Текст книги "Сачлы (Книга 2)"

Автор книги: Сулейман Рагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Меджид ладонью выбил окурок из мундштука и сразу же начал вставлять в него новую папиросу.

Старик возразил:

– Ошибаешься, товарищ Меджид, зерна в этом году у нас не будет. Увидишь, колосья опять окажутся пустые... Это – горы, они всегда обманывают человека. Если мы зимой останемся в Эзгилли – все подохнем. Загнемся!

– Не загнетесь. Настоящий мужчина никогда не загнется! Настоящий мужчина не боится трудностей!

Меджид подошел вплотную к старику. Тот твердил, как попугай:

– Загнемся, загнемся... Уверяю тебя, товарищ инструктор райкома, все загнемся.

– А я говорю, не загнетесь!.. Иди, готовь место для собрания! – Меджид крепенько хлопнул по плечу Намазгулу-киши, желая продемонстрировать ему свою силу.

Старик направился к дому.

"Старый хитрый шакал! – думал Меджид. – Спрятался под кувшином с медом, под чашками с маслом и сыром. У, кулак! Тигр! Таишься по камышам, по лесам не схватить тебя за хвост... Погоди, буду жив – я выведу тебя на чистую воду, разоблачу! Не увидишь ты скоро Эзгилли как своих ушей! Ясно, это ты подбил дурака Тарыверди продать быков. Погоди же!.."

Вдруг он услышал рядом сладкий голосок Новрасты:

– О чем это вы разговаривали с моим отцом, ай, братец Меджид? Может, скажешь мне?..

Меджид сунул в рот мундштук, затянулся несколько раз, промямлил:

– Отец твой, он...

– Намазгулу-киши – мой отец, ты знаешь?

– Знаю, знаю...

– То-то!.. А знаешь, братец Меджид, как он уважает тебя?! О-о-о!.. Так уважает!..

– Знаю, еще бы... – покривил душой Меджид. – Твой отец уважительный человек, все это знают.

– Смотри, если с ним что будет – обижусь на тебя, братец Меджид. Хорошо?

Меджид ощутил на своей щеке теплое дыхание Новрасты, враз растаял:

– О чем ты толкуешь, сестрица?.. Да будут все наши дела жертвой твоих голубых глазок!

Из темноты, совсем близко, донесся голос запыхавшегося Тарыверди:

– Фу, кое-как объяснил им, втолковал... – говорил он на ходу. – Вот товарищ Меджид приказывает: ликвидируй неграмотность! Легко сказать... Попробуй ликвидируй!.. Какая грамотность может быть с этим бестолковым народом! Один бьет по гвоздю, другой – по подкове.

Новраста быстро отошла от Меджида к деревьям и растворилась в темноте ночи.

– Кто это был с вами, товарищ Меджид? – спросил подозрительно Тарыверди, вглядываясь во тьму, туда, куда только что ушла женщина.

– Никто, тебе показалось, – соврал инструктор.

– Странно, а я подумал... – Он не докончил, сказал про другое: – Да, собрание... Если оно состоится, будет очень хорошо.

– Почему же оно может не состояться? Что случилось, Тарыверди? Ну, говори, не тяни.

– У многих внезапно заболели желудки.

– Что, желудки?.. Какая ерунда! Тогда зови вашего фельдшера, пусть лечит, даст больным лекарство.

– Да разве фельдшер здесь поможет! Даже я не могу справиться с ними. Я знаю их болезни лучше фельдшера. Дядя Намазгулу говорит, что многие начнут задирать хвосты, бузить.

– Когда это он сказал?

– Только что. Я заглянул к нему. Он разостлал на веранде паласы, ковры. Говорит, надо действовать умно. Только, говорит, боюсь, вдруг что случится в моем доме – не хочу отвечать.

– А ты для чего здесь? Где комсомольцы?

– Двое поднялись на эйлаг, один ушел вниз, на равнину. Остается один Лятиф. Он говорить не может, робкий очень.

– Робким не место в комсомоле! – отрубил Меджид. – Робких надо гнать из комсомола!

– Я тоже так считаю, – согласился Тарызерди. – Но его все-таки приняли в комсомол.

Меджид начал не на шутку беспокоиться: "Это Эзгилли хуже той дыры Агачгаинлы. Если у меня и в этот раз здесь ничего не выйдет с колхозом – я опозорен перед районным активом. Деревня, как упрямая ослица, уперлась, стоит на одном месте, не хочет идти в колхоз. А виной всему тесть этого батрака, матерый волчище, кулак!.."

– Ай, братец Меджид!.. – пропела с веранды Новраста. – Пожалуй в дом, перекуси! Хоть немного поешь, ты ведь голоден. Тарыверди отозвался из темноты на голос жены:

– Сейчас, сейчас придем, подожди!

Подумал: "Вот действительно, как в поговорке: бедная коза о жизни своей печется, а мясник – о мясе ее... У меня от страха поджилки трясутся – сошло бы все хорошо, не было бы скандала, а она заладила: иди перекуси!.."

Новраста была настойчива, все звала:

– Иди же, ай, братец Меджид! Перекусить надо. Ведь ты был целый день в дороге – изголодался.

– Идем, идем, ай, гыз! Отвяжись! – рявкнул Тарыверди. – Чего пристала как смола.

Меджид, сложив руки рупором у рта, прокричал:

– Эй, люди, быстрее!.. Торопитесь!.. Все на собрание!.. Живей!.. Ждем вас, ждем!..

Крестьяне постепенно сходились к дому Намазгулу-киши. Победили человеческая натура и любопытство.

"Ага, Мамед идет, – думал Ахмед, – пойду и я..." А Мамед вышел из дому, увидев, что идет Самед: "Интересно, о чем они будут там говорить?.. Надо тоже пойти..."

Дом Намазгулу-киши, с длинной просторной верандой, стоял посреди огромного двора, в одном конце которого рос исполинский дуб, в другом – развесистая береза. Вдоль изгороди росли яблоневые, грушевые деревья, алыча, мушмула. Ни на одном из них плоды еще не созрели. Да это и не нужно было хозяевам: в лесах вокруг деревни было много фруктовых деревьев. Тридцать лет назад на месте этого двора тоже был лес. Намазгулу-киши, строя дом, выкорчевал деревья, оставив несколько от каждой породы: так, для себя, для красоты. Во многих дворах вообще не росло ни одного дерева, когда-то все были срублены. "Зачем нам деревья? – рассуждали люди. – Только солнце будут заслонять!" – В окрестных лесах тени было достаточно, она не была здесь в цене.

Двор и веранда Намазгулу-киши заполнились сельчанами. Дети, подростки залезли на деревья. Взрослые сердились на них, но ребята не обращали внимания на их окрики и воркотню; маленький народ прятался в ветвях деревьев, рассаживался на толстых сучьях, поглядывал вниз, ждал, что будет дальше. Крестьяне переговаривались:

– Школы-то нет... А то бы учились, были бы заняты, при деле, и польза была бы от учения... Всем было бы хорошо... А то живут, как дикие голуби...

– Какая у нас может быть школа? Мы ведь кочуем, вечно в бегах.

– Ей, этой школе, бедняжке, никогда не собрать нас вместе, в одну кучу. Только соберемся, только начнут говорить о создании школы, глядь – нас уже и след простыл: кочуем...

– Выходит, кочевать не надо?

– А что, разве умрем, если будем жить на одном месте, осядем? Смотрите сами: за последние два года мы не кочевали на равнину – и хлеб у нас свой появился, лучше стали жить... Да и правительству своему немного помогаем, кладем, как говорится, свой камень на его весы.

– Но неужели это правительство, огромное, как гора, не проживет, если не возьмет налога с крошечной деревеньки

Эзгилли?!

– Не забывай, дорогой, озеро из капель образуется. Ты не дашь, я не дам кто же тогда даст правительству?

– Если мы все удерем из списка, кто же будет кормить правительство?! Да и куда удирать?

– Будто других не останется, если ты удерешь из списка? Людей на свете много...

– Хорошо, а зачем нас позвали?

– Приехал инструктор Меджид. Опять, наверное, будет рассказывать, что происходит в мире.

– Не думаю. Сдается мне, о колхозе пойдет речь. Если бы о мировых событиях – это было бы ничего...

– Да брось ты! Какой может быть колхоз в Эзгилли?! Не верю я, не верю...

– Если о колхозе пойдет речь, тогда зачем мы приперлись сюда?! Выходит, сами, своими же ногами идем им в пасть.

– Пришли – это еще ничего не значит.

– А что, колхоз – разве плохо?

– Соберут нас всех вместе и уложат в одну постель, под одно одеяло. Каково?!

– Вместе – это хорошо. Один, говорят, в поле не воин... А разговоры про общую постель – болтовня, враки.

– Ничего у них не получится. Какой колхоз, какое одеяло, если у нас здесь всего две пары домишек?!

– А я что говорил?! Я что говорил?! Говорил, не надо оседать, мы кочевники, и деды наши были кочевниками. Нет, говорят, мы устали от кочевой жизни, надо осесть, жить круглый год на одном месте... Вот, пожалуйста!.. Теперь этот колхоз схватил нас за шиворот. Прощай, вольная жизнь!

Намазгулу-киши возвысил голос:

– Эй, ребята, перестаньте шуметь! Вы что раньше времени беситесь?! Вижу, каждый из вас готов грызться с кем придется. Разве что-нибудь произошло? Колхоз, говорите? Ну и что, если будет колхоз? Разве беда?! Разве светопреставление?! Куда это годится, на что похоже? Весь свет становится колхозом, а ты, не узнав, что и как, вскакиваешь средь бела дня и даешь деру подальше от колхоза. Хорошо это?! К чему скандалить и драться. Зачем поднимать заваруху?.. Успокойтесь, ребята! Потерпите, посмотрим, что нам скажут...

Его перебили:

– Перестань клеветать на нас, ай, дядя Намазгулу! Мы просто разговариваем между собой.

– Что значит – клеветать?! – вскипел хозяин дома. – Говорю, сначала подумайте хорошенько – потом уж болтайте. Послушайте вначале, что вам скажут. Нехорошо заранее скандалить. А если уж скандалить, шуметь – так не зря, из-за дела. Всему свое время. Зачем же скандалить заранее?.. Ты еще не знаешь, что варится в котле, – а уже кричишь – где ложка...

Меджид, отойдя в сторонку, в тень, наблюдал за происходящим, внимательно прислушивался к репликам и возгласам сельчан. Он думал, как ему повести разговор, чтобы не испугать эзгиллийцев. Важно было правильно понять настроение этих людей, его оттенки. Именно поэтому он не спешил начинать собрание.

Во двор, тяжело дыша, кашляя и сплевывая, вошел Худаверен-киши. Он жил внизу, на отшибе, и ему пришлось подниматься в гору. Спросил:

– Эй, ребята, где этот инструктор?

Со всех сторон посыпалось:

– А что случилось?

– Зачем тебе инструктор?

– В чем дело?

Кто-то из мальчишек, сидевших на деревьях, крикнул смешком:

– Старик к халве спешит – к себе на поминки!

Рядом с малолетним шутником на ветке случайно оказался внук Худаверена-киши. Он что было силы дал локтем в бок острослову:

– Пусть халву ест твой дед! Слышишь, твой дед?!

Взрослые зашумели на ребятишек:

– Эй, чертовы цыплята, слазьте с деревьев, кому говорят!.. Бегите домой спать!..

Ребята на ветках засвистели, загудели, защелкали, зачирикали по-птичьи.

Взрослые кричали:

– Слазьте, слазьте!..

– Не хулиганьте!..

– С такими сам аллах не справится!.. Сверху неслись возгласы:

– Откройте школу!..

– Хотим учиться в школе!..

– Школу!.. Школу!... – Хотим школу!.. Им отвечали снизу:

– Школа – не орехи, в карман не насыплете! Ребята орали:

– Сами знаем!.. Орехи у нас есть!.. Вы нам школу давайте!.. Школу!.. Школу!.. Хотим школу!..

Среди ребят началась словесная перепалка:

– А я не хочу школу!

– Дурак! А я вот выучусь – стану ученым-мирзой! Я– за школу!.. Да здравствует школа!..

– Сам дурак! Ученый-моченый...

– А ты навеки останешься чабаном!

– Ну и чем плохо?! Я буду чабаном и буду всю жизнь есть каймак, а ты станешь ученым-мирзой – и попадешь в тюрьму! Что, съел?

Однако подавляющее большинство было за школу, ребята кричали:

– Нет, нет, хотим школу!.. Хотим школу, хотим школу!.. Откройте нам школу!..

Как Меджид ни прятался в тени, от всевидящих глаз мальчишек ему не удалось укрыться.

– Ты слышишь, товарищ инструктор, мы хотим школу?! Дай нам школу!.. Открой школу!..

– Слышу, слышу! – отозвался Меджид и вышел на середину двора. – Откроем вам школу. Сельчане тотчас окружили его:

– Здравствуй, товарищ инструктор!

– Добро пожаловать, ай, товарищ!

Меджид тепло поздоровался:

– Да будет мой приезд к счастью каждого из вас! – Поднял голову вверх, к деревьям, спросил: – Эй, ребята, вы от кого требуете школу?!

Детвора закричала на разные голоса:

– От правительства, товарищ!..

– От правительства!.. От правительства!.. Меджид поднял руку, выжидая, когда наступит тишина, пообещал торжественно:

– Говорю от имени правительства, школа вам дается сегодня же, только надо, чтобы вы не кочевали! Звонкий детский голосок выкрикнул:

– А вы дайте нам передвижную школу! Мы будем кочевать – и школа с нами!

Эти слова были встречены хохотом и одобрительными репликами как детворы, так и взрослых:

– Верно, верно, дайте нам передвижную школу – на быках! Передвижную!..

– Какие вы кочевники?! – парировал Меджид. – Вы даже вовсе не кочевники! Кочевники кочуют все вместе, не разбредаются, как вы, в разные стороны. Какая тут может быть школа? Эдак на вас школ не напасешься.

Кто-то сказал:

– Верно, товарищ! Мы никак не можем договориться сами между собой. Только ссоримся.

– А почему? Из-за чего?

– Да вот некоторые, у кого громче голос, затевают бучу, ну и остальные за ними.

Расталкивая людей, к Меджиду подошел Намазгулу-киши, хмурый, озабоченный:

– Ты видишь, товарищ инструктор, какие в Эзгилли дети? Ни стыда у них нет, ни совести! Забрались на деревья и так разговаривают с тобой!.. Стыд!.. Что же взять с их родителей? Вот какой у нас народ в Эзгилли!..

Меджид улыбнулся:

– Нет, мне нравятся эзгиллийцы. Отличный народ. Боевой, горячий. Настоящие мужчины!..

Толпа одобрительно, радостно загудела, довольная похвалой "высокого" гостя.

Тарыверди, задрав голову вверх, спросил:

– Эй, ребята, все наши собрались?

С деревьев ответили хором:

– Все!.. Все здесь!.. Начинайте!..

– Сначала про школу!..

Инструктор Меджид поднялся на веранду. Сельчане последовали за ним, начали рассаживаться на паласах. Меджид отодвинул в сторону керосиновую лампу, стоявшую на деревянной тахте, чтобы не слепила глаз, дождался тишины, спросил:

– Кто здесь комсомольцы? Пусть выйдут!..

С паласа поднялся низкорослый, щупленький, бледнолицый юноша.

– Ты здоров?.. Как себя чувствуешь? – спросил Меджид. – Говорили, ты болеешь.

Юноша вежливо поклонился:

– Не беспокойтесь, я здоров. Болел немного, но сейчас уже поправляюсь.

– Принеси бумагу, чернила и ручку, – попросил Меджид. Юноша молча удалился. Не прошло и пяти минут, вернулся, неся в руках все, что у него требовали.

– Где ты учишься? – поинтересовался Меджид.

– В техникуме.

– В каком?

– В педагогическом.

– Вот, значит, и из Эзгилли выходят люди! – с пафосом сказал Меджид. Когда же ты окончишь и спустишь с деревьев этих ребят?

– Я только перешел на второй курс... – ответил юноша.

– Тебя звать Лятиф?

– Да

– Знаю...

Намзгулу-киши подмигнул Тарыверди. Тот быстро подошел к тахте, встал рядом с инструктором. Меджид скользнул взглядом по лицам людей, спросил:

– Ну, так все собрались? Ему ответили:

– Все, товарищ!..

– Начинайте, начинайте!..

Ребята на деревьях опять зашумели:

– Начинайте со школы!..

– Эй, воробьи, помолчите! – прикрикнул на них Намазгулу-киши. – Не чирикайте!

Меджид бросил суровый взгляд на хозяина дома. Новраста, стоявшая у столба веранды, привалясь к нему плечом, улыбнулась. В свете лампы ярко блеснула полоска ее зубов.

– Отчего это братец Меджид нападает сегодня на моего бедного отца? пропела она сладкозвучно. Черные усы Меджида шевельнулись:

– Товарищи, нашему собранию нужен председатель! Какие будут предложения?

Намазгулу-киши поднял руку:

– Председатель есть! – Он обвел глазами ряды сидевших на

веранде мужчин, глянул в сторону, где возле Новрасты, прикрыв рты яшмаками, кучкой сидели женщины, повторил: Председатель у нас уже есть!

– Кто же он, дядя Намазгулу?

– Наш товарищ Меджид! Всегда – товарищ Меджид!.. Кто у нас еще есть? Кто нам может его заменить? Кто согласен, пусть поднимет руку.

Намазгулу-киши зааплодировал, никто не стал возражать.

Меджид покачал головой:

– Я не могу быть председателем. Выберите другого. А за доверие спасибо!

Намазгулу-киши опять поднял руку, сказал твердо:

– Мы не желаем другого! Хотим товарища Меджида. Так или нет, эй, люди?..

Ребятишки на деревьях закричали:

– Так!.. Так!..

Волей-неволей Меджиду пришлось приступить к обязанностям председателя собрания.

– Хорошо, – сказал он, – теперь нам нужен секретарь собрания. Давайте выбирать. Кто-то предложил:

– Пусть секретарем будет товарищ Семинария! Эта должность как раз для него.

– Это еще кто? – удивился Меджид. Он думал, что всех знает по имени в этой деревне. Ему объяснили:

– Семинария – прозвище Лятифа, нашего комсомольца. Он ведь ученик техникума.

Другие закричали:

– Нет, секретарь – Тарыверди! Тарыверди!..

– Нет, Лятиф!

– Тарыверди!

– Лятиф!.. Семинария!.. Семинария!..

– Товарищи, позвольте поставить вопрос на голосование! – громко предложил Меджид.

– Эй, люди, не беситесь! – прикрикнул на сельчан хозяин дома. – Не воюйте!..

– Дядя Намазгулу, сиди спокойно! – одернул его Меджид и невольно бросил взгляд в сторону Новрасты.

– Да разве тут усидишь спокойно?.. – ворчал хозяин дома. – Или ты не видишь, что делается, эй, товарищ Меджид?! Уже сейчас не слышно, кто что говорит... Эй, там, на деревьях!.. Эй, детвора!.. Тихо!.. Эй, люди!.. Эй, женщины!.. Эй, дети!.. Успокойтесь, замолчите!.. Ради аллаха, ради пророка Мухаммеда, ради святого имама Али, помолчите!.. Эй, дорогие, хоть бы сейчас не скандалили, здесь!..

Меджид вперил в Намазгулу-киши гневный взгляд. Тот ответил ему точно таким же ненавистным взглядом. От Новрасты не укрылось это.

– Братец Меджид, пусть будет так, как ты хочешь! – сказала она певуче. Ты здесь и гость, и хозяин!..

Тарыверди окрысился на жену:

– Эй, не лезь, ай, гыз, не болтай лишнего! Сиди спокойно и молчи! А не то...

Ребятишки на деревьях решили выдвинуть свою кандидатуру, закричали дружно:

– Новрасту!.. Новрасту!.. Она умеет читать и писать!.. Новраста секретарь!.. Хотим Новрасту!..

Старый Худаверен-киши, сидевший впереди, недовольно передернул плечами, поморщился:

– Не впутывайте женщин! У нас здесь серьезное дело!.. Что они понимают в мужских делах?! Не впутывайте женщин!..

С деревьев последовало другое предложение:

– Секретарь – Лятиф!.. Секретарь – учитель Лятиф!.. Семинария-Лятиф!.. Семинария-Лятиф!..

– Лятиф молодец!.. Он нас учит!..

Меджид поставил вопрос на голосование:

– Кто за то, чтобы секретарем собрания был Тарыверди, пусть поднимет руку! То есть Тарыверди будет у нас за писаря.

– Я не согласен, товарищ!

– Почему, дядя Худаверен?

– Потому что Тарыверди не в ладах с правдой.

На веранде раздался смех:

– Да он и писать не умеет!

– Писать – совсем другое дело, – сказал старик Худаверен. – Я говорю не об этом... Меджид повторил:

– Хорошо... Кто хочет, чтобы Тарыверди был секретарем собрания, а Лятиф помогал бы ему, пусть поднимет руку.

Сельчане медленно, с осторожностью подняли руки. Опустили.

– Кто против?

Поднялось несколько рук. Меджид подсчитал:

– Пять. Значит, вы против?

– Да, – сказал один, – не хотим Тарыверди.

Намазгулу-киши заерзал на месте, заворчал:

– Не нравится им батрак... Не нравится им, что говорит советская власть...

Меджид поинтересовался:

– А почему вы не хотите его, товарищи?

– Потому что Тарыверди продал, проел своих быков, чтобы колхозу не достались. Вот он какой – ваш батрак!

Меджид невольно потупил голову. Ему почудилось, будто перед ним стоит Мадат и пристально, с укоризной смотрит в его глаза.

Намазгулу-киши не выдержал, вскочил на ноги. Рот его был перекошен. Глаза гневно сверкали:

– Разве мы говорим про колхоз?! Может, человек будет говорить совсем не об этом, о другом, про события в мире! Чего спешите, как воришки, высыпать свое просо в кусты?!

– Нет, товарищи, – сказал Меджид, поднимая руку. – Разговор пойдет именно про колхоз. Дело как раз в колхозе! А ты, Намазгулу-киши, не мешай, сиди спокойно! – И сделал жест рукой, словно ударил его по голове. – Молчи!

Старик вскипел:

– Почему это я должен молчать, товарищ инструктор?! Я еще не покойник, живой человек!

– Покойник или не покойник – только не мешай! Сиди тихо, не шуми! отрубил Меджид.

– Нет, вы посмотрите, как этот Меджид нападает сегодня на моего отца! снова раздался голосок Новрасты.

Меджид обернулся в сторону, где сидели женщины, сказал, изменив интонацию, помягче:

– Вы тоже там не шумите... – Выждав с полминуты, заговорил совсем другим голосом, ровно, спокойно: – Скажите, кто я?.. Я, товарищи, – один из вас, такой же простой человек, как и вы. А вы – точно такие же люди, как и мы, живущие там, в районе. Вы – жители этих гор, – он сделал рукой широки жест, а я живу на их склоне, пониже. Вы пьете воду из реки у ее истоков, а мы – из той же реки, только ниже по течению. Так это или нет?.. Равны мы с вами или нет?.. Братья мы или нет?..

Сельчане закивали головами, загалдели:

– Братья!.. Братья!..

– Как хорошо сказал!..

– Молодец!..

– Верно, не чужие мы! Все мы, как говорится, одна кромка одно куска ситца!

– И горести, и радости у нас одни!.. Мы – один народ, братья!

– Эй, эй, не бузите! – опять выкрикнул с места хозяин дома, еще не пришедший в себя после оскорбительных слез Меджида.

– Не бойся, Намазгулу-киши, они бузить не будут! – оборвал его инструктор. – Лучше бы ты сам не бузил. Сиди смирно! Да, товарищи... Мы – все равны. Мы один народ. Наши покойные отцы говорили: "С народом жить – надо дружить!" Тек это или нет, эй, люди?! Разумеется, так. А то, если народ пойдет на восток, к солнцу, а ты – на запад, куда солнце садится, – это нехорошо... Почему? Да потому, что впереди тебя ждет тьма, ты собьешься с пути, заблудишься и погибнешь во мраке ночи. Идти надо туда, куда идет весь народ. Живя здесь, в Эзгилли, ты должен, как говорится, вместе со всем народом кричать: "Аллах велик! Аллах велик!" Главное в жизни состоит в том, чтобы ты, делая одно общее дело с народом, поступал не самовольно, а помогал народу!.. Что мы видим?.. Мы видим, что наши братья, эзгиллийцы, не идут в ногу со всем народом... Так или нет, братья?

Все молчали. Даже ребятишки на деревьях замерли. Меджид, выждав немного, продолжал:

– Я спрашиваю, так или нет, дорогие?.. Почему молчите?.. Конечно, так!.. Несколько лет тому назад народы России, Казахстана, Узбекистана, Армении сказали – быть колхозам!.. И организовали колхозы!.. В Азербайджане тоже... Народ сказал: будем колхозом, – и стал колхозом!.. Однако мы видим, что наши братья эзгиллийцы не идут в ногу со всеми... Как же это так, дорогие?.. Не хотите же вы уподобиться бывшим бакинским бандитам-кочи?! – Последнюю фразу Меджид произнес сердито, однако тотчас рассмеялся: – Ну, говорите же, так или нет?!

– Нет, товарищ инструктор Меджид, не так! – отозвался Худаверен-киши. Совсем не так. Кто-то еще добавил:

– Мы не бакинские и не шекинские кочи. Мы – бедные, несчастные эзгиллийцы.

Меджид насмешливо покачал головой:

– Знаю, какие вы бедные... Все у вас есть – и скот, и масло, и шерсть, и хлеб, и сыр!..

– Нет у нас хлеба! Мы кочуем с гор в долину, из долины – в горы, таем как свечи!..

– А зачем кочуете, зачем таете?

– Ради куска хлеба, товарищ инструктор, чтобы прокормиться, чтобы не умереть с голоду!.. Меджид рубанул рукой воздух:

– Нет, братцы, нет!.. Не ради куска хлеба вы кочуете – привычка!.. Все кочевники стали уже колхозом, зимой колхозные отары пасутся внизу, на равнине, их караулят специально выделенные для этого сторожа-пастухи... А ваш хлеб, братья, товарищи, здесь – на лесных полянах, на полях, отвоеванных у леса!.. Днем я смотрел, у вас в горах родятся такие замечательные хлеба!.. Брось сито – на землю не упадет, останется лежать на колосьях. Мой вам дружеский совет: не кочуйте, не бегайте туда-сюда, не уподобляйтесь цыганам! Живите на одном месте! Кончайте бродяжничать! Разве это жизнь – мотаетесь со всей домашней утварью и скарбом с гор в долину, с долины в горы? Наспех собираете хлеб, кое-как обмолачиваете, ссыпаете зерно в земляные ямы – скорей! скорей! Затем грузитесь на волов, на ослов и – в дорогу! Все здесь, все с вами – и прялки, и щенки, и старухи, все-все!.. В чем дело, куда люди собрались?! Я кочую!.. Зачем кочуешь, дорогой? Что с тобой? Ты ^голоден, томим жаждой?.. Чего тебе не хватает?.. Да ведь твой край, милок, – золото!.. Воды сколько хочешь, земля плодородная, жирная как масло! Сажай – ешь, жни – ешь... Дров зимой сколько угодно, кругом леса, топи печку да грей бока!.. Или тебе приятнее распускать сопли от кизячного дыма на равнине?! – Меджид умолк.

– Нет, дорогой, если нам не кочевать – мы погибнем, – сказал старик Велимамед.

– Ни у одного из вас даже кровь из носа не пойдет! – горячо воскликнул Меджид. – Верь мне, дядюшка Велимамед!.. Вы должны осесть, должны постоянно жить на одном месте, старик! Главное – дружно, крепко, двумя руками, ухватиться за хозяйство, пахать, сеять, жать!.. Понял, дядюшка Велимамед? Да, да, главное – это поднять хозяйство! А хозяйство нельзя поднять, если у вас не будет колхоза. Значит, главное сейчас для вас – колхоз! Для этого мы и собрались сегодня здесь. Я прошу вас всех: станьте с сегодняшнего дня колхозом! Перестаньте бродяжничать, как цыгане! Не будете кочевать – станете людьми! И тогда у вас будет все – школа, клуб, библиотека, все-все!.. Так или нет?.. – Меджид умолк, прислонился спиной к столбу веранды, утер рукой потный лоб, затем спросил: – Кто хочет сказать, товарищи?

Все молчали.

– Вам все ясно?

Люди продолжали молчать.

– Я думаю, ясно... Еще раз повторяю, вы должны раз и навсегда покончить с кочевым образом жизни, осесть! Вопрос с колхозом ясен?

Молчание.

– Я спрашиваю, вопрос с колхозом ясен?.. Тишина.

– Так ясен или нет?! Что вы молчите, как воды в рот набрали?! – Меджид ткнул пальцем в сидевшего перед ним деда Имамверена: – Дядя Имамверен, я тебя спрашиваю! Ты – аксакал, говори!

Тот помялся, покачал головой, сказал:

– Конечно, товарищ Меджид, после того как весь мир станет колхозом, и мы, как говорится, не будем рыжими... Намазгулу-киши перебил старика:

– Эй, эй, человек говорит не о колхозе! Он призывает вас осесть на одном месте, говорит – не бродяжничайте!

– Нет, Намазгулу, дело ясное... – прошамкал Имамверен. – Речь идет именно о колхозе. Об этом говорит человек. Кто-то в конце веранды выкрикнул:

– Верно, верно, дядя! Человек говорит о колхозе! Дед Имамверен простодушно улыбнулся инструктору:

– Клянусь аллахом, товарищ Меджид, ты здесь говорил, как наш родной сын... И мы считаем тебя своим... Я это вот к чему. Будем говорить откровенно...

– Конечно, откровенно! – обрадовался Меджид. – Откровенность всегда хороша, дядя Имамверен! Откровенность – это солнечный день, неискренность темная ночь!

– Ай, молодец! Правильно сказал, сынок!.. Так вот, откровенно говоря, мне надо немного подумать, и тогда я отвечу тебе.

Правдивое слово – самое хорошее слово. Главное в слове – правда!

Меджид недовольно покачал головой:

– Сколько лет ты уже думаешь – и все не можешь додумать до конца, дядя Имамверен!..

– Кто ждал год – подождет и месяц, – серьезно ответил Имамверен. – Я прошу отсрочки – две недели, Меджид.

Инструктор подумал: "За эти две недели он постарается смыться из деревни, хитрец!.." Обратился к другому старику:

– А ты что скажешь, дядя? Твое слово! Тот пожал плечами:

– Что мне сказать тебе, ай, Меджид?! Пусть другие говорят, а я послушаю. Почему я хочу послушать?.. Да потому, что я уже давно в колхозе состою. У меня семья – тридцать шесть человек. Ну, разве это не колхоз?.. Скажи...

Меджид улыбнулся:

– Разумеется, колхоз. Только надо твой семейный колхоз объединить с тем колхозом, который мы хотим организовать!

– Объединяйте! Давайте объединим!

– А ты-то что сам думаешь про наш колхоз? Скажи. Каково будет твое слово?

– Мое слово – желаю тебе здоровья!

– А по существу дела?

– По существу дела – клянусь аллахом – я уже колхоз, я его сторонник!.. Ты спроси у малосемейных... Вот сидит Даг-Салман, их двое – он и жена... Сидит не шелохнется, будто свинцовая гора, и молчит, только глаза таращит.

Неожиданно Даг-Салман поднял руку, сказал:

– Я – колхоз!

Сидевший рядом с ним дядя Аллахъяр поддержал его;

– Я тоже колхоз!

Раздались голоса:

– Дураки!..

– И отцы их дураки!..

– И деды их дураки!..

– Отщепенцы!..

– Сто раз отщепенцы!..

Дядя Аллахъяр и Даг-Салман вышли на середину, пожали друг другу руки. Даг-Салман обратился к Меджиду:

– Записывай нас в свой колхоз!

Меджид едва поверил своим ушам, сказал:

– Сами напишите заявления, товарищи, сами запишитесь, Добровольно! Колхоз – дело добровольное.

Дядя Аллахъяр обернулся к Тарыверди, сказал сердито:

– Эй, Тарыверди, записывай! Кто-то съязвил:

– Да разве он грамотный, умеет писать?! Хи-хи-хи!..

– Сами выбрали такого секретаря! – добавил другой.

Дядя Аллахъяр продолжал настаивать:

– Ничего, Тарыверди, запиши как-нибудь... Ничего, если труба кривая, лишь бы дым прямо шел. Записывай!

Меджид, не помня себя от радости, сжал плечо Лятифа. Тот занес имена обоих в список.

Ребятишки во дворе на деревьях будто проснулись, зашумели:

– Два – есть!..

Остальные сельчане безмолвствовали, потупив головы. Одна из женщин, сидевшая возле Новрасты, подала голос:

– А как коровы?.. Мы не отдадим коров!.. Как можно оставить без молока наших детей?!

Меджид уже начал побаиваться, что дело сорвется. Воскликнул:

. – Ай, тетушка!.. Милая!.. О ферме пока речь не идет! Ферма – дело будущего!..

Женщины заговорили все разом. Сделалось шумно.

– Не хотим!

– А мы хотим! Не позорьте нас перед властями!

– Довольно! Накочевались! Мальчишки на деревьях кричали:

– Школу! Хотим школу!

Громче всех кричал Намазгулу-киши:

– Успокойтесь!.. Успокойтесь!.. Дети!.. Взрослые!.. Женщины!.. Милые, не бузите!.. Не воюйте!..

Меджид, не выдержав, подскочил к старику, схватил его за шиворот, выкрикнул:

– Нет, это я виноват, что ты еще жив!

Новраста бросилась к ним:

– Эй, братец Меджид, скажи, что тебе все-таки надо от этого бедного старика?!

– Разве ты сама не видишь, ай, гыз?! Или ты слепая?! Он хочет сорвать мне собрание!

– Да что ты, братец Меджид!.. – ворковала Новраста. – Пошли его на смерть – он пойдет. Он старый, пожалей его...

– Ради меня он и шагу не сделает! Как говорится, горбатого могила исправит!..

В этот момент со стороны леса, издалека, донеслись выстрелы. Ближе, ближе. В горах начался бой.

Все, кто были на веранде, повскакивали с мест:

– В чем дело?..

– Что там происходит?..

– Отряд Зюльмата!..

– Наверное, сражается с милицией!..

– Очевидно, их подстерегли в засаде!..

– Окружают!..

Намазгулу-киши, вырвавшись из рук Меджида, бросился вон с веранды, замер у изгороди. Он пристально вглядывался во тьму, сердце его взволнованно билось.

Рано утром Намазгулу-киши отправил в отряд Зюльмата осла, груженного чуреками. Осла сопровождал его девятилетний сын Оруджгулу. Мальчик должен был давно вернуться домой. Вот уже ночь, а его все нет. Оттого, возможно, Намазгулу-киши и вел себя на собрании не так, как надо, слишком горячился. Сейчас он был не на шутку встревожен и растерян. Намазгулу-киши боялся, что его сын попал в руки милиционеров. Тогда все раскроется! Раскроется его связь с бандитами. Если Оруджгулу схвачен, ему остается только одно – бежать из деревни, примкнуть к шайке Зюльмата.

Тарыверди тоже был перепуган не на шутку. Он знал, куда в утренних сумерках погнал осла сын тестя.