Текст книги "Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты"

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Перенесен и дополнен монолог сэнсея (здесь он – часть рукописи сэнсея), который он произносит в больнице жене (Роберт слышит его урывками):

– …Ничего не изменится, пока мы не научимся что-то делать с этой волосатой, мрачной… наглой, ленивой обезьяной, которая сидит внутри каждого из нас. Пока не научимся как-то воспитывать ее. Или усмирять. Или хотя бы дрессировать… Или обманывать… Ведь только ее передаем мы своим детям и внукам вместе с генами. Только ее – и ничего кроме…

<. >

– И вот ведь что поразительно: все довольны! Или – почти все. Недовольные – стонут, плачут, молятся, бьются в припадках человеколюбия, и ничего не способны изменить. Святые. Отдающие себя в жертву. Бессильные фанатики. Они не понимают, что воспитанные никому не нужны. Пока – не нужны…

<…>

– …Это как неграмотность, понимаешь?.. Тысячелетиями неграмотные люди были нормой. Понадобилось что-то очень существенное изменить в социуме, чтобы грамотность сделалась нужной. И тогда, как по мановению жезла Моисеева, за какие-нибудь сто лет все стали грамотными. Может быть, воспитанность тоже пока социуму не нужна? Ну, не нужны нам терпимые, честные, трудолюбивые – нет в них никакой необходимости, – и так всё у нас ладненько и путем.

<…>

– … И что-то загадочное и даже сакральное, может быть, должно произойти с этим миром, чтобы Человек Воспитанный стал этому миру нужен. Человечеству. Самому себе стал нужен. И пока эта тайна не реализуется, все будет идти как встарь – поганая цепь времен. Цепь пороков и нравственной убогости. Ненавистный труд в поте лица своего и поганенькая жизнь в обход ненавистных законов… Пока не потребуется почему-то этот порядок переменить…

И дописывается в чистовике в это же лирическое отступление разговор Роберта с сэнсеем о Вадиме:

Сэнсей вдруг спросил (не оборачиваясь, все так же – лицом в стену):

– Вы тоже меня осуждаете, Робин?

– А як же ж, конечно, – сказал Роберт. – А за что, собственно? – Но он уже насторожился – голос сэнсея ему не понравился решительно.

– За то, что я учинил с Вадимом.

– Вот как? Вы что-то учинили с Вадимом? – Роберт все еще пытался держать юмористический тон, хотя сомнений уже не оставалось, что речь пошла о серьезных вещах. И вдруг – понял.

– А вы не заметили?

– Заметил, – медленно сказал Роберт. – Только что.

– Вы считаете, это было слишком жестоко?

– Какая разница, что я считаю, – пробормотал Роберт. А может быть, и не пробормотал вовсе, а только подумал.

(«…Вы ленивы и нелюбопытны. Бог подал вам со всей своей щедростью, как никому другому, а вы – остановились…»)

Лицо Вадима вдруг вспомнилось, не лицо, а физиономия – мокрая, зябкая, с просинью, физиономия непристойно, до омерзения перепуганного человека. (Стоило оно того? Наверное…) И запах псины от него… И голос его – искательный голосишко битого холуя…

(«…Вы сделались самодостаточны, вы не желаете летать, вас вполне устраивает прыгать выше толпы, вы ДОВОЛЬНЫ – даже самые недовольные из вас…»)

…И потому надлежит нас иногда пришпоривать? Шенкеля давать? Дабы не застоялись? Наверное. Если человека не бросить однажды в воду, он никогда не научится плавать, хотя умение плавать заложено в нем самим Богом. И если не гнать нас, пинками, к зубодеру, – так и будем ведь ходить с дырками в зубах…

Какая, впрочем, теперь разница. Он сделал это, он добился своего, а теперь мучается. Вадим, небось, ходит гоголем: он победитель, и все зубодеры позади. А этот странный старик мучается, к» тому что не уверен и никак не убедит себя, что достигнутая цель оправдывает средства.

С нами иначе нельзя, – сказал Роберт с максимально глубоким убеждением в голосе. – Победа все списывает… (Сэнсей слушал. Внимательно. Насторожив затылок с черно-багровым пятном чертового подзатыльника».) «Достигнутая цель оправдывает средства», – сказал Роберт этому пятну. Врать было неприятно. Но в конце концов, он, может быть, и не врал совсем?

Вышеприведенного в черновике не было, но был нагружен (намеками и пояснениями), даже, вероятно, перегружен по мнению Автора финал романа. Сразу после того, как Великий Целитель поднял на ноги супругу сэнсея, в черновике шел большой отрывок, позже Автором изъятый (частично он перенесен в другие места повествования):

Грянул хоровой нечленораздельный возглас, что-то вроде: «о-а-о!!!» Белые халаты кинулись толпой – подняли тело (ловко, привычно, бережно), занесли обратно в палату (в черную дверь, где отсвечивало что-то красным и желтым), и уже раздавались властные команды, ударили тревожные звонки, и побежали в своих величественных клобуках резвые монахини по коридору, и катили какие-то стеклянные позвякивающие тележки, и несли штативы капельниц (сразу и справа, и слева), а сэнсей стоял неподвижно (только правую руку положил на грудь, словно собираясь приносить присягу), и Роберт обхватил его за талию, боясь, что и он также повалится (видно было, как трясутся у сэнсея длинные его ноги в узких полосатых брюках). И тут страхагент-владелец сделал два широких шага и оказался перед инвалидной коляской.

– Идиот, – сказал он в широкое лицо, на котором все еще остывала торжествующая улыбка. – Мозги в голову ударили? – сказал владелец, и голос его был страшен. – Кретин безграмотный!

Уйди с глаз моих! – Тут он повернулся к сэнсею и проговорил, понизив голос почти до шепота: – Совсем свихнулся? Во все тяжкие, так? Я тебе что обещал?

– Почему я должен вам верить? – спросил сэнсей и тоже шепотом. Яростным шепотом. Он словно внезапно взбесился. Те его напряглось, и он сбросил с себя руку Роберта. – Почему это вам должен верить?

– Почему?! – тоже взвился владелец, и лицо его сделалось совсем черным.

– Да потому! – Она умирает. Я вас тысячу раз просил: сделайте что-нибудь.

– Ничего сделать нельзя. Она уже умерла. Смирись. Все, что можно сделать, – вернуть ей разум.

– Так верните.

– На несколько дней.

– Все равно. Хоть на час. Я попрощаться хочу.

– Мы уже говорили об этом. Да ты, на самом деле, и не хочешь этого. Признайся.

– Вы просто кусок ржавого железа, – сказал сэнсей с горечью.

– Я вас ненавижу.

– Принимаю. Это твое право. Ударь меня, если хочешь.

– Это было бы противоестественно.

– Ничего, не страшно. И вообще: все, что происходит, – уже естественно. Если только произошло, – объяснил владелец нарочито благодушно.

Сэнсей, с явным трудом передвигая ноги, подошел к нему вплотную. Вытянул шею. Оскалился, как хищное животное.

– Вы зря меня испытываете, – сказал он. – Я все равно не буду работать с вашей протеже.

– И почему же?

– Тысячу раз объяснял вам: я не работаю с женским полом.

– Обратите внимание: я бы мог сказать вам тоже самое, между прочим. Слово в слово.

– Вы и говорите.

– Нет. Пока нет. Пока я только предлагаю обмен. А вот вы – занимаетесь глупостями: знахарей приглашаете. Шаманов. Стыдно.

Сэнсей вдруг прошипел сквозь стиснутые зубы – то ли от неприязни, то ли от злости, а может быть – от стыда.

– Я ее боюсь!

– Но это замечательно! – воскликнул владелец. – Я – тоже.

– Значит, она и есть то, что нужно. Миром правит страх.

– Я не хочу править миром.

– Ты и не будешь править миром. Править будет она.

– И вы.

– Я буду только немножко подправлять.

– Нет! Нет и нет. Не хочу.

– Ну что ж. На нет – и суда нет. Ваш ответ «нет», наш ответ «нет».

– Вы просто кусок ржавого железа. Я вас ненавижу.

– Спасибо. Это, конечно, честь для меня. Но меня ненавидели люди и покруче.

Сэнсей несколько секунд молчал, потом сказал Роберту:

– Идите в машину.

– Но…

– Идите. Я сейчас спущусь… Идите же, я прошу вас!

И Роберт пошел. Очень не хотелось уходить. Очень хотелось все-таки понять, что происходит, что этот чернолицый хочет от сэнсея. И кого боится сэнсей. Сэнсей никогда и никого не боялся. До этих пор. И вдруг он понял. «Злобная девчонка». Вот о ком они говорили. Опять. В третий раз уже.

…Неприятная девочка – выломанная, тощая, неприветливая, с темным взглядом исподлобья. Она пришла с родителями (папа – несомненный госчиновник, маманя – бой-баба высочайшего класса). Роберт получил задание напоить ее какао, пока сэнсей ведет в кабинете деликатные разговоры. (Запись включить, беседу не слушать, развлечь ребенка.) Ребенок копал грязноватым пальцами в вазе с печеньем. Выбирал, откусывал и бросал обратно. Бумажки от конфет – на пол. Роберт, разозлившись, приказал подобрать – подобрала, положила на край блюдца и уставилась темным взглядом, словно запоминая гада навсегда. Потом (выхлебав две кружки какао) выбралась из-за стола (молча) и уперлась лбом в оконное стекло – стояла неподвижно минут двадцать, наблюдая, как мальчишки гоняют шайбу на детской площадке. Очаровательное существо двенадцати лет от роду и без единого располагающего просвета в облике…

Сэнсей отказался с ней работать. Объяснение стандартное (предельно вежливое): у меня не получается работать с девочками, увы. Немедленно (на другой же день) явился страхагент, и они спорили битый час о непонятном и неприятном. В ход шли сплошные эвфемизмы, и Роберт понял только, что страхагент предрекает гадкой девочке огромное будущее, а сэнсей отказывается это будущее ковать. «У меня здесь не животноводческая ферма. Я не умею выводить породу. Я только умею замечать то, что уже есть. И то, что я здесь замечаю, мне не нравится. Категорически!..» Что-то нехорошее виделось ему в этом неприятном ребенке. Какое-то обещание зла. И страхагент, собственно, этого видения не оспаривал. Он только полагал, что не «зла», а «пользы» – титанической пользы для этого мира («вашего мира», говорил он) – «заевшегося, опаскудевшего, упертого чавкающим рылом в тупик…»

Когда в тот, последний раз Роберт проводил страхагента к выходу и вернулся в кабинет, мрачно сидевший за столом сэнсей спросил его вдруг: «Вы можете себе представить этого человека кругленьким розовеньким поросеночком с усиками квадратиком и с картавым голоском капризного гогочки?» Роберт сказал, нет, не получается, воображения не хватает. «И у меня тоже», – признался сэнсей. «Что с нами делает время!.. А вы можете представить себе меня стройным как тополь и с черной тучей волос на голове? Из-под которой не видно этого чертова подзатыльника, даже и догадаться о нем невозможно?» Могу, честно сказал Роберт, хотя и не сразу понял, о каком «подзатыльнике» идет речь. «Льстец», – сказал сэнсей без улыбки и вдруг процитировал Монро (почти дословно): «Человек не меняется на протяжении жизни, он просто становится все больше похожим на самого себя…» И Роберт решил не спрашивать, кого он имеет в виду – себя или страшного страхагента…

Роберт спустился по лестнице. (Здоровенный битюг в оранжевой фуфайке поверх камуфляжа старательно орудовал метлой, сметая со ступеней нападавший с утра снежок.) Подошел к машине, сел рядом с Тенгизом. В машине было тепло и попахивало какими-то маслами-смазками. Тенгиз посмотрел на него с сочувствием и даже с состраданием, достал пачку «кента», предложил – Роберт помотал головой. Закурить сейчас было бы весьма своевременно, но именно поэтому делать этого было нельзя…Кому нужны эти ваши мировые проблемы, думал он, адресуясь к страхагенту-владельцу. Оставьте мир в покое и займитесь собственными персональными делами. И всем станет легче… Он понимал, что сэнсей не согласился бы с этим рассуждением. Сэнсею тоже не давал покоя этот мир, слишком неудачно скроенный, чтобы в нем просто жить, не пытаясь переменить выкройку. Но сэнсею я верю. А Лахесису (Лахесису! – он вспомнил вдруг, как называл страхагента сэнсей), а Лахесису нет. Я не верю тем, кто претендует проводить меня через превратности судьбы. Оставьте меня с моей судьбой наедине, и мы с ней как-нибудь да разберемся… Он понимал, что хорохорится. Ни черта не годен был он разбираться один на один со своей судьбой. И никто из нас не годен, подумал он. Даже Тенгиз-психоратор. Сэнсей как-то сказал с горечью (в ответ на какой-то дурацкий упрек): «А я сейчас все плохо делаю. Я даже сплю плохо». Это про нас про всех тоже. И особенно плохо все мы распоряжаемся своею судьбой. Дилетанты. Никакошенького профессионализма…

И чуть позже по тексту в черновике:

На обширное крыльцо вышел и сразу же зябко обхватил себя руками сэнсей, и он был не один. Страхагент Лахесис вышел вместе с ним, и они остановились на самой верхней ступеньке, продолжая разговор. У обоих была плохая артикуляция, и Роберт сумел прочитать по губам только странную фразу Лахесиса: «…Наши ребятишки друг друга не любят почему-то. Аятолла. Ядозуб…» И ответ сэнсея: «Естественно. Мы ведь тоже…» Тут они оба повернулись спиной к машине, и Роберт перестал видеть их рты.

Роберт вспоминает, как к сэнсею приходил человек Аятоллы, но в черновике приводится только их разговор относительно Интеллигента, а в чистовике Автор подносит еще одну подсказку, прямо-таки отгадку: «…они, видимо, заговорили о деталях (И ТЕПЕРЬ ПОНЯТНО, О КАКИХ: КАК ПОЭФФЕКТИВНЕЕ УЩУЧИТЬ БЕДНЯГУ РЕЗАЛТИНГ-ФОРСА), – во всяком случае, Роберт был тут же отослан готовить кофе по-турецки…»

И тут же, по окончанию воспоминания, продолжается диалог Роберта с Тенгизом. В черновике речь заходит об Интеллигенте:

Все равно жалко, – сказал вдруг Тенгиз. Конечно, жалко, – согласился Роберт. – Он мне всегда нравился. Настоящий интеллигент, большая в наше время редкость.

– Да я не о нем! – сказал Тенгиз с досадой. – Блин. Я о бедолаге нашем, о Ядозубе.

В чистовике речь идет опять о Вадиме, подсказка продолжается:

– Все равно жалко, – сказал вдруг Тенгиз.

– Конечно, жалко, – согласился Роберт. – Он столько намучился, бедняга, и все коту под хвост. Но зато он научился поворачивать трубу!

– Какую трубу?

– Большого диаметра.

– Да я не о нем! – сказал Тенгиз с досадой. – Блин. С ним все ясно. Я о бедолаге этом, о Ядозубе.

РЕДАКТУРА

Помимо крупных изменений тексты черновика и чистовика отличаются и мелкой, точечной правкой.

Уточняется название препарата, которым лечили клиента Работодателя Полиграфа: в черновике напечатанное «трам-тарара-зитама» правится рукописно на «диклофенака».

Желание Полиграфа «прилечь» в чистовике уже звучит так: «прикорнуть минуток хоть на десять».

Дух, висевший в вестибюле дома для престарелых, в черновике Полиграф характеризует как «больничный», в чистовике: «некий незнакомый, но крепкий дух, не больничный какой-то, скорее, зоологический или ботанический…»

Образная речь Алексея Матвеевича (Великого Целителя) в чистовике еще более разнообразится, добавляются: «Корысть наживы» (фраза из серии «терпеть ненавижу»), «Тебе что – мозги в голову ударили?..»

О самом же рассказе целителя в оценку Полиграфа добавляется: «Подвирает он там, не пойму только в чем…» А на вопрос Полиграфа, сколько раз Работодатель общался с целителем, следует ответ, который правится: сначала «Сегодня – в четвертый», затем «Сегодня – в третий раз».

Устанавливается обращение учеников сэнсея друг к другу: в правке неоднократно появляется обращение «брат».

В рассказе о предсказаниях сэнсея в троллейбусе правится год во фразе «а в две тыщи шестом будет ядерная война с террористами»: в черновике был 2003 год, в чистовике – 2004.

Квартира сэнсея в черновике четырехкомнатная и характеризуется как «большая», в чистовике правится – шестикомнатная и «гигантская».

В разговоре Тенгиза и Роберта-Винчестера уточняется: не просто «пятница на носу», а «выборы на носу».

Правится размышление Роберта о Тенгизе: вместо «Сейчас можно использовать его разве что только в тех случаях, когда надо удалить препятствие…» – «Сейчас он годен разве что удалить препятствие…»

Ядозуб советует Вадиму: «…напрягись! Присядь, надуйся и организуй ему рейтинг». «СООТВЕТСТВУЮЩИЙ рейтинг» – правит Автор.

Ядозуб «придвинул к себе папку с письмами» – К СЕБЕ правится на ПОБЛИЖЕ.

Правится псевдоцитата, придуманная Тенгизом. В черновике: «Прощайте, други, жить я боле не могу: судьбы рука сломала души ногу…» В чистовике: «Прощайте, други, навсегда, страдать я боле не могу: судьбы рука сломала любви ногу…»

Правится описание взгляда Есаула: «Молча смотрел прозрачными глазами, которые у него вдруг сделались неподвижные…» «Как у пресмыкающегося» – в черновике, «как у фотографии» – в чистовике.

Уточняется время: «прибаутки ДМБ-девяносто» правятся на «прибаутки-фенечки ДМБ-восемьдесят пять». Переносится часть разговора всей «команды» на полстраницы позже.

Таракан, вызванный Вельзевулом, бежит по столу зигзагом – «бешеным» в черновике, «сумасшедшим» в чистовике.

Добавляется пафоса во фразе «в защиту чести и достоинства» – «в защиту НЕЗАПЯТНАННОЙ чести и достоинства».

Добавляется настроение. Утро удовлетворенного Вадима. В черновике: «Он стоял на кухне перед окном, поедал бутерброд с яичницей и смотрел, как во дворе падает светлый медленный снег». «Он стоял на кухне перед раскрытым холодильником, поедал бутерброд с яичницей и смотрел, что бы еще такое из холодильника добыть. Во дворе за окном падал светлый медленный снег, было тихо и спокойно».

Белая фланелевая рубаха на сыне Эль-де-преза правится на клетчатую.

Это лишь краткий перечень, подтверждающий, что С. Витицкий так же тщательно работал с текстом, как и АБС ранее. Право же, хочется пожелать молодым авторам такого же тщания…

ИЗДАНИЯ

БМС вышел в 2003 году сразу в пяти изданиях: в журнале «Полдень, XXI век», в издательствах «Амфора» и «Вагриус», в 12-м, дополнительном томе собрания сочинений «Сталкера» и в «Мирах братьев Стругацких» (эта книга полностью повторяла 12-й том «Сталкера»). И если «сталкеровская» редактура была известна, то остальные издания еще не сверялись, поэтому было чрезвычайно интересно: в чем заключалась редактура этого нового романа в других издательствах? Сейчас, когда цензуры уже нет, как правили БМС?

Оказалось – никак. Мало того: даже редкие опечатки не были исправлены. Причина этого понятна – долгожданная книга, надо как можно быстрее ее выпустить, довести до читателя… Правильно ли это?

В авторско-издательских кругах уже давно существует полемика: нужен ли редактор? Некоторые сравнительно молодые, но уже добившиеся известности авторы требуют от издательства публикации «в авторской редакции»; другие – наоборот, сдают в издательство, по существу, черновики – «там поправят».

Современная жизнь многократно убыстрила движение свое. Авторы «бегом» пишут, издатели «бегом» публикуют, читатели «бегом» читают. Можно ли «бегом» прочесть БМС и понять сам роман? Сомневаюсь. Однако же, в самом романе заключительная глава называется: «Совершенно нет времени»…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Этим томом завершается цикл «Неизвестные Стругацкие: Черновики. Рукописи. Варианты», но не оканчивается сама серия «Неизвестные Стругацкие».

Мне выпала честь продолжить работу по обработке архива АБС, а именно: рабочих дневников и писем АБС друг другу.

Как известно, всю свою творческую жизнь АБС прожили в разных городах, в Москве и Ленинграде. Они регулярно (2–4 раза в год) встречались (сначала – в Ленинграде, где АН останавливался у матери; затем – в различных творческих домах отдыха; позже – БН приезжал в Москву) на неделю-две-месяц и именно в это время писали свои произведения и обговаривали идеи новых, следующих повестей. Рабочий дневник заполнялся ежедневно: задумки, планы, схемы, идеи, характеристики персонажей, перечни переделок… Иногда же запись за определенный день гласит только: «Сделано столько-то страниц. Вечером сделано столько-то».

Помните, в ХС?

Я листал страницы с однообразными записями:

«2.04. Сдел. 5 стр. Вечером 2 стр. Всего 135 стр.

3.04. Сдел. 4 стр. Вечер. 1 стр. Всего 140…»

Это у меня верный признак: если никаких записей, кроме статистических, не ведется, значит, работа идет либо очень хорошо, либо на пропасть.

Описание дневника Феликса Сорокина является на самом деле описанием рабочего дневника АБС, который Авторы регулярно заполняли с 3 марта 1965 года по 19 января 1991 года (последний день, когда АБС встречались для совместной работы). Сам рабочий дневник состоит из трех общих тетрадей, исписанных мелкими почерками обоих Авторов.

В перерывах между встречами АБС писали друг другу письма. В письмах этих практически нет чего-то лично-семейного, кроме разве что приветов родным и близким. АБС сообщали друг другу о деловых и дружеских встречах (с работниками издательств, с друзьями-литераторами и врагами-литераторами); писали о слухах, тревожащих литературные круги, о встречах с читателями, о предложениях, поступивших от прессы… Много места в письмах посвящено идеям и разработке новых произведений, и немало – оценке общего литературного процесса, в частности, в советской фантастике.

Письма АБС, вначале – рукописные, позже – напечатанные на пишущей машинке, сохранились, к сожалению, не все, но даже общее число сохранившихся впечатляет: больше тысячи. По годам они распределены неравномерно: за пятидесятые и начало шестидесятых годов многие письма утеряны, и иногда трудно понять, на какие же вопросы идут в сохранившемся письме ответы; во вторую половину семидесятых количество писем резко сокращается, а за восьмидесятые они практически отсутствуют. Последнее вызвано тем, что АБС в это время в перерывах между встречами для сообщений стали пользоваться, в основном, междугородным телефоном.

Содержание дневников и писем частично (очень частично, менее одного процента) было использовано БНС при написании им «Комментариев к пройденному», но ценность их в последовательном прочтении осталась за кадром. Читая их постепенно: от даты к дате, от года к году, – видишь не только как задумка нового произведения реализовывалась в деталях или изменялась до неузнаваемости, но и начинаешь понимать, чем жили писатели в то время: какие события их волновали, какие препоны им мешали, как трудно в то время было издать книгу даже уже известному писателю… На что тратилось драгоценное творческое время… Почему АБС так стремились попасть в кинематографию… И сколько попыток «пробить» тот или иной сценарий было сделано…

Но не только этим интересны эти материалы. В письмах можно увидеть, как создавалась, развивалась современная (на тот период) советская фантастика, какие трудности она переживала, какие опасности ее подстерегали (уход в наукообразность, в футурологию и пр.).

Поэтому было решено продолжать, и следующий цикл книг «Неизвестных Стругацких» будет называться «Неизвестные Стругацкие: Рабочие дневники. Письма».

Я по-прежнему завидую Вам, Читатель!

* * *

Таким было задумано послесловие к этой книге, но жизнь не стоит на месте.

Как видно из текста «Неизвестных Стругацких», некоторые черновики (непременно существовавшие) не сохранились. Этот перечень довольно велик. А ведь были еще и тексты, не реализованные во что-то печатное. О некоторых таких пропавших позднее рукописях БН рассказывал «люденам» при встречах. Приведем лишь некоторые высказывания:

БНС. Куда-то пропал «Бойцовый кот». Ведь был же сценарий. На мой взгляд – плохой. На мой взгляд. А на взгляд начальства – вообще антисоветский.

Керзин. Я пробовал выйти на автора статьи в «Искусстве кино» и узнать у него, где вообще это может быть. Но вообще этот человек исчез.

БНС. И сценарий исчез. Мне казалось, что он лежит в архиве. Но когда, подначенный Юрой, я полез в архив, я нашел там… Но это не тот сценарий. Это «Мальчик из преисподней». Это тот сценарий, из которого возник «Парень из преисподней», повесть. Но до «Мальчика из преисподней» был сценарий «Бойцовый Кот возвращается в преисподнюю». Он был очень не похож.

Керзин. Я тогда, прочитав статью в «Искусстве кино», позвонил Аркадию Натановичу. Он мне сказал однозначно, что у него этого сценария нет и что он канул где-то в кино…

БНС. Вот и ответ на все вопросы. Значит, он погиб.

Керзин. Единственный вариант: поскольку это планировалось на Одесской киностудии, значит надо потрясти Бромберга.

БНС. Скорее это, наверное, надо искать все-таки в Госкино. Я думаю, что это там погибло все.

БНС По крайней мере, был один вариант [сценария ТББ – С. Б.], который писала жена Тарковского и которая работала с Аркадием Натановичем. Потом был вариант сценария, который писал ныне знаменитый режиссер Шахназаров. Я не видел никогда этого сценария. Аркадий Натанович его видел и очень хвалил. Куда делся этот вариант, я не знаю. Но это в основном, если не считать вот этого германовского сценария, все остальные ведь нельзя считать нашими, потому что Аркадий Натанович, конечно, там с Тарковской имел дело: были консультации, советы какие-то, но сам он ничего не писал. Германовский – да, это практически я писал, а Герман у меня над душой висел…

БНС. Вот где-то у Аркадия Натановича должна же храниться эта знаменитая пьеса, которая в ХС упоминается. «Корягины». Должна же где-то быть. Ведь мы же это откуда брали, в ХС? Взяли мы Аркашину какую-то громадную папку и полезли искать, что можно оттуда вставить. «Корягины» там в каком-то виде присутствовали. И цитаты мы оттуда брали… Это же все настоящее. Это, наверное, все у него осталось… Но это не было закончено.

БИС. После того как закончилась эпопея со «Сталкером», Тарковский предложил нам работать со следующим фильмом. Аркадий Натанович рассказал мне идею, которую предлагает Тарковский. Это идея о человеке, который должен был переспать с ведьмой и таким образом спасти мир. Мне эта идея не понравилась. Я долго пытался понять, почему переспать с ведьмой – это жертвоприношение. Я все время спрашивал: «Она что – дурна собой? Уродливая старуха?» – «Да нет, прекрасная молодая женщина». – «Так в чем же тут жертвоприношение?» Мы долго на эту тему говорили, и я сказал, что этим делом я заниматься не буду. А Аркадий Натанович занимался этим делом. Он написал довольно много страниц по этому поводу. Длилось это месяц, два – я не знаю. Некоторое время. Потом Тарковский уехал за границу и дело прекратилось. Прошло там «эн» лет, показывают по нашему телику «Жертвоприношение», и я узнаю сюжет. Я понял, что это Тарковский довел до конца… Нельзя сказать, что Аркадий Натанович писал сценарий «Жертвоприношения», но он начинал работать с этим сценарием. Сценарий-то придумал не Аркадий Натанович. Тарковский придумал. Аркадий Натанович пытался оформить это в виде сценария. И я уж не знаю, в какой мере Тарковский использовал заготовки Аркадия Натановича. Где-то я видел эти тексты. Они где-то лежат в архиве Аркадия Натановича. Может, их стоит раскопать и опубликовать.

Я, конечно, надеялась, что после начала публикации «Неизвестных Стругацких» откликнется кто-то из друзей и знакомых, из коллег по писательскому ремеслу, из деятелей кинематографии и сообщит, что у него, мол, имеются еще некие черновики-рукописи АБС, и когда-то, во благовремение, возможно и наберется интересный материал для пятой книги этого цикла.

И такое действительно уже начало происходить.

Михаил Лемхин, ныне проживающий в Сан-Франциско, а когда-то живший в Ленинграде, часто встречавшийся с БНС и писавший по творчеству АБС критические заметки, сообщил о наличии у него некоторых архивных материалов АБС, подаренных ему в шестидесятые годы БНом.

Михаил Лемхин был знаком группе «Людены» по своим газетно-журнальным публикациям (вначале – отечественным, позже – зарубежным), получал информационное издание группы – ньюслеттер «Понедельник», даже написал статью об этом в русскоязычной газете «Новое русское слово», выходящей в Нью-Йорке, где мягко пожурил членов группы за несерьезно-поверхностное отношение к изучению творчества АБС… Но более всего он был знаком по своему послесловию в самиздатовской версии СОТ-1, распространявшейся задолго до ее публикации (СОТ-1 была опубликована только в 87-м году):

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я пишу это послесловие, чтобы не возникло недоразумений. Авторы не считают эту повесть законченной. Авторы собираются возобновить работу над ней.

Незавершенность повести чувствуется сразу. Повесть затянута, перенасыщена описаниями и подробностями, которые в нескольких местах «рвут» композицию вещи. Несомненно повесть нуждается в сокращении. Вероятно, авторы при доработке не сильным сокращением полностью выправят эту отличную вещь. Казалось бы, нет смысла перепечатывать ее в таком виде, как сейчас.

Но дело в том, что авторы, которые заняты сейчас работой над другой вещью, предполагают взяться за «Сказку о Тройке» лишь в 1969 году. Поэтому я беру на себя смелость перепечатать эту повесть в незаконченном виде. По-моему, для тех людей, которые интересуются творчеством этих больших писателей, «Сказка о Тройке» представляет несомненный интерес. Я даже не говорю о мыслях, выраженных авторами в этой повести, на этот счет сомневаться не приходится, я говорю сейчас о том, что эта повесть представляет большой интерес как результат интересного формального синтеза трех произведений: «Понедельник начинается в субботу», отчасти «За поворотом, в глубине» и, самое главное, «Второго нашествия марсиан».

Возможно, что эта редакция «Сказки о Тройке» будет опубликована в начале будущего года в альманахе «НФ», но, к сожалению, там она будет сокращаться не исходя из соображений улучшения повести.

М. Лемхин

22 ноября 1967 года.

Историю с публикацией СОТ можно прочесть в «Комментариях к пройденному» БНС, рассказывается о ней и во втором томе «Неизвестных Стругацких», поэтому здесь повторяться не будем, заметим лишь, что позиция в отношении рукописей может со временем меняться кардинально. Михаил Лемхин наотрез отказался предоставить имеющиеся у него черновики для публикации, объяснив их своими литературоведческими воззрениями. Но согласился на включение описания части архива, относящегося к творчеству АБС, и своих пояснений в эту книгу. Поблагодарим и за это.

Михаил Лемхин

(Сан-Франциско)

НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ЧЕРНОВИКОВ

БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ

Среди разных бумаг, писем Бориса Натановича и газетных вырезок я храню кое-какие черновики Стругацких, подаренные мне Борисом Натановичем в разное время. Сегодня я не могу вспомнить, в связи с чем у меня оказались именно эти материалы. Вероятнее всего – как следствие каких-то наших с Борисом разговоров, касающихся «Попытки к бегству» или «Понедельника».

С другой стороны, до Сан-Франциско добралась лишь часть того, чем были заполнены бесчисленные папки на моих ленинградских стеллажах. В советское время рукописи (не только чужие, но и свои собственные) вывезти за границу было почти невозможно. Мои бумаги, запрещенные к официальному вывозу книги и фотопленки переправили на Запад сложными путями мои друзья – двое западных немцев и одна француженка. При этом случались и неудачи. Погиб почти весь мой фотоархив. Испарилось несколько книг Стругацких, Окуджавы, Каверина, Виктора Шкловского с дарственными надписями. Не доехала до Сан-Франциско и значительная часть бумажного архива, в том числе и некоторые бумаги Стругацких.