Текст книги "Последний Люцифер: утраченная история Грааля (СИ)"

Автор книги: Светлана Поли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

25

Вечером следующего дня вся семья Титаренко (Екатерина Васильевна, её муж Сергей, дети – шестнадцатилетний Иван, четырнадцатилетний Олег и двенадцатилетняя Настя) и отец Яков собрались в зале их квартиры на семейный совет. Лука лежал на коврике посреди зала и что-то выводил цветным мелком в альбоме.

– …Да, его разум развивается, как у нормального ребёнка шести лет, но телом он как годовалый, – констатировала Екатерина Васильевна.

– Мне жаль, что приходится подвергать вас подобному стрессу: сначала ввести Луку в вашу семью, а потом забрать его от вас, – сокрушался Яков.

– Он всегда будет нашим младшим братиком, – возразил Олег.

– Да, – поддакнула Настя.

– Но никто из нас не может знать наверняка, когда вы встретитесь с ним снова, – напоминал Яков.

– Если мы будем ему нужны, он всегда может на нас рассчитывать, – сказал Сергей, глянув на играющего рядом ребёнка. – И вы, разумеется, тоже.

– Спасибо, Сергей Александрович.

– Где же вы хотите его спрятать? – поинтересовался Сергей.

– Думаю, это придётся сделать там, где никому и в голову не придёт его искать. Будет безопаснее и для вас не знать этого места. Согласны?

– А вдруг вам понадобится наша помощь? – спросил Иван.

– Она, конечно, понадобится, Иван. Обязательно понадобится. И тогда я найду вас. Только информируйте меня иногда о ваших делах. Мы же не прощаемся. Теперь мы связаны этой, – Яков посмотрел на сына, – удивительной тайной.

– И мы теперь хранители? – воодушевлённо поинтересовалась Настя.

– Похоже на то. И это очень ответственно. Может быть, даже опасно. Ведь если о Луке узнают какие-нибудь тайные общества, религиозные фанатики или властные или военные структуры, ему будет грозить опасность. И ему, и всем нам.

– Не переживайте, святой отец, мы сохраним нашу общую тайну, – с улыбкой заверил Сергей.

– Да храни нас всех Господи! – вздохнул Яков и перекрестил всех присутствующих.

26

Лука рос очень медленно. Но, однако, это не сказывалось на его интеллекте. Да, в шесть лет он выглядел как годовалый, а в двенадцать лет как трёхлетний, но его внутреннее знание было равносильно подростковому. Его раны и ссадины заживали быстрее, чем у обыкновенного ребёнка, так как регенерация происходила у его вида быстрее. Отец Яков мог только предполагать, что этот дар у мальчика от его матери Анжелы. Проблем у священника с Лукой было предостаточно, ему приходилось каждый год нанимать для Луки новую сиделку или няню и делать подложные документы о его рождении и липовые справки о его мнимой болезни, и соответственно о его возрасте. Единственная надежда была на то, что когда-нибудь он всё же окончит школу, и его хранителям станет немного легче хранить его тайну.

Несколько раз Якову приходилось перевозить Луку из города в город.

А ещё он беспокоился, как бы не открылась тайна погребения Анжелы. Екатерина Васильевна хоть и вызвалась похоронить Анжелу, как родственницу, приложив все силы, чтобы не делали вскрытия, как Анжела сама завещала акушерке, но все они опасались, что кто-нибудь прознает о необычной женщине, странно умершей при родах.

Пришлось изменить имя умершей, поставить надгробную плиту некоей старушки с чисто русским именем.

27

Рим. Ватикан.

Весна. Солнце ласкало своим теплом и светом. Зацветали цветы. На деревьях распускались почки.

Неброэль обосновался в Риме под именем отца Гэбриэла. Теперь он обитал то в монастыре под Римом, то в самом Ватикане как епископ Иорданский, служащий в архиве Ватикана и часто беседующий с Папой. По ходу он прислушивался к мировым новостям. Перебирая старые свитки и прогуливаясь по монастырскому саду, он часто задумывался о прошлом и вспоминал былое…

* * *

Как Габриэль не старался укрыться от Саломии, однако она его всё же нашла через своего младшего сына, Иуду, который учился у Габриэля врачеванию. Угрожая выдать лекаря Иродиаде, Саломия вынудила живого бога помочь её старшему сыну обрести уверенность в исполнении его миссии царя Иудейского и настроить его на нужный лад. И Габриэль стал встречаться с Вараввой и его соратниками, слушать их беседы, чтобы направить его действия в нужное русло.

Саломия была весьма убедительна и красноречива в угрозах Габриэлю.

– Если ты не поможешь моему сыну вернуть себе законное положение, я расскажу Иродиаде о том, каков ты и что в тебе необычного больше, чем во всех наших пророках и целителях! Я слышала от Иродиады, что её семья вместе с некоторыми другими представителями иудейской знати мечтают отыскать кого-нибудь из живых богов. Я слышала подобный разговор, когда посещала Иродиаду, будучи ещё замужем за Хананной, то есть до падения и обличения в позоре из-за тебя, вестник.

– Что именно ты желаешь получить от меня для своего сына? – спросил Габриэль, припёртый ею к стене в тёмном переулке.

– Он сын Хананны, хоть тот и не признаёт его родства. Мой сын имеет законное право быть царём, ибо в его крови сошлись два знатнейших клана Израилева, Левитова и Иудина. Он должен стать царём! И ты ему поможешь в этом! – жёстко говорила Саломия.

– Но как?

– Научишь его премудрости богов. Научишь, как править, как вести себя с нижестоящими и слугами. Научишь всему, что потребуется ему на троне.

– Ты играешь с огнём, Саломия. Твоя игра преступна.

– Не твоя забота об этом. Ты теперь учитель сыну моему. Сделаешь его царём, и тогда я прощу тебя. Приходи завтра к Овечьим вратам после полудня. Там будет сын мой со своими соратниками. Сойдись с ними и начинай дело своё, – сказала Саломия и, поправив на голове гиматий, пошла дальше, оглянувшись по сторонам в опасении невольных свидетелей их разговора.

С того дня, представившись друзьям Вараввы лекарем Габриэлем, которому интересно то, что говорит Варавва, он начал встречаться с ними, слушать их разговоры, иногда вставляя своё весомое словечко. И Варавва стал прислушиваться к лекарю галилеянину, часто отводя его в сторонку и задавая ему каверзные вопросы о жизни и судьбе, бытии и предназначении. Иуда радовался сближению брата со своим учителем.

Саломия же всё подмечала.

И вот Габриэль уже участвует во всех встречах зелотов как преданный друг и учитель этой разношёрстной общины то ли зелотов, то ли ессеев и назорян, а то ли будущих придворных нового царя Мессии. Но по-возможности старается помалкивать во время их разговоров, чтобы не возбудить к себе излишний интерес у смертных.

Однажды его заметил среди свиты Вараввы фарисей Гамалиэль из Синедриона. Он поделился своими подозрениями с Никодимом.

И в одну из ночей Никодим пришёл к Габриэлю в рощу предупредить его о случившемся и о разговорах, которые стали вести в Синедрионе не только о зелотах и Варавве, но и о лекаре галилеянине.

28

Ночной воздух был наполнен запахами лавра, апельсинов и свежевыжатого оливкового масла… Было тепло и влажно.

Никодим шёл по пустынным ночным улицам, оглядываясь время от времени и всё плотнее кутаясь в длинный тёмный плащ. Он спешил за ворота по направлению в Гефсиманию, чтобы предупредить о случившемся. Оказавшись на территории рощи, он, подняв факел над головой, напряг зрение, чтобы в кромешной темноте отыскать среди растительности того, к кому пришёл.

Габриэль спал у самого дерева, с краю от остальных мужчин.

Никодим склонился к нему из-за дерева и тронул за плечо. Габриэль открыл глаза, осмотрелся и увидел ночного посетителя, которого тот час узнал.

– Отойди сейчас от них, дабы не разбудить, и выслушай меня, галилеянин.

Лекарь послушно поднялся и направился следом за Никодимом. Они отошли на достаточное расстояние от спящих, чтобы не разбудить их своей беседой и отблесками факела, и присели на влажную от росы траву под старой оливой.

– Разговор имею к тебе, лекарь, – сказал Никодим и откинул капюшон.

– Я просто странник.

– Я знаю, кто ты. Ибо я из знающих.

Габриэль молча изобразил удивлённое недоумение.

– …?

– Да, я знаю, что ты бог и сын бога.

– И с чего же у тебя такое понимание обо мне?

– Слухами земля полнится. И слухами о том, что Ирод Антиппа ищет живого бога уже много лет. А до него искали другие… Об этом знают все просвещённые. И потому говорю: тебе грозит опасность. Напрасно ты связался с Вараввой, лишь привлёк к себе внимание толпы.

– Если меня не выдадут, никто не обнаружит меня.

– Твои дела и твои слова могут выдать тебя.

– Продолжай, я слушаю. Раз пришёл в ночи, таясь, значит, нужду имеешь.

– Имею, – согласился Никодим. – Я не враг тебе. И не собираюсь выдавать тебя алчным. Я рад, что с нами бог. Потому пришёл не для того, чтобы укорять тебя, лекарь. Но пришёл к тебе, дабы и предупредить тебя и воззвать о помощи.

Габриэль задумался, потом вздохнул тяжело и вдруг загрустил.

– Я знаю, для чего ты пришёл, Никодим. За беспокойство обо мне я благодарю, но не тебе и не мне судить о том, что должно случиться.

– Нет, друг, ты не знаешь. Ныне день скорби, ибо сегодня днём римляне схватили Гестаса и Дисмаса. А уже ночью нашли и арестовали Варавву. Потом они придут за тобой.

– Но я же видел его нынче вечером и говорил с ним! – Габриэль указал рукой в сторону, где спали сторнники Вараввы.

– Но теперь ночь. И Варавву только что провели мимо дома Первосвященника. Я сам видел, ибо был у него с другими раввинами.

– Кто его схватил? Каиафа?

– О, нет. Каиафа никогда бы не посмел причинить ему зло. Он даже помыслить о таком не мог бы. Синедрион втайне потворствует Варавве и никогда не пойдёт против него.

– За что же их схватили?

– За то, что собирались поднять мятежь. Варавва хотел доказать, что является Мессией Царём.

– Римляне?

– Думаю, Ирод Антиппа.

Габриэль тяжело вздохнул и грустно свесил голову на грудь:

– Я предупреждал его, что затея его матери…

– Да, я знаю, чьих это рук дело. Но кроме этих троих начались аресты и других. Они рыщут повсюду. Многих подозревают в связях с зелотами. А тебя видели с ними не единожды. Живого бога ищут уже давно. Если Антиппа найдёт тебя…

– Я уразумел твой намёк, добрый человек. Боишься, что и за мной придут под покровом ночи как воры.

– Верно, лекарь! Городская знать и главенствующие саддукеи знают о твоём занятии лекарством. Но большинство фарисеев тайно симпатизируют тебе. О тебе многие знают в городе. Некоторые знают тебя в лицо. А это опасно.

– Успокой сердце твоё, ибо ведомо мне намерение некоторых.

– Не всё ты знаешь, равви. А потому бежать тебе надо скоро.

– Возможно ли спрятаться от воли Господа? – улыбаясь поинтересовался Габриэль.

– Ты говоришь от того, что имеешь план?

– Не у меня, Никодим, но у Господа имеется он.

– А знаешь ли, что зелоты с сикариями теперь также ищут тебя, чтобы ты помог им одолеть римлян? Разумеешь, что это значит?

– Но я не Варавва и к власти не стремлюсь.

– Этого они не пожелают знать.

– Но Варавва ещё жив. Его сторонники приложат все силы, дабы вызволить его.

– Так и будет. Но речь теперь не о нём.

– От себя ли говоришь? – внимательно посмотрел Габриэль в глаза священника, отчётливо видимые при лунном свете.

– Не только…

– От Синедриона?

– Не всего… – уклончиво ответил Никодим и замялся в нерешительности.

– Говори же, не смущайся.

– Есть у тебя друзья истинные. Но тайные. Многие души завоевал ты, равви, тем обрёл власть над частью народа. А власть такая много стоит и таит в себе великую силу. И скоро о тебе узнают ещё многие. Если желаешь этого, то продолжай начатое. Но если не желаешь, чтобы тебя раскрыли, то…

– Знаю, друг. Знаю. А теперь говори о просьбе.

Никодим виновато потупился:

– Знаком ли ты с пророчеством Исаии?

Габриэль в задумчивости промолчал и отвёл взгляд в сторону.

– В великом деле ты участвуешь, галилеянин, потому ждут от сего дела спасения. Не те, что ходят с тобой и называют Варавву царём, но те, что пристально следят за тобой из тени Синедриона.

– Я всего лишь странник… Не возлагай на меня ношу непосильную, ибо не призван я освобождать сердца и души человеческие. Не я. И пока вы внутри существа своего не обретёте свободу, до той поры не знать вам свободы телесной. Истинно говорю. Ибо не правители угнетают вас, но грехи и страсти человеческие.

– Варавва тоже говорит так. Говорил. А теперь он где? А вдруг…

– Я не стану на его место и не поведу вас войной. Я не из этого мира. И рушить ваш мир не в моей силе.

– Если не Мессия ты, то отчего Варавва прислушивается к тебе и повторяет твои слова как Писание? Но есть пророчество о двух мессиях.

– Да, я слышал об этом.

– И одного из них станут нарекать «С-нами-Бог», то есть Иммануил. Видать, неспроста имя такое дали ему пророки, ибо вся надежда на бога живого. Но зелоты погубят тебя за то, что возмутил вождя их, но не повёл на Рим.

Габриэль молчал.

– Я слышал сам речи твои. Я слышал, как ты говорил, что призываешь любить врагов и угнетателей. В этом есть истина. Но не всем она понятна, лекарь. Ибо так говорят лишь те, кто заодно с врагами.

– И Синедрион так мыслит обо мне?

– Не весь. Потому пришёл я к тебе под покровом ночи, крадучись.

– Потому и заговорил о пророчестве Исаии?

– Потому и заговорил. Ибо даже против воли твоей, равви, судьба всего народа отныне в твоих руках. Варавва больше не лидер. Ибо пророчество Исаии гласит. «Он был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его». А потому уже не тебе решать о миссии твоей. Четыре пути у тебя, странник, с этой ночи.

– Да, Никодим, эти слова подходят Варавве, ибо это он лишён чести, презрен от рождения. Потому и жаждет доказать своё истинное происхождение.

– Послушай же ещё. Прежде Исаия говорит так: «и произойдёт отрасль от корня Иесеева и ветвь произрастёт от корня его; и почитает на Нём Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия. И страхом Господним исполнится, и будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине…»

– Что ж, вера твоя достойна почитания…

– А эти слова о тебе, галилеянин. Вот эти слова о тебе. Хоть ты и называешь себя простым странствующим лекарем из Галилеи. Но я знаю, кто ты есть.

– Значит, в его пророчестве говорится о двоих.

Никодим глубоко вздохнул, будто хотел сказать что-то важное, но вдруг промолчал.

– И каковы же они, эти четыре пути, о коих ты толковал прежде? – поинтересовался Габриэль.

– Подобны четырём всадникам они. Один бледный, другой красный, третий чёрный, и только один из них белый. Скачут они быстро. И вот уже пред воротами твоими, лекарь. Первый путь пророчествует о том, что покинешь ты Иудею и тем спасёшь себя и народ наш, дабы не стать Мессией.

– А другие пути как же?

– Другие пути, как не крути, всё смертью твоей завершаются. Ибо Исаия говорит, что заклан будет агнец…

– Продолжай же…

– Второй путь, если возглавишь зелотов. Тогда Рим погубит и тебя, и зелотов, и народ весь, обагрив всю нашу землю кровью. Третий путь, если откажешься от зелотов, но не уйдёшь из Иерусалима, тогда познаешь их разбойничий нож и прослывёшь предателем, а они всё одно поднимут мятеж, подбиваемые ессеями и назареями. Но мятеж этот обречён.

– А четвёртый путь как же?

– Если сам себя передашь римлянам, которые, может быть, тебя не погубят. Но в этом нет гарантии, ибо они желчны и грубы. Тем спасёшь народ от полного и неминуемого избиения. Потому одна дорога тебе, странник, – из Иерушалаима в другую землю. Ибо я послан и предупредить тебя об опасности, и попросить о помощи и спасении всего народа Израиля. Мы не желаем зла тебе, равви, но ты и о народе нашем подумай. Если римляне уничтожат богоугодный народ, то повсюду воцарится беззаконие. Римляне сметут с земли наши законы и традиции, сожгут наши города, перебьют всех – и малых и старых, и женщин, и детей, и стариков. Они насадят свои устои. Если погибнет народ Израилев, то кому тогда достанутся поучения твои? И пока ты в Иудее, есть большая опасность мятежа. Ибо надежды питают некоторые относительно тебя, лекарь. Даже если, странник, ты и не думал о своём месте в истории народа моего, то теперь всё в твоих руках. И в твоих руках его спасение. Подумай, имеешь ныне власть такую. Если попадёшь в руки зелотов, ты – покойник. А если согласишься возглавить мятеж, то также – покойник. Но погибнешь от римских солдат вместе с многими из нашего народа, если не со всеми. Подумай над сказанным. Народ будет благодарен тебе за спасение своё.

– А с зелотами как же?

– Пока не знаю, но их надо усмирить до времени, пока мы не окрепнем. И о судьбе Вараввы побеспокоиться пристало нам… Иди из Иерушалаима, равви… Иди.

– Бежать?

– Нет. Это не бегство. Сие спасение народа Божиего! А теперь прощай, – сказал Никодим, поднимаясь с земли и снова накидывая на голову край гиматия.

Через минуту он скрылся в тёмных зарослях, оставив Габриэля в раздумье. Когда он уходил, Иуда заметил его тень, но, видя задумчивость лекаря, не посмел приблизиться к нему и побеспокоить своим вопросом. Он оставил вопрос на утро.

Габриэль вернулся на своё место и снова устроился под деревом. Однако спать ему больше не хотелось. Он то прикрывал глаза в надежде заснуть, то снова открывал их, не в силах отринуть услышанное от Никодима.

«Если я снова убегу и скроюсь от первой же опасности как вор, то что я стану проповедовать, чему учить стану избранных, если поддамся животному страху перед сильными мира людского?»

Под утро он всё же смежевал глаза ненадолго и провалился в тяжёлый сон. И видел Исаию во сне, и говорил с ним. И решил, что ещё не время противиться желанию Синедриона, и надобно уйти до времени из Иерушалаима.

Утром Иуда подсел к лекарю, пока тот отдалился от остальных, и тихо спросил, кто был ночью подле них. А Габриэль смотрел на Иуду и мысленно удивлялся, как же Иуда похож на старшего брата, на Иосифа Варавву. Не зря называют его близнецом. Только у Вараввы глаза зелёные, а у Иуды голубые.

– Сегодня ночью приходил Исаия… – наконец произнёс Габриэль.

– Что он хотел от тебя? Ты должен продолжить дело Вараввы?

– Открыл пророчество про вашего вождя, – задумчиво ответил он, глядя куда-то вдаль.

– Про Иошу? И что это за пророчество?

– Что Господь сделает агнца своего светом народов, чтобы спасение Его простёрлось до конца земли…

– И что?

– Пророчество толкует: «Он (раб Господень) был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его…»

– И эти слова повергли тебя в уныние? Но ведь всё так и есть о Сыне Отца.

Габриэль понял, что Иуда не увидел в этих словах Исаии того, что в них увидел он сам, и потому поспешил перевести разговор на другую тему.

– Нынче я покину Иерушалаим.

– А как же мы? Как же царство Сына? – недоумевал Иуда.

– Позже, друг, – отозвался Габриэль и поднялся с земли. А Иуда остался сидеть, продолжая смотреть страннику вслед, не понимая того, чем же так тот встревожен. Однако при этом Иуде не понравилось решение странника теперь покинуть царственный Иерушалаим, в котором так живо виделась его тайная мечта о воцарении его старшего брата Иошу Вараввы на трон Давидов.

29

Вернулся Габриэль в дом Мариам озабоченный. Она сразу поняла, что случилось нечто неприятное.

– Сбылось моё предостережение о том, чтобы божий сын не бывал долго среди людей без своей спутницы? – поинтересовалась она.

– Сбылось. Вчера арестовали Варавву, Гестаса и Дисмоса.

– Ах, – она испуганно прикрыла ладонью рот.

– Среди их сторонников уныние. Они ищут спасения для своего царя. Начались аресты заговорщиков.

– Они выдадут тебя?

– Не знаю. Но мне надо покинуть город.

– Я с тобой! – живо заявила она.

– Это опасно, – предупредил он её.

– Я тебя одного не оставлю. Да и со мной ты не вызовешь подозрения. Будем выглядеть, как супружеская пара.

– Тогда уходим прямо сейчас. Ничего лишнего не бери. И слугам не говори лишнего.

– Я поняла, дорогой. Мы можем укрыться в Бет Ани, в моём родном селении.

– Пошли же.

И они, взяв с собой только деньги и немного еды, отправились окольными путями из города, предупредив слуг, что они собираются на поломничество на несколько дней.

Они шли долго.

– Если не в Бет Ани, то куда же мы идём? – поинтересовалась Мариам, догадавшись, что вовсе не в Вифанию они направляются.

– В Капернаум.

К вечеру они остановились возле скал и укрылись в пещере. Развели огонь и согрелись.

– Расскажи мне ещё что-нибудь? – попросила Мариам, выглядывая из пещеры и глядя на звёздное небо.

– Что ты хочешь знать?

– Как устроен наш мир? Что есть мужчина и женщина? Кто есть Бог? И кто есть Господь? Почему не стало живых богов среди нас? И отчего римляне смогли захватить весь мир?

– Ты задаёшь слишком много вопросов, милая. Не всякая женщина озадачена судьбами мира. Отчего это так заботит тебя?

– Наверное, оттого, что я познала тебя, божий сын. Оттого что я познала некую тайну бытия благодаря тебе, мой учитель.

Габриэль улыбнулся.

– Учитель? – смешливо переспросил он.

– Разве не ты учишь меня видеть этот мир и ценить его? Разве не помогаешь понять, как это чудесно – быть твоей женщиной?

Габриэль приблизился к Мариам и поцеловал её в губы.

– Ты радуешь меня.

– И ты, мой господин, радуешь меня тем, что нежишь и милуешь меня, что беседуешь будто с равной тебе. Наши мужчины не поступают так со своими женщинами, матерями и сёстрами. Мужчины нас считают глупыми и не достойными серьёзных разговоров о науках и Великом. Они даже о провидицах смущаются говорить.

Габриэль вздохнул, задумался на мгновение и начал повествование.

– Слушай же. Истинно, Вселенная состоит из малых частей, как кусок полотна соткан из множества пушинок шерсти. Из этой шерсти можно соткать гиматий, можно соткать дорогу до солнца, можно сшить мешок или связать чулки. Корень всего шерсть, то есть маленькие пушинки. Из них можно сотворить любую вещь.

– Из шерсти?

– Пусть слово моё звучит как притча, но ты уразумей шире.

– Да, я поняла. Шире и дальше.

– Да. Также есть такие крохотные пушинки, из которых созданы растения, животные, люди, звёзды и вся Вселенная. Все существа, все создания, все творения пребывают друг в друге, и друг с другом, как младенец внутри матери, как пища внутри наших тел, как кровь внутри нас и наши внутренности. Но мы все связаны между собой, друг с другом. Все вместе мы и есть Господь. И в нас во всех есть его корень, его дух.

– Что же есть Бог?

– Бог это тот, кто родил нас.

– Ты тоже бог? Ведь ты прародитель многих.

– Это вы называете нас богами. Но мы не Боги. Мы такие же, как и вы, но немногим иные. Бог – это всё, что мы видим вокруг себя в любой день жизни. Это всё сущее. А Господь это невидимый Дух, который оживляет всё божественное. Как вода поливает землю, и из земли появляются растения. Вода оживляет землю. И Господь оживляет Бога. И тогда Богиня рождает всё сущее.

– Значит, Бог – женщина?

– Есть Бог, и есть Богиня. Как есть мужчина, и есть женщина.

– А мы в этом мире принадлежим Богу или Богине?

– Мы все принадлежим Богине. Она нас родила, она нас поит и кормит.

– Ты говоришь о земле?

– Да, Мариам, о земле. Она наша Мать. А солнце – наш Отец.

– Солнце и есть – Господь?

– Нет, дорогая. Солнце – Бог Отец. Солнце – всего лишь пушинка на теле Господа. Солнце мы видим. А Господь невидимый, но очень могучий Дух, который может погубить, а может облагодетельствовать наше Солнце.

– Стало быть, Господь оживляет и землю, и солнце, и звёзды, и людей?

– Совершенно так, Мариам. Совершенно так.

– Разумею, равви, – она опустила голову, задумалась, потом снова обратилась к Габриэлю. – Священники часто говорят, что мир грешен. Чем он грешен? Что есть грех мира?

– Нет греха изначально. Но вы те, кто делает грех, когда люди делают вещи, подобные природе разврата. Грех это разврат. Сие – чрезмерность во всём.

– В еде, в питье? В любви и войне?

– Да, Мариам. Именно всё так.

– Но мы ведь тоже предаёмся любви. И милуемся, и чувствуем от этого радость… Это грех?

– Мы с тобой греху не предаёмся. А те, кто любится сегодня с одним, а завтра с другим, творят грех против себя же самих, – он поднял глаза к звёздному небу. – Материя видимая породила страсть и жажду, не имеющую подобия, которая произошла от чрезмерности. В каждом из вас есть невидимый сын человеческий, коего вы именуете божьим сыном. Потому говорю, что будьте бдительны, дабы кто не ввёл вас в заблуждение, говоря, что он там или он здесь. Он внутри каждого есть, но его нужно разглядеть в себе.

– Что есть чрезмерность?

Габриэль снова задумался, подбирая слова, чтобы Мариам поняла его объяснение.

– Если варить кашу, то нужно знать, сколько частей надо зёрен и воды, чтобы каша получилась достойная. Так сколько нужно чего?

– Миску зёрен и две миски воды.

– А теперь представь, что ты добавила три миски воды в одну миску зёрен.

– Я разумею. Третья миска станет чрезмерной. И тогда получится не каша, а жижа.

– Или взять огонь и дрова. Если дров слишком много, то они будут гореть долго. А если их будет мало, они сгорят быстро.

– Это я знаю. Если ты будешь любить меня долго, то мы долго будем вместе. Если ты перестанешь меня любить… – она вдруг засмеялась, – я всё равно тебя не оставлю! – и бросилась на шею к Габриэлю.

– Так и Вселенная. Когда она родилась, дров оказалось больше, чем огня. Вот они и горят до сих пор, согревая нас своим светом и теплом, – ответил он, обнимая Мариам и увлекая её за собой на лежанку возле костра.

– Люби меня, мой бог! – прошептала Мариам, обнимая Габриэля и прижимаясь к его щеке. – Люби, как огонь любит дрова.

Больше ничего он не стал отвечать, просто перевернул Мариам, укладывая её на спину и, нагнувшись над ней, припал губами к её шее. Прикрыв удовлетвоённо глаза, Габриэль заурчал, как кот.