Текст книги "Грехи и грешницы"

Автор книги: Сьюзен Одо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Подруги дружно закивали в знак согласия.

– Майк тоже был таким, когда мы поженились. – Дженет имела в виду своего бывшего. – Он говорил, что надевать резинку – все равно что принимать душ в плаще. – Она скривилась. – Все время стонал насчет этого.

Если бы мы только знали, что беспокоиться не о чем, то могли бы сэкономить на презервативах целое состояние!

Просто смешно! – Никто, однако, не засмеялся.

– Ты с ним видишься? – спросила Карен.

– Нет. Время от времени разговариваю с его сестрой; мы всегда с ней ладили. Кажется, он живет где-то в Кенте со своей женщиной и ребенком.

Она подняла голову и улыбнулась, полная решимости отвергнуть жалость подруг. В конце концов, теперь, когда у нее есть Стив, жалость ей больше не нужна. Ее жизнь теперь снова обрела смысл. Теперь по крайней мере у нее есть надежда.

Анна не проронила ни слова. Даже сейчас она чувствовала все унижение, которое испытала тогда Дженет.

Когда Майк ее бросил, она, конечно, винила себя, находила для него оправдания, вернее, заставила себя как-то оправдать его обман, его эгоизм. Бесплодие вынуждало рассматривать его предательство как нечто неизбежное.

Анна и остальные, однако, были склонны повесить Майка за яйца и держать так до тех пор, пока эти сверхактивные органы не почернеют и не отвалятся. А потом подруги достигли неписаного соглашения никогда больше не обсуждать происшедшее. Было невыносимо видеть, как Дженет защищает его, как выражает свое понимание. Настоящее предательство по отношению к ним, к их женской солидарности!

Мэнди наклонилась к Анне, обдала ее ухо теплым дыханием:

– О чем задумалась?

– Так, размышляла.

– О чем?

– О сексе, о детях, о жизни. В общем, как обычно.

Задумчиво посмотрев на Анну, Мэнди кивнула:

– Это случается в нашем возрасте, верно? Грустишь о том, чего не успел в молодости.

– Например?

– Например… ну, например, о том, о чем мы только что говорили. О детях. Знаешь, я вот сейчас смотрю на тебя и думаю: ты своего не ценишь, Анна Николе. Сделала карьеру, и на твоем пути не стояли дети. Я хочу сказать, ведь они отравляют всю сексуальную жизнь, губят фигуру, привязывают к себе лет на двадцать, а потом отчаливают! Если бы можно было начать все сначала…

– Вероятно, ты сделала бы то же самое.

– Пожалуй, – улыбнувшись, согласилась Мэнди. – Но не с Питом. – Она немного помолчала. – Жалею, что невозможно раздвоиться. Тогда одна я рожала бы детей, а другая бродила бы по свету.

– Беда в том, – отозвалась Анна, – что наверняка именно ты была бы привязана к дому. И может быть, получилось бы еще хуже – знать, что твой двойник где-то развлекается?! Ты бы еще и ревновала.

Внимательно посмотрев на нее, Мэнди рассмеялась.

– Знаешь, я никогда об этом не думала. О том, что можно ревновать к самой себе. – На миг эта идея полностью овладела ею, но вот выражение лица Мэнди снова изменилось. – Просто иногда на меня что-то находит.

По правде говоря, довольно часто. И тогда… ну, я начинаю на них злиться.

– Ну что ты! – Анна осторожно взяла ее за руку.

Мэнди заглянула ей в глаза.

– Не то чтобы я их не любила. Просто… ну, иногда я чувствую себя так, будто жизнь проходит стороной. Вот взять, к примеру, тебя. У тебя все хорошо. С самого начала. Ты никогда не была чьей-то игрушкой. Нет! Ты знала, чего хочешь, и шла к своей цели. А парни… ну… – Она засмеялась. Знаешь, я тебе всегда завидовала. Ты никогда не попадала на крючок – у тебя была хорошая работа, ты ездила по свету, была свободна и делала что хотела.

А я… что получила я?

– Питера Эванса, – громко сказала Сюзи, и все – включая Мэнди засмеялись.

– У него совсем нет фантазии, – кивнула Мэнди. – Знаете, как он представляет себе прелюдию? – спросила она, обращаясь уже ко всем сразу.

Сюзи внезапно заинтересованно покачала головой:

– Нет. Скажи нам как…

– Ну, прежде чем забраться наверх. Пит спрашивает, нравится ли мне секс!

– По крайней мере хоть интересуется, – сказала Линдсей, в голосе которой звучала горечь. – Единственная причина, по которой оба мои ребенка родились в сентябре, – это то, что Дерек считает, будто сексом надо заниматься только в дни рождения и на Рождество!

– Не волнуйся, Линде. Санта-Клаус скоро спустится к тебе по дымоходу! Сюзи весело засмеялась от радости: наконец-то можно отпустить шутку и в адрес сестры.

– Когда доходит до дела, все они не так уж хороши, – печально произнесла Карен. – Эгоисты.

– Я не согласна, – сказала Дженет. – Есть и приятные парни.

– Где? – спросила Линдсей. – За углом?

Словно призывая собрание к порядку, Сюзи постучала ножом по бокалу.

– Минутку внимания! Лично мне мужчины нравятся.

– Естественно! – саркастически заметила Линдсей. – И лучше сразу двое.

Прищурившись, Сюзи со злостью посмотрела на сестру, затем, улыбнувшись, перевела взгляд на остальных.

– Я хочу сказать, что, несмотря на все их недостатки, они все, что у нас есть – благослови их Господь! Без них… ну, я просто не смогла бы прожить остаток жизни одна.

Знаете, я на прошлой неделе была в «Сэйнзбериз», стояла у кассы и смотрела, как один мужик разгружает свою корзинку. Там были маленькие баночки с бобами, знаете, такие – на одну порцию, а потом он вытащил один за другим прозрачные пакетики с овощами – одна морковка, одна луковица, одна свеколка. Я стояла и думала: «Бедный ублюдок!» Нет уж, мне совсем не хочется остаться одной.

– Все зависит от того, насколько ты отчаялась, – сказала Карен.

Сюзи тотчас повернулась к ней:

– А этот твой новый парень, Крис – он что, тоже ублюдок?

– Я не имела в виду…

– Ну а что тогда? Через два дня я выхожу замуж. Если бы я не верила, что Джо… если бы не думала, что на этот раз у меня есть шанс – ну, я бы, я бы… застрелилась!

– Может, и так, – не стала настаивать Карен. – Просто… – Она улыбнулась. – Ведь может быть, а? Во всяком случае, я надеюсь, что тебе повезет.

– Ну да, – вмиг усмехнулась Сюзи. От ее недавнего гнева не осталось и следа. – Впрочем, открою маленький секрет.

Откликаясь на заговорщический тон Сюзи, все пятеро разом придвинулись к ней.

– Какой?

– Когда мы с ним занимаемся сексом, мне так хорошо, как никогда!

Прошло два часа. В центре стола уже высились семь пустых бутылок. Анна как раз рылась в сумочке в поисках ручки, чтобы записать новый адрес Сюзи, когда молодой официант принес еще четыре бутылки – одну с красным вином и три с белым. Поставив их на стол, он искоса взглянул на Анну и, широко улыбнувшись, подмигнул ей, а затем вновь вернулся к своей работе.

Она опустила взгляд, одновременно смущенная и взволнованная этими знаками внимания. Анна не вполне понимала, какие чувства испытывает к этому парню. Нет, конечно, она польщена – ведь он по меньшей мере лет на десять ее моложе, хотя некоторым молодым людям такое нравится. Они тогда чувствуют себя… зрелыми.

Правда, она почти не встречала тех, кого можно было бы назвать действительно зрелым. Отметив, что официант время от времени на нее посматривает, Анна вновь обратилась к Сюзи:

– Так где это?

Та повторила свой адрес.

– Я работаю по соседству. – Анна сунула ручку и блокнот обратно в сумку. – Как-нибудь заскочу вечерком.

– Разрешите наполнить ваш бокал?

Вздрогнув, она обернулась. Почтительно склонившись, он стоял рядом. Одеколоном пахло сильнее, чем прежде.

– Да, конечно… – нарочито равнодушно ответила она. – «Шардоннэ»…

– Я знаю, – шепнул он, наклонившись к самому ее уху. Глядя, как бледная, прозрачная жидкость льется в бокал, Анна чувствовала, что он рядом, дышит в ее плечо. По спине ее пробежала нервная дрожь.

– Спасибо, – сказала она чуть дрогнувшим голосом.

Но это было еще не все.

– Вот, – сказал он и сунул ей в руку клочок бумаги.

Взгляды всех подруг устремились на нее.

– Ну? – наконец спросила Сюзи, когда официант удалился. – Ты собираешься читать, что там написано?

Они смотрели на Анну выжидающе, но она по-прежнему не разжимала кулак.

– Знаешь, все это здорово напоминает одну историю, – проговорила Дженет слегка заплетающимся языком. – О Кэрол Стоувер. Она работала в аптеке в Везерби.

– Где, возле рынка?

– Да, именно там. В общем… ее поставили за прилавок, где продают презервативы. Ну, некоторые девушки обычно робеют, даже просят, чтобы их перевели в другой отдел, но только не она. Она, наоборот, постаралась этим воспользоваться.

Сюзи наклонилась к Дженет.

– Что ты хочешь сказать? Она их воровала?

Подруга покачала головой.

– Нет. Ничего такого. Эта наглая корова писала на упаковках свой телефон, прежде чем отдать их покупателям. Очевидно, это срабатывало неплохо, пока в один прекрасный день в аптеке не появилась некая женщина.

Похоже, ее муж даже не заметил, что на упаковке что-то написано. Ну, Кэрол и уволили.

– Так ей и надо! – воскликнула Сюзи.

Анна разжала кулак и принялась читать записку.

– Ну что? – спросила Мэнди, заглядывая ей через плечо. – Что там? Перепихнуться хочет или как?

– Мэнди! – вскричала Анна, шокированная такой откровенностью.

Мэнди пожала плечами:

– Извини. Но ты ведь сама знаешь, какие они эти молодые.

Пристально посмотрев на нее, Анна засмеялась:

– На.

Изучив клочок бумаги, Мэнди передала его остальным.

Сюзи тотчас громко прочла: «Я заканчиваю в полночь. Может, прогуляемся?»

За столом раздалось многозначительное «О-о-о!».

– Ну и что ты думаешь? – спросила Карен, глядя на Анну. – Пойдешь?

– Я думаю… я думаю, – тихо сказала Анна, внезапно опустив глаза, что мне нужно пойти в туалет.

Со всех сторон раздались иронические возгласы.

– С тобой все в порядке? – прошептала ей на ухо Мэнди, когда Анна встала.

– Конечно. Все прекрасно, – ответила та, с благодарностью посмотрев на давнюю подругу.

* * *

Люминесцентная лампа над зеркалом мигала так, будто находилась при последнем издыхании, в помещении отвратительно пахло, но Анна все стояла и стояла в туалете, уставившись в серую мраморную раковину, не в силах вернуться к подругам.

Она злилась на себя за то, что так расчувствовалась.

Выпивка сделала ее не в меру сентиментальной, а песня и вовсе выбила из колеи. Посмотрев на свое отражение в зеркале, Анна вспомнила, где услышала ее впервые – в Нью-Йорке, несколько месяцев назад.

* * *

Анна была польщена, когда ей позвонил Гай Поркаро, издатель «Фифти стейтс мэгэзинз» [4]4
  «Журналы пятидесяти штатов» (англ.).


[Закрыть], и попросил прилететь в Америку. Была польщена, но всерьез его предложение не приняла. В конце концов, она родом из Лондона, здесь ее работа, ее дом, ее друзья – и так было всегда. Хорошо, конечно, когда тебе предлагают ответственную работу, но относиться к этому всерьез?.. По крайней мере подругам Анна сказала:

– Пожить за чужой счет несколько дней в шикарном отеле – что может быть лучше?

* * *

Но все оказалось совсем, совсем не так. И дело было не только в черном лимузине, ожидавшем ее в аэропорту имени Кеннеди, и не в манхэттенском пейзаже с небоскребами – дело было в самом городе. Она была очарована другого слова не подберешь. Нью-Йорк ее околдовал…

Гай сам встретил ее в облицованном мрамором вестибюле компании на Таймс-сквер и проводил в свой кабинет, находившийся на самом верхнем, двадцать восьмом, этаже.

Там они примерно с час поболтали, а потом он представил ее членам правления. Именно тогда, стоя у окна и глядя на великолепие Нью-Йорка, Анна и приняла решение – задолго до того как Гай изложил ей условия.

Ее собственный журнал. Она сама определяет его «лицо». Ну как отказаться от такого предложения?! Конечно, она уже занималась этим раньше в Англии – вот почему на нее и вышли, – но сейчас совсем другое дело.

Здесь рынок в десять, может, даже в двенадцать раз больше, причем, если верить членам правления, она совершенно самостоятельно будет проводить редакционную политику.

Надо быть сумасшедшей, чтобы отказаться. Через две недели Анна с одним чемоданом и копией контракта, которую Гай доставил ей экспресс-почтой, вновь вернулась в Нью-Йорк.

Сто двадцать тысяч долларов в год плюс машина и оплата издержек. Она даже рассмеялась, когда прочла условия. Ведь кто она такая, в конце концов? Всего лишь Анна Николе, которая родилась в Айлингтоне и обучалась в обычной средней школе. Какое право она имеет занимать престижные должности в Нью-Йорке и, словно какая-нибудь кинозвезда, разъезжать в громадных лимузинах?

Она вспомнила, что сделала в первый же день по прибытии, даже не взглянув на свои апартаменты. Она пошла и купила четыре открытки, а затем, сидя в кофейном баре на углу 34-й улицы и Мэдисон-авеню, сообщила каждой из четырех своих давних подруг о том, куда попала.

Написала – сама не веря в происходящее, – что для нее сказка стала былью.

Ее поселили в «Алгонквине», маленькой, но роскошной гостинице в двух минутах ходьбы от Таймс-сквер – на то время, пока она подыскивает себе квартиру. Сначала ничего подходящего не находилось, но как-то раз после встречи в северной части штата ей приглянулась квартира на пятнадцатом этаже дома на Пятой авеню с видом на Центральный парк и далее на Гудзон. Заплатив арендную плату за год вперед, она сразу же вселилась туда.

В тот первый месяц все было как в тумане. Оглядываясь назад, Анна не могла понять, как со всем управилась. Нужно было нанимать сотрудников, составлять калькуляцию, договариваться с распространителями. Глотая кофе ночи напролет и просматривая папки одну за другой, она пыталась найти все время ускользающий от нее идеальный вариант верстки. Как потом говорила Анна, она тогда питалась только воздухом и чистым адреналином, но при этом чувствовала себя королевой. Королевой Нью-Йорка!

К концу месяца на шестнадцатом этаже принадлежащего издательству небоскреба уже сидело несколько сотрудников журнала, которых с натяжкой можно было назвать редакцией. Осталось лишь подготовить для издателей сигнальный экземпляр.

Именно тогда это и случилось.

Анна хорошо запомнила тот момент. Она только что поговорила с редактором отдела мод и на мгновение застыла у окна, глядя на одинаковые здания Центра всемирной торговли. В дверь неожиданно постучала Жанна, директор по художественному оформлению.

– У нас проблемы. Парень, который должен был завтра снимать, отказался от съемок.

– Ну так возьмите кого-нибудь еще. Посмотрите по списку.

– Я так и сделала. К сожалению, все заняты. Теперь, выходит, не раньше четверга.

– Черт побери! Только этого не хватало! И так Джек Николсон отказался от интервью, а из отдела по связям с общественностью «Форда» сообщили, что снимут рекламу, если мы не увеличим размер снимка на обложке. Да вдобавок ко всему проблемы с модами! – Она посмотрела на Жанну. – Он только что звонил?

Девушка кивнула.

– Позвонить в агентство и отменить?

– Ну да, а потом мы заплатим безмозглой дуре две тысячи баксов только за то, что она весь день просиживала задницу у себя дома? Ни в коем случае!

Она со злостью набрала номер.

– А еще называют себя профессионалами… – Она убрала руку. – Алло! Это Каллум О'Нил?.. Да, это Анна Николе. Да-да, та самая Анна Николе… Извиняетесь! Что толку в ваших извинениях? Это обойдется нам в четыре тысячи долларов, не говоря уже о сроках! Ну конечно, вы не хотели причинять нам неудобство! Но вот что мне очень хотелось бы знать: каково это чувствовать, что собственными руками разрушаешь свою карьеру?.. Ваша мать? Да при чем тут ваша мать?

Да, она хорошо запомнила тот момент. Запомнила, каким слабым и усталым был его голос, запомнила, какие чувства испытала, когда услышала те слова, которые вначале пропустила мимо ушей.

– Моя мать умерла. Умерла сегодня утром. Прошу прощения, если мой ассистент не ввел вас в курс дела, но… у нас здесь полный беспорядок. Я…

Анна накрыла ладонью трубку и тихо отдала распоряжение:

– Отмените съемки, Жанна. Проведете их потом. – Затем, глубоко вздохнув, сказала О'Нилу:

– Ради Бога, извините. Я не знала… Конечно. Я понимаю. Я… Я понимаю, что вам нужно многое сделать. Я… Да, до свидания.

Она потом долго сидела и злилась на себя. Злилась на то, что позволила работе вытеснить из своей души все прочие чувства.

Значит, королева Нью-Йорка? Сука, а не королева.

Записав на листке бумаги адрес, Анна прошла к секретарше и велела послать цветы.

Прошла неделя, прежде чем он напомнил о себе. Она как раз собиралась на обед, когда зазвонил телефон.

– Кто это? – спросила она.

– Каллум О'Нил. Я хотел поблагодарить вас за цветы. Весьма любезно с вашей стороны.

– Нужно же было что-то сделать. Я чувствовала себя…

– Вы очень злились. О, как вы злились!

– Правда? – засмеялась она.

– Конечно. И вы имели на это право. Я вас подвел.

– Ну нет! Если бы это была моя мать…

– Все равно я чувствую себя в долгу. И хотел бы загладить свою вину.

– Это что, приглашение?

Он от души рассмеялся:

– Вообще-то я так не планировал, но…

– Тогда что?

– У вас приятный голос, – У вас тоже.

– Так как? Поужинаем?

Она повернулась вместе с креслом и посмотрела на город – туда, где находилась его студия.

– Когда?

– Сегодня.

– Сегодня не могу.

– Из-за приятеля?

– Нет.

– В таком случае когда?

Она открыла свой ежедневник и бегло просмотрела записи.

– В пятницу вечером. В восемь часов, годится?

– Отлично. Где?

– Как насчет… – Она попыталась вспомнить название ресторана, в котором обедала по приезде, – такой милый итальянский ресторан в Сохо.

– Как насчет «У Аманчи»? – спросил он.

Боже, именно его она и имела в виду!

– Вы что, читаете мысли, мистер О'Нил?

– Нет. Но умею показывать фокусы.

Она засмеялась и, уже успокоившись, сказала:

– Ладно. Значит, в пятницу в восемь. «У Аманчи». Я встречу вас в баре.

– Прекрасно, но как я вас узнаю?

Она озабоченно замолчала – может, надо приодеться? – но тут же решила сделать все гораздо проще.

– Я сообщу вам детали по факсу, мистер О'Нил, – деловым тоном проговорила она. – Ладно?

– Ну, это совсем другое дело.

– А вы?

– Я? – Он засмеялся душевным, по-ирландски раскатистым смехом, который ей сразу понравился. – Ну, я-то вдену красную розу в петлицу, мисс Николе. Что еще?

Она опоздала – и не на пять минут, а на целый час и десять минут. Тем не менее он был на месте, действительно с красной розой. Когда Анна открыла дверь, он встал и, протянув руку, пошел ей навстречу. Вылитый Крис Кристофферсон! Черная тенниска под белым пиджаком только подчеркивала это сходство.

– Что ж, мисс Николе, – улыбнулся он, сверкнув зелеными глазами и крепко пожав ей руку. – Рад наконец познакомиться с вами.

– Пожалуйста, зовите меня просто Анной. Прошу меня извинить. Вы получили сообщение? Совещание все продолжалось, и продолжалось, и продолжалось…

Он покачал головой:

– Не имеет значения. Правда. Вы здесь, я здесь, вечер только начался, и… – Он лукаво улыбнулся, затем повернулся и указал на бар:

– Между прочим, неплохо бы что-нибудь выпить. У вас такой вид, вам явно не помешает.

– «Джек Дэниэлс», – ответила Анна, усаживаясь рядом с Каллумом.

– Вы всегда это пьете? – спросил он, подзывая к себе бармена.

– Нет, – ответила она. – Но когда в Риме…

Он вопросительно посмотрел на нее:

– Вы были в Риме?

Она утвердительно кивнула.

– А я – нет. – Он рассмеялся. – Зато был в Лондоне. Приятный город. Я останавливался в Кенсингтоне. В отеле на Бромптон-роуд – забыл его название. – Сделав заказ, он снова повернулся к Анне. – Факс мне понравился. Кто вас снимал? Может, я его знаю?

Она засмеялась, чувствуя, как напряжение спадает.

– Один мой друг, в Лондоне. Я рада, что вы не прислали мне фотографию.

– Вот как? – Он приподнял бровь. – И почему же?

– Это испортило бы сюрприз.

– Сюрприз? – Он посмотрел на нее, будто не мог взять в толк, о чем она говорит, а потом улыбнулся. – За что пьем? – спросил он, подав Анне бокал.

– Может, за грубых редакторов и за ирландское очарование? – смеясь, предложила она.

– Замечательное сочетание! За начало прекрасной дружбы!

Подняв бокал, она чокнулась с ним.

– И за «Фифти стейтс мэгэзинз», без которого…

Они сидели в темном углу заведения и оживленно беседовали. Все было съедено, в ведерке со льдом стояла вторая бутылка вина.

– Итак, – приблизившись к Анне, проговорил он со своим приятным среднезападным акцентом, – вы все еще не рассказали мне, почему решили переехать в Нью-Йорк.

– Я получила предложение, от которого не смогла отказаться.

– Вы имеете в веду работу?

Анна кивнула:

– Интересно – собственный журнал, денег больше, чем я в состоянии потратить, ну и вообще что-то новое.

Кроме того, меня ничто не держало в Лондоне.

– Вы рады, что приехали?

– Да, – неожиданно смутившись, кивнула она. – Да, рада.

– А ваши родители, ваши друзья… вы по ним не скучаете?

Она пожала плечами.

– По родителям я не скучаю. Я хочу сказать, что не так уж часто с ними виделась, даже проживая на соседней улице. А вот подруги… Скучала бы, если бы не приходилось так много работать, – уточнила она.

– А братья или сестры?

Она покачала головой:

– К сожалению, я единственный ребенок. И привыкла все делать сама. А как у вас? У вас-то, наверное, полно братьев и сестер.

– Никого. – Он поерзал и одним глотком осушил бокал бургундского. – По крайней мере сейчас. – Помолчав, Каллум поднял голову и посмотрел в удивленные глаза Анны. – Мой брат погиб во Вьетнаме.

– О Господи! Ради Бога, извините…

– Ничего, вы ведь не знали. – Он тепло, по-дружески улыбнулся, и смущение Анны моментально прошло. – Пожалуй, у нас много общего. Единственные дети. Одиночки.

– А ваш отец… – рискнула спросить она. – Он жив?

– По всей видимости, – обронил он, наполняя ее бокал.

– Вы не знаете?

– Нет.

Заинтригованная, Анна на секунду замолчала, чувствуя, что поставила собеседника в неловкое положение – И не хотите знать? – пересилив себя, наконец спросила она.

Каллум сразу стал задумчивым, весь облик его изменился, перед ней словно сидел другой человек – гораздо старше. Внимательно наблюдая за ним, Анна вдруг обратила внимание на его руки. Такие большие и с таким изяществом обхватывают бокал.

– Мы с отцом не разговариваем. Он не простил мне, что я пренебрег службой в морской пехоте, в которой была вся его жизнь, как и жизнь его отца, – несмотря на гибель родного сына. – Каллум покачал головой, на лице его мелькнуло недоумение. – Знаете, он тогда даже не заплакал. Ни разу. Не пролил ни одной слезинки…

Перегнувшись через стол, Анна взяла его за руку.

Он поднял голову, желая заглянуть ей в глаза, но она, внезапно смутившись, уставилась на свою руку. Казалось, ее парализовала чисто английская нерешительность.

Каллум большим пальцем мягко провел по ее ладони.

– И вместо этого вы стали фотографом, – сказала Анна, убирая свою руку и надеясь, что это не будет воспринято как отказ.

Он слегка подвинулся, внезапно напустив на себя деловитость. Минута откровенности, казалось, прошла.

– Я уехал из Чикаго, когда мне исполнилось восемнадцать. Упаковал вещи и двинул на восток. Некоторое время жил на переводы от мамы, а потом мне повезло – устроился на работу помощником фотографа.

– Но разве ваш отец не гордится тем, что вы достигли успеха?

Он горько засмеялся и покачал головой. В глазах его читалась боль.

– Стань я сутенером, он и то воспринял бы легче. В конце концов, это же мужская профессия. Но ведь его сын избрал такую сомнительную профессию, как фотограф. Настоящее предательство, по его мнению.

– А мама? – спросила она, удивленная и в то же время тронутая его откровенностью.

Лицо Каллума озарилось теплой, хотя и не без грусти, улыбкой.

– О, мама всегда мною гордилась. Особенно когда наша фамилия начала появляться в журналах и она могла показать ее подругам. Папа же запретил мне даже приближаться к дому, а после смерти Джона их уже ничто не связывало. В конце концов они развелись.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Правда. – Однако такая реакция казалась ей совершенно неадекватной.

– Ничего. – Он снова опустошил свой бокал. – Это было давно. Я уже все пережил. – Не глядя на нее, он подозвал официанта, чтобы тот принес счет.

Желтое такси везло их домой. Глядя на залитые дождем улицы и блестящие в неоновом свете тротуары, Анна лихорадочно обдумывала, что делать дальше. Пригласить его к себе? И если да, что сказать? Должна ли она переспать с ним? Она была не прочь, однако проблема заключалась в том, следует ли так поступать. Боже, это полное безумие – в таком возрасте все еще думать о своей репутации «хорошей девочки»! И все-таки, все-таки…

Когда они вышли из машины, он снял свой пиджак и накинул ей на плечи, чтобы защитить от дождя. Испытывая некоторую неловкость, она посмотрела на него и улыбнулась.

– Не зайдете? – спросила она, глядя куда-то в сторону, на облака пара, поднимающиеся из люка посреди мостовой. – Может быть, хотите выпить? поспешно добавила она.

Он коротко рассмеялся.

– Думаю, на сегодня уже достаточно, – ответил он. – Как-нибудь в другой раз.

Анна посмотрела на него и улыбнулась, внезапно ощутив жуткое волнение. Черт побери! Зачем она предложила зайти? Нужно было всего лишь сказать «Спасибо за чудесный вечер», чмокнуть в щеку и уйти.

– Прекрасно. Я только за, – произнесла она.

«Что я говорю! – подумала она. – Как будто я уж совсем лишилась рассудка».

– Я хочу только сказать, – добавила она, – что это было бы прекрасно.

– Да… конечно, – отозвался он, глядя на нее смеющимися глазами.

– Вот. – Анна сняла с плеч его пиджак. – Спасибо.

Забрав пиджак, Каллум перебросил его через плечо, а другой рукой смахнул с ее лица дождевую каплю. От этого теплого прикосновения внутри у нее что-то дрогнуло.

– Спокойной ночи, Анна, – просто сказал он и, наклонившись, поцеловал в губы. Затем повернулся и ушел в ночь.

* * *

Она лежала на кровати, одежда и обувь грудой валялись у двери. Шелест дождя за стеклом странным образом успокаивал ее. Не в силах заснуть, она решила восстановить в памяти прошедший вечер, попытаться вновь увидеть этого мужчину, вновь услышать его голос. Улыбаясь своим воспоминаниям, она снова и снова проигрывала в памяти те или иные ситуации. Что-то случилось, все как-то разом изменилось. Этот человек пробудил в ней те чувства, которые она уже давно не испытывала, – страсть, желание. Да нет, пожалуй, такого она еще никогда и ни к кому не испытывала. Может, это обычная похоть? Она этого не знала. Наверняка можно было сказать только одно – она хотела бы узнать.

* * *

В выходные Анна постаралась загрузить себя работой, злясь на то, что не додумалась дать Каллуму номер своего домашнего телефона. Его номер, конечно, у нее был, но первый шаг должен сделать он. «Хорошие девочки» так не поступают.

В воскресенье к обеду, не в силах сосредоточиться, Анна оделась и отправилась на улицу, решив, что прогулка пойдет ей на пользу – развеет хандру.

Не сознаваясь в этом даже самой себе, она направилась к студии Каллума. Подойдя ближе, с бьющимся сердцем замедлила шаги и, словно школьница, осторожно двинулась вдоль коричневого здания, где он жил, надеясь… на что? Увидеть его? Случайно встретить? Каковы бы ни были эти надежды, ясно, что они просто нелепы.

Анна вспомнила те давние годы, когда она, Мэнди и Дженет были увлечены тремя парнями, продавцами из местной мясной лавки. Девочки могли простаивать часами, наблюдая за ребятами через окно и мечтая о том, как возились бы с ними за прилавком. Подруги обманывали себя, считая, что никто ничего не замечает – как будто трое подростков могли проявлять такой исключительный интерес к сосискам и ободранным кроликам.

После мясников был период страстной влюбленности в одного мальчика, который жил в доме Дженет. По выходным он играл в музыкальной группе и в глазах девочек был знаменитостью. Весь вечер они буквально просиживали на каменных ступеньках, ведущих к его лестничной площадке. Когда дверь его квартиры открывалась, они сразу сбегали вниз, будто бы случайно на него наталкивались и заводили разговор. Если мальчик и знал об их засаде, то ничем себя не выдал. Однажды он подвез Анну домой на своем мотороллере. Она чувствовала себя наверху блаженства, обняв его сзади и уткнувшись носом в его шею. Какое счастье! Так продолжалось до тех пор, пока они не остановились возле дома и Анна не увидела лицо своей матери. Сердце девочки оборвалось, и она попыталась поскорее отправить мальчика восвояси, пока тот не стал свидетелем неизбежной сцены. Но не успела она и глазом моргнуть, как услышала голос матери: «Анна!

Где твой корректор?» Покраснев как рак, дочь вытащила из кармана сложное проволочное сооружение и, стряхнув приставшие к нему крошки, сунула в рот.

Униженная и оскорбленная, она осмелилась-таки оглянуться и увидела, как мальчик исчез за углом в облаке пыли.

Очнувшись от воспоминаний, Анна вслух расхохоталась и двинулась назад, думая о том, не посмеется ли она вскоре и над сегодняшним приключением.

– Ладно, Жанна, остановимся на этом, – сказала Анна и по транспаранту очертила прямоугольник. – И проследите, чтобы фото было обрезано правильно и чтобы вошли шея и плечи. Здорово! – Она отодвинула снимки.

Директор по художественному оформлению лишь молча улыбнулась.

– Что-нибудь еще?

– Мне просто интересно узнать, как прошло ваше свидание с Каллумом О'Нилом, – откликнулась Жанна.

– Свидание?

– Джоэл сказала, что видела вас «У Аманчи».

– Ах, да… Собственно, это было не совсем свидание.

Я просто решила извиниться за то, что вела себя неадекватно, когда умерла его мать. Помните?

– Ну да, конечно. А вы разве не знаете, что здесь все женщины в него немного влюблены?

Сообразив, как нужно реагировать на подобное известие, Анна громко рассмеялась.

– Так вот почему вы так часто к нему обращаетесь! – Заметив, однако, что Жанна не двинулась с места, добавила:

– Собственно, все было очень мило.

– Мило! Господи, как это похоже на вас, англичан!

Было время, когда я готова была заложить собственную мать ради свидания с Каллумом О'Нилом!

– Свою мать?

– Конечно! – подмигнула Жанна. – И бабушку в придачу!

– А теперь уже не готовы?

– Ни в коем случае. Я уже избавилась от этой навязчивой идеи у своего психотерапевта и не собираюсь вновь платить ему по шестьдесят баксов в час!

Анна покачала головой. Она никак не могла привыкнуть к такой откровенности. То ли дело старая добрая английская традиция держать себя застегнутым на все пуговицы! Нет, некоторая сдержанность все же не помешает. Особенно в компании.

– Как бы то ни было, – продолжила Жанна, – я скоро ознакомлюсь с его версией.

– Скоро? – переспросила Анна, неприятно поразившись тому, что сотрудница сможет переговорить с Каллумом раньше нее.

– Конечно. Он сегодня снимает для нас моды – серию «Тысяча и одна ночь». Неужели не помните?

Анна не помнила. Съемки были назначены месяц назад – задолго до того, как они встретились с О'Нилом, то есть задолго до того, как возникла необходимость вникать в такие детали.

– И где проходят эти съемки? – как бы между прочим спросила Николе.

– Конечно, в его студии, – улыбнулась Жанна, наслаждаясь замешательством своей начальницы. – Адрес дать?