Текст книги "День Медведя"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
– Угу, – кивнули головой солдаты. Кабан тоже кивнул, и издевательски прихрюкнул.
– У-у, параз… – начал было сообщать ему свое мнение Захар, как с Господской улицы донесся душераздирающий вопль – сначала один, потом второй, и через секунду вся аудитория – лоджии, партер, бельэтаж и галерка на крышах подхватила его.
– МЕДВЕДЬ ИДЕТ!!!..
– Что?.. – растерянно заморгал Иванушка, и глянул в поисках объяснений на первого попавшегося[119]119
По стечению обстоятельств это оказался кабан, тряской рысью направляющийся к ним с Кондратом. Не иначе, как объяснить чего-нибудь.
[Закрыть].
Тот, словно поняв, о чем кричали люди, мгновенно остановился, проворно обернулся и зашарил хищным взглядом по впадающим в площадь улицам.
– Это шутка такая? – растянул разбитые губы в вымученной улыбке Кондрат и нервно сжал в кулаке подобранную минутой раньше пику.
– Ухихикаться можно, – замогильным голосом отозвался Фома. А кабану, похоже, стало не до шуток.
Щетина на грязном горбатом загривке встала дыбом, глазки прищурились, зубы угрожающе оскалились, в горле зародился сиплый булькающий звук, похожий на рычание, а переднее копыто неровно забило по мостовой, с каждым ударом разбрызгивая секущие осколки льда и камня.
С Господской донесся и окатил замершую в ожидании страшного и невероятного площадь громоподобный вызывающий рев, от которого задрожали стекла, завибрировал воздух и затрепетали зрители. Кабан всхрапнул, набычил голову и устремился на вызов.
И, как две стихии, как две ужасные разрушительные природные силы, одолеть которые не дано никому, а тем более, простому смертному, звери сошлись в смертельной схватке, словно вся их прошлая жизнь проходила и была подчинена одной лишь цели – дожить, дотянуть, дотерпеть до этого самого судьбоносного момента, когда в одном поединке решится всё, сразу, окончательно и бесповоротно, на веки вечные.
Словно завороженные, замерли люди в дворцах, застыли в благоговении гвардейцы вокруг, затихли даже воробьи под крышами, затаив дыхание взирая на битву двух лесных гигантов.
Медведь был силен, но откормленному сытому борову он был не ровня. И кабан медленно, тяжело, с ранами, кровью и потерями, но одолевал его. Сначала это было с трудом заметно в клубке яростно переплетенных тел, но спустя минуту, две, три стало отчетливо видно, что медведю долго не протянуть.
Когда противники остановились, чтобы перевести дух, и схватка замерла на несколько мгновений, люди сочувственно охнули:
– Тошшой-то какой!..
– Шерсть свалялась…
– Больной он, что ли?..
– Где ж ему свинью-то одолеть!..
– Не выдюжить, бедняге… Кабан, словно услышав их слова, радостно взрыкнул и кинулся в атаку.
Мишка отступил, поскользнулся, упал, изворачиваясь и скаля грозные клыки, но было поздно: кабан наскочил на него и впился желтыми зубами в мохнатое горло.
Народ вскрикнул, и тут из толпы гвардейцев, исступленно крича что-то яростное, дикое, неразборчивое, выскочил Кондрат. Не помня себя, он бросился на торжествующе оскаленное рыло, что было сил, вонзил в красный, горящий восторженной злобой глаз пику, и повис на древке, загоняя его всё глубже и глубже.
Изумленный кабан разжал зубы, пронзительно взвизгнул – словно гвоздем по стеклу – и неистово замотал башкой, пытаясь освободиться от раскалывающей мозг внезапной острой боли, и вдруг рухнул на бок и отчаянно задергался. Потом замер. Из жуткой оскаленной пасти полилась, растапливая лед, черная кровь.
Гвардеец висел на пике, судорожно вцепившись в древко и тяжело, прерывисто дыша, будто это не медведь, а он сам только что схватился со свирепым монстром в беспощадном бою, и ему, а не медведю рвали горло жуткие зубы и громадные бивни…
– Кондрашенька!!!.. – застывшую тишину разорвал отчаянный вопль.
Солдат вздрогнул, оглянулся, и заметил мчащуюся со всех ног к нему Находку, несущихся за ней галопом друзей, но ближе всего – руку протяни, и дотронешься – он увидел поднявшегося на дыбы и нависшего над ним медведя. Того самого.
Маленькие ушки его были прижаты к огромной башке, сквозь стиснутые оскаленные зубы прорывался отдающийся в костях рев, а в слезящихся, налитых кровью глазах брызгало искрами и металось больное бузумие. Гигантская лапа занеслась над его головой для удара. Первого и последнего.
– Нет!!!..
И вдруг медведь взвыл от боли, присел и, позабыв про окаменевшую от испуга жертву, яростно повернулся к посмевшему напасть на него с тыла храбрецу… и опешил.
Смельчаку было от силы полгода, но отваги и доблести ему было не занимать.
При виде озадаченной морды противника, бесстрашный Малахай отцепился от медвежей ляжки, поднялся на задние лапы, угрожающе взмахнул передними и грозно зарычал.
Громадный медведь ошарашено отступил на шаг, затряс головой, и из пасти его стал вырываться глухой рваный рев.
Но так просто от медвежонка было не избавиться. Он подвинулся вперед на три своих шага и яростно зарычал прямо в хмурую морду большого зверя, угрожающе скаля мелкие, но острые зубки.
– Малахай, Кондрат, я иду, иду!.. – задыхаясь и хватая ртом обжигающий холодный воздух, октябришна проехала последние метры на животе и с разгону врезалась головой в переднюю лапу, толщиной и, кстати, жесткостью не уступающий стволу иного дерева.
Лучшая защита – это нападение, пришел к такому же выводу и Малахай, и с новой энергией принялся грызть, кусать и рвать шерсть противника.
Медведь при виде растущего на глазах численного превосходства попятился, ошалело моргнул, словно хотел обиженно протянуть «Так нече-е-естно!», но тут же снова отчаянно взревел и взвился на дыбы. На передней лапе у него повисла ученица убыр.
– Находка!.. – подскочил Кондрат и схватил ее за талию. – Отпускайся, я держу!.. Скорей!..
Девушка послушно разжала руки, но вместо того, чтобы повиснуть на шее у своего спасителя и ждать перемещения в безопасное место, впилась сверлящим взглядом в глаза чудовища и резко выбросила вперед ладони.
– Стой!!!
И могучий зверь, властелин леса, равному по силе которому теперь не было, замер по ее команде, как вкопанный, а потом тихо опустился на четвереньки, растеряно потоптался, отрывисто бормоча что-то неразборчивое и жалобное, улегся на мостовую, прикрыл глаза, и затих.
Не обращая внимания на пододспевших с оружием людей, на выкрики и ахи из окон, Находка опустилась на лед подле огромной мохнатой головы зверя, обняла ее руками, припала лбом к его лбу, и заговорила, зашептала что-то плавно-певучее на своем, октябрьском наречии.
Из всего переливчато журчащего потока ласковых, успокаивающих, обволакивающих, убаюкивающих незнакомых слов Сенька уловила и поняла только одно, повторявшееся почти постоянно. Гондыр.
– Гондыр?.. – недоверчиво повторила она шепотом. Но Иван и Кондрат, стоявшие в ней ближе всех, услышали.
– Это он – гондыр? – с каждой секундой понимающий всё меньше и меньше Кондрат нахмурился, и кивнул в сторону неподвижной бурой горы, с которой обнималась октябришна и к которой прильнул, как к родной, Малахай. – Его так звать?
– Нет. То есть, да. В смысле, нет, – доходчиво объяснила царевна. – Короче, когда мы были в стране Октября… как раз на следующий день, когда мы встретили вас в лесу блудней и отправили на поиск Ивана…
Через несколько минут короткая история с размолвкой убыр и гондыра была рассказана, а местами даже показана в лицах. Гвардейцы переглянулись.
– А у нас он что делает? – выразил всеобщее недоумение Прохор.
– Проснется – спросим, – пожала плечами Серафима.
А, между тем, чердаки, мансарды, балконы, окна и дверные проемы стали постепенно пустеть: видя, что прямая угроза как будто миновала, на старые позиции неспешно и осторожно стали возвращаться зрители. И не только.
Груда обломков в центре площади зашевелилась, зашушрала и, выпутываясь из обрывков декораций и строительного мусора, на свет белый показался граф.
Он обозрел театр почти военных действий мутными, слегка расфокусированными очами, и взгляд его остановился на неподвижно растянувшемся кабане, прикорнувшем рядом медведе, обнимающей его девушке, и группе ее поддержки[120]120
Или охраны – в зависимости от обстоятельств.
[Закрыть].
– Свинью… убили?.. – хриплым то ли от продожительного неиспользования, то ли от не менее продолжительного ора голосом каркнул Брендель и тут же закашлялся.
– Убили, – неохотно повернулся к нему Кондрат.
– А… вторую скотину?
– Это не скотина! Это медведь! – не задумавшись ни на мгновение, рявкнул Кондрат.
– Ты на кого голос повысил, смерд!!! В кандалах сгною!!! В тюрьме!!!
– Ваша светлость… – начал было Макар, но граф не дал ему договорить.
– А вы чего раззявились?! Добейте его! Живо! Пока я вас!..
Из тона графа было непонятно, кого конкретно он требовал добить, но не исключено, что медведь временно отошел на втрой план.
– Послушай, ты…светлость… – Кондрат, которого, несмотря на плохо прикрытое желание Бренделя никто не спешил добивать, недобро прищурился, сжал кулаки и двинулся к обломкам. – А ты кто вообще такой, чтобы нами командовать?!
– Кондраш, потерпи, успокойся… – протянул к нему руку Фома, но было поздно.
Его друг разозлился не меньше самого графа, и ни терпеть, ни тем более успокаиваться теперь не собирался.
– Кондрат, постой, я сейчас всё улажу! – припустил за ним и Иванушка, но гвардеец только отмахнулся:
– Кабана я завалил, медведь меня не тронул, а уж с кротом-то как-нибудь справлюсь.
Иванова гвардия, выбравшиеся вновь на площадь зеваки, вынырнувшие из убежищ министры, опасливо вылезающая из укрытий и обломков знать – все, как ручейки в котловину, стевались к помосту, чуя неотвратимо приближающуюся кульминацию событий.
– Что?!.. – взвился Брендель. – Как ты сказал, подонок?! Кто я?.. Крот?!.. Да будь я – нея, если ты у меня на всю жизнь не запомнишь, что твой царь…
– Кошкин хвост ты, а не царь[121]121
Той самой, которая «кошка сдохла, хвост облез», имел в виду Кондрат.
[Закрыть]! – Кондрат, набычившись, пер на графа без малейшего представления о том, что будет делать, когда, наконец, дойдет, но с целеустремленностью десятка суперкабанов.
– Ах так?!..
Его рассвирепевшая светлость рванулась было вперед, чтобы своими руками если не задушить наглеца, то поотрывать у него все пуговицы[122]122
Практичный граф почти всегда соизмерял свои планы со своими возможностями.
[Закрыть], но вдруг нога графа за что-то зацепилась, и он повалился носом об лед под дружный одобрительный смех густеющей на глазах аудитории.
– Ах, так?!?!?!..
Взбешенный Брендель вскочил на ноги, сыпля проклятиями, которые приличному царю и знать не полагалось, яростно пнул уронившее его монаршье тело препятствие, и из-под расколотой доски на голый булыжник вылетело нечто, напоминающее небольшой ящик.
Из которого на лед с пением вынимаемого из ножен меча выкатилась стальная корона.
– Я вам не царь? – ликующе оскалился граф, метнулся за ней, и подхватил неспешно удаляющийся артефакт дрожащими от нетерпения и возбуждения руками. – Глядите!!! Глядите все!!! Пусть каждая свинья знает, кто теперь в стране хозяин!!! Я!!! Я – царь! А вы – мои слуги! Лакеи! Рабы! И моя воля в этой занюханной дыре – закон!!!..
Торжествующе хохоча, Брендель поднял над своей головою обеими руками царский венец – чтобы все видели – и неспеша, упиваясь долгожданным моментом и пьянея от осознания собственного величия и всемогущества, опустил себе на голову. И пропал.
Пустая корона, без царя в ней, с тяжелым звоном упала на камни, поплясала несколько кругов, спохватилась, что несолидно, и остановилась.
Толпа ахнула, отшатнулась, и тут же качнулась вперед, чтобы разглядеть своими неверящими уже ничему глазами, видят ли они и в самом деле то, что видят?
Не менее потрясенный Кондрат, а за ним по пятам Иван, Сенька, Макар и вся остальная гвардия кинулись к месту невероятного явления, добежали до бесхозного артефакта, и застыли на месте.
Ибо в середине короны, как в клетке, ползал-тыкался в холодную сталь подслеповатой мордой большой белый крот.
– Так вот какого цвета бывают кроты, пока не запачкаются… – удивленно покачал головой Фома.
– Откуда тут… И где тогда… – слабо начал было Иванушка, и смолк. Озарение ударило его и остальных свидетелей дива как полмешка кротов.
– Брендель?..
– Это – Брендель?..
– Где – Брендель?..
– Да вон же!..
– КРОТ?!..
– Он превратился?..
– Он действительно превратился?..
– Чудеса-а-а…
– Не может быть!..
– Но почему?!..
– Что случилось?..
– Он же выполнил все условия клятвы!..
– Он же подписывал ее собственноручно!..
– Он же…
– Нет.
– Что?.. – не сразу дошло до Ивана. – Чего нет?
– Я говорю, он не подписывал ее собственноручно, – тихо проговорил Кондрат, не сводя взгляда с беспрестанно и безуспешно пытающегося избавиться от предела своих мечтаний, превратившегося в предел его вселенной, крота.
– То есть как – не подписывал?.. – непонимающе нахмурилась Серафима. – Мы все при этом присутствовали, я, Иван, бароны, их музыканты, знаменосцы… да полстраны там было!.. И… Ты!.. Ты ведь там тоже был, и стоял рядом с ним…
– Да, – сконфуженно втянул голову в плечи гвардеец. – Он ведь тогда с лестницы упал, помните? И сказал мне, что у него рука болит, и что он перо держать не может…
– И он попросил, чтобы вместо него клятву подписал ты?!
– Н-ну да… – виновато втянул голову в плечи Кондрат, и тут же вскинулся и принялся оправдываться:
– Ну, и что тут такого? Я же его имя вписал, как он попросил, не чье-нибудь!..
– Кондрат?.. – легкая рука легла ему на плечо, и солдат обернулся.
– Находка?..
– Кондрат, в магии ведь всё равно, чье имя написано. Важно, чьей рукой. А ты не знал разве?
– Я?.. Да откуда?!..
– Так что же это получается, люди добрые?! – ошеломленно обвел веселым взором вставшую за их спинами нетерпеливым монолитом толпу Макар. – Что граф тут – не пришей кобыле хвост, а четвертым претендентом на корону всё это время наш Кондрат был?!
– Но он же только руку приложил, а заданий-то, как бароны, не выполнял! – протиснулся сквозь передний ряд Коротча.
К нему, пыхтя и работая локтями и коленками, присоединились Воробейник, Комяк, Медьведка и весь почтенный кабинет министров до человека.
– Вот, вопросов он, к примеру, не отгадывал, – попробовал возразить канцлеру Щеглик.
– На три вопроса ответил, второе место! – гордо сообщил всем окружающим Фома[123]123
При его гулком, грохочущем басе в понятие «все окружающие» входила не только публика на площади, но и обитатели домов на соседних улицах.
[Закрыть].
Комяк задумался, вспоминая следующее задание:
– Кабана свинского не…
– А кто же еще его уложил, как не он? – хитро подмигнул Прохор.
– Развлечения…– неуверенно оглядел коллег Воробейник.
– Да если то, что мы сегодня на площади видели, не развлечение первый класс, я остатки помоста с чаем съем! – расхохотался Наум.
– А дичи к пиру он не…
– А ты, начальник пирожков, глаза-то разуй: в ком мяса больше, в зайчишке завалящем, или в том борове? – накинулся на министра хлебобулочной промышленности Егор.
– Так что ж это получается?.. – растеряно оглядел улыбающуюся во все имеющиеся в наличии зубы аудиторию Иванушка. – Что Кондрат в состязаниях участвовал, и все условия выполнил?.. И он может?..
– Нет, не все, и нет, не может, молодые люди, – раздалось сзади авторитное контральто, и в круг вплыла роскошная соболья шляпа с чучелом тетерева на ней, а под шляпой, естественно – вдовствующая баронесса Жермон. – Не все. Я, конечно, ничего не имею против вашего юного победителя свиньи и укротителя медведей, но я вижу, к чему ваше высочество клонит, и хочу напомнить, что случается с теми, кто нарушает условия составленной вами так хитро клятвы.
– А каким таким условиям он, по-вашему, не соответствует? – уперла руки в боки царевна.
– Самому первому, ваше высочество, – снисходительно глянула на нее сверху вниз бабушка Удава. – В первой же фразе подписанной претендентами на престол клятвы вы заявили…
Матриарх извлекла из кармана сначала трубку, потом сумочку, и только за ней – сложенную в четверо бумагу.
– Цитирую, – звучно произнесла она, и все затихли, как тогда, на площади, при подписании присяги. Баронесса удовлетворенно кивнула и продолжила:
– «Я, претендент на престол царства Костей по праву наследования…» ну, и дальше прочие обещания и условия. Но вы сами постановили, что победитель должен быть не просто абы каким желающим занять освободившееся после узурпатора место, а претендентом. По праву. Наследования.
– Да какая разница… – возмущенно загомонили было гвардейцы, но баронесса сделала нетерпеливый жест и невозмутимо продолжила.
– Нет-нет, вы меня неправильно поняли, молодые люди. Повторюсь, что ничего против этого военного я не имею. По сравнению с белым кротом кто угодно будет хорошим правителем. Но я не хочу, чтобы такой обаятельный молодой человек оказался с нашим Бренделем в одной клетке. Или еще чего похуже.
– И что же теперь?.. На веселый еще пару минут назад круг опустилось неловкое молчание. Которое нарушил Иванушка.
– И что же теперь получается? – обвел он отчаянным взглядом собравшихся-выбравшихся из-под обломков дворян, министров и друзей. – Что у страны опять нет…
– Кондрат! Ваше царственное высочество! Иван! Ребята! Он очнулся!.. Он пришел в себя!.. Он его узнал, узнал, узнал!!!.. Он его помнит!!!.. Он всё рассказал!!!.. Он прочитал!!!.. – звонкий радостный крик октябришны разорвал натянутую тишину вокруг странной ситуации как старую оберточную бумагу.
– Кто?..
– Что?..
– Кого?..
– Кто узнал?..
– Кто вспомнил?..
– Что прочитал?..
Толпа поспешно откачнулась, сжалась, расступилась, чтбы не сказать, шарахнулась, и по образовавшемуся проходу со счастливой улыбкой на лице к озадаченному не по силам консилиуму по внутриполитическим вопросам проследовали Находка, Малахай, дед Голуб с ворохом свитков подмышкой, и толпой пострелят с такими же кипами в объятиях, а за ними…
За ними на задних лапах, слегка покачиваясь, будто пьяный, или больной, шел огромный, худой медведь с тусклой свалявшейся шерстью и поразительно живыми глазами. Гондыр. Человек-медведь. Истинный Хозяин Леса.
Бабушка Удава, выронив бумажку, проворно отпрыгнула на кучу досок, меньше часа назад еще бывшую помостом, за широкие спины гвардейцев, Иван сделал шаг вперед, Сенька – за ним, Кондрат протянул руки к Находке, но очутился в суматошных объятиях Малахая.
Дед с командой, не спуская на всякий случай глаз с лесного гостя, быстро перебежали к солдатам, и Кондрат с малолетним мишуком с одного бока и с рыжеволосой девушкой – с другого оказался лицом к лицу с гондыром.
Тот остановился перед человеком, опустился на четвереньки, наклонил тяжелую голову и вгляделся в его лицо. Потом вздохнул и отвел глаза, словно стыдясь.
– Прости гондыра, человек… – густым шершавым басом проговорил он и положил голову на землю, у ног солдата. – Обманул злой человек гондыра… а гондыр – глупый… поверил… а не почуял вовремя… сердце своё не послушал… душу свою не послушал… Прости, если сможешь… брат…
– Б-брат?.. – последнее слово почему-то поразило Кондрата больше всего. – Почему – брат?.. Кто брат?..
– Гондыр – медведь-человек. А Медведь – человек-медведь. Гондыр Медведя обидел… убить хотел… плохо это. Стыдно. Позор на весь род гондыров.
– Медведь-человек-медведь? – непонимающе пробормотала Сенька. – Это вроде «товар-деньги-товар»?
– Медведь – это семьи братьев гондыра имя, молодой человек, – перевел в ее сторону умный серьезный взгляд хозяин леса.
– Я д-девушка, – механически поправила царевна.
– Человечица, – поправился и гондыр.
– Расскажи всем, гондыр Батыр, что случилось, когда тот злой человек тебя в стране Октября нашел! – горячо и нетерпеливо зашептала ему на ухо Находка.
– Да, – медленно кивнул гондыр, помолчал, словно собираясь с мыслями, и неспешно продожил: – Гондыр в стране Октября тогда жил. В Светлом лесу. Пришел однажды к гондыру человек. Не наш. Не октябрич. Маленький человек. Без шерсти на голове. Без клыков. И без глаза одного.
– Костей!.. – тревожно пробежало по толпе.
– Костей у него много было, – согласно кивнул Батыр. – Очень тощий. Сказал он мне, что с севера пришел. Что лес у них один нехороший человек вырубить хочет. Лесных жителей убить. Ручьи осушить. И что на него управы нет. Кроме гондыра, никто нехорошего человека убить не сможет. Гондыр пошел с ним. Ночами шли. Одноглазый сказал, чтобы нехороший человек не узнал раньше времени. До пещеры дошли. Одноглазый ждать там велел, пока он нехорошего человека к гондыру не приведет. Еды какой-то оставил. Дурной еды. Гондыр ее поел – сам как дурной стал. Не почуял узы… Ранил того человека – едва его друзья унесли… Гондыр всё как одурманенный был, догнать хотел – не догнал… Потом пришел одноглазый, сказал, что плохо гондыр сделал, что раненого не добил… Но приведет он брата того нехорошего человека. И чтобы гондыр снова не оплошал, сказал, а не то лес погибнет, жители лесные погибнут, жители ручьев погибнут… И еды своей опять оставил…
Батыр замолк, а Находка положила ему руку на плечо и продолжила рассказ за него, тушуясь, сбиваясь, но не сворачивая с пути истины:
– А потом Костей Мечеслава к нему привел, вроде, как медведя добить бешеного, что всех запугал, и брата его, царя Нафтанаила, поранил. Батыр ему всю грудь разорвал одним взмахом… я сама у него эти шрамы видела… когда его мечом ударили…а я лечила…Кондратия, то есть… Мечеслава… вот его, – и во избежание недопонимания, ученица убыр энергично ткнула пальцем в стоявшего рядом притихшего и бледного гвардейца. – Охотники другие разбежались, как зайцы трусливые, его умирать бросили. А потом Костей то ли передумал, то ли еще чего, а в рядошнюю деревню на излечение Мечеслава утащил, спрятал, и Батыра с собой забрал. На деревню ту заклятье наложил, что без его ведома кто из нее уходить будет, ста шагов не пройдет – обратно вернется… А через сколько-то времени Костей снова пришел, и в той избе, где Мечеслава выхаживали, как темнеть стало, заперся. А к утру вся деревня… дотла сгорела… и жители… все… тоже… Все несытями обернулись… А Батыр там остался – то ли жив, то ли мертв – сам не понимал… и сколько времени прошло – не помнил… А недавно вдруг как проснулся… ничего не помнит… ничего не соображает… всё чужое, всё незнакомое… в голове – как пожар лесной. Всё мечется, все гудит, всё пылает, и ничего не понять-не разобрать… И вот встал он тогда, да пошел. Чуял, что тянет его куда-то… что найти кого-то должен… а куда… и кого…
– Это он Мечеслава найти хотел? – сочувственно склонил набок голову Медьведка.
– Нет, он про Мечеслава тогда и не вспоминал даже… Он кабана искал.
– Кабана?.. А при чем тут?..
– А это, когда ты закончишь, девонька, я людям расскажу, – похлопал Находку по руке дед Голуб и встряхнул свои летописи. – Это, и еще много чего интересного, что мы, костеи, за столько времени позабыть успели. А ты пока дальше рассказывай, что тебе… гондыр Батыр… поведал.
– Так я уж почти всё рассказала, – смущенно пожала плечами октябришна и опустила очи долу, не глядя на потрясенно застывшего Кондрата. – Кабана он всё не мог отыскать, потому что тот на одном месте редко оставался. А вот вчера почуял, где он, и тут же в путь отправился. Сегодня, вот, прибыл… И когда Кон… Мечеслав помог ему того борова жизни лишить… он его не признал… И если бы не Малахая заступничество…И как догадался ведь, косолапушка моя проказливая…
Голова медвежонка как специально оказалась у нее под рукой, Находка наклонилась и от всей души чмокнула настойчивый мокрый черный нос, вытерла глаза и продолжила:
– А я его в окошко сразу признала. Все «медведь», да «медведь», а я мигом увидела: не медведь это, а гондыр. Нешто я гондыра от медведя отличить не могу! А этот еще и муками мучался, сердешный… В стране Октября-то их магия с магией Октября-батюшки переплетена-перемешана, как одно единое, а тут нет ее, вот ему плохо и стало. А мое волшебство – оно от хозяина-Октября дается, вот поэтому я и смогла ему помочь… А то бы никак. И сам бы погиб, и людей бы сколько сгубил, страдалец…
– Прости гондыра, брат… – еле слышно прошептал у ног Кондрата Батыр. – Не простишь – жизни гондыру не будет… Совестно… Позорно… Глупый гондыр… глупый… глупый…
– Да что ты, Батыр, не думай даже… – пробормотал наследник рода Медведей, опустился на колени, обнял громадную лохматую, покрытую репьями, струпьями и засохшей кровью голову гондыра и прижался к ней щекой – словно пропавшего родича встретил. Гондыр заскулил, словно всхлипнул.
Кондрат закрыл глаза и вдохнул запах леса, запах зверя, запах его боли, одиночества, мучений, раскаяния и… чего-то еще… чему названия и имени подобрать не мог, но от чего сладко и призывно защемило сердце, и захотелось смеяться и жить.
– Что ты… что ты… не надо… Бедный ты, бедный… Я не держу на тебя обиды… Не ты один такой… – торопливо и сбивчиво зашептал он в мохнатую щеку, но был уверен, что Батыр слышит его, каждое его словечко, каждый вздох, чувствует каждый взгляд. – Не тебя одного Костей…одноглазый… обманул… И вовсе не глупый ты, а доверчивый… и добрый… Поднимись… Прошу тебя… Нет на тебе вины… Ведь я тебе брат… И ты мне… брат… Я теперь узы наши… чую… Брат… мой…
– Брат… – просветленно выдохнул Батыр и заплакал.
– Брат… – сорвался голос Мечеслава, и он уткнулся лицом в грязную шерсть Батыра и застыл.
– Так, стало быть, наш Кондрат – тот самый недоеденный царевич и есть? – повернулся почему-то к изумленным лукоморцам не менее изумленный Макар в поисках подтверждения.
– П-получается, что так… – растерянно пожала плечами царевна, поспешно отвернулась и мазнула кулаком по глазам.
– А я?!.. – раздался за спиной гондыра возмущенный голос и стук костылей. – А я тогда чего же?!..
– Спиря!..
– Вернее, не чего же, а за что же?..
– Спиря…
– А ведь и верно, – захлопал глазами Иванушка. – А как же портрет… сходство… и родинки… Самое-то главное ведь родинки!.. Это ж всё есть, нам же это не приснилось!..
И тут из нестройных рядов дружины Кыся выступила, теряя порученные свитки, Мыська, пунцовая, как перезрелый помидор, и с потупленным взглядом.
– Это всё из-за меня, дядя Спиридон… Ты прости меня… пожалуйста… – едва слышно шепнула она и опустила голову еще ниже.
– Ты?! – обернулись к ней все, кто был в курсе истории с картиной и дофином.
– Что ж ты на себя-то наговариваешь, девонька, причем тут ты-то? – недоуменно затряс головой дед Голуб.
– Нет, это вправду я виновата…Только я… Когда мы с тетенькой верявой картину с рыбой искали, я ведь ее первая нашла, в закоулке… Гляжу – а парень тот с саблей на дядю Спиридона чуток похож…Но не совсем… И тогда я… ну, чтоб уж совсем походил… как две капли… тому парню угольком родинки подрисовала… и бороду погуще сделала… Нечаянно… Но ведь красиво получилось… шибко похож сразу стал… как настоящий… – и без того тихий, не громче мышиного писка, голосок Мыськи сошел на нет, а подбородок незаметно опустился на грудь.
Ошарашенный Спиридон перевел отчаянный взгляд единственного неподбитого глаза с Мыськи на старика, потом обратно, потом на свой гипс, костыли, лангеты и прочие шины, быстрая инвентаризация трещин, кровоподтеков, шишек и шрамов пробежала в его мозгу, и очи его – и битое, и небитое – невольно увлажнились.
– Ну, спасибо тебе, девочка, – только и смог проговорить он.
И тут из толпы на авансцену вырвалась взволнованная девушка в синей шали и ржавого цвета кургузом тулупчике.
– Спиренька!.. Спиря!.. Так ты, выходит, не царь?.. Гвардеец встревоженно уставился на нее.
– Н-нет… А тебе… царь был нужен?..
– Ду-у-у-урень!.. – кинулась на шею ему невеста, обняла и взволнованно заговорила: – Ты думаешь, я хочу остаться вдовой, еще замуж не выйдя? А уж когда выйду, так уж тем более не хочу! Пусть царствованием занимаются те, кому это на роду написано, а мы себе что-нибудь поспокойнее, полегче да побезопасней выберем. Ты вот, вроде, говорил, что по военной части пойти хочешь?..
– Угу… – хотел ответить что-то более членораздельное Спиридон, но Ластонька ему такой возможности не предоставила.
– Не подглядывайте, – ухмыльнулся Фома и демонстративно повернулся к деду Голубу со штабом переносчиков анналов. – Ты нам, дедуля, вроде что-то рассказать обещал, чего все, кроме тебя, забыли?
Старик намек понял и энергично принялся за просвещение темных народных масс.
– Первые люди, наши предки, что пришли в эти земли, поселились на том самом месте, где сейчас стоит Постол. Предводителя поселенцев звали Мечеслав. Кузнецом он был, рудознатцем. Молодой, да опытный. У своих людей в почете был не за силу, а за ум. Вот пошел он как-то от поселка своего в лес, богатства природные разведывать. Далеко зашел, куда раньше не хаживал. Места незнакомые, идет сторожко, зверья кругом полно. И вдруг слышит –где-то недалеко вроде дерется кто. Он топор в руки – и ходу туда: ежели зазря кого обижают, то помочь надо бедолагам. Выскакивает он из кустов на поляну, и видит – пятеро кабанов матерых на медведя молодого напали, сейчас жизни лишат. Взмахнул он топором своим, закричал, да на подмогу лесному хозяину кинулся. Дого ли, коротко ли битва шла, а одолели они кабанов. Да только и самим им не в копеечку та победа стала. Израненные, лежали они друг рядом с другом, и умирали медленно. Так и конец бы парню пришел, и соратнику его, если бы не нашел их в ту пору Медвежий царь. Видит он – побоище кругом, а посредине человек с сыном его без движения, и кровь их смешалась. Подобрал он и его слуги обоих, в свои покои в чащобе заповедной отнесли, вылечили и сына, и друга его. И предрек Медвежий царь, что с этих пор род Мечеслава и его род будут родными по крови, как братья, ибо в жилах молодого Медвежьего царя, что старому на смену придет, текла теперь кровь человека, а у человека – медвежья. Отсюда свое начало взяли человек-медведь и медведь-человек.
Взгляды толпы – испуганные, недоверчивые, понимающие, благоговейные – устремились на гондыра и царевича, снова стоящих бок о бок, друг за друга, как тогда, восемьсот лет назад. А старик продолжал:
– Надо добавить, что в те поры, оказывается, война шла между Кабаньим царем и Медвежьим, и положили Мечеслав и молодой медведь на той поляне пятерых сыновей Кабаньего правителя. И стал Кабаний царь и весь его род заклятым врагом роду Мечеслава, и поклялся отомстить страшно. И вот однажды в поселке, откуда ни возьмись, появилась девушка невиданной красы. Все парни да мужики глаз оторвать от нее не могли, а она ни на кого не глядела – только на Мечеслава, ровно свет он у нее в окошке единственный. И так, и эдак она его обхаживала, чтоб женился на ней… А он долго думал, подумывал, раздумывал… ведь невеста у него была уже! – да как затмение, как морок какой на парня нашел. Сам не понял, как, но согласился он в конце концов. Назначили свадьбу. Девушка довольная бегает-суетится, люди веселые – набольшего женят! – а самому парню в деревне не сиделось. Ровно душа не на месте. И что-то в лес его потянуло за день до свадьбы. И недолго ходил, а попался ему почти с деревней рядом медвежонок без матери. Пожалел его Мечеслав, принес в деревню, в дом, обогрел, накормил, напоил, спать уложил… Свадьба наутро. Гости наряженные, невеста цветет, музыканты играют – праздник, да и только! Весь день пировали-гуляли прямо на улице, по костейскому обычаю, чтобы никто обделенным да незваным себя не чувствовал в такой день, а вечером в дом к мужу пошли. Да едва молодая жена порог переступила, как набросился на нее тот медвежонок, зубами вцепился, когтями дерет… Люди ахнули, бить его хотели, и тут вдруг девица-красавица на глазах у всех свиньей дикой обернулась!.. Не простая это девушка, а дочь Кабаньего царя была. За братьев отомстить хотела, в первую ночь их погубителя порешить рассчитывала. Ну, уходили ее, конечно, всем миром… с медвежьей помощью. Но, умирая, она прокляла род Мечеслава. Провизжала она, что с этих пор старший сын главного врага кабанов не будет до совершеннолетия доживать, как сыны ее отца не дожили. Закручинился тут Мечеслав, пригорюнился… Да пришел в деревню через неделю погостить ни кто иной, как сам Медвежий царь. Рассказал ему Мечеслав, как дело сложилось. Покачал царь головой – не обойти, не снять такое проклятье, да и снова как повторения такого несчастья избежать? Но придумал он выход. Постановил он, что с этих пор, если задумает старший наследник Мечеслава жениться, то должен он в лес идти. Там найдет он медвежонка-сироту, которого в дом принести должен, и поглядеть, как встретит звереныша его невеста, и как – он ее. Если все хорошо, то после свадьбы они медвежонка этого усыновить должны, и станет он им старшим сыном. А к восемнадцати годам медведи уже стариками считаются, и смерть для них не наказание, а зима жизни. Так и проклятие они обошли, и невесту на чистоту намерений проверяли. А еще с тех пор повелось, что как смена правителей в стране ожидается, так и в лесу – новая схватка. Самый матерый, самый сильный, самый злой самец расти начинает до такого вон чудища, и ищет Медвежьего царя, чтобы схватиться в поединке. Ну, и наследника-Медведя не обходит стороной.
