Текст книги "Сачлы (Книга 2)"

Автор книги: Сулейман Рагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

"Молодец парень! – думал восхищенный Демиров, время отвремени делая какие-то пометки в своей записной книжке. – Учет в Дашкесанлы организован отлично, образцовая работа! Очень важно, чтобы с опытом организации колхозного труда и распределения трудодней познакомились и другие колхозы района... Буду об этом особо говорить на предстоящем районном съезде колхозников-передовиков!"

– Товарищ Демиров, – говорил юный счетовод, – мы скрупулезно учитываем работу каждого колхозника, что немедленно находит свое отражение в его трудовой книжке, и это сразу же, наглядно, дает свои плоды. Колхозник знает: у нас нет уравниловки, мы ценим работяг. И он не боится работать, не боится переработать, трудится с энтузиазмом, как на самого себя. Но в то же время колхозник знает, что он работает на весь большой колхозный коллектив, и это обстоятельство делает его работу в его же глазах значительной, важной. Это способствует быстрому росту производительности труда в колхозе. Плохо организованный учет работы колхозников подрывает основы колхозного строя. Так нас учили в Баку на курсах при Наркомате земледелия, и так мы здесь стараемся работать. – Умолкнув, молодой человек достал из стола коричневую картонную папку, раскрыл ее и положил перед Демировым, который сидел напротив: – Вот результат ревизий! Трижды нас проверял район, один раз – Наркомат земледелия и один раз – специальная бригада Центрального Комитета партии. В каждой из этих ревизий принимал участие и наш секретарь партячейки товарищ Махмуд Махмудов. Здесь есть и его подписи.

Демиров начал просматривать акты ревизий. Сказал глубокомысленно:

– Верно говорят: в каждом деле организация и учет – залог успеха!

Сидевший у двери на стуле Галифе-Махмуд произнес:

– Учет у нас налажен неплохо, товарищ Демиров...

Махмуда удручала мысль о предстоящем открытом партийном собрании. Он даже начал волноваться, словно собрание уже началось и ему предоставлено слово для отчета.

Демиров, будто читая его мысли, спросил:

– Товарищ Махмудов, вы начали готовиться к сегодняшнему собранию? Людей надо оповестить загодя, чтобы все пришли. Позаботьтесь, пожалуйста!

Махмуд вскочил со стула, руки по швам, прямо-таки солдат перед командиром:

– Колхозники уже знают о вашем приезде, товарищ секретарь райкома! Все придут, ручаюсь, ни один не усидит дома. Старухи и те притащатся...

– Но вам-то ведь тоже надо подготовиться, товарищ секретарь партячейки, спокойно, чуть иронически сказал Демиров. – Или вы как пионер – всегда готовы?!

По правде говоря, Махмуд совсем не собирался готовиться к предстоящему собранию. Он считал, что всякие там записи, листочки, тезисы только сбивают человека. Он любил говорить без подготовки, "от души", "на чувстве".

И снова, казалось, Демиров отгадал его мысли. Заметил, уже без юмора, строго, хотя и сдержанно:

– Открытое партсобрание – вещь серьезная и ответственная! К нему надо готовиться. Экспромты здесь исключаются. Предстоит разговор о проделанной работе, о том, что пока еще не сделано, о том, что надо сделать. – Помолчав, сказал: – Идите, товарищ Махмудов, готовьтесь. Подумайте, соберитесь с мыслями, набросайте план выступления, побеседуйте с коммунистами, подготовьте другие выступления! – Видя, что Махмуд стоит перед ним как истукан, не двигается, добавил: – Таков мой настоятельный совет!

Махмудов безмолвно вышел. По дороге к своему дому он ломал голову, терзаясь: "Интересно, кто наговорил на меня?... Кто очернил меня в глазах Демирова?... Кто донес?... Кто оклеветал?... Явно, Демиров имеет на меня зуб!... Как приехал в наш район, сразу же взъелся на меня!... Житья нет от этих доносчиков-кляузников!... Сволочи!... Явно кто-то оклеветал меня, очернил перед секретарем райкома... С мальчишкой-счетоводом, у которого молоко на губах не обсохло, вон как ласково говорит, а со мной?!"

А между тем никто не донес на Махмудова, никто не накляузничал, никто не опорочил его в глазах Демирова. Секретарь райкома относился к нему не более пристрастно, чем ко всем остальным колхозным секретарям партячеек в районе. Просто, несмотря на первые успехи нового колхозного движения, предстояло сделать еще очень многое, достигнутые успехи были довольно относительные, производительность труда в колхозах оставляла желать много лучшего, и секретарь райкома Демиров был справедливо строг к руководителям низовых партийных организаций.

Вскоре в правление колхоза пришел Годжа-оглу. Весть о приезде в Дашкесанлы Демирова застала его в поле. Сделав необходимые распоряжения, он заторопился в деревню.

Ответив на интересующие Демирова вопросы, Годжа-оглу рассказал о делах, о жизни колхоза, о трудностях так, как они представлялись ему, главе колхоза и жителю Дашкесанлы.

– Не очень-то просто, товарищ Демиров, строить коммунизм. Строим, можно сказать, на голом месте, – говорил он доверительно. – Однако я верю в нашу святую мечту. Построим! Когда нас, бакинских рабочих, отправляли по деревням, помню, с напутственным словом на митинге выступил наш дорогой Сейфулла Заманов, сказал: "Мы, бакинские пролетарии, построим коммунизм в азербайджанских деревнях!... И нет у нас в жизни иной мечты, иной цели!... Каждый шаг в нашей жизни, каждое наше дыхание будут подчинены этому важному делу!..." Мы все, кто был на митинге, горячо аплодировали Сейфулле. И вот уже Сейфуллы нет среди нас... – Годжа-оглу умолк. Молчал и Демиров. Потупил голову. Он хорошо чувствовал, что происходит в душе этого огромного, богатырского телосложения человека, близкого друга Сейфуллы Заманова.

– Когда Сейфулла умирал, – снова заговорил Годжа-оглу, – я был рядом. Он бредил, без конца повторял: "Я призываю партию!... Партия разберется!... Партию нельзя обмануть!..." Бедный Сейфулла!...

Демиров вздохнул:

– Он был прав: партию никто не сможет обмануть, партия разберется!... Очень жалко Заманова. К сожалению, таковы за-кони борьбы: без жертв не обходится...

– Его сразила предательская пуля, пуля классового врага! Всякие разговоры, что в этом деле замешана женщина, – вздор!

– Полностью согласен с вами, Годжа-оглу. Это и наше мнение. Заманова убили враги советской власти! Ярмамеда уже освободили.

– Убийц надо найти во что бы то ни стало и покарать! Убийц – к ответу! Рука, поднявшаяся на представителя бакинского пролетариата, должна быть отсечена! – Годжа-оглу обернулся и сделал головой знак юному счетоводу, чтобы он вышел; юноша понимающе кивнул, тихо поднялся и скрылся за дверью. Председатель колхоза, продолжал, понизив голос: – Скажу вам откровенно, товарищ Демиров, мне очень не понравился Гашем Субханвердизаде. Не верю я ему! Я видел, он тогда в Чайарасы прикидывается, играет, притворяется. Мне вспомнились провокаторы того периода, когда я был на подпольной работе в Баку. Поведение Гашема напомнило мне этих двуличных предателей!...

Глаза Демирова сузились, в них загорелся холодный, злой огонек.

– То есть что вы хотите этим сказать? – спросил он. – Вы думаете, в убийстве Заманова замешан Субханвердизаде? У вас есть более веские доказательства, чем просто подозрение?

– Он играл!... Вытащил платок, утирал слезы!... Бился головой о стену!... Актер!... Притворщик!...

– Так, что еще?

– Я сердцем чувствую, что Субханвердизаде – предатель! Я не могу ошибиться, поверьте, товарищ секретарь!... Демиров задумался, потом сказал:

– Хорошо... Вы мне ответьте, товарищ Годжа-оглу: вы мне, Таиру Демирову, можете поверить?... Можете мне поверить, как большевик, как вчерашний бакинский рабочий?

Годжа-оглу положил руку на грудь:

– Я вам верю, товарищ Демиров! Верю, как себе!

– Тогда знайте: враг будет уничтожен! Борьба имеет свои пути, свою тактику, свои законы. Мы будем беспощадны с врагами, с убийцами Заманова! Они не уйдут от нашей кары!

– Хочется верить в это, товарищ секретарь! Извините, вы немного моложе меня... Я хоть человек и необразованный, но ведь мы с вами товарищи – члены одной партии...

Демиров был заметно взволнован. Кивнул головой. Взяв руку Годжи-оглу, пожал ее:

– Да, да, мы хорошо понимаем друг друга!... Враги ответят своей кровью за кровь Сейфуллы. И это не потому, что мы жестоки. Не поэтому! Напротив, мы, большевики, – гуманисты, мы хотим созидать! Наша с вами задача – укреплять и совершенствовать колхозную систему. В этом залог нашей победы над врагом. А с убийцами мы посчитаемся, они попадутся в капкан! Что касается вас, товарищ Годжа-оглу, все свои силы направьте на укрепление колхоза! Это – новое дело, нелегкое...

– За наш колхоз вы можете быть спокойны, товарищ секретарь! – заверил Годжа-оглу.

– Один колхоз дела не решает. Наша задача – сделать все колхозы в районе зажиточными, жизнеспособными!

– Рано или поздно мы добьемся этого!

– Рано или поздно – это нас не устраивает. Мы должны в короткий срок сделать колхозы полнокровными, зажиточными. Тогда в нашей стране будет достигнуто изобилие. Только этого надо добиться как можно раньше! Раньше!

Они помолчали.

– Нашего секретаря партячейки видели? – поинтересовался Годжа-оглу.

– Видел.

– Как он вам понравился – наш Махмуд Махмудов? Демиров улыбнулся, словно вспомнил что-то:

– По-моему, он неплохой, честный человек, но как секретарю партячейки ему надо помочь! – Сказал это, а про себя подумал: "Если Махмудов в корне не перестроит свою работу, сменим его на посту секретаря партячейки, пришлем сюда грамотного, умелого, активного товарища!" Шутливо заметил: – Между прочим, мы привезли в деревню ваш фамильный жернов. Как говорится, и я пахал!

– Я был сегодня у отца, видел его работу. Неплохой получился жернов.

– Годжа-киши рассказал мне много любопытного о ваших краях.

– Этот Годжа-киши немало попортил мне кровушки! – пожаловался Годжа-оглу.

– Из-за чего, хотел бы я знать? – заулыбался Демиров, вспоминая полемическую манеру старика вести разговор.

– Упрямства в нем много! Еще в те годы, когда только создавались колхозы, мы говорили крестьянам: жить надо вот так! А он кричал: нет, вот так!...

Демиров положил руку на плечо Годжи-оглу:

– Мы должны терпеливо разъяснять старикам, в чем они заблуждаются. Наш долг – уважать их. Признаюсь вам, у меня есть слабость к старикам. Осенью надо будет непременно созвать районное собрание стариков аксакалов, посоветоваться с ними по вопросам ведения сельского хозяйства. Старики могут подсказать нам много полезного.

Разговаривая, они вышли из правления на улицу. Годжа-оглу, поинтересовался у подошедшего к ним Мюршюда-оглу, как дела на ферме, дал кое-какие указания. Из своей комнаты на голоса вышел парторг Махмуд, на ходу засовывая в карман гимнастерки листок, испещренный "тезисами".

– Я хотел бы повидать моего знакомого – доктора Везир-заде, – сказал Демиров. – Где он живет?

Годжа-оглу показал рукой на двухэтажный аккуратный домик, усмехнулся:

– Вон там его поликлиника!

Они направились к дому, в котором энергичный бакинец организовал "медпункт".

Седобородый доктор встретил их на веранде, долго тряс руку Демирова. Визит секретаря явно растрогал его.

– А я уж думал, не зайдете, – говорил он. – Сейчас сыновья не очень-то балуют отцов вниманием!... Демиров ласково обнял старика за плечи.

– Сын всегда в долгу перед отцом!

– Доктор пригласил гостей в свою комнату, усадил, начал расставлять на столе тарелки с различными фруктами и ягодами.

– Обратите внимание, товарищи, на эту ежевику! – говорил он восторженно. Можно сказать, квинтэссенция ценнейших земных соков, сплошные витамины! Жизненный эликсир! Эти ягоды я собирал вместе с моим юным другом Фатали. Обернулся к Демирову: – Очень вас прошу, дорогой Таир, остановиться у меня!... Не обижайте старика, товарищ секретарь! У меня вам будет очень удобно. К тому же вы – мой бывший пациент, не забыли? Я заставлю вас есть вот эти фрукты. Каждый плод, каждая ягодка целебное во сто крат самого чудодейственного лекарства!...

Смеялся Таир, смеялись остальные гости. Глядя на них, смеялся и сам старик Везирзаде.

После того как Демиров побывал в поле, на токах, побеседовал с колхозниками, Годжа-оглу повел гостя к себе домой. Шли как бы двумя рядами: в первом – Годжа-оглу, Демиров и Махмудов, так сказать – начальство, во втором, за ними, чуть приотстав, – доктор Везирзаде и Мюршюд-оглу. Они поднялись по дороге на склон горы, откуда открывался вид на всю деревню, расположенную ниже.

Годжа-киши был уже дома, пил на веранде чай. При виде гостей на улице поднялся, прошел к калитке, распахнул ее:

– Добро пожаловать! Добро пожаловать!

Все вошли во двор.

Под развесистым тутовым деревом стояла широкая тахта, покрытая ковром; на ковре лежало несколько бархатных подушечек для сидения.

Демирову понравился уютный дворик, обнесенный плетнем, почти сплошь увитым вьюнком и фасолью; у плетня вплотную густо росли подсолнухи и кукуруза. Сев на тахту, Демиров почувствовал прямо-таки блаженство: его натруженные за день ноги обрели наконец покой.

Доктор Везирзаде сказал, обращаясь к Годже-киши:

– Нам давно надо было посидеть с тобой, побеседовать обстоятельно! Ты старик, я – старик, мы поймем друг друга. Да вот дела мешают и тебе и мне... Все некогда!...

– Зимой наговоримся, – усмехнулся Годжа-киши, – когда снег подопрет двери домов...

– Может, и не доживем еще до зимы, – вздохнул печально доктор. – Наши дела такие...

– Почему это не доживем? – возразил старый каменотес. – Там, где поселился доктор, там ангел смерти Азраил бессилен что-либо сделать!... Когда у нас не было доктора, Азраил носился на своем коне по нашей деревне и умывал людей. Теперь у нас есть ты, и мы не желаем знать, что такое смерть!

– Ошибаешься, брат Годжа, – сказал серьезно Везирзаде, – врач бессилен побороть смерть.

– Что же тогда делает врач? Только продлевает муки больного? Дает отсрочку?

– Врач подает надежду. Человек сам противостоит Азраи-лу, борется с ним.

Годжа-киши не успел ответить доктору, так как сын окликнул его с веранды:

– Отец!

Старик поспешил на зов, и они начали вполголоса совещаться, чем и как угощать гостей. В обсуждении этого вопроса приняла участие и хозяйка дома, жена Годжи-киши.

Седобородый доктор, примостившись на тахте рядом с Демировым, заметил:

– Люблю стариков, которые не лезут за словом в карман. Я сам немного такой.

Стоявший рядом Мюршюд-оглу подтвердил:

– Да, наш аксакал Годжа-киши из тех, кто кого угодно сразит словом наповал! Лучше с ним не связываться. Махмуд недовольно поморщился:

– Мне вот только не нравится привычка старика говорить на белое "черное".

В этот момент, неожиданно для всех, от калитки отделилась человеческая фигура, приблизилась к тахте и молча склонилась в поклоне перед секретарем райкома.

– Кто это? – спросил Демиров у Махмудова. – Вы знаете этого человека?

– Еще бы!... – усмехнулся парторг. – Это Кеса, знаменитый... – Он умолк, не договорив.

– Да, да, припоминаю, я где-то видел этого человека, – сказал Демиров.

– В райцентре, – уточнил Махмуд. – Он у вас там курьером работает и звонарем в райисполкоме... Кеса жалобно заговорил:

– Заболел я, товарищ Демиров, тяжело заболел... Ослабел, едва ноги передвигаю...

– Почему же вы не обратились к доктору? – спросил Демиров. – Или обращались? – Он перевел взгляд на Везирзаде: – Дорогой Ибрагим-бек, вы не лечили его?

– Я впервые вижу этого человека! – сказал доктор. Встал с тахты, чтобы получше рассмотреть таинственного гостя. – Что у вас болит, милейший? VI почему вы до сих пор не явились ко мне? Или вы не слышали, что в деревню приехал доктор, то есть я?! Так что у вас болит, я спрашиваю!

– Боль живет в моем сердце, – простонал Кеса, приложив руку к груди. – Вот здесь...

– Я бы и сердце ваше выслушал, надо было непременно заглянуть, – сказал Везирзаде.

– Товарищ Демиров!... – протянул Кеса плаксиво и замолк.

– Слушаю вас, – отозвался секретарь райкома.

– У меня – горе. Ах, знали бы вы, сколько у меня горя! Это такое горе!... – Кеса засопел, хрипло кашлянул несколько раз. – Клянусь вам, товарищ секретарь, горе убьет меня!...

– В чем же заключается ваше горе, товарищ? – участливо спросил Демиров. Расскажите мне!

– Горе мое в том, что я... не могу... вернуться туда... – Голос Кесы прерывался и дрожал: – Не могу вернуться в райцентр!...

– Почему же?

– Нельзя мне туда возвращаться... Клянусь вам честью – нельзя!... Невозможно!...

– А как же ваша работа? Где вы теперь будете трудиться? Вы думали об этом?

– Если бы здесь нашлась для меня работа... – промямлил Кеса. – Я бы с удовольствием...

Демиров, сделав рукой широкий жест, живо сказал:

– Работа в колхозе найдется для кого угодно!... Чего-чего, а работы здесь хоть отбавляй!...

В этот момент к ним подошел Годжа-оглу.

– Товарищ председатель колхоза, – обратился к нему строго Демиров, почему вы не входите в положение этого человека?

– В каком смысле не вхожу, товарищ Демиров? Секретарь кивнул на поникшего Кесу:

– Во всех смыслах!

– Мне бы работу, товарищ райком!... – скулил Кеса. – Такую работу, на которой бы мое горе... Поймите меня!... Демиров продолжал хмуриться:

– Почему бы вам не обеспечить товарища работой? В его годы лучше быть колхозником, чем курьером и звонарем. Сельское хозяйство – занятие благородное, почетное!...

– Сельчане не очень довольны Кесой, товарищ Демиров, – объяснил туманно Годжа-оглу.

Секретарь пристально посмотрел на съежившегося, побледневшего Кесу.

– Почему? По-моему, этот человек способен вызывать у других только жалость к себе...

– Пусть он сам скажет – почему! – буркнул Годжа-оглу. Кеса еще ниже опустил голову, снова закашлял надрывно.

– Тому, кто хочет работать, надо помочь! – настоятельно добавил Демиров.

Наступила неловкая пауза, которую нарушил Годжа-оглу:

– У нас на дальней речке есть мельница, уже несколько лет не работает. Мы собираемся привести ее в порядок и запустить. Могу назначить Кесу туда мельником.

Отец не дал ему договорить, перебил возмущенно:

– Что?! Мельницу?! Доносчик не достоин не только развалившейся мельницы даже развалившейся могилы!...

Каждое слово Годжи-киши ударом молота обрушивалось на голову Кесы. Опозоренный, он готов был провалиться сквозь землю.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Было раннее утро.

Густой темно-сизый туман окутывал вершины снежных гор, сползал вниз, заливая молочной мглой скалистое ущелье, на дне которого некогда стояла старинная крепость.

Уже несколько дней подряд по ночам в ее развалинах полыхал костер. Днем его гасили. Но в это неприветливое утро костер продолжал гореть. Мехрали, по кличке Кемюр-оглу, то и дело подбрасывал в него хворост, ворошил длинной палкой головешки. Это было его обычное и, надо сказать, любимое занятие.

Мехрали от рождения был необычайно смугл лицом, и за это еще в детстве получил кличку Кемюр-оглу, что значит "сын угля". Так эта кличка за ним и осталась. После того, как Кемюр-оглу пристал к банде Зюльмата, выяснилось, что и душа этого человека так же темна, как и его лицо. Он был жесток, коварен и, надо отдать ему должное, абсолютно бесстрашен. Казалось, у Кемюра-оглу нет нервов. В банде он считался правой рукой Зюльмата. Убивая людей, он словно получал удовольствие. Руками Кемюра-оглу Зюльмат расправился с Сейфуллой Замановым, равно как и со многими своими личными кровными врагами. Кемюр-оглу был исполнителем злой воли Зюльмата, его палачом, его телохранителем, верным псом – черным клыкастым волкодавом. Несмотря на свою примитивную, животную натуру, он был смекалист, обладал обостренной интуицией, звериным чутьем, как в прямом, так и в переносном смысле слова; к примеру, сразу чувствовал, если кто-нибудь из членов банды начинал зариться на "пост" главаря, то есть мечтал о свержении Зюльмата (были такие), или колебаться, подумывать о "явке с повинной" в ГПУ к Гиясэддинову. Над такими Кемюр-оглу безжалостно вершил свой короткий суд, предварительно заручившись согласием Зюльмата; при этом огнестрельному оружию он предпочитал свой короткий, видавший виды кинжал, с которым никогда не расставался.

Зюльмат втайне побаивался этого "черного жилистого дьявола", как он называл про себя Кемюра-оглу. Иногда думал: "Не дай аллах, этот зверь когда-нибудь взбесится, порвет цепь, на которой я держу его!... Плохо мне придется!... Он вмиг отгрызет мне голову!... Но тогда чего я жду?... Вон он сидит, как огнепоклонник, перед своим костром!... Нет же у него глаз на спине!... А этим баранам, сидящим рядом с ним, можно будет потом сказать, будто Кемюр-оглу снюхался с татарином Гиясэддиновым, собирался предать нас... Ну, отправь же его в ад!... Или он в один прекрасный день отправит в ад тебя самого!... Доставай маузер – вон его спина, с одной пули ты уложишь его, ну!... Да, но с кем ты останешься?... С этим трусливым сбродом?! На что они способны?... Только грабить по ночам беззащитные деревеньки, поджигать колхозные стога?... Нет, без Кемюра-оглу тебе не обойтись!... Славу тебе сделал он – бесстрашный, ловкий!... Без Кемюра-оглу ты был бы не грозным Зюльматом, перед которым все трепещут, а обыкновенным грабителем, умыкателем колхозных коров и овец!..."

До сего времени Зюльмату удавалось легко держать Кемюра-оглу в повиновении, хотя механизм этого повиновения не был хорошо понятен ему самому. Большую роль в прочном единстве этих двух людей играла опять-таки звериная, точная интуиция Кемюра-оглу. Он понимал: Зюльмат хитер, опытен, осторожен; у Зюльмата на плечах голова, какой не обладает он, Кемюр-оглу, безграмотный горец, не способный связать двух слов; Зюльмат ушел в горы не для того, чтобы грабить колхозные отары и набивать живот шашлыком; у Зюльмата есть "дальний прицел", он хочет достать много золота и уйти за Араке; он, Кемюр-оглу, тоже хочет достать много золота и тоже уйти за Араке, с золотом там можно жить хорошо – купить дом, жен, хозяйство, скот; но Зюльмат не только хочет иметь много золота, он знает, как и у кого его достать, достает понемногу, достает и прячет. Где? Кемюр-оглу не знает, пока не знает, пока это его не очень интересует, но вот когда Зюльмат достанет много золота, соединит его с тем, что у него уже есть сейчас в тайнике, и двинется за Араке, вот тогда Кемюр-оглу решит, что ему делать – сопровождать ли Зюльмата или скрыться за Араксом одному, оставив Зюльмата здесь, в этих горах, вернее – в черной земле этих гор...

Костер дымил, сырые дрова плохо горели. Дым стлался низом, заползал во все закоулки крепостных развалин. Разбойники ворчали:

– Эй, Кемюр-оглу, загаси костер!... Нет мочи – дым глаза ест!... Имей совесть!...

– Загаси костер! Солнце уже взошло!... Опасно!...

– Или ты погубить нас хочешь, Кемюр-оглу?... Сейчас ветер прогонит туман и нас могут обнаружить по дыму!...

Кемюр-оглу вертел головой направо-налево, с издевкой поглядывал на товарищей, скалил свои черные, гнилые зубы. Сказал наконец:

– Ничего, не сдохнете!... Кому суждено быть повешенным, тот от дыма не помрет! – И захохотал, радуясь своей шутке.

Зюльмат, сидевший неподалеку от костра, на камне, завернувшись в косматую бурку, не одернул Кемюра-оглу, берег его авторитет среди членов банды, не желал вносить раскол и в без того зыбкое единство своего отряда, где все держалось на силе, на страхе, на окрике. К тому же сейчас он не мог обидеть Кемюра-оглу, своего "верного пса", так как этим утром собирался посвятить его в план предстоящей "операции", точнее – познакомить его с "заданием", полученным от Гашема Субханвердизаде в деревне Чайарасы в ночь после покушения на Сейфуллу Заманова. Еще тогда, стоя под окном комнаты для гостей, где находились Гашем и прокурор Дагбашев, слушая зловещий шепот Гашема Субханвердизаде, выносившего смертный приговор секретарю райкома Демирову и начальнику райотдела ГПУ Гиясэддинову, он, Зюльмат, решил, что исполнителем этого приговора будет опять-таки Кемюр-оглу, его "черный жилистый дьявол". Но тогда же он твердо решил и другое: прежде чем он возьмется за выполнение этого дела, Гашем Субханвердизаде раскошелится, отвалит ему "желтеньких".

Сейчас он думал как раз об этих "желтеньких". Надо повидаться с Гашемом и получить у него обещанное. После этого Демиров и Гиясэддинов умрут... Как?... Когда?... Это будет зависеть от обстоятельств. Главное – получить "желтенькие". Это гораздо сложнее, чем вторая половина дела. Субханвердизаде хитрая лиса. Он знает цену золоту, не бросят зря на ветер ни одного "желтенького". Никогда!... Но Зюльмат чувствовал: ради "этого дела" он выложит золотишко. И патронами поможет, Без патронов его, Зюльмата, отряд погибнет. С патронами у них сейчас туго, едва хватит, чтобы отбиться, если на них нападут "ищейки" Гиясэддинова. И то неизвестно, чем может кончиться дело!... Субханвердизаде никогда не давал им патронов бессчетно. Хитрец!... Давал всегда столько, чтобы он, Зюльмат, постоянно чувствовал свою зависимость от него. Всякий раз, получая от Гашема "зернышки", он, Зюльмат, втайне негодовал: "Подлец!... Сукин сын!... Можно ли напоить верблюда из решета?!"

Да, это было именно так: без Субханвердизаде Зюльмат не сносил бы своей головы. "Дела" цепочкой связывали этих людей – Кемюра-оглу, Зюльмата, Субханвердизаде, Дагбашева...

– Эй, Кемюр-оглу! – окликнул Зюльмат. – Подойди! – Когда "верный пес" встал перед ним, сказал тихо, так, чтобы другие не услышали: – Есть одно дело, вернее – два...

Зюльмат, откинув край бурки, поднял на уровень уха левую руку и показал два пальца; многозначительно глядя на них, поиграл ими, затем перевел взгляд на лицо подручного.

Глаза Кемюра-оглу сверкнули и погасли. Дрогнули ноздри хищного носа с горбинкой.

– Что за дело? – спросил он так же тихо.

Зюльмат ребром ладони правой руки рубанул по верхушке поднятых пальцев, как бы отсекая их.

– Такое же дело, как в Чайарасы... Ночное дело... Понял?...

Кемюр-оглу приложил ко лбу свою черную, как обуглившаяся головешка, руку, выражая тем готовность повиноваться.

Зюльмат хлопнул его по плечу и поощрительно засмеялся:

– Ты у меня молодец!

– Приказывай!

– Прежде всего нам придется оставить отряд и пробраться к Субханвердизаде.

– Он опять здесь, в горах?

– Нет, у себя, в своем гнездышке.

– Как же мы проберемся в город? Опасно...

– Я знаю, как пробраться. Об этом не думай. Кемюр-оглу согласно кивнул головой:

– Я готов идти за тобой. Не в первый раз.

– Но не это главное, – продолжал Зюльмат. – Надо снести головы еще двоим. Понял?... Мы должны отправить на кладбище еще двух!... Что скажешь?... Может, устал?...

Кемюр-оглу зловеще ухмыльнулся:

– Я от таких дел не устаю... Головы рубить легче, чем дрова для костра... Отправлять грешников на тот свет – приятное занятие, люблю кормить черную землю человечиной, ты это знаешь!...

– Знаю, – улыбнулся Зюльмат, похвалил: – Лихая голова! В землю должен лечь Демиров – секретарь райкома... Пусть земля проглотит его. Ясно?

Кемюр-оглу кивнул:

– Ясно.

У костра бандиты затеяли ссору при дележке хлеба. Зюльмат, раздражаясь, метнул взгляд в их сторону, продолжал:

– И второй тоже пусть идет следом за ним... Вдвоем им не будет скучно. Понял?

– Кто второй?

– Самый главный в ГПУ – Гиясэддинов... Понял? Кемюр-оглу рассмеялся, обнажив над гнилыми зубами неприятные ярко-красные, кровяные десны.

– Понял. А дальше?

– Дальше... – Зюльмат еще больше понизил голос: – Дальше надо смываться отсюда... Понял?... И как можно скорее!... Для нас уже давно сшили саваны... Воронам и коршунам давно вручены пригласительные письма... Их приглашают...

– Куда?

– На обед – угоститься нами!... Как говорят, кувшин, что по воду ходит, в воде и разобьется... Кто нам все простит? С тех пор как мы ушли в горы, мы угробили людей на целое кладбище!... Ты сам это знаешь.

– Да, весь свет – наши враги!

– План на сегодняшний день таков: прежде всего надо переменить место лагеря. Мы здесь уже давно, нас могли засечь. Затем: вечером с тобой переберемся в город, заглянем домой к Гашему... Ясно?

– Ясно.

– Тогда поднимай людей, гаси костер. Пока туман, надо перебраться через гору и спуститься к реке Гочаз-су.

Спустя полчаса развалины крепости опустели. Костер был залит водой. Отряд Зюльмата звериной тропой уходил к перевалу. А в полночь Зюльмат и Кемюр-оглу были в городке. Садами, огородами, прячась в тени плетней и деревьев, пробирались к дому Субханвердизаде. Когда были почти у цели, затаились в проулке, присев за кусты сирени. Отсюда хорошо просматривалась вся центральная улица.

– Ты видишь этот дом напротив? – шепотом спросил Зюльмат.

– Да вижу... Гашема?... Нам туда?....

– Нет. Это больница. Там живет одна девушка... Ягненочек... Нежная...

– И что?

– При случае надо похитить ее.

– Для чего?

– Спроси лучше – для кого?... Допустим, для тебя. Разве плохо, если на груди Кемюра-оглу будет лежать белая крошка лань?... А, что скажешь?

Кемюр-оглу по-звериному лязгнул зубами:

– Да, было бы неплохо!

– Но это после... До этого еще есть дела. Девушка от нас не уйдет... Придет час – схватишь ее, как волк хватает ягненка!...

Выждав еще немного, проскользнули во двор дома Субханвердизаде. Прижавшись к стене дома у самых ворот, опять подождали. Прислушивались к каждому ночному звуку и шороху.

Наконец убедившись, что опасности нет, Зюльмат зашептал в самое ухо Кемюра-оглу:

– Стой здесь, я пошел... Жди меня...

Неслышно, как кошка, двинулся вдоль стены, поднялся на веранду. Взялся за ручку двери, потянул к себе. Дверь была заперта изнутри на задвижку. Зюльмат просунул в щель у боковой притолоки острие кинжала, нашел задвижку и, поворачивая кончик кинжала от притолоки к дверному краю, выдвинул, миллиметр за миллиметром, задвижку из железного гнезда. Дверь, чуть скрипнув, отворилась.

Миновав коридор, Зюльмат вошел в комнату, замер за порогом, услышал негромкий храп спящего Субханвердизаде. Ставни окон были плотно закрыты, в комнате царил могильный мрак. Быстро на цыпочках приблизился к кровати, нагнулся и зажал ладонью рот спящего. Храп оборвался. Субханвердизаде мгновенно проснулся, рванулся, завертел головой, замычал, объятый диким страхом. Сильная большая рука продолжала мертвой хваткой сжимать его мясистую челюсть. Затем он услышал:

– Тихо, Гашем, не кричи... Это я – Зюльмат... Это я – слышишь?... Зюльмат...

Бандит освободил рот Субханвердизаде.

– Кто?... Ты, Зюльмат?... – бормотал испуганный хозяин. – Это ты, братишка?...

– Да, я, твой братишка! – хмыкнул бандит. – Перестань дрожать, Гашем, возьми себя в руки!... Это я, я!... Ну, узнал теперь?...

– Узнал, узнал... – Гашем Субханвердизаде сел на постели, начал шарить ногами по полу, ища чувяки. Он все никак не мог унять своей дрожи. Протянув руку, ощупал лицо ночного гостя, убедился: "Да, Зюльмат... Его усы..." Заворчал: – Сумасшедший!... Голову потерял!... Чего лезешь в капкан?... Или глаза кровью застлало?...