Текст книги "D/Sсонанс (СИ)"
Автор книги: Светлана Тимина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 48 страниц)
Яркие световые полосы разрывают тьму, бегут по потолку, вместе с шумом поднимающегося ролета ворот и урчанием мотора. Кусаю губы, но все это бесполезно, слезы не остановить! Черт с тобой! Выметайся! Доминант хренов, даже я читала в сети, что нельзя оставлять сабмиссива связанным без присмотра! Таким, как ты, правила не писаны! Добровольность уже послали в топку, Разумность с Безопасностью – туда же! Горло сдавливает тисками, пытаюсь сглотнуть набежавшую слюну, но ничего не выходит! Твою ж мать!!! Натягиваю цепи, не замечая долгожданной боли в раненных запястьях, ухватываю бутылку... Сердце оглушает своим неистовым стуком, я из последних сил скручиваю зубами крышечку... Глоток... Ничего! Второй... Когда мне удается расслабить горло и проглотить воду, тело колотит спазмами отходняка. Я не знаю, что это было! Он хоть понимает, что я могла умереть? Захлебнуться водой, что вероятнее всего?
Лучше бы так! Может, только после этого до него дойдет... Но мне уже будет все равно, мертвые не злорадствуют...
Когда паническая дрожь утихает, я пытаюсь заснуть. Тщетно. Отголоски паники и некстати проснувшегося сексуального возбуждения вновь завладевают телом. Настойчивая пульсация между ног отдается в губах, висках, напрягшихся сосках, превращая шелк в еще одно орудие пытки. Забываясь в этом наркотическом безумии, пытаюсь сдвинуть ноги – резко, жестко, словно копируя его неповторимый стиль... И в тот же момент правую щиколотку обжигает нешуточная боль – край металлического браслета соскальзывает в выемку голеностопа. Я, кажется, кричу в темноту пустого дома, вместе с непонятным чувством облегчения! Ощущение, будто боль раскроила кожу, и через эту фантомную рану вырвалась прочь часть моей душевной агонии. Кратковременное, желанное облегчение длится около минуты, пока полыхают отголоски затихающей боли. Снова! Так тяжело сделать над собой это усилие, инстинкт самосохранения не убиваем – но у меня получается! Снова, до холодного пота у корней волос, безжалостная атака в глубину почти отказавшего сознания, вырывая новый клок самоистязания и безысходности. Физическая боль поглощает эти терзания, захватывая в свой капкан, и унося за собой, туда, где больше не достать! Я прекращаю на четвертом повторе – сейчас мое сознание сбросило эту гребаную вторую кожу и прекрасно понимает, что можно повредить себе суставы вместе с сухожилиями. На щеках засыхающая корочка соли, боль и слезы неотделимы друг от друга.
Я смогла обмануть своего тирана! Сна по-прежнему нет, но уже не так страшно бодрствовать наедине с собой – удалось успокоиться, возможно, даже выдержать следующий раунд будет не так уж и трудно... Время давно не подчиняется законам логики. Яркий свет фар по потолку. Так быстро, или... так долго? Вот бы это оказались грабители. Они бы меня освободили. Я не знаю, где здесь сейф, но где подвал с крутым алкоголем, знаю точно! От абсурдности подобного предположения начинается легкий истерический смех. Да, освободили бы тебя. Голую и распятую на кровати...
...Ты вернулся. Ты не включаешь свет, твои крадущиеся шаги все ближе. Ты, правда, не хотел меня разбудить? Действительно ли изначально ты не собирался продолжать свои жестокие игры, а просто хотел убедиться, что со мной все в порядке? Я не знаю, почему мне хочется в это поверить. Скорее всего, я проигрываю в этой затянувшейся войне, и хочу обмануть сама себя. Если сдаться – то лишь тому, кто не выстрелит в спину... Сердце вновь ускоряет свой бег, когда я чувствую на себе твой взгляд. В нем нет ненависти, зачем, ты ведь уверен, что я сплю, можно ловить эту передышку и пытаться понять, что же ты чувствуешь. Я в растерянности. Я впервые не могу этого понять, почему горло сжимает очередным спазмом, если нет прямой угрозы... Почему хочется заплакать и спрятаться, откуда чувство потери с отголоском никому не нужной... нежности? Я снова начала сходить с ума!
– Я не сплю.
Давай, дура. Устрой себе нескучную ночку. Ты думала, тебя похвалят за искренность? Надежда, она умирает последней. Комнату заливает призрачный серо-голубой свет, и мне инстинктивно хочется сжаться, только цепи не позволяют. Долгий взгляд, сменившаяся тональность – ну кто тянул меня за язык? Он садится рядом, проводит пальцами по моей щеке, смахивая микрочастицы соли... Что-то здесь не так. Это «что-то» нарушает привычную гармонию... точно! Запах духов. Женских. Смутно знакомых, скорее всего, очередной Фаберлик с Орифлеймом. Я бы никогда такие не купила. Твою ж мать! Судорога обиды, ревности, злости, ярости, несправедливости, зависти, облегчения и чего-то там еще бьет в шейные позвонки с безжалостным захлестом. Так, значит? Меня нужно было растянуть на цепи, чтобы не дай бог не кончила, а самому показалось мало молотить вручную? Эту суку ты тоже стегал ремнем, или ей, несчастной, досталась классическая ласка, потому что ты ее не любишь? Чего тогда приперся обратно? Ярость лишает разума. Наверное, ничего тупее я придумать не могу.
– Все хорошо? – нейтрально осведомляется Дима. Если свою внезапно вспыхнувшую ревность я могу удержать в узде, обида не хочет сидеть на привязи!
– Да! Все, лучше не придумаешь! – скажи ему правду, поясни, что с тобой случилось, когда ты не могла проглотить воду, вдруг это требует помощи доктора! – Чего ты приперся? Иди развлекайся туда, где был!
В ответ – тишина, а я ощущаю себя полной дурой. Опять непонятные манипуляции со спицами, итог – разомкнутые браслеты. А потом он начинает говорить. Даже не глядя на меня, когда я натягиваю одеяло к шее.
– Ты знаешь, чего я хочу. Как прежде, уже не будет. Рамки ужесточаются, и прав у тебя нет, – спокойным голосом, взгляд блуждает по периметру комнаты. – Ты сообразительная девочка. Жесткий лайфстайл, прямо сейчас. От твоего добровольного согласия зависит, буду ли я с тобой жесток.
Страшно? Да. Но вместе с тем, пусто внутри. "Писeц"– офигела сука на букву Л, сверкая пятками, только ее и видели. Кто его знает, что там показалось еще совсем недавно в глубине его глаз? Может, именно это, только ты, Юля, как дура, надеялась не пойми на что...
– Может, ты просто спустишь с меня шкуру и покончим с этим? – все внутри стынет льдом неотвратимого ужаса. Мне бы легче было, если бы он кричал и продолжал свои издевательства, потому что эта спокойная решимость продуманной стратегии бьет наповал.
– Кому ты сейчас делаешь одолжение? – вздрагиваю и поспешно отвожу взгляд. – Мне... или себе?
Шелк судорожного прижатого к груди одеяла больше не преграда. Мой собственный голос кажется чужим и далеким.
– Я не понимаю, о чем ты.
– Юля, брось. Ты все прекрасно понимаешь.
– Нет.
– Завтра ты не выдержишь. Будет еще тяжелее.
Прекрати мня пугать! Твою мать, останови этот кошмар! Я готова закричать в голос. Спрячь меня на своей груди от своего же безумия! Не уничтожай нас окончательно! Оставь хотя бы иллюзию... Дай мне этот выбор! Я ничего не произношу, я вообще думала, что слез не осталось. Их осталось! Слезы ужаса и бессилия вообще оказались невыплаканными. Ты их смог бы прекратить одним прикосновением. Почему ты этого не делаешь?! Это не те слезы, на которые у тебя вставал!
Впервые я не вижу выхода. Есть английская поговорка – между двух зол выбирать не нужно. Они равноценны. Добровольное согласие на свое уничтожение... Возможно, в чем-то будет легче. А потом я прикончу сама себя за слабость и покорно сложенные руки. Если не соглашусь, это сделают за меня, и самокопание покажется раем. Никакого выбора. Сплошная убивающая бесконечность.
– Хорошо, Юля, – в его голосе усталость, но я едва ли это осознаю. От ужаса хочется забиться в угол и тихо поскуливать в ожидании неотвратимости. Почему нет этого отчаянного стремления броситься в ноги? Может, потому, что это просто напросто не сработает? Ему нужен был повод, и он нашел его путем провокации? – Я дам тебе последний повод это решить, чтобы тебя не терзала никакая ответственность.
Да! Тащи свой кнут и отработай им в полную силу! Сглатываю собственный ужас, преодолевая сопротивление связок, решительно откидываю прочь одеяло. Вперед, если тебе нужно мое разрешение!
Но его сосредоточенный взгляд сейчас был прикован к моим рукам. К сбившимся шелковым обвязкам, на которых проступили едва заметные капли крови. Подобие облегчения на миг всколыхнуло неподвижный штиль ледяного ужаса. Пожалел меня! Осознал, что натворил! Я зашипела от боли, когда его пальцы несильно сжали обе щиколотки, задев кость.
– Пошевели ступней из стороны в сторону.
Это оказалось малоприятно. Даже в ласковом захвате его ладони. Тупая ноющая боль не приносила облегчения, черт знает, когда теперь пройдет.
– Зачем? – в голосе ни сожаления, ни упрека. Раскаленные пески Сахары под безжалостным солнцем, беспощадный сирокко прямо над гладью застывшего льда. – Думала, вырвешься? Что мне теперь предпринять, чтобы ты не пыталась себе навредить? Примотать к кровати скотчем?
Я точно схожу с ума вместе с нервным смешком, пробившим лед ужаса. Он никак не реагирует на этот симптом приближающегося безумия. Затем встает.
– Давай, семь минут. Сама все помнишь. Тебе лучше выспаться перед завтрашним днем.
Спрыгиваю с постели, хочу воспользоваться спасительной передышкой душевой, чтобы не заметил, как меня колотит от страха. Но стоит мне только поднести руки к холодной струе воды...
– Это я забираю, – гламурная розовая бритва вместе с маникюрным набором решительно зажата в ладони. – Это тоже тебе больше не понадобится!
Нервы на пределе, и я вскрикиваю, закрыв лицо руками, когда его кулак опускается на хромированную мини-щеколду засова. Раз. Потом снова. Со второй попытки ее вырывает из цепких креплений дерева, и она с пронзительным стуком падает на пол. Меня трясет, и хаотично забиваюсь в угол душевой кабинки. Один его удар может раздробить кости. Сломать позвонки. Как я вообще все время осмеливаюсь что-то противопоставлять этой абсолютной силе?
– Семь минут, Юля, – спокойный тихий голос. Сглатываю, заметив кровь на сбитых костяшках его пальцев. Мне больше не нужно дополнительных приказаний, страх сделал готовой практически на все. Мне хочется верить, что он действительно переживал, что я могу от отчаяния что-то с собой сделать, но внутренний голос неумолим. Он просто отобрал у тебя все. У рабыни не может быть права на приватность. Я еще не знала, что это была только верхушка айсберга...
Я так и не заснула в ту ночь. Просидела, забившись в угол кровати, обхватив колени перетянутыми бинтами запястьями. Он не остался рядом со мной. Даже проявил изощренное подобие милости, увидев едва заметные волдыри на шее, на месте соприкосновения кожи с металлом ошейника. Кожаный не давил так сильно, но положения вещей особо не изменил. Как и руки, оставшиеся свободными. Как эта медицинская помощь с обработкой ссадин, сперва сильно жгло, но ощущался только жар, а не боль. Я, наверное, должна была метаться по комнате, словно зверь в клетке, но вместо этого пыталась запретить себе думать о завтрашнем кошмаре. Интуиция не спала. Я знала, что завтра случится что-то ужасное. Есть ли вероятность, что Вадик доберется сюда уже к... сегодняшнему утру? Самолеты летают до Симферополя, кажется два часа в пути... Если бы только знать, куда и как! Несмотря на Димкины слова, я верила в образ Вадима – спасителя на белом коне до последнего. Оставалось надеяться, что он придет не сам, что будут свидетели, после показания которых, е..нутому садисту уже не отвертеться! За окном повисли пугающие серые сумерки, предвестники нового дня. Я бы отдала все, чтобы он никогда не наступал! Судьба, наверное, пыталась дать мне эту возможность. Когда повернулся ключ в замке, я на миг поверила, что меня пришли спасать, не мог же Дима начать операцию по моему уничтожению в такую рань!
– Почему не спишь? – как он это понял? Я не била посуду и не рыдала в голос, я сидела тише воды, ниже травы! Опустила глаза, инстинктивно закрываясь руками и отползая в угол, ужас грозил смести все защитные барьеры. Это была последняя шаткая возможность все изменить, но я ее не осознавала. Если бы заговорила с ним, все бы изменилось. Именно сейчас, потом уже будет поздно. Я молчала. Позволила впихнуть себе в рот таблетку успокоительного и покорно запила водой. Уже засыпая, ощутила, как он снова поднял меня на руки. После неизвестного препарата сон сморил быстро, проснувшись, я его не вспомню. А вскоре забуду о том, что, то ли во сне, то ли наяву прозвучало надрывное "прости". Но, скорее всего, это была галлюцинация. Его голос практически всегда был лишен эмоций...
Я открыла глаза в абсолютно чужой комнате. Темные графические обои. Светлая мебель. Зеркальные вставки в виде широких полотен по периметру, на контрасте с черными стенами выглядели действительно круто, но вместе с тем я ощутила нарастающую тревогу и дискомфорт. Два зеркальных коридора. Это его комната? Как он не боится здесь спать, особенно после триллера "Зеркала"? Я боялась этих предполагаемых порталов в иное измерение в таком большом количестве. В темноте можно сойти с ума! Ближайшее ко мне зеркальное полотно отразило сжавшуюся девчонку с огромными зелеными глазами, в которых плескался просыпающийся ужас. Сглотнув, я провела ладонью по выступающим ключицам, и сердце сжалось от жалости к себе. Всего лишь на мгновение. Невыносимо было видеть отражение собственного ужаса, я просто закрыла глаза. Если бы заснуть и не проснуться! Никогда больше, ни при каких условиях! За шаг до падения, просто зажмурив глаза.
"Я прощаю тебя..."
Что знал о кошмаре тот, кто расписал его в эпитеты абсолютного мрака, потери самого себя, разрывающей боли и кровоточащих ссадин?
Что вы могли рисовать в своем воображении – сцены насилия, безумие зверя с обилием остро-режущих предметов?.. Разрывающий барабанные перепонки вопль? Нет. Источнику кошмара не обязательно даже кричать. Ему достаточно просто попросить. Спокойным голосом. Сухой констатацией факта. Мой кошмар не был хаосом тьмы. Против меня беспощадно выкрутили даже дневной свет.
– Открой глаза!
По каналам сгорающих дотла нервных окончаний, по микрокапиллярам, воспаленной сосудистой сетки, преломляясь тысячей лучей жестокой машины смерти через мнимо уязвимый кристаллик, откуда напрямую – в почти сдавший свои позиции центр эмоциональной обороны, выжигая на стенах обнаруженного бункера, оплота последней гордости, этот беспощадный образ... Нет! Этого не может быть! Мне просто показалось!
Даже Тьма не может защитить меня от этого безумия черным взмахом своих крыльев. Как бы сильно я не жмурила глаза, до боли в висках, до надрывных спазмов голосовых связок, до панических рыданий своей окровавленной агонизирующей сущности – этого не вытравить уже никаким токсином. Я не чувствую боли в истерзанных запястьях, соединенных укороченной цепью за спиной, мягкие кожаные манжеты не спасают от судорог сопротивления приговоренного к смерти сознания. Хватка в волосах усиливается.
– Открой глаза... Ты не сможешь прятаться вечно!
Могу! Я в домике, и тебе там не место! Даже если ты бьешь по нему снаружи стенобитной артиллерией, даже если меня придавит этими обломками... Я могу! Я буду! Мое сознание – храм, тебе туда не добраться! Горькие слезы приподнимают сомкнутые веки, мое спасение – обманчиво теплый керамогранит пола этой комнаты.... Нет!!! Эта глянцевая поверхность... Отбивающая свет... я просто не могу дышать!
– Юля, это не закончится. Мне тоже больно, как и тебе! Ты примешь это, у тебя нет выбора!
Разверзается под ногами земля. Неотвратимо, стремительно, языки пламени уже нашли свою цель, и они проглотят тебя, если ты откроешь глаза! Шепот бездны. Агония умирающей вселенной на пороге большого взрыва. Падай в эту бездну, завтра не наступит никогда.
– Сделай это, и все закончится! Что такое? Это же не страшно. Ты смотрелась в него каждый день. Ты проводила наедине с ним часы. Что изменилось?
Ласковый шепот взрезает черепную коробку острозаточенным скальпелем. Я хочу нырнуть в этот огненный хаос, отдать себя тьме, но хватка твоей теплой ладони в волосах не позволяет, держит меня в этом кошмаре, фиксируя усилием своей железобетонной воли. Это сложно? Просто открыть глаза. Просто повторить трюк с расфокусировкой взгляда...
– Мне надоело тебя уговаривать! Ты у меня всю оставшуюся жизнь не вылезешь из цепей, если не откроешь глаза!
Крик глохнет на моих губах, сметает робкий проблеск найденного решения, картины предстоящего сотрясают стены обороны, по ним уже побежали разрушающие трещины. Сознание не понимает, где добро и зло, в хаотичном стремлении избежать рабского существования рывком разжимает зажмуренные веки. Нет, мир не заволакивает тьма. Мое безоговорочное падение будет освещено ласковым светом солнца, как молчаливое напоминание о том, что не все монстры выходят на тропу войны по ночам. Я теряю себя, растворяясь в этом изощренном кошмаре. Не могу кричать. Не могу дышать.
Его пальцы теплые, как свет равнодушного солнца, которое, словно в издевку, светит всем одинаково. Они не сжимают мои скулы, они ласково прикасаются, всего лишь задавая нужное направление, отдаются пульсацией в напряженных капиллярах за шаг до безумия...
Иная реальность с протянутыми щупальцами серой, ранее казавшейся безобидной амальгамы. Она захватила мой распахнутый взгляд, высветив жестокую картину разрушения личности до мельчайших подробностей, которые не скрыть, почему эта маска абсолютного ужаса не расколола на острые шпили беспощадные зеркала?! Ударная волна. Сбой системы. Защитный экран сливает краски в один сплошной комок боли и отчаяния. Пальцы сжимаются на скулах, вдавливая кожу, намертво заковывая в таком положении.
– Посмотри на себя! Посмотри, кто ты есть! – абсолют покоя в твоем голосе нарушен. Нас обоих убивает этот световой хаос, разрывая крепкие нейронные связи дрожащим отчаянием твоих слов. В последней попытке спастись – или же приблизить свое безболезненное угасание! – ловлю отражение твоих абсолютно почерневших глаз. Удержи... Не дай упасть...
Взрыв. Острые осколки расколотого зеркала зависают, словно в замедленной сьемке... Секунда. Вторая... Перед тем, как острые иглы ненависти, боли, безумия и неотвратимости пробивают защитную ауру, впиваясь в мозг, ставший одним обнаженным нервом... Это не наказание. Это казнь. Мой крик пробивает закоротившие связки, разрывая тишину сотрясая тело в предсмертных судорогах умирающей сущности... Тонкие карабины не выдерживают этой агонии, размыкаются от ультразвуковых волн моей боли, получившие свободу руки впиваются кончиками пальцев в безжизненный гранит пола, с незамеченными никем и ничем вспышками боли в вывернутых ногтевых пластинах.
– Почему?! За что?! – я уничтожена. Это больно. Рушится мир. Взлетают вырвавшиеся из клетки самые тяжелые воспоминания, одно за другим...
"Я хочу тебя сломать!"
Дымятся руины гордости. Выжженная земля. В расширенных зрачках суицид моей вселенной. Ты добрался туда, куда не могла и не хотела даже я. Там, где ступают твои шаги, цветущие поля превращаются в безжизненную пустыню. Напалм твоей мести выжег даже ужас. Моя боль прорывается бесконтрольными рыданиями, она обнажена, истерзана, уничтожена, и самое страшное – она не смогла второй раз уйти в долину апатии. Она осталась жить вместе со мной и все чувствовать до последней капли крови...
Нет, от этой боли не раскололись бездушные пустые зеркала. Они отражают иную реальность, я не знаю тех, кто отражается в них сейчас. Мне все равно! Я стала тем, что ты хотел видеть. Ты хотел меня сломанной. Забирай, просто помни про контрольный, это благородно...
Боль внутри меня. Я должна вскрыть этот источник агонии, чтобы, наконец, умереть.
За чертой твоего безумия.
У пьедестала имени твоей мести.
У жертвенного алтаря во славу моего падения.
Можно догадываться. Обманывать себя, думая, что ты что-то значишь и решаешь. Легко. Потому что ты не видишь и не знаешь себя в этот момент, когда ты нарисовала комфортный для себя образ борца за свой рай. Ты могла догадываться, что он немного отличен от реального... Как же ты ошибалась!
Зеркала не врут. Ты была сломана и побеждена изначально. Тебя даже не мучали. Тебя просто заставили на это смотреть...
На свою агонию и на безжалостный приговор в глазах того, кто всегда удерживал тебя у грани растерзанных снов. Он тоже человек, и однажды он отпустил тебя в этот полет, потому что устал. Так же, как ты...
Умирать больше нечему. Гаснут костры на развалинах гордости и достоинства. Рыдает не душа, она не может, ее уничтожили. Эти слезы не твои. Тело не может справиться с болью внутреннего ожога. Изломанные ногтевые пластины впиваются в кожу предплечий, чертят маршрут избавления от боли вниз, по рукам... Обрывки безостановочной молитвы в отчаянные умирающие небеса в дуэте безмолвного вопля и срывающего голосовые связки крика...
Они теплые. Они живые. Ты выжил в этом хаосе, я только не понимаю, зачем. Наверное, за этим. Согреть лишенную души оболочку той, которую тебе было так больно любить с ее стальной волей, не прогнувшейся под твоей диктатурой. Той, что не приняла твоего мира и сердца напополам. Ей ведь никогда нельзя было давать права выбора, ты сам так часто говорил об этом...
Теплые ладони накрывают мои руки, ненавязчиво останавливая самоэкзекуцию. Проходит достаточно много времени, но стрелки моих часов перестали биться, и я этого не понимаю. Тело стынет под холодом керамогранита, холод проникает в лишенную воли телесную оболочку, разливается по крови, пролетает по опустевшим залам того храма, где совсем еще недавно восседала моя уничтоженная ныне сущность...
Ты что-то говоришь. Этот оттенок тепла мог бы пробить стены храма, но пробивать нечего больше. Там пусто и безжизненно. Так будет до самого вечера.
До робкого проблеска сознания. С последними лучами заходящего солнца. Я не понимаю, почему ты рядом, если ты так мало говоришь и ничего не делаешь. Я не понимаю, почему ты можешь спать, что это за безграничное доверие? Уничтоженные куклы не сопротивляются и не могут убить. Я не могла даже в сознании.
Ты оставил что-то в живых. На поводке. В цепях своей абсолютной тьмы. Ровно столько, чтобы я осознавала – сломать не сложно. Осознавала и помнила об этом всю свою оставшуюся жизнь... Достаточно одного взгляда на эти беспощадные зеркала, чтобы меня скрутил очередной приступ затяжных рыданий с болезненно вдавившимися в сетчатку ребрами ладоней. Я не могу успокоиться даже тогда, когда понимаю, что снова в своей комнате. На своей постели. От твоих успокаивающих слов еще больнее. Нечему уже болеть! Почему ты не уничтожил меня полностью?!
Твой уход – милость или очередной удар? Как бы то ни было, мне не стало легче ни с тобой, ни без тебя.
Ночью я трижды просыпалась в холодном поту и осипшими от крика голосовыми связками. Мысль о том, что ты однажды повторишь этот кошмар, не отпускала меня ни на миг. Я прорыдала всю ночь, сжимая в зубах край подушки, разрывая зубами ненавистный шелк, который теперь всегда будет ассоциироваться с тобой и той болью, что ты мне причинил. Ты слышал? Ты чувствовал эту затянувшуюся агонию? Почему ты не пришел и не заставил меня заткнуться при помощи своего кнута и прочих устрашающих приспособлений?!
Этой ночью физическая боль стала моей самоцелью, недостижимой высотой, клочком суши в мировом океане, за который мне надо было держаться обеими руками, чтобы не сойти с ума окончательно. Моя психика трещала по швам, и ради ее шаткого равновесия я была готова выполнить все, что он попросит.
...Мое утро началось с робкой надежды, что ты меня спасешь. Все равно, каким образом. Я открыла глаза от легкого прикосновения руки к своему плечу, на котором проступили три четкие ссадины от ногтей. Не осознавая новообретенного рефлекса – ссутулившихся плечей в попытке прикрыть раненое сердце.
– Как ты себя чувствуешь? – я слышу обеспокоенность в голосе. – Посмотри на меня.
Я не могу. Потому что в твоих глазах, помимо уничтожившей маня ненависти, будет еще и отражение. Ты понимаешь это, Дима? Ты понимаешь весь масштаб учиненной твоими руками катастрофы? Ты не можешь не чувствовать. Решительная хватка пальцев на моем подбородке разжимается, уступая место сухому поглаживанию.
– Снова плачешь?
Еще нет. Еще нет, но я к этому почти готова. Что тому виной? Мой взорванный мир или вычисленные холодной логикой нотки надрыва в твоем голосе? Нерешительно качаю головой. Долгий взгляд, но я не шевелюсь. Я никогда больше не смогу видеть твои глаза.
– Перевернись на живот, чтобы я смог взять тебя.
Не режет больше подобный цинизм стальными сюрикэнами. Я перешагнула большинство, казавшихся нерушимыми, пределов сверхзвуковым скачком. Мне не трудно. Только секс, ничего больше! После этого меня смогут оставить в покое, я хочу в это верить!
Выжженное поле вместо души. Застывшие руины всего того, чем я жила прежде. Эмоции спят, не спит лишь одна из них – страдание. Но тело, послушный инструмент в его руках, еще помнит недавнюю агонию, и быстро взрывается сокращениями определенного значения. Это что-то новое. Оргазм словно уходит внутрь, и его волнообразные спазмы вызывают подобие боли. Сухая разрядка мышц, пребывающих в латентном напряжении. Сильное сжатие, мне хочется верить, что ему так же больно, как и мне!
– Ты усвоила уроки, моя девочка? Мне больше не придется этого делать?
– Не придется.
Это легко. Жесткий лайфстайл в его исполнении мало чем отличается от обычных потерянных дней с тех самых пор, как я с ним... Он меня не останавливает, когда я просто отвожу в сторону, обнявшую меня руку и пытаюсь закрыть дверь ванной комнаты. Закрыть? У меня больше нет никакого права закрываться. Ни от него, ни в себе... Сейчас мне становится понятным многое. Даже то, зачем он отобрал все режущие предметы. Потому что я хаотично их ищу! Не нахожу... Мне надо! Мне нужна эта боль! Если он не в состоянии ее дать... я найду ее сама!
Ничего! Я обессилено опускаюсь на плитку пола. От отчаяния хочется снова рыдать. Почему так?! Как он мог знать?!
Проходит достаточно времени, прежде чем я понимаю – нет мне спасения от внутреннего разлома. Только просить. Умолять, если понадобится. Рушить последние блокпосты ослабленной воли, пусть заберет их окончательно, потому что меня не спасти, прежде всего, от себя самой...
Блеск грани острого стекла. Под ножкой тумбочки с принадлежностями для купания. Это снова игры воспаленного разума? Замираю от возможной удачи и протягиваю руку...
...Первый день моего безоговорочного падения, но я тогда еще об этом не подозревала. Акция протеста была без правил, с сорванным ошейником, разбитыми флаконами с парфюмерией и стеклянными стаканчиками для щеток. Этот осколок просто притаился, никем не замеченный, в ожидании своего часа!
Никаких колебаний. Иначе быть не может, душа омертвела, чтобы просчитывать эти последствия и рефлексировать над каждым действием. Сжимаю его в руках, не замечая, как острые грани скола режут ладонь. Я никогда не видела, как вскрывают вены. Откуда-то знаю, что не так, как показывают в кино, значит, не будет такой сильной кровопотери... А если даже и будет... Я не хочу ничего решать. Он сделал выбор за меня, только в его власти отныне принятие решения. Спасти или позволить истечь кровью...
Поперек! Прямо по воспаленной коже стертого запястья! Тело сотрясает судорогой какого-то опасного, неправильного возбуждения. Я почти получила свой антидот от душевной агонии! Почти!
– Что ты, мать твою, творишь?! – я кричу от острого отчаяния, когда осколок вылетает из дрожащих пальцев, когда сильные руки, отпустив пару оглушающих пощечин, впиваются в плечи, сотрясая расслабленное тело. – Ты совсем е..нулась?! Что ты хотела с собой сделать?!
Погасшая вселенная делает очередной виток, чтобы ослепить светом безжалостных сверхновых. Я срываюсь именно в этот момент. Просто падаю к его ногам, сжав пальцы вокруг щиколоток, вцепившись в отчаянном безумном порыве, и реально понимаю, что я еще жива... пока у меня есть эта возможность. Пока руки заливает кровь из неглубоких, как потом окажется, порезов. Рыдания глушат мои отчаянные слова, но мне остается лишь надеяться, что он не оборвал нашу тесную ментальную связь. Я хочу сразу и до разламывающей боли. До шрамов от плетки, которые никогда не заживут. До тех пор, пока боль не вытравит подступающее безумие. вряд ли он в своем е..нутом сознании хоть раз прорисовал картину того, о чем сейчас умоляла я, захлебываясь слезами, ломая оставшиеся ногти о грубую ткань его брюк.
До тех пор, пока так напугавший меня прошлой ночью спазм гортани не прервал этот бессвязный поток слов. Уже проваливаясь в вязкую темноту, ничего не соображая от паники и жадно глотая воздух, я ощутила странный холодок на скулах, легкое онемение... И еще ужас. Но больше не мой собственный. Все остальное перестало играть какую-либо роль...
Глава 30
Скажи мне, какими аккордами,
Душа соизмерила мою боль?
Не буду ни сильной, ни гордою.
Мне просто нужна твоя любовь…
(с) НЕ АНГЕЛЫ
Дима
Долгие телефонные гудки разрывают пространство и время, я стараюсь не замечать, насколько острыми иглами впиваются они в обнаженные нервы, да и ни к чему, пока в крови антидот абсолютной победы. Я не могу отпустить ситуацию в одном крошечном шаге от цели.
Юля, проснись. Мне нужно твое сознание. Просто понять, что все это было не зря. Я не имею права потерять тебя. Знаю, что это всегда больно, прости. Никакие из прежних методов не сработали с тобой.
Я всегда шел тебе навстречу практически во всем. Мне жаль, что пришлось сделать тебя своей именно таким образом. Может, однажды ты это поймешь, вместе с тем, что ничто в этом мире не смогло заставить меня отказаться от того, что я так сильно люблю. От тебя, моя девочка.
Гудки прекращаются очень резко на втором повторе, я даже не соображаю, что не прозвучало предупреждение о роуминге. Мне все равно. Если я не смогу тебя спасти, моя жизнь будет лишена смысла. Я смогу. Поверь, ты снова будешь улыбаться, и радоваться жизни. Уже совсем скоро.
