни Королеве, ни ей, – взмолилась я. – Насколько я знаю, между ними вышел какой-то страшный скандал.

Глаза мамы разгорелись. – Расскажи мне, Абби! Я должна это знать.

Паутина, которую я сплела, запуталась сильнее, чем коллекция моих старых колготок с поехавшей петлей. Нужно было любой ценой выкарабкиваться из удавки.

По счастью, помощь поспела, откуда ее не ждали. Королева внезапно нарисовалась в проеме двери с серебряным подносом, уставленным напитками. Я не преминула заметить, что салфетки для коктейля были мягкие и дорогостоящие.

– Вы меня извините, если я отлучусь еще на минутку? – проворковала Королева. – Закуски принесу. Надеюсь, вы не брезгуете морскими деликатесами?

– Нет, – хором пропели мы.

Пуф! Королева вмиг испарилась. У этой женщины, похоже, была склонность к театральным выходам и магическим исчезновениям.

– Чай из пакетиков, – прошипела мама, убедившись, что мы одни. Боюсь, что ты права насчет раскладного кресла.

– Давай, жми дальше, – великодушно дозволила я, пригубив вино. Не верблюжья моча, но все равно – жуткая дрянь. С трудом заставив себя проглотить эту отраву, я громко сказала: – Вино, по-моему, тоже из пакета.

– Что, очень сухое? – озаботилась мама.

– Если я пролью эту жидкость на паркет, то она разъест весь лак, ответила я, усмехаясь. – А что касается обещанного травяного послевкусия, то нашим коровам более ароматное сено дают.

Мама нервно хихикнула. – О, Абби, какая ты язва. С другой стороны, кто мог подумать, что Ее Величество пьет чай из пакетиков? Но складное кресло я должна перед уходом собственными глазами увидеть.

– Может, она вовсе не пьет чай, – предположила я. – Может, она им подмы... – Я осеклась на полуслове. Королева величественно вплыла в гостиную. На серебряном подносе громоздились аппетитно шипящие румаки. Уж эти точно были не из консервной банки.

– Слева – гребешки, – проворковала она. – Справа – креветки.

Мама, славная душа, питает к моллюскам и ракообразным примерно такое же отвращение, как я – к печенке, но, несмотря на это, мужественно подцепила вилкой по одному из даров моря. Я же довольно быстро опустошила правую половину подноса.

Мама улыбнулась. Наконец-то она дождалась своего звездного получаса.

– Я вот подумываю о том, чтобы отправиться в Африку миссионершей, робко начала она.

– Ах, как интересно! – вскричала Присцилла и тут же обратилась ко мне. – А у вас какие планы... Алли, кажется?

– Абби, – процедила я. И сурово добавила: – Планы у меня одни: работать и еще раз работать.

Присцилла отпила боливийского мерло. – Не сомневаюсь. Дел у вас, наверно, в своей лавчонке невпроворот. Пыль, наверно, вытирать со всех ваших безделушек. Просто не представляю, откуда вы находите время, чтобы добровольно ухаживать за этими несчастными старушками в богадельне.

– Но я не...

– Абби! – мама всплеснула руками. – Почему ты мне этого не рассказывала? – Она обратилась к Королеве. – Я состою в организации "Женщины епископальной церкви" уже сорок лет. Сама я, правда, на общественных началах в домах для престарелых не подрабатываю, но вот наша организация много занимается благотворительностью. Однажды, например, мы подготовили для бездомных мужчин прехорошенькие корзиночки с туалетными принадлежностями. Я лично закупила для них лосьоны после бритья.

Присцилла величественно изогнула бровь и снова пригубила вино. Сама она, конечно, тоже была прихожанкой епископальной церкви, однако в организации "Женщины епископальной церкви" состоять, похоже, не соизволила. Ей куда проще было время от времени выписывать достаточно жирные чеки, чем заниматься повседневными делами в обществе профессорских жен.

Заметно увянув под ее недоуменным взглядом, мама была вынуждена пояснить: – Бездомным тоже приятно, когда от них хорошо пахнет.

– Все это очень интересно, – Присцилла улыбнулась и обратилась ко мне. – А теперь, дорогая моя, давайте о вас поговорим.

– Но мама еще далеко не все рассказала, – быстро протараторила я. – В прошлом году, например, она едва в монахини не постриглась.

Мама побледнела. – Абби, только не здесь!

На этот раз приподнялись уже обе августейшие брови. – В самом деле?

– Они меня не приняли, – пожаловалась мама. – Обвинили в том, что я слишком много пою. Слишком много! Можете этому поверить? Вдобавок я, якобы, разгуливала с папильотками под апостольником. Это уже отъявленная ложь. Просто сестра Маргарита мне завидовала.

Величественная голова кивнула. – Зависть калечит людей. Можете мне поверить, я в этом собаку съела. Впрочем, в моем случае, завидовали не моей прическе.

– О, сестра Маргарита вовсе не маминым волосам завидовала, – вставила я. – А татуировке.

Глаза Присциллы расширились, а мамины, наоборот, закатились. Я поспешила ей на выручку.

– Вообще-то татуировка совсем крохотная, – сказала я. – Да и место такое, где никто не увидит.

Королева томно обмахивалась салфеткой для коктейля. Что ж, я была вынуждена воздать этой особе должное: она умела владеть собой.

– Надо же, какая вы интересная женщина, Мозелла, – нежно промурлыкала она. – А вы как, Абби? У вас нет потайных татуировок?

– О, нет, – отмахнулась я. – Дело в том, что я жуткая трусиха. При одной мысли об иголках я готова в обморок брякнуться.

– Неужели? – в голове Королевы прозвучало неподдельное недоверие. Кто бы мог подумать.

– Я жуткая трусиха, – заверила я. – Собственной тени испугаться могу. В отличие от мамы, которая храбра как львица.

– Это правда, – поддакнула мама. – Однажды я случайно порезала большой палец и поехала в Пьедмонтский медицинский центр. Так вот, кровищи столько натекло, что я все свои кринолины испортила. Видела бы меня Абби, она бы точно сознание потеряла.

– Возможно, – сказала Присцилла. Она даже не смотрела на маму. – Я следила, как вы торговались на аукционе, Либби. Вы держались так, что язык никогда не повернулся бы назвать вас трусихой.

– Абби, – сухо поправила я. – Для аукционов особой храбрости не нужно. Только деньги. Не говоря уж о том, что картина досталась мне не слишком дорого.

– Кстати, об этой картине...

– Прошу вас, давайте не будем возвращаться к этой теме, – попросила я. – Тем более что я все равно не раскрою вам, кто мой клиент.

– Что ж, это ваше право, – с неожиданной кротостью согласилась Присцилла. – Но, быть может, вы спросите своего клиента, не согласится ли он, или она, перепродать картину мне?

Мама раскрывала и закрывала рот, точно выброшенная на берег форель. Абби, я впервые слышу, что ты уже успела избавиться от своей картины. Ты мне и словом не обмолвилась.

– Ничтожная сделка, – отмахнулась я. – Не о чем говорить.

– Как это не о чем? Ты ведь собиралась подарить мне картину на день рождения.

Проклятье! Совершенно из головы вылетело. А ведь до дня рождения мамы оставалось меньше двух недель. Обычно она начинает бомбардировать меня всевозможными намеками уже за пару месяцев.

– Как, мамочка, разве ты положила глаз именно на эту картину?

– Нет, конечно. Она ведь просто омерзительная, и ты это сама говорила. Но ты так из-за нее торговалась, и мне ничего не оставалось, как подумать, что ты решила преподнести ее мне.

Я с облегчением перевела дух. – Не беспокойся, мамуля. К твоему дню рождения я подберу тебе действительно что-нибудь стоящее. Обещаю.

– Например?

– Все, что захочешь. Проси чего душе угодно.

– Браслет с бриллиантами.

– Бога ради.

Мама смущенно захихикала и посмотрела на Присциллу. – Не говори глупости, Абби. Я просто пошутила.

– А я – нет, – отрезала я. – Мне наконец выпал счастливый билет. Если говорят, что болтун – находка для шпиона, то моей болтовне могли бы прокормиться разведки всех стран НАТО и бывшего Варшавского договора в придачу. Но мне, во-первых, хотелось похвастать перед Присциллой в мамином присутствии, а, во-вторых, через несколько дней все и без того узнали бы, что я купаюсь в деньгах. А там, глядишь, Опра пригласит меня в свое ток-шоу, и сделаюсь знаменитой на всю страну.

Мама зарделась. – Абби, не валяй дурака.

– Я говорю на полном серьезе, мама. Я собираюсь... Вернее, я уже очень богатая женщина. – Стоило мне произнести слово, начинающее с буквы "б", и Сама-знаете-кто навострила уши, как сторожевая собака.

– Да, верно, – промолвила она, качая головой. – Фондовый рынок. Но ведь для успешных инвестиций тоже первоначальные накопления иметь надо. Значит, все это старое барахло, которым вы торгуете, тоже прибыль приносит.

– Ни фондовый рынок, ни мой антиквариат к этому отношения не имеют, высокомерно произнесла я. – Все дело в этой кошмарной картине, которую я купила в среду на аукционе.

Присцилла отхлебнула глоток мерло. – Боюсь, что я не понимаю, проронила она.

– Ой, а я поняла! – Мама восторженно захлопала в ладоши. Ты нашла в раме припрятанные деньги, да? Я однажды тоже нашла десять долларов в библиотечной книжке.

– Нет, мама. Я нашла не деньги, а картину. Пропавшее "Поле, поросшее чертополохом" Винсента Ван Гога.

– Что? – воскликнула Присцилла, выпучив глаза. Рука ее дрогнула, и несколько капель мерло выплеснулись на юбку.

Маму буквально подбросило. – Скорее, Абби! Давай салфетки! И соду найди.