Текст книги "Сачлы (Книга 2)"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Деревенский парторг недовольно насупился:
– Однако должен вам сказать, доктор!... Старик бесстрашно перебил его:
– Вы хотите сказать, какое право имеет беспартийный критиковать члена партии, так? Это вы хотите сказать?
– Допустим, это...
– Дорогой товарищ Махмуд, хоть я и не член вашей партии, однако я приехал к вам из Баку. Это – особенный город, город-революционер! В молодости я принимал активное участие в общественной жизни. Годжа-оглу немного знает меня... Знает, что я за человек. Это я потом, угодив под каблук моей дражайшей супруги, занялся наукой, удалился, так сказать, в тишь кабинета...
– Хочу вам посоветовать, доктор, – начал снова недовольно Махмуд, – хочу вам посоветовать... И снова Везирзаде перебил его:
– Хотите, наверное, посоветовать, чтобы я занимался своим делом, не так ли? Хотите сказать: ваше дело – лечить больных, да?
– Прежде всего, доктор, я хочу сказать вам, что я терпеть не могу подхалимов!
– Извините, но мне показалось, что вы любите тех, кто вас превозносит. А Годжа-оглу любит тех, кто хорошо трудится. И в этом между вами разница.
– Да откуда вы знаете, кого люблю я, кого – Годжа-оглу? Что вы могли узнать за несколько дней? Чтобы узнать человека, говорят, надо съесть с ним пуд соли!
– Я был у вас на собрании – и я многое понял... Только не обижайтесь на меня за откровенность, товарищ Махмуд. Я многое там увидел. Мой вам совет: судите о человеке по его делам, но не по его словам! А подхалимы – как раз из тех, кто не очень то ндадаинваются...на работу. Быть объективным и справедливым к людям – это, мне кажется, элементарный долг каждого партийца!
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
На окраине деревни Демиров распрощался с Годжой-киши и, сев на коня, направился вверх по главной улице к правлению колхоза. Мюршюд-оглу сопровождал его.
Ребятишки кричали вдогонку:
– Товарищ райком, приезжайте к нам на праздник Октября! Ждем вас, товарищ райком!
Демиров, придержав коня, обернулся. Лицо его сияло:
– Постараюсь приехать, ребята! Думаю, что выполню вашу просьбу! Но и у меня есть просьба к вам! Помогите взрослым в их работе – в поле, на гумне, на огородах! Перенесите свои игры на десяток дней вперед!
– Обещаем, обещаем! – хором кричали ребята. – Будем работать! Обещаем! Только приезжайте!...
Спустя несколько минут Демиров и Мюршюд-оглу выехали на небольшую площадь в центре деревни. Демиров, увидев аккуратно побеленный домик с тремя окнами, с просторным крыльцом, догадался: "Правление колхоза!" Обернулся к своему спутнику:
– Я хотел бы увидеть секретаря партячейки. Где он может быть сейчас?
Мюршюд-оглу ответил с вежливой улыбкой:
– Как говорится, на ловца и зверь бежит, товарищ райком. Вон стоит наш Махмуд! – Он махнул рукой в сторону правления. – Беседует с доктором из Баку.
Галифе-Махмуд уже бежал навстречу гостю. Взял под уздцы лошадь, помог спешиться.
– Добро пожаловать, товарищ секретарь!
– Здравствуйте, здравствуйте!
Галифе-Махмуд был порядком взволнован этим неожиданным приездом секретаря райкома. На то были свои причины. Не так давно на одном из бюро райкома Махмуд отчитывался перед районным партактивом о работе своей партячейки. После всестороннего обсуждения, по предложению Демирова, бюро райкома расценило деятельность Махмуда как неудовлетворительную. Незадачливый секретарь партячейки был немало обескуражен этой оценкой, однако духом окончательно не пал. После окончания бюро подошел к Демирову, сказал:
– Товарищ секретарь, большевик не должен бояться критики в свой адрес! Штаб учит – мы учимся! Вы призываете нас оживить партийно-массовую работу – и мы оживим ее! Однако, товарищ Демиров, и перед моим штабом, и перед моей совестью я не могу не сказать правды... Эти хозяйственные дела не дают нам возможности заниматься партийно-массовой работой, не доходят у нас до нее руки! Колхозом занимайся, бригадой занимайся, звеном занимайся, амбаром занимайся, учетом занимайся– голова кругом идет!...
– Хозяйственными делами должен заниматься в первую очередь председатель колхоза, – заметил спокойно Демиров.
– А разве я не несу ответственность за колхоз? – спросил Махмуд, недоуменно хлопая глазами.
– Несете.
Махмуд почувствовал себя окончательно сбитым с толку.
– Как же вас понимать тогда, товарищ секретарь?
– А вот так и понимайте, товарищ Махмудов. Колхозный партактив, правильно организуя политическую и воспитательную работу в деревне, должен способствовать укреплению колхоза, успехам его хозяйства, должен способствовать организации труда колхозников. Местная парторганизация должна возглавить борьбу с классовым врагом – кулаком. Ее задача – ни на чае, ни на минуту не терять большевистской бдительности! Местная парторганизация несет ответственность за работу политкружков, за систематический выпуск стенной газеты, за критику и самокритику на колхозных и партийных собраниях, за подписку и своевременную доставку в колхоз газет и журналов. Она ответственна за рост благосостояния колхоза вообще и каждого колхозника в отдельности, ответственна за культурный рост колхозников...
– То есть мы -отвечаем буквально за все, товарищ Демиров! – подытожил Махмуд.
– Да, за все!
– Но как же нам тогда добиться удовлетворительной оценки своей работы?... Обижаете вы нас, товарищ Демиров!
– Работать надо лучше, товарищ Махмудов! Больше души вкладывайте в свою работу! Овладевайте подлинно большевистским методом работы!
Махмудов потупился, затем неожиданно попросил:
– В таком случае, товарищ райком, направьте меня на парт-учебу в Баку!... Направьте, очень вас прошу!...
– Не могу обещать вам этого, – сказал Демиров. Подумав немного, уточнил: Об учебе будем говорить после завершения уборочных работ, осенью, в ноябре.
Внезапное появление Демирова в Дашкесанлы взволновало Галифе-Махмуда. "Только бы не было открытого партийного собрания!... – думал он. – Опозорит меня Демиров на всю деревню! Стенная газета не выходила с мая месяца, то есть с тех пор как учителя ушли в отпуск. Я не обеспечил... Библиотека закрыта, так как учительница Наджиба-ханум уехала в деревню Бюльбюли к своему отцу. Опять я не обеспечил... Политкружок не функционирует из-за отсутствия Рашида-муаллима, директора школы, который отбыл в Баку на курсы по повышению квалификации. И тут я не обеспечил..."
Страх все больше и больше овладевал душой Галифе-Махмуда. Когда Демиров спешился, он спросил:
– Куда прикажете привязать вашего коня, товарищ райком? Хороший у вас жеребчик!...
– Да хотя бы вот к этому дереву.
– Он, наверное, голодный... С дороги... Не покормить ли
его?
Чувствуя, что Махмуд не рвется хвастать своими успехами, Демиров улыбнулся. Кивнул согласно:
– Можно и покормить. Думаю, горный воздух повышает аппетит не только у людей!... Сено небось есть в деревне? Как раз молотьба... Мой Халлы не откажется.
Махмудов привязал лошадь к осине у крыльца правления колхоза и молча направился в сторону гумна.
– Куда вы, товарищ Махмудов? – окликнул его Демиров. – Уже бросаете меня?...
– Хочу принести немного соломки, – ответил парторг. – Для лошадки вашей, для Халлы...
– Успеется, – сказал Демиров. – Заглянем сперва в партийную комнату, побеседуем. А лошадей покормит Мюршюд-оглу.
– Покормлю, покормлю! – с готовностью откликнулся зав-фермой.
Галифе-Махмуд волновался и не сразу сумел открыть ключом дверь красной комнаты, которая находилась в– том же доме, где и правление колхоза. Переступив порог, Демиров поморщился:
– Неуютно у вас здесь, товарищ Махмудов! – Бросил взгляд на большую карту, висевшую справа на стене: – Карту, я вижу, вы отдали в распоряжение пауков вся в паутине. Нехорошо!
Галифе-Махмуд сделал удивленное лицо, сокрушенно покачал головой:
– Действительно нехорошо, товарищ секретарь... Дел столько – голова кругом идет!
– Если не ошибаюсь, это – карта мира? – спросил Демиров.
– Совершенно верно, товарищ райком. Эту карту повесил наш учитель географии... Но он давно уехал, поэтому карта в таком виде... – Махмуд сделал попытку оправдаться.
Демиров оглядел стены комнаты, скользнул взглядом по портретам на стене. Видимо, остался доволен.
– Здесь у вас все в порядке... Галифе-Махмуд приободрился:
– Эти портреты я сам повесил, товарищ секретарь. А вот на карту как-то внимания не обращал... Демиров подошел к стенной газете:
– Я смотрю, это у вас еще майский номер – праздничная газета! Сколько же месяцев прошло с тех пор?
– Наши учителя немного задерживаются... – забормотал конфузливо Махмуд.
– Значит, уборочная кампания в партийной стенной печати не отражена?
– С уборкой все хорошо, товарищ секретарь!
– А какова роль партячейки в уборочной кампании?
– Активно работаем! Демиров сел на стул.
– Познакомьте меня, пожалуйста, с вашим рабочим планом. Это избавит нас обоих от излишней траты слов.
Галифе-Махмуд начал рыться в ящике своего стола, приговаривая скороговоркой:
– План есть, товарищ секретарь, план есть, только он немного устарел... Дела, уборка... План есть, только он...
– Словом, вы по-прежнему склонны прятаться за разговоры о хозяйственных делах?
Махмудов обиженно поджал губы:
– Я, товарищ секретарь, не из тех большевиков, кто прячется!... Ошибаетесь... Право, ошибаетесь!
– Почему же ошибаюсь? Я хочу, чтобы вы показали мне перспективный рабочий план ячейки. Меня интересует, как вы; собираетесь строить свою работу, скажем, на ближайшие три месяца? Есть у вас такой план?
Глаза Демирова сделались холодными, жесткими. Махмуд потупился, вздохнул уныло:
– Нету, товарищ секретарь. Честное слово, прямо сегодня составим... С вашей помощью...
– Попрошу вас Показать мне протоколы ваших последних партийных собраний! :
– Собрания мы проводим часто, – поспешно сказал Махмуд, вскинул глаза на гостя и опять потупился. – А вот с протоколами у нас дело плохо... Не все есть...
– Ясно! – все больше раздражаясь, бросил Демиров. – Еще один вопрос. Почему вы сейчас не на работе, не со всеми? Колхозники в поле, колхозники на гумне обмолачивают зерно, а вы?! Ведь вы не освобождены от повседневной работы в колхозе, товарищ Махмудов.
– Я работаю, как и все, товарищ секретарь, – поспешно сказал Махмуд. – Но увидел вас издали и решил встретить перед правлением, как положено...
– Если я не ошибаюсь, когда мы подъехали к правлению, вы были заняты беседой...
– Да, да, я беседовал с нашим новым доктором... Знаете, он немного странно ведет себя. Мне кажется, его социальное происхождение немного того... Надо бы...
– Мы хорошо знаем этого человека, – сказал Демиров. – Лучше расскажите о себе. У меня такое впечатление, что вы не сделали выводов из критики в ваш адрес на бюро райкома!
Махмудов ладонью утер взмокший лоб, промямлил:
– Выводов я сделал очень много, товарищ секретарь,. Все дело в учителях... Вернее, в их летнем отпуске... Лето всегда портит нам дело...
– Но ведь существует деревенский партактив!
– У нас все малограмотные, товарищ секретарь. И наши партийцы очень страдают от этого...
– Мы это знаем, знаем. Принято решение открыть специальные курсы для малограмотных членов партии. Инструктор райкома информировал меня, будто бы у вас уже проведено несколько занятий.
– На занятия люди идут с неохотой, больными прикидываются, лишь бы не ходить. Должен сказать, трудный народ у нас в Дашкесанлы, товарищ секретарь, ох трудный!
– Пожалуйста, все-таки покажите мне имеющиеся у вас протоколы! настоятельно попросил Демиров.
Махмудов опять принялся рыться в столе и наконец положил перед Демировым небольшую папку. Секретарь райкома, раскрыв ее, погрузился в чтение.
– Неплохо написано! – похвалил он. – Ясно, грамотно. Кто писал? Вы?
– Никак нет, товарищ Демиров. Писал мой технический секретарь... К сожалению, беспартийный... Тоже учитель...
– А сейчас он где?
– На учительских курсах.
Демиров сказал после паузы, раздумчиво:
– Сейчас учитель – большая сила в деревне. Он оказывает нам неоценимую помощь во всех видах общественных работ. Учителя надо уважать и почитать! Однако нельзя, товарищ Махмудов, постоянно жить, как говорится, за чужой счет, Давно пора овладеть грамотой!
Махмудов невесело вздохнул:
– Вы же знаете, товарищ секретарь, я из батраков... Потом на заводе работал. Была ли возможность учиться?...
– Сейчас вчерашний рабочий стал уже инженером, сейчас рабочий – учитель, агроном, врач. Сегодня для вчерашних пролетариев широко открыты все дороги к знаниям! Надо только хотеть и трудиться, трудиться и хотеть, товарищ секретарь партийной ячейки!
– Но ведь заново не родишься, товарищ Демиров...
– Сколько вам лет?
– Наверное, уже за сорок...
– Почему – наверное? Разве вы не знаете точно? Покажите мне ваш партбилет.
Махмудов начал рыться в карманах:
– Кажется, он у меня в другом пиджаке, дома остался... Демиров вынул из внутреннего кармана свой партбилет:
– Партийный документ должен быть постоянно при вас, товарищ коммунист!
– Я сейчас принесу его...
– Только побыстрее! – сказал Демиров. – Я пока познакомлюсь с остальными протоколами.
Махмудов пулей выскочил из партийной комнаты. К счастью, он жил поблизости. Демиров, еще не успел дочитать до конца один протокол, как он уже вновь стоял перед ним, запыхавшийся; протянул Демирову красную книжечку:
– Вот, пожалуйста, товарищ секретарь!... Демиров раскрыл партбилет:
– Действительно, вам уже сорок один год. – Неожиданно мягко улыбнулся: Как говорится, вы в самом расцвете духовных и физических сил, товарищ Махмудов. Но это следует подтверждать делами. Партийный стаж у вас не маленький – двенадцать лет. И поэтому должен сказать вам, что мы не можем мириться с вашей малограмотностью – Ведь вам не семьдесят лет, как Мюршюду-оглу. Впрочем, он может быть только примером для вас. Он – старше, но фермой руководит образцово.
Махмуд уныло кивнул:
– Да, Мюршюд-оглу неплохой колхозник, славный старик!... – Помолчал немного и вдруг сказал с обидой в голосе: – Товарищ Демиров, освободите меня!... Сделайте меня хотя бы помощником этого Мюршюда-оглу!
Демиров насупился:
– Нет, товарищ Махмудов, не о том вы говорите! Быть заведующим фермой не так уж трудно. А вот работать на посту секретаря колхозной партийной организации – дело нелегкое. Что же получается?... Вы, член партии и глава местных коммунистов, хотите бежать с трудной работы на легкую?! Нехорошо! Не о том вы думаете, товарищ парторг! Прежде всего вы должны составить конкретный план работы. Сделайте это немедленно! А вечером мы обсудим этот план на партийном собрании. Посоветуемся.
– Собрание будет открытое или закрытое?
– А как вы считаете?
– Лучше созвать закрытое собрание, товарищ Демиров...
– Это почему же?
– Ведь мы будем обсуждать рабочий план нашей партийной организации – это раз. А во-вторых, на собрании будете вы – наш секретарь райкома!
– Это не аргументы, – усмехнулся Демиров. – Гораздо целесообразнее сделать собрание открытым.
Махмудов продолжал упорно настаивать на своем:
– Честное слово, товарищ секретарь, поверьте мне, лучше, если собрание будет закрытое!
– Но почему, почему? Каковы ваши доводы в пользу этого? Не вижу резона, объясните!
– Я уже сказал вам: мы будем обсуждать рабочий план!
– У нашей партии нет и не может быть ничего такого, что она могла бы скрывать от трудящихся масс! – твердо парировал Демиров.
– Тогда пусть собрание ведет председатель колхоза, пусть он отчитается о работе колхоза. Раз собрание открытое...
– Нет, – перебил Демиров, – отчитываться о работе партячейки будете вы, ее секретарь!
– Уборочная пора в самом разгаре, надо мобилизовать массы на уборку зерна и овощей, – твердил Махмуд, – поэтому отчитываться должен Годжа-оглу!
– Если мы с пользой поговорим о планах местной партийной организации, если мы обсудим их, так сказать, всенародно – это будет способствовать росту доверия народа к партии и тем самым росту энтузиазма колхозников, работающих на полях!
Махмудов не нашел, что возразить против этого довода.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Оживленные голоса на улицах деревни заставили Кесу, уже несколько недель скованного жестоким приступом застарелого ревматизма, подняться с постели, подойти к двери. Он увидел свою двоюродную сестру, тридцатипятилетнюю вдову Гюльэтэр, которая подходила к его дому (приземистой хибаре в одну комнату), окруженному зарослями густого бурьяна.
– Что происходит в деревне, сестрица? – начал допытываться Кеса, когда Гюльэтэр вошла в дом.
– Жернов везут... Сам знаешь, всегда так: этот хвастун Годжа-киши любит поднять шум на весь свет!... И еще говорят, будто к нам приехал какой-то большой начальник...
Кеса принялся упрашивать сестру, чтобы она сходила и узкала точно, кто приехал. Гюльэтэр ушла.
Эта рано состарившаяся, безвременно увядшая женщина, мать двоих сирот, была единственным человеком, кто не отвернулся от Кесы, пришел на помощь в трудный для него час. Возможно, если бы не она, Кеса не выжил бы. Еще неделю тому назад он был настолько плох, что не мог пошевельнуть рукой, поднести ко рту ложку с рисовой кашей. Мало-помалу болезнь сдавалась, и в последние два дня Кеса начал даже высовывать нос из дома на улицу.
Когда-то, лет пятнадцать назад, Кеса был немного влюблен в Гюльэтэр. Он даже неоднократно намекал ей о своем чувстве, но до официального предложения дела не довел. Гюльэтэр подождала-подождала, а потом, боясь навеки остаться в девицах (ей уже перевалило за двадцать), вышла замуж за пожилого мельника из соседней деревни Ардыджлы. "Какой ни есть, а все-таки муж!..." – рассудила она. Старик жил недолго, однако, уходя в царство небесное, успел все-таки оставить в память о себе двух хилых, рахитичных детишек, двух сынков. Привязав одного младенца к спине платком, другого держа на руках, неудачница вдова вернулась в Дашкесанлы. Поселилась в родительском доме, убогой глинобитной хибарке, отдав всю себя воспитанию сыновей. Но и в этом деле ей не повезло. Сыновья росли бестолковыми. Достигнув отроческого возраста, начали обижать мать, ни во что не ставили ее, помыкали ею, как хотели.
Бедная женщина, чувствуя, что "любовь" сыновей и впредь не предвещает ей ничего доброго, мечтала обрести себе хоть какую-нибудь защиту от них. Когда в деревню неожиданно вернулся Кеса, ее "первая любовь", эта мечта обрела более реальные контуры, хотя ее тяжело больной двоюродный братец в это время был ближе к воротам деревенского кладбища, чем к столу сельсовета, где теперь по новым правилам, без моллы и Корана, скреплялись брачные узы.
Однако строптивый характер эгоистов сыновей не подавал надежд на перемены к лучшему в ее жизни, и поэтому Гюльэтэр все-таки склонялась мысленно к семейному союзу с Кесой. "Он свой, близкий, родной человек!... – рассуждала она. – Как-никак сын моего дяди, двоюродный брат!... Он меня всегда защитит!..." Гюльэтэр ухаживала за больным, готовила ему еду, убирала в доме и выполняла все другие, часто довольно неприятные обязанности больничной сиделки.
Гюльэтэр вернулась довольно скоро. Кеса к этому времени уже опять лежал в постели.
– Ну, сестрица, узнала? – спросил он нетерпеливо, едва Гюльэтэр закрыла за собой дверь. – Кто приехал?
– Узнала, узнала, братец! – оживленно затараторила женщина. – Все узнала, как ты просил! Для тебя я все и всегда готова сделать!...
– Так кто же приехал к нам? Говори скорее, не тяни, прошу тебя! взмолился Кеса.
– Демиров...
– Демиров?! Сам Демиров?! Наш райком?!
– Он самый.
Лицо Кесы запылало. Взволнованно забилось сердце. "Зачем приехал Демиров?... Что случилось?... Может, председатель Годжа-оглу совершил какое-нибудь противозаконие?... Может, Демиров приехал снять главу колхоза, свергнуть?! Но кого тогда назначат на его место председателем?..."
Гюльэтэр прервала мысли Кесы самым прозаическим образом:
– Братец, а где кастрюлька? Ты съел кашу, которую я сварила тебе утром?
– Поел немного, – ответил Кеса.
– А почему не всю? Ты должен много есть, братец, иначе совсем ослабнешь...
– Пусть ослабну!... – капризно сказал Кеса. – Пусть подохну!... К черту все!... К дьяволу!...
– Упаси аллах, братец!... Упаси аллах!... – запричитала женщина. – Зачем ты так говоришь?! Ведь я тебя так же уважаю, как и твоего покойного отца, моего дядю Гулалы! Ты же знаешь, что у меня никого больше нет, кроме тебя!... А ты так говоришь!... Побойся аллаха!... Ты должен много есть, тогда ты окрепнешь, поправишься и опять пойдешь на свою службу!... Ведь ты немаленький человек в районе!, Сам исполком приезжал навестить тебя... этот... как его?... Субханзаде... Субханверзаде... или как его там?... Не могу выговорить... А когда он уехал, по деревне пошли всякие слухи...
Кеса заерзал под рваным, нечистым одеялом, приподнялся на локтях, оторвав голову от подушки.
– Что же говорят люди?
– Да всякое...
– Что именно? Говори поскорее, женщина! Не томи душу!
– Говорят: Кеса большой человек. Не будь это так, к нему не приехал бы сам исполком!
Надо сказать, что после того как некоторое время тому назад Субханвердизаде побывал в Дашкесанлы и навестил больного Кесу в его жалкой лачуге, Гюльэтэр начало распирать от гордости. Судача с соседками, она превозносила до небес своего братца, похвалялась будущим муженьком.
– А что еще говорят обо мне? – поинтересовался Кеса. – Расскажи, пожалуйста, сестрица!...
– Говорят, Кеса опять поднимется в седло, возьмет в свои руки власть! – В голосе Гюльэтэр прозвучало нескрываемое ликование. – Ну и другое тоже говорят... Завистников много! Болтают всякое... Особенно эти из рода Годжи-киши, да накажет их аллах!... Старик и его родичи никогда не были в Дружбе с нашим родом. Не были и не будут!
– А что говорит сам Годжа-киши, женщина? Знаешь, наверное? Что болтает обо мне?...
– Знаю. Говорит: Кеса – шайтан, доносчик, кляузник!... Будь он неладен этот Годжа-киши!... Не могут люди из его рода вынести чужой славы, не хотят, чтобы человек не из их рода сверкал!... Сами хотели бы затмить солнце!
– Что еще они говорят?
– Говорят: Кесу надо выгнать из деревни, Кеса – зараза для дашкесанлинцев! Враг, братец, всегда говорит по-вражьи... Они хотели бы, чтобы вся власть находилась в их руках. Они злятся, что из нашего рода, гулалинского, вышел большой человек – ты, Кеса!... Ты – у них бельмо на глазу! Они страшно мучаются оттого, что ты, Кеса, стражем стоишь у больших дверей всего нашего района!... Очевидно, они сами хотели бы захватить в свои руки те двери! Они думают: почему ключ от этой двери власти должен находиться в руках Кесы?! Этим ключом, считают они, должны владеть они сами!
Губы Кесы искривились, он презрительно усмехнулся, произнес тихо и желчно:
– Если бы они могли, они овладели бы ключом даже от двери самого аллаха!... Что ж, пусть попробуют!... Пусть попробуют подступиться к двери аллаха!... Но если я не умру – мы посмотрим, чья возьмет! Посмотрим!...
– Ах, братец, ради всевышнего, не говори о смерти! – слезливо взмолилась Гюльэтэр. – Не пугай меня!... Я не переживу этого!... Пожалуйста, братец!... Ради аллаха!...
По лицу женщины потекли обильные слезы. Кеса отвернулся к стене, прохрипел:
– Кастрюльку с кашей унеси, душа не принимает... К черту все!... Подохнуть бы!...
Гюльэтэр заплакала навзрыд. Кеса прикрикнул на нее:
– Перестань!... Ступай отсюда, женщина!... Мешаешь мне думать... Надоела со своими слезами!...
Гюльэтэр тотчас примолкла, взяла с табуретки кастрюлю с остатками каши и, шмыгая носом, тихо вышла.
Кеса остался один в темной комнате. В возбужденном мозгу рождались картины недавнего прошлого...
Вот он, всемогущий Кеса, правая рука самого председателя райисполкома (да что там рука – шея, про которую сказано: "Куда шея захочет – туда и повернет голову!"), вот он стоит в приемной у двери кабинета Гашема Субханвердизаде, а посетители со страхом, мольбой в глазах, с благоговением смотрят на него, хотят заручиться его благосклонностью.
Разве он, Кеса, не был совсем недавно олицетворением власти, самой властью?! Его власть распространялась не только на посетителей в приемной Гашема. По звонку Кесы служащие городка начинали и кончали свой рабочий день. Можно сказать, в течение нескольких часов эти люди находились во власти Кесы, он командовал ими с помощью своего звонка, как бы приказывал: "Работать! Всем работать!... Хорошо работать!... Всё!... Конец работы!... Достаточно!... Идите по домам, но помните: завтра не опаздывать на работу! Я слежу за каждым!..."
О, в его руках была немалая власть! Он помогал и покровительствовал другим, например нерадивому ленивцу Фирману, работнику коммунхоза. Он, Кеса, когда это было нужно, поднимал телефонную трубку и запросто, как равный, нет как начальник, звонил самому заведующему коммунхозом – отчитывал его, наставлял, диктовал ему свою волю.
Да что там заведующий коммунхозом!... Кеса не боялся при случае сцепиться даже с таким драконом, как Худакерем Мешинов!... Он ругался с самим прокурором Дагбашевым. Он никого не боялся, ни с кем не считался!
Люди хотели дружить с ним, заискивали перед ним. Взять, к примеру, телефониста Тель-Аскера... Что ему надо было от бедного звонаря-курьера Кесы? А ведь он ходил за Кесой как тень. Когда Кеса хворал, ежедневно проведывал его.
Вот перед мысленным взором Кесы встает картина воскресного базара... Толпы снующих туда-сюда людей!... Прямо-таки людской муравейник! Перекупщики-посредники, сидя верхом на осликах, спешат, пробиваются в глубь базара, где у забора расположились со своими мешками и тюками приехавшие из дальних деревень крестьяне. Кудахчут куры, блеют овцы!...
И он, Кеса, тоже здесь, ходит по рядам! Он и тут персона! Все его знают, то и дело слышится: "Смотрите, это наш Кеса!"
Каждую неделю по воскресеньям Кеса прогуливается вот так по базару. Торговцы наполняют его огромные, как мешки, карманы грецкими орехами, фундуком. Кеса не хочет брать, отказывается, но карманы все равно наполняются. Торговцы так уважают Кесу, что хотят непременно одарить его чем-нибудь. Некоторые даже суют ему в руки узелки, в которых все те же орехи, фрукты, яйца. Кеса вертит головой по сторонам, обращается* к людям, которые рядом: "Ну что с ними поделать..."
Ему говорят: "Ай, Кеса, наше уважение к тебе так же велико, как и эти горы, вершины которых в тумане!..."
Кеса в ответ: "Но ведь нехорошо, дорогой!... Нехорошо, если мы, советские служащие, начнем набивать на базаре карманы орехами!..."
Торговцы орехами возражают Кесе: "Что в этом особенного, Кеса? Каждый орех, подаренный от чистого сердца, – это конь". Кеса в ответ улыбался: "Да зачем мне столько коней, чудак-человек?"
А вот еще одна картина оживает в памяти Кесы... Из кабинета Субханвердизаде доносятся подозрительные звуки: кто-то пытается открыть железный сейф. Кеса крадется на цыпочках, он похож на кошку, которая вот-вот сделает прыжок и поймает мышь!... Он врывается в кабинет Гашема и... застает Абиша на месте преступления. Абиш падает ему в ноги, плачет, умоляет, но сердце Кесы – камень!... Он, Кеса, не знает жалости. Кеса на работе, сейчас для него не существует ни родных, ни знакомых! Кеса ведет несчастного Абиша по улице прямо к дому Субханвердизаде, заявляет там: "Вот он – взломщик сейфа!" Вскоре приходит следователь Алияр. Вызывает бухгалтера, затем милиционеров. Начинается допрос, после которого Абиша арестовывают.
Бедная жена Абиша Карабирчек, с грудным младенцем на руках, ходит к районным начальникам, льет слезы. Субханвердизаде неумолим.
Кеса хорошо знает этого волка, этого тигра, этого барса!
Возможно, Абиш раньше самого Кесы узнал, что в сейфе Субханвердизаде хранятся доказательства коварных козней этого человека?... Возможно, Абиш, как и многие другие, пал невинной жертвой козней Гашема?...
Где теперь Абиш? Как сложилась его судьба? Выпустили его из тюрьмы? Жив ли он?
Вот перед взором Кесы встал Субханвердизаде!.
Кеса лежит и думает. Думает, думает... Сердце неспокойно бьется в груди. Кеса задает себе вопросы. Как же ему поступить?... Возвратиться ли назад в райцентр?
Гюльэтэр восхваляет его, гордится им, однако, кажется, ему, Кесе, совсем не хочется возвращаться назад, занимать свой пост У двери Гашема! Чувствует он, что над головой Гашема сгущаются черные тучи...
Как, как же ему поступить?...
Здесь, в деревне, тоже не останешься, не любят его дашкесанлинцы. На кого он здесь только не доносил! На многих дашкесанлинцев поступили в райцентр, в ГПУ, "материалы", состряпанные нечистой, шайтанской рукой Кесы.
Возможно, Годжа-киши прав, утверждая, что тяжелая болезнь Кесы – кара небес?... Мало ли пришлось Кесе в своей жизни часами лежать на сырой, холодной земле, выслеживая кого-нибудь, подглядывая, скажем, за тем же Годжой-киши, за его сыном председателем Годжой-оглу: "Интересно, что они там так долго возятся в огороде?... Не закапывают ли золото?... Не выкапывают ли оружие?"
Мысли Кесы лихорадочно работают... Стучит в груди мятежное сердце. Стучит, стучит! Не хочет успокаиваться.
Итак, в Дашкесанлы приехал сам Демиров!... Зачем, зачем?! С какой целью?... Не рассказать ли ему все, что ему, Кесе, известно?... Не открыться ли?... Если откроется, сколько минут ему, безрогому Кесе, удастся продержаться в схватке с рогатым дьяволом Субханвердизаде?! Не скажет ли Гашем, грозно поводя налитыми кровью очами: "Стереть в порошок этого кулацкого прихвостня, эту мерзкую заразу, отравляющую нашу цветущую землю!... В каталажку его, в свинарник – этого врага народа!..."
Так встретиться сейчас Кесе с Демировым или нет? Если он пойдет к нему, рассказать ли все, что он, Кеса, знает, – про козни Субханвердизаде против Рухсары Алиевой – Сачлы, про то, как попал в западню Абиш, и про многое другое?...
Да, но, с другой стороны, что Демирову могут рассказать про Кесу дашкесанлинцы? И уж конечно этот Годжа-киши, отец колхозного председателя, постарается опозорить его перед секретарем райкома!...
Так пойти ему к Демирову или не пойти? Может ли он сейчас кому-либо противостоять, он, несчастный больной, едва способный шевелить руками и ногами, страдающий от жестоких болей во всем теле, он – когда-то всесильный Кеса?!
Корявый, темный палец Годжи-киши направлен ему в лицо, сейчас он вонзится в его лоб, как стрела!... "Таков конец всех доносчиков!" – кричит старик ему в лицо.
Кеса корчится под рваным одеялом и в который раз мысленно восклицает: "Что же делать?... Что делать, господи?... Научи!"
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
В правлении колхоза счетовод Рашид, юноша с гладкими, зачесанными назад рыжеватыми волосами, с комсомольским значком на груди, толково и уверенно рассказывал Демирову о том, как у них в колхозе налажен учет работы бригад, звеньев, отдельных колхозников; как начисляются трудодни, кто у них передовики; раскладывал перед секретарем райкома таблицы и ведомости, испещренные цифрами.
