Текст книги "Сачлы (Книга 2)"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
– К секретарю, – важно ответил Худакерем.
– Зачем?
– Поговорить о некоторых делах.
– Лучше не ходи сегодня, будет тебе головомойка! – предостерег Нейматуллаев.
– Я – Худакерем!..
– Демиров не посмотрит на то, что ты Худакерем. Сегодня он рубит сплеча направо и налево. Я только что от него.
Сары видел из окна приемной, как Нейматуллаев и Мешинов, переговариваясь, направились к зданию райисполкома. "Понятно, пошли плакаться к Субханвердизаде", – смекнул юноша. Когда он спустя несколько минут докладывал Демирову о том, что заведующий земельным отделом Айдынзаде скоро придет, то не удержался и сказал под конец:
– Товарищ секретарь, сейчас этот Нейматуллаев и еще другой, Мешинов, пошли прямо к Субханвердизаде.
Демиров, продолжая писать в блокноте красным-карандашом, пристыдил парня:
– Нехорошо, Сары, наушничать. Чтоб это было в последний раз. Запомни, я не люблю доносчиков.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Гашем Субханвердизаде, расхаживая по кабинету, предавался невеселым размышлениям. В ушах его звучали слова Демирова, сказанные два дня назад: "Врагу нет пощады!.. Мы уничтожим врага!.." После возвращения секретаря райкома из Баку в душе Субханвердизаде поселился упорный страх. Он понимал, что партийные органы сделают все возможное, чтобы найти убийц Сейфуллы Заманова. Убийц... Он – один из них. Главный!.. Зюльмат, его банда исполнители, палачи. Главный же убийца – он, Гашем Субханвердизаде.
Борьба есть борьба, думал он. Каждый борется теми средствами, которыми может бороться, которыми располагает. Главное, считал Субханвердизаде, победить! Победителя не судят. И как говорили древние: "Горе побежденным". Кроме этого Гашем помнил еще одно изречение: "Для достижения цели все средства хороши". Итак, Заманова нет. Но есть этот Демиров, который полон желания уничтожить убийцу Заманова, значит, его, Гашема Субханвердизаде. Посмотрим же, кто кого!.. И есть еще этот татарин Гиясэддинов. Он сидит в своем здании, совсем неподалеку отсюда, в этом таинственном райотделе ГПУ, сидит, жжет свет по ночам и... что-то делает. Но что?!.. Гашем не знает. И от этого неведения ему очень страшно, ибо он все-таки точно знает: Гиясэддинов, этот скуластый, косоглазый Хан-Батый, ищет след, день и ночь ищет след, упорно упрямо, фанатично!.. Чей след?.. Убийцы Заманова. Значит – его, Гашема Субханвердизаде. Ищет, ищет!.. Может, уже напал на след?.. Может, уже идет по следу?.. Может, уже подобрался к нему вплотную и замер, готовый к прыжку... Проклятый пес!.. Ищейка!..
Продолжая расхаживать взад-вперед по кабинету, Гашем Субханвердизаде выхватил из кармана платок, утер взмокшее, потное лицо, шею, ладони.
Нет, нет, это все его мнительность... Никто никогда не найдет следов... Их нет!.. Разве нет?.. А Зюльмат, его бандиты?.. Они знают... А Дагбашев?.. Он тоже знает... Дагбашев – это не страшно... Дагбашев – соучастник его, Гашема... Свой пес... Дагбашев сам замешан в этом убийстве... Он – один из убийц... Он, Гашем, и Дагбашев связаныодной веревочкой, одной кровью, кровью Сейфуллы Заманова... Дагбашева бояться нечего. Пока... А там будет видно... Дагбашев, как говорится, не испил эликсира жизни, в один прекрасный день он тоже может внезапно умереть... Что с того, что он прокурор?.. Прокуроры тоже сделаны не из железа – из мяса и костей... С Дагбашевым можно подождать... А вот Зюльмат, его люди?.. Вдруг Зюльма-та схватят?.. Станет ли он молчать?.. Возьмет ли он на себя всю вину?..
Нет, на Зюльмата надежды нет... Ни малейшей... Зюльмат, если он попадется в лапы Гиясэддинов, сразу же выдаст его...
Все расскажет – и про Заманова, и многое другое... Кто снабжал Зюльмата деньгами, оружием, патронами?.. Обо всем этом узнают Гиясэддинов и Демиров... Но кто такой Зюльмат?.. Бандит, враг советской власти!.. Кто поверит ему?.. Можно будет в случае чего сказать: это клевета, Зюльмат тонет, поэтому хватается за соломинку. Но поверят ли ему, Гашему?.. К тому же этот слабодушный Дагбашев!.. Не расколется ли он на первом же допросе?
Субханвердизаде вновь полез в карман за платком.
Но ведь Зюльмата пока еще не схватили!.. А если схватят, у него, Гашема, руководящего работника района, будет, надо думать, возможность пристрелить бандита еще там, в лесу, в горах, по дороге в райцентр... Кто осудит его, председателя райисполкома, за это?.. Разве не древние римляне сказали -на войне как на войне?.. Если даже не они, а кто-нибудь помоложе, скажем французы или еще кто-нибудь, все равно – это очень мудрая поговорка, в данном случае она означает: раз Зюльмат бандит и ярый враг советской власти, пустить в него пулю – дело доброе... Никто не посмеет осудить его, Субханвердизаде, за это... Пуля для Зюльмата у него всегда наготове!.. Но пока Зюльмат на свободе, он сам является пулей, его, Гашема, пулей, предназначенной для Демирова и Гиясэддинова. Оба они – его враги номер один!.. И он, Гашем, отправит их к Сейфулле Заманову... Сейфулла – из их компании... Втроем им там, на небе, будет веселее...
Дверь кабинета с треском распахнулась. Субханвердизаде вздрогнул, замер посреди комнаты. Увидел на пороге Худакерема Мешинова и Бесирата Нейматуллаева. По их сумрачным лицам сразу понял: они чем-то встревожены, возмущены. Спросил участливо, мгновенно перевоплотившись:
– В чем дело, друзья?.. Что-нибудь стряслось?.. Отчего такие невеселые?
Нейматуллаев скорчил плаксивую гримасу:
– Стряслось... Будь проклято всякое зло на свете, товарищ Субханвердизаде!.. Увольте нас, отпустите, мы уйдем хоть в ад, хоть к дьяволу!.. Уберемся к чертовой матери!..
– Мы не можем работать, когда нас запугивают, когда нам угрожают.
– То есть?.. Кто вас запугивает?
– Разве так можно?.. Набрасываются на человека – в одной руке огонь, в другой руке пламя... Рубят направо и налево... Всех подряд... Стреляют и в того, и в этого... Разве так можно?! Мы ведь тоже работаем, трудимся, создаем. Мы ведь тоже советские люди... Разве мы виноваты, разве виноваты наши отцы и деды в том, что нам пришлось возглавить эту проклятую торговлю, будь она неладна!.. Дорогой Гашем, можно ли так чернить советскую торговлю, особенно нашу кооперацию?! Ведь ты знаешь, какое значение придает партия нашей кооперации... Есть указания, есть постановления... Так что же нам делать работать или не работать?! Стоит нам пойти в торговлю – становимся благодаря людской молве жуликами... Все так считают... Так что же мы должны делать?! Что?! Как нам поступать, чтобы мы не горели, не жарились между двух огней, между костром зависти и печью клеветы?! Допустим, завтра я уеду отсюда куда-нибудь в другое место, там меня спросят: где работал?.. Ага, в торговле!.. Возьмут и опять направят в торговлю... Разве не так?.. Что же нам делать, как нам избавиться от этой цепи, которая висит на нашей шее?! Как сбросить ее?! Клянусь аллахом, Гашем, я задыхаюсь... Честное слово, клянусь святым пророком, эта цепь душит меня... Право, клянусь святым имамом Али, я хочу умереть!.. Дорогой, можно ли так жить?!..
– А нашего председателя Общества безбожников ты не боишься?.. – хохотнул Субханвердизаде и обернулся к Мешинову: – В чем дело, Худакерем?.. Твой наипервейший дружок, оказывается, фанатик!.. Верит и в аллаха, и в пророка, и в имама Али. Как ты на это смотришь?
– Товарищ Субханвердизаде, – простонал Нейматуллаев, – я говорю серьезно. Дорогой, клянусь аллахом, я не шучу, я говорю очень серьезно.
Мешинов безнадежно махнул рукой:
– Привык!.. Объедается в своей торговле, а после в страхе просит у аллаха заступничества, потому имя аллаха и не сходит у него с языка.
Нейматуллаев горестно вздохнул:
– Вот, товарищ Гашем, обратите внимание... Видите?.. Даже он, даже Худакерем!.. И так каждый... Друзья, знакомые, деревья, дома, земля, небо все смотрят на нас как на жуликов, будто мы, торговые работники, только и делаем, что едим, набиваем, себе животы, а остальные люди будто бы рты себе позашивали!.. Да зачем нам есть, дорогой?.. Вспомните народную мудрость, говорят: повар сыт одним запахом плова! Так и мы... Привыкли люди славить нас жуликами и ворами. Едим мы или не едим – все равно нас клеймят, навечно написали на нашем лбу: смотрите, они сожрали, разворовали кооператив!.. Бывает, задумается кто-нибудь, смотрит на меня, и я уже читаю его мысли, человек думает: интересно знать, какой категории ты жулик?.. На что это похоже, дорогой?.. Что это за жизнь?.. Нельзя же быть опозоренным дважды – и на том, и на этом свете?.. Разве это справедливо?.. Дома приходится краснеть перед женой, на улице – перед людьми и знакомыми... Каждый норовит, пальцем ткнуть в тебя... Куда же нам податься?.. Каким пеплом посыпать свою голову?.. Баллах-биллях, что делать?..
– Но что случилось? Объясни, Бесират.
– "Что случилось!.. Что случилось!.." Случилось то, что Демиров не хочет считать нас за людей.
– И не будет считать, если на то есть причина.
– Причина одна, дорогой. Причину я только что сказал. Товарищ Гашем, иной причины нет и не может быть. Нельзя мешать в одну кучу чистого и запятнанного, честного и бесчестного,' правого и виновного... Все в один голос кричат: вы, торговцы, потеряли человеческий облик, стали проходимцами и жуликами. Кричат: вы – ублюдки!.. Скажи, дорогой, это ли не самая страшная клевета?.. Это ли не самое чудовищное оскорбление?.. Послушай, разве мы не такие же законные дети своих отцов, как и другие люди?.. Почему это мы должны быть ублюдками?.. С какой стати?.. Один, например, покупает и тащит в свой дом сразу два дорогих ковра, и никто не спросит его: ай, милок, сколько же ты получаешь зарплаты?.. У него зарплата – двести рублей в месяц, а он вдруг покупает за две тысячи два ковра, вешает их на стену и кейфует под ними на кровати. Нам же, упаси аллах, стоит купить какой-нибудь плохонький грубошерстный паласик, постелить его у печки, под ноги, в сторонке, как тотчас этот бедняцкий палас превращается в людском воображении в огромный ковер-самолет, взлетает к небесам, все смотрят, задрав головы, придерживая шапки, и говорят: смотри, смотри, вот живет!..
Голос Нейматуллаева задрожал от обиды.
Субханвердизаде уже давно догадался, кто распек Бесирата, однако нарочно прикидывался непонимающим.
– Так кто все-таки покритиковал вас, кто говорит, что вы не люди? Объясни по-человечески.
– Есть такие, товарищ Гашем, говорят... И даже еще кое-что похлестче этого говорят. Говорят нам: вы – черви, разъедаете здоровый советский организм!.. Скажите, товарищ Гашем, можно ли больше оскорбить, принизить человека?.. Если нас и впредь будут так обзывать, уверяю вас, мы, торговые работники, окажемся в сумасшедшем доме. Клянусь аллахом, клянусь честью, если бы в этой глуши был сумасшедший дом, я бы давно уже помчался туда, пританцовывая. Скажи, дорогой, можно ли так шельмовать честного человека?!
Худакерем Мешинов не выдержал, заговорил возмущенно, жестикулируя:
– Всему есть предел, Гашем!.. Нельзя так измываться над человеком. Если этот сукин сын Бесират проворовался, жульничает – арестуйте его, дайте, его мне, я самолично шлепну его, поставлю подлеца к стенке, пущу в расход!.. Расстреляю, не посмотрю, что мы с ним делили хлеб-соль. Не было случая, чтобы моя рука дрогнула, когда передо мной стояли враги революции.
Нейматуллаев съежился, смертельно побледнел. Глаза его были полны страха. Субханвердизаде, взглянув на него, усмехнулся:
– Будет, Худуш, не пугай человека.
– Я не пугаю его, Гашем. Я говорю то, что думаю. Ты же знаешь меня. Я Худакерем!
Нейматуллаев простер руки к Мешинову, простонал жалобно:
– Вот, полюбуйтесь!.. И это говорит мой лучший; друг, испытанный большевик...
– А что же я должен говорить, дорогой мой?.. Могу ли я говорить иначе, если какой-то сукин сын ворует, расхищает госу дарственное достояние?!..,.
– А я считаю, ты должен говорить иначе. Ты должен говорить о несправедливости и справедливости... Ты должен говорить о том, что мы существуем только благодаря тому огромному, как гора, уважению, каким пользуется на торговой базе вот этот человек!.. – Нейматуллаев кивнул на Субханвердизаде: – Ты должен говорить о том, что благодаря авторитету этого человека мы получаем из центра миллионные кредиты... Ты должен говорить о том, что мы все всегда всюду живем благодаря покровительству нашего Гашема Субханвердизаде... А секретарь райкома что?.. Разве он помогает нам?.. Только отчеты требует. Можно ли так обращаться с людьми?.. Эдак и камень не выдержит – расколется!.. От него нет никакой помощи – только брань, только и слышим: ступайте повесьте себе на шею бусинку от сглаза!
– Какую там еще бусинку? – полюбопытствовал Субханвердизаде. – Что за бусинка?
– От дурного глаза, говорю.
– Неужели он так шутит?
– О, не то еще было!.. Я рассказывал ему о некоторых достижениях нашей торговли, указал меры для ее будущего прогресса, обрисовал положение – все как есть. Он слушал, слушал да и говорит: вас могут сглазить! Говорит: повесьте на двери конторы райпотребсоюза бусинку от дурного глаза... И предупредил еще: только смотрите – берегитесь, Мешинов ударит по вас из пистолета...
– Из какого пистолета?.. – вскипел Мешинов. – Какое он имеет право оскорблять меня?
– Под пистолетом, возможно, он имел в виду твое Общество безбожников, я так думаю. А может, намекал на то, что ты Способен совершить террористический акт... Кто знает?..
Мешинов побагровел, взорвался, как бомба:
– Да какое я имею отношение к торговле?! Я – это я, Худакерем!.. Безобразие!..
– Но ведь бусинка от сглаза – это предрассудок, суеверие... Потому он и лягнул тебя, – объяснил Нейматуллаев. – Этот человек всех задирает – направо и налево, никого за людей не считает.
– Так он нас за людей не считает?! – Глаза Мешинова налились кровью, он поводил головой из стороны в сторону, как индюк перед дракой со своим собратом. – Значит, мы не люди?! Да как же это так?! За что мы боролись?! За что кровушку проливали?!
– Да, нехорошо получилось, – вставил Гашем Субханвердизаде. Делая вид, будто нервничает, достал папиросу, закурил, покачал недовольно головой: Залез на ветку – зачем трясти все дерево?.. Зачем будоражить наш прекрасный район?.. Зачем сталкивать лбами людей?.. Нехорошо, очень нехорошо!.. Зачем трогать нашего героя?.. Худакерем Мешинов – это-имя!.. Его все знают – и наверху, и внизу. Все уважают его. В центре, в Баку, общество красных партизан организует доклады о нем, учит людей на его примере. Мы тоже гордимся тем, что в нашем районе живет революционер такого масштаба. Всем известно, другие районы завидуют, что у нас есть такой человек, Скромный, трудолюбивый, довольствуется самым малым. Куда пошлют – туда и идет, как солдат. Я не помню, чтобы он хоть раз отказался от порученного ему дела. Не было такого. Ты, Бесират, – иное дело... Торговля – штука хлопотливая, скандальная, запутанная, О твоих делах можно спорить. Но зачем трогать такого кристального человека, как наш Худакерем?
Субханвердизаде незаметно подмигнул Нейматуллаеву: дескать, помалкивай! Он решил распалить Мешинова, вывести его из равновесия, натравить на Демирова. Это было сейчас весьма на руку обоим. Взбалмошный Худакерем Мешинов был способен попортить немало крови Демирову, отнять уйму времени, причинить ему порядком неприятностей.
Субханвердизаде начал подливать масла в огонь:
– Выходит, Бесират, Таир бросил камень и в огород нашего Худакерема? Так я понимаю?
– Я же сказал вам, он никого не считает за людей, – ответил Нейматуллаев. – Ни-ко-го!
– Не может этого быть, не верю, – актерствовал Субханвердизаде. Наверное, он пошутил... Неужели Таир позволил себе насмехаться над всеми почитаемым человеком?
"Надо непременно натравить этого спесивого петуха на Демирова, – думал Гашем Субханвердизаде. – Вот и благоприятный случай, нельзя его упускать. Сейчас любой скандал в районе мне на руку. Мутить, мутить воду!.. В мутной воде, давно известно, легче ловить рыбу... Надо отвлечь внимание всех, особенно Демирова, от событий последних дней... В мутной воде можно поставить сеть – и никто не заметит... Как это говорится? На войне как на войне!.. Врага надо уничтожать и камнем, и пулей, и зубами, и словом!.. И даже бусинкой!.. Сегодня это бусинка – завтра пуля!".
– Послушай, дорогой, – обратился он опять к Нейматуллаеву, – а что Таир хотел сказать, упомянув про эту бусинку от сглаза? В чем дело?..
– Я думаю, кличку хочет дать человеку, – ответил Бесират, отлично поняв и одобрив в душе замысел Субханвердизаде. – Ведь у Худакерема нет никакого прозвища, все его так уважают! А Таир решил: дадим ему прозвище.
– Какое прозвище?
– Ну, как у многих. Знаешь, как у нас? Кто-нибудь скажет: пусть такой-то повесит себе на шею бусинку от сглаза... Хй-хи-хи!.. А потом все начинают: вон бусинка идет!.. Вон бусинка остановилась!.. Бусинка сказала!.. Бусинка то, бусинка се!.. Ясно?.. Словом, был человеком, а стал бусинкой.
Глаза Субханвердизаде изобразили изумление:
– Да как это можно?! Превратить знаменитого человека, эту великую гору, в какое-то женское ожерелье?! Можно ли такое допустить?! Это же безобразие!
– Смысл, Гашем, конечно, тебе ясен, – вставил Нейматуллаев. – Ты понял, да?.. Этим Таир как бы хочет сказать: я тебя, Худакерем, ни во что не ставлю!.. Ясно?.. Ведь так, а?
Субханвердизаде покосился на Мешинова. Тот сидел мрачный, насупив брови.
– А может, Таир и не говорил ничего... – нарочно мягко проворковал Субханвердизаде, будто бы желая утешить Худакерема; он был уверен, что его тон и слова произведут совсем обратное действие. – Дорогой, не принимай близко к сердцу. Не придирайся ты к его словам, будь выше. Ведь мы знаем тебя. Ты Худакерем! Наш Мешинов! Плюнь!.. Оставь!.. Не обращай внимания, дорогой! Я просто поражен... Какая бусинка?.. Какое ожерелье?.. Что за чертовщина?! Плюнь, плюнь!.. Что тебе?.. Честное слово, выбрось из головы. Не думай ни о чем. Не придавай значения. Плюнь!..
– Нет, Гашем, я не могу оставить этого так.
– Конечно, с другой стороны, и оставить это так, без последствий, вроде бы нельзя. Не знаю, что и делать... Говорят: плюнешь вверх – усы, плюнешь вниз борода. И все-таки мой совет – плюнь, да! Не обращай внимания.
– Нет, не могу. Я не такой, Гашем. Я не могу проглотить эту ядовитую отраву... Выпить добровольно стакан яду?! Нет!.. Я капельки ядовитой не возьму в рот. А ты – плюнь!.. Моя честь – без единого пятнышка, я смело, открыто смотрю людям в глаза... Мне бояться нечего, я не сделал ничего такого, что могло бы бросить тень на меня... Я не какой-нибудь ворюга торгаш, я революционер!.. Разве ты не знаешь, что я работал под этими полами, а не на них!.. Я – подпольщик!
– Разумеется, мы все это знаем, – поддакнул Гашем Субханвердизаде. – Ты революционер! Народ знает тебя.
– Но я, Гашем, не могу допустить, чтобы кто-то потешался надо мной... Я не допущу, чтобы из меня сделали посмешище. Не быть этому!.. Я – это я!..
– Верно. Но на этот раз ты должен махнуть рукой. Выбрось из головы, прошу тебя, Худуш, милый!
– Ни за что! Никогда! Почему это я должен махнуть рукой, товарищ исполком?! Я хоть и не имею большого поста, но ведь я проливал свою кровь!.. Мешинов хлопнул ладонью по голенищу сапога, воскликнул: – Сними это!.. Взгляни на мои израненные ноги!..
– В этом отношении ты прав, – кивнул головой Субханвердизаде.
– Я прав во всех отношениях, Гащем!
Лицо Мешинова сделалось темным, как уголь. Казалось, он вот-вот разрыдается. Субханвердизаде, чувствуя его состояние, участливо положил руку на его плечо:
– Успокойся, прошу тебя, Худуш. Ты ведь не ребенок. Ты – наша гордость, наша гора!.. Можно ли каждую ерунду принимать так близко к сердцу?.. Возьми себя в руки.
– Нет! – Мешинов ударил кулаком по столу, отчего карандаши и ручки полетели во все стороны. – Раздавлю! – крикнул он. – Раздавлю, как воск, вот этой рукой!..
– Ты имеешь право. Нейматуллаев закивал головой:
– Имеешь, имеешь. Не все же такие, как я. Имеешь полное право... Ты – это ты, Худакерем!
– Да, я – это не ты, Бесират!.. Я – не завтяаг, я – не жулик!.. Я – это я! – Он с силой ударил себя кулаком по груди: – Я – Худакерем!.. Ясно вам?!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Вечером Тель-Аскер сидел перед коммутатором у себя на телефонной станции. Перед ним лежала раскрытая книга. Он читал ее вслух, вполголоса. Потом вдруг начинал дремать, клевал носом. Просыпался – вновь принимался бормотать, заглядывая в книжку, пока новый приступ дремоты не смыкал его веки.
С недавних пор Аскер начал выступать на самодеятельной сцене, в местном клубе. На этот раз ему удалось "с боем вырвать" у руководителя драмкружка роль Сервера в пьесе Узеира Гаджибекова "Не та – так эта". И вот уже более десяти дней он, с трудом осиливая текст, пыхтя и отдуваясь, заучивал роль. Ему очень хотелось предстать перед девушками городка в облике столичного пригожего студента. "Пусть полюбуются на меня, Аскера – Сервера!" – мечтал он.
Борясь с дремотой, он, как говорится, брал горлом главного персонажа пьесы, купца Мешали Ибада, вопрошал с вызовом:
– Как звать твоего отца?! Имя твоего отца?! Неожиданно Аскер услышал:
– Имя моего отца? Зачем тебе?
Он вздрогнул, вскочил со стула. Книжка упала на пол. Он повернул голову и увидел на пороге Худакерема Мешинова.
– А, это ты... – пробормотал он, приходя в себя.
– Отчего ты так побледнел? – строго спросил Мешинов. – Скажи, ты что подумал? Сознавайся.
– Да нет, ничего... Просто я вздремнул немного, Худуш... Кажется, погода переменится, в сон клонит.
– Ты, я вижу, и спишь, и работаешь, и читаешь!.. На что это похоже?... заворчал Худакерем.
– А как же иначе?.. Мы должны прогрессировать. Паровоз эпохи летит вперед!... Не стоять же нам в этот момент в стороне, слушая перезвон бубенцов, уносящихся вдаль?...
Мешинов поморщился:
– Прогрессировать!... Паровоз! Эпоха!... Бубенцы!... Скажи, что ты болтаешь?! Что за чушь?!
– У меня роль, ясно тебе? Я буду выступать, – объяснил Тель-Аскер. – Вот они – бубенцы!
– В каком смысле – бубенцы? Что ты собираешься вызванивать?...
– Я буду вызванивать роль Сервера. Сервера, Сервера, Сервера!... – пропел Аскер, прищелкивая пальцами и пританцовывая. – Я покажу этому купчишке Мешади Ибаду, где раки зимуют!... Я вырву у него из лап девушку!... Я женюсь на ней!...
– Поздравляю, счастливчик, – грустно усмехнулся Мешинов. – От всей души поздравляю, Аскер.
– Да, да, я счастливчик. Советская власть – моя!... Эта огромная телефонная станция – в моих руках!... Я успешно ликвидирую свою неграмотность!... Выступаю в клубе!... Изучаю телеграфный язык – точка-тире, точка-тире!... И девушка будет моей! Я вырву ее!...
Мешинов улыбнулся веселее:
– Если бы твой покойный отец, Аскер, мог увидеть тебя, он бы воскрес, я думаю.
– Да, да, воскрес бы. Обязательно воскрес бы! Бедняга. Нанялся к какому-то беку жнецом и умер во время жатвы. Никто даже не знает, где его могила.
– Если бы ты знал, воздвиг бы над могилой отца усыпальницу? – неожиданно поинтересовался Худакерем.
– Конечно, воздвиг бы. Он же не был кулаком, чтобы я сровнял его могилу с землей!... Я поставил, бы ему надгробный камень, на камне велел бы высечь серп, такой, каким он жал, а под серпом надпись: "Взгляните на его серп!" Разве это не наша эмблема – серп?! А, Худуш?!
– Отличная у тебя жизнь, ай, Аскер!... Позавидовать можно. Молодец! Честное слово, завидую.
Щелкнул коммутатор, загорелась лампочка. Аскер быстро подсел к аппарату, спросил:
– С кем соединить, товарищ Демиров?... Слушаюсь!... Сейчас соединяю.
– Кому это не спится ночью, в этой кромешной тьме? – спросил пренебрежительно Мешинов. Аскер почтительно произнес:
– Это товарищ Демиров. Честное слово, человек совсем не знает, что такое сон.
– Да, да, в глазах таких, как ты, подхалимов! – резко сказал Мешинов.
– Нет, это действительно так, Худуш.
– Ну, я пошел.
– Куда?
– Куда-нибудь. Куда глаза глядят. Совсем... – Голос Мешинова дрогнул. Отсюда... Ухожу!
– Что случилось, Худуш? – Аскер подошел к другу, взял бережно под руку, подвел к своей деревянной кровати, стоявшей в углу, усадил. – Рассказывай, дорогой, что произошло!... Вижу, у тебя неприятности.
Мешинов потер ладонями колени, печально опустил веки:
– Да, верно говорят: один работает – другой ест... Ты ступай на сцену, упивайся любовью, крути романы, а мы здесь будем кровью захлебываться!
– Что все-таки случилось, Худуш?
– Что случилось, спрашиваешь?... Судьба, видно, моя такова... Уезжаю!... Прощай!...
– Куда?... Куда уезжаешь?... Или тебя исполкомом назначили в какой-нибудь район?... Поздравляю, Худуш!
– Упаси аллах!... Что мне – должности нужны?! Я на это не падок, не умираю, как некоторые...
– Из-за чего тогда война?... – спросил Аскер, съедаемый любопытством. Отчего ты в таком настроении?... Откуда это уныние?
– Не ценят! Не ценят! Не ценят!
Аскер вяло улыбнулся, зевнул, прикрыв рот ладонью:
– Что же ты еще хочешь, Худуш?... Чего тебе не хватает?... Может, лаврового венка на голову?... Есть ли у нас хоть одна общественная организация, членом которой ты бы не был?! Что же касается служебного поста, так ты захватил сразу два... Что же тебе еще надо?
Мешинов, протянув руку в сторону окна, показал на здание райпочты:
– Скажи, Аскер, кто заложил первый камень в фундамент этой лачуги?... Кто замуровал туда бутылку?... Что найдут в этой бутылке через тыщу лет, когда будут раскопки?
– Бумажку с твоим именем.
– Скажи, Аскер, кто первый протянул телефонный провод через эти горы? Кто создавал весь этот город, всю эту жизнь в нем, весь этот мир?!
– Ты.
– А что теперь?
– Придет и твой черед, Худуш. Ведь человек не может быть вечно исполкомом, – заметил Аскер, намекая на то, что рано или поздно Мешинов получит пост председателя райисполкома.
– Да оставь ты в покое исполком! – рассердился Худакерем. – Что он дался тебе? Не об этом идет речь. Дело – в уважении. Дело в том, что человека надо ценить, с ним надо считаться. Пойми, дело – в уважении!..
– То есть?.. О каком уважении ты толкуешь, Худуш-джан? Чего тебе не хватает?
– Я говорю о том уважении, сынок, когда человека не обводят вокруг пальца, не дурачат...
– Как одурачил и обвел вокруг пальца Мешади Ибада мой Сервер, да?.. Так?.. – закончил с ухмылкой Аскер.
Мешинов молча поднялся и направился к двери. Он так хлопнул ею, что с потолка на курчавую голову Тель-Аскера посыпалась штукатурка.
Всю ночь Худакерем пролежал с открытыми глазами, терзаясь и мысленно ведя разговоры, споря, словесно сражаясь с Демировым, Нейматуллаевым, Аскером. Под утро его начало лихорадить, сначала бил озноб, затем поднялась температура: вновь дала себя знать застарелая малярия.
Из сберкассы прибежал курьер Пири, начал совать ему прямо в постель пачку документов:
– Подпишите, товарищ Мешинов!.. Без вашей подписи деньги не можем выдавать... Пожалуйста. Худакерем окрысился на посыльного:
– Убирайся к чертовой матери!.. Проваливай к дьяволу!... Катись!... Чего привязался?
– Но как же нам быть? – настаивал посыльный. – Скандал!... Вкладчики сберкассу разнесут, шумят, требуют. К тому же это их деньги. Они вправе требовать... Как назло, сегодня спозаранку пришло столько народу, как никогда!...
Мешинов, приподнявшись, сказал:
– Пойди, скажи там, что меня нет дома. Понял? Давай катись!
– Да, но как же?.. У меня язык не повернется... Они растерзают меня... Ведь я... У меня... Нет, нет!.. Ведь это...
Мешинов прервал его заикания:
– Ступай, ступай!.. Сегодня я буду очень занят. Мне надо повидать Демирова. Ясно? Дело! Чрезвычайно важное дело!..
– Не посчитай за труд, – упрашивал Пири, – загляни вначале в сберкассу, потом ступай к Демирову в райком по своему важному делу!.. Наверное, ты будешь хлопотать за нас... Спасибо!.. Зарплата маленькая – семья большая...
– Ступай с богом! – Мешинов показал на дверь: – Иди, иди... Проваливай... Ну, тебе говорят?!
– Что же я скажу им там? – причитал Пири.
Худакерем облизал пылающие губы, прохрипел:
– Скажи, что Худакерема больше нет. Понял? И проваливай! Убирайся, говорят тебе!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Утром Сары, собираясь на работу, делился с матерью обидой, говорил возмущенно:
– Не боюсь я этого Нейматуллаева! Пусть он ветром станет все равно не проскочит мимо меня в кабинет товарища Демирова. И ничего он нам с тобой не сделает. Товарищ Деми-ров сказал: есть местком, он не допустит... Да и кто мы?! Мы – трудящиеся, работаем. Ты – бедная вдова, я – сирота, без отца... Пусть только попробует обидеть тебя!.. Что он, самый главный здесь – этот Нейматуллаев?! Демиров главнее. Товарищ Демиров самый главный. Вчера вечером сказал мне: "Сары, ты – молодой, у тебя все впереди. Не вечно ты будешь здесь курьером. Пока поработай, наберись ума. Потом мы что-нибудь придумаем, выдвинем тебя на другую работу, пошлем в Баку учиться, человеком станешь..." Вот какой Демиров!.. А Нейматуллаев?.. Видела бы ты его, мама, в тот момент, когда он выскочил из кабинета товарища Демирова!.. Он походил на мокрую общипанную курицу... Демиров задал ему!.. Ты, мама, не бойся, если он начнет притеснять тебя. В случае чего, я и к товарищу Илдырымзаде пойду, комсомол заступится за тебя. Зачем же я тогда ношу в кармане вот эту книжку?
Мать в ответ только молча улыбалась, любовно поглядывала на Сары. Вот какой у нее сын! Опора. Прежде они жили в деревне. Сары окончил сельские курсы для малограмотных. Работал почтальоном при сельсовете. Не поладил с председателем – расстался с работой и вскоре переехал с матерью в райцентр.
У этого переселения была своя маленькая история. Уже давно, с прошлого года, двоюродный брат Сары, его одногодок, Кара, работавший в городе и время от времени наезжавший в деревню, уговаривал его:
– Ах, Сары, как хорошо жить в городе!.. Вечером там лампочки загораются как звезды в небе. А что хорошего здесь, в деревне?.. Давай переезжай с матерью в город... Нам там будет неплохо. Мы – два брата, будем помогать друг другу. Пока мы – никто, маленькие люди. Но со временем станем большими начальниками... Я слышал в тамошнем клубе, рассказывали биографию одного человека, сейчас он нарком, а раньше был такой же, как мы, бедняк... понял?.. Постепенно выдвигался и стал наркомом. Мы тоже начнем выдвигаться, снизу... Аллах милостив, может, он и нас сделает наркомами. Все от судьбы зависит. Если переедешь в город, ты там не пропадешь, там у нас есть защита – местком. Тебя пальцем никто не посмеет тронуть...
В конце концов Кара уговорил Сары, и тот с матерью перебрался в город. Однако сам Кара теперь раскаивался в том, что расстался с селом. Он еще в прошлом году поменял место работы, устроился в столовую, которая вскоре стала для него сущим адом. Посетители столовой без конца покрикивали на него, оскорбляли, унижали; завстоловой и буфетчик затыкали им, как говорится, каждую дырку.
