Текст книги "Призраки прошлого (СИ)"
Автор книги: Светлана Гуляка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Глава 1. Работа
– Каринэ, там тебе из реанимации верхолазку спустили.
– Уже?!
– Сказали – им она не надо. Переночевала после наркоза – и хватит с неё.
– У меня мест нет!
– А у кого они есть? Виталь Саныч сказал, что это ваша, так что ваша.
Каринэ вздохнула. Хирургия была переполнена. Впрочем, она почти всегда переполнена. Дети любят то аппендицит себе отрастить, то проглотить какую-нибудь батарейку, то кипятка на себя пролить... И родители, которые на досуге любят поругать отечественную медицину, тут же бегут к этой самой отечественной медицине!
Каталка стояла в коридоре, недалеко от входа в отделение. Каринэ подошла к ней, взглянула на лежащую на ней девочку, вытащила из подголовья карту, пролистала. Впрочем, её историю ей уже рассказали: пошла вчера вечером с дружками погулять по заброшенной стройке, полезла куда-то, а конструкция возьми – и обрушься. Как итог – переломы обеих рук, сотрясение мозга, ушибы, порезы от арматуры, термический ожог второй-третьей степени живота и ног...
– Ожог-то откуда?
– Они костёр внизу развели, – хмуро ответил стоящий рядом с каталкой мужчина. – Она в него упала.
Ему было лет тридцать пять, одет он был в штаны цвета хаки, серую футболку с Че Геварой, имел несколько взлохмаченные пепельные волосы, приятные, какие-то простые черты лица, и от него едва ощутимо пахло не то машинным маслом, не то железом...
– И куда мне вас ложить?
Вопрос, ясное дело, был риторическим.
– Вам виднее, – он выдавил усталую улыбку.
– Вы отец?
– Да.
Каринэ вздохнула и пошла в ординаторскую. Из хирургов там были только Виталь Саныч да Наталья Николаевна, заполнявшие документы и тихо и отрывисто ругавшиеся. Впрочем, они всегда ругались. Это было нормой и гарантом того, что вокруг не происходит ничего экстраординарного.
– Виталь Саныч, – Каринэ остановилась в дверях, приваливаясь к косяку, – куда верхолазку пихать? Мест нет.
Немолодой, высокий, чуть сутулый хирург флегматично пожал плечами, отложил ручку, отодвинул от себя чьё-то назначение и подтянул стопку с края стола:
– Какие проблемы? Сейчас выкинем кого-нибудь.
– Может, – с надеждой спросила Каринэ, – ту истеричку из второй?
Виталь Саныч скривился:
– Я бы с радостью, – признался он, – но с этой сучки станется и в минздрав нажаловаться – как же, её дитятко недолечили, вышвырнули из больницы, нахамили... Ты не слышала, какими карами она приёмному отделению грозила... Нет, Каринка, меньше будет проблем, если мы потерпим её ещё два дня. У нас сепсис домой просился: он у нас давно, анализы уже нормальные, вот его и отправим.
– А толку? Там в палате мальчики. А верхолазке уже пятнадцать, чтобы её к мальчикам селить. Да и у истерички тоже мальчик...
– А палаты с девочками у Азиза и Гены, но и там аншлаг... Тогда малышню слегка проредим.
– Перелом на выписку?
– Перелом как раз оставим, у него утренняя кровь плохая. А вот любителя принять душ из кипяточка можно, – он нашёл нужную историю болезни, просмотрел последние анализы: – Кровь нормальная, моча нормальная... Отправь-ка его на магнит, а потом и домой.
В коридоре рядом с папашей верхолазки уже стояла и женщина. Стройная, с короткой причёской, крашеная в блондинку, она как раз наклонилась над каталкой и осторожно гладила дочку по волосам. Та плакала и что-то тихо говорила.
В палате у малышей стоял гам. Двухлетняя глотательница иголок, удерживаемая мамашей, лежала под капельницей и протестующе орала. Трёхлетний падун из окна, тоже под капельницей, пока что отвлекся на планшет с мультиками, но видно было, что это ненадолго. Годовалая рваная щека тоже буянил по какому-то своему, не понятному Каринэ поводу. Четырёхлетний перелом голени, пока мамаша сидела в телефоне, сосредоточенно ковырял гипс на ноге и психовал, и лишь забинтованный любитель кипятка полутора лет от роду мирно спал, посасывая уголок пододеяльника.
Лучше бы выписали кого-нибудь из крикунов...
Впрочем, выпишут одного крикуна, на его место привезут другого. Выпишут одну психованную мамашку, на её место придёт другая. Вот такой вечный круговорот кричащих детей и психованных мамаш в природе...
На выписку забинтованного любителя кипятка ушёл час. За это время рваная щека уснул, малыши откапались, Каринэ сняла капельницы, дети замолчали, и палата вздохнула с облегчением. Ненадолго, потому что перелом голени окончательно распсиховался, закатил истерику, и только тогда мамаша соизволила вылезти из мобильника и принялась его успокаивать, постепенно заводясь сама. В коридоре мамаша верхолазки начинала нервничать и поглядывать на часы.
– Игорь, – услышала Каринэ, пробегая мимо, – я не могу больше...
– Иди, – кивнул тот, кого назвали Игорем. – Я останусь...
Когда с выпиской было покончено и кровать в палате освободилась, выяснилось, что бабе Кате – единственной санитарке на отделение – не до того, чтобы принести чистое постельное бельё и застелить кровать, потому что в туалете случились наводнение и потоп, которые она как раз ликвидировала. Каринэ вздохнула, сама сняла грязное постельное бельё и пошла к сестре-хозяйке.
Вернувшись в коридор, она обнаружила, что около каталки с верхолазкой остался только папаша.
– Держите, – она сунула ему в руки стопку чистого постельного белья, – идите в первую, застилайте свободную кровать.
– Скажите, – попросил он, безропотно принимая бельё, – можно ей обезболивающее?
Каринэ глянула на зарёванную верхолазку.
– Сейчас её заселят в палату, – кивнула она, – потом придёт врач, и всё сделаем.
Потом проблема возникла с тем, как закатить каталку, потому что в узком проходе она не могла развернуться. Положение спас папаша, подсказавший, что раз кровать на колёсиках, то вместо того, чтобы пытаться развернуть каталку, можно сдвинуть кровать. Потом они с Каринэ переложили стонавшую верхолазку с каталки на кровать, и пришёл Виталь Саныч.
– Мезадениту из второй, – сообщил он Каринэ, усаживаясь на табуретку рядом с кроватью верхолазки, – я поменял антибиотик. И сейчас поднимут пневмоторакс из приёмника.
– И куда его ложить? – закатила глаза Каринэ.
– Наталье Николаевне, у неё двое на выписку идут. Ну что, Виктория Игоревна, – бодро поприветствовал он зарёванную полуобморочную верхолазку, – лечиться будем?..
День выдался суматошным. Мало того, что скандальная мамашка из второй снова учинила разнос всему медперсоналу и грозила, что ежели с её драгоценным дитяткой что-нибудь случится, пусть все пеняют на себя, так ещё и свежепоступивший пневмоторакс неожиданно решил начать умирать. Просто вдруг закатил глазки, обмяк и перестал дышать. Его откачали, сплавили в реанимацию, а перед обедом скандальная мамашка во всеуслышание заявила, что больше оставаться здесь не намерена, и потребовала выписать её.
– Врач может отпустить вас под расписку, – Каринэ призвала всю свою выдержку и воспитанность.
– Не намерена я писать никакие расписки! За кого вы меня тут принимаете?! Ничего не делаете, держите ребёнка в ужасных условиях и снимаете с себя всю ответственность!..
Надя за спиной у скандалистки страдальчески закатила глаза, из ординаторской показался Виталь Саныч, из палат начали выглядывать любопытные. И в это время к Каринэ тихо подошёл папаша верхолазки.
– Я извиняюсь, – негромко и уже с усталыми нотками в голосе произнёс он, – можно ли Вику покормить? Или ей только капельницы?
Каринэ глянула на часы:
– Обед через полчаса, в палату привезут. Да, врач разрешил её кормить. Только это придётся делать вам самим.
– Я это понял, – чуть улыбнулся он.
– Я требую сюда главврача! – кричала скандалистка. Виталь Саныч флегматично отвечал, что это не проблема, и что она принимает с пяти до шести вечера. На этих словах половина свидетелей скандала посмотрели на часы. Где-то громко заплакал ребёнок.
– И часто у вас такое? – без оптимизма поинтересовался папаша верхолазки, кивнув на скандалистку.
Как его зовут? Игорь, кажется. Дочка не в него пошла – темноглазая, полногубая, яркая и красивая – эта утончённая красота была видна даже после операционной и ночи в реанимации. Только волосы были такого же цвета, как у отца – необычные, пепельные и какие-то словно переливающиеся. И это точно свой цвет, не крашеный.
– К счастью, нечасто, – успокоила его Каринэ. – Это редкий и клинический случай.
Скандалистка требовала главврача сию же минуту, иначе она пойдёт жаловаться в министерство здравоохранения. Некоторые мамаши, не выдержав, попросили её успокоиться, напомнив, что здесь бесплатная больница, а не люксовый санаторий. Крикунья переключилась на них. Виталь Саныч, получивший передышку, флегматично пожал сам себе плечами.
– У нас в палате, – признался Игорь, – тоже клинический случай.
– Мамаша, у которой ребёнок со сломанной ногой? – усмехнулась Каринэ.
– Да. Пока ребёнок не начнёт истерику, она из телефона не вылезет.
– Зато она не скандалит, не выкатывает претензии и делает всё, что ей говорят. Даже на больничную кормёжку не морщится.
Главврач всё-таки пришла спустя где-то полчаса. Их разговора Каринэ, занятая уколами, не слышала, но скандалистка самым волшебным образом угомонилась. Надолго или нет, это другой вопрос, но временно в хирургии наступили относительные тишина и благодать.
Вторая половина дня прошла довольно дёргано. Дёргали, в общем-то, по мелочам, но постоянно – там у ребёнка температура поднялась, там живот заболел, там место укола покраснело, там повязку залили компотом... Обычные проблемы, только сегодня почему-то их было слишком много. Потом погоняли за документами то в приёмное отделение, то в реанимацию, а потом и вовсе послали в архив за историей болезни трёхлетней давности. Вообще-то, это было обязанностью бабы Кати, но хирурги, зная её вредный характер, и ценя, как единственную санитарку на всё отделение, лишний раз старались не дёргать. А медсестёр много, их не жалко поэксплуатировать.
Отделение угомонилось только часам к десяти вечера. Наконец-то перестали болеть животы и разматываться повязки, детишки и мамаши расползлись по палатам. Виталь Саныч, тоже дежуривший сегодня, прошёлся по пациентам, расспросил всех о самочувствии и спрятался в ординаторской спать. Каринэ заварила большую кружку чая, притушила свет в коридоре и присела на диванчик на посту.
За окном чернела пасмурная мартовская ночь, по улице ещё проезжали машины, прошёл грузовой поезд, прогромыхал трамвай. В четвёртой или пятой палате заревел ребёнок и почти тут же успокоился, кто-то прошлёпал в туалет.
– Не помешаю?
Каринэ подняла голову, посмотрела на Игоря и сдвинулась, освобождая ему край дивана. Он сел, откинулся на спинку и закрыл глаза.
День явно дался ему нелегко, это было видно по усталому и осунувшемуся лицу. Впрочем, больница – это не санаторий и не курорт. По правилам его должны были отправить вечером из отделения, потому что на ночь разрешалось оставаться только родителям, детям которых ещё нет шести лет. Но в отделении завал, врачи и медсёстры с начала марта как-то резво рванули на больничные, Виталь Саныч ведёт и своих пациентов, и пациентов Евгения Никитича, а она, Каринэ, и вовсе одна на три палаты. Поэтому в этих условиях и врачи, и медсёстры сквозь пальцы смотрели на то, что ухаживающие за больными остаются на ночь, если они этим не усложняли жизнь медперсоналу.
– Можно достать где-нибудь одеяло? – спросил вдруг Игорь и невесело пояснил: – Я не могу лечь на кровать с Викой. Её чуть не так тронь – она плачет от боли.
– Одеяло можно найти, – Каринэ отпила глоток горячего чаю и устало прикрыла глаза. – Но кровать, сами понимаете, вам не выделят.
– Понимаю. Я не привередливый, могу и на полу.
Каринэ поставила кружку на пол около дивана, встала, сходила в сестринскую и принесла Игорю запасное дежурное одеяло.
– Тонкое, – предупредила она, – но другого нет.
– Мне хватит, – он сцедил усталый зевок в кулак. – Спасибо.
Они сидели и молчали. Каринэ мелкими глотками пила постепенно остывающий чай, чувствуя, как гудят набегавшиеся за день ноги и одуревшая от криков детей и мамаш голова. Игорь полулежал, откинувшись на спинку дивана, запрокинув голову и закрыв глаза. За окном засвистел ещё один поезд.
– А почему вы здесь, а не мать? – спросила Каринэ.
Она сама не знала, зачем задала этот вопрос. Её это не интересовало. Мало ли какие обстоятельства могут быть у мамаши, которые мешают ей находиться рядом с дочерью. Игорь не уникум, лежали и до него папаши с детьми.
– Ребёнок маленький у неё, – не открывая глаз, ответил он. – Не с кем оставить.
А впереди ночь. Пусть бы сегодня никого не привезли экстренного...
– Вас Карина зовут? – тоже без особого интереса спросил Игорь.
– Каринэ, – механически поправила она.
В коридоре раздались шаги, к посту вышел Виталь Саныч, посмотрел на Каринэ флегматичным взглядом.
– Аппендицит? – обречённо предположила она, правильно истолковав его взгляд.
– Перитонит, – уточнил он.
Счастья ночью не будет...
Глава 2. Дом
Родная квартира встретила её вожделенной тишиной. Никто не орал, не кричал, ничего не требовал и не бегал. И даже подвявший колеус на подоконнике, который она забыла полить перед уходом на работу, молча сносил наступление засушливого периода.
После ночи на дежурстве голова соображала плохо и болела. Перитонит – здоровенный лоб шестнадцати лет от роду – экстренно прооперировали, дали пару часиков отдохнуть в реанимации и вернули им. Он не хотел лежать под капельницей, порывался идти домой и всё пытался облапать Каринэ. На первое ему пригрозили вызовом полиции – судя по тому, что лоб слегка взбледнул, ему уже приходилось иметь с ней дело – и притих. На второе Каринэ спас Игорь, которого – раз всё равно не спит – попросили помочь переложить лба с каталки на кровать. Заметив его попытку шлёпнуть её по попе и то, что слова не действуют, Игорь недобро глянул на него и с угрозой в голосе предупредил: «Я здесь». Что там лоб себе удумал, неизвестно, но рук больше не распускал.
Потом поднялась температура у верхолазки – к счастью, как поднялась, так и упала. Каринэ вколола ей обезболивающее, и она уснула.
Часа три поспать удалось, а потом перитонит начал стонать и всячески показывать своё страдание... В общем, в восемь утра Каринэ сдала всё это сомнительное счастье Наде с Людой и Зулей и сбежала из того дурдома домой.
Оставив сумочку и пакет у двери, Каринэ стянула сапоги, тоже кинула их в прихожей, бросила куртку на вешалку и поплелась на кухню. Там достала из навесного шкафчика бутылку коньяка и вылила последние грамм семьдесят в рюмку. И плевать, что утром пить – это дурное дело. Это не прихоть, а необходимость. К тому же это у всех остальных утро, а у неё даже не вечер, а самая глубокая ночь, так что она имеет право напиться, завалиться на кровать и отрубиться.
Она ногой пододвинула табуретку к окну и уселась на неё, глядя вниз на проснувшийся город и потягивая коньяк. Ночью распогодилось, но к утру опять нагнало туч, которые сыпали сейчас мелким противным дождём. И на душе было... Каринэ прислушалась к себе... Нет, не противно, даже наоборот, мирно и спокойно. На дежурстве ничего не случилось, даже идиот с перитонитом – не самое худшее, что могло им подвалить; не выспалась – ну, не привыкать. Зато сейчас она сидит дома, пьёт коньяк, сейчас допьёт и пойдёт спать. Тихо, мирно, спокойно. В тепле и на мягкой кровати. Тому же Игорю тишина, покой и кровать в ближайшем будущем не светят...
В голове приятно зашумело, боль отступила и уже не давила так на виски. Каринэ бездумно понаблюдала, как во дворе пытаются разъехаться мусороуборочная машина и две легковушки, проследила взглядом за школьником, бегущим в школу, в которую он совершенно точно уже опоздал, допила последний глоток коньяка, оставила рюмку на подоконнике и поплелась спать.
А вместе со сном пришёл и кошмар. Сначала приснился Игорь – они шли вдоль железнодорожных путей и о чём-то говорили. Потом поднялся ветер, стемнело, железная дорога пропала, и вокруг вырос мрачный чёрный лес. Под ногами вместо травы потёк чёрный липкий туман, такой же туман выползал из-за деревьев и цеплял за одежду и руки. Затем деревья расступились, и Каринэ оказалась на поляне.
Здесь всё тоже было черно, в воздухе колыхалась чёрная дымка, из которой время от времени вырастали то призрачные черепа, то костистые руки или ноги. Посреди поляны возвышался каменный столб, светившийся грязно-багровым светом, под землёй у столба отчаянно блеял зарезанный козёл, а вокруг столба ходил человек. Или не человек. Все черты его были человеческими, но совершенно неживыми, безжизненными и серыми. Остановившиеся глаза постоянно смотрели в одну точку, и тянулся за этим неживым человеком чёрный удушающий шлейф.
«Укажи завершающую жертву...»
Шлейф взметнулся, Каринэ, зная, что будет дальше, в отчаянии попыталась развернуться и убежать, но мертвящая тьма спеленала её по рукам и ногам, и она не могла пошевелиться. Оставалось только обречённо наблюдать, как шлейф накрывает её, и из него начинают формироваться призраки. Чёрные скелеты – на некоторых ещё сохранились останки плоти или одежды – выступали из шлейфа и окружали Каринэ. Мёртвая тишина поляны наполнилась их шипением. Они окружали её, тянули к ней свои неестественно длинные чёрные руки и угрожающе шипели: «Не уйдёшшшшшь...»
А серый безжизненный человек подошёл к Каринэ, держа в руках тонкий стилет, и без всяких эмоций замахнулся для удара. Каринэ отчаянно попыталась перехватить руку или хотя бы уклониться, но тьма, плотно связавшая её, не позволила даже шелохнуться. Удар ножа в голову – и призраки жадной толпой ринулись к ней...
Она проснулась от бешено колотящегося сердца. Одеяло сползло на пол, а порыв ветра распахнул форточку. Каринэ подняла одеяло, закуталась в него и глянула на часы.
Три часа дня.
Призраков в квартире не видно – не видно сейчас, в свете дня. Но они есть, Каринэ ощущала всем своим нутром – прячутся в тёмных углах и ждут ночи, чтобы вылезти, столпиться вокруг неё, тянуть к ней свои чёрные костистые руки и требовать уйти с ними. Этот кошмар преследовал её уже восемнадцать лет, с тех пор, как её, семилетнего ребёнка, бросили в лесу на ночь глядя. С той поры и приходил этот сон. С небольшими вариациями, то реже, то чаще. Бывало, за целый год не приснится ни разу, а бывало, каждый месяц будил своей потусторонней жутью. А потом вокруг неё наяву кружили жуткие порождения потустороннего мира и чего-то из-под неё хотели. Недели три пройдёт – призраки исчезнут, и всё станет нормально, пока очередной ночной кошмар не воскресит их.
Иногда, хоть и крайне редко, получалось увернуться от ножа, и тогда призраки кружили вокруг неё не три недели, а меньше, бывало, всего несколько дней. А один раз... Ей было четырнадцать лет, и к ней на улице пристал какой-то отморозок с ножом. К счастью, Каринэ догадалась прикинуться дурочкой, заболтала его, а пока она его отвлекала, братья скрутили его, отобрали нож, хорошенько отметелили и отволокли ментам на участок. И после этого Ромка взялся учить сестру приёмам против ножа. Она до сих пор помнила нудную и долгую тренировку: летит нож, зажатый в руке обратным хватом, шаг в сторону, перехватить руку и рукой же противника всадить его нож ему в живот. Десятки и сотни раз подряд. До отупения.
Дядя Миша, когда прознал про эти тренировки, всыпал обоим, пояснив, во-первых, что против крепкого мужчины у Каринэ этот номер не пройдёт, а во-вторых, если пройдёт, то это уже будет уголовщина.
Но когда через несколько недель ей приснился очередной кошмар, и призрак занёс над ней нож, неожиданно сработали вбитые Ромкой рефлексы: она отступила в сторону, перехватила бестелесную руку серого человека и изо всех сил всадила его же рукой нож ему в живот.
Призраков после того сна не было, и кошмары потом не приходили два года. Потом появились опять, только теперь тьма держала её сильнее, и повторить тот приём больше не получилось.
На этот раз не получилось даже увернуться от ножа. Значит, призраки будут преследовать её три недели. И, значит, скоро она увидит и самого серого человека...
Каринэ спустила ноги на пол, протёрла глаза. За окном моросил серый дождь, а тишина собственной квартиры из умиротворяющей превратилась в жуткую, из всех тёмных углов выглядывали призраки: поверни резко голову – и успеешь заметить краем глаза движение в тёмной углу. Да даже голову поворачивать не надо: закрыть глаза – и она чётко, каким-то шестым чувством могла сказать, где они и примерно сколько их. Сейчас их пять, ночью будет больше.
Днём ещё ничего, сейчас она встанет, пообедает, выпьет кофе, посидит в интернете, посмотрит какой-нибудь фильм – но потом стемнеет и наступит ночь. А ночью все эти призраки, таящиеся сейчас в тенях, повылазят, столпятся вокруг неё, и будут чего-то ждать от неё, что-то требовать, куда-то звать.
Летом она уходила гулять на вокзал. Летом через Краснодар нескончаемым потоком идут поезда, там постоянно толпятся люди, сотнями приезжают и уезжают, там людно, светло и шумно, и призракам прятаться негде. Но сейчас март, на улице темно, холодно и серо, на вокзале – редкие пассажиры. И от теней не спрячешься. Остаётся только всю ночь не выключать верхний свет и смотреть фильм за фильмом. А утром, когда рассветёт и призраки перестанут подходить близко, наконец-то лечь спать.
Надо потерпеть два дня, потом станет легче. То ли призраки потеряют свою силу, то ли она банально к ним привыкнет – но через два дня она сможет спать ночью. Но эти два дня нужно ещё пережить...
А в четыре позвонила старшая медсестра.
– Каринэ! – умоляюще попросила она. – Может, вы можете выйти сегодня в ночь?
Каринэ резко выдохнула, испытав невероятное облегчение. Не будет ночных кошмаров, не будет убивающего одиночества и ужаса неведомо чего, не будет бесконечных фильмов, которые нужно смотреть, чтобы спрятаться от призраков. На работе будет работа, и будет не до кошмаров.
– Могу, – сипло ответила она, сдержав нервный смех. – Таня опять на больничный?
– Как всегда, – подтвердила старшая.
– Я выйду, – пообещала Каринэ.
– Ох, спасибо вам огромное, а то меня Таня как обухом по голове сейчас...
Отбив звонок, Каринэ некоторое время смотрела на потухший дисплей, потом перевела взгляд на серое небо за окном и такие же серые дома. На работе она проклянёт своё согласие выйти в ночь. На работе она будет мечтать о тихой квартире, особенно когда привезут парочку экстренников или если кому-то резко поплохеет. Но это будет потом. Сейчас было только облегчение, что на работе не будет кошмаров. Или что, по крайней мере, там рядом будут люди.
В отделении за день ничего не изменилось, разве что у Азиза Тиграновича кто-то пошёл на выписку. И, как ни странно, никого не привезли.
– Значит, привезут ночью, – заключила очевидное Люда, записывая температуру пациентов. – В общем, у верхолазки из первой тридцать восемь и два и у перитонита из пятой тридцать семь и четыре...
– И он громко и показательно страдает, – добавила Надя.
Первые три часа дежурства прошёл спокойно, а потом в коридор вышел Игорь с телефоном у уха. Каринэ села заполнять истории болезней, но обнаружила, что ручки на посту нет, поэтому вынуждена была встать и пойти в сестринскую. Проходя мимо Игоря, она услышала обрывок его фразы: «...У тушки закрылки не выходили на двадцать...» и невольно представила перитонита из пятой, у которого крылышки не хотят расти больше, чем на двадцать сантиметров. Воображение тут же нарисовало куцые беленькие крылышки, а потом добавило и нимб на макушку. Мысленно похихикав, она сходила в сестринскую, отыскала ручку и вернулась на пост. Там её поджидала мамаша, виновато объяснившая, что ребёнок описался, и нужно поменять постельное бельё. Разобравшись с бельём и снова вернувшись на пост, она нашла там Игоря. Он сидел на диванчике и пил – судя по запаху – кофе. Кивком поздоровался с ней, она также кивнула ему в ответ, и следующие минут двадцать прошли в молчании: он неторопливо пил кофе, она заполняла истории болезни пациентов. А потом Каринэ услышала лёгкое похрапывание – обернувшись к Игорю, она обнаружила, что тот уже спит, откинувшись на спинку дивана. Кружка из-под кофе стояла рядом на полу.
Можно было его разбудить и отправить в палату, но Каринэ не стала этого делать. Пусть спит, пока он никому не мешает. А к тому же с ним было спокойнее. Скорее всего, банально из-за того, что рядом с другим человеком уже не чувствуешь себя такой одинокой перед лицом ужаса, а может быть, и потому, что призраки опасались Игоря. Почему-то казалось, что они выглядывают из-под дивана, из-за холодильника с лекарствами, из-за шкафа, видят Игоря и не смеют показаться ему на глаза.
Она обратила внимание на небольшое пятно крови на его майке всё с тем же Че Геварой, и невольно залюбовалась его встрёпанными волосами, при слабом ночном освещении принявшими удивительно глубокий пепельный цвет. Подумать только – ради такого цвета многие красотки травят волосы химией, а ему природа подарила этот потрясающий оттенок просто так...
Позвонили из приёмного отделения – Игорь от звонка шевельнулся, но не проснулся – спросили, как у них с местами. Каринэ ответила, что на полу свободного места ещё много и, кажется, не занята душевая. На том конце провода буркнули: «Ясно» и отключились.
Покончив с бумажками, она прошлась по коридору, заглянула в палаты, проверила температуру верхолазки и перитонита. У верхолазки на ощупь были всё те же тридцать восемь и два; перитонит храпел и тоже был лишь немного тёплым.
Никого к ним так и не подняли; забежавшая за сахаром Даша из реанимации сообщила, что, вроде, кого-то заселяли в ортопедию.
Ну и чёрт с ним, другого привезут.
Однако другого не привезли. Ночь вообще выдалась на редкость спокойной – вот именно тогда, когда нужна работа, чтобы отвлечься от кошмаров, её и не было. Вся документация была заполнена, указания по утренним анализам изучены, пациенты сопели в две дырочки, экстренники не шли. Игорь спал, сидя на диване, Каринэ пила чай чашку за чашкой, смотрела из окна на редкие проезжающие машины и поезда, ходила из угла в угол, иногда заглядывала в ту или иную палату и ждала утра. Идеальная ночь, чтобы спать, всегда на дежурствах о таких мечтаешь, но сейчас ложиться было нельзя. Стоит будет ей закрыть глаза, как сразу из каждого угла призраки начнут тянуть к ней свои костлявые руки и пробирающее шипеть: «Не уйдёшшшшшь...»
В детстве она этих кошмаров боялась до истерики, тёте приходилось поить её убойными дозами успокоительного, включать весь свет, всю ночь держать на руках и постоянно говорить – неважно что, лишь бы племянница могла слышать её голос. Годам к десяти Каринэ привыкла к кошмарам, и уже достаточно было прийти на ночь к тёте в кровать, чтобы было не так страшно. Став взрослой, она научилась на людях ничем не выдавать своего состояния, не шарахаться прилюдно от призраков, и иногда даже удавалось убедить себя, что это всего лишь глюки.
Однако до сих пор, хоть прошло уже восемнадцать лет, и она давно не ребёнок, эти призраки подкарауливали её и чего-то от неё хотели...
Утро тоже прошло тихо и мирно. С шести до семи Каринэ взяла все нужные анализы, отнесла их в лабораторию, забрала результаты, дала жаропонижающее пневмонии из шестой, у которого температура незаметно подобралась к тридцати девяти, и эту красоту и благодать в восемь утра сдала Наде с Людой и Зулей.
– Ты что, – Надя заметила её сонный вид и круги под глазами, – не спала? Опять кошмары?
Каринэ невесело покивала.
– Теперь понятно, чего ты так резво в ночь выйти согласилась, – посочувствовала Надя. – А нас веселуха ждёт. В приёмнике не протолкнуться, там один заворот кишок, один горелик, и реанимация сказала, что нам спускают жёваное стекло.
Где эта «веселуха» была ночью, когда она так была нужна?
Серого человека она увидела на остановке троллейбуса недалеко от её дома. Прохожие на него не реагировали – Каринэ давно уяснила, что серым и безжизненным его видит только она, для остальных же он обладает обычной внешностью. Если присмотреться, она тоже могла разглядеть под серой оболочкой его настоящее лицо, но приближаться к нему и показываться ему на глаза было опасно. Что именно эти серые люди собираются с нею делать – а что им нужна была именно она, сомневаться не приходилось – она не знала, но если во сне бьют её ножом, то вряд ли наяву захотят угостить шоколадкой и просто поболтать. А поэтому Каринэ, прикрывшись пассажирами, выходившими из троллейбуса, с деланной неспешностью нырнула назад в салон, проехала ещё остановку, сделала большой круг, чтобы подойти к дому с другой стороны, огляделась, убедилась, что серого в округе нет, и только тогда зашла в подъезд и перевела дух.
Дома было тихо, мрачно и неуютно, в тёмных углах прятались кошмары. Не вылезали, молчали, но и не уходили. И не закроешь глаза, чтобы не видеть их – она будет ощущать их даже с закрытыми глазами. За окном по-прежнему было серо и моросил дождь. Каринэ долго сидела на табуретке у окна, мелкими глотками пила чай с мелиссой, смотрела на улицу и оттягивала тот момент, когда придётся идти спать. На улице как назло ничего не происходило, на что можно было бы отвлечься, даже серый – и тот не появился, и вообще во всём мире, казалось, царили отвратнейшие тишина и благодать. И когда Каринэ почувствовала, что засыпает, сидя на табуретке, она вынуждена была встать и пойти спать, включив настольную лампу и подвинув её поближе к кровати.
Кошмар пришёл. Она снова продиралась в темноте сквозь лес, вокруг кружились призраки, шипели, но не приближались. Потом тьма стала совершенно непроглядной, Каринэ пыталась кого-то звать – она точно знала, что рядом кто-то есть – но из темноты на неё смотрел лишь череп, обрамлённый густыми тёмно-каштановыми волосами, роскошной гривой спадающими на кости ключиц. Каринэ с отчаянием осознала, что человек, который мог её защитить, мёртв, и она опять одна против всего мира. А потом она рассмотрела, что у мертвеца вовсе не каштановые волосы, и не длинные, а пепельные и короткие, и это совсем не мертвец, а Игорь. Он сказал: «Закрылки ещё не выросли» и посветил ей в глаза фонариком.
Каринэ проснулась и тут же зажмурилась. На улице тучи разошлись, выглянуло солнце, его лучи светили ей прямо в глаза, заливая квартиру ярким белым светом. Часы показывали всего час дня.
