Текст книги "Сачлы (Книга 2)"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Был выходной день, однако Демиров поднялся рано, около семи, умылся, побрился, оделся и пошел на работу. В здании: райкома партии не было ни души. Здесь царила необычная тишина. Он прошел в свой кабинет, начал прохаживаться взад-вперед. Из головы не выходили ночные телефонные звонки. Из дальних деревень сообщили: банда Зюльмата опять перешла к активным действиям – сожгла несколько колхозных стогов сена, разграбила два сельмага.
Демиров принял решение: "Поеду по району. Завтра же". Снял телефонную трубку. Аскер отозвался не сразу.
– Что у тебя такой сиплый голос? – спросил секретарь. – Или ты спал? Я разбудил тебя?
– Спал, товарищ Демиров, – признался Аскер. – Задремал немного. Сами знаете, ночь была тревожная, работать пришлось.
– Разве у тебя нет сменщика?
– Сменщик есть. Да только мне оттуда позвонили, от товарища Гиясэддинова, велели все эти дни дежурить самому. Другим не доверяют...
– Есть какие-нибудь новости?
– Ничего особенного, товарищ Демиров. По всем телефонным линиям только и говорят про Зюльмата. Весь район всполошился. Ничего понять нельзя – кто говорит, кто слушает? Полная неразбериха. С ума можно сойти!
– Что это за телефонная сеть, если все могут слушать всех и разговаривать сразу со всеми?
– Так уж получается, товарищ Демиров. У нас только две линии, а аппаратов на каждой много. Вот и получается, что одни могут слушать других.
– Выходит, ты плаваешь в океане новостей? – с усмешкой спросил Демиров.
– Выходит, плаваю, товарищ секретарь. Поневоле приходится все слушать. Что тут поделаешь?
– У меня просьба к тебе, Аскер, – сказал Демиров. – Разыщи начальника почты, пусть заглянет ко мне.
– Начальник нашей почты вчера уехал в Горис, у него там племянник живет, Рамиз Меликов.
– Тогда разыщи заместителя.
– Заместителя тоже нет в городе, уехал в деревню отдохнуть. Вернется только к вечеру.
– Выходит, ты единственный из работников почтового отделения, кто остался в городе в выходной день?
– Получается так, товарищ Демиров.
– Ну хорошо, тогда соедини меня с Гиясэддиновым. – Аскер позвонил в райотдел. Ему ответил Хосров, сказал, что Гиясэддинов полчаса назад ушел домой. Аскер доложил об этом секретарю, тот велел ему звонить Гиясэддинову домой. Аскер заколебался. Демиров почувствовал это. – В чем Дело, Аскер? Или ты не понял, что я сказал тебе? Может, "уши заложило от бесконечных разговоров на линии? Прошу тебя, пошевеливайся. Вот порядки -один в Горис укатил, другой – в деревню, третий – спит на работе. Скорее! Что с тобой, Аскер?
– Сейчас, товарищ Демиров, соединяю.
Гиясэддинов спал мертвым сном, когда у него под ухом затрещал телефонный аппарат. С трудом открыв глаза, он снял трубку, спросил:
– Кто говорит? Что надо?
Телефонист ответил:
– Это я, Аскер, товарищ Гиясэддинов. Извините...
– Хорошо, хорошо, короче, – оборвал его Гиясэддинов. – Чего раскричался спозаранку, как молоденький петушок?
– Сейчас соединяю вас, – сказал оробевший Аскер.
В следующую секунду Гиясэддинов услышал голос Демирова:
– Алеша, это ты? Доброе утро. Жду тебя в райкоме, приходи!
Секретарь дал отбой.
Гиясэддинов поднялся с кровати, умылся под рукомойником, оделся, привел себя в порядок и вышел на улицу. Проходя мимо дома Демирова, увидел копающегося в палисаднике Али-Ису... Спросил на ходу:
– Ты что здесь делаешь?
– Черенки срезаю, товарищ начальник. Хочу посадить в больничном дворе этот вид роз. Очень они мне нравятся – большие, ароматные.
– Какие могут быть черенки – осень на носу? – сказал хмуро Гиясэддинов Чего это ты, старик, подался в садоводы? Ты ведь завхоз. Или решил переменить профессию?
Али-Иса растерялся. Ему показалось, что товарищ Гиясэддинов сильно рассердился на него. Никого он так не боялся в этом городке, как товарища Гиясэддинова.
– Честное слово, вскоре я... – забормотал он и осекся, так как Гиясэддинов был уже далеко.
"Что, получил, глупый поросенок? – ругал он сам себя в душе. – Чего лезешь из кожи, чего выслуживаешься? Окажешь услугу этому – тот обижается, тому угодишь – этот будет недоволен. Чем так жить, уж лучше бы умереть. Хоть душа не будет терзаться... А то получается, как в поговорке: мертвеца оставь начинай оплакивать живого. Ах, Али-Иса, Али-Иса, великий ты неудачник!.. И зачем ты только вылезешь из своей норы? Вылезешь – плохо, не вылезешь – тоже плохо. Когда не вылазишь, говорят: "Что он там делает тайком? Наверное, снабжает бандитов патронами..." А вылезешь – вон что получается, Гиясэддинов недоволен. Где взять пеплу, чтобы посыпать им мою несчастную голову?..."
Предаваясь подобным печальным размышлениям, Али-Иса, с лопатой на плече, направился к дому на той же улице, только чуть пониже, в котором жил Гиясэддинов, оглядел его двор. Он был пуст: ни кустика, ни деревца.
"Что же делать? – думал Али-Иса. – Может, повозиться здесь пару деньков, разбить небольшой цветничок? А то теперь он может вспомнить про мое кулацкое происхождение – и тогда я пропал. Распорядится: "Арестуйте этого контрреволюционера!" Так тебе и надо, старый осел, допрыгался! Горе мне, горе!... Пепел на мою несчастную голову!..."
Али-Иса сделал попытку вонзить лопату в твердую, как камень, землю возле забора. Копнул раз, другой, третий...
"Да, разобью цветнйчок", – решил он.
Вдруг его окликнули:
– Эй, дядя Али-Иса!
Он узнал голос Афруз-баджи, однако сделал вид, будто не слышит ее призыва. Женщина шла на базар, держа в обеих руках по корзинке.
– Эй, Али-Иса, что с тобой? Или ты оглох? – спросила Афруз-баджи, приблизившись. – Не видишь меня?
Али-Иса, продолжая копать, повернул голову, уныло посмотрел на женщину, сказал:
– Здравствуй, племянница. В чем дело?
Та в один миг помрачнела, бросила:
– Действительно, мне не повезло, когда я потеряла Кесу! Верный был человек... Не как другие.
– По крайней мере, Афруз-баджи, он избавился от тяжелого ярма, которое теперь приходится тащить другим жителям этого города, – многозначительно заметил старик.
– Сбрось и ты свое ярмо, Али-Иса! – посоветовала женщина. – Довольно надрывать спину на чужом дворе. Бери корзины, пошли на базар!
Али-Иса поднес ребро ладони к горлу, показывая, как он занят:
– Не могу, клянусь жизнью, племянница, не могу! Сегодня у нас с тобой ничего не получится. Видишь – занят. Умоляю тебя, заклинаю, – на глазах старика даже сверкнули слезы, – оставь сегодня в покое своего старого дядюшку!..
– Да что ты собираешься делать здесь в такую рань? Что за спешка, ай, Али-Иса?...
– Умоляю тебя, проходи, племянница, ступай своей дорогой!... Заклинаю тебя искалеченными руками святого Аббаса, оставь меня в покое!... Ты видишь мое положение?
– Пошли, пошли! – заладила женщина свое. – Довольно шутки шутить. Я жду...
– Нет, нет, иди одна на базар. Сегодня для меня этот баштан важнее твоих корзинок, дорогая Афруз-баджи.
– Подумай сам, разве может один человек тащить две такие корзины?
– Найди себе другого носильщика, такого, чтобы не надорвался под тяжестью твоих петушков и курочек.
– А ты сегодня хочешь пожить, как шах? – насмешливо спросила Афруз-баджи.
– Именно – как шах. Я сегодня шах землекопов. Сама видишь. Я – шах при этой лопате.
Так Афруз-баджи и не удалось уговорить старика пойти с ней на базар за покупками. Она зашагала вверх по улице одна. У больницы ей встретилась Рухсара. Девушка шла по воду. Афруз-баджи приветливо улыбнулась ей:
– Здравствуй, доктор-джан! Что с тобой, дорогая? Ты бледнеешь с каждым днем. Мама твоя уехала или еще здесь? Честное слово, я считаю себя вашей должницей. Каждый день собираюсь заглянуть к вам, пригласить вас к себе в гости, да все некогда – дом, дети. Но сегодня вы мои гости. Обязательно приходите к нам. Специально ради вас иду на базар. Рухсара смутилась:
– Большое спасибо за приглашение, Афруз-ханум. Не стоит беспокоиться.
– Сегодня я обязательно зайду за вами, дорогая Рухсара. Хочу угостить вас вкусным обедом...
Афруз-баджи была польщена тем, что ее назвали "ханум" – по-столичному.
– Мама не сможет пойти, – сказала девушка. – Ей нездоровится. Может, в другой раз...
– Пойдет, сможет! Я сама поведу ее, – заявила Афруз-баджи решительно. Значит, не прощаемся, девушка. Пока.
Она проследовала своей дорогой, надеясь, что сегодня, в этот ранний час, ей удастся купить на базаре самые лучшие продукты.
Ожидая начальника райотдела ГПУ, Демиров делал памятку – записывал в блокнот, что надо сделать Мадату в его отсутствие.
В кабинет вошел ГиясэДдинов, поздоровался по-военному – отдал честь. Демиров сразу же перешел к делу, спросил:
– Ну, Алеша, каковы результаты? Докладывай, что сделано. Чем обрадуешь?
– Ищем, товарищ секретарь, – лаконично ответил Гиясэддинов. – Разреши присесть.
– Садись, – сказал Демиров. – Значит, ищете? А где, если не секрет? И как?
– Везде. Мы знаем, как надо искать. Это наша специальность.
– Ясно. Очевидно, потому и результаты налицо, – поддел Демиров Гиясэддинова.
– Напрасно ты нервничаешь Таир. Мы делаем все возможное. Нужно время.
– Знаю, – оборвал его Демиров. – Слышал от тебя это уже не раз. Тебе нужно время, а мне нужны результаты.
– Результаты нужны всем, – спокойно заметил Гиясэдди-нов _ Но это не значит, что, пока их нет, надо терять голову, изводиться самому и изводить других.
– Я не успокоюсь до тех пор, пока наши леса не будут очищены от бандитов.
– А я не могу посвящать всех в наши оперативные дела. Извини меня, конечно...
Демиров бросил на собеседника сердитый взгляд:
– Районный комитет партии обязан вмешиваться в каждое дело, имеющее отношение к жизни района. В каждое! Ясно?
– Разумеется, разумеется, – согласился Гиясэддинов. – Но наша работа имеет свою специфику.
– Имейте в виду, товарищ Гиясэддинов, – Демиров перешел на официальный тон, – пока банда Зюльмата не будет ликвидирована, пока убийцы Заманова не будут разоблачены, я не смогу разговаривать с вами спокойно. Я требую решительных действий с вашей стороны!
– Мы действуем решительно. Но ведь я был вместе с вами в Баку. Мы вместе уехали, вместе приехали. Время было упущено. Но сейчас, повторяю, мы принимаем самые решительные меры. Если вы не доверяете мне и моему аппарату, поставьте вопрос перед центром... Я подам рапорт своему руководству. Пусть переводят в другое место.
– А вот этого делать не следует, Алеша, – совсем другим тоном, мягко, сказал секретарь. – Надо работать, бороться, уничтожать врагов. Я тебе доверяю, Алеша, потому и требую.
– Я всегда готов оправдать доверие нашей партии, товарищ секретарь райкома!
– Посмотрим. – Демиров прищурился, повторил: – Посмотрим, Алеша.
– Значит, сомневаешься?
– Не сомневаюсь, но требую. Ясно? Требую как от члена партии. Требую и приказываю: действовать, действовать, действовать!
– Мы действуем. Но наши действия скрыты от глаз непосвященных. Жизнь показала: банду Зюльмата простыми средствами не возьмешь. Нужна хитрость. И мы действуем хитро. Тайком, Таир, действуем. Результаты будут очень скоро. Потому я и говорю: нужно время. Дай нам срок.
– Никакого срока. Никакого! Слышишь?
– Вспомни русскую поговорку, Таир: поспешишь – людей насмешишь. Она очень подходит к нашей работе.
– Но ты и меня пойми, Алеша. Я несу ответственность за кровь Сейфуллы Заманова. Всегда, когда произносится имя Зюльмата, Сейфулла оживает перед моим взором, и мне становится мучительно больно и стыдно. Ведь я – представитель партии большевиков в этом районе. И я требую от имени партии, я приказываю действовать быстро и решительно!
Демиров, взяв папиросу, закурил, вопросительно взглянул на Гиясэддинова. Тот сказал:
– Заверяю тебя, Таир, банда Зюльмата будет поймана в самое ближайшее время. Мы покараем также и тех, кто поддерживает бандитов, кто вдохновляет их. Мы найдем убийцу Сейфуллы. Чека раздавит всех врагов рабоче-крестьянской власти! Однако нужно терпение.
– Терпение, но не промедление, – закончил Демиров. Помолчав немного, сказал: – Я, Алеша, намереваюсь побывать на эйлагах, посетить некоторые деревни.
– Когда? В какой части района?
– Возможно, уеду послезавтра.
– Неподходящее время выбрал, Таир. Нельзя ли повременить, а?
– Нельзя, – решительно сказал Демиров. – Считай, Алеша, это вопрос решенный.
После бессонной ночи под глазами Гиясэддинова появились мешки. Демирову вдруг стало жалко его.
– А теперь, Алеша, иди спать, – сказал он. – И не сердись на меня за воркотню. Имей в виду, покою не дам, пока Зюльмат гуляет на свободе.
Наконец-то Кара приступил к своей новой должности начал выполнять обязанности конюха при райкомовской конюшне. Материально это была менее выгодная работа, чем в столовой, но Кара был доволен тем, что наконец избавился от каждодневных унизительных окриков и попреков.
– Честное слово, Сары, я прямо-таки счастлив, – делился он с братом радостью, вернувшись с работы в первый день. – Теперь мне не надо выслуживаться перед посетителями, гнуть спину перед всякими невеждами, которые мнят себя большими начальниками. И конь у Демирова что надо. Я прямо-таки влюблен в него. Мне кажется, лучшего жеребца я не видел на свете, – статный, резвый, выносливый. Конь – это не кухонная печь, на которой варится бозбаш. Смотреть за конем – это настоящее мужское дело. Спасибо тебе, Сары, за помощь.
– Очень кстати, что ты заглянул к нам, – перебил его Сары. – Я только-что хотел идти искать тебя. Демиров просил сказать, чтобы ты приготовил коня к дальней дороге на завтра – с вечера дай ему побольше овса, пусть наберется сил. Утром пораньше почистишь, оседлаешь и подашь его к девяти часам к дому секретаря. Ясно?
– Ясно, Сары. Все исполню, как ты говоришь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Туман сделался реже. Поднявшийся час назад ветер гнал его вниз по долине, рассеивал, и вот наконец выглянуло солнце. Демиров увидел впереди гору, на вершине которой лежал снег, Ему захотелось подняться на нее, и он направил коня вверх по довольно крутому склону. Спустя четверть часа Тайр достиг края снеговой шапки. Спешился. Огляделся. Отсюда вся окрестность была видна как на ладони. На склонах соседней горы с плоской верхушкой паслись стада коров и овец. Хорошо заметны были остроконечные палатки, шатры с плоским верхом, круглобокие юрты. Дымили костры. Порыв ветра донес до него звуки пастушьей свирели. Таир, держа коня в поводу, пошел в сторону становища. Начался подъем, и он снова сел в седло. В стороне пасся небольшой табун лошадей. Когда он подъехал совсем близко, от табуна отделился белый жеребец и, угрожающе ржа, кинулся к его коню. Обе лошади взвились на дыбы, Таир с трудом удержался в седле. К нему подбежал бородатый старик в бурке, отогнал криком обезумевшего жеребца, затем спросил:
– Кого надо? Кто такой? – Узнал секретаря райкома, удивленно воскликнул: Это вы, товарищ райком?!.. Какими судьбами?! А я думаю, что за джигит пожаловал к нам?
Демиров тоже узнал старика, протянул ему руку.
– Добрый день, Мюршюд-оглу. Выходит, я попал в твое царство?
Старик двумя руками пожал руку Демирова.
– Получается – так, товарищ райком. Добро пожаловать в наши края! Пусть будут наши горы даром тебе, как говорят у нас!
– Спасибо за щедрый подарок, Мюршюд-оглу, – улыбнулся Демиров. – Как вы тут живете?
– Неплохо. А как вы? Что хорошего у вас, товарищ райком? Как хлеба внизу? Говорят, нынешний год урожайный везде.
– Хлеба уродились, Мюршюд-оглу. В этом году зерна соберем порядком.
– Ну, слава аллаху!... – сказал старик. – Это добрая весть. Спасибо за нее. Ты давно выехал из города? Сколько дней путешествуешь, товарищ райком? Конечно, извини за любопытство.
– Третий день в дороге.
– А где ночевал?
– Где ночь заставала, – уклончиво ответил Демиров и снова улыбнулся. – Вот сегодня добрался до ваших гор. Красиво у вас! Старик недовольно покачал головой:
– Одному нельзя в горах. Одному опасно, товарищ райком. Горы – это горы.
– Ничего, как видишь, жив-здоров, волки не съели, – пошутил Демиров.
– Пошли в наш пастуший дом, прошу! Еще раз добро пожаловать. Пошли, пошли, – приглашал Мюршюд-оглу.
Демиров спешился, и они зашагали рядышком к становищу. Глядя на одежду гостя, старик спросил:
– Не холодно, товарищ райком?
– У вас здесь прохладно, – ответил Демиров. – Даже не скажешь, что сейчас лето. На вершинах снег, как зимой. Странное ощущение испытываешь: кажется, поставь лестницу – и можно взобраться на небо, вот оно, рядом, рукой достанешь. Всего три дня я добирался к вам, а у меня такое чувство, будто я в пути много месяцев, будто попал в какой-то другой мир – волшебный.
Старик прищурился, добро улыбнулся:
– Значит, нравится тебе у нас, товарищ райком?
– Очень, Мюршюд-оглу, очень! Нравится – даже не то слово. В сказочном краю живете.
– Честное слово, товарищ райком, – сказал старик, – вся моя жизнь прошла, можно сказать, вот в этих горах, и они мне не надоели. Наверное, они и вправду волшебные. – Помолчав, он добавил: – А к холоду мы привыкли с детства. Лукаво усмехнулся: – Мы – к нему, он – к нам. Живем в мире, холод нам вреда не причиняет.
– Как идут дела, Мюршюд-оглу? Как скот? Достаточно ли корма? поинтересовался Демиров. – Сочная ли трава в этом году? Чем могу быть вам, скотоводам, полезен?
– На траву в этом году не жалуемся, товарищ райком. Зимой было много снега. С солью у нас плохо, скот остался без соли.
– Вот как? Это почему же?
– Так получилось. Подвел нас этот жулик Нейматуллаев. Пообещал к первому августа отпустить соли для скота. Я послал быков в райцентр. А он соли не дал, говорит: нету, приезжайте через неделю. Завернул быков назад. Целую неделю быки были в дороге – и зря. Теперь, едва быки вернулись, их надо опять отправлять в путь. А вдруг Нейматуллаев снова не даст соли? Ну и кооператив у нас, будь он неладен!
– Соль у вас будет, – сказал помрачневший Демиров. – Посылай быков в город. А с Нейматуллаева мы в ближайшее время шкуру спустим. Недолго ему осталось ходить в начальниках. Что еще у вас, Мюршюд-оглу? В чем трудности?
– Да вот, пожалуй, все. Совался было сюда Зюльмат со своими людьми. Но мы дали ему отпор. – Мюршюд-оглу горделиво разгладил усы. – Скажу тебе откровенно, сынок, я видел здесь всяких людей. Некогда в горах скрывался Гачаг Наби, я знал его лично. Но он не делал того, что делает этот пес Зюльмат. Гачаг Наби был другом бедных людей.
– Наби был народным героем. Разве можно равнять его с Зюльматом. Зюльмат грабитель, бандит! Наби был за народ, был его голосом и совестью, а Зюльмат продажная шкура, у него за кордоном есть хозяева, которые купили его, которым он служит.
– Ясно, Зюльмат – наемный бандит, – согласился Мюршюд-оглу – иначе быть не может. Некогда мы дрались здесь с солдатами Николая, но ведь Николай был душителем народа, нашим кровным врагом. А против кого идет банда Зюльмата? Против народа, против власти народа. И ведь многие в его банде вовсе не кулаки. Как они попали в его банду?.. Не понимаю. Видно, запугали их, оговорив советскую власть.
Демиров, решив переменить разговор, спросил:
– Скот не болеет?
– Все хорошо, слава аллаху!
– Как молодняк?
– Травы было много в этом году. Молодняк у нас крепкий, вполне подготовлен к зиме, перенесет.
Они остановились у большой скалы. Старик, протянув руку, показал:
– Вон там, внизу, видишь, – это личный скот колхозников, а в той стороне, справа, стада колхоза "Кероглу", налево – колхоза "Ленин", чуть дальше колхоза "Апрель", а здесь мы – "Бакинский рабочий".
Они снова пошли не спеша.
– Конь, я вижу, у тебя замечательный, – похвалил Мюршюд-оглу, – однако все-таки напрасно ты, товарищ райком, выехал в горы один. Ведь ты – глава большого района, в твоем подчинении столько людей!... Надо было взять кого-нибудь с собой...
– Каждый занят своим делом, Мюршюд-оглу.
– Прежде, при царе, когда пристав или уездный начальник выезжали куда-нибудь, их сопровождал весь уезд. А ты бродишь по горам один, как те ученые люди, что интересуются всякими камнями. Твое ли это дело? Не дай аллах, что-нибудь случится с тобой, – тогда мы, жители гор, будем опозорены, нам придется снять папахи и повязать головы женскими платками. А ведь и нас тоже немного знают в Баку. – Мюршюд-оглу, откинув край бурки, любовно посмотрел на свой орден, который постоянно носил на груди. – Если с тобой что случится, с каким лицом я приеду на съезд в Баку? Что скажут люди обо мне? Не уберег секретаря партии!... Я был прямо-таки потрясен, когда узнал, что с Замановым приключилась беда. Я хорошо знаю Ярмамеда и весь его род. После этого случая его тесть Чиловхан-киши приезжал ко мне, рассказал все. Это люди не из тех, кто может поднять руку на гостя. Я ручаюсь за них. У нас такой закон: если ко мне в дом придет убийца моего сына, я не трону его, в моем доме – он мой гость. В убийстве Заманова замешан кто-то посторонний, чья-то подлая, грязная рука нанесла этот удар. Словом, как видишь, сейчас в горах небезопасно, поэтому ты, товарищ Демиров, не обижайся на меня, но одного я тебя в дорогу не отпущу. Не отпущу – пусть хоть небо на землю упадет!
Демиров заулыбался.
Разговаривая таким образом, они приблизились к становищу. Огромные пастушьи собаки с лаем бросились к ним. Мюршюд-оглу прикрикнул на псов, и они тотчас примолкли, завиляли хвостами, поплелись прочь.
– Это наши сторожа, наши первые помощники, – с теплотой в голосе сказал старик. – У нас на ферме около пятидесяти собак.
– Так много?! – удивился Демиров. – К чему вам столько?
– Пятьдесят – это еще не много. Стада-то ведь у нас тоже большие. Мне восемьдесят лет, сынок, и, уж поверь мне, нет на свете существа вернее собаки. Они охраняют наши стада от волков, с лихвой отрабатывают тот хлеб, который едят.
Демиров и Мюршюд-оглу остановились перед большой войлочной кибиткой. Их тотчас окружили дети, подростки, доярки. Каждый старался за руку поздороваться с гостем. Из кибитки вышла жена Мюршюда-оглу, пожилая женщина, – тепло приветствовала гостя. Старик тем временем привязал лошадь Демирова возле кибитки, расседлал и покрыл шерстяной попоной. Объяснил Демирову:
– Твой конь с равнинных мест, привык к теплу, в горах может простыть.
Они вошли в кибитку. Здесь было просторно и уютно. Поверх толстых войлочных паласов были постелены красивые ковры. Демиров сел, а Мюршюд-оглу начал разжигать железную печь-времянку, поставил на нее чайник.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Мельничный жернов, похожий на огромный серый гриб, лежал в глубине пещеры. Сегодня утром Годжа-киши завершил свою работу, и теперь предстояло вытащить жернов наружу и отвезти в деревню.
Колхозники, приехавшие за жерновом, стояли кучкой у входа в пещеру, не зная, что делать.
– Эй, дядя Годжа, кто же сможет поднять этот маленький камушек? – спросил один, тщедушный, низкорослый мужчина по имени Гасан.
– Как кто? Вы!... – с усмешкой ответил старик. – Вас прислали – вам и вытаскивать этого моего сыночка-грибочка; Или животы боитесь надорвать? Боишься, Гасан?
Низкорослый озадаченно покачал головой:
– Тут можно не только живот надорвать, но и все остальное, что есть в теле!
– Это уже меня не касается, – сказал Годжа-киши и добавил сердито: – Кто мне запишет трудодень, если я выволоку из пещеры этот жернов?
– Ты выволоки, а уж мы вознаградим тебя Каждый из нас даст тебе по полтрудодня, – пообещал Гасан на полном серьезе. Старик насупился, проворчал:
– Я сам, дорогой мой, могу дать каждому из вас по два трудодня. Ну, начинайте, вытаскивайте! Справитесь – назову вас своими сынами! Тогда ваши жены будут гордиться вами, вы станете в их глазах могучими тиграми, какие водились прежде в этих лесах. – Годжа-киши подошел к жернову, сел на него и начал набивать трубку табаком. Закурив, сказал: – На меня не рассчитывайте, вытаскивайте жернов сами. Я вам помогать не намерен.
Один из колхозников спросил:
– В чем дело, Годжа-киши? Что случилось? Ты всегда учил нас уму-разуму, а сегодня вдруг сам заупрямился.
Старик не ответил ему.
Другой колхозник, уже немолодой, которого звали Гулам-али, съязвил:
– Наверное, его старуха поколотила этим утром!
Годжа-киши продолжал невозмутимо курить трубку. Бросил:
– Ну, берите жернов, получайте свои трудодни. Или времени не жалко?
Причина плохого настроения старика заключалась в следующем. Вчера вечером его внук Али завел с ним разговор о "доске соревнования", висевшей в правлении колхоза. Он назвал деду имена колхозников, которые впереди всех по количеству заработанных трудодней, упомянул и тех, кто "плелся в хвосте".
– Что это значит – плестись в хвосте? – полюбопытствовал Годжа-киши.
– Плестись в хвосте – значит бездельничать, отставать, – пояснил внук Али. – Так говорят о лентяях, лодырях.
– Кто же эти лентяи?
– Те, у кого мало трудодней.
– А каково мое положение?
– Твоего имени вообще нет в списке, – ответил Али. – Я искал, дедушка, и не нашел.
Старик ничего не сказал внуку, но ему стало обидно. И было от чего. Уже много десятилетий он трудился в этой пещере, обтесывал камни, делал жернова, за которыми приезжали люди из многих уголков Азербайджана. Потому и деревня их получила название Дашкесанлы, что буквально значит – "каменотесная", Более полувека прославлял Годжа-киши своим умением, мастерством родную деревню, а теперь вот, выходит, его забыли. А ведь он к тому же еще и отец председателя колхоза. Значит, родной сын не ценит его труда.
Приехавшие за жерновом колхозники вполголоса переговаривались, пожимали плечами, решали, как быть.
Неожиданно из леса донесся голос председателя колхоза Годжи-оглу:
– Эй, ребята, куда вы пропали?! Быки нужны!.. Где вы?.. В чем там дело?.. Где жернов?
Через минуту он сам подскакал на лошади, спешился у входа в пещеру, крикнул:
– Отец!
Никто не ответил ему. Годжа-оглу спросил у колхозников:
– В чем дело, ребята?... Почему задерживаетесь?... Или старика нет на месте?
– Здесь он, – ответил Гасан.
– Почему тогда он не подает голоса?
– Кажется, обиделся, – хмыкнул Гуламали,
– На кого?
– Не знаем.
Годжа-оглу снова крикнул:
– Эй, отец!
– Да, в чем дело? – отозвался на сей раз Годжа-киши.
– Ты что тянешь? Где жернов? Мне быки нужны. Поторопись, пожалуйста, прошу тебя!...
Из пещеры вышел Годжа-киши.
Отец и сын, оба богатырского телосложения, можно сказать два великана, стояли друг перед другом и хмурились.
– Что случилось, киши? – спросил наконец Годжа-оглу. – Ты почему такой мрачный?
Отец медленно покачал головой:
– Ничего. Ровным счетом ничего.
– Не верю. Скажи, что произошло? – настаивал сын. Не упрямься, говори. Что произошло? И вдруг старика будто прорвало:
– Что произошло?! Что произошло?! А ты спроси своего сына Али, моего внука, он объяснит тебе, что произошло.
– Али уже все рассказал мне, – спокойно ответил Годжа-оглу. – Я все знаю. Трудодней у тебя порядочно. А что на доску не попал – так это молодые ребята, комсомольцы, из почтения к тебе не стали писать твое имя где попало. Но неужели ты, проживший большую, долгую жизнь человек, так падок на славу?
Старик мгновенно преобразился. Он ничего не ответил сыну, словно тот и не сказал ему ничего. Обернулся к сельчанам, сделал жест рукой, приглашая войти в пещеру.
– Поторопись, пожалуйста, отец, – попросил миролюбиво Годжа-оглу. – Время дорого, сам знаешь!
Под жернов подложили два круглых бревна, чтобы выкатить камень наружу, как на колесах. Но в действиях колхозников не было слаженности, и многопудовый "грибок" упорно не хотел покидать своего "отчего" дома. Тогда Годжа-киши распорядился:
– Отойдите все!
Люди повиновались. Старик, поплевав на ладони, уперся руками в жернов и один выкатил его из пещеры. Затем обернулся к сыну, сказал возбужденно, тяжело дыша:
– Вот так-то, товарищ председатель колхоза!... Я все-таки существую, я еще не умер!
– Да перестань ты, отец, – поморщился Годжа-оглу. – Напрасно ищешь своих обидчиков. Нет их!...
– Что значит перестань?! – вспыхнул старик. – Ты на меня не покрикивай, не покрикивай! Ты не имеешь права повышать на меня голос. – Он поднял над головой руки. – Я – хозяин вот этих рук! Я ем хлеб, заработанный вот этими руками!... Я ни перед кем не в долгу, я не признаю даже самого аллаха, а ты всего лишь председатель колхоза, да еще мой сын! Ты не указ мне, мальчишка!
– Хорошо, хорошо, не надо шуметь, мы ведь не дома, – пытался успокоить отца Годжа-оглу.
– А я буду шуметь! – кричал старик. – Буду шуметь до тех пор, пока вы не накажете тех, кто неправильно считает трудодни колхозников! Почему это меня нигде нет! Разве я умер? Вот он я! – Он показал рукой на жернов: – А это плоды моих трудов! – Он обернулся к пещере, кивнул головой: – И эта дыра в горе свидетель того, что я прожил трудовую жизнь!
– Не думал я, отец, что и ты можешь заразиться бумажной болезнью, – горько усмехнулся Годжа-оглу.
– А вот заразился! Заразился! Вернее, меня заразили. Да и как не заразиться, если люди не замечают такого огромного труда? Кто не ценит труда своего ближнего, тот очень плохой человек – безбожник, вероотступник, вор, тунеядец!
Пока отец и сын были заняты словесной перепалкой, колхозники, поднатужившись, уложили жернов на своеобразные сани, сделанные из двух березовых стволов, закрепили на них жернов цепью, впрягли в эти "сани" пару волов.
Годжа-киши дал знак. Гуламали гикнул, огрел волов кнутом, и они медленно, тяжело зашагали по узкой дороге в сторону деревни, волоча за собой полозья с многопудовой поклажей. Люди двинулись следом.
Годжа-оглу шагал, погруженный в свои мысли. Казалось, он уже забыл о размолвке с отцом. Близился полдень, а дел сегодня предстояло сделать много.
Годжа-оглу был человек деятельный, трудолюбивый. Трудовая закваска была получена им еще в детстве от отца. Юношей он приехал в Баку на заработки, работал на нефтепромыслах. Принимал активное участие в революционном движении бакинского пролетариата. После установления советской власти в Азербайджане продолжал работать на нефтепромыслах в Балаханах. Затем его в числе двадцатипятитысячников направили в родную деревню создавать колхоз – первый в их районе. На этом пути было много трудностей. Дома отец часто отчитывал его. Не далее как два дня назад между ними произошла стычка.
– Нельзя рубить сплеча, сынок! – выговаривал старик сыну. – На кого ты руку заносишь? На своего двоюродного брата? В кулаки его зачислил?... Да ведь ты делил с ним хлеб-соль. Разве так можно? Не трогай Замана, не обижай его семью. Ведь наши и их могилы будут рядом. Как мы завтра, на том свете, посмотрим им в глаза?
– Занимайся своими делами, отец, – отвечал Годжа-оглу. – Мы не понимаем друг друга! Кулаков мы будем раскулачивать. Кулак – враг новой власти! Ты в этих делах ничего не понимаешь. Не мешай нам работать!
– Кому это вам?! Кто вы такие? – кипятился отец. – Мальчишки!... Легкомысленные головы!....
