Текст книги "Призраки прошлого (СИ)"
Автор книги: Светлана Гуляка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
С соседнего пути отправился поезд «Новороссийск-Уфа», началась посадка на «Ласточку». Каринэ с завистью наблюдала за пассажирами, а потом сбегала к кассам – вдруг кто-то сдал билет. Увы, надежда не оправдалась. Каринэ вернулась на платформу, услышала сообщение, что поезд «Иркутск-Адлер» задерживается на пятнадцать минут, в связи с чем его стоянка будет сокращена, с сожалением проводила взглядом отправившуюся «Ласточку» и тут почувствовала на себе чей-то взгляд.
Она осмотрелась. На платформе было достаточно много людей. Те, которые стояли поблизости, ею не интересовались, те, что стояли дальше, тоже вроде как были заняты своими делами. А потом пришлось отвлечься, потому что «Иркутск-Адлер» наконец-то прибыл, и Каринэ рванула на другой конец платформы, потому что десятый вагон оказался в начале состава, а не в конце. Вся платформа пришла в движение, люди хватали багаж и тоже спешили каждый в своём направлении. В какой-то момент Каринэ показалось, что среди голов мелькнули до боли знакомые пепельные волосы, сердце заколотилось, но в толпе людей, в сгущающихся сумерках и всеобщей суете это могло и показаться.
В свой вагон она влетела за пару минут до отправления. Там горел неяркий свет, многие пассажиры спали или лежали на своих полках, кто-то ел, пахло огурцами и роллтонами. Место Каринэ оказалось нижним боковым, парень наверху читал с телефона, а на столе стоял пустой стакан в подстаканнике.
Она сунула рюкзак под стол, села, понаблюдала, как поезд медленно трогается и набирает скорость. Остался позади вокзал, а потом и сам Краснодар. Промелькнул Яблоновский, потянулись поля.
Поспать бы сейчас, хотя бы этот час, что поезд будет ехать до Горячего Ключа, потому что потом до самого Туапсе она не уснёт, но внезапное напоминание об Игоре всколыхнуло все чувства, которые и без того не спешили утихать. А прошёл уже месяц. Когда уволился Никита-анестезиолог, месяца, чтобы успокоиться, ей хватило, а вот Игорь, как оказалось, въелся в душу сильнее. Заставить себя не думать о нём не получалось, воспоминания и фантазии пролезали через все запреты. Попытки отвлечься тоже особого результата не приносили. Каринэ попробовала научиться плести макраме, чтобы занять мысли, но руки плели, а голова думала об Игоре. Попыталась вспомнить английский язык, с которым в школе не особо дружила, но он был неинтересен сам по себе, и мысли отвлекались от него на всё, на что можно было отвлечься. Вспомнила свои советы Стеклу и купила альбом и коробку цветных карандашей, но стоило перестать думать о теме рисунка, как рука сама начинала выводить призраков, скелеты, ржавые остовы поездов и заброшенные дома.
И болезненной занозой сидела в сердце тоска, что она ошиблась. Разум говорил, что он женатый человек и что Каринэ для него опасна, чувства смирялись перед разумом, а где-то глубоко шестое чувство твердило – это была ошибка. Непоправимая.
И как тяжело было терпеть и следить за тем, чтобы не начать никому изливать свою тоску. Не жаловаться, не ныть, держать лицо и улыбаться естественно, а не через силу. Но окружающие нет-нет – а замечали, что с ней что-то не то. Правда, списывали всё на весенний авитаминоз и усталость от работы, советовали кушать витамины и утешали, что до отпуска уже недалеко.
Как умершая от последствий аборта девочка стала месяц назад её прикрытием перед Игорем, так и сейчас весна стала прикрытием ото всех. Только не прикроешься от себя самой.
Каринэ положила руки на стол и опустила на них голову.
И снова вспоминалась Стекло. Девчонку выписали недели через две после Вики, и все, с кем она лежала в палате, радостно отмечали это событие, потому что она не нравилась никому. А может быть, у неё точно так же сидела в сердце заноза, что случилось непоправимое, что уже не исправить, и боль выплёскивалась то жалобами, то слезами, то злостью, потому что если держать внутри, эта боль разорвёт душу.
Как легко давать советы другим, и как тяжело самому следовать этим советам, когда сам оказался в такой же ситуации...
Каринэ показалось, что кто-то сел напротив неё, и подумала, что можно разложить полку и полежать до Горячего Ключа. Вздохнув, она подняла голову и увидела, что находится не в поезде, а в лесу.
Она всё же уснула.
Лес был обыкновенным, светлым и без призраков. А на земле под деревом сидела женщина с густыми каштановыми волосами и что-то рассматривала у себя в руках.
Первым порывом Каринэ было спросить, что она делает, вторым – как её зовут. Но потом она решила, что важнее другой вопрос:
– Где ты?
Женщина подняла голову, и Каринэ сглотнула, потому что вместо лица на неё смотрел череп.
«Вот, – она показала Каринэ уродливую тряпичную куклу, которую держала в руках. – Заколку надо снять».
Каринэ присмотрелась и увидела, что на голове у куклы была заколка с пчёлкой – та самая, из-за которой она много лет назад в походе поссорилась с сестрой.
«Сними заколку, – повторила женщина, – она тебе мешает».
Каринэ, ничего не понимая, протянула руку к кукле, но в это время кто-то сзади потряс её за плечо.
– Просыпаемся, через двадцать минут Туапсе.
Каринэ открыла глаза. Она лежала на своей полке в поезде, накрытая одеялом, а проводница протягивала её билет.
– Прибываем в Туапсе, – повторила она.
Каринэ машинально взяла билет, села и посмотрела на часы. Они показывали половину второго ночи.
Впервые в жизни она проспала всю дорогу между Горячим Ключом и Туапсе...
Потом она обратила внимание, что нижняя полка, на которой она лежала, разложена, что сама она накрыта одеялом, второе одеяло у неё под головой, а кроссовки стоят на полу под полкой рядом с рюкзаком.
Как... Она же не ложилась. Каринэ точно помнила, что уснула сидя, положив голову на стол. Неужели она спросонок разложилась и не помнит этого?
– Он в Горячем Ключе вышел, – сообщила ей соседка напротив, паковавшая вещи в чемодан и заметившая её растерянный взгляд.
– Кто? – не поняла Каринэ.
– Мужчина, что с вами ехал, – словоохотливо пояснила она. – Я так поняла, он из другого вагона пришёл, видимо, не успел добежать до своего – остановка в Краснодаре совсем короткая была. Мы даже подышать свежим воздухом не успели... Скажите, если не секрет, – полюбопытствовала она, – а волосы у него свои такие пепельные, или всё же крашеные? В вагоне полутемно, мы всё смотрели, да так и не разобрали.
Мужчина с пепельными волосами! Значит, Игорь на перроне в Краснодаре ей не померещился...
– Свои, – рассеянно ответила она соседке, спохватившись, что та ждёт её ответа.
Значит, это он сел напротив неё в тот момент, когда она уснула. Значит, это он разложил ей полку и уложил её.
И он опять оставил ей свои волны, белым светом струящиеся вокруг неё.
Вагон спал, несколько пассажиров готовились на выход. Кто-то хлопнул дверью туалета, кто-то уже покатил чемодан к тамбуру. За окном тянулась туапсинская промзона, колёса поезда застучали на стрелках. Каринэ медленно обула кроссовки, сложила одеяла, вытащила из-под полки рюкзак и пригладила руками волосы.
Пальцы нащупали заколку, и Каринэ резко вспомнила сон. Она выпутала её из волос – чёлка завитушками сразу упала на лоб – и повертела в руках.
Обыкновенная заколка-крокодильчик, купленная не так давно в каком-то киоске взамен потерявшейся предыдущей. Явно не её имела в виду та женщина из сна. Снять заколку нужно было с куклы.
Зачем?
Поезд начал замедляться, соседка Каринэ, катя за собой чемодан, двинулась к выходу. Каринэ пошла за ней, на ходу заколов чёлку. За окном медленно проплыло здание вокзала, кто-то у кого-то спросил, сколько стоянка. За окном по платформе кто-то спешил за поездом.
Игорь мог разбудить её и наговорить колкостей. Мог не будить и ничего с ней не делать. И мог не приходить к ней из другого вагона. Но он увидел её на вокзале в Краснодаре, он пришёл к ней, он уложил её спать. И оставил ей свои волны.
Может быть, это говорит о том, что он не держит на неё зла и обиды за то, что она не захотела продолжать с ним отношения...
И неуёмная тоска сменилась грустью – горькой, болезненной, но уже не отчаянной. То, что Игорь ей не враг, значило слишком много. И пропахшая влажной хвоей туапсинская ночь, обнявшая её, когда Каринэ сошла с поезда на платформу, показалась не беспросветной, а в чём-то близкой и родной: темно вокруг, темно на душе.
Только всё равно темно...
Глава 15. Псебе
Автобус из Туапсе на Псебе был неудобным – приезжал туда только в час дня, и таким образом половина дня оказывалась потерянной. Брать машину, чтобы потом бросить её в чужом ауле, не хотелось, а потому дядя Миша с утра пораньше был поставлен перед фактом, что он везёт всю бравую компанию на исходную точку маршрута.
Псебе оказался обычным горным аулом. Центральная дорога была заасфальтирована, узкие боковые покрыты щебёнкой, река, пока ещё полноводная, текла по широкому каменистому ложу, на обочине паслось стадо коров. Дядя Миша высадил сына и племянников около магазина, пожелал не пропадать, как прошлый раз, чуть что – звонить, и укатил назад.
– Вот, – Вадик сверился с картой, – мы здесь. Идём вдоль основного русла?
– Угу, – буркнул Ромка, включая навигатор. Перспектива снова вляпаться в потусторонние кошмары оптимизма не внушала.
Первые три часа всё было спокойно и благодатно. Река петляла, русло постепенно сужалось, лес и кустарники подступали ближе, солнце сияло, птички пели, спины под рюкзаками мокли. Навигатор исправно отрисовывал их маршрут, компасы показывали туда, куда надо. А вот потом, когда дорога ощутимо пошла вверх, всем показалось, что солнце стало светить тусклее. Небо, раньше голубое и безоблачное, теперь было затянуто лёгкой дымкой.
– Ромка, – сразу сообразил Сашка. – Навигатор?
– Связь со спутником есть, – отозвался Ромка.
Каринэ и Ромка проверили компасы. Те вроде как показывали куда надо.
Связь пропала через двадцать минут. Ещё через десять навигатор нарисовал их почему-то возле Калинки, а потом заявил, что не находит спутник. Стрелки компасов крутились, искали север и не находили. Дымка в небе сгущалась. Белые волны вокруг Каринэ напряглись.
До самого истока ничего не менялось, а вот недалеко от того места, где из земли бил родник, Ромка заметил среди кустов палатку. Она стояла, оплетенная кустами, местами порванная и уже неопределённого цвета, явно очень давно. В дерево рядом с палаткой был воткнут ржавый топор, гнилое топорище которого отвалилось, стоило Сашке чуть на него надавить, из земли торчал проржавевший до дыр котелок, а на одном из сучьев висели обрывки верёвки, тоже гнилой и разваливающейся в руках.
Братья кисло переглянулись, молча выясняя, кто будет заглядывать в палатку – перспектива увидеть там древнего мертвеца не вдохновляла. Каринэ мертвецов тоже не любила, но не боялась – в отличие от призраков они не пристают и не размахивают ритуальными ножами. Поэтому она подняла с земли палку и отодвинула ею полог палатки.
Ко всеобщему облегчению, там было пусто. Лежал рваный и гнилой рюкзак, такой же тяжёлый ватный спальник, алюминиевая кружка с отломанной ручкой, какая-то одежда. В углу свили гнездо муравьи.
– Это могло остаться от твоей семьи? – спросил Вадик, фотографируя находку на смартфон.
Каринэ с сомнением пожала плечами. Если это принадлежало её семье, то где остальные палатки? Их было десять человек, эта палатка – двухместная, значит, помимо неё должны были быть ещё. Но Сашка с Вадиком прошвырнулись по окрестностям и других не нашли.
Каринэ и Ромка надели перчатки и осторожно перебрали вещи. Одежда, похоже, принадлежала не очень крупному мужчине, по крайней мере, по покрою была мужской. Но никаких ни документов, ни бумаг – ничего, что бы указывало на личность владельца, они не нашли.
– Сколько лет этой палатке? – задумчиво спросила Каринэ.
Братья неопределённо пожали плечами.
– Десять, двадцать, – так же неопределённо предположил Вадик.
Мужчина в её семье был только один – отец. Но он был высоким и достаточно крупным, так что вряд ли это осталось от него.
А на обратном пути они его нашли. В километре вниз по течению от палатки Ромка заметил камень, насаженный на толстую ветку дерева. Удивлённый – как такое может быть? – он подошёл ближе и с содроганием понял, что это не камень, а человеческий череп, уже выбеленный временем. Ветка входила ровно в его правую глазницу. Остальные кости, большей частью ушедшие в землю, кучкой валялись под черепом.
– Это же как надо умудриться так напороться? – оценил Сашка, не касаясь находки, пока Вадик фотографировал её.
И они резко вспомнили свою прошлую ночёвку в этих краях. Каринэ подумала, что этот турист тоже мог остаться ночевать, ночью пришли призраки, ему стало жутко, и он, не помня себя, выскочил из палатки и бросился бежать. И в темноте не заметил ветку и напоролся на неё.
Им четверым было жутко, каково должно было быть одному?
– Полиции сообщить надо будет, – заметил Сашка.
Каринэ вытащила из кармашка рюкзака моток красной атласной ленты – ещё в Краснодаре она приобрела сразу десять метров, рассудив, что пригодится навязывать на ветки деревьев, чтобы отмечать пройденный путь или обследованные притоки – отрезала кусок и привязала её к ветке дерева так, чтобы её было видно от русла, и они пошли дальше.
Привал сделали ещё ниже по течению, где в реку справа вливался первый из притоков. Перекусили взятыми из дома бутербродами, попытались поймать связь или спутник, не преуспели в этом, и отправились обследовать следующий приток.
Там никаких находок не было, как и вдоль следующего. В воздухе висела дымка, Вадик начал сухо покашливать, Ромка пожаловался, что у него плывёт перед глазами и начинает болеть голова. Все снова сделали привал, Каринэ налила Ромке лечебные пятьдесят грамм коньяка, а пока все валялись на бережку между кустов и отдыхали, ей стало казаться, что она слышит фантомные шаги, торопливые и лёгкие. Каринэ помотала головой, шаги пропали. Прислушалась – тихо: ни шагов, ни ветерка, ни пения пичужек. Расслабилась – и снова шаги.
Она осторожно повернула голову и выглянула из-за кустов. На берегу промелькнул призрак женщины; толстая чёрно-каштановая коса зацепилась за сук, резинка слетела и упала в реку, и волосы рассыпались волнами по плечам. Миг – и призрак исчез.
Начало пятого или шестого притока отмечал огромный валун в человеческий рост с каким-то выбитым на нём рисунком, сильно стёртым временем. И подниматься вверх по этому притоку было почему-то тяжело, хотя, может, это они просто устали. Каринэ чувствовала, что у неё болят ноги, Вадик вслед за Ромкой начал жаловаться на головную боль, а в воздухе появились едва заметные чёрные потоки. Вроде бы и не видимые, прямо смотришь – ничего нет, только неестественная сумрачность. А в боковом зрении они двигались, извивались и плыли.
Русло, и без того узкое, едва заметное, заваленное стволами упавших деревьев и поросшее кустарником, закончилось достаточно внезапно. Все остановились.
– Финиш, – перевёл дыхание Вадик.
– Вы слышите? – вдруг спросил Ромка.
Все прислушались. Лес, до этого безмолвный, наполнился едва слышными звуками. Что-то шипело, потрескивало, вроде бы кто-то говорил. Каринэ даже показалось, что она видит среди деревьев тени.
Ребята переглянулись, откровенно струхнув и мгновенно припомнив последнюю ночёвку. Вадик глянул на часы и вытаращил глаза:
– Бл**ь, вы на время посмотрите!
Все похватались кто за телефоны, кто за часы. Было без пятнадцати восемь вечера.
И только сейчас все внезапно обратили внимание, что лес постепенно погружается в вечерний сумрак, и что под деревьями уже почти темно.
А русло и в свете дня было заметно неважно...
– Идём назад! – скомандовала Каринэ.
Хотя бы попытаться выйти...
Стемнело быстро – неестественно быстро. Только что было хоть и сумрачно, но вполне видно, а десять минут – и уже ночь. Ромка взял за руку Каринэ, все включили фонарики. Кругом возвышался лес – чёрный, перевитый медленно ползущими лентами такого же чёрного мертвящего тумана. Свет фонариков выдёргивал из темноты стволы деревьев, неподвижные ветви с какими-то обмякшими листьями, ощетинившиеся кусты...
«Илона!..»
Из-под сени деревьев к ним двинулся чёрный призрак, на лице которого белыми точками светились глаза.
Каринэ дёрнулась и прижалась к Ромке. Вадик нервно посветил фонариком в ту сторону. Призрак с шипением разлетелся клочьями чёрного тумана, и только глаза ещё несколько секунд светились в воздухе.
Волны Игоря застыли, уплотнились и не двигались. Чёрный туман подползал к ним, покусывал и с шипением отползал назад. Каринэ попыталась как-нибудь накрыть этими волнами братьев, но они никак не реагировали на её потуги – ни на движения, ни на мысли: закуклились вокруг неё и не шевелились.
«Лёня... Лёня, ты где?..»
Сашка, Вадик и Ромка одновременно глянули на побелевшую Каринэ. Рядом в темноте возник призрак, быстро посмотрел по сторонам и пошёл дальше:
«Лёня!..»
Каринэ споткнулась. Нога съехала по какой-то кочке, и она почувствовала, как в кроссовок заливает вода. И только сейчас все услышали слабое журчание воды совсем рядом.
Русло немного расширилось и стало видно отчётливо.
«Дети, кто видел папу?..»
Мимо промелькнул невысокий призрак, словно бы детский, и пропал.
Каринэ невольно сжала руку Ромки. Лёня – так звали её отца. Он что – тоже пропал в том походе?
Вадик чертыхнулся: ветка куста царапнула его по лицу, оставив на щеке длинную царапину, сочившуюся кровью. Каринэ глянула, но решила, что эта царапина может подождать.
А вокруг струились чёрные потоки, слизывая белые волны Игоря...
«Ты хочешь нас убить!..»
Сашка споткнулся, упал в воду и застонал. Каринэ бросилась к нему и увидела, что его майка на боку напитывается кровью. Вадик посветил на воду и увидел торчащий из дна небольшой ржавый штырь.
«Не трогай нас!..»
Фантомный звук выстрела.
Каринэ задрала Сашке майку и с облегчением убедилась, что разодрана только кожа и что штырь не вошёл в тело. Вытащила из кармашка рюкзака аптечку, быстро промыла, продезинфицировала рану, наложила замотанную в бинт вату, останавливая кровотечение, и примотала её запасной Сашкиной майкой.
«Адам скоро умрёт... умрёт...»
Все невольно оглянулись в ту сторону. Секунды с две на них из-за кустов смотрело серое лицо, лишённое всякой жизни, а потом растаяло.
«Илона!..»
Шёпот раздался совсем рядом, луч Ромкиного фонарика развеял призрака, когда он уже тянул руки к Каринэ.
Русло становилось шире, воды прибывало. На небольшом пляжике однорукий призрак что-то стирал в реке, причём так, словно бы руки было две.
«Здесь только Леона и Лиана...»
Братья резко повернули головы к замершей Каринэ.
– Это...
Ромка хотел сказать: «Это твои сёстры», но осёкся: взвыло непреодолимое ощущение, что, сказав эту фразу, он выдаст Каринэ призракам. И тогда они отсюда не уйдут.
Сашка и Вадик тоже переглянулись и прикусили языки.
«Пожалуйста, не надо, не надо!..»
Звук фантомного выстрела и детский крик-стон...
Ребята почти бежали, правда, помнили череп, насадившийся глазом на сук, и внимательно смотрели вперёд. Сашка споткнулся ещё раз, Вадик едва успел схватить его за рюкзак. Каринэ под ноги бросился призрак и почти схватил её за лодыжку; она одёрнула ногу, призрак схватил белые Игоревы волны, надсадно зашипел и растаял.
«Зачем тебе топор?..»
«Посмотри, что ты там видишь?..»
Каринэ даже притормозила и обернулась в ту сторону. Призрак с короткими кудрявыми волосами – тот самый, который почему-то казался знакомым – что-то пытался рассмотреть вдалеке, а позади него заносил топор для удара второй призрак. Удар – и оба они растаяли.
«Илона!..»
«Нет, нет!..»
Звук призрачного выстрела.
Кончилось всё внезапно, стоило им выскочить на место слияния двух притоков рядом с валуном в человеческий рост. Ветер напоследок донёс шёпот: «Илона», и всё стихло. Ребята, тяжело дыша, остановились на берегу, где приток вливался в реку, а вокруг темнел обычный лес, наполненный обычными лесными звуками.
Все обернулись назад. На валуне светилась неярким багровым светом перевёрнутая пятиконечная звезда.
– Э-э-э, – глубокомысленно протянул Вадик.
Они осторожно подошли ближе. По мере приближения багровое свечение становилось всё тусклее, а метрах в двух вообще погасло. Ребята посветили фонариками на камень. Сразу ничего не увидели, но потом заметили, что если посмотреть под определённым углом, то можно вполне явственно различить выбитую в камне перевёрнутую пятиконечную звезду.
– Что это? – спросил Сашка.
– Символ сатанистов, – тихо ответила Каринэ.
– Точно, – подтвердил Ромка. – Я недавно глядел про них по телеку.
Ребята посмотрели друг на друга. Дело выглядело весьма скверно. Сатанисты в двадцать первом веке вроде как цивилизованные люди, чёрные ритуалы не совершают, но кто их знает. Не они ли натворили здесь чертовщины?
Они снова отошли на место слияния притока и реки, выключили фонарики, чтобы их свет не мешал, и всмотрелись в лес, оставленный позади. И заметили далеко среди деревьев ещё два слабых багровых свечения.
– Сестрёнка, – кисло протянул Сашка, – почему твоя семейка не утонула банально в море?
Каринэ так же кисло покивала. Она бы тоже предпочла, чтобы родители и сёстры умерли каким-нибудь заурядным способом в каком-нибудь заурядном месте. Их бы заурядно похоронили, и не бегала бы она сейчас с братьями по ночному лесу, спасаясь от призраков. Но имена, упоминаемые призраками, принадлежали членам её семьи: Лёней звали её отца, Леоной и Лианой – сестёр. И это говорило о том, что что-то случилось именно здесь. Разве что кто такой Адам, который скоро умрёт, она не знала – никаких Адамов у неё в родне не было.
До Псебе добрели ближе к одиннадцати вечера, потому что Ромка ещё в сатанинской зоне, как окрестили её ребята, подвернул ногу, и сейчас она разболелась. На подходе к аулу они набрали дядю Мишу и попросили забрать их, а на площади около магазина без сил повалились на обочину дороги и принялись стаскивать мокрые насквозь кроссовки. Каринэ ещё раз обработала Сашкину рану и перевязала аккуратнее, промыла и продезинфицировала Вадикову царапину на щеке, а потом они, понадевав кофты прямо на сырые майки, лежали на земле, смотрели в звёздное небо, слушали журчание воды в реке и молчали.
Зачем её семья приезжала сюда? Знали ли они, что когда-то здесь совершались человеческие жертвоприношения, или это была случайность? Когда следователи восемнадцать лет назад опрашивали соседей, те говорили, что семейство ездило в походы каждый год и всегда благополучно возвращалось. Что на этот раз пошло не так?
Куда пропал отец? Что с ним случилось?
И кто стрелял в детей? У отца-то была винтовка – нелегальная древняя мосинка, доставшаяся ему от деда, воевавшего во второй мировой. С этой мосинкой он браконьерствовал и приносил домой дичину. И этой мосинки, когда следователи потом делали обыск в доме, не нашли, видимо, отец забрал её с собой в поход. Но стрелял он или не он?..
Площадь прорезал свет фар от машины. Дядя Миша остановил свой фиат около них. Ребята медленно поднялись с земли и молча пошли грузиться.
Значит, опять возвращаться сюда. Снова и снова. Пока из разговоров призраков не станет ясно, что здесь произошло. Пока она не найдёт останки родителей и сестёр. И пока не поймёт, как избавиться от кошмаров...
Глава 16. Дом из прошлого
Дом на самой окраине Яблоновского был старым: фундамент ушёл в землю, деревянные стены внизу начинали подгнивать, крыша протекала. Дорожка из выщербленной плитки заросла травой. Старый забор сгнил, но пару лет назад дядя Миша с Вадиком поставили новый из сетки-рабицы, а вот сарай пришлось снести. Участок тоже был заброшенным, хотя Каринэ раза три за лето обкашивала его, чтобы не зарастал чрезмерно бурьяном.
Появляться здесь Каринэ не любила, и семь лет назад, когда стала совершеннолетней и приняла этот дом в наследство, она хотела его продать, но тётя Ира отговорила. Во-первых, объяснила она, продавать придётся фактически участок, потому что дом на нём однозначно под снос, а четыре сотки много не потянут. А во-вторых, когда-нибудь у неё будут дети, которые когда-то вырастут и захотят жить отдельно от родителей, и вот тогда участок, куда можно будет выпихнуть подросшее дитятко, придётся кстати. И Каринэ не стала продавать, хотя предпочитала сюда не соваться. Даже на шашлыки с братьями или подругами предпочитала выезжать куда-нибудь в лес, но не сюда.
Она с трудом открыла тронутый ржавчиной навесной замок и зашла в крошечные тёмные сени. Через грязное окно – Каринэ ни разу в жизни его не мыла – проникал такой же грязный свет, освещая стол, застеленный старой грязной клеёнкой ещё советских времён. И стол, и подоконник были усеяны засохшими трупиками мух, под столом громоздились вёдра, тазы и что-то ещё, что Каринэ тоже никогда не разбирала. Вытерев ноги о грязный затёртый половик, она открыла скрипучую дверь и вошла в дом.
Первым в нос ударил специфический запах заброшенного помещения – запах прелости, затхлости и гнили, не проветриваемый годами. Везде лежал толстый слой пыли и паутины, тоже годами не знавший уборки. Обстановка была убогой. Древние, отстающие от стен обои, местами прибитые к стене гвоздиками, проседающий пол с облупившейся краской, два окна, много лет не знавшие мытья. Два стола, сдвинутые вместе, десяток разномастных стульев, часть из которых несли следы ремонта, тумба с кухонной утварью, пыльная сушилка для посуды на стене, продавленный диван и половик на полу. В одной из двух комнат помещалась только двуспальная кровать, застеленная застиранным и штопаным бельём, бывшим когда-то белым, тяжёлая железная этажерка, видевшая, наверно, вторую мировую, да полированный исцарапанный шкаф. Во второй, гораздо большей комнате, были впихнуты шкаф и два письменных стола, а две стены были целиком заняты трёхэтажными нарами, рассчитанными на девять человек. Только восемь полок были застелены матрасами, а девятая использовалась для хранения одежды.
Восемнадцать... почти девятнадцать лет назад, когда здесь ещё жила семья, состоявшая из родителей и восьми детей, тут было не так убого, по крайней мере, не так грязно, но и тогда бедность лезла из всех щелей.
Тётя Ира рассказывала, что её брат – отец Каринэ – после женитьбы подался в баптисты и почти перестал общаться со своими родственниками. А у баптистов вроде как аборты и предохранение запрещены. Вот и плодили они каждый год по ребёнку, а то и по двойне. Мать Каринэ тоже после замужества отдалилась от своих родственников, но тётя Нина – её сестра – говорила, что они очень хотели мальчика, а рождались только девочки. Лишь девятым ребёнком оказался мальчик, но он родился мёртвым. Почему родители решили после этого остановиться – неизвестно: может, разум всё-таки проснулся, и они поняли, что в лихие девяностые прокормить восемь ртов проблематично. Может, смерть долгожданного сына их сломала. Может, мать не могла больше рожать. Во всяком случае, после того мальчика детей уже не родилось.
Может, и хорошо, что Каринэ не помнила ничего, что было до того, как Виталь Саныч нашёл её на железнодорожных путях недалеко от Чинар. Потому что жить в нищете и ютиться в одной комнате с семью сёстрами – небольшое удовольствие. К тому же смутные воспоминания – даже не воспоминания, а ощущения и отголоски эмоций – говорили, что лада в семье не было, каждый был сам за себя. Это же подтверждали и все тёти, очень редко, но приезжавшие сюда и привозившие детям одежду, игрушки и школьные вещи. «Гадюшник» – твердили они и стремились побыстрее сбежать.
Каринэ сняла небольшой рюкзачок, повесила его на крючок на стене, завязала волосы косынкой и вытащила из рюкзачка пару медицинских перчаток. Пачкать руки она не боялась, когда приходилось полоть огороды, она никогда не пользовалась перчатками, но касаться вещей в этом доме было неприятно. А сейчас придётся перерывать всё.
Нет, для начала лучше открыть окна, иначе дышать тут невозможно.
Восемнадцать лет назад, когда семья пропала, следователи делали здесь обыск, пытаясь найти хоть какие зацепки. Немного позже сюда приезжала тётя Ира и поверхностно наводила порядок. И вряд ли сейчас можно что-нибудь найти. Тем более Каринэ сама очень смутно представляла, что собирается искать. Что-то, что подтвердило или опровергло бы религиозную принадлежность семьи. Или что-то, чего в доме не должно быть. Или какие-нибудь неправильности.
Одну неправильность она нашла. Если родители были баптистами, то в доме должна быть баптистская символика – распятия, иконы... Или икон у баптистов нет?.. Библия. Но нигде на стене не висело распятие, не было ни одной иконы, и не было даже библии. Все книги, что были в доме, помещались на одной полке – два десятка советских книг, половина из которых были детские – рваные и зачитанные, да у стены за нарами Каринэ выковыряла весь в паутине учебник математики за третий класс, подписанный именем Глухарёвой Лины. И всё. Ни одного баптистского буклета, ни крестика, ни текста молитвы. В ящиках столов сохранились школьные тетради детей, рисунки, какие-то аппликации, журналы, газеты, игрушки, но ничего, хоть отдалённо касающегося религии – хоть какой, не обязательно баптизма. Ничего ни исламского, ни иудаистского, ни даоского, ни какого другого – совсем ничего.
Собственно, на этом неправильности и закончились. Каринэ методично перетряхнула всю немногочисленную одежду, детскую и взрослую, обшарила шкафы и ящики столов, перебрала вёдра и тазы на веранде, даже залезла в печь, стащила на пол матрасы с нар и прощупала их. Ничего необычного.
Она взяла один из стульев, стряхнула с него пыль, села лицом к спинке и стянула с потных рук перчатки. Подождала, пока руки высохнут, и позвонила тёте Ире с вопросом, забирала ли она что-нибудь из дома восемнадцать лет назад. Тётя Ира ответила, что забрала только одно платье, которое было относительно новым и подходило Каринэ по размеру, да повыкидывала все продукты. Изымали ли что-нибудь следователи, когда делали обыск? Это она не в курсе. Были ли в доме распятия, библия или баптистские буклеты? Кто же это упомнит через столько-то лет?
Каринэ убрала мобильник в рюкзачок и, не вставая со стула, осмотрела стены с отставшими обоями, потолок с облупившейся краской и скрипучий проседающий пол. Потом вышла на улицу – тёплый майский воздух показался невероятно свежим после затхлости комнат – обошла вокруг дома и вспомнила про чердак. Сходила к соседям за лестницей, забралась наверх и топором подковырнула низкую чердачную дверь.
