Текст книги "Сачлы (Книга 2)"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
– Сердце потянуло к тебе! – опять усмехнулся Зюльмат. – Соскучился!
– Играешь, глупец, со смертью! Ведь я предупреждал тебя: сам найду, когда понадобишься!... С костлявой хочешь встретиться? Она сама давно ищет тебя!... Или не боишься?
– Тому, кто вылез из реки, дождь не страшен... Субханвердизаде пришел наконец в себя. Вздохнул несколько раз глубоко, спросил по-деловому:
– Говори, зачем явился?
– Зернышки нужны.
Субханвердизаде зажег свечу на столике в изголовье, затем, нагнувшись, выволок из-под кровати увесистый мешок. Зюльмат помог ему, поинтересовался:
– Сколько тут?
– Примерно полтыщи...
– Мало! – поморщился ночной гость. – Как говорится, из этого отреза для голубки не выкроить юбки...
– Я тебе не арсенал. Откуда у меня?
– Хорошо. А как насчет желтеньких?
– Но ведь мы условились... Вы мне – головы, я тебе – желтенькие...
– Лучше наоборот, Гашем. Я пришел не один, со мной Кемюр-оглу, тот, что отгрызает головы...
– Где он?
– Ждет во дворе.
– Ты бы еще всю шайку свою притащил ко мне в дом! – проворчал Субханвердизаде.
– Всю шайку – не смог, – спокойно ответил разбойник. – Не на всех могу положиться. Всех – опасно!... Мы пришли вдвоем, где – ползли, где – в землю зарывались, где – по воздуху... – Зюльмат снова хмыкнул. – Словом, Кемюр-оглу хочет видеть тебя. Это его вдохновит, Гашем...
– А меня – нет! – перебил Субханвердизаде. – Я не желаю никого видеть! Не хочу, и точка!...
– Но он настаивает. Упрям как зверь. Пока не увидит тебя, не уйдет!
Наступило молчание. Хозяин дома размышлял, наконец решился:
– Хорошо, зови его. Только поскорее! Вам нельзя здесь задерживаться...
Зюльмат, неслышно ступая, выскользнул из комнаты. Субханвердизаде, едва он вышел, вытащил из-под подушки наган, зажал его в левой руке, быстро накинул на плечи шинель и подошел к двери, встал боком, освободив проход. Ждать ему пришлось недолго.
Вскоре на пороге появился Кемюр-оглу. Зюльмат остался сторожить во дворе.
Субханвердизаде протянул вошедшему правую руку (левая под шинелью направила дуло оружия в живот Кемюру-оглу), поздоровался:
– Добро пожаловать, братишка!... Много слышал о тебе!... Рад видеть, рад видеть!...
Кемюр-оглу, не ожидавший такого приема, растерялся на миг, прижал обе руки к груди:
– Приказывай, брат!... Чьи голооы тебе нужны?... Я готов!...
Субханвердизаде испытующе смотрел в темное лицо бандита. Сказал тихо:
– Пока двух. Голова Таира и татарина. Зюльмат все знает, он устроит западню... Таир Демиров сейчас в горах, в Дашкесанлы, завтра-послезавтра будет возвращаться. Вы должны встретить его на дороге. Дорога – одна...
– Это легко... – Кемюр-оглу помялся: – А как насчет желтеньких?... Зюльмат говорил – будут. У меня такое правило: сначала желтенькие – потом дело! Как говорится: открою – на ладони, зажму – в кулаке!...
Субханвердизаде опять полез под кровать, откуда донеслись щелчки чемоданных замков, повозился там, затем поднялся, держа в руке (левая, с наганом, по-прежнему пряталась под шинелью) полотняный мешочек. Звякнули монеты.
– Сколько здесь? – спросил Кемюр-оглу, принимая золото.
– Тридцать червонцев.
– Значит, тридцать?
– Да, ровно тридцать, – подтвердил Субханвердизаде. – Купил с большим трудом в Баку, у одной старухи... Жена бывшего бека... Сказал, зубы хочу вставлять себе золотые.
– За две большие головы – тридцать маленьких монеток?! – протянул разочарованно Кемюр-оглу, подбрасывая мешочек на ладони; при этом лицо его абсолютно ничего не выражало, было неподвижно и бесстрастно. – Только и всего?... – Добавил с откровенностью: – Нам без золота нечего делать на той стороне... Там за здешние бумажки ничего не купишь!...
– Ты не беспокойся, я не допущу, чтобы вы нуждались за Араксом! – заверил Субханвердизаде. – Все у вас будет, даю слово. Только сначала действуйте, действуйте!
Кемюр-оглу приложил к темному лбу свою черную, угольную руку, осклабился в жуткой усмешке (в этот момент Гашему показалось, что перед ним стоит сам Азраил, черный ангел смерти), сипло выдохнул из себя:
– Отгрызем головы, братец!... Жди известий!...
Стремительно повернувшись, словно гигантская хищная птица, метнулся из комнаты вон. Гашем, оставшись один, потряс головой: уж не сон ли все это? Поднес руку с наганом к лицу, взглянул на дверь. Опять взору представилась омерзительная темная маска – лицо Кемюра-оглу.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Солнце вот-вот готово было скрыться за двуглавую вершину высокой горы. Левая верхняя сторона ущелья еще была залита его лучами, а на перевале уже царил сумрак. В этом месте ущелье сильно суживалось, огромные глыбы скал повисали над тропой; справа был сравнительно пологий откос, спускающийся к реке, края которого густо поросли можжевельником.
Залегшие в засаде пониже перевала бандиты уже начали терять терпение, однако никто не смел закурить или обмолвиться словом с соседом, помня строжайший наказ главаря, посулившего за неповиновение "пулю меж бровей". Даже Кемюр-оглу, который прятался в густых можжевеловых зарослях у самой тропы, не терявший присутствия духа ни при каких обстоятельствах, хладнокровный и невозмутимый в самых рискованных "операциях" банды, начал вдруг нервничать и томиться.
День был на исходе, в засаду они залегли рано утром, едва рассвело; ждали Демирова с минуты на минуту, были уверены, что из Дашкесанлы он выедет поутру (верный человек, дашкесанлинец, к которому ночью ходил лично Зюльмат, предупредил об этом), а на горной тропе так никто и не показался за весь день. Было от чего потерять терпение.
Кемюру-оглу давно уже хотелось подползти к Зюльмату и поделиться сомнениями: не перехитрил ли их Демиров, не выбрал ли он дальнюю и труднопроходимую дорогу (звериной тропой прямо через хребет), не оставил ли он их с носом?
Не знал Кемюр-оглу, как и все члены шайки, что Демирова задержало в деревне непредвиденное обстоятельство: в последний момент выяснилось, что жеребец его, Халлы, расковался на одну ногу. Заметил это Фатали, водивший утром коня на водопой к реке. Оказалось, правая задняя подкова лопнула, что иногда случается, если в металле имеется скрытая трещина, и одна ее половинка отвалилась. Пока вызывали с поля Хромого Кур-бана, знающего кузнечное ремесло, пока Курбан ходил домой за инструментом, пока искал надежную подкову (ведь для самого райкома!), солнце поднялось в зенит. К тому часу старуха Годжи-киши успела приготовить вкусную чихиртму из индейки. Ну как тут не пообедать, если время подошло!... Разве откажешься? Перед чихиртмой на стол подали традиционный кебаб из ягненка. Считай, на обед ушел еще один час, если не больше. Да и проводы затянулись: взаимные пожелания, наказы, советы, распоряжения (еще раз, ибо, как сказано, повторенье – мать ученья!). Затем начались препирательства: Демиров хотел ехать один, без проводников. Годжа-оглу и другие – ни в какую: "Одного не отпустим, нельзя – горы!" Но секретарь настаивал на своем, выдвигая свои доводы: "Одному ехать безопаснее!... Группа всадников – это лишние мишени, лишний шум в горах, который может привлечь внимание бандитов!" В конце концов он немного смягчился, позволив Годже-оглу сопровождать его до начала перевала, то есть километров десять – двенадцать.
Перед перевалом секретарь и председатель расстались.
Некоторое время Демиров ехал верхом, но, когда тропа полезла круто на гору, меж деревьев, спешился, чтобы коню было полегче; затем, когда тропа пошла по голой горе, снова сел в седло. Это была самая верхняя точка перевала. Километров через пять тропа свернет к ущелью, начнется пологий спуск по самому краю пропасти, на дне которой извивается речушка.
Разные мысли одолевали в дороге Демирова – служебные, личные. Они тесно переплетались, и порой невозможно было отделить первые от вторых, сказать определенно: вот это, Таир, имеет отношение сугубо к твоей работе, это – к твоей личной жизни. Впрочем, были среди дум Таира и такие, о которых можно было твердо сказать: это только твое, Таир, только твое, сокровенное. Это когда он вспоминал свою неудавшуюся семейную жизнь, яркое и короткое, как вспышка магния, счастье, внезапную кончину Халимы, маленькую, до слез похожую на мать девочку, живущую сейчас где-то в далеком дагестанском ауле...
Неожиданно его мысль, подчинившись определенной ассоциации, потекла по новому руслу: Таиру вспомнилась Рухсара, девушка в белом халате, фельдшерица с милым, грустным лицом, похожая на его Халиму, – Сачлы...
Интересно, что она за человек?... Чем живет?... Чего добивается в жизни?... Чего хочет от жизни?... Добивается ли? Хочет ли?... Или живет просто так, потому что родилась на свет?... Ест, пьет, работает... Наверное, ждет, когда кто-нибудь просватает ее... А может, влюблена в кого-нибудь?
Внезапно ход его размышлений оборвался. Что-то произошло... Что?... Неприятный холодок подкатил к груди, по спине поползли мурашки. Но что же случилось?... Демиров был не способен сразу разобраться в этом. Произошло что-то вокруг него, здесь, на дороге, рядом... Но что? Может, ему послышался подозрительный шорох в кустах?... Может, ему передалось состояние коня, который вдруг почему-то начал боком жаться к скале по левую сторону, сторонясь кустов можжевельника справа, кося на них испуганным налитым кровью глазом, запрядал ушами, как-то весь напрягся и наконец окончательно стал. Демиров слегка поддал ему шенкелями, однако это не помогло: жеребец перебирал ногами, плясал на месте, не хотел идти вперед.
"Никак, зверя почуял... Медведь в кустах..." – решил Демиров и посильнее пришпорил каблуками коня. Тот нехотя повиновался, затрусил неровной рысью.
В этот момент Таир услышал крик:
– Стой! Придержи лошадь!
Впереди на дорогу выскочили двое с винтовками. Одного из них Демиров сразу же узнал, хоть никогда до этого не видел, – по рыжим отвислым усам. Это был Зюльмат.
Правая рука Демирова непроизвольно скользнула к бедру, где был наган.
– Не шевелись! Опусти руки! Или умрешь! – крикнул властно Зюльмат, вскинув винтовку. Приказал второму бандиту: – Эй, Мидхат, держи его на мушке! – Сказав это, сам опустил ружье.
Таир понял: он попал в засаду, сопротивление бессмысленно. Положил обе руки на луку седла спереди. Однако, как ни странно, страха он больше не ощущал: ситуация прояснилась, все стало на свое место. Вот – он, вот – перед ним двое вооруженных бандитов, в кустах, очевидно, лежат другие, их-то и почуял конь... Что можно сделать в такой ситуации, чтобы спастись?...
Мозг продолжал сохранять ясность. Где-то должен быть шанс... Где?... Как он должен действовать?... Где этот шанс?...
Зюльмат нагло расхохотался:
– Вот так дела!... Мы его ищем, как говорится, на небе, а он – здесь, на земле!... Ждем Таира, окруженного сотней телохранителей, подготовили достойную встречу, а он – на тебе! – один, как медведь-шатун зимой, бродит по горам!... Молодец, джигит!... Славно!... Не перевелись еще, значит, храбрецы в наших горах! – Говоря это, Зюльмат приблизился, остановился рядом с конем Демирова, по правую сторону. М.идхат шел следом за атаманом, встал позади него. Зюльмат, переложив короткий карабин в левую руку и опираясь на него, как на палку, не переставал насмешливо скалиться: – Ты, секретарь, наверное, безбожник?... А мы верим в аллаха. Как видишь, он на нашей стороне, послал нам удачу!... Ты что это все молчишь?... Или не знаешь, кто с тобой разговаривает?
– Знаю, слыхал о тебе, – спокойно ответил Демиров. – Давно хотел встретиться... Правда, не так...
– И не страшно тебе? Мороз не пробирает?..
– Какой же летом мороз?
– А мне показалось, у тебя руки трясутся!... Значит, ошибся я?... – Он продолжал скалить зубы. Вдруг насупился, прищурил один глаз, сказал совсем другим тоном – вкрадчиво, скороговоркой: – Если согласен помочь нам – подарим жизнь! Обещаешь?... Говори!...
Демиров не раздумывал ни минуты, ответил:
– Советую тебе, Зюльмат, и твоим людям сложить оружие!
Зюльмат снова захохотал:
– Сложить оружие?! Не перед тобой ли?... Вот ребенок!... В здравом ли ты уме, секретарь? С какой стати мы будем складывать оружие?!
– Во имя спокойствия!
– Чьего спокойствия?
– Спокойствия народа, крестьян, родной земли, родины!...
Зюльмат оборвал Демирова:
– Будет болтать! Тебе осталось совсем немного жить!... Может, обойдешься без проповеди? Смерть заглядывает в твои глаза, секретарь!...
– Вижу! – усмехнулся Демиров.
– Ничего ты не увидишь, когда ткнешься носом в землю! – зло процедил Зюльмат. – Тебе следует плакать!...
– Пусть бандиты оплакивают свою участь!... А мне смерть не страшна, я знаю: все мы смертны, рано или поздно – всё одно умрем!...
– И мы это знаем! – все больше и больше наливаясь злобой, выкрикнул бандит. – Мы тоже не боимся смерти!
– Смерть в кустах – не подарок! – поддел Демиров.
– Вот ты-то и подохнешь в кустах! – парировал Зюльмат и – радуясь удачному слову, хохотнул: – Как шакал!
– Я умру на своем посту, – невозмутимо сказал Демиров. – Умереть на посту, где бы то ни было, – всегда почетно!... Моя совесть чиста: я не свернул с пути!...
– А мы, выходит, грешные души, сбились с дороги? – с издевкой спросил бандит. – Заплутались?
– Да, именно заплутались.
– Как твой двоюродный братец?!
Демиров насторожился:
– Какой двоюродный братец?
– Я говорю про Ахмеда, сына твоего родного дяди. Ахмед живет на той стороне, за Араксом. Или тебе память изменила?...
– Мы с Ахмедом всегда шли разными путями.
– Он – честный человек.
– Честный человек не покинет родину! Честь – это...
Зюльмат перебил насмешливо:
– Честь!... Родина!... Долг!... Знаем эти ваши словечки!... Забиваете народу мозги!...
– Да, в вашем языке этих слов нет.
– В каком это нашем языке? Что ты болтаешь, парень?
– В разбойничьем языке, языке убийц и предателей!... В языке продажных изменников родины!...
Правая рука Зюльмата потянулась к маузеру в деревянной кобуре, висевшему спереди на поясе:
– Я вижу, секретарь, ты от страха спешишь навстречу смерти, как овца на бойне! Не торопись! У нас еще будет с тобой серьезный разговор... Твой брат Ахмед поручил тебя нам, просил сохранить тебе жизнь. Хоть ты и спешишь отправиться на тот свет, но мы тебе не помощники в этом. Мы дали слово твоему брату Ахмеду, который просил нас, чтобы ни один волосок не упал с твоей головы!... Он так и сказал: берегите Таира! Но при этом Ахмед поставил одно условие, говорит, пусть Таир напишет мне письмецо, черкнет пару строк о себе: как он там?
Демиров сразу понял, в какую западню хочет поймать его Зюльмат.
– Я не желаю знаться с предателем! – сказал он резко.
– Разве написать брату письмо – это предательство? – возразил Зюльмат, пожимая плечами. – Знал бы ты, как уважительно Ахмед говорит о тебе, как любит тебя!... Ведь ваши отцы вскормлены грудью одной матери... Ты и это будешь отрицать? – В голосе Зюльмата прозвучал неподдельный укор. Демиров немного смутился, что не укрылось от бандита. Зюльмат повторил: – Да, да, ваши отцы вскормлены одним молоком!...
– Ахмед – враг и предатель! – почти выкрикнул Демиров. Конь под ним фыркнул, заволновался, хотел сорваться с места, но Зюльмат успел схватить его за узду.
– Значит, ты отрекаешься от своего рода? – с угрозой спросил Зюльмат. Отрекаешься от близких тебе людей?!
– Я – сын дровосека Демира-киши. У моего дяди в доме молоко рекой лилось, а у нас – животы вспухали от голода!
– Выходит, секретарь, завидуешь, как они жили?!
– Не завидую, не в зависти дело! Мы с Ахмедом на разных фронтах классовой борьбы. Дороги наши разошлись! Не пришлось мне столкнуться с Ахмедом на поле боя... Бежал он!... Так что напрасно он поручил меня вам!
– Как видишь, Ахмед – благородный человек, не то что некоторые!
– Ахмед – изменник родины, предатель! Что ему надо от меня? Хочет склонить и меня к измене? Не выйдет!
Хлопнула деревянная крышка кобуры маузера на поясе Зюльмата. Лишь на одно мгновение бандит отпустил узду коня и снова ухватился за нее.
– Не валяй дурака, секретарь!
– Вы меня смертью не запугаете!
– Отчего же ты побледнел? За шкуру свою дрожишь?! Жалко ее стало?!
– Жалко другое! Жалко, что не увижу вас притянутыми к ответу за ваши злодеяния!... Жалко, что остались незавершенные дела... Остались мечты!...
– У нас тоже есть мечты! Ради них-то мы и вооружились! Понял?!
– Врешь, Зюльмат! Вы вооружились, чтобы мстить народу, который сверг власть беков! Вы – наймиты, палачи!...
– Попридержи свой язык! – крикнул Зюльмат, багровея. – Или я отрежу его тебе!...
– На это ты способен!
Наступила пауза. Некоторое время они сверлили глазами друг друга. Затем Зюльмат проворчал:
– Жалею, очень жалею, что дал Ахмеду слово!... Короче, все зависит от тебя самого... Черкни ему пару строк, хоть что-нибудь, лишь бы он узнал твою руку... Обрадуется! Два слова -это достаточно... Ты понял?
– Я уже сказал тебе, что предателем не стану! – отрубил Демиров. – Не стану!...
– Тогда езжай! – Зюльмат отпустил узду коня, показал рукой на дорогу. Езжай! И подумай!... Мы еще с тобой увидимся!... – Коварная улыбка мелькнула на его губах. – Ну, двигай, двигай!... Быстро!...
– Хочешь в спину выстрелить? – презрительно сказал Демиров и добавил: Бандит!
– Говорю, езжай, не тронем, не бойся! Не такие уж мы бесчестные!... Все-таки ты – свой, земляк! – Зюльмат опять осклабился: – Поезжай, тебе говорят! – Он гикнул, ударил по крупу коня, тот птицей сорвался с места, понесся по узкой тропе. Зюльмат вскинул маузер, начал целиться. Неожиданно стоявший позади Мидхат ударил снизу по его руке. Пуля ушла в небо. Маузер полетел в кусты...
И тотчас ущелье огласилось винтовочными залпами. Стреляли снизу, от реки; отвечали из кустов, окаймлявших тропу.
Оказывается, час тому назад разведчики из отряда, возглавляемого уполномоченным ГПУ Балаханом, заметили в бинокль залегшую в засаде в кустах пониже перевала банду.
Балахан принял решение зайти со стороны реки и ударить зюльматовцам в спину. Внезапность, по его замыслу, должна была компенсировать недостатки позиции. Посланный по заданию Алеши Гиясэддинова отряд подоспел как нельзя вовремя. Неудачный выстрел Зюльмата невольно послужил для отряда Балахана сигналом к бою. Находясь внизу, не имея возможности видеть, что происходит на тропе, скрытой стеной можжевеловых зарослей, видя лишь отдельные фигуры затаившихся в кустах бандитов, люди Балахана и не подозревали, как близок был к гибели секретарь райкома, не знали, что их дружные неожиданные залпы посеяли панику в банде Зюльмата и по существу спасли Демирова от смерти.
Когда сзади грохнул выстрел, а за ним загремели залпы, Демиров выхватил из кобуры наган и начал на скаку палить наугад по кустам. Услышал за спиной истошные крики:
– Убили Кемюра-оглу!...
– Кемюр-оглу убит!...
– Нас окружают!
Тем временем сзади на тропе произошло следующее... Не успел еще маузер Зюльмата долететь до кустов, как атаман рванул из ножен кинжал и с поворота, с дьявольской ловкостью всадил его в грудь Мидхата, поразив сердце.
– Собака! Предатель! – прорычал он и выдернул кинжал из уже мертвого тела, которое тут же рухнуло на землю; двумя молниеносными движениями, нагнувшись, обтер лезвие об одежду убитого, вогнал клинок в ножны. Выпрямился. Приставил ладонь ко рту и издал пронзительный звук, похожий на крик горного оленя.
Это был условный сигнал: всем отходить в горы!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Ситара, Мехпара и Аслан, приунывшие, сидели на циновке под инжировым деревом, когда калитка вдруг скрипнула и во двор вошел дядя Гулам, их сосед и большой приятель маленького Аслана, директор одной из школ Нагорного района. Приблизившись к дереву, спросил глухим басом:
– Что-нибудь случилось, детки? Отчего такие грустные? Что носы повесили?... Признавайтесь!... Что произошло?
– Все в порядке, дядя Гулам, – ответила за всех Мехпара. – Живем понемножку.
– Известий нет от Нанагыз и Рухсары? – поинтересовался сосед.
– Ничего не пишут, Гулам-муаллим, забыли нас, – уныло ответила Ситара.
– Я слышал, и Ризван поехал вместе с Нанагыз к Рухсаре... Это верно, девочки? – поинтересовался сосед. Ситара молча кивнула головой. Аслан выпалил:
– А мы скучаем!
Гулам-муаллим, нагнувшись, положил ладонь на темную стриженую головку мальчика, задорно подмигнул ему:
– На тебя это не похоже, Асланчик! Ты ведь мужчина!... Разве мужчины скучают?...
– А вот мы скучаем! Скучаем! – с вызовом сказал Аслан. – Хотим – и скучаем!...
– Понятно, – улыбнулся Гулам-муаллим и перевел взгляд на Ситару. Та сказала:
– Этим утром мужчина Аслан не хотел вставать с постели – стыд и срам.
Гулам-муаллим укоризненно покачал головой:
– Это правда, Асланчик? Что произошло? Ты почему не хотел вставать?
– Говорил, не встану, пока мама не приедет, – вмешалась в разговор Мехпара.
Гулам-муаллим, в котором проснулся педагог, счел нужным заговорить о другом:
– Скоро я поведу Аслана в школу. В этом году он начнет заниматься. Да, Асланчик?...
– Я пока не буду учиться! – объявил мальчуган. – Подожду немного.
– Вот как?! А почему, дорогой Аслан?
– Пусть мама приедет – тогда! Гулам-муаллим расхохотался:
– Выходит, наш крошка Аслан не может без мамы? Не можешь, да?... Не ожидал...
– Почему же не могу? Могу... Только пусть мама и Рухсара приедут – тогда пойду в школу! – На глазах Аслана сверкнули слезы. Гулам-муаллим подхватил мальчугана на руки, поднял его вверх, к самым веткам, на которых висели янтарные, уже вполне зрелые плоды. Сестры, желая развеять грустное настроение мальчика, неестественно громко засмеялись.
– Ах, дядя Гулам, – воскликнула Ситара, – знали бы вы, какой наш Асланчик заводной парень!... Он каждую минуту откалывает какой-нибудь номер!
Мехпара же сказала совсем невпопад:
– Трижды в день наш джигит плюхается на землю, дрыгает ногами и ревет как белуга. Вот один из его номеров...
Ситара с укоризной посмотрела на сестру, однако ничего не возразила ей.
Гулам-муаллим прижал Аслана к груди, расцеловал в обе щеки, опустил на землю.
– Дети, собирайтесь, скоро поедем на дачу! – объявил он. – Пери-ханум приказала мне, чтобы в эту пятницу я вас непременно привез!
Девочки, поблагодарив, начали отказываться. А Аслан тотчас согласился. Он часто ездил на дачу с дядей Гуламом. Любил играть со своим одногодком Саламом, сыном дяди Гулама, на песчаных дюнах.
Салам был единственным ребенком в семье. Он родился поздно, спустя десятилетие после женитьбы Пери-ханум и Гулама-муаллима, когда супруги уже почти не надеялись, что у них будет прибавление. Но "чудо" все-таки свершилось: родился мальчик. Естественно, супруги души не чаяли в Саламе, он стал их кумиром с первого же дня появления на свет. Салам был привязан к Аслану, и это, разумеется, не могло не влиять на отношение родителей к малышу соседу, ко всей семье Алиевых. Пери-ханум и Гулам-муаллим любили Аслана, как родного. Своеобразие мальчугана, его оригинальность, выражавшаяся в стремлении держать себя, разговаривать "по-взрослому", еще больше привязывали супругов к сыну Нанагыз. Так как Асланчик был единственным в семье "мужчиной", то эта "исключительность" определенным образом сказывалась на его характере: его разговор, суждения часто были слишком "серьезными" и
никак не вязались с его возрастом. Сестры говорили в таких случаях: "Асланчик форсит!" Было забавно наблюдать и слушать, как он порой, точно схватив интонацию старших, покрикивает на Ситару или Мехпару:
– Ай, гыз, ты где была?... Почему задержалась на базаре?. (Каждый раз одно и то же!... От него отмахивались:
– Уткнись лучше в подушку и поплачь, тоже – мужчина!
_ Кто плачет? Кто плачет?! – удивленно восклицал Аслан.
В такие минуты мальчик искренне стыдился своих капризничаний, когда он оглашал дом ревом или во дворе падал животом на землю и колотил по ней ногами.
Словом, в семье Гулама-муаллима Асланчика обожали. Пери-ханум мечтала, чтобы к ее Саламу, бледнолицему, грустноглазому, перешла смышленость их соседа, чтобы и их сын был таким же энергичным, подвижным. Салам, встречаясь с Асланом, немного взбадривался, оживал, в глазах его появлялся озорной блеск, он начинал шуметь и озорничать.
"Как им хорошо вдвоем! – умилялась Пери-ханум. – Погляди, Гулам, как дети играют!... Честное слово, если бы Нанагыз согласилась, мы бы усыновили Асланчика!... Ты посмотри, Гулам, ведь он – огонь, пламя!... Сколько в нем энергии, тьфу-тьфу, не сглазить бы!... Да сохранит его аллах от дурного глаза!"
"Нанагыз боготворит своего сынка, – отвечал Гулам-муаллим. – Напрасно, Пери, мечтаешь о том, что невозможно".
"Любимица Нанагыз – Рухсара! – доказывала Периха-нум. – Она всегда сама говорит: Рухсара – свет моих очей, она – моя молодость, мое девичество, моя жизнь!..."
"И все-таки Асланчика она любит больше", – настаивал на своем Гулам-муаллим.
"Я не говорю, что Нанагыз не любит Асланчика! – Пери-ханум начинала раздражаться. – Но к Рухсаре она так привязана, что, стоит у дочери ресничке упасть из глаза, – мать уже страдает, сходит с ума..."
"Понятно, родная дочь!"
"Плохо, когда в семье одно-единственное дитя! – вздыхала Пери-ханум. Вечно чего-то боишься, всегда твое сердце неспокойно... Завидую я Нанагыз, счастливая!..."
Гулам-муаллим протянул Аслану руку, ладонью вверх:
– Ну, так едем, герой?!
Мальчик "дал пять":
– Едем!
– Ух и поиграем мы там с Саламом! – воскликнул дядя Гулам.
– Поиграем!
Гулам-муаллим ушел к себе, надел одежду попроще, захватил небольшую плетеную корзину – зембиль. Снова появился в соседнем дворе.
– Ну, девочки, едем с нами! Море нас ждет!
Сигара еще раз поблагодарила за приглашение и объяснила, что они с сестрой не могут поехать, так как в любой час может вернуться мать, а ключа-то у нее нет.
Гулам-муаллим спросил:
– Деньги у вас есть, девочки? – И сунул руку в карман. – Только по-честному...
– Есть, есть! – заверила Ситара. – Мама нам много оставила... Есть деньги, дядя Гулам, не беспокойтесь, пожалуйста!
Ситара сказала неправду. Денег в доме оставалось всего лишь пять рублей.
И вот дядя Гулам и Аслан, держась за руки, шагают рядом вниз по улице к трамвайной остановке. У Аслана отличное настроение, он бежит вприпрыжку. Но руку своего спутника не отпускает.
На трамвайной остановке, подождав немного, они садятся на "двойку". В вагоне мало народу, есть даже свободные места.
– Я буду платить, дядя Гулам! – заявляет Аслан и протягивает кондукторше монету: – Два билета!
– Погоди, Аслан, сынок, что ты делаешь?! – с опозданием протестует дядя Гулам.
– Я беру билеты, иначе нас могут попросить из вагона! – говорит Аслан.
Пассажиры уже обратили внимание на смышленого мальчугана. Кто-то спрашивает:
– Это ваш сын?
– Да, – отвечает горделиво дядя Гулам.
– Нет, это мой дядя, он – папа Салама! – разъясняет спокойно Аслан.
Пассажиры перемигиваются, кто-то говорит:
– Разве можно выдавать своего дядю?! Нехорошо! Аслан невозмутим:
– Я сказал вам правду: это – папа Салама, а мой – дядя! Почему вы мне не верите?
Каждому, кто едет в трамвае, хочется заговорить с Асланом. Мальчик отвечает серьезно и лаконично.
– А куда ты едешь, мальчик?
– На дачу.
– Что там будешь делать?
– Там мы пойдем на море.
– А потом?...
– Буду там купаться, плавать.
– А ты волн не боишься?
– Нет.
– Почему?
– Человек ничего не должен бояться. Наоборот, море боится человека. Ты идешь к нему, а оно отступает! Женщины в трамвае восклицают:
– Ах, какой приятный мальчик!
– Умница!
– Какой смышленый!
Дядя Гулам, преисполненный гордости, улыбающийся, подмигивает пассажирам:
– Да, наш Аслан – бесстрашный парень! Герой!... Таких в нашем городе немного!
Аслан тем временем, высунувшись из окна вагона, разглядывает машины на улице, прохожих, постовых милиционеров. На восхищение пассажиров его персоной он почти не реагирует, он словно начисто лишен тщеславия. Сейчас его интересует улица.
Наконец Гулам-муаллим берет его за руку, и они выходят из вагона, пересаживаются на "тройку". Через несколько остановок – Сабунчинский вокзал. Они опять выходят, пересекают улицу.
– Асланчик, поторопимся, сынок!
– Тороплюсь, тороплюсь, дядя Гулам!... Хорошо бы нам успеть дотемна!...
Они поднимаются по широкой лестнице. Дядя Гулам подходит к кассе.
– Если нет мелочи, дядя Гулам, я могу дать!
– Спасибо, сынок, мелочь есть. Спасибо большое! Гулам-муаллим покупает два билета, и они выходят на платформу, где стоит их электричка.
Дядя Гулам и Аслан вернулись в город на четвертый день, во вторник. Сойдя с трамвая в Нагорном квартале, на своей остановке, они расстались. Гулам-муаллим, передав Аслану плетеную корзинку с фруктами, направил его одного домой (это совсем рядом), а сам решил заглянуть в школу, где сейчас вовсю шла подготовка к началу учебного года.
Аслан без происшествий добрался до дому. Правда, корзинка была довольно тяжелая, и последние метры, от ворот до инжирового дерева, точнее – до его спасительной тени, он буквально волок ее по земле.
Из дома на стук калитки вышла Мехпара, уставилась завороженным взглядом, на янтарные грозди винограда и спелый инжир, лежавший в пузатой корзинке.
Аслану же не терпелось похвастаться "гостинцами" перед Си-тарой – старшей в доме после матери.
– Мехпара, а где Ситара? – спросил он. Не дождавшись ответа, начал рассказывать: – Ты знаешь, какое в этот раз было море!... Шторм!... Волны – до неба!... Один человек утонул!... Меня как закрутит, как потащит вглубь!... Я едва выбрался на берег-Дядя Гулам так испугался!...
На лице Мехпары был написан испуг. Она подлетела к Аслану, толкнула ногой корзинку с дарами бакинских садов (правда, не очень сильно!), запричитала:
– А зачем поехал?! Зачем поехал?! Мы ведь были против!... Что бы мы сказали маме?!...
405
Аслан смерил сестру надменным взглядом с ног. до головы:
– Ладно, ладно, будет шуметь! Ведь все обошлось!... Как видишь, цел и невредим! Там человек утонул даже!...
– Ах, когда ты наконец будешь вести себя как надо?!
– Что значит – как надо?! При чем здесь – как надо?! – Снова спросил: – А где Ситара?
– На базар ушла...
В голосе девочки прозвучали слезы, и Аслан уловил это.
– Зачем?
– Продать туфли.
– Какие туфли?
– Папины.,
Аслан взорвался, как бомба. Куда девалось его надменное спокойствие!
– Что?! Папины туфли?! Ситара пошла продавать папины туфли?! Не может этого быть!...
Аслан хорошо знал папины туфли – красивые, большие, коричневые, с широким рантом. Они всегда лежали в нижнем ящике шкафа. Раньше, когда он был совсем маленький, лет трех-четырех, он иногда играл этими туфлями, связывал шнурком один с другим и таскал за собой по комнате или по двору – это были его пароходы. Но вот уже года три он не смотрел на них как на игрушки. Случилось это после того, как один из его приятелей, Намик, мальчуган лет шести, из их квартала, начал однажды стыдить его:
